Больше, чем мы можем сказать

ему вреда. С ним все в порядке.

– Я сделал больно маме...

– Ты не сделал мне больно. – Кристин снова двигается ко мне, и я вскидываю руку.

– Не надо. – Я не могу сейчас смотреть на них. Я ни на что не могу смотреть. –

Пожалуйста. Не надо.

– Ладно. – Но она не двигается с кровати.

Мы все сидим в полнейшей тишине, нарушаемой только моим прерывистым

дыханием.

Но они сидят, не оставляя меня одного.

Я не могу больше один справляться со всем этим.

У меня уходит три попытки, чтобы выдавить из себя слова.

– Вы знаете, где мой отец?

– Нет, – говорит Джефф. Он еще ближе подкатывает стул к кровати, но не

настолько близко, чтобы расстояние между нами казалось угрожающим. – Хочешь, чтобы

я это выяснил?

Я поднимаю на него взгляд.

– Ты можешь это сделать?

– Возможно. – Он делает паузу. – Можно мне узнать, зачем?

Я вдыхаю, чтобы рассказать им о письме. И о сообщениях.

Но не могу. Это кажется таким большим предательством.

Но если я буду знать, где мой отец, я смогу судить, представляет ли он угрозу. Он

может быть на другом конце страны. В тюрьме. У него может быть другой ребенок.

От этой мысли у меня леденеет кровь.

– Я просто хочу знать. – Мой голос сломлен, слова проталкиваются из легких, которые отказываются работать. Я чувствую себя измотанным и измученным. Все, что

удерживает меня прямо – это застывшая кровь в моих венах. – Мне просто нужно знать.

Ладно?

– Хорошо. – Джефф делает паузу и его глаза полны тревоги. – Рев... ты можешь

говорить о своем отце. В этом нет ничего плохого. Ты ведь знаешь? Это нормально.

Нет, это не нормально.

– Я не хочу о нем говорить.

Я знаю, что это звучит безумно. Я ведь сам его упомянул.

Но нельзя просто задать в Гугл «Роберт Эллис» и надеяться найти правильного

человека. С тем же успехом его могли бы звать Джон Смит или Джейк Бейкер.

– Хочешь поговорить об Эмме? – спрашивает Кристин.

Хмм. Хочу ли я поговорить о том, как полностью потерял контроль и атаковал

Мэтью у нее на глазах? О том, что никогда не смогу больше доверять себе в ее окружении?

Я качаю головой.

– Рев, мне нужно, чтобы ты честно мне ответил, – произносит Джефф. – Стоит ли

мне позвонить Бонни и попросить ее начать подыскивать Мэтью другой дом?

Я моргаю и таращусь на него.

– Ты хочешь найти ему новый дом?

– Нет. Не хочу. Думаю, ему нужно время, чтобы понять, что он может нам

доверять. Но я немедленно ей позвоню, если это доставляет тебе слишком много

неудобств.

– Нет... – Я качаю головой. – Это не то, что я имел в виду. Я это сделал. Ты должен

был знать, что я это сделаю.

Джефф выпрямляется на стуле и смотрит на меня в замешательстве.

– Рев. – Его голос едва слышен. – Не понимаю, что, по твоему мнению, ты сделал.

– Я превращаюсь в своего отца. Я все жду, когда это случится. Я читал о цикле

жестокого обращения, и о том, что определенные черты поведения заложены в

генетическом коде. – Я крепко обнимаю себя руками, как будто мне физически необходимо

держать себя в руках. – Это все равно, что Дек клянется, что никогда больше не

притронется к алкоголю. Каким-то образом мне нужно с этим справиться. Потому что я не

знаю, как все начинается, и не буду знать, как остановиться.

Они молчат, и я снова прожигаю взглядом покрывало, и не знаю, хочу ли поднимать

взгляд, чтобы увидеть их выражения лиц. Я обсуждал это с Декланом, но ни разу с ними.

Я думаю о той вспышке в моем сознании, когда я прижал Мэтью в траве. О том, что

я мог сломать ему шею.

Или о том, как слова моего отца проникли в мой мозг, пробудив давно дремавшие

мысли.

Может быть, он прав.

Может, это меня нужно отправить в колонию для несовершеннолетних. Запереть

там, где я никому не смогу причинить вреда.

Джефф придвигается чуть ближе и кладет ладонь мне на колено. У меня

перехватывает дыхание, но я не отодвигаюсь, и он никак на это не реагирует.

– Ты сказал, что знаешь о цикле насилия, – говорит он. – Что ты знаешь?

Его тон очень деловой. Не провоцирующий. Просто вопрос. Его голос учителя.

– Я знаю, что дети, подвергшиеся насилию, сами становятся жестокими.

– Не всегда, Рев.

– Почти всегда.

– Знаешь почему? Дело не только в генетике.

Я медлю.

– Я знаю, что это имеет отношение к тому, что в детстве твой мозг дает сбой, и к

тому, что в итоге ты не умеешь правильно справляться с эмоциями.

– Да. В некотором роде. На самом базовом уровне происходит расстройство

привязанности, когда ребенок не развивает в себе нормальную связь с опекуном, будь то

из-за пренебрежения или отречения или насилия. Ты мог видеть это у некоторых детей, которые бывали здесь. Некоторые из этих детей никогда не учились доверять.

Он прав. Я это видел. Я помню маленького мальчика, который никогда не плакал, потому что никто никогда не отвечал на его плач. Ему было три года, и он не умел

говорить.

К тому времени, как его мать избавилась от зависимости, он болтал без умолку и

любил напевать алфавит. Когда она снова получила опеку, Кристин навещала их каждый

день в течение месяца.

Джефф разводит руками.

– На самом деле, у маленьких детей довольно простые потребности. Если они

голодны, их нужно покормить. Если им грустно, их нужно приласкать. Если им больно, о

них нужно позаботиться. Это основа доверительных отношений между ними и взрослыми.

Но если нет никого, кто бы делал все это, или если все эти вещи отсутствуют, то этим

детям начинает не хватать важных деталей для построения своей личности. – Он делает

паузу. – Или же, если ответ на эти потребности отрицательный, а не просто

пренебрежительный, ребенок начинает изучать неверные ответы сам по себе. Так

например, если ребенок просит еду, а ответом служит пощечина, ребенок начинает

воспринимать это как причину и следствие.

Мое дыхание стало едва слышимым, знакомое напряжение сковало плечи.

Не знаю, могу ли я продолжать говорить об этом. Не знаю, могу ли я остановиться.

– Мой отец... он не был таким. Он был...

Дьявольским.

– Это другое, – заканчиваю я.

– Почему? – спрашивает Джефф.

– Потому что он не был пренебрежительным. Он думал, что поступает правильно.

Он верил в то, что делал. Как я могу этому противиться?

– А ты веришь в то, что он делал?

Вопрос приковывает меня к месту.

– Что?

– Ты веришь в то, что он делал? Ты веришь в то, что его действия были

продиктованы Господом?

Я замираю. Это так очевидно, но я не могу произнести этих слов.

Даже спустя столько лет, отрицание кажется преступлением против моего отца.

Я обхватываю голову руками. Внезапная мигрень пульсирует у меня в висках.

– Я не могу об этом говорить.

Короткая пауза.

– Хорошо. Я знаю, уже поздно. – Джефф слегка похлопывает меня по колену. – Нам

не обязательно говорить о б этом сейчас.

Кристин гладит мои плечи. И целует меня в лоб. Легкие касания, которые

напоминают мне, что я здесь. Сейчас. Мне восемнадцать. Мне больше не семь лет.

– У тебя был длинный день, – произносит она. – Поспи немного.

Она поднимается с кровати и уходит.

Джефф остается сидеть.

– Я говорил серьезно. Если присутствие Мэтью доставляет тебе неудобства...

– Не доставляет. – Я прочищаю горло и тру ладони о колени. – Все в порядке.

Он медлит.

– Что-то еще происходит, Рев. Хотел бы я, чтобы ты поговорил со мной.

Ох, я бы тоже этого хотел.

– Завтра, – говорю я. У меня слабый голос. Все во мне кажется слабым. – Завтра, ладно?

– Ладно. – Он встает со стула и слегка сжимает мое плечо.

Когда он подходит к двери, я его останавливаю.

– Подожди. Почему Мэтью продолжает сбегать? Куда он убегает?

– Он не говорит. – Лицо Джеффа становится задумчивым. – Иногда мне кажется, что люди настолько привыкли к негативной обстановке, что что-то позитивное кажется им

неприятным или даже пугающим. Это имеет отношение к тому, о чем мы только что

говорили. Когда ты никому не можешь доверять, незнакомое место становится особенно

пугающим. – Тяжелая, весомая пауза. – Подумай об этом, Рев. Почему ты сбежал?

Я отвожу взгляд. На самом деле, у меня нет на это ответа.

Вообще– То, есть, и мне стыдно в этом признаться.

Джефф не настаивает. Его голос звучит ласково, хотя я этого и не заслуживаю.

– Спокойной ночи, Рев.

– Спокойной ночи.

С этими словами он закрывает дверь, оставляя меня наедине с моими мыслями.

Глава 19

Эмма

Папа: Эмма, мне не нравится то, как мы расстались прошлым вечером. Я буду

рад шансу поговорить с тобой. Как насчет раннего ланча? Только ты и я? Я заберу

тебя в 11.

Я смотрю на часы.

Сейчас 10:00 утра.

Я отключаю телефон.

Поворачиваюсь на другой бок.

Когда в 11 раздается стук в дверь, я его игнорирую.

И не вылезаю из постели целый день.

Глава 20

Рев

Воскресенье, 18 марта 1:26:16 ночи

От: Роберт Эллис

Кому: Рев Флетчер

Тема: Пустота

Я начинаю думать, что посылаю сообщения в пустоту. Ты там? Ответь мне.

Я не хочу отвечать.

Я отключаю телефон.

Я поворачиваюсь на другой бок и накрываю голову подушкой.

И не вылезаю из постели весь день.

Глава 21

Эмма

Итан_717: Наверное, сейчас уже поздно посылать тебе сообщение, но я просто

хотел узнать, как у тебя дела.

Сообщение появляется на экране после полуночи. Завтра утром мне нужно рано

встать в школу, но сна нет ни в одном глазу. Я даже не чувствую усталости.

Должно быть, дело в том, что я весь день провалялась в постели, но не думаю.

Развод.

Нам придется выставить дом на торги.

Куда мы пойдем? Что это значит?

Я не хочу об этом думать. Сообщение служит хорошим отвлечением.

Azure M: Я все еще жива.

Итан_717: Рад это слышать. У тебя все в порядке?

Azure M: Я весь день не выходила из своей комнаты.

Итан_717: Я тоже. Новые сообщения от этого типа Nightmare?

Azure M: Нет. И я рада, что не я одна сумасшедшая. Что у тебя стряслось?

Итан_717: Как обычно.

Затем он присылает мне гифку сумасшедшей женщины, выдирающей себе волосы, с предупреждением «БОЛЬШЕ НИКАКИХ ВЕШАЛОК!».

Это из старого фильма о Джоане Кроуфорд, которая не могла справиться со

стрессом Голливуда и вымещала его на своих детях. Мама его обожает.

Знаю, знаю. Я улавливаю иронию.

Azure M: Твоя мама такая?

Итан_717: Иногда бывает.

Azure M: Неужели все матери такие? Я даже не могу этого понять.

Итан_717: Да. Все матери сумасшедшие.

Azure M: Хотя, может быть, это мой отец сделал ее такой. Не знаю.

Итан_717: Мне жаль, что тебе приходится проходить через это.

Azure M: Спасибо.

Итан_717: Твои родители все еще живут вместе?

Azure M: Я не хочу об этом говорить.

Итан_717: Ладно.

Azure M: Ладно.

Итан_717: Полагаю, ты не очень хочешь сейчас проходить миссию?

Azure M: Не сейчас.

Итан_717: Хотел бы я помочь.

Azure M: Ты помогаешь. Спасибо, Итан.

Затем я бросаю взгляд на экран. И быстро печатаю еще одну строчку.

Azure M: Только что поняла, что даже не знаю, действительно ли тебя так

зовут.

Итан_717: Да. Я Итан. А 717 – мой день рождения. 17 июля. Знаю, это не

совсем подходящий ник для геймера, но я начал использовать Итан_717 с 9 лет, и, кажется, уже не могу от него избавиться.

Azure M: Меня зовут Эмма.

Итан_717: ЭММА! Теперь я понял. Все это время я подбирал имена на букву

«М». Я разрывался между Мелиссой и Мелани.

Я изумленно поднимаю брови.

Azure M: Чувак. Ты мог бы просто спросить.

Итан_717: Нет, было гораздо интереснее пытаться самому догадаться.

Azure M: Теперь ты знаешь обо мне все.

Итан_717: Прямо сейчас напишу биографию для Википедии.

Я почти смеюсь, но, кажется, мое чувство юмора сломано.

От этой мысли мне хочется расплакаться.

Итан_717: Можно мне кое-что тебе сказать?

Azure M: Конечно.

Итан_717: Возможно, это к лучшему. Развод.

Ладно. Я начинаю плакать. Я так рада, что мы переписываемся, а не общаемся

через гарнитуру, или он подумает, что я вечно ноющая истеричка.

Azure M: Нам придется съехать. Мама сказала, что нам придется продать дом.

Итан_717: Это всего лишь дом. Вот увидишь. Это всего лишь дом.

Azure M: Тебе пришлось переезжать, когда твои родители развелись?

Итан_717: Конечно.

Azure M: И это не было плохо?

Итан_717: Нет. Это был конец привычной жизни. Это было ужасно.

Azure M: Беее. Ну, спасибо.

Итан_717: Но я все-таки выжил.

Я снова тру лицо одеялом. У меня мокрые щеки.

Спустя мгновение, он присылает мне еще одно сообщение.

Итан_717: Эй, не хочу показаться слишком наглым, но вот мой номер. В

случае, если тебе вдруг захочется поболтать вне игры. Я знаю, каково это.

И он присылает мне свой номер телефона. Это немного подавляет мои слезы.

Я тут же добавляю его в контакты в переписке, что так же добавляет его и в мои

контакты на телефоне. Я быстро посылаю ему сообщение.

Эмма: Спасибо, Итан.

Итан: Не за что, Эмма.

Я поворачиваюсь в кровати и накрываюсь одеялом с головой.

И впервые за весь день я улыбаюсь.

Глава 22

Рев

Понедельник, 19 марта 5:26:32 утра

От: Роберт Эллис

Кому: Рев Флетчер

Тема: Ответь мне

Я сказал тебе ответить мне.

Ответь мне, Сын.

Я не стану ждать вечно.

«Я не стану ждать вечно».

Сообщение все еще висит у меня во входящих, неотвеченное. Но слова колют меня

с тревожащей частотой. Каждый раз, как я двигаюсь. Каждый раз, как вдыхаю. С каждым

ударом моего сердца.

Они похожи на угрозу.

– Ты ужасно выглядишь, – говорит Деклан, когда я забираюсь в его машину в 7 утра

в понедельник.

– Не больше, чем обычно. – Я в джинсах и черной толстовке. Ну так. Для

разнообразия. И не позаботился о том, чтобы побриться, потому что не хочу вызывать

лишних вопросов по поводу синяка на скуле.

Рука Деклана задерживается на рычаге переключения передач.

– Мне подождать Мэтью?

– Нет. Просто езжай.

Машина качается и дергается, когда он выжимает сцепление, чтобы ускориться

вниз по улице.

– Чувствую, я что-то пропустил.

– У нас есть время остановиться взять кофе?

Я бы выпил кружку и дома, но Мэтью был в кухне с Джеффом и Кристин. Я не

разговаривал с ним с вечера воскресенья.

Я вообще ни с кем не разговаривал с вечера воскресенья.

– Думаю, да. – Деклан делает правый поворот в конце моей улицы в сторону

Dunkin` Donuts.

Его радио настроено на альтернативную музыку, и я не против, но прямо сейчас

лирические песни наводят на меня тревожные мысли. Я протягиваю руку и выкручиваю

серебряную ручку до упора влево.

Повисает тишина.

– Ты собираешься говорить или нет? – спрашивает Деклан.

Я продолжаю таращиться в лобовое стекло. Облака затмили небо, и дождь стекает

по стеклу.

– Не знаю, с чего начать.

– Почему Мэтью с нами не поехал?

– Потому что я его чуть не убил.

Деклан бросает на меня взгляд.

– Что? Погоди. – Он мгновение размышляет, затем смотрит на меня более

внимательно, прежде чем снова свернуть на дорогу. – Кто-то тебя ударил?

– Он снова попытался сбежать. В воскресенье вечером. Я побежал за ним. И он

этому совсем не обрадовался.

– Вау. – Он растягивает это слово в три слога.

Dunkin` Donuts переполнен, по меньшей мере десять человек ожидают проезда.

Деклан все же встает в очередь.

– Я могу просто зайти, – говорю я.

– Ни за что. Я хочу услышать всю историю целиком.

Я пожимаю плечами и прячу руки в карманах своей толстовки.

– Нечего больше рассказывать.

Деклан вздыхает и проводит рукой по лицу.

– Я не сплю? Это похоже на наш разговор прошлой ночью. Я уверен, что ты вовсе

не пытался его убить...

– Пытался. Я думал об этом. И мог бы это сделать.

– Рев. – Его голос становится тише. Должно быть, он заметил терзание в моем

собственном. – Ты должен был прийти ко мне.

– Я почти что пришел. Я думал, Джефф и Кристин заставят меня уйти.

Он в изумлении поднимает брови.

– Теперь ты зовешь их Джефф и Кристин?

– Заткнись.

Машину сильно встряхивает, когда он двигается вперед в очереди.

– Я просто пытаюсь понять, что тут происходит.

– Я небезопасен, Дек! Я говорю тебе это уже несколько месяцев.

Он закатывает глаза.

– Ладно, Рев.

– Не делай этого, – рявкаю я.

Деклана не так-то просто запугать. Он открыто встречает мое поведение.

– Ты небезопасен? Он жив или нет?

– Жив, – рычу я сквозь зубы.

– Это он ударил тебя первым, или ты его?

– Это неважно.

– Это очень важно!

– Он ударил меня, – цежу я.

– Значит, ты просто ударил его в ответ?

– Нет. Я вообще его не бил.

– Вау. Звучит, как будто ты и в самом деле чертовски небезопасен. Может быть, тебе лучше выбраться из машины.

Я таращусь на него.

– Прекрати. Меня. Подкалывать.

Мы подъезжаем к переговорнику, и женщина визжит, чтобы мы заказывали. Деклан

заказывает каждому из нас кофе, затем смотрит на меня.

– Есть будешь?

– Нет.

Тем не менее он заказывает два сэндвича, потому что знает, что я передумаю.

Когда мы замираем между переговорником и окошком, он снова смотрит на меня.

– Я не подкалываю тебя. Я пытаюсь понять, что ты говоришь.

– Я говорю о том, что держал его в удушающем захвате и думал о том, чтобы

сломать ему шею.

– Ну и что. Я по крайней мере раз в месяц думаю сделать то же самое с Аланом, и

это притом, что не держу его в удушающем захвате.

– Это не то же самое.

– Это абсолютно тоже самое, Рев. В точности. Ты думаешь, это преступление –

думать о том, чтобы причинить кому-то вред? Ты мог бы подойти к любому типу в школе

и, уверяю тебя, у них были бы мысли о насилии за последние двадцать четыре часа. Черт, большинство из них, вероятно, думали о насилии за последние двадцать четыре минуты.

Его слова такие простые, но у меня уходит чуть больше времени, чтобы

проанализировать их. Это кажется другим.

– Ты слишком много времени провел наедине со своими мыслями, – говорит он

затем, что шокирует меня до глубины души.

Мы подъезжаем к окошку, и Деклан платит. Он не просит у меня денег, и я гадаю, чувствует ли он себя виноватым из-за некоторых своих комментариев.

Я не предлагаю ему расплатиться с ним, потому что все еще в замешательстве.

Несколько миль до школы мы едем в молчании, но в этот раз мы можем списать это

на еду. Деклан встает на парковочное место как раз в тот момент, как его девушка вылезает

из машины. Джульетта ждет, пока он откроет дверь.

– Быстро, – говорит ей Деклан. – Когда в последний раз у тебя была мысль о

насилии над кем-нибудь?

– Три секунды назад, – отвечает она. – Когда я увидела, что ты останавливался за

кофе и не взял мне стаканчик.

Он протягивает ей стаканчик.

– Ошибаешься. Это тебе.

Ее лицо светлеет, она целует его, затем отпивает глоток.

Вот же лжец. Может быть.

Но затем она отдает ему стаканчик и говорит:

– Можем поделить, – и я гадаю, планировал ли он это изначально. Он улыбается и

берет кофе, затем берет ее за руку.

У него это так запросто выходит. Я снова в замешательстве.

Как только мы входим в школу, коридор разделяется. Обычно, я бы пошел с

Декланом и Джульетта в кафетерий, пока не начались уроки, но не хочу продолжать наш

разговор перед ней. Я едва ли хочу обсуждать это с ним. Они идут налево, а я направляюсь

направо.

– Эй, – зовет меня Деклан.

Я не оборачиваюсь.

– Мне нужно захватить учебник перед уроком.

У меня уходит три попытки, чтобы открыть шкафчик. Комбинация все никак не

срабатывает. Мои пальцы слишком грубые, слишком агрессивные. Мне не знакомо это

чувство.

Как только шкафчик открыт, я понимаю, что на самом деле мне вовсе не нужен

учебник. Мне даже незачем было открывать шкафчик.

Я захлопываю его. Гремит металл. Грохот эхом проносится по коридору. Студенты

рядом со мной таращатся на меня, всего мгновение, прежде чем отправиться по своим

делам.

– Кажется, кто-то выбесил Мрачного Потрошителя.

Я оборачиваюсь, одна рука стискивает лямку моего рюкзака, но кто бы это ни

сказал, уже исчез.

Коридор заполнен типичной суетой учеников, спешащих на занятия, но рыжеватые

волосы привлекают мое внимание. Эмма. Я раньше никогда не видел ее в этом коридоре –

но я и не присматривался. Ее волосы распущены и блестят, но ее глаза темные и

затененные. Кожа бледная, веснушки выделяются так, будто она их нарисовала.

Я думаю о перепалке с Мэтью, и мне хочется спрятаться в шкафчике.

Но мой взгляд снова останавливается на ее затененных глазах. Что-то произошло.

Я встаю у нее на пути.

– Эмма.

Она удивленно поднимает взгляд.

– О. – Ее голос звучит словно сквозь туман. – Привет.

– Ты в порядке? – спрашиваю я. – Ты выглядишь... – Я медлю.

Она кивает.

Затем ее лицо искажается.

И она прижимается лицом к моей груди.

Я едва знаю, как реагировать. Я был бы менее потрясен, если бы даже Деклан

сделал подобное.

– Эмма. – Я опускаю голову и говорю низким голосом. – Эмма, что случилось?

Она трясется, прижавшись ко мне. Студенты продолжают кружить вокруг нас, но я

игнорирую их. Мои руки находят ее плечи, и я гадаю, не против ли она моих

прикосновений. В то же время я не могу отпустить ее.

И вдруг, совершенно внезапно, она отклоняется назад и вытирает щеки. Мои руки

безвольно опадают. Между нами примерно фут расстояния.

– Я такая глупая. – Ее голос полон эмоций. – Пожалуйста, просто сделай вид, что

этого только что не было.

– Эмма...

– Я в порядке.

– Ты не в порядке.

Она вытирает глаза рукавом.

– Ты первый, кто заговорил со мной, и я была к этому не готова. – Ее взгляд

прикован к моей груди. – Я оставила мокрое пятно на твоей футболке.

Будто мне не плевать.

– Это Nightmare? – спрашиваю я. – Ты получила новое сообщение?

– Если бы. – У нее срывается голос. – Если бы это был он.

И затем она снова начинает рыдать.

Звенит первый звонок. У меня три минуты, чтобы быть в классе.

Я никогда не опаздывал на занятия.

Прямо сейчас, мне плевать. Я беру ее за руку.

– Идем.

Деклан стоит за углом у своего шкафчика вместе с Джульеттой. Их голоса низкие и

серьезные. Джульетта первая замечает меня, и я вижу, как ее взгляд перемещается на

откровенно обезумевшую от горя девушку, которую я держу за руку.

Она хлопает Деклана по плечу и кивает в нашем направлении.

– Супер, – бормочет Эмма. Она снова трет глаза и почти что прячется за меня.

– Все нормально, – говорю я.

Джульетта роется в своем рюкзаке и выуживает упаковку бумажных платочков.

– Возьми, – говорит она, протягивая их Эмме. – Ты в порядке?

Эмма всхлипывает и удивленно моргает.

– О. Спасибо. – Она берет пару платочков и намеревается отдать пачку, но

Джульетта качает головой.

– Оставь себе. У меня их достаточно.

Деклан бросает взгляд на часы в конце коридора. Ему плевать на собственное

расписание – ну, почти – но он знает, что я сейчас должен быть в другом конце школы.

– Что случилось?

– Можешь дать свои ключи?

– Конечно. – Он достает их из переднего кармана рюкзака и протягивает мне. – Ты

в порядке?

Коридор уже начинает сужаться. Если мы хотим свалить из школы, нам нужно

сделать это прямо сейчас, пока нас не застукали.

– Да. Спасибо. – Затем я веду Эмму к боковому выходу.

Она вовсе не сопротивляется. Даже тогда, когда я проталкиваюсь через дверь и веду

ее под дождь.

– Ты не против прогулять урок? – спрашиваю я.

– Сейчас мне на все плевать.

Дверь хлопает позади нас. Мы одни на школьной парковке, хотя я уверен, что

ненадолго. Всегда есть опоздавшие. Дождь удержал всех остальных внутри, и нам удается

проскользнуть в машину Деклана незамеченными.

Эмма проскальзывает на переднее сидение и опускает рюкзак на пол.

– Это не то, что я ожидала. Это какая-то классическая модель?

– Да. Charger. Вся его гордость и радость. Он сам ее собрал. – И он отдал мне

ключи как ни в чем не бывало.

Вина грызет меня. Деклан никогда бы не стал скрывать от меня чего-то подобного.

– Твой друг?

– Деклан. – Я поворачиваю ключ, чтобы завести мотор и включить отопление.

Дождь наполнил воздух прохладой. От нашего дыхания запотевают стекла.

– А та девушка... его девушка?

– Джульетта. Да.

Эмма достает новый платочек из пачки, затем опускает козырек. Должно быть, она

ожидала увидеть зеркало, но его там нет. Она захлопывает козырек и включает

фронтальную камеру на телефоне. Она морщится своему отражению и выключает

телефон.

– Ты сказал, они встретились, переписываясь друг с другом?

– Вроде того. – Это похоже на преднамеренное увиливание от всей этой истории

насчет поплакаться в мою жилетку, но я могу подыграть ей. – Дек попал в неприятности в

прошлом году, – говорю я. – Ему пришлось отрабатывать на общественных работах на

кладбище. Джульетта писала письма своей погибшей матери, и он начал отвечать ей.

Эмма поворачивается ко мне, выпучив глаза.

– Типа, притворяясь ее мамой?

– Нет! Нет, вовсе не в этом смысле. Просто... ответил ей и написал о том, что знает, каково это терять близкого человека. – Я медлю. – Его сестра погибла, когда нам было

тринадцать лет. Его отец был пьян и разбил машину.

– Вау. – Эмма сминает платок в кулаке и таращится на лобовое стекло. – Каждый

раз, когда я начинаю жалеть себя, я осознаю, что есть люди, которым еще хуже. И тогда я

чувствую себя настоящей сволочью. – Еще одна слеза скатывается по ее щеке. – А потом я

чувствую обиду, и чувствую себя еще большей сволочью, за то, что обижаюсь.

– Жизнь – не соревнование.

– Мои родители разводятся. Они не мертвы. Нет никакого соревнования.

Я резко поворачиваю голову. После всех пролитых слез, она так запросто бросает

эти слова.

– Они – что?

– Разводятся. Я не хочу об этом говорить.

– Погоди. Что слу...

– Я же сказала, что не хочу об этом говорить.

Кажется неправильным оставлять эту тему висеть невысказанной.

– Ты только узнала этим утром?

– В субботу вечером.

– В субботу вечером, – выдыхаю я. Мне приходится отвести взгляд. – После?

– После того, как ты сказал мне уйти? Да. После этого.

Эти слова бьют меня с прицельной точностью. Сегодня я в контрах с любым

встретившимся мне человеком.

– Я не... я не прогонял тебя, Эмма.

– Ты не говорил мне, что твои родители темнокожие.

Комментарий бьет меня под дых. Почти невозможно разгадать тон ее голоса, потому что он полон эмоций от других вещей. Я не уверен, обвинение это или вопрос.

В то время, как мое усыновление усмирило что-то внутри меня, иногда мне

кажется, что оно вызвало массу негодования у окружающих. Будучи приемным ребенком, я был лишь временным ребенком, навязанным им соцопекой. Но как усыновленный

ребенок, я был выбран ими.

Я помню как однажды вечером я делал домашнее задание, а Джефф и Кристин

пригласили одну пару на ужин. Они упомянули, как они волнуются перед усыновлением.

Они, вероятно, не знали, что я мог их слышать... а может, и знали. Но услышать эти слова, знать, что я был желанным – это был сильный момент.

Мужчина, который пришел на ужин, спросил: «Разве не было темнокожих детей

для усыновления?»

И это тоже был сильный момент.

Они не знают, что я подслушивал. Я помню их ответ о том, что я был ребенком и

что это все, что имело значение. Я был ребенком, который нуждался в них, конкретно в

тот самый момент. Эти слова засели в памяти еще глубже. В то время я был слишком

смущен, чтобы затронуть эту тему. Слишком обеспокоен, чтобы упоминать об этом, как

будто этот комментарий был необходимым напоминанием, и усыновление могло

сорваться.

Но это случилось. И они никогда больше не приглашали ту пару на ужин.

Уверен, тот человек был не единственным, кого удивляла наша семья.

Дверь школы распахивается, и выходит женщина, спеша под дождем, держа над

головой книгу.

Искорка страха зарождается у меня в груди. Я никогда раньше не прогуливал

занятия.

В то же время в темном уголке моего сознания зарождается любопытство по поводу

того, что бы произошло, если бы меня обнаружили.

– Мы не можем здесь сидеть, – говорю я. – Ты не против, если я поеду?

Эмма пристегивает ремень, что, как я понимаю, служит достаточным ответом.

– Ты умеешь ездить на сцеплении?

– Да. – Я придавливаю сцепление к полу и завожу мотор. Официально, Джефф

научил меня водить, но я провел гораздо больше часов за рулем с Деком. Я всегда

беспокоился, что сорву сцепление или вырву коробку передач, но Дек на удивление

спокоен насчет своей машины. По крайней мере, со мной.

Мы выезжаем на Главное Шоссе, дворники скользят по лобовому стеклу туда –

сюда.

– Я не хотела тебя обидеть, – говорит Эмма. – Своим вопросом.

– Ты не обидела. – Я делаю паузу. – И это был не вопрос.

– Когда твоя мама открыла дверь, я подумала, что, может быть, ошиблась домом.

Я почти извиняюсь, но потом гадаю, уместно ли это.

– Я никогда не уверен, как объяснить.

Ее голос становится осторожным.

– Ты не упомянул этого, когда рассказывал мне о том, как тебя усыновили.

Я рад, что сижу за рулем, и что извивающаяся дорога занимает значительную часть

моего внимания. Не знаю, как ее истерика вдруг превратилась в разговор обо мне, но это

кажется несправедливым.

– Я не думаю об этом, пока люди не узнают об этом и начинают докапываться до

меня по этому поводу.

Шокированное молчание наполняет машину, и я осознаю, что только что сказал.

– Ты поэтому носишь толстовки? – спрашивает Эмма. – Потому что ты белый?

– Нет. – Я потрясенно смотрю на нее. Никто никогда не спрашивал подобного. Я

никогда не задумывался об этом. Я гадаю, думают ли другие люди так же. – Меня не

смущает то, что мы не похожи.

Сила ее мыслей могла бы, наверное, управлять этой машиной.

– Для тебя это болезненный момент?

Я не могу понять по ее тону, осуждает она меня или жалеет.

– Нет. – Никогда еще я не был так благодарен за дождливый день и дорогу, которая

требует моего внимания. – Все дело в том, что подобные вопросы возникают на каждом

шагу. Знаешь, когда я был ребенком и гулял где-нибудь с Джеффом, меня постоянно

останавливали люди и спрашивали, все ли у меня хорошо. Мой отец – мой биологический

отец – истязал меня каждый божий день, и все думали, что он замечательный отец. Его

никогда не подвергали сомнению. Джефф – самый милый человек, которого можно

встретить, и люди останавливали нас в продуктовом магазине и спрашивали, все ли со

мной в порядке. Как будто, это он собирался навредить мне.

Эмма таращится на меня.

– Я... прости. Я не знаю, что сказать.

– Ты не должна извиняться. Дело не в тебе. Дело во всех.

– А тот другой мальчик... с которым ты дрался. Кто он?

Каждый раз, как я вспоминаю об этом, мои плечи напрягаются.

– Мэтью. Он на опеке. Живет с нами всего несколько дней.

– Так... что он...

– Перестань. – Я бросаю на нее короткий взгляд. Весь этот разговор подстегивает

меня, а я и так уже был на пределе этим утром. – Я рад отвлечь тебя разговором, если это

то, что тебе действительно нужно, но это ты рыдала у меня на груди в коридоре.

Ее глаза широко распахиваются от удивления, но затем она поворачивается к окну.

Явный отказ говорить.

– Если не хочешь со мной разговаривать, зачем залезла в машину?

Эмма поворачивается, чтобы посмотреть мне в глаза.

– Ладно. У тебя есть какая-нибудь хорошая, обнадеживающая цитата из Библии о

разводе?

Ее слова – словно направленное на меня заряженное ружье. Я не могу говорить.

Эмма тоже молчит. Она, кажется, даже не понимает, какую весомость имеют ее

слова.

Несколько миль мы едем молча. Уязвимость и стыд сменяет гнев, который

наполняет салон машины.

– Чего ты от меня хочешь? – наконец спрашиваю я.

– Я не хочу говорить о своих родителях.

Я бросаю на нее взгляд. Она все еще смотрит в окно. Руки скрещены на груди.

Я уже чувствую себя закрытым ото всех людей в моей жизни, но это кажется

преднамеренным. Я рассказал ей о сообщениях моего отца. С ней я чувствовал себя в

безопасности.

Я думал, что она тоже чувствует себя в безопасности со мной.

Я стараюсь стряхнуть с себя наваждение. Я облажался. Я стискиваю челюсти.

– В смысле, ты хочешь, чтобы я ехал дальше?

– Просто отвези меня обратно в школу.

– Ладно.

– Ладно.

Дождь прекращается, когда я заезжаю на парковочное место. Нам приходится

припарковаться далеко сзади, потому что большинство парковочных мест теперь занято

студентами.

Выбравшись из машины, Эмма направляется к главному входу.

Я иду к боковому.

Я ее не останавливаю. Она не останавливает меня.

Мы идем каждый своим путем.

И каким-то образом я чувствую, что проблем навалилось еще больше, чем было до

того.

Глава 23

Эмма

У меня дрожат пальцы, когда я проскальзываю на вторую пару. По какой-то

причине мое воображение представляло, что школа, возможно, свяжется с полицией и те

вышлют поисковый отряд. По пути от машины до входной двери, я придумала целую

историю о том, как проспала и забыла домашнее задание, что и привело к слезам в

коридоре, пока добрый старшеклассник – Рев – не предложил подвезти меня домой, чтобы

забрать необходимое.

Все зря. Очевидно, никто ничего не заметил. Или всем плевать.

Однозначно, прогулять занятия гораздо проще, чем я ожидала. Мне следовало бы

почаще это делать.

Даже Кейт не обращает внимания. Когда я сажусь на стул на уроке Американской

Истории, я застаю ее в тот момент, когда она рисует маркером на лаке для ногтей. У нее

потрясающий макияж, с маленькими стразами вдоль век и яркой помадой. Совершенно

недопустимо в школе, но это никогда ее не останавливало.

Она едва удостаивает меня взглядом, и ее голос пренебрежительный.

– Привет. Я тебя не видела сегодня утром.

Это абсолютно моя вина, но прямо сейчас это замечание затягивает туже проводки

гнева и неуверенности, которые, кажется, стягивают и ранят мою грудную клетку.

Я игнорирую ее замечание.

– У тебя есть серебряный?

Тон моего голоса, должно быть, привлек ее внимание, потому что она поднимает

взгляд.

– Эм?

– Серебряный маркер. У тебя ведь есть? – спрашиваю я в стиле Йоды. Я пытаюсь

подавить раздражение и напряжение, вызванные поездкой с Ревом, но вместо этого слова

звучат враждебно и странно.

Кейт изумленно приподнимает брови и протягивает мне маркер.

Похоже, она хочет поговорить, так что я смотрю вниз и рисую Далека на ногте

левого большого пальца.

Мистер Марон входит с громким йоделем (тирольское пение), затем хлопает

учебник на стол. Я не смотрю на него. Он ничтожен. Мистер Марон обучает бегу по

пересеченной местности, и вечно пялится на девчонок, отпуская комментарии, вроде

«Красивые ноги. Тебе бы бегать». И ему это совершенно сходит с рук. Он меня бесит.

Понятия не имею, почему вообще кто-то бегает по пересеченной местности.

В случае, если я выразилась слишком тонко – я ненавижу этот урок и ненавижу

этого учителя.

– Я прогуляла первую пару, – шепчу я Кейт, понижая голос.

– Тебе нужна прокладка, или что? – шепчет она в ответ.

– Что? – шиплю я. – Я сказала, что ПРОГУЛЯЛА ПЕРВУЮ ПАРУ.

Я привлекла внимание, как минимум еще шестерых студентов. Все они, очевидно, точно слышали, что я сказала.

Или же все они думают, что сейчас как раз та самая неделя месяца. (прим. Period –

переводится как занятия и как менструация).

Кейт смотрит на меня так, будто я только что призналась в убийстве.

– Как?

– Ездила кататься с другом.

– Каким другом? Кого ты знаешь, у кого есть машина?

– Рева Флетчера.

Ее челюсть едва не задевает крышку стола.

В смысле, не буквально. Но все же.

Мистер Марон отворачивается от доски и нам приходится сделать вид, что мы

следим за уроком.

«У тебя есть какая-нибудь хорошая, обнадеживающая цитата из Библии о

разводе?»

Тянущее чувство в желудке не проходит. Я просто ужасна.

Хуже всего то, что я продолжаю думать о своей матери. Я говорила точно, как она.

Мой мобильник вибрирует у моего бедра, но мне приходится выждать минуту, прежде чем вынуть его из кармана.

Я надеюсь на сообщение от Рева, но с тем же успехом я могла бы надеяться, что в

окно влетит единорог. Я бы обрадовалась и сообщению от отца, но опять мимо.

Это Итан.

По крайней мере, это не Nightmare. Я ничего о нем не слышала с тех пор, как

сорвалась тогда. Может быть, именно это мне и нужно было сделать – просто выпустить

пар.

Итан: Как твои дела?

Эмма: Все ок. Я наорала на друга и чувствую себя последней стервой.

Итан: Тебе позволено. Если она хорошая подруга, то все поймет.

Он. Я почти что пишу ответ, чтобы поправить Итана, но... не делаю этого. Я не до

конца уверена, почему.

Я также не уверена в своих отношениях с Ревом, но не похоже, что между нами

что-то серьезное.

После того, что я сказала в машине, вероятно, между нами вообще ничего нет.

Эмма: У меня в голове полный бардак.

Итан: Твои родители постоянно ссорятся?

Эмма: Нет. Мой отец останется у друга, с которым вместе работает. И я

избегаю свою мать.

Итан: Повезло. Мои не могли себе этого позволить, так что жили под одной

крышей до тех пор, пока финансовый вопрос полностью не разрешился. Папа жил в

гостиной. Он будил меня и просил передать что-нибудь маме.

Я таращусь на его сообщение и представляю, как мама с папой дошли до того

момента, когда используют меня как почтового голубя.

Уверена, маме бы понравилась эта идея.

От этой мысли мне самой хочется съехать.

– Мисс Блю?

Я убираю телефон в карман. Мистер Марон смотрит на меня. Весь класс пялится на

меня.

Кейт откашливается и что-то невнятно бормочет.

Наверное, подсказывает мне ответ, которого ожидает учитель, но либо ответ звучит

слишком неразборчиво, либо сегодня просто не мой день.

– Простите, – говорю я как можно слаще. – Не могли бы вы повторить вопрос?

– Вас что-то отвлекает?

– Нет, – кашляю я. – Простите.

– Не могли бы вы назвать главную цель Декларации Независимости?

СЛАВА БОГУ ЭТО ПРОСТО.

– Объявить нашу независимость от англичан.

– Почему колонисты хотели независимости?

В голове наступает вакуум. Потому что чай был слишком дорогим? Они выбросили

его в Бостонскую гавань?

Удивительно, что в данный момент я еще помню свою фамилию. Мои щеки

теплеют все больше, по мере того, как тикают секунды. Я даже не могу погуглить ответ.

Так же, как и в машине, смущение начинает перерастать в другие, менее

стабильные эмоции.

Мистер Марон стоит там, позволяя тишине тянутся бесконечно, пока всем в классе

– да вероятно, во всей школе – не становится очевидно, что я не следила за уроком и меня

застали врасплох. Мама бы так гордилась мной.

Волнения сегодняшнего утра, кажется, снова готовы захлестнуть меня.

Если я начну плакать на уроке мистера Марона, я выброшусь в окно. Я

представляю, как мое тело взрывается от удара об асфальт. Представляю уборщика со

шваброй, бормочущего себе под нос «Проклятые дети».

У меня вырывается нервный смешок.

Мистер Марон потрясен. Или в ступоре. Он выпучивает глаза.

– Вам кажется это забавным, мисс Блю?

Я всхлипываю.

– Нет. Это совершенно точно не смешно.

– У тебя есть ответ на вопрос? Или ты намеренно потратила наше общее время?

Это ведь он позволял тишине тянуться бесконечно, но я уж точно не заработаю

дополнительных баллов, если скажу это. Я качаю головой, хотя и не могу стряхнуть

картинку взрывающегося тела из сознания. Не знаю, что со мной не так.

– Нет, – хриплю я. – Нет, сэр. Простите. Этого не повторится.

Я не должна была говорить «сэр». Это звучит, как насмешка.

В смысле, это и была насмешка. Но я думала, что мне удалось это скрыть.

Его выпученные глаза пронзают меня насквозь.

– Задержитесь у моего стола после урока. – Затем он разворачивается, чтобы снова

повернуться к доске.

Я должна чувствовать панику. Страх. Огорчение.

Но я ничего этого не чувствую. Я чувствую онемение.

– Ты в порядке? – шепчет Кейт.

– О, да. Просто потрясающе. Не оставляй меня наедине с ним, ладно?

– Хочешь, чтобы я подождала тебя здесь?

– Ага.

Все это время у моего бедра вибрировал мобильник. Все сообщения от Итана.

Итан: Я просто все время напоминал себе, что скоро все закончится. И я

прошел через это.

Я сказала что-то не то?

Итан: Я не хотел переходить границ.

Я быстро прижимаю большой палец к экрану.

Эмма: Ты не переходил границы. Меня застукали в классе за перепиской.

Итан: Черт. Извини.

Эмма: Все в порядке. Мне вообще плевать. Сейчас мне на все плевать.

Следует долгая пауза.

Итан: Тебе не плевать.

Эмма: В данный момент плевать.

Ложь.

Но если я буду думать об этом слишком сильно, уборщику все же придется убирать

ошметки взорвавшейся Эммы.

Итан: Эмма. Ты лжешь.

Конечно же, он знает. Горло сжимается. Мне приходится прижать пальцы к глазам.

– Эм. – Кейт склоняется ко мне и кладет ладонь поверх моей руки. – Эмма. Ты в

порядке?

Черт возьми. Я плачу.

Я хватаю рюкзак и бросаюсь вон из класса.

Женский туалет всего в двадцати шагах, и я знаю, что мистер Марон не может

последовать за мной туда, так что я прохожу в дверь. Этот туалет маленький, с всего двумя

кабинками, а запах отбеливателя валит с ног, но он пуст и я одна.

Я сажусь на пол. Плечи трясутся от силы моих рыданий. Мне вообще не стоило

приходить сегодня в школу.

Спустя мгновение, в туалет врывается Кейт. Она становится на колени на

отвратительном кафеле рядом со мной.

– Эм. Эм, ты в порядке?

– Нет. – Я тру глаза и моргаю, глядя на нее. – У тебя не будет неприятностей из-за

того, что ты пошла за мной?

– Нет. – Она улыбается, немного напряженно. – Рианна Хардести сказала, что

слышала, как ты сказала, что у тебя начались месячные. Мистер Марон думает, что у тебя

ЧП. Уверена, все списывают случившееся на ПМС.

Жаль, что в туалете нет окна, через которое я могла бы выскочить.

– Это так унизительно.

– Давай принесу тебе немного туалетной бумаги.

– Все нормально. У меня есть платки. – Я достаю пачку, которую мне дала

Джульет, из переднего кармана рюкзака. Мне приходится осторожно протереть мокрые

щеки.

Кейт следит за мной.

– Все же, что-то происходит. – Она делает паузу. – Что-то случилось в эти

выходные?

Я фыркаю.

– Можно и так сказать.

– Почему ты мне не позвонила?

– Потому что думала, что ты будешь занята со своей мамой. Снимая видео или

готовя блинчики или вроде того.

Ее лицо дергается, и я вижу, как она взвешивает раздражение и сочувствие.

– Уверена, что могла бы прерваться, чтобы ответить на звонок.

Должно быть, у меня к этому талант. Кто-то добр ко мне, кто-то протягивает руку

помощи, а я веду себя, как стерва. Мне хочется забиться в свою раковину и спрятаться, но

мне некуда пойти.

– Эмма. – Голос Кейт становится тише. – Пожалуйста, поговори со мной.

Я открываю рот, чтобы рассказать ей о разводе, но слова не идут. Жизнь Кейт такая

простая. Она потреплет меня по руке и скажет «Бедная Эмма».

Я не хочу быть Бедной Эммой. Я уже чувствую себя никчемной в собственном

доме. Мне не нужно, чтобы еще и здесь меня жалели.

– Мои родители просто сильно поругались, – говорю я.

Кейт садится рядом со мной.

– Мне жаль, Эм. – Она медлит. – Ты могла бы прийти ко мне.

– Ага, может быть, ты могла бы сделать мне макияж. – Я тру глаза.

Она сдвигается, расстегивает карман на рюкзаке и достает леденцы.

– Может быть, конфеты немного тебя приободрят?

– Нет. – Я закатываю глаза к потолку. – У меня же не в самом деле ПМС.

Хотела бы я, чтобы все можно было решить батончиком Сникерс и горсткой

Адвила.

Кейт критически меня изучает.

– Чувствую, что-то еще происходит. Как идут дела с Ревом Флетчером?

– Никак. Я все испортила.

– Эмма...

– Боже, Кейт. Ты что, пишешь обо мне статью?

Она отклоняется назад на каблуках.

– Не знаю, что здесь происходит, но я пытаюсь помочь тебе.

Я смотрю на свои ногти.

– Забудь, Кейт. У тебя все идеально. Ты понятия не имеешь, через что я прохожу.

Она снова замирает, но в этот раз надолго. Ее голос очень тихий.

– У меня не все идеально.

Я фыркаю.

– Почти идеально.

– В самом деле? – Впервые ее голос становится резким. – Думаешь, это идеально, что моя лучшая подруга думает, что то, что для меня важно – пустая трата времени?

– Что?

– А как насчет того, насколько идеально то, что я целый месяц играла в дурацкую

видеоигру, потому что это было важно для тебя, а когда я делаю что-то подобное, то

получаю кучу язвительных комментариев.

Я ощетиниваюсь.

– Кейт, не знаю, что ты...

– Ты постоянно жалуешься, что твоя мама не уважает то, чем ты хочешь

заниматься, а потом относишься ко мне точно так же.

Слова бьют меня, словно кулак в лицо.

– Вовсе нет!

– Так и есть!

– Кейт, это всего лишь косметика!

Она вскакивает на ноги.

– Да, Эмма. И всего лишь дурацкая игра. – Она накидывает рюкзак на плечи. –

Кажется, мне, такой идеальной, пора возвращаться в класс.

Я таращусь в пол, когда она проталкивается сквозь дверь. Я ожидаю почувствовать

правоту или удовлетворение. Но не чувствую.

Я оттолкнула от себя первого парня, который когда – Либо мне нравился, и лучшую

подругу. Отличная работа.

Я не отношусь к ней так. У меня никогда не было проблем с макияжем.

«Может быть, ты могла бы сделать мне макияж».

Она права. Слезы жгут мне глаза.

Я достаю из кармана телефон. Итан больше не присылал сообщений, но его

последнее сообщение все еще висит на экране.

«Эмма. Ты лжешь».

Эмма: Только что поссорилась со своей лучшей подругой.

Итан: 

Эмма: Неделя выдалась не лучшая.

Итан: Прозвучит банально, если я скажу, что со временем все наладится?

Эмма: Да.

Итан: Тебе станет лучше, если я скажу, что ты чертовски хороша, даже без

OtherLANDS?

Я улыбаюсь, но улыбка кажется неискренней.

Эмма: Да, станет.

Я действительно лгу.

Я вовсе не чувствую себя лучше.

Глава 24

Рев

Погода соответствует моему настроению. Дождь льет как из ведра, бьет по окнам

кафетерия, удерживая всех внутри. От флуоресцентного света у меня болит голова.

Кристин, как обычно, запаковала мне кучу еды на обед, куда входят лаваши, начиненные

толстым слоем мяса и сыра, пакет с виноградом и контейнер салата из фасоли.

Мне ничего не хочется есть. Я пододвигаю пакет к Деклану.

Он начинает откупоривать крышки.

– Я был уверен, что ты не вернешься.

Я пожимаю плечами. Я не хочу говорить об Эмме.

Ее слова причиняют больше боли, чем следовало бы.

А может быть, они причиняют именно столько боли, сколько она пыталась в них

вложить.

Кафетерий переполнен. В нашей школе отведен только один час на обед для всех, что является чистым безумием. Джульетта работает в фотолаборатории во время ланча, но

кафетерий настолько переполнен, что нам приходится делить стол с другими. Я не знаю

парней за другим концом стола. Они, кажется, предпочитают нас игнорировать, так что и

мы платим им тем же.

Деклан пододвигает лаваши в мою сторону.

– Больше не могу.

Уверен, что может.

– Как скажешь.

Не тот ответ, который я обычно использую. Он приподнимает брови.

– Я не так себе представлял Эмму.

– Ладно.

– Кажется, ты не очень хочешь говорить о ней.

– Угадал.

– Почему она плакала?

Я бросаю на него хмурый взгляд через стол.

– Что? – Он смотрит на меня в ответ и съедает ложку фасолевого салата. – Хочешь

вместо этого поговорить о Мэтью?

– Дек.

– Хочешь просто сидеть в тишине?

– Да.

Он замолкает. И ест.

Я разглядываю крышку стола. Мои чувства похожи на бильярдный шар, катящийся

по всему бильярдному столу, и случайно сталкивающийся с разными мыслями. Об Эмме, и о том, как она цеплялась за меня в коридоре, рыдая, а затем грубо надерзила мне. Об

отце, и о его обещании, что он не будет ждать вечно, заставляющем меня гадать, что это

значит. О Мэтью, который все еще со мной не разговаривает, и который болтается где-то в

школе и бог знает чем занимается.

Разочарование, страх и вина пробивают брешь в моих мыслях.

А еще, небольшая тень удовлетворения. Немного агрессии. Я промотал занятия. И

мне это сошло с рук.

Я никогда ничего подобного не делал. Незнакомая воинственность обосновалась у

меня в голове.

– Думаешь, у Мэтью неприятности? – спрашивает Деклан.

Это выбивает меня из моих мыслей.

– Что?

Деклан кивает на стол в примерно тридцати футах от нас, где сидит Мэтью. Перед

ним на столе ничего нет, хотя Кристин совершенно точно и ему что-нибудь запаковала на

обед. Рядом с ним нет рюкзака. У него красное лицо, челюсти стиснуты. Рядом с ним стоят

два парня, и я не могу слышать, что они говорят, но ничего в этой ситуации не выглядит

дружелюбно. Другие ребята за столом предпочитают не вмешиваться. Просто наблюдают.

Один из парней отвешивает Мэтью подзатыльник.

Я срываюсь со скамьи, не раздумывая. Должно быть, я выгляжу устрашающе, потому что другие ученики расступаются в стороны, освобождая мне путь, и таращатся на

меня.

Я встаю прямо перед парнями, закрывая собой Мэтью. Это первогодки. Я их

совершенно не знаю.

– Что происходит?

Более крупный, тот что отвесил подзатыльник, бросает на меня презрительный

взгляд.

– Не твое дело, страшила. Ты что, его новый парень? – Он тянется мимо меня, чтобы снова ударить Мэтью по голове. – Я же сказал – проваливай.

Я даже не заметил, как стиснул кулак, пока Деклан не стискивает мою руку, и чуть

закрывает меня собой.

– Что ты делаешь? – говорит он полушепотом.

Я не знаю, что я делаю.

Серьезно, я понятия не имею, что я делаю. Мысли путаются.

Мои мышцы напряжены, но я не хочу драться с Декланом.

– Отпусти меня, – рычу я.

– Рев. – Его голос звучит неуверенно. И я его не виню. Раньше всегда все было

наоборот. – Чувак. Если начнешь драку, тебя отстранят.

Я смущен и зол и чувствую себя, словно загнанное животное. Мой голос звучит

словно рык.

– Я сказал отпусти меня.

Он медлит. Я выдергиваю руку.

– Что здесь происходит?

Голос учителя. Миссис Джеимс, которая ведет уроки здоровья у первогодок, а так

же следит за кафетерием в обед. Она высокая и статная, и не выносит никаких потасовок.

– Ничего, – рявкаю я.

– Мы просто собирались обедать. А он подошел и начал нас задирать, – говорит

другой парень.

Миссис Джеимс смотрит на меня.

– Это правда?

– Они задирали его. – Я киваю головой на Мэтью.

Она смотрит на него.

– Это правда?

Он ничего не отвечает. Его глаза прикованы к поверхности стола. Щеки все еще

горят.

Сейчас мы стали центром внимания всего кафетерия.

– Возможно, вам всем лучше разойтись, – говорит миссис Джеимс.

Это решит проблему ровно на тридцать секунд.

– Я не оставлю его одного, – говорю я.

Подзатыльник фыркает.

– Ха. Так и знал. А Нил знает?

Нил?

– Кто такой Нил? – спрашиваю я.

Мэтью вздрагивает. Он срывается с места, вырывая рюкзак из-под скамьи. Он

буквально бегом бежит от стола.

– Хватит! – рявкает миссис Джеимс. – Парни. Идите. Сейчас же.

Парни уходят, направляясь в сторону очереди за едой, смеясь по дороге.

Я собираюсь последовать за Мэтью.

Миссис Джеимс встает передо мной.

– Нет. Ты пойдешь в другую сторону.

В другом конце помещения, Мэтью проталкивается через распашные двери, выходя

из кафетерия. Я сдвигаюсь, чтобы протолкнуться мимо учительницы.

– Эй. – Она снова меня блокирует. – Я сказала тебе пройтись. Остуди голову.

– Рев. – Деклан тянет меня за плечо. – Идем. Забудь об этом.

Я не хочу забывать. Я взведен, словно пружина, только и ожидая, что кто-то

повернет рычаг, чтобы я мог взорваться. Слова кажутся наполненными электричеством.

Она крупная, но я крупнее. Я мог бы проложить себе путь мимо нее без всяких

проблем. Я делаю шаг вперед.

Миссис Джеимс делает шаг назад, выставляя руку.

– Или ты уходишь, или я вызываю охрану.

Ни один учитель еще ни разу не грозил мне вызвать охрану.

Это пугающе захватывающе. Я переступил границу, о которой не подозревал.

Отчасти мне хочется знать, как далеко я смогу зайти.

– Деклан. – Голос другого учителя. Миссис Хиллард. Учительница Деклана по

литературе. У нее в руках поднос, и она за соседним столом от нас. – Что происходит?

– Рев теряет рассудок.

Его голос звучит сухо, но он не шутит.

Миссис Хиллард опускает поднос и встает из-за стола.

– Идемте, мальчики. Почему бы вам не пообедать у меня в классе? Мы можем это

обсудить.

Деклан не двигается. Его взгляд прикован ко мне.

– Рев?

– Ладно. – Я поворачиваюсь, и так как никто ничего не говорит, чтобы остановить

меня, я возвращаюсь к нашему столу и забираю свой рюкзак. Мой капюшон опускается

ниже на лоб, скрадывая еще больше света в помещении. Плевать. Мне не нужно видеть

глаза других учеников, чтобы знать, что все они сконцентрированы на мне. Все

помещение, кажется, наполнено перешептываниями. В моем сознании шепчущие голоса

судачат не только о данном моменте. Но так же и о моем отце.

«Я сказал тебе, ответить мне».

«Я не стану ждать вечно».

Угроза. Обещание. Наказания за неповиновение.

Напряжение сковывает мертвой хваткой мою грудь. Горло.

Голова вот – вот взорвется.

Рука хватает мое запястье. Перед глазами все вспыхивает красным. Я

разворачиваюсь. Выбрасываю кулак. И бью.

Деклан падает.

Я отшатываюсь назад.

Сердце стучит у меня в ушах. Я не могу говорить. Не могу думать.

Я ударил лучшего друга. Ударил лучшего друга. Лучшего друга.

Вызывают охрану.

* * *

Меня должен забрать родитель.

Это значит, мне нужно ждать.

Наверное, это будет Кристин, так как она работает на дому, но я сижу в переднем

офисе уже целый час. Дождь барабанит по оконным стеклам. Люди приходили и уходили, в зависимости от их дел, но моя голова опущена, капюшон низко надвинут. Рука болит, но

я не хочу просить лед.

С Декланом все в порядке.

Не уверен, что и наша дружба тоже.

Когда я был младше и проваливал задание, мой отец заставлял меня ждать, примерно как и сейчас, чтобы посмотреть, как я буду выпрашивать его прощение. Можно

подумать, что жестокость была хуже всего, но это не так.

Хуже всего было это. Ожидание.

Мистер Дивиглио, завуч, сказал, что поскольку это первое мое нарушение, я буду

отстранен от занятий не дольше, чем остаток дня. Письмо будет отправлено Джеффу и

Кристин. Я смогу посещать занятия, когда конфликт будет улажен.

Что за чушь! Я ударил не тех ребят, которые этого заслужили. Я ударил своего

лучшего друга.

Я вспоминаю моменты до того, как врезал ему. Мои мысли были почти что чужие.

Я не могу оценить свое душевное состояние. Я даже не знаю из-за чего сорвался.

Отчасти я хочу, чтобы они вызвали копов, чтобы меня заперли в камере, подальше

от телефона и моего отца, и всего этого конфликта, от которого у меня едут мозги.

Мой мобильник гудит. Сообщение.

Желудок сжимается. Я не могу заставить себя вытащить его из рюкзака. Сейчас ни

одно сообщение не может быть хорошим.

– Рев?

Я поднимаю взгляд. У стола стоит Джефф. Я ожидал, что он будет рассержен. Но

это не так. Он выглядит растерянным.

Это еще хуже.

Я понятия не имею, что ему сказать. Извиниться? Объяснить? Мои ноги, кажется, вросли в пол.

– Я расписался за тебя, – говорит он. – Идем.

Я никогда не был дерзким, но пока встаю и закидываю рюкзак на плечо, я

размышляю о том, что бы случилось, если бы я просто прошел мимо него, вышел бы из

здания, и просто продолжал идти дальше.

Но я этого не делаю.

Джефф молчит, когда мы садимся в машину. Дождь цепляется за все вокруг. Двери

закрываются, превращая машину в клетку, ремень щелкает в замке.

Мой телефон снова гудит. Мое дыхание учащается и становится прерывистым. Я

оставляю его лежать в рюкзаке.

– Вы с Декланом подрались? – спрашивает Джефф.

– Нет.

– Не хочешь рассказать мне, почему ты его ударил?

Я сглатываю и смотрю на линию обшивки на ручке двери. Мои глаза прикованы к

серебряной линии вдоль окна.

– Это была случайность.

– Случайность?

Я киваю. Я не хочу уточнять.

– Мистер Дивиглио сказал, что ты был замешан в какой-то конфликт с другими

учениками. Не хочешь рассказать мне, что там произошло?

В его голосе все еще звучит растерянность. Кажется, он пытается решить, быть ли

ему

чутким

или

строгим.

Я его понимаю. Это не тот тип разговора, который у нас когда – Либо был. Я никогда не

участвовал в «конфликте». У меня даже ни разу не было отстранения.

Я слегка пожимаю плечами.

– Какие– То парни дразнили Мэтью. Я пытался их остановить.

Пауза.

– Как дразнили?

– Не знаю. Просто дразнили.

Джефф крепче сжимает руль.

– Мне стоит вернуться в школу?

– Что?

– Если тебя отстраняют потому, что ты пытался защитить его, мне придется

переговорить об этом с завучем...

– Меня отстранили, потому что я ударил Дека. С Мэтью все в порядке.

Как только я произношу эти слова, я осознаю, что понятия не имею, так ли это.

«Ты что, его новый парень?»

«А Нил знает?»

– Деклан тоже его дразнил? – спрашивает Джефф.

– Конечно нет.

Он вздыхает.

– Ладно, тогда почему ты ударил Деклана?

Потому что насилие у меня в генах. Потому что у меня мозги набекрень. Потому

что я угроза для всех окружающих. Тикающая часовая бомба.

Деклан испытал первую детонацию.

Мои пальцы вот – вот сорвут обивку.

– Что-то с тобой происходит, – говорит Джефф. – Думаю, пора тебе начать говорить

об этом.

Мы делаем последний поворот в сторону дома. Я молчу.

– Рев. – Все же он выбрал строгость. – Ответь мне.

Я съеживаюсь. Слова моего отца. Ответь мне.

Я не отвечаю ему.

– Рев. – Джефф отводит взгляд от дороги, но я отказываюсь смотреть на него. Он

редко повышает голос, но если делает это, значит, он не шутит. – Отвечай мне. Сейчас же.

Я молчу. Опять же, неповиновение заразно. Не в лучшем смысле.

Он сворачивает на нашу подъездную дорожку, и я выскакиваю из машины раньше, чем он успевает поставить машину на парковку. Машины Кристин нет. Дождь бьет меня

по спине, так же, как и в субботу вечером.

Я врываюсь через переднюю дверь, шарахая ею позади меня.

Джефф ловит ее, следуя за мной по пятам. Он в хорошей форме, так же как и я.

– Рев. Стой. Нам придется поговорить об этом.

Нет, если я смогу этому помешать. Я пытаюсь захлопнуть дверь в свою комнату у

него перед носом.

Он опять успевает ее поймать. Открывает ее. Следует за мной.

Я поворачиваюсь к нему.

– Оставь меня в покое.

– Нет.

Я смотрю прямо ему в лицо.

– О ставь. Меня. В Покое.

Он не отступает.

– Нет.

Мои руки сжимаются в кулаки.

– Оставь меня в покое! – Теперь я ору.

Голос Джеффа становится тише.

– Нет.

– Оставь меня в покое! – Я толкаю его, и я достаточно силен, чтобы оттолкнуть его

на шаг, но он не двигается дальше этого.

– Нет. – Его голос такой тихий. – Нет, Рев.

– Уходи. – Я снова толкаю его, в этот раз сильнее. – Уходи. – Мой голос ломается. Я

дышу так, будто бежал целую милю. – Ты мне не нужен. Я не хочу, чтобы ты был рядом.

– Я не уйду.

– Убирайся! – Я снова толкаю его. Теперь он прижат к стене. – Я не хочу быть

рядом с тобой. Убирайся!

– Нет.

Я упираюсь ладонями ему в грудь. Хватаю его за грудки. Страх и злость, дремавшие во мне, начинают пробуждаться, и я не могу мыслить ясно. Я даже не уверен, что собираюсь делать. Каждый мускул моего тела напряжен в ожидании борьбы.

Джефф обхватывает мои руки. Не в оборонительном движении. Просто кладет свои

ладони поверх моих.

– Все в порядке, – говорит он мягко. Его голос тихий, спокойный и уверенный. –

Рев. Все в порядке.

Я дышу так часто, что боюсь задохнуться. Я заставляю свои пальцы разжаться.

Мои руки дрожат.

– Прости. – У меня срывается голос. Я плачу. – Прости.

Джефф не отпускает меня.

– Все хорошо.

А затем я падаю, прижимаясь к нему.

Он ловит меня. Удерживает меня.

Потому что он мне не отец. Он мой папа.

Глава 25

Рев

Джефф делает гренки с сыром.

Нет, Папа делает гренки с сыром. Он намазывает обе стороны хлеба маслом, и он

шипит на сковороде. На каждый сэндвич приходятся четыре куска сыра. Шипение и запах

масла на сковороде смешивается с ударами дождевых капель по стеклянной двери. Это

единственный звук в доме, но это приятный звук.

Мама, очевидно, встречается с клиентом на другом конце страны, иначе бы уже

была здесь и отчитывала его по поводу его уровня холестерина.

Или же она сидела бы рядом со мной, держа меня за руку.

Я сгорбился на стуле, глаза на мокром месте. Джефф больше не выпытывал у меня

ответов, но что-то между нами изменилось. Я больше не чувствую себя одиноким. Мне

больше не нужно прятаться.

Он просит меня достать лимонад и тарелки, и его голос мягкий и спокойный. Как и

в любой другой день.

Я так и делаю. И затем он садится рядом со мной.

Внезапно, у меня такое чувство, будто он набросил мне на плечи одеяло из

ожиданий. Я обхватываю себя руками.

– Эй. – Джефф слегка пожимает мое плечо. – Мы с этим справимся. Ладно? Что бы

это ни было.

Я задерживаю дыхание и киваю, пока мои легкие не кричат о глотке воздуха. Даже

тогда я делаю небольшой вдох.

Папа не прикоснулся к своим гренкам.

– Дело ведь вовсе не в Мэтью, не так ли?

Я медленно качаю головой.

– Ешь свой сэндвич, Рев.

Я откашливаюсь. Мой голос низкий и хриплый, но не сломленный.

– Я должен тебе кое-что показать.

– Ладно.

Письмо моего отца хранилось у меня под матрасом с прошлого четверга. Это не

самое оригинальное укрытие, но я сам стелю свою постель, и никогда не давал маме и

папе повода обыскивать мою комнату.

Теперь я не боюсь отдавать его Джеффу. Что бы ни произошло в моей спальне, это

разорвало те путы напряжения, что сковывали меня последние несколько дней.

Конверт кажется смятым и хрупким, обрывки отлетают от сожженного края. Я

бесцеремонно бросаю его перед папой, а сам опускаюсь обратно на стул.

И снова обхватываю себя руками. Я не могу наблюдать за его выражением лица, пока он читает письмо.

Нет. Вру. Мне нужно посмотреть. Мои глаза прикованы к его лицу. Я снова

перестаю дышать.

Джефф надевает свои очки для чтения, затем осторожно вынимает письмо из

конверта.

Его выражение лица почти тут же замирает. Он бросает взгляд поверх края очков.

– Где ты это взял?

– В почтовом ящике.

– Когда?

– В четверг.

Его брови взлетают.

– Четверг!

Я чуть вздрагиваю. Он снова смотрит на письмо. Снова читает.

Затем снова встречается со мной взглядом.

– Когда я застал тебя на заднем дворе. Когда ты был огорчен.

Мое дыхание снова становится прерывистым. Колено дрожит под столом. Я киваю, едва заметно.

Джефф снимает очки и кладет их на стол.

– Рев, – спрашивает он серьезным тоном. – Я сказал что-то такое, что заставило

тебя подумать, что ты не можешь рассказать мне об этом?

Это не тот вопрос, который я ожидал услышать.

– Нет. – У меня во рту пересыхает, и мне снова приходится откашляться. – Я не... я

не знал, что делать.

–

Это

единственное

письмо?

Я киваю.

– Единственное написанное. Да.

– Единственное написанное? – Он снова надевает очки и изучает письмо. – Что

еще он прислал?

Я тру ладони о колени.

– Я послал ему сообщение. И он писал в ответ.

Джефф потрясен.

– Ты переписывался с ним?

Я отвожу взгляд.

– Прости. – У меня снова горят глаза. Я тру лицо. – Прости. Я не хотел тебя

огорчать. Я знаю, что облажался.

– Рев. – Папа пододвигает свой стул ближе ко мне. Он кладет руку поверх моей. –

Ты не облажался. Я просто... Я просто хотел бы знать...

Я вздрагиваю.

– Я знаю. Прости.

– Нет. Это не то, что я имею в виду. Я хотел бы знать, чтобы суметь помочь тебе.

Он так спокоен по поводу всего этого. Я ожидал бурю активности. Что он позвонит

адвокату или в полицию, по какой-то причине. Я так боялся, что мой отец появится у

входной двери, вооруженный распятием и дробовиком, что присутствие кого-то рядом, с

кем можно поговорить об этом, позволяет мне сделать первый глубокий вздох за несколько

дней.

– Я просто... чувствовал... – Мне приходится успокоить дыхание, чтобы говорить, как нормальный человек. – Будто я предаю вас. Общаясь с ним.

– Ты не предаешь нас, Рев. Я не хочу видеть, как тебе причиняют боль, но общение

с твоим отцом – это не предательство против меня. Или мамы. Что бы ни случилось, мы

любим тебя. Все в тебе.

Его слова согревают меня изнутри, но я фыркаю и убираю волосы с лица.

– Даже когда я ору тебе убираться из моей комнаты?

– Даже тогда. Мы все иногда перегибаем палку, только чтобы убедиться, что кто-то

на другом конце готов дать отпор.

Это заставляет меня подумать об Эмме, о ее агрессивных словах в машине. Мне

приходится выбросить эти мысли из головы.

– Что, если я надавлю слишком сильно?

– Это невозможно.

Эти слова должны быть убедительными, но страх все еще клубится у меня в груди.

– Мне кажется, я почти это сделал.

– Ох, Рев. – Он притягивает меня к себе, обнимает и целует в лоб. – Ни даже

близко.

* * *

Мы едим наши сэндвичи. Я убираю, а Джефф читает сообщения на моем телефоне.

Он делает пометки в своем планшете.

– Кроме первого сообщения, – спрашивает он, и его голос звучит рассудительно, –

ты посылал ему еще что-нибудь?

– Нет.

Он снова смотрит на меня поверх края очков.

– А ты хочешь?

Ответь мне.

Я пожимаю плечами и отвожу взгляд.

– Ты хочешь, чтобы он перестал? – спрашивает папа.

Да. Нет. Не знаю.

Я застыл у края раковины. Не могу пошевелиться.

– Это важный вопрос, – говорит папа. – Я спрашиваю, хочешь ли ты, чтобы я подал

заявление о запрете на приближение.

– Если ты это сделаешь, ему запретят вообще со мной контактировать, верно?

– Верно.

– Раньше тоже действовало это постановление? Поэтому он так долго ждал? –

Такое облегчение, что можно с кем-то это обсудить. С кем-то, кто может дать мне ответы.

С кем-то, кто может сказать мне, что делать. Я не сознавал, как сильно нуждаюсь в этой

поддержке, пока не получил ее. Мне хочется рухнуть на пол.

– Вроде того. Его родительские права были аннулированы. И ему было запрещено

контактировать с тобой, пока ты был несовершеннолетним.

– Как думаешь, как он меня нашел?

– Не знаю, но собираюсь спросить об этом нашего адвоката. – Папа делает паузу. –

Ты хочешь, чтобы я подал заявление о запрете на приближение?

– Думаю... думаю, так будет хуже. Зная, что он где-то рядом, но не зная... – Я

прерываюсь и сглатываю.

Папа снимает свои очки для чтения.

– Могу я поделиться своими мыслями?

– Да. – Я стискиваю пальцами стойку позади себя.

– Тебе восемнадцать. Ты сам можешь принимать решения по этому поводу. Мы с

мамой поддержим тебя, что бы ты ни решил. – Он делает паузу. – Но в этих сообщениях

нет ничего обнадеживающего, Рев. Это не восстановившийся человек, который ищет

прощения. Это неуравновешенный человек, который мучил тебя годами.

Эти слова заставляют меня сжаться, лишь немного.

– Иногда... – Мой голос очень осторожный, и я не могу произнести больше. – Я

гадаю, не является ли это каким-то тестом. Испытанием.

– Испытанием от Бога? – Папа всегда был очень открыт к обсуждениям религии.

Ему нравится обсуждать теологию. Они с мамой не религиозны, но он считает всю

концепцию увлекательной. Когда я был ребенком, мама отвела меня в местную церковь, потому что думала, что это будет чем – То утешительным и знакомым, но пребывание в

церкви слишком напомнило мне об отце. Я сидел рядом с мамой на скамье и дрожал.

Я пытался вернуться, но из этого ничего не вышло.

– Да, – говорю я. – Испытанием от Бога.

– Мы все свободны в своих решениях, Рев. Если это испытание для тебя, это так

же испытание и для меня, и для мамы, и даже для твоего отца. Он принял решение

посылать тебе эти сообщения. Всю жизнь можно воспринять, как испытание. Никто из нас

не живет в вакууме. Наши действия оказывают влияние на всех, кто нас окружает. Иногда

мы этого даже не сознаем.

Это снова заставляет меня подумать об Эмме. Этим утром ей действительно было

плохо.

И Мэтью. Что-то случилось за ланчем. Не знаю, разрешил ли я конфликт, или

сделал все только хуже.

И Деклан. Когда я достал телефон, чтобы показать папе сообщения моего отца, я

мог видеть ожидающее ответа сообщение.

Я не стал его открывать. Я такой трус.

– Испытание предполагает, что ты должен справиться с ним в одиночку, –

продолжает папа. – Но это невозможно, если ты окружен людьми, чьи действия влияют на

твои решения. И ты в самом деле веришь в Бога, который выбирает исключительных

людей и дает им испытания? На основании чего?

Я не уверен, как на это ответить.

Он отклоняется назад на стуле.

– Иногда события берут свое начало настолько издалека, что становится

практически невозможно связать их вместе, пока не случается главное событие – и тогда, в

чем заключалось испытание? В самом начале? В ходе событий? Или по их завершению? И

вот мы снова возвращаемся к той мысли, что вся жизнь и есть испытание. И, возможно, так оно и есть. Но если кто-то вырос с другими убеждениями и верой, можно ли их судить

по нашим убеждениям? Разве это может быть справедливым испытанием? Мы лишь

можем делать все возможное с тем, что нам было дано.

– Знаю.

– В самом деле? Потому что я задаюсь вопросом, не пытаешься ли ты до сих пор

получить одобрение своего отца, даже спустя столько лет. Я задаюсь вопросом, не искал

ли ты его одобрения все это время, потому, как ты выучил Библию практически наизусть.

Я гадаю, вызвано ли обычным любопытством твое решение ответить на его сообщение, или же повиновением. Я гадаю, легче ли тебе думать, что это Бог дал тебе это испытание, чем признать, что твой отец на самом деле причинял тебе боль, Рев. Если тут и есть какое-

то испытание, то ты сам его себе придумал.

Его голос такой мягкий, такой добрый. Мои пальцы так сильно сжимают стойку, что я боюсь, что треснет гранит.

– Какое испытание?

Но я знаю какое.

– Хочешь ли ты, чтобы твой отец занимал место в твоей жизни?

Мой голос – едва слышный шепот.

– Я не знаю.

– Думаю, ты знаешь, Рев.

На ступенях заднего крыльца раздаются шаги, и я смотрю на часы над

микроволновкой. С того места, где я сижу, шкафчики блокируют вид на раздвижную

дверь, но сейчас вторая половина дня. Должно быть, Мэтью вернулся из школы.

Он мог бы сбежать. Но не стал.

Папа встает, чтобы открыть ему дверь. Мэтью буквально проталкивается мимо него

без единого слова. И не удостаивает меня ни единым взглядом. Всего лишь

проскальзывает мимо кухни и направляется в свою комнату.

Так что, подозреваю, остаток дня прошел не очень хорошо.

Затем еще одна пара ног топает на крыльце.

Это Деклан. Я знаю, что это Деклан.

Внутри меня вспыхивает стыд. Хотел бы я тоже спрятаться у себя в комнате.

Он врывается в кухню, словно ураган. Я двигаюсь ближе к краю раковины, пока до

меня не доходит, что я делаю, и я заставляю себя оставаться на месте.

– Привет, Деклан, – говорит папа, как ни в чем не бывало.

– Привет. – Деклан также проталкивается мимо него, и прокладывает дорогу мимо

шкафчиков по направлению ко мне. Лицо яростное. Челюсть опухла и покрыта синяками.

Я хорошо ему врезал.

Я морщусь. Понятия не имею, что сказать.

– Хочешь врезать мне в ответ? Я не против.

– Нет, я не хочу тебя бить, придурок. Я послал тебе около тридцати сообщений. Ты

в порядке?

Мои брови взлетают.

– Ты спрашиваешь, в порядке ли я?

– Да.

Это похоже на тот момент, когда папа дал мне понять, что не позволит мне прогнать

его из моей комнаты. Мне хочется рухнуть на пол.

– Нет, – говорю я. – Не в порядке.

– Тогда пошли.

Я не двигаюсь. У меня кружится голова.

– Куда пошли?

– Вниз. За перчатками. Если уж тебе нужно помахать кулаками, давай найдем что-

нибудь получше моего лица.

Глава 26

Эмма

Мои родители торгуются над соглашением по разделу имущества на кухне.

Я сижу на диване, уставившись в старый фильм на Netflix и слушая их

препирательства на тему того, у кого б ольшие затраты на содержание машины и кто

сколько должен платить за продукты. Никто из них не сказал мне и слова с тех пор, как я

вернулась из школы. Они заперты в коконе своих собственных проблем.

Мне бы хотелось запереться в коконе своей спальни, но я не могу вынести мысль о

том, чтобы не узнать, о чем они, в конце концов, договориться.

Когда они закончат, я буду лишь еще одной вещью в длинном списке.

Я не могу это выносить. Я не могу здесь находиться.

Я свищу и хватаю поводок.

Дождь замедлился. Это уже вошло в привычку идти в сторону церкви, и Текси

автоматически делает поворот в конце моей улицы.

Я тайно надеюсь, что там меня будет ждать Рев.

Да, как же. Мы не собирались встретиться, и после того, как я нагрубила ему в

машине, не могу представить, чтобы он только и ждал получить еще одну порцию

грубости.

И все же я надеюсь.

Я съела ланч в библиотеке, сгорбившись над компьютером. Избегая Кейт. Избегая

Рева. Избегая жизни. Я хотела промотать еще одну пару, но без машины не знала, как еще

можно было быстро и незаметно покинуть территорию школы, и была совершенно не в

настроении брести под дождем.

Вместо этого я зашла в Гильдию Воинов и играла с Итаном. Над каждым

монитором висит предельно ясный стикер «НИКАКИХ ИГР ВО ВРЕМЯ ЗАНЯТИЙ», но

большей части моего сознания было на это плевать.

Церковные скамейки пусты. Полоска травы рядом со зданием тоже.

Конечно. Сегодня никаких романтических свиданий.

Я отпускаю Текси по своим делам, затем свищу. Она подбегает прямо ко мне, стирая любую оставшуюся надежду на то, что Рев сидит где-нибудь с наггетсами, просто

вне поле зрения.

Я такая жалкая.

«У тебя есть какая-нибудь хорошая, обнадеживающая цитата из Библии о

разводе?»

Мне не стоило так на него набрасываться. Я гадаю, обрадовалась бы мама, скажи я

ей, что унаследовала ее тенденцию делать едкие замечания, вместо того, чтобы

унаследовать ее пристрастие к медицине.

Может быть, мне стоит пойти к нему и извиниться.

И прежде, чем я могу об этом подумать, я именно это и делаю. Достаточно просто

снова найти его дом. Свет горит в каждом окне, пробиваясь сквозь туманную морось. Его

родители показались мне добрыми.

Как только эта мысль возникает в голове, я знаю, что не постучусь к нему в дверь.

Я не могу находиться среди нормальной семьи. Не сейчас. Не тогда, когда дома у меня

полный хаос. По той же причине я не могу пойти к Кейт.

Мой мобильник вибрирует.

Итан.

Итан: Как идут дела сегодня? Я искал тебя онлайн.

Может быть, это знак.

Я отворачиваюсь от дома Рева и направляюсь обратно к церкви, печатая на ходу.

Эмма: Гуляю с собакой, потому что они торгуются над соглашением о разделе

имущества.

Итан: Все очень плохо?

Эмма: Когда я уходила, они орали, кто из них внес первый вклад в аренду

дома. Так что, угадай.

Итан: Ох.

Эмма: И не говори.

Итан: Тебя не напрягает, что нужно каждый день выгуливать собаку?

Эмма: Нет, я не против. Мама говорит, что это единственный способ оторвать

меня от компьютера, но здесь тихо. И у меня есть телефон.

Итан: Как зовут твою собаку?

Эмма: Техас.

Итан: Пришли мне фотку.

Я поднимаю телефон и высовываю язык. Техас смотрит на меня через плечо, навострив уши. Я нажимаю кнопку, чтобы сделать снимок, затем посылаю ему.

Итан: Она милашка.

Эмма: Спасибо. Она хорошая собака.

Итан: Хотел бы иметь собаку. Думаю, это помогло бы мне иметь хоть одного

сторонника.

Эмма: В этом она хороша.

Я кусаю губу, затем добавляю еще строчку.

Эмма: Ты одинок?

Итан: А как ты думаешь?

Я пялюсь на его сообщение. Прежде, чем я успеваю придумать ответ, он добавляет

еще строчку.

Итан: Прости. Я не хотел быть грубым.

Эмма: Все в порядке. Ты не был.

Он не отвечает.

Здорово. Теперь я разрушила еще одну дружбу, даже не пытаясь.

Но затем появляется длинное сообщение.

Итан: Да. Я одинок. Я целый год просидел в своей комнате. По ночам всегда

онлайн. Единственные люди, с которыми я разговариваю – гейдеры. В течение дня

все меня игнорируют. В этом нет их вины – я тоже их игнорирую. Однако это не

очень-то помогает продвижению к вершине социальной лестницы.

Я не знаю, что ответить. Есть что-то ужасно грустное в его опыте.

Я гадаю, должна ли я быть благодарной своей матери за то, что она заставляет меня

выходить из дома каждый день.

Итан: Извини. Что-то на меня нашло.

Эмма: Нет, это ты извини. Я могу чем-то помочь?

Итан: Может, одолжишь мне свою собаку?

Затем он присылает улыбающийся смайлик в солнечных очках.

Эмма: Ха – ха, в любое время.

Итан: Ловлю на слове.

И он снова присылает улыбающийся смайлик.

Итан: Полагаю, ты не пришлешь мне свою фотку.

Эмма: Почему?

Итан: Просто любопытно. Я продолжаю видеть тебя как Azure M, и знаю, что

это неправильно.

Эмма: А я представляю себе парня из ОtherLANDS.

Наступает длинная пауза, а затем приходит фотка.

Она зернистая и затемненная, но это он. ЭТО ОН. У него короткие светлые волосы.

Светлые глаза. Узкое лицо и широкие плечи. Вспышка его компьютера отражается на его

лице, заставляя его выглядеть расплывчатым, но я могу сказать, что у него приятная

улыбка. Застенчивая, но милая. Мягкие щеки.

И, слава Богу, он полностью одет. Ну, в смысле, верхняя часть тела. Это все, что я

могу разглядеть. Он мог бы быть и раздет.

И ПОЧЕМУ В МОЕМ СОЗНАНИИ ВСПЫХИВАЮТ ПОДОБНЫЕ МЫСЛИ?

Он поднял одну руку в приветственном жесте, в точности как и его персонаж в

игре. Я усмехаюсь.

Тут же появляется новая строчка текста.

Итан: Не могу поверить, что послал тебе это. Кажется, у меня сейчас будет

сердечный приступ.

На душе становится теплее.

Эмма: Не умирай, пока я не верну услугу. Вот. Погоди.

Я держу перед собой телефон и пытаюсь сделать снимок.

Ладно, я делаю семь. Вспышка размывает мое изображение на каждом снимке, так

что я в конечном итоге выбираю ту, где не выгляжу слишком глупо, и посылаю ему.

Итан: Ты и в самом деле похожа на Azure M.

Эмма: Вовсе нет.

Итан: Похожа.

Эмма: У Azure M нет очков.

Итан: Может быть, это твоя секретная личность.

Это заставляет меня улыбнуться.

Эмма: А ты немного похож на Итана.

Итан: Это хорошо. Я и есть Итан.

Эмма: Ты знаешь, что я имею в виду.

Итан: Знаю.

Эмма: Приятно познакомиться, Итан.

Итан: Приятно познакомиться, Эмма.

Эмма: Я рада, что ты мне написал. Мне в самом деле нужно было отвлечься.

Итан: Я тоже рад, что написал тебе.

Эмма: Я могу вернуться домой и зайти в ОtherLANDS, если ты хочешь

немного поиграть.

Итан: Было бы здорово.

Эмма: Буду через десять минут.

Я щелкаю языком Текси.

– Идем, Текс.

Она тянет в сторону церкви, к Реву, ко всему тому, о чем я не хочу думать.

Я тяну ее в противоположную сторону, и мы направляемся домой.

Глава 27

Рев

Я думал, что раньше я был вымотан.

Сейчас же я пропотел насквозь, а мои мышцы превратились в желе.

Мы сделали перерыв на обед – нелепая, молчаливая попытка Кристин завести

разговор, Мэтью игнорировал каждое обращенное к нему слово, а Деклан шутил насчет

того, что ему нужно заесть стресс после того, что я с ним сделал.

Сейчас мы снова вернулись в подвал. Каждый раз, когда я прерываюсь, чтобы

передохнуть, Деклан спрашивает: «Хочешь остановиться?»

И тогда моя голова наполняется мыслями о моем отце, об Эмме, обо всем этом

запутанной, сложной неразберихе, и я делаю еще один удар.

Сейчас уже после восьми. Я отступаю от мешка, задыхаясь. Деклан бросает мне

бутылку воды, и я почти осушаю ее одним глотком. Даже в перчатках мои костяшки горят, плечи дрожат от перенапряжения.

– Достаточно? – спрашивает Деклан.

Мне хочется сказать нет, но моя голова кивает без моего ведома.

Он отпускает мешок и садится на мяч для йоги в углу.

Я седлаю лежак и прижимаюсь спиной к зеркальной стене, затем стягиваю

перчатки.

Деклан расслаблен. В воздухе нет напряжения.

И все же мне трудно посмотреть на него.

– Ты злишься, что я тебе не сказал?

– Нет. – Он делает паузу, и его голос становится задумчивым. – Ты собирался

рассказать мне в пятницу вечером, верно?

В его голосе звучит нотка сожаления. Я пожимаю плечами.

– А я сорвался из-за твоего отца, – продолжает он.

– Все в порядке, – отвечаю я.

Деклан откидывается назад и смотрит в потолок.

– Раз уж мы делимся секретами о наших отцах, у меня тоже кое-что есть.

Это привлекает мое внимание. Я выпрямляюсь, отталкиваясь от зеркала.

– Да?

– Я собираюсь его навестить.

Деклан никогда не навещал своего отца в тюрьме. Его мать тоже.

– Серьезно?

– Ага. – Он медлит. – Я не мог сказать маме. – Еще одна пауза. – Я посмотрел часы

посещения. Мы могли бы съездить туда после школы. Мама с Аланом сейчас так

сосредоточены на появлении ребенка, что вряд ли заметят.

Он хорошенько все продумал.

Я был настолько помешан на собственной драме, что и на минуту не задумывался о

том, что происходит у него.

– Нужна компания? – спрашиваю я.

– Да нет, все нормально.

Я не уверен, что на это ответить, и мы погружаемся в молчание. Мама с папой

смотрят какую– То супергеройскую драму наверху, и это вовсе не в их духе. Я гадаю, пытаются ли они таким образом выманить Мэтью из своей комнаты.

Деклан прерывает тишину.

– Да. Мне нужна компания.

Я знал это уже пять минут назад, но это облегчение слышать это от него. Значит, наша дружба в порядке.

– Когда ты хочешь поехать?

– Завтра?

Я киваю.

– Ладно.

Краем глаза я улавливаю движение, и замираю. Это как и той ночью, когда я знал, что за мной наблюдают.

Но сейчас, не как той ночью. Демоны в моей голове молчат. Или, может быть, они

были усмирены людьми в этом доме.

Я смотрю на Деклана.

– Думаю, здесь внизу Мэтью, – шепчу я так тихо, что почти произношу это одними

губами.

Он же вовсе не собирается соблюдать тишину.

– Где?

Я бросаю взгляд в угол, где подвал погружен в темноту, и дверь ведет в прачечную

и дополнительный туалет.

Деклан скатывается с мяча и направляется в угол.

– Эй. Мэтью.

У меня плохое предчувствие. Я поднимаюсь с лежака и иду вперед, чтобы

остановить что бы там ни назревало.

Но Деклан лишь делает приглашающий жест в сторону, где мы сидим.

– Если хочешь зависать тут с нами, просто присоединяйся.

На мгновение в воздухе повисает выжидательная пауза.

А затем Мэтью выступает из темноты. Он отлично умеет подкрадываться, потому

что я так и не заметил, как он прокрался вниз. Я снова опускаюсь на лежак.

Деклан оттаскивает от дивана в противоположном углу оттоманку и ставит рядом с

Мэтью.

– Вот. Садись.

И затем снова занимает место на мяче для йоги.

Мэтью смотрит на меня, потом на Деклана, и я уже думаю, что он бросится вверх

по лестнице.

Но нет. Он садится.

Это определенно похоже на тест.

– Ты не можешь болтаться в тени, словно зомби, – говорит Деклан. – Ты доведешь

Рева до инфаркта.

– Ну спасибо, – говорю я.

– А что? Правда же.

Он прав, так что я не могу оспорить это. Но он так запросто бросил это замечание.

Я сидел на скамье, шепча об этом. А Деклан вот так запросто решил проблему.

Я и правда слишком озабочен собственными мыслями.

– И не подкрадывайся к нему. – Деклан потирает челюсть. – Потому что Рев может

бить как мать его...

– Дек. – Я закатываю глаза.

– Впрочем, я рад, что ты мне врезал. Думаешь, те придурки станут доставать

Мэтта после такого?

– Чувак. Заткнись.

– Серьезно. – Он смотрит на Мэтью. – Вот увидишь. Ты сказал, что сегодня днем

они с тобой даже не заговорили. Уверяю тебя, они на тебя даже смотреть не станут.

– Когда это вы разговаривали? – спрашиваю я.

– Когда я подвозил его домой.

– Ты – что?

Деклан смотрит на меня, будто я вовсе не слежу за разговором, что, в общем-то, соответствует действительности.

– А как еще, по – твоему, мы смогли приехать сюда в одно и то же время?

– Я об этом не задумывался.

Опять же, я потрясен способностью Деклана к этому. Хотел бы я иметь что бы то

ни было, что дает ему такую уверенность в себе. Я сидел за одним столом с Мэтью, и он

настаивал на том, чтобы ездить на автобусе. Деклан получил удар в лицо, и подвез парня

домой в первый же день знакомства.

Деклан смотрит на Мэтью, который все это время не проронил ни слова.

– И, честно говоря, я бы не стал называть это «разговором».

Мэтью пожимает плечами.

– Почему они тебя дразнили? – спрашиваю я.

Он снова пожимает плечами, но в этот раз менее уверенно. Он знает почему.

– Они тебя знают? – спрашиваю я.

Он не отвечает.

– Кажется, они тебя знают, – говорит Деклан.

Мэтью говорил, что раньше ходил в Хэмилтон. Я гадаю, были ли у него уже тогда

проблемы. Знают ли об этом мама с папой, или же есть какой-нибудь дурацкий школьный

запрет о неразглашении личных проблем, который не позволил бы мистеру Дивиглио

рассказать им.

– Кто такой Нил? – спрашиваю я.

Что-то вроде хорошо сдерживаемой ярости появляется на лице Мэтью.

– Никто.

– Не похоже, чтобы это был просто никто.

– Я же сказал, что он – никто.

– Ладно, ладно. – Голос Деклана почти ленивый, но он скрадывает некоторое

напряжение в воздухе. – Он никто. – Он делает паузу. – А этот никто тоже ходит в

Хэмилтон?

Я не думаю, что Мэтью ответит, но он отвечает.

– Больше нет.

Я не знаю никого по имени Нил, но это ничего не значит. В Хэмилтоне учатся более

двух тысяч учеников, дети со всей страны, благодаря тому, как водные пути пересекают

города. В этом году почти шестьсот старшеклассников, и я не мог бы назвать по именам

даже всех ребят из моего собственного класса, и тем меньше из других.

– Он был твоим парнем? – спрашиваю я осторожно.

– Нет. – Голос Мэтью становится резким. – Я не гей.

– Ничего страшного, если так, – говорю я. – Маму с папой это не волнует. И меня

тоже.

– Мне тоже пофигу, – добавляет Деклан.

Лицо Мэтью становится яростным.

– Мне тоже плевать. Но я не гей.

Я понятия не имею, говорит ли он правду, но не собираюсь давить на него по этому

поводу.

Я пожимаю плечами.

– Ладно.

– Деклан? – зовет Кристин сверху. – Твоя мама хочет знать, скоро ли ты вернешься

домой. Ей нужно передвинуть кое – какую мебель.

– Хорошо, – кричит он в ответ. Деклан вздыхает и снова скатывается с мяча для

йоги,

бормоча

себе

под

нос:

–

Меня

это

просто

убивает.

– Она часто об этом просит?

– Каждый день, Рев. Каждый день. Честное слово, если она снова заставит меня

заняться перепланировкой гостиной, я переселюсь к тебе.

Он уходит, и мы оба знаем, что он станет передвигать мебель еще десяток раз, если

его мама попросит его об этом.

Я ожидаю, что Мэтью бросится вслед за Декланом наверх, но он этого не делает.

Мне отчаянно нужно в душ, но это первый раз, когда он добровольно согласился

находиться в моем присутствии, и я не хочу нарушить этот момент.

Нас окутывает тишина, нарушаемая только звуками взрывов по телевизору наверху.

– Я этого не знал, – наконец произносит Мэтью. – Что я тебя пугаю.

– Это моя проблема. Не твоя.

Он качает головой и оглядывает комнату.

– Я забываю, что все мы ненормальные.

– Кто это мы?

– Ребята, вроде нас. Приемыши. – Он делает паузу. – Деклан рассказал о... о том, что с тобой случилось.

Я ерзаю и тру ладонью затылок. Мне хочется разозлиться... но я не злюсь. То, что

со мной произошло – не секрет, а Деклан последний человек, который стал бы

сплетничать по этому поводу.

Я стараюсь соответствовать его тону, говоря спокойно, осторожно и тихо.

– С тобой произошло что-то похожее? С твоим отцом?

– Нет. – Мэтью не отводит взгляд. – Я понятия не имею, кто мой отец. И свою маму

я не видел... никогда. – Он морщится, затем трет руками лицо. – Я даже не помню, как она

выглядит.

Я хочу сказать «мне жаль», но это такой банальный ответ. И в то же время

совершенно бессмысленный.

– Я побывал в одиннадцати приютах, – говорит он. – А ты во скольких побывал?

– Только в одном. – Я обвожу пальцем комнату, где мы сидим. – Я попал сюда, когда

мне было семь. И был усыновлен, когда мне было двенадцать.

Он фыркает, как будто его это разочаровывает.

– Везунчик.

Везунчик. Я мог бы снять футболку, и мы могли бы бесконечно спорить о том, насколько мне повезло, но в этом он прав. Я киваю.

– Да, знаю.

Какое-то время он снова молчит. Затем поднимает взгляд.

– Нил был моим приемным братом.

Я изучаю исчезающие синяки на его лице и гадаю, имеет ли Нил к этому

отношение.

– В последнем доме?

– Нет, до того. Сейчас Нил ходит в частную школу, но раньше ходил в Хэмилтон.

Его заставили перевестись. Он младшеклассник. Те парни из столовой – его друзья. Вот

откуда они меня знают.

Голос Мэтью на удивление спокоен, но все что я знаю о нем, может поместиться в

крошечной коробке, и еще останется свободное место. Я понятия не имею, куда зайдет

этот разговор.

– В доме, где я жил с Нилом, нас на ночь запирали в спальне. Они не должны

были... из-за пожарной безопасности или вроде того. Но работники приюта все равно это

делали. Если дети сбегали, они теряли месячное пособие, ну сам знаешь.

Я сижу совершенно неподвижно.

Мэтью пожимает плечами, но сидит совершенно скованно. Он смотрит на

противоположную стену.

– Они запирали меня вместе с Нилом. – Он горько усмехается. – Как я и сказал, в

колонии было бы лучше. Я слышал разные истории о тюрьме, и даже это, вероятно, было

бы лучше.

– Почему ты никому ничего не сказал?

От смотрит на меня.

– Я говорил. Но это был мой третий приют за год, и мое слово стояло против его.

Они запирают детей в спальнях. Думаешь, кому-то есть дело до того, что происходит

внутри? – Еще один презрительный смешок. – Вероятно, они знали. Он не был тихим.

– Что он делал?

Взгляд его глаз становится убийственным.

– Угадай.

Я не хочу гадать. Мне и не надо гадать.

– Как долго это продолжалось?

– Вечно. Не знаю. Четыре месяца. Но потом он попал в неприятности из-за того, что доставал другого ученика, и моя социальная работница наконец восприняла меня

всерьез. Нила перевели в другую школу. А меня отправили в другой приют.

Мое дыхание становится прерывистым.

– В последний.

– Ага. – Его глаза блестят, но в голосе нет слез. Он даже не дрожит. Этот парень

хорошо научился скрывать эмоции. – Я был единственным приемным ребенком. Примерно

день, я чувствовал облегчение. Ты когда-нибудь задерживал дыхание так долго, что тебе

казалось, что ты разучился дышать? Вот на что это было похоже, когда я, наконец, избавился от Нила. Но затем мужчина стал со мной слишком дружелюбным.

– Твой приемный отец?

– Да. Но ничто в нем не напоминало отца. – Мэтью качает головой, почти что с

презрением к себе. – Я был не в себе и не понимал, что происходит, пока он не начал

приходить ко мне по ночам. Сначала он говорил мне, что мне приснился кошмар и он

хотел проверить, все ли у меня в порядке. Но затем он начал гладить меня по спине... – Он

вздрагивает, и это движение кажется непроизвольным. – Когда же он наконец пришел за

мной, я отбивался, как сумасшедший. Он прижал меня к полу, но его жена вернулась

домой и застала нас раньше, чем он мог что-то сделать. Он сказал, что я напал на него. –

Мэтью смотрит на меня исподлобья. – И вот теперь я здесь.

Это объясняет отметины на его шее. И драку, которую он «начал».

– Мэтью. Мы можем рассказать маме и папе. Они заявят на него в полицию. Они...

– Нет! – кричит он. Он сглатывает, но его голос такой яростный. – Я рассказал тебе, потому что... из-за того, что мне рассказал Деклан. Но я не стану рассказывать кому-то

еще. Я справился. Все кончено.

– Но он может делать то же самое с кем-то еще! Разве ты...

– НЕТ!

– Но...

– Он найдет и убьет меня. – Впервые, его голос дрожит. Глаза Мэтью блестят в

затемненном подвале. – Зачем, по – твоему, я взял нож?

– Мальчики? – зовет мама сверху, затем спускается на пару ступенек, чтобы

посмотреть за угол. – Что происходит?

Я не знаю, что сказать.

Мэтью поднимается с оттоманки и направляется к лестнице. Мама кладет ладонь

ему на плечо.

– Мэтью, дорогой. Подожди. Давай поговорим...

Он сбрасывает ее руку и взбегает по ступеням в свою комнату. Дверь не хлопает.

Мама пристально смотрит на меня.

– Рев?

Я все еще не знаю, что сказать.

– Все в порядке. У нас все хорошо.

Это не так. И мой тон делает это настолько очевидным.

«Он найдет и убьет меня».

Я все еще не знаю, что сказать.

Как обычно, мама выручает меня.

– Мне поговорить с ним?

– Да.

Она даже не колеблется. Поворачивается и направляется вверх по лестнице.

Глава 28

Эмма

Мой отец, наконец-таки, убедил меня позавтракать с ним.

К сожалению, сегодня вторник, у меня школа, а у него работа, и этот завтрак

состоится в шесть часов утра.

Double T Diner переполнен, чего я не ожидала, и тут гораздо громче, чем должно

быть в это время. На каждом столе стоит крошечный приемник, и половина из них играет.

Обслуживающий персонал снует вокруг, разливая кофе и раздавая тарелки на предельной

скорости.

Я засыпаю на краю кабинки, мечтая о паре солнечных очков. Неужели этим людям

не нужен сон?

Для моего отца это тоже было непривычно – забирать меня. Я сидела в фойе и

ждала, когда его фары осветят улицу. Интересно, так ли это будет выглядеть, когда они

закончат спорить о правах на посещение.

Мое горло сжимается, и я делаю глоток кофе. Он горячий, и я почти что

выкашливаю его по всей поверхности стола.

– Осторожно, – говорит папа. – Она только что его налила.

Это первые слова, которые он сказал мне с тех пор, как мы заняли свои места.

Вся эта затея с завтраком кажется невероятно глупой. Мне просто нужно пережить

следующие девяносто минут, и затем он сможет высадить меня у школы.

Где я могу вести себя совершенно неловко перед Кейт и Ревом. И перед всеми

остальными.

Папа с кем-то переписывается. Я бесконечно рада, что он предложил позавтракать

вместе. Он бы не заметил, даже если бы я появилась в пижаме.

Поверить не могу, что так отчаянно хотела показать ему OtherLANDS.

Мой телефон звенит сообщением. Для Итана слишком рано, или даже для Кейт, так

что, вероятно, это просто спам.

Нет. Это еще одна разновидность кошмара.

Вторник, 20 марта 6:42 утра

От: N1ghtmare

Кому: Azure M

У тебя сегодня день рождения? Потому что у меня есть для тебя небольшой

сюрприз.

Я замираю. В его сообщении нет прикрепленного файла.

Мое сердцебиение утроилось. Я несколько дней ничего о нем не слышала. Я

наконец– То начала надеяться, что ему это наскучило.

– Ты долго не ложилась? – спрашивает папа.

Его голос прерывает мои мысли, хотя он все еще пялится в свой телефон. На

мгновение я задумываюсь, со мной ли он вообще разговаривает.

Я сглатываю и поднимаю на него взгляд.

– Ага, – говорю я. – У меня появился новый друг, с которым я иногда играю.

– Правда? Кто-то из школы?

– Нет, просто парень, с которым я познакомилась онлайн. – Я не могу перестать

пялиться в телефон.

Какой еще сюрприз?

Мне хочется ответить.

И в то же время, я не хочу.

И я не могу заблокировать его отсюда.

Я не могу перестать думать о моем профильном фото, на котором виден свитер с

надписью «Старшая Школа Хэмилтона».

– Какой парень? – Мой отец бросает на меня быстрый взгляд, прежде чем снова

вернуться к своему телефону.

Я отмахиваюсь.

– Я не знаю его лично. Мы просто иногда играем вместе.

– Ты осторожно себя ведешь?

Впервые слова моего отца привлекают мое полное внимание. Он беспокоится об

Итане, когда какой-то другой тип обещает мне какой-то сюрприз. Я пристально смотрю на

него.

– Не знаю, безопасно ли слать ему свои обнаженные фотки? Или это может плохо

кончиться?

– Эмма. – Теперь я почти привлекла все его внимание. Он в самом деле посмотрел

на меня.

– Мне шестнадцать лет, пап. И я не идиотка.

– Ты никогда не знаешь, кто может быть по ту сторону экрана, Эмма.

– Я знаю.

Я буквально переживаю это прямо в данную секунду.

Мне следовало бы рассказать ему о Nightmare. Но в данный момент я не хочу

рассказывать ему ни о чем. Страх, раздражение и гнев сплелись клубком в моем желудке.

Наша официантка появляется рядом со столом.

– Готовы заказать?

– Вперед, – говорит папа, не отрываясь от телефона. – Я просто возьму кофе.

Раздражение выигрывает поединок.

– Ты пригласил меня на завтрак, а сам собираешься только выпить кофе?

Он снова бросает на меня быстрый взгляд.

– Эмма.

– Я возьму Чесапикский Бенедикт, – говорю я, только чтобы еще больше его

разозлить. Это самое дорогое блюда в меню: яичница Бенедикт с крабовым панцирем

сверху.

Мой отец даже не поморщился.

– Будет сделано, – говорит официантка, карябая в блокноте.

Вина бьет меня в лицо, когда я вспоминаю комментарий мамы о том, что им

придется выставить дом на торги из-за нехватки денег.

– Вообще– То, – говорю я. – Я лучше возьму блинчики.

Она зачеркивает то, что записала до этого.

– Без проблем.

Затем берет наши меню и исчезает.

Папа продолжает печатать.

Я делаю осторожный глоток кофе.

– Кому пишешь? – спрашиваю я.

– Ох, ну ты знаешь, как обычно. Последние доработки перед выпуском.

– Должно быть, им действительно не хватает тебя этим утром.

Он фыркает.

– Ты даже не представляешь.

ОН ДАЖЕ НЕ ЗАМЕЧАЕТ ИРОНИИ.

Еще один глоток кофе. Может быть, мне стоит выражаться более ясно.

– Жаль, что тебе приходится терять время со мной.

– Я не теряю время, – говорит он, продолжая клацать по экрану. – Я могу делать и

то и другое.

Мое выражение лица превращается в безразличный смайлик.

Как угодно. Я достаю свой собственный телефон. Сообщение Nightmare все еще

висит в самом верху. Я закрываю его, прежде чем снова начну задыхаться.

Кроме того, что самое худшее, что он может сделать? Появится в школе? Не то, чтобы он смог найти меня по одному снимку моей спины. У него уйдет куча времени, если

единственным опознавательным признаком будет девушка с темной косой. Он уже

прислал мне снимок моего аватара – и это я уже проходила и раньше.

Я делаю глубокий вздох. Все будет хорошо.

Я хочу написать Кейт, но этот путь теперь дня меня отрезан.

Я так же оборвала и все связи с Ревом.

Я застряла на этом необитаемом острове совершенно одна.

Может быть, я могла бы написать Реву записку. Он сказал, что его лучший друг

переписывался со своей девушкой, прежде чем они познакомились лично.

Я открываю поисковик на телефоне и ищу подходящую цитату из Библии о разводе.

«Любой, кто разводится со своей женой и женится на другой женщине

совершает измену».

Нет, не эту.

«Женщина привязана к своему мужу всю его жизнь. Но если он умирает...»

Ладно, определенно не эту.

«Тем не менее, каждый из вас должен так же любить свою жену, как он любит

себя, а его жена должна почитать своего мужа».

Следуя этой цитате, мой отец женат на своем телефоне.

Большинство цитат о сексе... и ни одна из них не звучит обнадеживающе. Я мощу

нос.

– Над чем ты хмуришься? – спрашивает папа.

– Читаю Библию.

– Ты – что?

– Ты слышал. – Я машу рукой, не пытаясь скрыть раздражения. – Возвращайся к

своим делам.

– Эмма... – Он говорит так, будто не знает, как дальше действовать.

Я не могу ему помочь. Я сама не знаю, как действовать дальше. Зарыться носом в

технику срабатывало раньше. По крайней мере компьютеры меня слушаются. Я не

поднимаю взгляд.

Не понимаю, как Рев вообще может находить что-то ободряющее во всем этом.

Честное слово, я устала читать все семнадцать способов запрета развода до тех пор, пока

кто-нибудь из супругов не умрет.

Я меняю запрос поиска на «Цитаты из Библии о прощении».

Теперь все они о прошении Господа о прощении. Тоже не то, что я искала.

Самое печальное то, что я, вероятно, могла бы подойти к Реву и спросить: «Ты

знаешь какую-нибудь хорошую цитату из Библии, чтобы попросить у кого-нибудь

прощения? Мне она нужна».

Вообще– То, если подумать, это было бы довольно хорошим предлогом для

извинения.

Нет, он подумает, что я его дразню.

Мне нужно продолжать искать.

Официантка возвращается и ставит на стол тарелку с блинчиками. Рядом чашку

восхитительного топленого масла. Я выливаю ее всю, и добавляю целый галлон сиропа.

– Хочешь поговорить, – говорит отец. – Или так и будешь сидеть, уставившись в

телефон?

Я швыряю телефон на стол.

– Ты шутишь? Скажи, что ты шутишь.

Мы привлекаем внимание всех окружающих.

– Эмэндэмс, – произносит отец низким голосом. – Я не понимаю, почему ты так...

– Не понимаешь чего? – рявкаю я. – Не понимаешь, почему я подавлена? А как

насчет того, что мне пришлось встать в пять утра, чтобы поехать на завтрак с тобой, но...

– Прости, что для тебя это такая пытка. – Его глаза вспыхивают.

-... но сам не отрываешься от телефона, чтобы поговорить со мной. Так что когда я

начинаю смотреть в свой мобильник, потому что мне скучно, а ты даже ничего не ешь...

– У меня работа, Эмма.

-...ты делаешь мне замечание, что я тебя игнорирую, хотя сам только этим и занят с

тех пор, как забрал меня.

– Во– первых, – говорит он, подчеркивая свои слова тем, что ударяет пальцем по

столу, – я использую телефон не для развлечений. Сейчас у меня и так все складывается

непросто, не беря в счет все остальное. А во – вторых...

Я фыркаю.

– Что ж, может быть тогда тебе не стоило просить развода.

-...я попросил тебя позавтракать со мной, потому что скучаю по тебе, и сейчас не

заслуживаю такого поведения с твоей стороны.

– Ты прав, – говорю я сладко, голос так и сочится сарказмом. – Ты вовсе этого не

заслуживаешь. Может быть, мне стоит заказать себе бокал вина, а ты можешь закатывать

глаза над бутылкой пива, и тогда мы можем вести взрослый разговор.

– Что? – рявкает он. – Чего ты от меня хочешь, Эмма?

Внимания.

Я почти что произношу это слово. Его тяжесть весит у меня на языке, как что-то, что мне нужно выплюнуть, или я не смогу дышать.

Мама уделяет мне все свое внимание, и я этого не хочу.

Он не уделяет мне ни секунды, и я вымаливаю его.

Как они оба могут быть настолько слепыми?

– Ничего, – шепчу я. Чувство вины еще сильнее колет меня. Я откашливаюсь. –

Думаю, тебе лучше отвезти меня домой.

Он вздыхает.

– Эмма.

– Я не хочу быть здесь. Мне нужно домой.

– Ешь свои блинчики. Мы можем поговорить о школе, или о любой игре, в

которую ты играешь...

– Домой. – Я отодвигаю тарелку. – Я хочу домой.

– Ты ведешь себя глупо, – взрывается он. – Не знаю, что тебе говорит мать, но я не

собираюсь терпеть это твое поведение каждый раз, как вижу тебя.

Мое горло снова сжимается.

– Она ничего мне не говорит. – Я выскальзываю из кабинки. – Тебе не о чем

волноваться.

Его телефон звонит, и он смотрит на экран.

– Стой. Эмма, стой. Я хочу поговорить с тобой об этом. – Он даже не дожидается

ответа. Он отвечает на звонок. – Да, Даг, дай мне тридцать секунд, ладно?

Тридцать секунд. Он думает, что мы уладим спор за тридцать секунд.

– Ответь на звонок, – говорю я. Я закидываю сумку на плечо.

– Куда ты идешь?

– Мне нужно проветриться. Ответь на звонок. Я подожду снаружи.

По какой-то причине я ожидаю, что он прервет звонок и последует за мной из

ресторана. Но нет. Я слышу, как позади меня он произносит:

– Спасибо, Даг. Я тут просто со своей дочерью...

Потрясающе. Звучит так, будто этот Даг отвлекает его от безделья.

Я нахожу место на скамейке перед рестораном. Воздух морозный и кусает мои

уши, но дождь, наконец– То, прекратился. По Риччи Хайвей проносятся машины. Я вижу в

окно, как папа продолжает переписку.

Хотела бы я просто уйти. Автобус останавливается прямо в конце дороги, и я

гадаю, хватит ли у меня смелости убежать и сесть в него, и просто ехать куда придется.

Нет, не хватит.

Кроме того, это требует хорошей физической подготовки.

Без предупреждения, слезы застилают мне глаза. Я никогда не чувствовала себя

такой одинокой.

Я набираю Кейт.

Отвечает ее мама.

– Алло?

Я всхлипываю и стараюсь сдержать слезы в голосе.

– Здравствуйте, миссис Кэмерон. Это Эмма. Кейт уже проснулась?

– Она в душе. Сейчас очень рано, дорогая.

– Я знаю. – Я снова всхлипываю. А затем мои глаза словно проигрывают этот бой.

Я начинаю рыдать в голос. – Простите. Простите. Просто передайте ей, что мы увидимся в

школе, ладно?

– Эмма? Что случилось?

У нее такой ласковый голос. Это так не похоже на моих родителей, которые могут

общаться только посредством издевок и оскорблений.

– Ничего. – У меня срывается голос. – Ничего.

– Ох, милая. Ты плачешь. Это вовсе не ничего. Ты в порядке?

– Нет. – Все накопившиеся эмоции вырываются из меня с рыданиями. Я почти не

могу говорить. – Мои родители разводятся.

Дизельный грузовик неподалеку заглушает новую порцию рыданий.

– Эмма. Мне так жаль. Где ты?

– Сижу снаружи у Double T Diner. Мы должны были позавтракать с папой, но он

слишком занят.

– Ох, Эмма. Мне приехать забрать тебя?