Босс

1. Грязный шоколад

Автомобиль настолько шикарен и вылизан до блеска, что Эми боится даже откинуться на спинку заднего сиденья. Раньше ей казалось, что знает Чикаго насквозь, однако чем дальше дорогой Джип катится от уходящего в темноту города, тем меньше она может различить придорожные указатели. Радио напевает очередную тупую песенку без вкуса и мотива. Неприятный лишний звук как будто хочет погрузить в транс, усыпить бдительность. Спустя ещё десяток минут Эми нервно заправляет за ухо выбившуюся из строгого пучка чёрную прядку, признавая: она ни разу не бывала в таких далёких загородных посёлках, так что понятия не имеет, насколько глубока эта кроличья нора. В которую так усердно пытается проползти на протяжении долгих недель – и почему-то сейчас нет торжества от достижения цели, только нарастающий едкой волной из живота страх.

Она не успела поделиться радостью с Чаком и ребятами – те уже полдня как вышли из их зашифрованного чата. И на сообщение «еду к нему» никто не отреагировал за прошедшие часы. Что ж, по этому поводу Эми волнуется не так сильно, как о грядущей встрече: максимально неожиданной. Не кажется босс фирмы «Абигейл» человеком, который часто зовёт обычных секретарш в гости после окончания рабочего дня.

В последнее время Эми вообще не уверена, что он отдельная личность. Среди её напарников и начальника всей операции даже рассматривается теория, что загадочный «Босс» – кодовое название для целого совета директоров, всегда произносимое благоговейным полушёпотом. Хотя глупо так называть управляющий орган преступного синдиката. Но их внедрение упорно показывает, что кем бы и чем бы Босс не был, про него никто и ничего не знает в официально зарегистрированной фирме. Проработав в «Абигейл» под глупым именем Тереза Уильямс уже почти два месяца, Эми увидела только доступную любому частному детективу информацию – да что там, любому обывателю. Гигантский концерн, основанный почти пятьдесят лет назад, из кучки торговых точек превратившийся в монополиста самых прибыльных отраслей товарооборота Чикаго. Драгоценные металлы, лекарства и сбыт алкоголя. Кажется, в каком-то цеху на восточной окраине города мастерят детали для автомобилей. По официальным данным.

А в реальности сумевшие устроиться на погрузку и разгрузку товаров Сэм и Майк уже давно передают в их офис данные о загадочных ящиках, которые нельзя вскрывать, и об иногда просыпающемся в грузовиках белом порошке не для стирки белья. У их общего начальника, а по совместительству владельца частного детективного агентства, Чака Томпсона, точно есть нюх на всякое дерьмо. Не зря он дерзнул взять в оборот главного гиганта наркобизнеса, раскрыть все грязные делишки, что скрываются за яркой вывеской, раздобыть тонны компромата… А потом, как подозревает Эми, продать этому же Боссу – за молчание. Типичная коммерция.

Вот только, месяцы под чужими именами мало что дали их команде. Всё те же ничегошеньки не знающие глаза обычных сотрудников, всё те же молчаливые упрёки за любопытство со стороны менеджеров. Ни на одном из просмотренных документов, даже архивных, ни имён, ни подписей того самого вышестоящего руководства. Одни отпечатанные на принтере факсимиле и указание на генеральную доверенность очередной кукле, восседающей в кабинете на двадцать третьем этаже. Маски, маски, маски. Срывай, не срывай – никто из более чем нескольких тысяч сотрудников не знает ничего о том, на кого работает годами. И правда, какая разница, если оклад регулярно повышается, а за умение не лезть не в своё дело платят солидную премию.

Эми собралась лезть в каждую щель. Пока не найдёт хотя бы какое-то доказательство, что попросилась участвовать в операции не зря. Чак в ней разочарован, она часто замечает это в его чуть осуждающем взгляде. Он наверняка ждёт большего от дочери агента ФБР, это несомненно.

«Хах, что ты скажешь сегодня, когда я принесу тебе запись голоса таинственного Босса, а если повезёт – то и фото, и имя?» – с лёгким самодовольством Эми улыбнулась таким мыслям и как можно незаметней поправила скрытый за воротом белой блузки микрофон. Всё будет идеально. Это не первое её дело, и всё, что требуется – разболтать того, кто перед ней окажется. Восхититься его домом, сыграть восторг от приглашения встретиться. Только интуиция немного нервно дёргается под рёбрами, ускоряя пульсацию в животе. С чего бы? С чего такая щедрость, с чего отправлен за ней этот милый шофёр на шикарном Джипе, ведь она просто Тереза – нерасторопная, тихая мышь с максимально неприметной внешностью. Крашенными в чёрный цвет волосами, толстыми очками без диоптрий, потому что Эми в них на самом деле не нуждается. Узкой юбкой-карандаш, выбранной специально, ведь на невысокой фигуре такие модели смотрятся ужасно, старят. Терезе не двадцать три, а на четыре года больше – долго же она тогда ругалась на Чака за такую бездарную подделку документов. От которой уже безумно устала. Ведь тяжело играть мышь изо дня в день, когда на самом деле большие пасмурно-серые глаза за чуждыми стёклами горят огнём азарта хищницы.

Пальцы снова ныряют в скромную дамскую сумочку за телефоном, чтобы проверить чат. Но её сообщение до сих пор не прочитано, хотя за окном машины уже сгущается ночная тьма. Волнение нарастает, а неудобные туфли на каблуках натирают пятки. Эми закусывает губу, решаясь на вопрос, а потом всё же подаётся вперёд, к водителю:

– Сэр, долго нам ещё…

– Минуту, мисс Уильямс, – тут же бодро отзывается молодой светловолосый мужчина из-за руля и любезно убавляет громкость музыки. – Можете не переживать за поздний час, потому что Босс не из тех, кто оставит своих гостей добираться до дома по темноте. Я работаю круглосуточно, – и он даже подмигивает ей в зеркало заднего вида, дополнив успокоение мягкой улыбкой. Мило. Да и парень довольно симпатичный, с приятным бархатным голосом, правда, Эми не особо привлекает такой преувеличенно «сахарный» типаж.

– Большое спасибо, – от души благодарит она за ответ и откидывается обратно на сиденье. Капля облегчения смешивается с недоумением: даже настолько приближённые сотрудники не называют фамилии хозяина? Даже они боятся? Чего?

Шофёр не соврал. Довольно скоро машина подъезжает к высоким кованым воротам, которые приветственно распахиваются на нажатие пульта сигнализации. Вкатившись на широкую мощёную дорожку, Джип наконец-то останавливается, а водитель глушит мотор и оборачивается к пассажирке:

– Добро пожаловать в Браунвилль. Проходите, вас встретит дворецкий и проводит. Доброй ночи, мисс.

– И вам, – рассеянно кивает Эми, буквально заставляя себя распахнуть дверцу. Каблуки скрипят по тротуарной плитке, и ей кажется, что это адски громко, потому что пульс частит в самых висках.

Она поднимает взгляд на раскинувшийся перед ней коттедж, сдерживает нервный смешок от этого напыщенного величия. Домом надо восхититься – но эти мрачные серые стены вызывают только желание нанять медиума для изгнания призраков. Высокие колонны с витиеватыми пилястрами, железная дверь, даже на вид весом больше, чем сама хрупкая девушка – старомодность и безвкусица. Не хватает кровавого пятна на полу гостиной, Кентервильского приведения и сухого миндального дерева в саду. Хотя, кто знает, может, пятна у хозяина и имеются – на биографии уж наверняка. За этим она и здесь сегодня: вытащить наружу всю грязь, раздобыть информацию, с которой Чак уже сможет прищемить хвост этой изворотливой змее, так чисто ведущей нелегальные дела за общим напускным лоском «Абигейл».

Поднимается по высоким мраморным ступеням крыльца, и уже готова постучать с помощью большого медного кольца, пыльного от явно редкого пользования. Но не успевает, потому как дверь открывается, и на пороге её встречает абсолютно ничего не выражающим голосом привратник: низенький лысоватый мужчина в чёрном пиджаке.

– Здравствуйте, мисс Уильямс, – неразборчиво бормочет он, сторонясь, чтобы пропустить гостью в дом. – Хозяин ожидает вас в столовой. Это прямо по коридору, не заблудитесь, – безразличный кивок в указанном направлении, и сделавшая было шаг через порог Эми ощущает нервную дрожь.

– Добрый вечер, – решает всё-таки сохранять она приличия, хотя понятия не имеет, как вообще положено вести себя с прислугой: не тот социальный статус, чтобы спокойно воспринимать такие пережитки викторианской эпохи. – А… эм, нельзя ли включить свет? Боюсь запнуться в такой темноте, – она ёжится, ведь впереди только слегка подсвеченный на удивление современными тусклыми лампами коридор, а дальше вовсе ожидает тьма.

– Хозяин не любит много света, – так же отстранёно шамкает дворецкий, не удостаивая Эми взглядом крохотных рыбьих глаз на морщинистом лице. – Идите, не советую заставлять его ждать.

– Он что, вампир? – скорее от нервов неловко бубнит девушка под нос, внезапно ощущая себя героиней тупого фильма про кровососов. Да, это было бы гораздо проще: тогда понимания ситуации стало бы чуть больше. Если бы Боссу банально нужна была её кровь.

«Траванёшься, ублюдок», – так как комментариев от привратника Эми не дожидается, то позволяет дерзкую ухмылку своим мыслям. А потом вдыхает – воздух мерещится пахнущим шоколадом и восточными пряностями – и смело идёт дальше.

Каблуки стучат так гулко, что звук отдаёт в висок. Как жаль, что на ней не кроссовки или хотя бы удобные ботинки. Но окружение требует подчиняться правилам. На ходу пытается поправить ворот блузки: от волнения кажется, что микрофон всё же предательски выглядывает из своего укрытия. На пустых каменных стенах коридора не висит ни одной картины, только тусклые круглые светильники. Так безлико, словно нарочно. Не сдержавшись, Эми покрепче хватается за сумочку, в любой момент готовая вынуть маленький дамский пистолет. Вспомнилось, как смеялась, когда Чак ей впихнул его – оружие после обычного Глока или S&W выглядело абсолютно детским. Сгинувший пять лет назад на очередном суперважном задании отец рассмеялся бы такому скромному виду защиты в столь неблагоприятных обстоятельствах: он учил действовать наверняка. Но сейчас, когда эти стены так сдавливают пространство вокруг, поднимая на поверхность все её страхи, она благодарна им обоим. И отцу, потратившему время на тренировки своей белокурой принцессы, и даже придурку-начальнику за хоть какую-то гарантию безопасности.

Двустворчатые двери в столовую Эми толкает с лёгким сомнением. Если коридор кажется тёмным, то тут и вовсе царит кромешная темнота. Высокие окна плотно завешаны бархатными чёрными портьерами. Единственный источник света – две свечи на левом краю длинного стола, массивного и занимающего практически всё помещение. Вот только, об этом можно лишь догадаться, так как из-за тьмы Эми может разглядеть не всю столовую, а её малую часть, озаряемую трепещущим пламенем на фитиле.

– Добрый вечер, – голос предательски дрожит на попытке поздороваться и привлечь внимание хозяина.

Кожаное офисное кресло у стола плавно разворачивается, в тусклом свете позволяя различить очертания сидящей в нём мужской фигуры. Словно делая ещё одно одолжение, незнакомец чуть подаётся вперёд, и по столовой эхом прокатывается звучный, хрипловатый голос, тихой и мягкой просьбой:

– Приятно вас видеть, мисс Уильямс. Прикройте за собой дверь.

Эми вздрагивает всем телом, ощущая колкий холодок. Вроде просьба, а почему тогда ясно чувствуется, что ослушайся – и дальше разговора не будет? Не желая перечить, она послушно закрывает двери, и света становится ещё меньше. На секунду ей чудится, что в правой части комнаты слышится шорох – тут же, однако, затихший. Нервно сглотнув, она снова разворачивается к незнакомцу и пытается спрятать страх за скромной улыбкой. Применяя все унаследованные от отца таланты.

– Такая честь, встретиться с вами лично. Дом просто чудесный…

– Не надо лести, – абсолютно также спокойно перебивает мужчина. – Присаживайтесь, разговор будет долгим. И сумочку можете оставить на тумбе у входа.

Ей жутко интересно разглядеть Босса поближе. Пока что Эми может видеть лишь то, что на высокой фигуре надет безукоризненный тёмный костюм, но и только. Не стоит лишаться единственного оружия помимо каблуков, навыков самообороны и умения бить в чувствительные места. Однако придётся играть по обозначенным правилам, благо, запись идёт – и значит, свидетельства этой встречи всё равно останутся в офисе её агенства. Минимальная, но страховка. Хочется, конечно, услышать от Чака и ребят, что они следят за ходом событий, но телефон по-прежнему упрямо молчит. Вздохнув, Эми бросает сумочку на тумбу и делает шаг к столу.

– Признаться, это неожиданное приглашение. Мне не будет лишним узнать, в чём провинилась обычная секретарша, – она держит невозмутимый тон, никак не выдавая, какое впечатление при преодолении последних футов на неё производит этот странный человек, проступающий из тьмы.

Прямые, тёмно-каштановые волосы, небрежно зачёсанные назад. Смуглая кожа с лёгкой небритостью щёк – брутально подчёркивающей линию скул. Столь острых, что можно невзначай порезаться при касании. В привлекательных чертах лица и густых бровях угадывается что-то испанское или итальянское, дерзкое и мрачное. Но всё внимание забирают его глаза. Безучастно смотрящие на пламя свечи, мутно-карие, про какие обычно говорят «цвета топлёного шоколада». Нет, эти глаза шоколадными назвать не хочется. Скорее, грязными.

Грязный шоколад?

– Если вы позволяете себе так разглядывать каждого клиента моей фирмы, то можете быть уверены: именно любопытство причина нашей встречи, – явственно усмехается мужчина, скривив тонкие губы и властным, слегка высокомерным жестом кивает на стул справа от себя, – садитесь, Тереза.

Он столь подчеркивает это имя, что Эми мысленно съёживается в комок от вновь накатывающего страха. Мало того, если первое приглашение присесть было просьбой, то теперь не послышалось – приказ. Она сама не замечает, как колени обессиленно подкашиваются. Приходится срочно опуститься на указанное место, как можно незаметней сжимая кулаки. Её словно обволакивает аурой невесомой силы, которой пронизан его голос. Честно пытается не смотреть на собеседника, но кроме свечей взгляду и уцепиться не за что: на столе только два высоких бокала и пыльная бутыль вина с незнакомой этикеткой. А ещё небольшая коробка конфет, что жутко удивляет – это свидание?

Быть того не может, потому как даже если Босс видел её раньше, то не мог заинтересоваться тем образом, который Эми тщательно выстроила вокруг себя. Не вылизанной до стерильности Терезой Уильямс, неприметной офисной серостью. И боевой характер папочки даёт о себе знать, возвращая уверенность в собственных силах – девушка смело вздёргивает подбородок:

– Всё это выглядит так, будто секретаршу вызвали на приём к начальству с единственной целью, как в дешёвом порно. В моих должностных обязанностях не прописано распитие спиртных напитков в обществе людей, которые даже не сообщают своих имён.

– Ох, где мои манеры, – он азартно прищуривается и укоризненно качает головой, вот только Эми прекрасно видит, какой театр перед ней разыгрывают. Тем не менее, поглощающий всё больше, как любое грамотно поставленное представление. – Александр Герра, к вашим услугам, – насмешка в тоне проступает всё явственней, а он тем временем тянется к бутылке, ловко подхватывая её длинными пальцами. Кожа смуглая, фамилия итальянская, а руки столь белые… Как будто их слишком часто приходится отмывать отбеливателем. – А это лучшее вино из моего личного хранилища, Gaja – настоящее мерло, и год урожая неплох. В девяносто девятом в Тоскане был цветущий рай, и весь он теперь в этой бутылке. Даже святой бы не отказался пригубить.

Алекс, похоже, и не думает спрашивать мнения гостьи. Он легко откупоривает вино – видимо, открытое заранее, как делают настоящие гурманы, дабы напиток «подышал». Аккуратно разливает по бокалам ярко-рубиновую жидкость, тут же добавившую в воздух аромата чернослива и терпкости. Внезапно хочется податься чуть ближе, чтобы волнующие импульсы под кожей стали отчётливей. Руки хозяина двигаются так плавно и легко, что Эми заворожённо наблюдает за ними, понемногу теряя бдительность.

Словно фокусник показывает пустую коробку, в которой вот-вот кого-нибудь распилит надвое.

– Благодарю, – отказаться от протянутого бокала неловко, и она покорно берёт его за ножку – осторожно, чтобы не коснуться этих пугающе белых пальцев. Как хорошо, что хотя бы чему-то жизнь её научила: не доверять незнакомцам, которые, к тому же, владеют преступными синдикатами. За последние несколько минут она впервые вспоминает о цели своего визита и о том, что из выреза блузки может быть заметен микрофон.

– Прошу, оцените букет: хочу услышать, что вы думаете, – вдруг внимательно смотрит Алекс ей в глаза, за стёкла очков и словно даже глубже, в недра самой души. В грязном шоколаде мелькает чёрная искорка, всего на мгновение, тут же снова маскируясь идеальной вежливостью. Он прикрывает веки, вертит свой бокал в руке, плавно и небрежно. Вдохнув аромат вина, прежде чем сделать крохотный смакующий глоток. И Эми не может не смотреть на его губы, потому что собственные вдруг пересыхают до корочки.

Это хотя бы безопасно – бутылка не отравлена, подсунуть какого-то дерьма он бы не смог под её взглядом. Значит, странный разговор продолжится. Да и добычу долгожданного имени Босса стоит отпраздновать. Эми несмело повторяет его жест, сначала ощущая волнующий запах. А затем пригубляет бокал. Вкус потрясающий: ежевично-сливовый, погружающий в мысли о цветущих виноградниках под итальянским солнцем. Но что-то немного не то – лёгкая горечь послевкусия, нотки дыма и пепла остаются на языке. Заставляют Эми тут же с недоверием отставить бокал на стол.

– Спасибо, это и правда, неплохое вино. Но может, уже перейдём к сути? Что я здесь делаю, мистер Герра?

– Не угадал, – разочарованно вздыхает Алекс, вот только сожаления в глазах не видно и капли. Концерт продолжается, а Эми уже откровенно начинает это надоедать. Где факты, где ниточки, за которые Чак потянет, чтобы размотать весь клубок интриг, которые навертел этот откровенно притягательный в своей сексуальности тип? – Не то послевкусие, согласен. Это вино не для той девушки. Конфету? Сгладить впечатления? – Мягко подталкивает к ней коробку с шоколадным набором, и Эми непроизвольно отдергивает руки от стола. Снова слышится шорох в другом конце комнаты. Снова тугой толчок натренированной интуиции изнутри.

– Вы меня слышите? Я не хочу конфет, я хочу…

– Открой. Коробку.

Она замирает с открытым ртом, растеряв слова, которые собиралась сказать. Потому как глаза Алекса вспыхивают чёрными углями, а тон из пренебрежительного за долю секунды перекатывается в приказной. Обескураживающий. И пугающий так, что в животе падает ледяной комок страха, а сердце начинает отколачивать безумный ритм по рёбрам. Смотря на это застывшее лицо Эми впервые пугается за себя – но не потому что ей может грозить опасность, волнами исходящая от мужчины в элегантном костюме. А потому что сам воздух вибрирует от напряжения, и пропасть в грязном шоколаде страшней в сто крат.

Негнущимися пальцами Эми медленно тянется к коробке, не разрывая зрительного контакта. Ощущает себя кроликом, который посмел вилять хвостом перед носом хищника. Дыхание становится прерывистым.

– Вино подбиралось для Терезы Уильямс, – вкрадчиво и тихо продолжает Алекс, пожирая её тягучим, топким взглядом. Настоящий дёготь, из которого не спастись глупому зверьку, не лишившись мягкой шкурки. – Но надо было брать каберне совиньон, так, Амелия?

Она не успевает даже вздрогнуть от звука своего настоящего имени, потому как ровно в эту секунду откидывает крышку с картонной коробки. Непроизвольно смотрит на содержимое. И пронзительно вскрикивает, оглушая саму себя.

– Нет!

Резко вскакивает с грохнувшего об пол стула в инстинкте оказаться подальше от этого «подарка»: вместо трюфелей в предназначенных для конфет формах лежат два окровавленных глазных яблока. Не муляжей, а настоящих живых глаза, вырванных из настоящего человека – с красными прожилками капилляров, с дико знакомой серо-голубой застывшей радужкой. Мёртвые, как, без сомнений, и их хозяин.

Она не может дышать, ноги подкашиваются: отвращение, отрицание. Эми падает на колени, в попытке защиты закрывает лицо руками – очки сваливаются с носа, плевать. Не слышит звука падения стекла за грохочущим в ушах пульсом. Шок такой силы, что в голове будто сверкает на повторе чёрная вспышка, а тело неумолимо трясёт. Желудок сжимается тошнотой, когда она мысленно позволяет себе, наконец, свести цвет этих глаз с его обладателем. Тонко и отчаянно скулит от морозного ужаса в венах.

Дура. Какая же она идиотка. Пистолет? Поздно бежать. Она у чёрта на рогах, безоружная и беспомощная. Жалко всхлипнувшая. На лбу проступают бисеринки холодного пота. Играла не она. Играли с ней, все последние пятнадцать минут.

– Закончила орать? – тон голоса Алекса не меняется ни на октаву. С тем же спокойствием он чуть откатывается от стола и разворачивается к ней, складывая ногу на ногу. Ещё раз прикладывается к бокалу с вином, который так и не выпустил из руки, и на этот раз глоток шумный, полноценный.

Эми с усилием отрывает ладони от лица, в ужасе наблюдая за демонстративным похуизмом по отношению к совершенному садизму. Почему-то легко верится, что именно эти белые пальцы вырвали глаза у Чака. С чавканьем и с наслаждением. Тошнота всё болезненней крутит спазмом внутренности, слишком живое воображение мешает сосредоточиться на единственной возникающей цели – выживание. Всё, что отныне важно.

– Я думал, у дочери спецагента должно быть чуть больше выдержки. Или ты уже поняла, что твой сраный недоумок-работодатель кормит пираний в моём аквариуме, этажом повыше? – тонкие губы изгибаются в насмешке, когда Алекс кивает наверх. А потом залпом допивает вино и попросту швыряет бокал за спину – тонкий хрусталь безжалостно разлетается на осколки по мраморному полу. Звук разносится по столовой звенящим эхом. Уходит стеклом в грудную клетку, оставляя рваную царапину внутри. Вот и всё. Последняя разбитая надежда на ошибку печёт сожалением грудь.

Потому что Чак был хорошим парнем – взял Эми на работу, многому научил и доверял важные поручения. И он точно не заслуживал закончить жизнь вот так мерзко. Эми до лёгкой боли закусывает губу, чтобы только прекратить испуганно скулить, и смотрит в эти безучастные глаза противника внимательней, с вызовом.

– Если ты знаешь всё, то почему я не плаваю в том же аквариуме? – шипит она и пытается подняться на ноги на шатающихся каблуках. Умирать – так стоя. Как учил отец, как умер он сам. А что этот безумец вполне может сейчас её убить, это без сомнений. Добраться бы до сумочки… Сражаться до последнего, а не стоять дрожащим хлюпающим цыплёнком.

– Но ведь убивать всех разом, да ещё и одинаковым способом – жуткий моветон, милая! – чуть хрипловато тянет Алекс, а затем резко повышает голос, отдавая отчётливый приказ. – Я не разрешал вставать с колен, сука. Привыкай спрашивать разрешения даже на то, чтобы дышать. И не пытайся думать об игрушке в твоей сумочке, потому что её давно унесли, пока ты тут хлопала глазками, изображая святую наивность. Давай, Эми: пора говорить по-взрослому.

Он демонстративно поднимает руку и щёлкает пальцами. В комнате резко прибавляется света – он остаётся приглушённым, но теперь столовая озаряется светильниками по всему периметру. Невольно повернув голову вправо, где раньше не могла увидеть ничего, кроме тьмы, Эми резко прижимает трясущиеся руки ко рту – довольно криков, хоть и рвущих горло.

Два стула, к которым накрепко привязаны два человека. Молодые парни, её главные союзники и коллеги по делу «Абигейл», блондин Сэм и бритоголовый коротыш Майк. Узнать их непросто из-за безбожно избитых до синих кровоподтёков лиц, помогает лишь форма грузчиков. В сознании находится только Сэм, и, увидев Эми, он дёргается и пытается панически взвыть через заткнутый кляпом рот. Между пленниками стоит худощавый незнакомец в идеальном чёрном костюме, держащий на мушке двух «Глоков» сразу обе жертвы, приставив дула к окровавленным вискам. Настоящее представление, цель которого абсолютно непонятна. Вот только у Эми непроизвольно катятся по щекам слёзы, когда она рассматривает своих напарников, убеждаясь, что не обозналась. Опухшие скулы. Заплывшие глаза. До ошмётков свисающей лоскутами кожи растерзанные лица. И кровь, кровь…

– Второй в отключке? – хмуро интересуется Алекс, внимательно наблюдая за каждым жестом тяжело дышащей от сдерживаемых рыданий девушки. – Мне нужны оба.

Мужчина в костюме тут же с размахом бьёт рукоятью пистолета по груди Майка, и тот дёргается, хрипя от боли. Эми кусает ладонь, чтобы сдержать вопль. Он же и так еле дышит! Зачем?!

– Прекратите! – кричит она всё-таки, не сумев сохранять невозмутимость. Ей начинает казаться, что представление разыгрывается именно для неё, и если кто и может закончить эти пытки её друзей – она сама. – Алекс, что я должна сделать? Они получили достаточно…

– Достаточно? – шипит он, вскакивая с кресла и возвышаясь над ней в полный рост. Высокий и подтянутый. С иголочки одетый, излучающий властность и внушающий страх этим презрительным взглядом. – Вы, кучка недоумков, вторглись в мою фирму. Совали длинные носы в то, что вас не касается. Но ни один из вас не понял, что объектом изучения были вы сами. Ты, Амелия. Я терпел так долго, чтобы узнать именно тебя. И ты откровенно разочаровываешь. Что за глупые истерики, что за потёкшая косметика? Твоему отцу было бы стыдно.

– Ты. Ничего. Не знаешь. О моём отце, – твёрдо отбивает она, яростно сверкнув глазами, сдерживая вспыхнувшее в крови звериное бешенство. Реакция загнанного в угол животного, которого грызут на части – это запрещённая территория. Слёзы высыхают за несколько мгновений при одном упоминании. Он прав. Он чертовски прав, ведь папа всегда гордился храбростью своей принцессы. Она не имеет права марать его память своей слабостью.

– Знаю, – Алекс вдруг подходит ближе, и ему как будто плевать на всех свидетелей – вряд ли он вообще считает их за людей. – Фрэнк Коулман, агент под прикрытием №340. После более чем двадцати лет службы был отправлен на секретную операцию в Ирак и погиб, подорвавшись на мине. На американской мине. От него не осталось даже куска, чтобы ты могла засунуть его в гроб. Хоронила пустой ящик практически в полном одиночестве, потому что твоя мать тупая шлюха из Вегаса, а раскрыть личность агента и организовать положенные военному похороны правительство не могло себе позволить из-за секретности. И потому что именно они виновны в его смерти. Так что тебе ещё рассказать, Амелия?

Каждое слово хуже пощёчины, хуже удара электрошоком по оголённым нервам. Давит гранитной плитой на худые плечи до чудящегося хруста костей. Напоминает о худших днях её жизни, которые так отчаянно желала стереть, вычеркнуть, никогда не возвращаться к этому – чтобы рассудок не попрощался с её головой. Воспоминания о том, как в школе дразнили мелкой шлюхой из-за матери, и приходилось отбиваться от нападок, научиться сжимать кулачок раньше, чем держать шариковую ручку. Как ей сообщили о гибели отца только через три недели адских тревог и поисков. Как стояла под чёртовым дождём, закапывая пустой гроб в компании распорядителя из фирмы, жалкая и потерянная, едва не упавшая в могилу от слабости в ногах. И как злость на весь мир копилась изо дня в день, из секунды в секунду. Как ей хотелось притащить пару кило тротила в штаб-квартиру ФБР и взорвать всех к чёртовой матери. Потому что они забрали единственного человека, который любил её. Который был её героем, её семьёй, её опорой и учителем.

Но слышать это сейчас, вот такой пустой констатацией фактов, да ещё и как открытое издевательство – чересчур для её гулко бьющего по рёбрам сердца. Оно замирает, и кровь качать становится тяжелей, через адское усилие. Через рвущую горячую боль в грудной клетке, которая никогда не прекратится до конца. Словно резким и безжалостным рывком вскрыть запекшуюся корочку у гнойной раны, не способной зажить. И она, как раненый зверь, отвечает защищающимся шипением на следующий шаг Алекса к ней навстречу:

– Подойди ещё хоть на дюйм, ублюдок. Уверяю, папочка меня научил многому, и я тебе сломаю пару самых нужных костей за всё это дерьмо.

Он замирает – всего на мгновение. А потом громко, заливисто, и впервые не наигранно проявляет хоть какую-то эмоцию: хохочет. Хрипловатым гулким смехом, прямо в лицо таким глупым угрозам, вводя Эми в полное недоумение. Неужели думает, что она не способна сражаться за себя? И пусть её рост намного меньше – воткнуть каблук ему в бедро или шпильку из своего пучка в горло она вполне может. Благо, застарелой злости пробудилось в ней достаточно. Особенно когда со стороны умоляюще наблюдающих за ней пленников раздаётся жалобный стон боли. Прикусывает щёку изнутри, пытаясь включить расплывающиеся в кашу мозги и дать достойный отпор этому хищнику.

Не зря боялась свихнуться пять лет назад.

– Вот это уже та девочка, которую я увидел на записях! – Алекс даже азартно хлопает в ладоши, продолжая улыбаться. Ему не идёт. Слишком холодные глаза, по-прежнему застывшие. – Бойкая, смелая. Наконец-то подобрала свои сопли – я понял, что тебя может растормошить! Но хочу предупредить: одно лишнее движение, и старина Билли вышибет мозги этим двум олухам. А потом и тебе, за компанию, – кивок на мужчину с «Глоками», даже не шелохнувшегося за все эти минуты. Вышколенный до автоматизма прислужник всесильного Босса.

Алекс решительно шагает к ней ещё ближе, пожирая взглядом и подавляя высотой роста. Как Эми не храбрится, но чего ей точно сегодня не хочется, так это сдохнуть в этой самой комнате и оказаться скормленной пираньям. Она сжимает кулаки в желании привести себя в чувство, придумать план, как выпутаться и сбежать, затолкать свою проснувшуюся боль поглубже. Но ей не дают подумать: в воздухе проносится пьянящий винный аромат чернослива с нотками терпких восточных пряностей. В носу свербит, а дыхание начинает куда-то пропадать. Словно в лёгкие просачивается сладкий яд, и спастись невозможно, не от гипнотизирующего её грязного шоколада. Она нервно дёргается, когда к ней тянутся эти длинные белые пальцы, но тут же замирает в предвкушении касания.

Чёрт побери, почему она не отшатывается, почему не может унять дрожь в коленях, почему вообще позволяет этому чудовищу быть так пленительно близко? Сошла с ума? Или просто не в силах шевелиться под этим взглядом – ведь чувствует кожей, что дело не в угрозе расправы, а в том, как её обволакивает надеждой ощутить его. Страх, ожидание, томление. Что сделает эта рука: ударит, погладит, придушит?

Воздуха, воздуха. Хоть глоток.

Но Алекс не делает ни того, ни другого. Всего лишь тянется к её аккуратной причёске и ловко вытаскивает шпильки из волос. Строгий пучок тут же рассыпается по плечам мягкими смольными прядями – Эми не может похвастать длиной или кудрями. Её настоящий цвет, сейчас замаскированный тоником – пепельный блонд, всегда до ужаса прямые и ровные волосы чуть ниже плеч. Вне маскировки обычно в небрежном беспорядке. Она зажмуривается, не представляя, что вообще происходит, и зачем Алекс как будто снимает с неё кожуру, слой за слоем. Проталкивает под самую кожу октавы своего вкрадчивого голоса:

– Вот так, молодец. Слушаться и быть хорошей девочкой несложно, верно? Я не ошибся, когда увидел тебя. В тебе столько скрытых талантов, столько злости, столько жажды. Покажи мне их сейчас. Покажи, как ты хочешь пережить эту ночь, не сев на третий стул куском мяса. Я даю тебе самый простой выбор, Амелия. Ты или они, – он резко отодвигается, болезненно бьющие по нервам толчки напряжения уплывают вслед за ним, и Эми наконец-то вдыхает терпкого воздуха.

– Что? – ошеломлённо лепечет она, часто моргая от схлынувшего наваждения. Щёки заливает жаром, когда понимает, что губы пересохли от шевельнувшегося глубоко-глубоко внутри желания коснуться его ими.

В любой части тела, которой позволят.

– Билли, будь так любезен, – Алекс с вежливой улыбкой поворачивается к мычащим на стульях пленникам. Его словно абсолютно не ебёт, что там могут думать все присутствующие, и делает только то, что запланировано у него в сценарии. – Дай один пистолет мисс Коулман. А вторым прицелься ей в голову, но советую встать у дверей.

Безучастный мужчина в костюме даже не кивает – под ошеломлённым взглядом Эми он подходит к ней, пихает в дрожащую ладонь тяжёлый «Глок», принятый абсолютно машинально. А потом послушно направляет на неё своё оружие и удаляется на несколько шагов вправо. До Эми доходит медленно. Но когда понимает, что всё это значит, то громко ахает и неверящим взглядом смотрит на собственную руку с пистолетом.

– Что… Нет! Я не стану! – первый порыв отбросить от себя оружие она заглушает едва ли не единственной за вечер здравой мыслью: ей дали способ защиты. Сможет ли она сейчас просто пустить пулю в самого Босса и сбежать? Глупо об этом думать, ведь её предупредили. Лишнее движение, и она рухнет хладным трупом. Громко лязгнувший затвором Билли тут же это подтверждает.

– Станешь, – буднично провозглашает Алекс. – Не строй из себя клушу, детка. Ты знаешь, как стрелять. И я тебе клянусь, что если подчинишься, то не умрёшь сегодня вместе с ними. Ах, да, чуть не забыл, – он демонстративно хлопает ладонью по лбу, а затем стремительно подлетает ко всё громче мычащим мужчинам на стульях. По очереди выдергивает кляпы из их окровавленных ртов с выбитыми зубами, отбрасывая ненужные тряпки на пол.

– Эми! – стонет Сэм, как только его язык получает свободу. Он жмурится, и по изуродованным щекам бегут непослушные дорожки слёз, отчего Эми застывает, ощущая едкий холод вдоль позвоночника. – Прошу… Помоги!

– Я… я не знаю, как, – всхлипнув, оправдывается она перед ним – жалкое зрелище. Губы трясутся, и приходится их закусить, в который раз оглядываясь на Билли и направленный на неё пистолет. Оружие в руке тяжелеет с каждым мигом.

– Блять, просто прикончи этого больного ублюдка, – режуще хрипит Майк, едва разлепив для этого явно сломанную кривую челюсть.

Да! Она знает, что старый приятель прав абсолютно! Всего-то и надо, воспользоваться ситуацией. И смахнуть наглую ухмылку с лица такого непомерно довольно наблюдающего за всем этим Алекса, одним выстрелом. Но у Билли реакция наверняка лучше в разы. И у неё просто нет шансов успеть даже развернуться.

– Да-да, Эми. Прикончи этих больных ублюдков, которые думали, что могут безнаказанно обыскивать мои склады, – мягко подбадривает её Алекс, неспешно приближаясь к ней сзади. Страхуется? Чтобы она наверняка упала замертво раньше, чем попытается спастись? Или просто… нет. Только не это. Дикость и абсурд.

Снова толчок горячего импульса по спине. Вниз и до пяточек, скручивая узлы напряжения. Одна лишь походка, расслабленная, но твёрдая. Один лишь стук ботинок по мрамору – тихий, но пробирающий до костей. Один критический вдох, и терпкий шоколад в горле. Першит.

– Я не стану никого убивать, – решительно заявляет Эми, и не думая подчиняться. Борясь за исчезающий от его близости кислород, пытаясь донести единственную истину. – Они мои друзья.

– Значит, умрёшь вместе с ними, – шепчет обволакивающий баритон где-то совсем рядом. – Закопаю вас на заднем дворе, а сверху посажу… ну не знаю, герберы. Ты вроде их любишь, насколько я помню досье. Или можешь быть хорошей девочкой и делать то, что тебе говорят. И одним трупом станет меньше.

– Эмиии, – снова жалобно тянет Сэм, опуская голову. Его мольба проносится по стенам, уходя дрожью под кожу.

– Нет.

Отлично, суждено умереть – она хотя бы сделает это с честью. Сохранив достоинство и не превращаясь в палача для людей, с которыми несколько лет работала бок о бок, ела пиццу по выходным и пела в караоке на день рождения. Пульс стучит уже где-то в горле, когда она ощущает жар от придвинувшегося сзади тела – и застывает от ужаса, смешанного с ненормальным, аморальным желанием стать ещё ближе. Как же долго она скучала по такому покровительному теплу. Силе… Мужской энергетике, которой хочется повиноваться беспрекословно, как папе, когда он просит принести гаечный ключ.

– Мне нравится твоя категоричность, – выдыхает Алекс опасно близко от её уха, так, что мурашки проходят до самого нутра, превращая нервы в оголённые высоковольтные провода. – Так ещё интересней. Думаешь, я не чувствую? Ты дрожишь. Ты хочешь, но не признаешься. Хочешь выплеснуть эту злость, закричать, но никто ведь не слышит. Думаешь сейчас, что я садист и псих. И ты не другая, Амелия. Или лучше маленькая Эм, как звал тебя разорванный на клочки папочка?

Она приглушённо рычит от боли в центре груди, не чувствуя, как по щекам катятся сырые дорожки. Чёрная вспышка ярости, проснувшейся из гнилой бездонной ямы в сердце, и Эми даже не сознаёт, что поднимает руку с пистолетом. Как, как он может знать?! Как может чувствовать вибрации внутри неё?! Видеть и играть на струнах её боли?! Скрипит зубами от силы, с которой сжимает челюсть.

– Эми, нет! – в два голоса верещат напарники перед ней, но звук рассыпается, не доходит до цели, тонет в этой яме. Их силуэты проступают только сквозь мутную плёнку перед глазами. Моргает, чуть приходя в себя, и пытаясь вспомнить, что у этих парней есть семьи и близкие, и она не имеет морального права выживать за счёт них.

А дуло уже наведено, хотя рука трясётся так отчаянно, что выбить пулей возможно разве что один из круглых светильников на стене.

– Эми, да, – вкрадчивый шёпот на самое ухо, почти касаясь губами мочки. Жарко, нестерпимо. – Да, потому что это твой единственный вариант. Ты не лучше меня, ты тоже хочешь справедливости и мести, ты живёшь с этой сосущей болью внутри, которая отрывает от тебя куски каждый день. Вырви её. Вырви её с корнем, сейчас, накорми свою злость. Я даю тебе эту возможность. Даю тебе власть.

Тело бьёт, как в припадке. Дышать получается через раз, через скрип, через мучительную сладость окутавших её запахов шоколада и восточных пряностей. Зажмуривается снова, пытаясь избавиться от стучащих в затылке молоточков, но они только наращивают безумный ритм. От столь близко придвинувшегося к её спине торса Алекса ощущаются тугие волны напряжения и словно азарта. Она не знает, что это за игра, но знает, как её завершить. В голове туман – всё гуще и всё беспощадней уничтожающий что-то безмерно важное, но забытое в этот момент. Едкое густое облако пропитавшего её яда.

Щелчок, остервенело выдавливая спуск.

– Так, маленькая Эм. Не попадёшь во все банки с первого раза – и я сегодня выиграл! – азартный голос папы. В стороне наблюдающий за каждым её движением и безмолвно гордящийся.

Она мнётся, не решается. С сомнением смотрит на выстроенные вдоль бревна алюминиевые банки из-под колы. Приходится брать пистолет двумя руками, потому что иначе он слишком тяжёлый для детских ладоней. Большие серые глаза щурятся от яркого летнего солнца, разливающего свет по поляне у леса. Ветер треплет непослушные пепельные прядки, норовящие залезть в рот. Она не подведёт его, никогда.

– А Китти говорит, что стрелять – не хорошо! – с милой непосредственностью отвечает ему честно, как обычно. – Я ей сказала так, как всегда мне говоришь ты. Что защищать себя и свою жизнь должна уметь любая леди.

– Умница, малышка! – широко улыбается её главный защитник, до лучиков-морщинок в уголках глаз. – Твоя жизнь – вот единственное, что имеет значение. А теперь покажи папочке класс!

Эми не слышит грохота выстрелов, когда пули одна за одной профессионально прошивают два и без того истерзанных тела перед ней. Почти не целится, позволяя руке самой сделать то, чему училась столько лет: выживать. Слёзы застилают глаза от успевших пронестись эхом по столовой криков. Сэму повезло больше, первый же выстрел приходится в голову. Зато Майку достаётся три пули в грудь, прежде чем он замолкает. А Эми всё не может прекратить стрелять, пока вся обойма не выпущена вместе с её злостью в стены чёртового дома дьявола. По формам грузчиков ручьями течёт алая жижа, каплями на пол, отвратительным звуком смерти. Тяжело дыша, девушка с отвращением отбрасывает от себя ставший бесполезным пистолет и с тихим стоном обхватывает голову трясущимися руками, вцепляясь в волосы. Что произошло? Что она сделала?

Где-то далеко хлопает дверью больше ненужный Билли, заглушая её молящий шёпот растерзанного в щепки разума, отчаянный зов о помощи тому единственному, кого не хватает, кто способен не дать провалиться чёрную яму отвращения к себе, которая тянет к ней кривые когти:

– Папа… папочка…

Ноги не выдерживают, глухая звенящая муть в сознании опустошает и выдувает из неё сам фундамент личности, знакомые всем заповеди, первая из которых – «не убий». Стон перерастает в отчаянный вой, пока Эми падает на пол, видя одну черноту и яркие рубиновые струйки из пулевых ран, въевшиеся в память кислотой. Мысленно умоляет папу прийти и спасти её, как всегда, как в детстве, подуть на ранку и успокоить, обнять и не дать никому обидеть его маленькую Эм. Вот только она почему-то не чувствует ожидаемого удара и холодного мрамора под собой.

Ослабевшее и потерявшее всякий контроль тело обретает внезапную невесомость. Мир сжимается до тьмы и одних лишь ощущений, первым из которых становятся подхватившие её крепкие руки, горячими касаниями на спине и под коленями. Жгут.

– Ты умница, Амелия, – сквозь вату до неё добирается лишь тихий, властный голос, сейчас звучащий успокаивающе и на грани с нежностью. – Ты всё сделала правильно.

– Нет, – бездумно мотает она головой, пытаясь вытряхнуть этот настойчивый шёпот, но он только глубже запускает щупальца под кожу. Лучше он, чем чернота. Чем ненависть к себе. И сдаться так просто.

– Ты выбрала жизнь. Папочка тобой гордится.

Этого достаточно, чтобы окружающая разум когтистая лапа из забирающей и рвущей начала преображаться в мягкую, ласковую, качающую на волнах забытья. С ней просто надо подружиться, чтобы не разорвало. Эми с усилием распахивает остекленевшие мутные глаза, когда понимает, что её усадили на край стола – а горячие ладони скользят от коленей вверх беззастенчивым жестом. Приятное покалывание и жар, греющий образовавшийся после грома выстрелов лёд в животе.

Алекс уверенно встаёт между её ног, чуть задрав узкую юбку, а она даже не может возразить – ощущает себя податливой глиной. Внутри настолько пусто, что отчаянная попытка найти хоть крупицу себя не оправдывается. Всё растворяется, как упавшее в глубокий колодец, и кроме желания согреться не остаётся ничего. Пальцы на бёдрах прохладные, а касания – собственнические, ничуть не сомневающиеся.

– Согрей меня, – отчаянно шепчет темнота внутри неё, а руки почти панически цепляются за крепкие мужские плечи, чтобы не утонуть в стуке молоточков по вискам.

Она теряется, и выход может быть только подчиняющего цвета грязного шоколада, только в бархате повелительного тона:

– Научись просить правильно.

Правильно? О чём он вообще? Пусто. Как же пусто и холодно, и чёрт, пусть эту пропасть в груди заполнит хоть что-то. Хотя бы жар его тела. Хоть какая-то эмоция. Он не может бросить её сейчас. Он поможет. Поможет же? Папочка…он никогда не бросит, если только быть послушной.

– Пожалуйста, – выдает Эми, ловя его парализующий взгляд. Горящий чёрным пламенем и плавящий. Короткая ухмылка, победная, и Алекс решительно подаётся вперёд, впиваясь в неё настойчивым поцелуем.

Громкое название для традиционного сплетения, потому как он попросту вгрызается в её губы, пропитывает вкусом терпкого чернослива и пепла. Но это не имеет значения, потому что лёгкие обдаёт чистым пламенем, а значит – она жива. Выжила, несмотря ни на что. Папочка гордится… И прочь сомнения, она и правда, всё сделала, как должна была. Бесстыдно смыкает ноги на пояснице Алекса, только ногти впиваются в его плотный пиджак до белеющих пальцев.

В нескольких футах от них два трупа истекают кровью, но эмоций они больше не вызывают никаких. Словно обрезаются провода к человечности и всему обычному, что раньше гирями совести и чести тянуло ко дну. Физическое удовольствие – от того, как властно сжимают бёдра эти сильные руки, подбираясь к краю чулок – становится на первый план. Он не собирается знакомиться или церемониться долго, просто дать ей то, что может помочь забыть здесь и сейчас – а большего она и не просит. Рывок, с треском заклёпок распахивая белую блузку, открывая вид на полушария груди. На пол отлетает микрофон, и Эми не сомневается, что вездесущий Босс, который, вероятно, в курсе даже цвета её белья, знал о ведущейся записи.

Вот только запись и не велась – что офис её агентства сгорел ещё днём вместе со всей техникой, она узнает только завтра.

А сейчас есть жадные губы, сухие и обжигающие, когда втягивают в себя кожу на её шее, оставляя неприличные следы через боль. Разве это больно? Смешно. Больно – внутри, когда ломается и скрипит, когда ты роешься в пыли самой себя и не находишь даже осколка. Эми жаждет лишь, чтобы он вытянул из неё это, любой ценой, показал смысл дальнейшего существования. Она выжила – и сейчас не знает, для чего, ведь противна себе до пекущих глаза слёз.

Но через секунду понимает. Когда кровь вновь начинает греть вены от жарких касаний, когда от нового властного поцелуя наворачивает новые ритмы пульс. Всхлипывает, торопливо расстёгивая мужской пиджак и рубашку негнущимися пальцами. Такими же ледяными, как у него. Скользит ногтями по оголившемуся твёрдому торсу, упиваясь ощущением приятного рельефа мышц. Совершенен, как пустой манекен в витрине. Лёгкое потрясение, когда Алекс вдруг прикусывает мягкое полушарие закованной в белое кружево груди, вдыхая полной грудью запах её кожи. Неужели ему тоже нравится? Неужели… в ней нуждаются.

Восторг. Тьма внутри скручивается в магический водоворот, кружится, беснуется, стуком запускающегося вновь сердца. Эми тихо стонет, ощутив, как Алекс прижимается пахом к внутренней стороне её бедра, развеивая последние сомнения твёрдостью под тканью брюк. И как только несмело тянется к пряжке ремня, мечтая согреться до конца, он уличающе шипит:

– Уже хочешь его, детка? Я знал, что ты грязная сучка, ещё когда ты впервые пришла в «Абигейл».

– Да, – покорно звенит Эми, совершенно безумно улыбаясь, – Я твоя грязная сучка, – она скажет сейчас даже что солнце вращается вокруг Земли, лишь бы сосущая тьма бесполезности и отвращения к себе не вернулась и не разрушила её до конца.

Он согласно и довольно рычит, без лишних предисловий подбираясь к ткани её трусиков и безжалостно разрывая бельё. Снова сплетаясь с ней в поцелуе – она начинает привыкать к привкусу пепла. Не имеет значения. Всё теряется, кроме его единственно важного для существования голоса и единственно правильных грубых касаний, сминающих кожу ягодиц до синяков. Импульсы возбуждения усиливаются с каждой секундой, учащая пульс и словно примиряя Эми с новым смыслом жизни. Быть его. Принимать его в своё тело, податливо прогнувшееся навстречу, когда Алекс наконец-то врывается внутрь, без подготовок и без усилия, даже не делая попыток подумать о её удовольствии. Ведь она всегда отныне готова для своего Босса. Для центра её мироздания.

Она ищет в нём тепло, прижимаясь грудью к твёрдому торсу, а находит нестерпимый жар, комком собирающийся внизу живота. Его так много, что первый толчок отзывается звоном боли, но она знает, что Алексу плевать, а потому просто закусывает губу, сдерживая стон.

– Кричи! – прямой и властный приказ, отчего-то возбуждающий ещё большее желание, скрутивший нервы до обугленных перегоревших проводков и проступающий потоком влаги между ног. Холодные пальцы на ягодицах, и нарастающий темп проникновений, разбивающих маленькое хрупкое тело на сверкающие холодные льдинки. Принадлежать ему и отдавать себя. Это правильно. Это нужно. Это её миссия.

– Да! – она выполняет повеление непроизвольно, но крик выходит практически стоном. – Блять, ещё! – Цепляясь за плечи в неснятом пиджаке, ломая ноготь от силы, с которой держится за него. Больше попросту не за что, ведь иначе тьма поглотит, засосёт в воронку безумия.

Он спасение, от самой себя и пожирающей бездны.

А темп срывается на ожесточённый, Алекс всё настойчивей вколачивает её в стол, вышибая из груди стоны. Эми пытается найти его губы, но ему не интересно её целовать, а потому он снова вгрызается в тонкую бледную шею, оставляя болезненный укус. Больше. Ей нужен весь. И она сама подаётся навстречу следующему грубому и резкому толчку, его член растягивает её, адски приятно давит на внутренние стеночки, усиливает пульсацию до бешеного ритма. Необузданный и властный, своей силой и аурой собственника сводящий с ума.

Не сводящий. А уже… уже превративший её в сумасшедшую, которая жадно наслаждается коктейлем из боли и чистого кайфа, льющегося в вены и плавящего внутренности. Пустота сменяется наполненностью, до краёв, до дрожи, пока её безжалостно втрахивают в стол. Никогда она ещё не ощущала себя более цельной. И когда до взрыва петарды перед глазами остаётся самая малость, Алекс вдруг останавливается в самой глубине проникновения, чтобы хрипло просипеть ей на ухо, дополняя скользнувшими к горлу пальцами в немой угрозе:

– Чья ты? – хватка стискивает шею, перекрывая доступ кислорода, превращая вдох лишь в панический хрип. Глаза в глаза, ожидая единственно возможного ответа и надавливая на синеватую венку длинными белыми пальцами.

– Твоя, – тут же шепчет она, сдерживая стон от разочарования, что может остаться на самом краю. А что он способен контролировать её дыхание – бесспорно даже без руки на горле. – Твоя, Алекс…

Правильным ответом заслуживает глубокий, влажный поцелуй, закрепляющий эту несмываемую метку – и только спустя ещё несколько секунд холодные пальцы отпускают её шею, возвращаются на бедро, сжимая кожу. Новый отчаянно резкий рывок в её тело встречен победным всхлипом, волной тепла: угодила, угодила ему, он не оставит и не уйдёт, он доволен…

Ему хватает ещё нескольких рваных толчков, чтобы Эми затряслась от разбившей тело разрядки, утопая в полнейшей нирване. Всё копившееся так долго напряжение выливается в блаженный вскрик, утонувший в ответном стоне Алекса прямо в её шею, покрытую красными следами от пальцев. Он словно не может остановиться, непроизвольно продолжая двигаться, проталкивая дальше сперму. Награждая за послушание, и это главное счастье.

Эми роняет голову ему на плечо, окончательно обессилев и ещё мелко подрагивая от оргазма. В воздухе пахнет сексом, шоколадом и кровью. Капли пота стекают по спине. А важно лишь, что она выплыла, держась за Алекса, как за спасательный круг. Тяжело дышит от того, сколько усилий это стоило.

– Ты и правда, очень послушная, маленькая Эм, – удовлетворённо шепчет он ей, поселяя глупую улыбку на лице. – У меня для тебя подарок. Я знал, что не ошибся в тебе, и всё получится.

Она неловко отодвигается, позволяя ему покинуть её распалённое звенящее тело. Алекс сверкает углями в глазах, а затем тянется к карману болтающегося пиджака, чтобы вытащить на приглушённый свет тонкий чёрный кожаный чокер с медным кольцом. Эми ахает от шока, но пошевелиться так и не способна. Даже когда с прежней ухмылкой мужские руки вновь тянутся к её шее и уверенно застегивают аксессуар поверх оставленных укусов и красных следов. И она понимает, что это не просто подарок от хозяина – это клеймо. Это статус. Это её коленопреклонное положение, от сего дня и до гробовой доски.

И она не против. Потому что отныне есть только одно мнение, и если Алекс решил, что она достойна его ошейника – так тому и быть. Всё, что ей осталось, это обрадовано улыбнуться и вновь уронить тяжёлую от помрачившегося рассудка голову ему на грудь, слушая ровный стук сердца:

– Спасибо, папочка.