Божественный свет любви

Глава 4

С момента отплытия Авила искренне наслаждалась путешествием по Средиземному морю.

Леди Бедстоун, напротив, все время оставалась в своей каюте, отказываясь выходить, пока не окончится плавание.

Это означало, что Авиле всю дорогу придется общаться с двумя пожилыми мужчинами.

Они не уставали говорить ей комплименты и обсуждать с ней все, что могло вызвать ее интерес.

Сперва Авила чувствовала неловкость, когда к ней обращались «мадам» или «ваше королевское высочество», но затем быстро к этому привыкла.

В то же время она не могла не сожалеть о том, что ее матушки нет рядом. Рассказы посла доставили бы ей огромное удовольствие.

Авила узнала много нового о Греции и была взволнована, когда они добрались до Афин.

«Герой» прибыл в порт точно по расписанию — в полдень.

Причал, к которому они пристали, был украшен множеством греческих и британских флагов.

Авила увидела переполненную набережную и восхищенно сказала:

— Наконец-то я в Греции!

Вдалеке виднелся Акрополь с Парфеноном. Авила была так взволнована, что ей хотелось хлопать в ладоши от радости.

Вдруг она осознала, что люди на причале приветствуют ее.

Посол помог ей сойти с трапа.

Премьер-министр и несколько государственных чиновников подошли, чтобы произнести приветственную речь и подарить Авиле огромный букет цветов.

Ей пришлось выслушать три разных приветствия, одно длиннее другого. Однако ее порадовало то, что она не упустила ни слова и все поняла.

Затем в открытом кабриолете ее отвезли в британское посольство, где ей предстояло остановиться.

Посол ранее объяснил принцессе, что было решено принять ее в посольстве, а не во дворце, так как король находился с визитом в Дании.

Авиле пришло в голову, что убедить премьер-министра и посла в том, что она «ее королевское высочество» было довольно легко. Совсем другое дело будет убедить в этом короля.

Она знала это заранее по рассказам своей матери, пережившей много трудностей после того, как был свергнут король Отто.

На престол было много кандидатов, но самым подходящим был признан семнадцатилетний Уильям, второй наследник датского престола.

В 1863 году между Великобританией, Францией, Австрией, Пруссией и Россией было заключено соглашение о его вступлении на престол.

Новый король принял титул «Георг I».

Но оказалось, что самой трудной частью этого плана было не подписать соглашение, а заставить влиятельную греческую аристократию принять его.

Эти люди из поколения в поколение расширяли свое влияние и не желали его терять.

В общем, Авила была очень рада, что ей не пришлось присутствовать при всех тех дрязгах в борьбе за политический перевес.

Британское посольство было расположено в большом саду и представляло собой великолепное огромное здание.

Посол Великобритании произнес в честь визита Авилы небольшую официальную речь.

Он начал было извиняться за то, что его супруга в отъезде и поэтому не смогла присутствовать на приветственной церемонии.

Но Авила была этому только рада, поскольку считала, что всякая женщина сможет быстрее заметить в ее поведении какие-либо огрехи.

Однако ее по-прежнему везде сопровождала леди Бедстоун. Последняя сделала невероятное усилие в попытке всех очаровать и выучила несколько слов по-гречески.

Похороны должны были состояться на следующий день, и Авила не знала, стоит ли сейчас говорить, что есть несколько мест, в которых ей хотелось бы побывать.

В это время она разговаривала с греческим послом.

— Я хотел бы объяснить вашему королевскому высочеству, — сказал он, — что у покойного принца Эминоса не было сыновей. Поэтому его племянник, его королевское высочество принц Дариус из Канидоса, будет выступать в роли вашего провожатого. Правда, меня беспокоит, что его до сих пор здесь нет.

— Его королевское высочество предупредили, что задерживаются, — сказал один из членов свиты. — Принцу необходимо было увидеться со священником по поводу церемонии похорон.

— Да, конечно, — отозвался посол. — Я совсем об этом забыл.

И в этот момент лакей объявил:

— Его королевское высочество принц Дариус из Канидоса!

Авила обернулась, чтобы увидеть входящего принца. Он, несомненно, был очень красив.

Принц направился в ее сторону, и Авиле показалось, что этот человек мог бы позировать для статуи Аполлона.

У него были прекрасные четкие черты лица, что, как Авила знала по рассказам матери, говорило об аристократической породе, чудесные темные глаза и великолепное атлетическое телосложение.

Принц подошел ближе, и Авила поняла, что он изучает ее, не пытаясь скрыть своего восхищения.

— Позвольте, ваше королевское высочество, представить вам принца Дариуса из Канидоса. Принц будет рад показать вам все достопримечательности Афин, — объявил британский посол.

Авила протянула принцу руку и почувствовала исходящую от его пальцев вибрирующую волну. Это заставило ее подумать, что не только внешность, но и что-то еще в этом человеке делало его похожим на бога.

Она вдруг представила бога Аполлона, спустившегося к людям с неба. Способный исцелить все, к чему прикасался, он подарил миру огонь. Огонь, рассеявший власть тьмы.

Авила вспомнила эту легенду, когда принц пожал ей руку.

Вдруг, словно думая вслух, принц сказал:

— Вы еще более прекрасны, чем я ожидал! Меня просили познакомить вас с красотами Афин, но, думаю, это Афинам пора познакомиться с вами!

Авила слегка покраснела. Произнесенные по-гречески, эти слова, казалось, имели какой-то другой смысл.

Никто никогда не говорил Авиле таких прекрасных слов.

За обедом принц сидел справа от Авилы. Он расспрашивал ее о том, что именно ей хотелось бы увидеть в Греции.

— Абсолютно все! — воскликнула Авила. — Я до сих пор не могу поверить, что я в Греции. Я так много слышала и читала об этой стране, но возможность увидеть все самой мне выпала только сейчас!

В ее голосе звучал неподдельный энтузиазм.

Принц тихо сказал:

— Я понимаю, что вы здесь ненадолго, и постараюсь, чтобы ни одна минута вашего времени не пропала бы даром. Днем я отвезу вас в Парфенон.

Авила радостно вскрикнула:

— Я видела его с палубы корабля! В своих мечтах я представляла его именно таким.

— Мы отправимся туда, как только закончим обед, — пообещал ей принц. — Но вы должны запомнить, что в Афинах никто никогда не торопится.

Он улыбнулся и добавил:

— Женщины прогуливаются медленно и грациозно, а мужчины сидят в кафе и передают друг другу сплетни.

Авила рассмеялась:

— Но мне придется торопиться. Иначе как я успею осмотреть все, что хочу, до того, как корабль увезет меня обратно в Англию.

— У меня есть такое подозрение, что для вас приготовлено много выступлений. Если позволите, я распоряжусь, чтобы их зачитали не сейчас, а вечером после ужина. Тогда будет уже довольно темно, чтобы осматривать афинские достопримечательности.

— Конечно! Давайте так и сделаем! — согласилась Авила.

Она испытывала такое воодушевление, что не могла дождаться конца обеда, хотя подаваемые закуски были просто великолепны.

Как они и условились, принц распорядился, чтобы все выступления были перенесены на вечер.

— Ее высочество пожелали осмотреть сразу всю страну, но так как это невозможно, я постараюсь провезти ее по самым интересным местам до того, как ей придется уезжать, — объяснил он послу.

Послу пришлось согласиться.

Наконец-то, даже быстрее, чем ожидала Авила, они покинули посольство и отправились в открытом кабриолете по дороге, ведущей к Акрополю.

Леди Бедстоун пришлось отправиться с ними.

Однако Авила шепотом предложила ей остаться в кабриолете и не утомлять себя прогулкой к вершине Акрополя — Парфенону.

Это предложение очень обрадовало леди Бедстоун. Авила подозревала, что плотный обед сморит старую леди и той захочется немного отдохнуть.

Лошади довезли карету до главного портала Акрополя и остановились. Принц легко спрыгнул с подножки и предложил Авиле руку и вновь она почувствована эту странную вибрирующую волну, которая каким-то невероятным образом связывала их с принцем.

Парфенон оказался еще более великолепным и впечатляющим, чем она могла себе представить.

Казалось, он возвышается над горой подобно огромному фрегату с развевающимися по ветру парусами.

— Именно так я это всегда себе представлял, — тихо сказал принц.

Она повернула голову, чтобы взглянуть на него:

— Вы читаете мои мысли!

— Сегодня за обедом я почувствовал, что это в моих силах, — сказал принц. — Не знаю, как это можно объяснить, да и надо ли?

Он как-то странно взглянул на Авилу.

Чтобы как-то избавиться от смущения, она принялась засыпать его вопросами.

Он рассказал ей, как мраморные элементы Парфенона были выкрашены в различные цвета: голубой, красный и золотой.

— Сегодня он выглядит таким же, каким видели его наши предки в 438 году до новой эры, когда он был только выстроен, — сказал принц.

Пока они прогуливались среди колонн, он цитировал ей Перикла, и время летело незаметно.

— Как все-таки удивителен Парфенон, — сказал принц. — Когда я думаю о нем, это согревает мне сердце, когда я смотрю на него, мои глаза отдыхают.

— Вы совершенно правы, — ответила Авила, — но иногда, при виде этого великолепия, я не могу не чувствовать себя маленькой и незначительной.

— Ничто в мире не сможет сделать вас маленькой и незначительной, — сказал принц.

Затем они отправились осматривать Эрехтейон, шесть колонн которого были выполнены в форме статуй, изображающих прекрасных дев-кариатид. Как объяснил принц, кариатида по-гречески — это жительница небольшого местечка Кариар.

Статуи застыли в причудливых движениях ритуального танца, который когда-то были призваны исполнять эти девушки.

Авиле показалось, что было что-то одновременно прекрасное и загадочное в этих движениях.

Сам же Эрехтейон вызывал у нее странное ощущение умиротворения.

Вдруг она почувствовала, что принц смотрит на нее.

И уже в который раз он заговорил о том, о чем она только что думала:

— Именно здесь хранился священный плащ богини Афины.

— О! Как бы я хотела ее увидеть! Вы только представьте себе!

— Мне не надо представлять, я уже ее вижу.

Авила удивленно взглянула на него. Но, поняв, что он говорил о ней, смущенно покраснела.

— Это место будто создано для вас, — воодушевленно продолжал принц. Если Парфенон — олицетворение мужественности, то Эрехтейон поистине заключает в себе женское начало. Вы можете смеяться, но я чувствую, что когда-то вы уже освятили это место своим присутствием. Вы такое же дитя света, как и Афина.

Авила поняла, что не дышала, пока принц говорил.

Она с трудом могла поверить, что кто-то говорил ей о том, о чем она давно думала, о чем мечтала.

Всегда, когда она читала легенды о богах и богинях, она представляла себя на их месте.

Поэтому для Авилы сравнение с Афиной было самым лучшим комплиментом.

Более того, она чувствовала себя крайне польщенной еще и потому, что была уверена: то, что принц сравнил ее с богиней своей страны, было в его устах высшей похвалой.

Принц же тихо продолжал:

— Вы и представить себе не можете, как много значила Афина для древних греков, с какими противоречиями было связано служение этой богине.

По мере того как он продолжал, его голос становился все глуше:

— Предания говорят об Афине-воительнице с копьем в руках, об Афине-спутнице, Афине — г хранительнице домашнего очага. Она была также Непорочной Девой Афиной, охранявшей город, чтобы никто не мог его осквернить.

— Вы так красиво об этом рассказываете, — еле слышно произнесла Авила.

Принц сделал паузу и затем продолжил:

— Афина известна так же, как богиня любви, а девы, статуями которых мы только что восхищались, считаются ее жрицами.

Он взглянул на Авилу и добавил:

— Теперь я знаю, почему меня всегда больше тянуло в Эрехтейон, чем в Парфенон.

Авила подумала, что, если он сейчас добавит что-то еще, это может испортить всю прелесть сказанного ранее.

Она медленно пошла к карете. Принц молча шел с ней рядом.

Авиле показалось, что он вновь прочел ее мысли.

«Как же такое возможно?»— мысленно спросила она себя.

Тем не менее они понимали друг друга без слов. Это было так неожиданно и странно, что Авила даже испугалась.

Когда они дошли до кареты, принц мягко сказал:

— Не бойтесь. Вы гречанка, и это многое объясняет: вы слышите то, что многие люди не в состоянии услышать, и видите то, что для многих невидимо. Все это часть волшебной и славной земли, которая дает людям, принадлежащим ей, силу и чудодейственные способности.

Они уже подходили к карете, когда леди Бедстоун проснулась:

— Надеюсь, вы хорошо провели время? — спросила она.

Этот вопрос вернул Авилу к реальности.

Ужин был подан рано.

Английский посол пригласил в этот вечер много почетных гостей, которым было необходимо познакомиться, как они были уверены, с принцессой Мэриголд.

Среди них было много приятных молодых людей, но все они как-то проигрывали по сравнению с принцем.

Авила чувствовала его присутствие, даже если он и находился в это время в другом конце зала.

Он был так красив, что Авила не могла не сравнивать его с Аполлоном.

Его присутствие странным образом действовало на нее, и ей было трудно поддерживать разговоры с кем-либо.

Во время приема она подошла к окну, чтобы полюбоваться огнями города.

Над Парфеноном сияли звезды.

Как-то ее мама рассказывала, как греки любят свет и не устают описывать, как он божественно красив.

— Они любят блеск песка и камней, омываемых морем, — вспомнились ей рассказы матери, — и поэтому для храма Аполлона они выбрали место на двух утесах-близнецах, которым дали имя «Сияющие вершины».

«Как бы я хотела отправиться в Дельфы, — думала Авила, — даже несмотря на то, что это довольно далеко. И как было бы прекрасно, если бы Дарий отправился со мной».

Она уже представляла себе, как они вдвоем с принцем прогуливаются по Дельфам.

Только она подумала о нем, как почувствовала, что он уже рядом.

— Никто, кроме греков, — заговорил принц, — не уделяет столько внимания свету, особенно ночью. Свет — это их защита от порождающей зло тьмы.

— Я что-то слышала об этом, — взглянув на принца, прошептала Авила.

Он продолжал:

— Древние греки осознавали, сколь много тьмы в людских душах. А потому они верили, что ночь — это именно то время, когда зло может полностью овладеть человеком.

— Очевидно, они были очень суеверны, — сказала Авила.

— Возможно, но они не позволяли суеверию затмить их разум, — ответил принц, — и они, как и я, верили, что свет мысли способен рассеять душевную мглу.

Авила не ожидала услышать подобные рассуждения из уст довольно молодого человека.

Тем не менее нечто подобное она уже обсуждала со своей матерью и реже — с отцом.

— Вы приехали узнать Грецию и найти ответы на вопросы, которые давно терзали ваш разум, — говорил Дарий, — но на самом деле вы уже знаете, что именно не давало вам покоя.

— Почему вы так решили? — спросила Авила.

— Потому что понять Грецию можно лишь родившись здесь. Сегодня днем я понял, что мне не нужно ничего более вам объяснять. Ответ уже находится в вашем сердце, в вашей душе.

Он замолчал, и их глаза встретились.

К ее удивлению, принц, не сказав более ни слова, развернулся и направился к выходу.

Авила не могла поверить, что он действительно ушел.

Она надеялась, что он вот-вот вернется, но этого не произошло.

Внезапно окружающий мир показался ей совершенно пустым и холодным, будто из ее жизни исчез свет, и на смену ему пришла тьма.

Час спустя она поднялась к себе в спальню.

Авила вдруг осознала, что все их с мамой разговоры о Греции, все книги, которые она прочитала, не дали ей для понимания этой страны и малой части того, что она узнала за последние несколько часов.

Она знала, что обязана этим Дарию.

Он так неожиданно ее покинул, что она готова была подумать, будто это был сам Аполлон, внезапно появившийся в ее жизни и так же внезапно исчезнувший.

«Возможно, — думала она, — в эту самую минуту он мчится по небу в своей колеснице.

Я обязательно увижу его завтра, обязательно, — успокаивала себя Авила».

С этой мыслью она и уснула.

Яхта принца Холдена стояла на якоре в маленькой бухте у побережья Франции.

Бракосочетание состоялось, когда они преодолевали пролив Ла-Манш.

Принцесса Мэриголд была в белом платье, голову украшал венок из орхидей, а в руках она держала прекрасный свадебный букет.

Церемонию проводил капитан Брюс.

Он выглядел великолепно в своей парадной форме с множеством медалей на груди.

Принц Холден облачился во фрак, как было принято на континенте.

На его груди красовалось несколько украшенных бриллиантами орденов, а под шейным платком на красной ленте висела звезда.

Принц подвел принцессу к импровизированному алтарю.

Капитан взял Библию, и церемония началась.

В соответствии с законом, дававшим право капитанам во время плавания отпускать обряды бракосочетания на судах, вверенных их заботе, Холден и Мэриголд были объявлены мужем и женой.

Для принцессы эта церемония имела такое же значение, как если бы она проходила в соборе Святого Павла.

Когда все закончилось, Мэриголд казалось, будто ангелы спустились с небес и поют для нее.

Пожелав им всего наилучшего, капитан оставил их вдвоем.

— Ты только представь себе, — воскликнула Мэриголд, — мы теперь муж и жена.

— Не думай, что мне так уж трудно это представить, — отозвался Холден.

Он обнял ее, серьезно посмотрел ей в глаза и сказал:

— Теперь ты моя. Ты моя жена, понимаешь? И с этого момента никто не сможет разлучить нас. И я перед Богом клянусь, что сделаю все возможное и даже невозможное, чтобы ты была счастлива.

Ты никогда не пожалеешь о том, что согласилась стать моей женой.

— Это… самое… замечательное мгновение в моей жизни, — проговорила Мэриголд, — всю свою жизнь я ждала только тебя, принадлежала только тебе, я знала, что ты придешь, и сохранила для тебя свое сердце.

— Вот наконец мы и нашли друг друга. И несмотря на ожидающие нас неприятности…

— Неприятностей не будет, — с жаром произнесла Мэриголд, — я верю, что боги не оставят нас. Те самые боги прекрасной Греции, в которых так верил мой отец, которые принесли счастье и мне, когда позволили встретиться с тобой.

— Я тоже очень надеюсь на их поддержку и впредь. Но сейчас, здесь, с тобой, любимая, я уже самый счастливый человек на земле.

Он притянул ее к себе и поцеловал, и не отпускал до тех пор, пока комната не закружилась вокруг них.

Затем принц поднял голову и сказал:

— Дорогая, по-моему, чтобы убедиться, что мы действительно женаты, нам следует спуститься в нашу каюту.

— Что ж, — кивнула Мэриголд, — пожалуй… мы так и сделаем. Только, что же это получается? Неужели никто не сможет нам помешать? Ты только представь себе, мой любезный супруг, что в этот раз не будет никаких адъютантов, никаких фрейлин, стерегущих мою честь, ни-ко-го.

Она рассмеялась и добавила:

— Пока что не будет даже нашей вездесущей вредной королевы, чтобы попытаться разлучить нас.

Принц Холден поцеловал ее и сказал:

— Теперь даже королева Виктория не в силах нам помешать. Но, моя прекрасная супруга, мы отвлеклись. Нам уже давно пора туда, где нам никто не помешает.

И они отправились вниз.

Яркий солнечный свет пробивался через иллюминаторы каюты и слепил глаза.

Принц запер дверь.

Теперь, оставшись одни, они с особенной остротой ощутили, как далеко они зашли в осуществлении своего плана.

Нарушены были фундаментальные законы того общества, к которому они принадлежали всю свою жизнь. Законы, подчиняться которым их приучали с детства.

В этот момент они чувствовали себя совершенно свободными и абсолютно счастливыми.

Они кинулись в объятия друг друга.

Наконец-то закончилась эта изнурительная борьба с непреодолимыми, казалось бы, обстоятельствами, и они вышли из нее победителями.

Некоторое время спустя принц нежно спросил Мэриголд:

— Любовь моя, понравилось ли тебе? Не обидел ли я тебя чем-нибудь?

Принцесса, еще явно пребывая где-то далеко-далеко, ответила:

— Дорогой, почему же ты не рассказал мне раньше, как прекрасна может быть любовь? Я испытала неземное блаженство. Такое чувство, будто я дотянулась рукой до звезд.

— Но ведь именно к этому я и стремился, — улыбнулся Холден.

В своей жизни он встречал разных женщин, но ни одна из них не вызывала у него такого восхищения, как Мэриголд.

И он прекрасно знал причину: они с Мэриголд по-настоящему любили друг друга. Любили той Истинной Любовью, которую многие ищут, но лишь немногие находят.

Это было поистине единение сердец, слияние душ.

Как только он впервые увидел ее, он понял, что это судьба, что именно такую женщину он искал всю свою жизнь.

Но принц Холден понимал, сколь велика разница в их социальном положении.

Принцесса была просто недосягаема.

День и ночь его преследовала мысль, что они с принцессой должны быть вместе. Вместе на всю оставшуюся жизнь.

Но вот, с божьей помощью, его план осуществился.

Им удалось сбежать из мира условностей и предрассудков и начать самим строить собственное счастье.

Холдену и самому порой не верилось, что у них это получилось.

Он был уверен, что, если их обман раскроется, у них начнутся большие неприятности.

Холден отчаянно боялся, что счастье может ускользнуть от него.

Но одно принц знал наверняка: что бы ни случилось, их любовь стоила того, чтобы за нее бороться.

От тяжких размышлений его отвлек голос принцессы:

— Ты не обо мне ли думаешь? — проворковала она.

— С той самой минуты, как я тебя встретил, — нежно сказал Холден, — я просто не в силах думать о чем-либо еще.

И вот что я скажу тебе, моя принцесса: если уж нам удалась такая невероятная затея с побегом и женитьбой, мы имеем полное право наслаждаться победой.

Он наклонился и поцеловал ее в губы.

Что бы ни ожидало их в будущем, это казалось совершенно незначительным в сравнении с тем, что происходило сейчас.

Оба почувствовали, как в них все жарче разгорается огонь любви.

Они целиком и полностью отдались его власти и растворились в нем без остатка.