1. Донован

Давай, старик, раньше ты был быстрее!

Отец бормочет ругательства на польском и пытается отдавить мне ногу, но я легко уклоняюсь. Ему дали успокоительное. Решаю его проводить, и мы черепашьим шагом бредем домой.

После перенесенного три недели назад сердечного приступа и операции он стал лишь тенью самого себя. Он чуть не умер. На самом деле, можно сказать, что он умирал уже дважды. Уже дважды его сердце останавливалось.

Он истощен, похудел и тяжело дышит. Но Льюис прав, мой отец – настоящий воин. Его выписали из больницы только сегодня утром, и мне не терпится увидеть его в привычной обстановке. Больше не могу смотреть на отвратительный халат, который был на нем в четырех больничных продезинфицированных стенах.

– Здесь жарко, – жалуется он, пока мы поднимаемся на крыльцо.

– Необычно для декабря.

– Перестань, я не выжил из ума. Меня подводит сердце, а не мозг. Я прекрасно знаю, что сейчас июль.

– Доктор сказал, чтобы я тебя стимулировал.

– Я сам тебя простимулирую, если продолжишь в том же духе. Подожди минутку, что это за нелепая клумба? – обиженно говорит он, хватаясь за перила. – Кто уничтожил мой идеальный макет калифорнийской пустыни?

Мы называем это пустырем, папа!

– Кто? Как ты думаешь? Мама вернулась, – напеваю я, открывая дверь.

– Она потрудилась над садом, теперь примется за дом! Напомни, почему она приезжает сюда каждый июль?

– Может быть, потому что твоему сердечку нужна добрая, преданная медсестра?

– И еще потому, что ты всего лишь упрямый старый болван, который не слушает советы врачей! – вмешивается мама, выходя из кухни. – Не думай, что я забыла, с кем имею дело.

Смеюсь, видя, как отец бормочет что-то невнятное и как шевелится его язык. Эти двое невыносимы. Они развелись больше трех лет назад, но все равно прекрасно ладят. Ну, по-своему. Всегда одно и то же.

– Пойдем, папа, бросим тебя в кресло.

– Хочешь поскорее избавиться от меня?

– Я уже две недели спокойно не общался с друзьями, так что да, отдаю тебя на попечение твоей жены.

– Бывшей жены, – поправляет он, заглядывая мне через плечо.

– Может, сменить подгузник? – спрашивает мама, ставя стакан с водой на кофейный столик.

– Мама, не начинай.

– Эта мегера хочет меня извести. Не уходи, сынок!

– Куда ты собираешься в таком виде? – спрашивает она, нахмурив брови.

Ее забота меня удивляет. Мне почти двадцать два, и я больше не живу с ней. Мы с отцом переехали в этот город три года назад. Не понимаю, почему это должно ее касаться.

– Я к ребятам, не ждите, ешьте без меня.

– Только не сегодня!

– Почему это?

Она разглаживает блузку, и я сразу напрягаюсь. Ее привычка поправлять одежду никогда не сулит ничего хорошего.

– Твоя сестра скоро приедет.

Черт возьми, что я говорил?

– Амелия приезжает? Ты знал? – спрашиваю я, поворачиваясь к отцу.

– Да, твоя мама сообщила мне позавчера. Только почему-то не удосужилась сказать, что тоже будет в этом участвовать!

Ну, круто! Ее только здесь не хватало. И так тут три недели одна сплошная неразбериха.

– Спасибо, что предупредил. Отлично, мне понравится атмосфера! Еще одна причина, чтобы убраться отсюда до того, как она появится.

– Возраст детских обид прошел. Вечером поужинаем всей семьей, – с улыбкой заключает мама.

Делаю глубокий вдох, опускаю голову. Я люблю ее, но иногда она перебарщивает.

Поднимаю взгляд, чтобы заговорить, и вдруг входная дверь резко открывается.

– Это я!

Черт возьми, началось!

Слышу, как сестра бросает свою сумку в вестибюле, и уже понимаю, какую мину она скорчит, увидев меня. И не ошибся. Ее улыбка, такая же, как у мамы, исчезает, как только она замечает меня.

– Донован, – сдавленно выдыхает она.

– Амелия, – отвечаю я тем же тоном.

– Неплохой домик, – добавляет она, осматривая помещение.

Она никогда не бывала здесь, поэтому мне вдвойне странно видеть ее в нашей гостиной. Я бы сказал, она заняла сторону мамы еще тогда, когда не надо было выбирать. Она осталась в Вашингтоне, я последовал за отцом, когда он получил престижную должность в Университете Огайо. Результат: я не видел ее больше года, и теперь меня изумляют произошедшие изменения. Сестра сильно похудела, теперь она стройная, подкачанная девушка и смотрит на меня с презрением.

Она подходит к маме, обнимает, затем направляется к отцу и целует его.

– На тебя страшно смотреть, тренер.

Вздрагиваю одновременно с отцом. Он ненавидит, когда она так его называет, но ничего не поделаешь, эта девушка такая упрямая и невыносимая с четырнадцати лет.

– Пойду приму душ, а то я вся пропахла соседом по автобусу.

– Дон, покажи ей спальню и ванную, – приказывает мама не терпящим возражений тоном.

Порываюсь возразить. Ей ведь нужно просто открыть двери, она в состоянии опознать ванную и вполне может выбрать любую комнату, которая понравится, но я вспоминаю фразу, которую часто повторяет мне отец: дерись лишь по необходимости!

– Иди за мной.

Поднимаюсь по ступенькам, но останавливаюсь на полпути, чтобы позволить ей догнать меня. Еще раз встречаю ее холодный взгляд и вздыхаю. Надеюсь, она тут не задержится.

– Сколько ты здесь пробудешь? – несдержанно спрашиваю я.

– Дней десять. Потом мне нужно в Вашингтон, готовиться к поступлению в университет.

Молча киваю.

– Спальня, ванная, – ровным голосом объявляю я, указывая на двери.

Она обгоняет и входит в первую комнату. Бросает сумку перед шкафом и наклоняется к окну, чтобы полюбоваться незнакомым ей видом.

Мне уже следовало бы спуститься вниз, но я слишком занят размышлениями. При каждой встрече я задаюсь вопросом, почему мы так плохо ладим. Понимаю, что брат и сестра не обязаны быть лучшими друзьями, но не могу понять, в какой момент наши пути так сильно разошлись. Я на три года старше Амелии, и она обожала меня, когда была ребенком, ни на шаг от меня не отходила. А затем в одночасье возненавидела. До сих пор я не придавал этому особого значения, но, надо полагать, что раз я чуть не потерял отца, то ситуация должна измениться.

– Тебе что-нибудь нужно? – спрашиваю я.

– Нет.

Она замолкает, прислонившись лбом к стеклу и тяжело и быстро дыша, как будто мое присутствие для нее мучительно.

– Может, объяснишь, почему не выносишь меня? Или унесешь эту тайну с собой в могилу?

Она вздыхает, но не оборачивается.

– Что произошло? Я слопал самый большой кусок пирога? Съел все хлопья и ничего тебе не оставил?

– Убирайся, – бросает она, ударившись лбом о плитку.

– Ты меня достала, Амелия.

– Пошел ты, Донован.

Замечательно, она здесь только десять минут, а мы уже поругались!

– Тебе скоро восемнадцать, а ты похожа на ребенка. Хотя бы с отцом веди себя получше – он ведь чуть не умер.

Оставляю ее и иду к машине, игнорируя угрозы матери. Не собираюсь проводить здесь вечер и разрываться между сестрой-врагом и хрупким сердцем отца. Мне нужна инъекция гонщиков кампуса.

Загрузка...