Брачный контракт

1

— Вы хотели поставить меня в идиотское положение? Поздравляю, вам это удалось.

— О чем ты говоришь? Мы вовсе…

— Веселитесь дальше. Желаю приятного окончания поездки.

Дональд покинул зал ресторана, даже не взглянув на остолбеневших Николь и Айрин. К их столику подошел Боб.

— А где Дональд? — поинтересовался он.

Девушки молчали и сидели застывшие, словно статуи. Николь побледнела, а Айрин смотрела прямо перед собой невидящим взглядом.

— Скажи хоть что-нибудь, Никки, — не выдержал Боб.

Николь, ничего не ответив, поднялась с места и выбежала из ресторана, расположенного по правому борту парохода.

— Никки, подожди…

Боб кинулся за девушкой, и с палубы раздались их оживленные голоса. Официант подошел к Айрин.

— Могу я чем-нибудь помочь, мисс?

Она не реагировала. И только когда стюард повторил свой вопрос, Айрин наконец очнулась.

— Что вы сказали?.. Нет-нет, спасибо, все в порядке.

Айрин заказала коктейль. Ей не хотелось никуда идти, и она решила еще немного посидеть в ресторане. Истерики у взбалмошной Николь продолжались не менее четверти часа. Айрин вздохнула и взглянула на часики. Половина восьмого. Все равно вечер безнадежно испорчен. Их последний вечер на пароходе. Приятное окончание круиза по Средиземному морю, ничего не скажешь!

Айрин вышла на палубу и остановилась у поручней, глядя на темную воду. Мысли постепенно прояснялись. Дональд ни с того ни с сего накинулся на них, даже не потрудившись объяснить, что произошло. Айрин решительно ничего не понимала. Но помимо раздражения и досады за испорченный вечер, она почувствовала необъяснимый страх. У нее сжалось сердце. Айрин никогда прежде не видела у Дональда такого выражения лица.

Беспокойство за сестру заставило ее поспешить в каюту. Надо расспросить Николь. Та наверняка в курсе происходящего, иначе не сбежала бы из ресторана так стремительно. Айрин чуть не столкнулась с Бобом и сразу обратила внимание на его хмурый вид.

— Может быть, ты мне что-нибудь объяснишь? Николь заперлась в каюте и не открывает. Слышно только, что она плачет.

— Я иду туда, Боб. Подожди немного.

Айрин постучалась в дверь своей каюты, откуда доносились тихие жалобные всхлипывания.

— Никки, пуста меня, это я.

Николь открыла дверь. Хотя глаза ее покраснели и щеки были мокры от слез, видно было, что она немного успокоилась.

— Айрин, я не хочу ни о чем говорить.

— Значит, ты все знаешь?

— Конечно, нет. Я ничего не понимаю… Просто я устала и…

— А мне показалось, что вы с Дональдом отлично поняли друг друга.

— Забудь о нем. Этот парень просто сумасшедший. Помнишь, я еще сказала тебе, когда мы познакомились при посадке…

— Я-то прекрасно помню, что ты сказала.

— Ну ладно… Я ошиблась. У него с головой не все в порядке.

Николь села у туалетного столика и стала с помощью косметики приводить в порядок лицо. Айрин подозрительно покосилась на нее.

— Знаешь, я поняла, что была не права.

— Неужели?

— Мы с Бобом созданы друг для друга.

«Бедный Боб», — подумала Айрин.

— Боб по-настоящему меня любит, — продолжала Николь, — не то что этот псих. Надеюсь, мы больше никогда не увидимся с ним. Подумать только… испортил наш последний вечер.

— Ты даже поговорить с Дональдом не хочешь?

— Вот еще! Нам не о чем разговаривать.

— Неужели не любопытно… ведь он ни с того ни с сего…

— Пусть убирается к черту!

Николь достала вечернее платье бледно-голубого цвета.

— Ты куда-то собираешься? — удивилась Айрин.

— Да. Мы с Бобом хотели немного потанцевать. Ты не хочешь присоединиться к нам?

— Нет.

— Забудь о Дональде. Должны же мы сегодня развлечься? — пожала плечами Николь.

— Конечно… Но мне что-то не хочется.

— Как знаешь!

Николь была очаровательна. По ее виду нельзя было догадаться о ее недавних слезах. В голубом платье, с ниткой жемчуга на шее, она выглядела как принцесса. К ней вернулось хорошее настроение, как происходило с ней всегда, когда Николь намечала новую жертву. Сейчас она снова нацелилась на Боба.

В дверь негромко постучали.

— Войдите, — произнесла Николь ангельским голоском. Она была во всеоружии.

— Извини… наверное, ты не захочешь, но… — смущенно пробормотал Боб, переминаясь с ноги на ногу.

— Ну что ты, дорогой… Как ты мог подумать?

При виде Николь на лице Боба появилась восторженная улыбка. «Как глупо выглядит влюбленный человек! — подумала Айрин. — Надеюсь, я не кажусь полной идиоткой».

Николь подкрасила губы, удовлетворенно вздохнула, взглянув в зеркало, и они ушли.

Боб ревновал Николь к каждому фонарному столбу. Его раздражало даже присутствие Айрин. А трехнедельный флирт Николь с Дональдом на борту парохода просто вывел Боба из себя, но он ничего не мог поделать. Боб постоянно угрюмо жаловался Айрин, что отправился с ними в круиз только в надежде уговорить Николь выйти за него замуж, и к концу поездки так надоел им, что все трое стали его избегать. Кто бы мог подумать, что все закончится подобным образом! Получилось так, что повезло только Бобу. Хотя, возможно, и Николь тоже. Айрин всегда казалось, что они подходят друг другу.

Николь и Айрин настолько непохожи, что с трудом верилось в то, что они сестры. Сколько Айрин себя помнила, это всегда вызывало у тех, с кем они знакомились, легкое удивление. У них не было ничего общего, за исключением, пожалуй, упрямства. Николь была любимицей матери, Айрин — отца. В детстве сестры едва выносили друг друга, но после развода родителей неожиданно сильно привязались друг к другу. Айрин была младше своей сестры на два года, но выглядела она настолько юной, что никто не дал бы ей девятнадцати лет.

Николь, напротив, казалась старше своих лет. В ее облике зрелость странно сочеталась с инфантильностью маленькой девочки. Она и в раннем детстве была очень женственной, а в последние пять лет, с тех пор как Николь исполнилось шестнадцать, она расцвела и превратилась в настоящую красавицу. Темные глаза, русые волосы, очень длинные и прямые, осветленные настолько, что казались почти белыми. Мягкие линии соблазнительной фигурки, радужная лукавая улыбка делали ее неотразимой. А вкрадчивые манеры в сочетании с капризами и вспышками раздражения, прихотливость ее меняющегося настроения действовали завораживающе на свиту бесчисленных поклонников, самым стойким из которых последний год был Боб Хэндл.

Айрин не была ни гадким утенком, ни дурнушкой — застенчивой и неуверенной в себе тенью старшей сестры. Но рядом с ослепительной Николь она тускнела и теряла свою привлекательность. Николь была типичной золотоволосой и загорелой калифорнийской красоткой. Глядя на нее, сразу же возникали ассоциации с солнечной Калифорнией, песчаными пляжами, океанскими волнами, серфингом, яхтами и красотками в бикини. Такими, как Николь. Она казалась олицетворением молодости, здоровья, беспечности и красоты. Материализованной мечтой любого американского мужчины. Айрин была ростом чуть ниже Николь и казалась хрупкой, но на самом деле крепче сестры и гораздо спортивнее. Она прекрасно плавала, играла в теннис, каталась на водных лыжах, увлекалась горными лыжами, а также была заядлым игроком в шахматы и бридж. Айрин была очень ловкой и изящной и в детстве напоминала хорошенького озорного мальчишку. Она и вела себя соответственно. Ни одна няня не могла с ней справиться, а мать от ее выходок теряла дар речи. В школе Айрин училась лучше всех в классе, но учителя с трудом подбирали слова, характеризуя родителям ее поведение. Ни одного хулигана в школе не пилили больше, чем ее. Айрин была настоящим чертенком.

Она дружила только с мальчишками, которые относились к ней без тени снисхождения. Айрин находила свою сестру и ее подруг несносными занудами и не желала общаться с ними, В подростковом возрасте она как-то притихла и замкнулась в себе. Развод родителей и разлука с отцом, которого Айрин обожала, очень повлияли на нее. Она стала чувствовать себя одинокой и постепенно по-новому привязалась к Николь. Девушки стали неразлучны. В глубине души Айрин догадывалась, что не она ищет поддержки у сестры, а именно Николь нуждается в ней. При всей кажущейся искушенности Николь была большим ребенком, чем она сама. Айрин не находила ничего интересного в общении со своими ровесниками, свиданиях, бесконечной болтовне с подружками и глупом кокетстве, которыми упивалась Николь. Айрин никогда не понимала, чем могут привлечь глупые мальчишки, которым крутила голову ее сестра. Они или двух слов от робости не могли сказать, или были до смешного самонадеянны. Для нее и те, и другие выглядели нелепо. Они были открытой книгой, которую неинтересно читать. Айрин ясно видела, как легко заставить их плясать под свою дудку, манипулировать ими как угодно. Достаточно лишь не разрушать иллюзий этих парней на собственный счет. Льстить на каждом шагу, причем так, чтобы в их глазах это выглядело, как будто она невольно выдает себя, свои чувства. То, что она хотела бы скрыть, но не смогла. Любой парень из ее приятелей в старших классах школы сразу таял и становился податливым как воск в ее руках. Айрин было с ними скучно. Она считала, что они простофили, которые не видят дальше своего носа. Сама она считала любовь выдумкой.

Николь, напротив, каждый раз, начиная очередной краткосрочный роман, будто заново появлялась на свет. Эти игры в любовь приводили ее в восторг, новизна чувств и ощущений ничуть не притуплялась. Со временем Айрин поняла, в чем дело. Ее сестра без конца любовалась собой, открывая в себе все новые грани. Николь любила испытывать свою власть, это опьяняло ее. Аудитория не имела значения, она служила лишь необходимым фоном. И только один человек не вписывался в эту привычную картину. Дональд Грэхем.

Все изменилось, когда в их жизни появился Дональд. Айрин с трудом верилось, что это произошло всего три недели назад. Их знакомство перевернуло в ней все, она впервые почувствовала, что теряет свою неуязвимость. Обычно Айрин уделяла мало внимания своей внешности, но в тот первый день на пароходе она долго и придирчиво изучала себя в зеркале. Фигура у нее была даже лучше, чем у Николь, более пропорциональная и изящная. Кожа не нежно-розовая, покрытая легким загаром, как у сестры, а необычного оттенка. Не смуглая, не оливковая, не желтоватая… Казалось, что ее лицо светилось изнутри мягким теплым светом, кожа выглядела очень нежной и почти прозрачной. Такое же лицо было у ее отца. Оно дышало умом и мягкой иронией.

Выражение карих глаз Айрин, окаймленных густыми темными ресницами, обычно было спокойным и насмешливым. Но стоило ей бросить острый взгляд на кого-нибудь из поклонников Николь, как те начинали нервничать, интуитивно чувствуя некую затаенную угрозу быть поднятыми на смех. Причем Айрин делала это так мягко и как бы невинно, что они совершенно терялись и не знали, как себя вести. Ее же это только забавляло. Живой и острый, как клинок, ее ум отпугивал пустых парней. Их просто парализовывало в ее присутствии. А Николь окрыляла даже самого тупоголового и заставляла его почувствовать себя суперменом.

Николь встревожилась бы не на шутку, если бы Айрин кем-то увлеклась. Особенно если бы этот кто-то принадлежал к ее собственному окружению. А круг этот был очень велик, потому что она считала само собой разумеющимся, что каждый, кто хотя бы раз улыбнулся ей в ответ, автоматически становился ее собственностью. Но младшая сестра ни разу еще не подала ей повода для беспокойства, и Николь терпела ее выходки, считая, что сестра еще не повзрослела. Она испытывала к Айрин снисхождение, хотя в то же время интуитивно чувствовала, что находит в ней опору. Эта двойственность и составляла суть их отношений.

Знакомство с Дональдом неожиданно осложнило существование сестер. Обе вдруг поняли, что в их жизни наступил переломный момент.

Все началось случайно. Перед посадкой на пароход Николь уронила сумочку, побежала за ней по трапу и, споткнувшись, упала, сильно ушибив ногу. Оказавшийся рядом молодой человек помог ей подняться и проводил ее в каюту. Туда же доставили чемоданы. Минуту спустя появилась Айрин. Николь, уже переставшая всхлипывать, исподтишка разглядывала незнакомца.

— С вами все в порядке? — вежливо спросил он.

— Да, спасибо. — Девушка оживилась. — Меня зовут Николь. А это Айрин, моя сестра.

— Очень приятно. Дональд Грэхем.

В нем была какая-то странная отрешенность. Он держался вежливо, но совершенно равнодушно. Айрин отметила, что у Дональда редкое для его возраста самообладание. Как выяснилось позже, ему было всего двадцать два года. И он не выглядел старше своих лет. Просто в манере поведения проглядывалась зрелость, даже мудрость. Айрин впервые видела молодого мужчину, в котором не было ничего от мальчишки. Она не знала, хорошо это или плохо. Позже она поняла, что это, скорее, грустно. Айрин почувствовала, какое огромное внутреннее напряжение стоит за кажущейся непринужденностью и невозмутимостью.

Дональд сразу же произвел впечатление на обеих сестер. На Николь главным образом своим равнодушием, которое показалось ей обидным и неестественным. Она тут же начала заигрывать с ним, выбрав правильную манеру поведения. Николь поняла, что своими обычными ужимками с этим молодым человеком ничего не добьется. Айрин молча наблюдала.

Николь договорилась со стюардом, чтобы их как бы случайно посадили в ресторане за одним столом. И попросила, чтобы ее и Айрин никогда не называли по фамилии. Объяснила она это тем, что хочет скрыться от одного преследующего их человека. А Айрин она сказала следующее:

— Не забывай, из какого скандала наша семья выпутывалась в течение многих лет. Дональд может не захотеть общаться с нами.

— Какое отношение к нему имеет развод наших родителей?.. И потом, прошло уже десять лет.

— С матерью до сих пор многие не здороваются, а Дональд из известной семьи.

Айрин его фамилия ничего не говорила, но Николь заявила, что Дональд принадлежит к богатой семье и может гордиться своей родословной, но предпочитает держаться в тени.

— Дональд не любит распространяться о себе и своей родне, так что не вздумай донимать его глупыми расспросами.

Айрин это показалось несколько странным, но она не задумывалась больше на эту тему. Просто приняла слова Николь как должное. Скорее всего, Дональд придумал предлог, чтобы не особенно о себе распространяться. Он был довольно замкнутым и скрытным молодым человеком. Спустя несколько дней Айрин сделала вывод, что Николь весьма преуспела в отношениях с Дональдом. Она была сама деликатность и доброта, мягко задавала вопросы, делая вид, что его ответы интересуют ее больше всего в жизни. Она слушала его, затаив дыхание и не сводя своих темных глаз с его лица. Дональд не мог остаться равнодушным к ее чарам.

Они стали неразлучны. Никки так вошла в роль, что даже в отсутствии Дональда продолжала придерживаться выбранной линии поведения. Но чувствовалось, что она увлеклась по-настоящему. Николь изменилась. Она стала неуверенной и даже робкой, что было ей прежде совершенно не свойственно. В чувствах Айрин царила такая путаница, что она перестала себя понимать, и только в середине поездки наступила хоть какая-то ясность.

В Греции Дональду захотелось побывать в горах, и Николь с Айрин решили составить ему компанию, прихватив с собой Боба. Обязанностью Айрин было отвлекать его и заполнять неловкие паузы, вызванные его угрюмым молчанием и трагическим выражением лица. У Боба был такой трогательно-нелепый вид, что Айрин с трудом сдерживала смех, изображая сочувствие.

От жары Николь слегка разомлела и заявила, что у нее нет сил идти дальше и она должна передохнуть. Боб с готовностью поддержал ее.

Дональд и Айрин продолжили прогулку вдвоем, обещав скоро вернуться. Они зашли довольно далеко, и оба сильно устали.

— Подниматься дальше не имеет смысла. Передохнем и пойдем обратно, — предложил Дональд.

Айрин посмотрела вниз на расстилавшийся у их ног пейзаж.

— Не кружится голова? — поинтересовался Дональд.

— Вот еще, — ухмыльнулась она, — в детстве мы и выше забирались. Я уже здесь была.

— Давно?

— Десять лет назад.

Айрин помрачнела. Они с Николь были в Греции в последнее лето… перед разводом родителей. Тогда казалось, что все в жизни так хорошо. Ей не хотелось вспоминать о возвращении домой и о том, что было дальше.

Айрин заметила, что Дональд внимательно наблюдает за ней. В последнее время она часто ловила на себе его пристальный взгляд. Айрин прямо посмотрела на него, и Дональд вдруг смутился. Он стал разглядывать открывшийся пейзаж, и его молчаливое восхищение передалось Айрин. Создавалось впечатление, что они находятся в воздухе, словно паря между небом и землей. Айрин все показалось вдруг призрачным. Все вокруг, кроме человека, который находился рядом.

Они посмотрели друг на друга, и Айрин поняла, что он чувствует то же самое — как будто у них выросли невидимые крылья. Это ощущение огромной силы и свободы было безудержным. Айрин не помнила, как долго длилось это состояние, но эта минута была самой счастливой в ее жизни. Именно с нее она начала отсчитывать время.

Было такое чувство, что это место ждало их очень давно. Они должны были прийти сюда вместе и одновременно почувствовать, что наконец-то нашли друг друга. Все было настолько естественно, будто и не могло быть иначе.

Айрин поняла, что ей это не померещилось. Дональд все это время также думал о ней и всем своим существом стремился к ней одной. Но оба прозрели только сейчас.

Она стояла, не в силах ни шевельнуться, ни сказать что-нибудь, хотя только что они всю дорогу болтали о пустяках. Им было так легко друг с другом. И в один миг все изменилось. Дональд шагнул к Айрин, и она не поняла, как случилось, что через несколько секунд они стояли обнявшись и целовались, забыв обо всем на свете. Эго было похоже на сказку.

— Айрин!.. Вы здесь?.. Отзовись! — раздался голос Николь.

Айрин вздрогнула и поспешно отстранилась от Дональда. Появился улыбающийся Боб, держа Николь за руку.

— Мы решили вас догнать, — сказала она, — скучно сидеть внизу.

— Извините, нам пришлось задержаться. Ветер…

Самообладание впервые изменило Дональду. Он избегал смотреть на Николь и говорил медленно, тщательно выбирая слова. Ее это не смутило. Николь как ни в чем не бывало обняла его и поцеловала в щеку. Но когда она взглянула на сестру, то внезапно насторожилась. Айрин сразу это почувствовала. Как она могла забыть о Николь?

Боб предложил вернуться на пароход. Приближалось обеденное время. Айрин хотелось скорее прилечь. Ужасно болела голова, и она чувствовала, что сейчас не сможет проглотить ни кусочка. Она краем глаза заметила, что лицо Дональда было неестественно бледным. Ясность ушла. Все снова смешалось.

Обратно вернулись под трескотню Николь, которая время от времени подозрительно поглядывала на Айрин и Дональда. Они были явно на себя не похожи. Николь старалась скрыть свою нервозность под наигранной беспечностью.

Айрин не пошла в ресторан и осталась в номере. У нее так колотилось сердце, что было трудно дышать. Произошло нечто такое, что вышибло у нее почву из-под ног. Айрин пыталась разобраться во всем, но чувствовала себя обессиленной.

Конечно, Николь не способна на глубокие чувства. По крайней мере так было раньше. Но она изменилась. Дональд для Николь был не просто очередным развлечением. Айрин теперь понимала, что Дональд вовсе не был увлечен ее сестрой. Ему нравилось проводить время в ее обществе и только. Айрин ни разу не видела в его поведении и намека на какие-то чувства к Николь. Была просто вежливая симпатия.

То, что произошло сегодня, невероятно для такого сдержанного человека, как Дональд, который никогда не действовал под влиянием минуты. Без сомнений, это было настоящее чувство. Но их положение было настолько двусмысленным, что Айрин совершенно растерялась, чего никогда не случалось с ней раньше.

Пришла Николь. Она была подавлена.

— Айрин, вы с Дональдом не поссорились?

— Нет… а что случилось?

— Он не пришел обедать. А когда я заглянула к нему, притворился, что очень устал. Но я не идиотка. Он просто хочет отделаться от меня. Со мной еще никто так не поступал… Просто не могу поверить. Другой бы на его месте…

— Ты его любишь? — спросила вдруг Айрин.

— Он самый интересный мужчина из всех, кого я знаю. И мы прекрасно смотримся в паре, разве нет?

— И это все? — Айрин облегченно вздохнула.

— Он не похож на других… Знаешь, я его совсем не понимаю. Я жду от Дональда одних слов, а он говорит другие. Меня это выводит из равновесия. Мне кажется, он должен сделать одно, а он делает все наоборот. Я не знаю, чего от него ожидать. Не понимаю, почему он смеется или сердится… Честно говоря, я с ним чувствую себя не в своей тарелке.

— Понятно. Но ты ему нравишься?

— Думаю, да… Вообще-то, со мной такое первый раз. Иногда он смотрит на меня снисходительно, как на слабоумного ребенка, а иногда я чувствую, что его тянет ко мне. Но он никогда не раскрывается по-настоящему, понимаешь?.. Надел эту вежливую обезличенную маску и не желает ее снимать.

«Не желал до сегодняшнего дня», — мысленно поправила сестру Айрин. Ей стало жалко Николь. Конечно, такие парни, как Боб, безнадежно предсказуемы. Самой Айрин всегда было с ними скучно. Может быть, только кажущаяся незаурядность и привлекла ее в Дональде? Ведь она его совершенно не знает. Они даже ни разу не поговорили откровенно ни на одну тему. Может быть, она обманывает себя? Это просто влечение и ничего больше.

Но что-то подсказывало Айрин, что она должна доверять своим чувствам. Она вспоминала его растерянный взгляд. Сегодня обнажилась часть его души… Айрин почувствовала, что сойдет с ума, если не поговорит с ним. Она встала.

— Куда ты? — удивилась Николь.

— Прогуляться.

Она нашла Дональда на палубе сидящим в шезлонге. Он посмотрел на нее спокойно и грустно.

— Я должен перед тобой извиниться. Не знаю, что на меня нашло.

Айрин изо всех сил постаралась сохранить спокойное выражение лица. Она была разочарована. Ее сердце остановилось.

— Да… конечно.

Айрин повернулась и медленно побрела в другую сторону.

— Айрин! — Он догнал ее, взял за плечи и развернул лицом к себе. — Не знаю, что со мной происходит. Действительно, не знаю… Но ты кажешься мне какой-то нереальной, как будто я придумал тебя. Каждый день я просыпаюсь с мыслью, что больше не увижу тебя. Меня охватывает страх… Я бегу в ресторан, чтобы убедиться, что ты существуешь, что мне это не приснилось… Я схожу с ума.

Выражение его лица поразило Айрин. Перед ней стоял другой человек, способный на сильные чувства. Темно-серые глаза, обычно холодные и непроницаемые, сияли. Но в них пряталась какая-то затаенная боль.

— А как во все это вписывается Николь? — тихо спросила Айрин.

Дональд закрыл глаза.

— Мне нравится твоя сестра… но ее трудно воспринимать всерьез.

— Ты уже сказал ей об этом?

Айрин вдруг стало обидно. Она любила сестру такой, какая она есть, но видела ее насквозь. От слов Дональда ей стало не по себе.

— Я непростительно вел себя, но Николь ко всему относится легко… Это был просто легкий флирт.

На это возразить было нечего. Все именно так и выглядело. Но Айрин почему-то чувствовала, что сейчас понимает его еще меньше.

— Разве я похож на человека, который мог бы полюбить капризного ребенка?

— А я думала, ты меня считаешь ребенком, — улыбнулась Айрин.

— Немного… Но слишком изобретательным для своего возраста.

Они расхохотались. Айрин снова ощутила необыкновенную легкость. Между ними рухнул какой-то невидимый барьер.

Им захотелось покинуть пароход, они спустились по трапу и побрели вдоль берега. Теперь они свободно говорили обо всем. Дональд начал рассказывать о себе. Он изучал банковское дело и месяц назад получил диплом по финансовому праву. Он рассказал ей об учебе в Гарварде. Казалось, годы, проведенные в университете, были самыми счастливыми в его жизни.

Айрин заметила одну странность. Дональд избегал говорить о своей семье и особенно о детстве. Когда она спросила об этом, его лицо застыло и в глазах появилось выражение безнадежной тоски. Айрин решила, что он пережил какую-то трагедию, иначе не объяснишь столь болезненную реакцию. И она переменила тему. Айрин тоже не хотела касаться некоторых моментов своей жизни. Воспоминания об отце, которого она не видела с тех пор, как ей исполнилось четырнадцать лет, способны были довести ее до слез. Чувство уверенности, казалось, ушло безвозвратно вместе с ним, надолго лишив Айрин покоя и душевного равновесия.

Время пролетело незаметно. Стемнело. Но Айрин и Дональд были поглощены друг другом. Она спохватилась первой:

— Нам давно пора ужинать.

— Кажется, у меня тоже появился аппетит, — засмеялся Дональд.

Айрин вспомнила, что оба они сегодня даже не обедали, и удивилась, что они только сейчас вспомнили о еде.

— Через несколько дней закончится круиз. Тогда у нас будет сколько угодно времени. А пока… — Дональд не закончил фразу.

— Не продолжай. Нам лучше держаться по-прежнему. Когда мы вернемся домой, я поговорю с Николь. Но ты тоже…

— Да, я знаю. Но между нами не было ничего серьезного.

— А что ты думаешь о нас с тобой? — спросила Айрин.

Дональд обнял ее и нежно поцеловал в губы. Айрин мягко отстранилась, нагнулась и, зачерпнув в ладонь воды, брызнула на него.

— Теперь ты не сомневаешься в моей реальности?

— Сомневаюсь, — засмеялся Дональд и собирался ответить ей тем же, но Айрин молниеносно скинула с себя легкое платье и, оставшись в купальнике, бросилась в воду.

Дональд последовал ее примеру, но Айрин была прекрасной пловчихой, и Дональд выбился из сил, пока догнал ее. Они медленно поплыли на спине, взявшись за руки.

На небе уже появились звезды. Айрин показалось, что они так близко, что можно протянуть руку и схватить самую яркую.

— Знаешь, что мне чаще всего снилось в детстве?.. Я катаюсь на луне на качелях, — тихо сказал Дональд, и, повернув голову, Айрин разглядела у него на лице счастливую улыбку.

Впоследствии, вспоминая этот момент, Айрин думала, что все могло сложиться иначе, будь она чуть наблюдательнее. Сейчас на фоне темного неба в неясном свете огней с парохода его глаза поразили Айрин. Их выражение, взгляд из-под полуопущенных век — все было до боли знакомым. Эти глаза она уже видела. Но где, когда… не могла вспомнить. И освещение было таким же.

Дональд улыбнулся… И улыбка тоже была знакомой. Просто невероятно. Они не встречались раньше, но Дональд ей кого-то очень напоминал. И само выражение его лица, одновременно сдержанное и страстное. Может быть, она его видела во сне? Айрин выбросила эту нелепую мысль из головы. Наверно, ей просто померещилось.

Прощаясь на берегу, Айрин поцеловала его в щеку и убежала. Слишком много впечатлений для одного дня.

У дверей каюты Айрин увидела Боба. Он был сильно навеселе.

— Боб, где Николь?

— Со своим дружком, где же еще? — заплетающимся языком сказал Боб.

— О ком ты говоришь? — Айрин была в недоумении.

— Ясное дело, о ком. Все этот Дональд…

— Давно ее нет? — Теперь уже девушка не на шутку встревожилась.

— Несколько часов.

Он закрыл лицо руками, и Айрин подумала, что в таком состоянии Боб может что-нибудь натворить и лучше присмотреть за ним.

— Пойдем выпьем чаю, — предложила она.

— Кофе.

— Как хочешь.

Они зашли в каюту и сразу обратили внимание на разбросанные повсюду вещи Николь.

— Да, похоже, она куда-то собиралась. Но куда? Ты ее видел? — Айрин ничего не понимала.

Боб рухнул в кресло. Айрин испугалась, что он сейчас заплачет пьяными слезами. Она вызвала стюарда и попросила принести две чашки крепкого кофе. Через несколько минут тот вернулся с подносом.

— Ваша сестра, мисс Лоу, оставила записку, — сказал стюард, поставив чашки на стол.

Он протянул ей свернутый пополам листок бумаги. Николь написала всего несколько слов: «Не жди. Целую. До утра».

Айрин поблагодарила и отпустила стюарда. Боб впился взглядом в записку, и ей пришлось ознакомить его с ее содержанием.

— Скорее, похоже на телеграмму, — угрюмо пробормотал он. Затем начал старую песню: — Сегодня в горах было так хорошо… Мне казалось, она наконец поняла, что ей нужен я, а не этот хлыщ… Что она в нем нашла? Айрин, я не хочу жить.

— Не хочешь — не надо. Кто тебя заставляет?

— Как это? — От неожиданности он вытаращил глаза.

— Спой ей серенаду, а потом застрелись.

Боб начал истерически смеяться и плакать одновременно, но Айрин подсунула ему вторую чашку кофе, и очень скоро он успокоился.

— Боб, ты поступаешь глупо, бегая за Николь. Так она потеряет к тебе всякий интерес, — сказала Айрин, когда ее собеседник пришел в нормальное состояние.

— Если уже не потеряла.

— Вот туг ты ошибаешься. Николь в тебе слишком уверена. Твои верность и преданность приедаются. А если она почувствует, что может тебя потерять… Кто знает, как она поступит. Смени тактику.

— Значит, я должен избегать ее?

— Не так прямолинейно… Просто не надо так явно демонстрировать ей, что для тебя не существует на свете других женщин. Потому что Николь может показаться, что ты не существуешь для них… И ты многое потеряешь в ее глазах.

— Может, ты и права.

Впервые за много дней на лице Боба появилась широкая улыбка. Он явно начал приходить в себя.

Утром Айрин разбудила Николь.

— Уже половина двенадцатого. Во сколько вчера ты легла?

— Не помню… Кажется, поздно, — пробормотала Айрин. — А где ты была всю ночь?

— Я здорово повеселилась. Встретила подружек по колледжу, они тоже путешествуют, только на другом пароходе…

— И что?

— Мы отправились в ночной клуб. Синди познакомила меня со своим братом. Клайд просто прелесть. Знаешь, я искала Дональда повсюду, но он куда-то исчез. И я поехала одна. Но не жалею. Мы с Клайдом танцевали всю ночь. Он привез меня обратно.

Айрин почувствовала облегчение. Значит, Николь все-таки не влюблена в Дональда, раз так быстро утешилась с другим. Настроение сразу поднялось. Айрин всю ночь мучило то странное, мимолетное воспоминание о чем-то или о ком-то, которое охватило ее накануне при виде Дональда на фоне звездного неба и горящих огней парохода. Во сне она отчетливо видела лицо, которое было бесконечно знакомым и близким. Но, проснувшись, не могла вспомнить, чье оно.

Айрин и Николь решили до обеда посидеть на палубе и позагорать. Дональда нигде не было видно. Боб тоже не показывался.

Сестры смотрелись прекрасно, обе в черных купальниках. Белокурая, яркая, как бабочка, Николь и тоненькая, с копной золотисто-каштановых кудрей Айрин. На солнце у нее на носу выступили веснушки, которые оживляли задорное личико еще больше и придавали ему особую пикантность.

Вскоре на палубе появился Боб с какой-то девушкой. Он быстро кивнул им гордо и величественно проплыл мимо. Айрин вспомнила их вчерашнюю беседу и чуть не поперхнулась от смеха. Ей и в голову не приходило, что Боб вздумает последовать ее совету. Айрин просто хотела его немного отвлечь от мрачных мыслей.

Николь при виде этой парочки с силой сжала ручки кресла. Айрин тут же поняла, что Боб добился своего.

— Я вижу, он не скучает, — прошипела Николь.

— А что бы ты предпочла? Увидеть, как он явится однажды и спросит, молилась ли ты на ночь?

— Ну, Бобу далеко до Отелло, — улыбнулась Николь.

— Ты и так испортила ему поездку. Пусть хоть напоследок немного развеется, — пожала плечами Айрин.

— Какая чушь! Он поехал только ради меня.

— Это пошло Бобу на пользу, — пробормотала Айрин.

— Что ты имеешь в виду? — взвилась Николь.

— Вкус у него явно улучшился.

— Ну, это мы еще посмотрим!

Разъяренная Николь угрюмо замолчала и стала преследовать взглядом Боба и его подружку.

За обедом Николь невинным голоском расспрашивала Боба о его знакомой. Но он твердо гнул свою линию и делал вид, что увлекся этой девицей. У него был нарочито веселый вид, что просто взбесило Николь. Боб быстро поел и убежал, выразительно подмигнув своей подружке, сидящей за соседним столиком. Та ушла следом за ним. Николь была сражена.

Дональд опоздал к обеду. Он держался, как обычно, сдержанно, но при виде Айрин щеки его порозовели. Коварство одного поклонника и рассеянный вид другого не способствовали улучшению настроения Николь. Она чувствовала, что Дональд отдаляется от нее. И произошло это вчера утром. Поездка в горы была началом конца их отношений. Что произошло, Николь не могла понять.

Она вспомнила, как изменились в лице Дональд и Айрин, когда она догнала их в горах… А после обеда она искала Дональда и не нашла. Потом вспомнила, что не было нигде и Айрин. Неужели… Николь перевела взгляд с одного на другого, и у нее открылись глаза. Все ясно.

Она сидела, оторопев. Сестра, к которой она всегда относилась как к своей тени, увела у нее Дональда. Мужчину, который был единственным, кто что-либо для нее значил. Может, это и не любовь, но Николь больше, чем когда-либо, была увлечена всерьез. И ей предпочли сестру… Айрин, которую все ее знакомые знали даже не по имени, а как сестру Николь.

Николь присмотрелась к ней. Она впервые заметила, что та очень привлекательна. Пожалуй, даже… У Николь сжалось сердце. Она почувствовала, что теряет почву под ногами.

Николь постаралась взять себя в руки и оставшееся время вела себя естественно. А накануне возвращения в порт приняла решение. Она попросила стюарда и официанта, обслуживающих их столик, в присутствии Дональда обращаться к ней и сестре по фамилии.

— Но вы же запретили, — возразил официант.

— Теперь можно, — улыбнулась Николь.

Она преподнесет им обоим сюрприз. Дональд и Айрин никогда не будут вместе. Раз он не достался ей, несмотря на все ее старания, Айрин тоже его не получит.

Мысленно Айрин перебирала все события этой поездки, приятные и не очень. Николь и Боб, помирившись, ушли танцевать. Они легко забыли о размолвке. А она не могла понять, что произошло с Дональдом. Почему он так странно повел себя и обвинил их с Николь в каком-то заговоре…

Горячность, с которой Николь отрицала, что ей что-то известно, показалась Айрин фальшивой. Наверно, Николь и Дональд поссорились в ее отсутствии или Николь попыталась ему отомстить за то, что он пренебрег ею. Это более вероятно. Николь могла простить все что угодно, только не равнодушие к своей особе.

Айрин решила дождаться сестру и все выяснить.

Николь появилась около полуночи. Она слегка опьянела, выпив коктейль и немного шампанского, и пребывала в возбужденном состоянии.

— Я заглянула только переодеться, — заявила Николь.

— А куда ты собралась?

— В каюту Боба. Знаешь, он просто прелесть!

— Не сомневаюсь. Но мне казалось, что он тебе надоел.

— Я взглянула на него новыми глазами. Сегодня столько девиц пялили на него глаза… Я почувствовала гордость оттого, что Боб принадлежит мне. Он такой красивый. Многие хотели бы быть на моем месте сейчас.

Боб действительно был хорош собой. Но его мелодраматические манеры портили впечатление. На взгляд Айрин, Бобу всегда не хватало самоиронии, но из окружения Николь он выделялся хотя бы тем, что не был законченным идиотом или самодовольным болваном. Может быть, все к лучшему. Николь надела купальный халат и распустила волосы.

— Как я выгляжу? — спросила она.

— С каких это пор ты в себе сомневаешься? — удивилась Айрин.

— Просто мы с Бобом так давно не были вместе… Я хочу свести его с ума.

— Да он уже давно свихнулся.

— Для меня этого недостаточно, — заявила Николь, — он будет полностью в моей власти.

«Сейчас с ней разговаривать бесполезно», — подумала Айрин. Но Николь сама затронула волнующую ее тему:

— Да… насчет Дональда. Я хотела предупредить тебя с самого начала, но…

— О чем ты говоришь? — насторожилась Айрин.

— Тебе не все известно… О той истории с отцом.

— При чем здесь отец?

— Видишь ли, как только я услышала фамилию Дональда, — продолжала невинным тоном Николь, — я просто растерялась. Не знала, говорить тебе или нет… Боялась испортить поездку. Да и Дональд мне понравился, он такой милый. Я решила, что прошлое можно похоронить. Разве сейчас это имеет значение?

— Какое прошлое? — Айрин ничего не понимала.

— Дональд сын той женщины… с которой у нашего отца был роман. Ты была слишком маленькой, и мама не хотела, чтобы ты знала ее имя. Но я знала. Наши родители развелись из-за нее. Мать Дональда известная актриса, может, помнишь…

Айрин застыла на месте. То видение, которое мелькнуло и исчезло в ночи. Все мгновенно встало на свои места. Синтия Грэхем. Она была ее любимой актрисой в детстве. Айрин особенно любила один фильм с ее участием и знала его наизусть.

— Кто бы мог подумать, что мы окажемся на одном пароходе… Через столько лет… Я не хотела, чтобы Дональд знал, кто мы такие. Для него это особенно неприятно.

— Почему?

— Его отец тогда покончил с собой… Из-за этой истории… Он, наверное, очень любил свою жену. Видишь, как все запуталось…

— Да… я поняла.

Айрин сидела совершенно потрясенная, уставившись в одну точку. В детстве Айрин слышала обрывки этой истории, но не знала никаких подробностей. И имени той женщины. Значит, Синтия Грэхем…

— Ты не злишься, что я сразу тебе не рассказала?.. Просто я обещала маме… Но мы уже давно не дети.

— Нет… это не имеет значения.

Айрин машинально произнесла слова, ничего не чувствуя. Она смутно помнила, как Николь чмокнула ее в щеку, что-то сказала на прощание и ушла, захлопнув дверь каюты.

Всплыла одна сцена из ее любимого фильма. Синтия Грэхем уплывала в лодке от убийцы, преследовавшего ее. Убийцей был ее брат, которого играл известный актер. Он догнал ее и выстрелил. Крупным планом на фоне ночного неба, моря и света луны всплыло лицо Синтии. Оно выражало одновременно столько оттенков чувств, что его невозможно было ни описать, ни забыть. Эта сцена потрясла Айрин. Лицо Синтии Грэхем, мягкое и решительное, суровое и нежное, умное и безрассудное, было для маленькой Айрин самым прекрасным в мире. Она была влюблена в Синтию и без конца смотрела фильмы с ее участием. Однажды Айрин побывала в театре на ее спектакле, и впечатление было еще сильнее. Но после той скандальной истории вот уже десять лет о ней ничего не слышно.

Значит, это она была причиной развода родителей Николь и Айрин. И самоубийства своего мужа. Айрин чувствовала, что понимает своего отца. Из-за этой женщины можно сойти с ума.

Айрин полюбила сына Синтии… Это казалось невероятным. Вот почему тогда, когда они плавали вечером, столько воспоминаний шевельнулось в подсознании. Прошло десять лет, и Айрин почти забыла свою детскую влюбленность в Синтию. Как же Дональд на нее похож!.. Это просто чудо, что они встретились.

Айрин не спала всю ночь. Завтра они будут дома. Значит, Дональд считает, что она все знала и молчала. Что бы она ни говорила, он ей не поверит. Айрин вдруг поняла, что Дональд ненавидит ее отца. А теперь и ее тоже. Прошлое для него реальнее настоящего. От мысли, что они могут расстаться, потерять друг друга навсегда, ей стало так страшно, как никогда в жизни. Она не допустит, за свою любовь надо бороться.

Утром Айрин подошла к каюте Дональда и постучалась. Дверь была открыта.

— Айрин, нам больше не о чем говорить. — Дональд даже не взглянул на нее.

— Ты не веришь, что я ничего не знала?

— Не считай меня полным идиотом.

— Тогда не давай мне оснований так думать.

— Мне всё равно, что ты обо мне думаешь. С меня достаточно всей вашей семейки. К тебе это тоже относится.

— Ты сказал «всей»?

— Твоя мать знает, что я имею в виду. Спроси у нее.

— Мама? — Айрин потеряла дар речи.

Теперь она совсем ничего не понимала.

2

Дональд проснулся, снова чувствуя себя обессиленным. Вчера он вернулся домой из круиза. Надеялся отдохнуть после выпускных экзаменов и приятно провести время. А вышло наоборот. Он разучился отдыхать, наслаждаться болтовней и приятным обществом. И начисто разучился радоваться. Ощущение бесконечной тоски и боли, казалось, вошло в плоть и кровь, стало воздухом, которым он дышал. А теперь он снова окунулся в этот кошмар.

Прошло много времени — почти десять лет. Но для Дональда время остановилось. Он как-то сразу постарел, не успев повзрослеть. Иногда Дональд испытывал легкое удивление и замешательство, глядя на свое отражение в зеркале. Он видел перед собой молодого человека. Красивого блондина с большими серыми глазами на выразительном умном лице. Традиционный облик салонного красавца. Но самое удивительное, что он не казался таковым. Ни одной оригинальной черты, но все в нем было необычным. Это невозможно было объяснить, но ощущение новизны при общении с ним не притуплялось. Возникало чувство полноты и гармонии, которое не соответствовало его внутреннему состоянию.

Дональду казалось странным, что он выглядит нормальным молодым человеком. Его жизнь будто оборвалась в двенадцать лет и дальше протекала в каком-то другом измерении. Он не хотел вспоминать о том, что случилось тогда, запретил себе думать об этом. Прошлое возвращалось только во сне, когда Дональду случалось выпить лишнего или забыть принять на ночь снотворное. Утром он ничего не помнил. Но эта проклятая поездка столкнула Дональда с прошлым лицом к лицу. Все снова вернулось, но уже наяву.

Зазвонил телефон. Дональд неохотно взял трубку.

— Привет, милый. Я тебя не разбудила?

Это была Нэнси. За три недели он успел забыть о ее существовании.

— Извини, я поздно приехал и вчера не стал…

— Конечно, я все понимаю.

Нэнси всегда его понимала. Она не задавала глупых вопросов и вообще не была любопытной, и Дональда это устраивало. Возможно, это и было причиной того, что они уже полгода вместе. Обычно связи у него были кратковременными. Но Нэнси удалось частично заполнить пустоту в его душе, и он привязался к ней.

Вспомнив беспокойную, тяжелую ночь, Дональду вдруг захотелось увидеть Нэнси, обнять ее, ощутить близость и участие неравнодушного к нему человека.

— Я соскучился по тебе. Может быть…

— Уже еду. — Она положила трубку.

Через полчаса Нэнси вошла в квартиру с охапкой цветов.

— Надо здесь все немного оживить, — заявила она, — когда ты один, вокруг так мрачно.

— Зато с твоим появлением все изменяется. — Дональд прижал ее к себе.

— Знаешь, по-моему ты зря оделся, — пробормотала Нэнси, целуя его.

— Я тоже так думаю…

Через некоторое время, лежа в объятиях Нэнси, Дональд почувствовал, что видения, тупые страхи, тревожные мысли исчезли. Все снова вошло в обычную колею. Но ощущение пустоты никуда не ушло. Он вдруг почувствовал озноб.

— Расскажи мне о круизе.

Об этом Дональду меньше всего хотелось говорить. Он закрыл глаза и вспомнил лучистые, искрящиеся смехом глаза другой девушки. И ее же полный отчаяния прощальный взгляд. «И когда я перестану думать о ней?» — разозлился Дональд. Айрин больше нет. Той Айрин, которую он чуть не полюбил. А дочь Дэниела Лоу он совсем не знает, да и не хочет знать.

— Дональд, о чем ты думаешь? — спросила Нэнси, обиженно глядя на него. — Ты где-то витаешь, может быть, еще в Средиземном море?

— Это был призрак… я его прогнал.

— Надолго? — улыбнулась Нэнси.

— Навсегда.

На следующий день, сидя в офисе и просматривая бумаги, Дональд вспомнил спокойный и приятный день, проведенный с Нэнси. Ночью она прошептала: «Я люблю тебя». И засияла каким-то внутренним светом, которого Дональд не видел раньше. Она никогда до этого не говорила, что любит его. Дональд чувствовал себя виноватым, потому что не мог сказать ей того же. Но ему ни с кем не было так хорошо, как с Нэнси. Он больше не чувствовал себя одиноким. Может быть, они… Прежде он не заглядывал в будущее, но теперь ему захотелось какой-то определенности. Дональд не осознавал, чего вдруг испугался, но надеялся, что сможет убежать от самого себя. Ведь покой, который приходил вместе с Нэнси в его жизнь, подобен летаргическому сну. Его уже ничто не потревожит.

Подойдя к окну и разглядывая прохожих, Дональд вдруг почувствовал, как болезненно сжалось сердце. Ее фигура, пышные волосы, ее походка… Эго было похоже на наваждение. Неужели… Нет, это не Айрин Лоу. Он облегченно вздохнул. Но какое сходство… Никогда ему от нее не избавиться. И как его угораздило влюбиться в дочь этого человека?

На секунду всплыло давнее, глубоко запрятанное воспоминание. Лицо отца за минуту до смерти. Отца, который был бы жив, если бы не Дэниел Лоу. Дональд не мог бы оскорбить отца больнее, уничтожить его, растоптать, чем связавшись с дочерью этого человека. Отец, такой энергичный и жизнелюбивый, захотел умереть. Его лицо перед смертью было неузнаваемым и напоминало нелепую карнавальную маску на карнавале: «Как глупо… ведь я ее всегда… всегда…» И закрыл глаза.

Все было ясно без слов. Дональд никогда не видел отца таким сломленным и несчастным. Перемена была столь страшной, что Дональд не мог поверить, что это один и тот же человек.

Отец был самым жизнерадостным, веселым и обаятельным человеком на земле. Так думал Дональд. Ему казалось, что он впитал все самые сочные, яркие и радостные краски жизни. Дональд был счастлив, просто находясь с ним рядом, наблюдая за ним, слушая его теплый голос. Столько чувств переполняло его тогда, что Дональд, будучи ребенком, боялся разрыва сердца. Счастье было безграничным воздушным потоком, из которого можно было черпать по капле, не спеша, наслаждаясь каждым мигом, иногда боясь задохнуться.

Мама была богиней в его мирке. Сильная и мягкая, спокойная и сдержанная, она была для мальчика всем. Самым прекрасным существом, которое только можно себе представить. Дональд подрастал, и его представления материализовывались, становясь все более конкретными. А самоубийство отца внесло последнюю деталь, которая завершила картину. Родители не были счастливы, к тому времени уже не были. Отец, казалось, играл роль любимого и влюбленного мужа, не всегда успешно, но временами убедительно. Ему не везло, карьера не складывалась, а с возрастом он зарабатывал на телевидении все меньше и меньше.

Мама была с ним вежлива и терпелива. Но она не утруждала себя тем, чтобы подбодрить и поддержать мужа. Она просто потеряла к нему всякий интерес. Когда Дональд стал замечать ее замаскированное презрение к отцу, у него сжалось сердце от боли и обиды. Мать была постоянно занята — она уже стала суперзвездой театра и кино. А отец проводил с Дональдом все больше и больше времени, изо всех сил стараясь поддержать иллюзию счастливой семейной жизни. Когда они гуляли вместе, катались на машине, ходили в кино и на бейсбол, который оба очень любили, веселая улыбка ни на секунду не покидала его лицо, но в глазах застыла боль.

Дональд чувствовал, что отец безумно одинок. Мать не любит его, потому что он неудачник. Но разве это его вина, ведь отец старался изо всех сил… Однажды отец разоткровенничался перед мальчиком, и волна неприязни к матери охватила Дональда. Оказывается, она прославилась благодаря родственным связям отца. Она воспользовалась отцом для своих целей, а потом потеряла к нему интерес. Мать никогда его не любила. Она добилась своего, и теперь отец ей больше не нужен.

Дональд стал прозревать, что и он сам не нужен матери. Она занята только собой и своими делами. А отец так ее любил! Он часто говорил об этом Дональду и выглядел при этом таким жалким и несчастным.

Дональд держался с матерью по-прежнему, ничем не выдавал, что его отношение к ней изменилось, хотя считал, что она просто уничтожает отца, заживо хоронит его. Она умела без громких слов и выразительных жестов заставить того почувствовать себя ничтожеством, пустым местом. На отца было больно смотреть в такие минуты. Он как-то весь съеживался, словно боясь занять на земле слишком много места.

У Дональда появилась болезненная привязанность к отцу. Он страдал за него сильнее, чем за самого себя. И росла глубокая ненависть к матери. Оба чувства были настолько сильными, что разрывали Дональда на части. В таком состоянии он прожил полгода и не понимал, почему мать не догадывается об этом. В ее обращении с ним было столько любви, что иногда Дональд терялся. Но он говорил себе, что она гениальная актриса, ее ведь трижды выдвигали на «Оскара». Но его ей не обмануть.

Через некоторое время Дональд стал понимать, что родители что-то от него скрывают. Мать неожиданно отослала его в Пенсильванию, к своим дедушке и бабушке. Они прятали от Дональда газеты и не включали телевизор. Улучив момент, он перехватил газеты. Светская хроника пестрела заголовками: «Скандал сезона», «Синтия Грэхем и ее новое амплуа», «Личная жизнь кинозвезды», «Любовник Синтии Грэхем», «Дэниел Лоу влюбился в кинозвезду и вызвал ответное чувство»…

У матери есть любовник… Дональд онемел. Какая-то часть его души продолжала надеяться, что все это грязные сплетни, что мама любит его и отца. Стоя в гостиной чужого дома с пачкой газет в руке, он вдруг понял, что больше нельзя обманывать себя.

Мать была чудовищем. Красивым, талантливым монстром. Она разрушала все и всех, кто любит ее. Как сейчас отец… Дональд вдруг осознал, что должен быть с ним. Он выбежал из дома и помчался на вокзал.

Дональд искал отца повсюду, пока не услышал стон в глубине сада. Отец лежал в луже крови, сжимая в руке пистолет.

Отца не стало, но для Дональда умерла и мать. Он свыкся с этой мыслью. Мать пыталась что-то объяснить ему, но все было бессмысленно. Он поступил в частную школу и ушел из дома. Больше Дональд ее не видел. Она уехала и будто растворилась в огромном мире.

Но имя ее любовника он не забыл. Дэниел Лоу. Сам не зная зачем, Дональд стал собирать сведения об этом человеке. Глава крупной юридической фирмы, Лоу занимался корпоративным правом. Он был женат на дочери миллионера. Дональд решил, что это был брак по расчету. Тесть способствовал карьере Дэниела Лоу. Но, может быть, тут он и ошибался. Дональд разок видел миссис Лоу. Изумительно красивая женщина. «Николь очень похожа на нее», — подумал он, когда узнал на пароходе, кто она такая.

Трудно поверить, что такой женщине можно изменить. Но, возможно, она так же беспросветно глупа, как и ее старшая дочь.

Николь поначалу привлекла Дональда своим ярким «оперением», но вскоре он так устал от нее, что не знал, как выйти из сложившейся ситуации. Еще хорошо, что она так благодушна. Ему попадались мстительные и злопамятные женщины, которые не выносили, когда ими пренебрегают. Дональд знал, что у Лоу две дочери, из них одна младше его на год, а другая на три. Но он никогда не задумывался о них. Он знал, что они после развода живут с матерью, а их отец покинул страну и куда-то исчез. Иногда Дональд задумывался о том, что могло с ним произойти. С его матерью и Дэниелом Лоу.

Встретив девушек на пароходе, Дональд ничего не заподозрил. Да и как он мог сделать это, не зная их подлинной фамилии? Услышав, как официант назвал Николь «мисс Лоу», Дональд потерял дар речи. Все мгновенно сложилось в его голове.

Всплыла любопытная деталь. Сестер ни разу не назвали по фамилии в его присутствии. Это более чем странно. Вывод только один: они заранее договорились, прекрасно зная, кто он. Дональд был потрясен.

Впервые он встретил девушку, которая затронула его чувства так сильно и глубоко, и кем она оказалась?.. Дочерью любовника его матери. Эта семья, видно, проклятье для него и его отца.

Зачем Айрин появилась в его жизни? Дональд думал, что уже все забыл, а она снова заставила его страдать. Теперь, думая об Айрин, он мгновенно вспомнил белое лицо отца с запекшимися губами. И это воспоминание перечеркивало его нежные чувства к Айрин в зародыше.

Год назад Дональд случайно узнал одну вещь. Небольшую, но очень важную деталь этой истории.

Он встречался с симпатичной девушкой Милли Роджерс, которая была немного старше его. Милли работала младшим редактором в «Лос-Анджелес ньюс». Как-то она заметила:

— Знаешь, я выполняла одно поручение и случайно наткнулась на одну старую заметку…

— Какую? — спросил Дональд.

Милли молча протянула ему газету и указала на заголовок «Сыскное агентство Уиллогби. Банкротство».

— Скандальный список его клиентов, в котором полно голливудских звезд, — пояснила она.

Одно имя бросилось Дональду в глаза. Бэрил Лоу — бракоразводный процесс. Уиллогби был тем самым детективом, который выследил и сфотографировал мать и ее любовника. Значит, его наняла миссис Лоу.

В этом не было ничего особенного. Если она подозревала своего мужа в измене и следила за ним, то это обычное дело. Но зачем было провоцировать такой скандал, Дональд не мог понять. В тот же час, когда детектив застал любовников в номере отеля, информация попала в канал новостей светской хроники. Сделать это мог только сам детектив по желанию своего клиента. То есть все это было делом рук миссис Лоу.

Вместо того, чтобы выяснить отношения с мужем наедине, она устроила спектакль, который стоил жизни его отцу. Он мог страдать, но мысль, что все знают о его унижении, была невыносимой, и он превратился в посмешище.

Очевидно, родители Айрин стоят друг друга. Даже странно, что они расстались.

Дональд возненавидел их обоих. Айрин не поняла, на что он намекнул, упомянув ее мать. Или сделала вид, что не понимает. Эго более вероятно, учитывая, чья она дочь. Тем хуже для нее.

С первой минуты знакомства Дональд не слышал ни от нее, ни от Николь ни слова правды. Бездна лжи и притворства. Они хорошо посмеялись над ним. Одно не давало Дональду покоя. Взгляд Айрин при их последнем свидании. В нем было столько боли! Надо быть не меньшей актрисой, чем его мать, чтобы уметь так притворяться. Глаза Айрин не лгали. Неужели она действительно что-то чувствовала к нему, несмотря ни на что? Дональд не знал ответа. Знал только, что сам был раздавлен. Теперь он никогда не сможет полюбить. Никого.

После возвращения из круиза Дональд сблизился с Нэнси. Рядом с ней у него появлялось ощущение, что этой проклятой поездки не было. Все в его жизни так же, как и три недели назад. Подсознательно Дональд все время убеждал себя в этом. Он боялся признать то, что его мир рухнул. Броня, которую Дональд начал создавать внутри себя в тот день, когда увидел истекающего кровью отца, и которая с годами крепла, надежно защищая его ранимую душу, дала трещину. Он вдруг понял, что ни в чем до конца не уверен. И с ужасом осознал, что никогда и не был уверен.

Дональд запретил себе думать об Айрин, но чувствовал, что это выше его сил. Почему он не может выбросить эту девчонку из головы? Больше всего Дональд боялся, что может под влиянием этого чувства все поставить под сомнение, пойти на самообман в угоду собственной слабости. А если Айрин не такая, как ее родители…

Дональд решил убить в себе зарождающуюся вопреки всему любовь. Любовь, которая может стать последним гвоздем, вбитым в гроб его отца. Надо с этим покончить, пока еще не поздно.

Нэнси всегда поддержит и никогда не предаст его. Дональд решил закрепить свои отношения с ней. Он цеплялся за соломинку, сам того не понимая, и даже стал убеждать себя, что всегда любил ее. А то, что он испытал во время круиза, — просто наваждение.

Через неделю после своего возвращения он сделал ей предложение. Нэнси сидела напротив Дональда в маленьком кафе рядом с пляжем, где они провели все утро. Кроме Дональда и Нэнси, там никого не было.

— Знаешь, Дональд, если бы ты заговорил об этом месяц назад, ты сделал бы меня самой счастливой девушкой на свете…

— Что же изменилось, Нэнси? — удивился он.

— Ты. Точнее сказать, просто ты становишься самим собой. Настоящим Дональдом, понимаешь?

— Честно говоря, нет.

— Со временем поймешь. Мне кажется, ты начал путь… к самому себе. И он будет трудным и долгим.

Слова Нэнси потрясли его. Дональд онемел. Она заметила его состояние.

— Пойми, настоящему, подлинному Дональду Грэхему я не нужна, — с грустной улыбкой сказала она.

— Нэнси, ты ошибаешься…

— Знаешь, я была бы рада ошибиться. Но это так, я чувствую. Сейчас ты сопротивляешься, но в скором времени уже не сможешь… Невозможно всегда прятать голову в песок. Рано или поздно это должно было случиться. И случилось. Я поняла сразу, как ты приехал.

— Не знаю, что и сказать. — Он и не подозревал, что ее слова причинят ему такую боль.

— Дональд, я люблю тебя, но ты меня не любишь. Ты хочешь зарыться в песок всем телом, отгородиться от всего, что может тебя по-настоящему задеть. И я тебе в этом не помощник.

— Ты никогда раньше не…

— Я молчала, потому что боялась тебя потерять. Но теперь вижу, что это неизбежно. Ты не представляешь, чего мне это стоит говорить. Но я слишком люблю тебя, чтобы…

— Я не думал, что ты видишь меня насквозь… Мне казалось…

— Вот видишь. Ты меня совершенно не знаешь, а хочешь на мне жениться. Не знаю, что тебе пришлось пережить и почему ты начал эту войну с самим собой, но ты не даешь себе жить, Дональд… Ты себя медленно убиваешь.

Нэнси немного помолчала и потом добавила:

— Тебя поразили мои слова. Но с тех пор, как мы познакомились, я только об этом и думаю. Вот и пришла к такому выводу. А ты не даешь себе думать, вот в чем беда… — Нэнси заплакала.

Дональд обнял ее и поцеловал. В ту же секунду он принял решение.

Они отправились в его квартиру, и, когда он привлек ее к себе, Нэнси сказала:

— Сегодня я останусь у тебя. Но это будет прощание.

На следующее утро Дональд проснулся и увидел записку: «Желаю удачи. Нэнси». Чудесная девушка, в ней столько такта и великодушия! Почему он так и не смог ее полюбить?..

Нэнси открыла ему глаза на собственное странное состояние. Когда Дональд увидел ее слезы, он возненавидел свою нерешительность и понял, что должен получить ясные ответы на свои вопросы.

А для этого он должен пережить все заново. Это будет для него чем-то вроде терапии, которая не может не помочь. Чем больше Дональд думал об истории десятилетней давности, тем сильнее убеждался в том, что на самом деле знает очень мало. Не все сходится, многое выглядит странным. Раньше анализировать факты беспристрастно ему мешала ненависть, но теперь Дональд почувствовал, что необходимо это сделать.

Он испытывал смешанные чувства. В глубине души он понимал, что надеется найти хоть что-то смягчающее и оправдывающее Дэниела Лоу ради Айрин. Но сама мысль о том, что придется копаться во всей этой старой истории, внушала ужас. Но он принял решение, и надо было действовать. Первое, что следовало сделать, — эго собрать всю возможную хронику тех лет.

Джинни, экономка семьи Лоу, не узнавала девочек после их возвращения из круиза. Она двадцать лет управляла домом Дугласа Стоуна и вырастила маленькую Бэрил, которая рано осталась без матери. После замужества Бэрил, когда та стала миссис Лоу, Джинни перешла экономкой в дом ее мужа, а потом занялась воспитанием их дочерей. Для Джинни Николь и Айрин были родными детьми, ее единственный сын погиб во Вьетнаме.

Малышкам удалось заполнить огромную пустоту в ее душе, образовавшуюся после потери сына. Николь и Айрин стали смыслом жизни Джинни так же, как когда-то их мать. Джинни знала дочерей Бэрил Лоу гораздо лучше, чем она сама, именно ей, а не матери доверяли девочки все свои маленькие тайны. А когда подросли, делились с ней тем, чем никогда не поделились бы с матерью.

Но после поездки по странам Средиземноморья Николь и Айрин изменились. Николь все время где-то пропадала, а Айрин вообще не выходила из дома. Она бесцельно слонялась по комнатам, бродила по саду, часами сидела, уставившись в одну точку. Это было так не похоже на живую и неугомонную Айрин, что Джинни не знала, что и думать.

Однажды старая экономка увидела, что девушка плачет. Джинни вообще не помнила, чтобы Айрин проливала слезы по какому-либо поводу. Даже когда уехал ее отец, она не так страдала. А уж как она любила отца!.. Джинни пришла к выводу, что Айрин влюбилась. Ничего другого тут и быть не могло. Раз Айрин на этот раз не спешила поделиться с нею своими проблемами, Джинни решила начать разговор сама.

— Расскажи-ка, с кем вы познакомились на пароходе? — попросила она.

Но Айрин неожиданно спросила:

— Джинни, почему мама не хочет говорить об отце?

Джинни растерялась. Она вспомнила день свадьбы Бэрил, ее роскошное белоснежное платье, похожее на облако кружев. Невозможно было бы выглядеть более красивой, чем юная невеста. Бэрил было столько же лет, сколько сейчас ее дочери. Она была так же взволнована, но счастлива.

В тот день Бэрил разбудила Джинни на рассвете.

— Что случилось, дорогая?

— Джинни, скажи, что ты думаешь?

— Ты имеешь в виду Дэна?

— Да. Это очень важно… Ты никогда не ошибаешься.

— Ну уж… Хорошо, я скажу тебе. Он хороший человек, Бэрил… но он не любит тебя. Не любит.

Бэрил улыбнулась.

— Я это знаю. Но он полюбит меня, вот увидишь.

Все опасения Джинни оправдались. Бэрил не добилась своего.

— Твоей матери нелегко пришлось, и она, естественно, не хочет…

— Но ведь прошло десять лет, Джинни, разве я не имею права знать обо всем?

— Конечно, Айрин, но… — Джинни совсем не хотелось ворошить старое.

— Тогда расскажи ты. Николь только перечислила факты.

— Разве этого недостаточно?

— Ерунда. Факты — мертвая вещь. Они ни о чем не говорят.

— Почему вдруг такой интерес к этой истории? — удивилась Джинни.

— «Вдруг»? То есть мне надо подождать еще десять лет? — язвительно спросила Айрин.

— Ты не так поняла… я…

— Хватит считать меня ребенком, Джинни.

Джинни невольно улыбнулась. Да, совсем недавно Айрин перед сном с таинственным видом рассказывала ей, как подсыпала сахар в кофе Николь по утрам. Николь терпеть не могла сладкое и злилась, не догадываясь, чьих это рук дело. Джинни почувствовала легкую грусть. Как незаметно повзрослела эта шалунья, любившая засыпать, крепко обнимая куклу или плюшевого медведя! Зачем ей вступать в жестокую жизнь, заставляющую ее личико замирать от боли?..

— Отец любил ту женщину? — продолжала допытываться Айрин.

— Какое это сейчас имеет значение?

— Если бы не имело, я бы не спрашивала. Ее имя Синтия Грэхем, не так ли?

— Скажи мне одну вещь. — Джинни пристально посмотрела на Айрин. — Все это как-то связано с вашей поездкой?

— Ну хорошо, — вздохнула Айрин, — я расскажу тебе, Джинни. Я познакомилась на пароходе с ее сыном.

— Синтии Грэхем?

— Да.

— И сколько ему сейчас лет?.. Наверное…

— Он на год старше Николь.

Джинни вздохнула. Вот в чем дело. Трудно себе представить более сложную ситуацию.

— Можешь больше ничего не говорить, — тихо сказала она, — мне все ясно. Я тебя знаю прекрасно.

— Хорошо, что есть человек, которому ничего не нужно объяснять, — сквозь слезы улыбнулась девушка.

— Это серьезно, Айрин?

— Для меня это все.

Айрин не любила громких слов. Только настоящее чувство могло их вызвать. Джинни поняла, что прошлое снова крепко вцепилось в их жизнь. Неужели оно никогда не оставит их в покое? Разве мало они выстрадали тогда? Видимо, нет, если из всех мужчин Айрин выбрала именно сына Синтии Грэхем.

— Дорогая, неужели ты думаешь, что это возможно?

— Прошло десять лет, Джинни. Почему бы не жить настоящим?

— Очевидно, молодой человек так не думает, — осторожно сказала Джинни.

— Да, в этом-то все и дело.

Айрин уронила голову на руки. Ее спина вздрагивала от сдерживаемых рыданий.

— Послушай меня, девочка. Нельзя просто вычеркнуть из жизни то, что хотелось бы забыть. Между вами всегда будет пропасть. Две разрушенные семьи — не пустяк. Но даже это поправимо. А вот отца твоего приятеля не вернуть. Самоубийство — страшная вещь.

— Я знаю, Джинни. Но все же…

— Пройдет еще хоть сто лет, но он не забудет. И знаешь… вряд ли ты полюбила бы его, если бы он мог забыть.

— Но я полюбила. И что мне теперь с этим делать?

Не в силах продолжать этот тяжелый разговор, Айрин, не скрывая слез, побрела к себе в комнату. Расстроенная Джинни осталась сидеть, уставившись в одну точку. Айрин за последние дни стала похожа на привидение. Круги под глазами, отсутствующий вид. До чего она доведет себя, если и дальше будет продолжать в том же духе?.. Лучше не думать об этом.

Айрин лежала на кровати, закрыв глаза. Хватит плакать. Слезы ничего ей не дадут. Ничего, кроме красных глаз и распухшего носа.

После возвращения домой их отношения с Николь стали натянутыми. Айрин пришла в себя после оглушительных новостей и проанализировала случившееся. Она поняла, что произошло на пароходе. Николь сразу узнала, кто такой Дональд. Она захотела испытать на нем свои чары и во что бы то ни стало влюбить его в себя, поэтому и обманывала их обоих. Раскрыть карты могла ее заставить только ревность. Николь догадалась, что они с Дональдом стали сближаться, и решила разрушить все одним махом. Отплатить сразу обоим. Айрин не сказала Николь ни слова, но та поняла, что младшая сестра обо всем догадалась. Они стали избегать друг друга.

В комнату вошла Бэрил Лоу. Каждый раз, глядя на нее, Айрин не знала, верить или нет, что эта блистательная холеная женщина — ее мать. Ее вид был настолько безупречен, что невозможно было себе представить такую ситуацию, когда беспорядок в одежде или прическе нарушил бы общее впечатление удивительной законченности. Бэрил напоминала изваяние из мрамора.

Красота Николь была более реальной и живой. Она казалась ожившим портретом своей матери, только слегка смягченным. Ее лицо не покидала капризная гримаска — выражение, совершенно не свойственное Бэрил. Вот уже десять лет ее лицо было неподвижным и ледяным почти всегда.

— Айрин, ты не видела Николь? — спросила мать.

— Понятия не имею, где она, — равнодушно ответила девушка.

— Вы поссорились?

Айрин приподнялась и села на кровати.

— Нет. Почему ты спрашиваешь?

— С тех пор, как вы вернулись, вы друг на друга даже не смотрите.

— Тебе показалось, мама.

— Ну что ж… — Бэрил пожала плечами и вышла из комнаты дочери.

Айрин почувствовала жуткую усталость. Она со вчерашнего дня ничего не ела. А тут еще мать…

Айрин забыла, когда последний раз говорила с ней о чем-либо. После отъезда отца мать превратилась в автомат, лишенный эмоций. Она двигалась, произносила какие-то ничего не значащие слова, ела, спала. Время от времени даже выезжала в свет. Но с каждым днем Бэрил все меньше походила на человека и напоминала механическую игрушку, в которой кончается завод. Что могло превратить ее в ходячую и говорящую бездушную куклу, Айрин не знала.

Лишь Николь могла вызвать в ней слабое подобие чувств. Бэрил и раньше особенно ее любила. Айрин подумала, что только чудо способно вернуть мать в прежнее состояние. Слишком долго она находилась в самоизоляции. Эго было добровольное заточение, которому не видно конца. Пока не видно. Но если прошлое имеет такую власть над ее матерью, Дональдом, над всеми ними, то в нем надо как следует разобраться. Почему отец даже не звонит последние два года? Почему мать превратилась лишь в тень человека? Она, Айрин, должна найти ответы на все эти вопросы. Но говорить с матерью или Джинни было бессмысленно. Надо начать с отца.

Айрин смутно помнила отдельные события тех дней. Они с Николь вернулись из Греции, где прекрасно отдохнули еще с одной девочкой. Джинни отвела их на кухню и, осторожно подбирая слова, рассказала о ссоре их отца и матери. Она объяснила сестрам, что родители из-за чего-то сильно поругались и какое-то время отец поживет в другом месте. Возможно, это ненадолго.

Девочки были потрясены. Айрин побежала на работу к отцу. Он сильно изменился за время их отсутствия, выглядел осунувшимся и безумно усталым. Его мягкость, обычно такая обаятельная, стала носить оттенок обреченности.

— Джинни сказала, что это временно, ведь правда? — спросила девятилетняя Айрин.

— Боюсь, что… нет, дочка. Надеюсь, что вы простите нас.

— Что это значит?

— Мы с мамой решили развестись.

— Но почему?.. Папа, вы так сильно поссорились?

— К сожалению, да. Я уже не могу ничего изменить.

Вернувшись домой, Айрин услышала громкие голоса в спальне матери и поднялась наверх.

— Бэрил, надо подождать… — говорила Джинни.

— Ждать чего? У Дэна другая женщина.

— Ты уверена?

— Перестань. Я не хочу обманывать себя.

— Значит, ты твердо решила?

— Да. Пусть убирается к ней. Мне все это порядком надоело. Я не хочу быть больше прикрытием для его интрижки с этой… Пусть оба убираются к черту.

Айрин так и застыла на месте. Другая женщина… У отца другая женщина. Не может быть.

Прошло десять лет, а это было единственное, что Айрин знала до этой поездки с Николь в круиз. Она не знала даже имени этой женщины.

Больше всего ее поражала раньше одна вещь. Если отец так любил ту женщину, что пошел ради нее на разрыв с семьей, почему они не вместе? Отец жил один, это Айрин знала точно. И где его любовница, что стало с ней?

Теперь она поняла. После самоубийства мужа Синтия Грэхем вряд ли смогла найти в себе силы соединиться с любовником. Ощущение вины уничтожило все чувства, которые они питали друг к другу.

Что-то подсказывало Айрин, что это только часть правды. То, что лежит на поверхности. Вряд ли Дональд мог решиться копнуть глубже, он полон ненависти и боли, это должна сделать она.

Перед разговором с отцом надо все как следует уточнить. Собрать все детали, все подробности происшедшего. Это не так уж трудно. Бракоразводному процессу уделили достаточно внимания в светской хронике тех лет. Завтра же она начнет.

3

Николь Лоу была обескуражена. Все шло совсем не так, как она предполагала. Айрин так любила отца, всегда была на его стороне. Она должна была бы разозлиться, возненавидеть Дональда, а вместо этого… начинает сочувствовать семье его врага.

Когда Николь сказала сестре о том, что произошло между отцом и Синтией Грэхем, она была уверена, что попадет в яблочко, что Айрин не захочет иметь дело с человеком, который ненавидит ее отца. А Дональд отшатнется от дочери Дэниела Лоу, ставшего виновником гибели его отца. Расчет был безошибочным.

Николь думала, что ей удалось вызвать у молодых людей взаимную неприязнь. Но, похоже, Айрин не собиралась сдаваться. А Николь, как никто другой, знала упрямство младшей сестры.

Сама она была не склонна омрачать свою жизнь ошибками родителей. Это их проблемы. Она же, как только увидела Дональда, поклялась, что подчинит его себе. Значит, так оно и будет!

Глупышка Айрин поверила ее мнимому безразличию к Дональду Грэхему и примирению с Бобом. Девчонка еще поймет, что никому не позволено безнаказанно унижать Николь. Она возьмет реванш.

Со дня возвращения домой Николь не находила себе места, не зная, что придумать. И наконец в ее голове созрел коварный план. Она преподнесет им обоим сюрприз.

Дональд в одиночестве обедал в небольшом уютном ресторане. Он не сразу узнал Николь в хрупкой, усталой и несчастной девушке, подошедшей к нему. Казалось, она в любую секунду может растаять в воздухе.

— Можно? — робко осведомилась Николь.

— Садись, пожалуйста.

Не заболела ли она? Судя по всему, да. У Николь был такой вид, что все раздражение Дональда мигом улетучилось.

— Что-нибудь случилось? — спросил он. — Что с тобой?

— Это так ужасно… ты не поверишь, Дональд.

— Николь, не надо так волноваться. В чем дело?

— Моя собственная сестра… как она могла так поступить со мной!

— Айрин?

— Да, Дональд. Когда мы познакомились… я же ничего, ничего не знала. Клянусь. Ты мне веришь?

— Николь, не надо больше об этом.

— Это так важно для меня, Дональд. Скажи, что веришь, иначе я… никогда себе этого не прощу. Боже мой, что ты должен обо мне думать?

— Ну… допустим, что ты не знала. И я тоже. Но…

— В этом-то все и дело, Дональд. Нас обоих обманули. Это так подло.

— Ты хочешь сказать…

— Вчера вечером Айрин мне во всем призналась. Эго подстроила она.

— Что?! — Дональд едва усидел на месте при ее словах.

— Она знала, кто ты. С самого начала знала. И молчала.

— Нет…

— Она еще попросила официантов никогда не обращаться к нам по фамилии. В какое положение она меня поставила!.. Я не спала всю ночь…

Николь была в таком состоянии, что Дональд не мог не пожалеть ее. А он еще собирался узнать что-нибудь об Айрин… Каким же он был дураком!

— Дональд, я расскажу тебе все, и тогда ты поймешь. Только не здесь.

— Может быть, не стоит вспоминать эту историю?

— Умоляю, выслушай меня.

Во второй половине дня у Дональда было мало работы, он предупредил, что уже не появится на службе, и отвез рыдающую Николь к себе домой.

Николь в изнеможении полулежала на кушетке. Глядя на нее, Дональд чувствовал себя виноватым.

— Айрин завидует мне. Я всегда пользовалась большим успехом у мужчин, чем она. И тогда она стала отнимать у меня все, что мне дорого. Она возненавидела меня. Она знала, как мне трудно полюбить. Знаешь, после того, как он так подло поступил… с моей мамой…

— Твой отец?

— Я не считаю его своим отцом. Я от него отказалась. Сама мысль о том, что в моих жилах течет его кровь… Я не хочу жить, сознавая это.

Николь снова заплакала. Дональд почувствовал прилив жалости и нежности к этой несчастной девушке. И как только он мог плохо думать о ней! Николь ни в чем не виновата.

Родителей не выбирают. Ведь он тоже сын своей матери. Он, как никто другой, понимал страдания Николь.

Дональд обнял ее, вытер слезы своим платком.

— С Айрин все по-другому, — продолжала Николь, — она всегда была любимицей отца.

Увидев, как передернуло Дональда при этих словах, Николь внутренне возликовала. «Сработало», — подумала она.

— Мне так трудно поверить кому-нибудь… по-настоящему поверить, понимаешь? — сдавленным голосом спросила Николь.

Еще бы ему не понимать! С тех пор, как мир Дональда рухнул, он не испытывал доверия ни к кому. Неужели Николь так же страдает? А он считал ее легкомысленной и пустой кокеткой.

— Айрин пользуется этим. Она позволяет мне привязаться к человеку, начать влюбляться в него… а потом каким-то образом все разрушает. У нее это всегда получается. Вот и нас с тобой ей удалось разлучить. Ты поверил, что я пустышка, а она… совсем другая. Может, так оно и выглядит со стороны, но… Ты сейчас так же думаешь?

— Нет, Николь. Успокойся, пожалуйста.

Ему было очень больно, но Дональд хотел выслушать Николь до конца. Айрин посмеялась над ним, как над глупым мальчишкой. Больше, чем самого себя, ему стало жаль Николь. Он и представить себе не мог, сколько ей пришлось всего пережить.

— Айрин просто убивает меня. Понимаешь, когда мама начала бракоразводный процесс, я была на ее стороне, мне было всего одиннадцать лет, но я поняла, каково маме… Это было ужасно, Дональд.

— Я знаю.

— Айрин считает, что я предала отца. И тебя она ненавидит… по той же причине. Она знает, как ты к нему относишься. Когда она узнала, кто ты, она решила нам обоим причинить боль.

— Что ж, она может себя поздравить, — с горечью сказал Дональд.

— У нее какая-то страсть к разрушению, — гнула свое Николь, — совсем как у нашего отца… Трава вянет у них под ногами. Мне так жаль маму. Видел бы ты, во что она превратилась… стала такой… такой безжизненной, что ли… Только я у нее и осталась. От Айрин сочувствия не дождешься.

Дональд и представить не мог, что ему будет так тяжело. И ради этой девушки он хотел начать копаться в старой истории, несмотря на всю боль и отчаяние, которые вызывали воспоминания о прошлом. Нет, с этим покончено. Навсегда. Айрин больше для него не существует.

Его тяжелые размышления прервал слабый голос Николь:

— Могу я немного у тебя отдохнуть, Дональд?

— Конечно, Николь.

— Я не спала эту ночь. Дональд, извини меня…

Ему ничего другого не оставалось, как разрешить ей остаться. Николь слишком плохо выглядела. Может, к вечеру ей станет лучше?

Но она крепко уснула, и он не решился тревожить ее сон. Посреди ночи Николь позвала его и попросила позвонить домой и сказать на автоответчик, который они всегда включают на ночь, что с ней все в порядке. Дональд выполнил ее просьбу. Николь спокойно уснула и проснулась уже утром.

Дональд рано ушел на работу в банк, оставив ее еще спящей. Дождавшись его ухода, Николь не спеша собралась и отправилась домой, очень довольная тем, как гладко все прошло.

— Дорогая, где ты была? Мы так волновались, — встретила ее в саду Джинни.

— Все хорошо, Джинни. — Николь раздражала чрезмерная опека.

— Когда ты не приходишь ночевать, всегда заранее предупреждаешь.

— Я забыла.

— А кто тот молодой человек, который оставил нам сообщение на автоответчике?

— Мой друг.

— Айрин, кажется, ею знает. Она очень удивилась, услышав его голос.

«Получилось!» — обрадовалась Николь. На это она и рассчитывала. Ей удалось настроить их друг против друга.

Айрин должна прийти к мысли, что Дональд спал с ее сестрой. Что еще может означать его ночной звонок? Значит, она все правильно сделала. И Дональд ничего не заподозрил. Все-таки он удивительно наивен.

Теперь Айрин не захочет его видеть. А уж он ее и подавно. Только чудо заставит Дональда поверить хоть одному слову Айрин. Между ними все кончилось, не успев начаться.

Напевая себе под нос, повеселевшая Николь поднялась в свою комнату. Она улыбнулась своему отражению в зеркале и мгновенно преобразилась, вновь став воплощением жизненной энергии. Николь отчаянно нуждалась в постоянном самоутверждении. Она все готова была вынести, только не потерю этой внутренней опоры, которая была настолько хрупкой, что толкала ее на самые отчаянные поступки. Делать что угодно, только бы не чувствовать себя пустым местом.

В дверь постучали. Николь открыла, ожидая увидеть разозлившуюся Айрин. Но это была мать.

— Никки, где ты была?

— Мама, ну в чем дело?

Ты ушла на весь день… Я волновалась.

Николь удивилась. Неужели мать еще способна волноваться по какому-нибудь поводу? Это казалось невероятным.

— Со мной все в порядке. Впредь я буду звонить и предупреждать тебя.

— Девочка моя…

Мать обняла ее с таким чувством, что Николь расплакалась. Только она способна как-то расшевелить Бэрил. Больше это никому не удается, с тех пор как уехал отец. Такие минуты у матери были редкими, но они все же были. Эго означало, что какая-то часть ее души жила. И она была главным образом сосредоточена на Николь.

Мать сказала, что Айрин не стала завтракать и отправилась в сад. Наверное, хочет позагорать немного. Николь успокоилась. Она должна хорошенько обдумать предстоящий разговор с сестрой.

Если Айрин вздумает узнать у Дональда подробности, он признает, что Николь ночевала у него. Но, конечно, будет отрицать, что между ними что-нибудь было. Но разве этому можно поверить?

Любое иное объяснение будет жалким и неубедительным, учитывая его отношение к их семье. Николь весьма высоко ставила свои чары. Только страсть может заставить Дональда забыть обо всем. И она добьется своего. Главное уже сделано.

К ее великому раздражению, позвонил Боб.

— Нам надо поговорить, — заявил он.

Боже, как он ей надоел! Николь постаралась мягко отшить его.

— Послушай, мы увидимся очень скоро. Но сейчас я не могу. Я сама позвоню тебе…

— Я еду к тебе. — Боб положил трубку.

Он совсем сошел с ума! Николь нравилось, когда с ней говорили властным тоном, не терпящим возражений. Но она никак не ожидала такого от бесхарактерного Боба. Николь стало любопытно, чем же вызвана такая перемена в ее поклоннике.

Боб вошел в ее комнату и запер дверь на ключ.

— Боб… почему ты так на меня смотришь?

— Я не могу без тебя, — выпалил он с порога. Боб стремительно приблизился, обнял и поцеловал ее.

— Пусти меня… — Николь совершенно растерялась под его натиском.

Она опомнилась спустя полчаса на своей постели в объятиях Боба. Он никогда не вел себя так настойчиво и решительно.

— Ты не должна больше играть со мной, Николь. Я люблю тебя, — сказал Боб.

Николь после этих его слов опять заскучала.

— Все было так хорошо… Надо было тебе все испортить своим нытьем.

— Мне показалось… в нашу последнюю ночь… да что там показалось, я был уверен, что что-то для тебя значу.

— Возможно, так оно и было… иногда мне так кажется. Но потом это проходит, — равнодушно отозвалась она.

— Не говори так…

— Мне очень жаль, Боб.

Новизна ситуации поначалу так захватила Николь, что на время она забыла об осторожности. Зато теперь спохватилась.

— Боб, ты не видел Айрин? Она должна быть в саду…

— Нет.

— Ты уверен?

— Вполне. А что? — Боб ничего не мог понять.

Николь облегченно вздохнула. Айрин не должна видеть Боба в ее комнате, иначе она не поверит в их роман с Дональдом. А впрочем… ей всегда можно сказать, что Боб приходил, чтобы поставить точку в их отношениях.

Айрин бесцельно бродила по саду. Никогда у нее не было так тяжело на душе. Она просто не могла ни о чем думать. Ходила, надеясь немного успокоиться.

Но движение не принесло ожидаемого облегчения. Она чувствовала, что просто не в силах войти в дом и посмотреть Николь в глаза. Айрин думала, что готова ко всему, но и представить не могла такого удара.

Наконец Айрин все-таки решилась. Она заметила издалека у ворот какого-то молодого человека, выходящего на улицу, но не разглядела его. Услышала только, как он завел свою машину и уехал.

Айрин ни на секунду не задумалась, кто бы это мог быть. Мысли ее занимало только одно — правда ли то, что она заподозрила, или нет.

На пороге Айрин столкнулась с сестрой. Обе растерялись и какое-то время стояли молча. Айрин ни за что не хотела начинать первой. Николь насупилась и не могла собраться с мыслями.

— Знаешь, кто приходил? — наконец спросила она.

— Нет.

— Боб. Он думает, что можно все вернуть.

— А это не так?

— Теперь нет. Ни за что.

— Почему же?

— Мне больше никто не нужен, кроме… Так, глупости. — Николь деланно рассмеялась.

— Кроме кого? — Короткие вопросы младшей сестры напоминали допрос.

— Айрин, я не хотела говорить…

— А по-моему, как раз хотела.

— Ты не права, я…

— Николь, если ты и дальше собираешься играть в эти игры, можешь продолжать в том же духе. Только не надейся втянуть меня в эту комедию.

— Я просто не люблю причинять людям боль. Особенно близким. Что бы ты обо мне сейчас не думала, это так.

— Обойдемся без громких фраз.

— Хорошо. — Николь прикусила губу. — Боб догадался, что я люблю другого. Когда мы вчера вечером встретились с Дональдом, сразу вспомнили о том, что было между нами… Это была случайная встреча, но стоило нам увидеть друг друга… и мы не могли сдерживать наши чувства. Никакой ненависти, никаких плохих воспоминаний… только наша любовь!

— Все ясно.

— Я знаю, он тебе нравился.

Айрин не поверила бы ни одному слову сестры. Она ее слишком хорошо знала. Но голос Дональда — это был он, вне всяких сомнений.

Что бы ни болтала Николь, Айрин прекрасно понимала, что Дональд не может любить ее сестру. Он никого не любит. Но он может воспользоваться легкомысленностью Николь и отплатить им обоим. Завлечь Николь, влюбить в себя и бросить. Тогда они обе будут страдать. Вот это ближе к истине.

Айрин сердилась не на сестру, а на Дональда. Если он способен так поступать, она не доставит ему удовольствия видеть ее переживания. Больше чем когда-либо Айрин хотела выбросить всю эту историю из головы. Зачем ворошить прошлое? Ради человека, который не стоит этого?

Но она решила не отступать. Нельзя жить с таким грузом на сердце, с таким количеством сомнений, тревог и обид. Пусть Дональд живет, если хочет, а она не станет.

Айрин собиралась сегодня отправиться в публичную библиотеку, чтобы просмотреть архивы газет десятилетней давности. Утренний разговор с сестрой не повлиял на ее намерения.

Айрин настолько увлекло чтение старых газет, что она забыла о времени. Подумать только, о близких ей людях, о событиях, имеющих к ней непосредственное отношение, она узнает спустя десять лет из прессы. Сначала столько чувств нахлынуло на Айрин, что она перестала разбирать слова. Все казалось настолько абсурдным, что она с трудом могла поверить в то, что это правда. Ее родители не были счастливейшей парой, но они были вполне довольны своим браком. Уезжая в Грецию, Айрин оставила спокойных и веселых людей. Они обнимались, провожая ее и Николь в аэропорту. Стояли рядом, такие красивые и любящие.

Не прошло и месяца со времени их отъезда, как все так изменилось, столько событий произошло…

Кое-что из прочитанного ее насторожило. Отец Дональда сам начал процесс против жены с целью получения опеки над сыном. А через несколько дней пустил себе пулю в лоб.

Это показалось Айрин несколько странным. Вот если бы он покончил с собой, когда узнал об измене жены, это было бы более логично. Но, судя по всему, он вполне владел собой, раз подал на развод и стал требовать опеки над Дональдом. Хотя кто знает, что происходило в его душе. Возможно, он думал, что справится с ситуацией, но сдерживаемое отчаяние стало невыносимым. Скорее всего так и было.

Айрин решила, что пока этого достаточно. Она изучила все газеты, и больше ей здесь делать нечего. Одно имя она запомнила. Стивен Уиллогби, частный детектив. Именно он выступал в качестве свидетеля на обоих бракоразводных процессах. Он сделал соответствующие снимки и собрал факты, свидетельствующие об измене.

Она записала его имя, чтобы не забыть, и собралась уходить. Встала, взяла кипу газет, собираясь отнести ее на место, и вдруг столкнулась с человеком, идущим навстречу. Она пошатнулась и, не удержав равновесия, упала, выронив газеты. Айрин не сразу подняла голову, а когда сделала это, увидела присевшего на корточки Дональда, который собирал выпавшие из его рук журналы. Он взглянул на нее, и некоторое время они были не в состоянии сказать ни слова. Увидев разбросанные на полу газеты и журналы, оба поняли, что интересует их обоих одно и то же.

— Вот уж не думала…

— Я тоже, — мрачно произнес Дональд.

— Что ты здесь делаешь? — Айрин снова разозлилась. — Разве тебе во всем этом что-то не ясно?

— Это мое дело.

— Конечно. Я в этом не сомневаюсь.

Айрин и Дональд говорили на повышенных тонах, и люди, находящиеся в читальном зале, возмущенно поглядывали на них.

С чувством взаимной неприязни они вышли на улицу.

— Ты следила за мной? — спросил Дональд.

— Я?! — Она задохнулась от возмущения.

— Конечно. Ни за что не поверю, что наша встреча в библиотеке простая случайность. В вашей семейке случайностей не бывает.

— Тебе, конечно, виднее, — язвительно сказала Айрин.

— Разумеется. Я думал, что любимый папочка посвятил тебя во все подробности.

— А как насчет тебя? Мне казалось, ты уже давно копишь свою ненависть. Пора бы уже угомониться. Неужели ты чего-то еще не знаешь?

— Ты права. Мое появление здесь абсурдно. И что я еще мог найти нового, не понимаю, — неожиданно согласился Дональд.

— Может, это ты следишь за мной? — подозрительно спросила Айрин.

— Ты что, серьезно?

— Почему бы и нет? Ты же предположил, что я это делаю.

— Меня не интересует твое поведение. Делай что хочешь. К остальным членам вашей семьи это тоже относится.

— Ко всем ли? — недоверчиво протянула она.

— Без сомнения.

— Ты, оказывается, еще и лицемер.

— О чем ты говоришь? — Дональд даже остановился.

— А то ты не знаешь, — многозначительно произнесла Айрин.

— Представь себе, нет.

— Тем хуже для тебя.

Айрин направилась к своей машине. Дональд догнал ее.

— Что все это значит? — требовательно спросил он.

— Николь мне все рассказала.

— О том, что она ночевала у меня? Это правда.

— Всего-навсего? Кажется, твоя ненависть к членам нашей семьи носит избирательный характер.

— Что ты имеешь в виду? Она просто почувствовала себя плохо…

— Я видела ее сразу после возвращения домой. Николь была совершенно здорова и, как всегда, прекрасно выглядела.

— Послушай, мы встретились случайно. Она хотела со мной поговорить. Потом ей стало плохо, и я позволил Николь отдохнуть у меня в квартире.

— Как мило! Какая забота о дочери своего врага!

— Она была на грани нервного срыва. Мне стало жаль ее.

— Жаль? — Айрин не могла скрыть своего удивления.

— Да. Я понял, что она непохожа на своих родственников.

— Как интересно!

— Николь страдает. А тебе все нипочем, — с осуждением произнес Дональд.

— Я тоже начинаю жалеть ее. С кем она связалась!

— Между нами ничего не было.

— Мне это безразлично.

— Тогда почему ты так злишься? — поинтересовался он.

— Вовсе нет. Ты заблуждаешься.

— Айрин, не надейся, что тебе удалось меня провести.

— А зачем мне это? — Она из последних сил сдерживала себя.

— Зачем? Этого я не знаю. Зачем, например, твоему отцу понадобилось разрушить жизнь троим людям?

— Ты совершенно не знаешь моего отца.

— И не хочу знать. Впрочем, Николь говорила мне, что ты всегда становишься на его защиту.

— Я вижу, она много чего успела тебе наговорить.

— Она очень переживает, — продолжал свое Дональд. — Ей стыдно за вас обоих. Трудно иметь, наверное, таких отца и сестру.

— Действительно, трудно. Но ты еще что-то говорил и про мою мать? — напомнила Айрин.

— Ты опять будешь притворяться, что ничего не понимаешь?

— А ты сам понимаешь? — устало спросила она.

— Еще бы. Именно твоя мать устроила весь этот скандал. Наняла детектива…

— Уиллогби?

— Я так и знал, что ты была в курсе, — с ноткой торжества произнес Дональд.

— Нет… я прочитала о нем сегодня. С чего ты взял, что его наняла мама?

— Узнал.

— Ты больше ничего не хочешь сказать?

— По-моему, мы уже все сказали друг другу.

Сидя в машине, Айрин долго не могла собраться с мыслями. Она была поражена. Роль зачинщицы скандала совсем не подходила матери. Она очень страдает и по сей день не может нормально жить. Мать всегда была пассивной, больше всего боящейся сцен и избегавшей выяснения отношений.

Айрин почему-то не могла вызвать в душе сочувствие к матери. После того, что сказал Дональд, она не могла представить ее, как раньше, в роли жертвы. Возможно, не устрой Бэрил публичного скандала, все удалось бы как-то уладить и отец Дональда был бы сейчас жив. Но кто она такая, чтобы осуждать Бэрил? Айрин устыдилась своих мыслей. Сначала надо разобраться во всем, а потом выносить приговор.

Николь снова потянуло к излюбленному в последнее время занятию. Она достала из красивой резной шкатулки старые бумаги. У шкатулки было второе дно, о чем никто, кроме Николь, не знал.

Она обнаружила эту шкатулку на чердаке два года назад и решила взять для бижутерии. И случайно наткнулась на эти бумаги. Письма женщины к мужчине. Почерк был совершенно незнакомым. Николь мгновенно сообразила: это любовные послания женщины к отцу.

Связь отца с актрисой всегда будоражила ее воображение. Она страстно желала узнать все подробности их отношений. И в то же время сама мысль, что она знает то, чего не знают ни мать, ни Айрин, придавала Николь значительности в собственных глазах.

Какое-то время она задавалась вопросом, почему письма оказались на чердаке, но куда больше ее интересовало содержание писем.

Их было очень много. Исписанных мелким незнакомым почерком, местами неразборчивым. У Николь быстро уставали глаза, и она читала их очень медленно да и не торопилась, желая растянуть удовольствие.

И когда только эта женщина — так Николь мысленно называла Синтию — успела столько написать? Если верить матери, они с отцом и знакомы-то были не больше месяца.

Николь решила, что мать сама не знала всей правды. Скорее всего Синтия и отец встречались тайно несколько лет. Иначе и быть не может. Письма не были датированы, и никаких имен не называлось. Ни обращения, ни подписи. Очевидно, они были очень осторожны. Синтия часто уезжала из страны на съемки, а отец не мог ее сопровождать. Она отсутствовала по нескольку месяцев, и они писали друг другу трогательные письма. Интересно, хранит ли эта женщина его письма так же бережно?

Казалось странным, что отец не забрал их. Наверное, в разгар скандала он просто забыл о них, а прислуга нашла старую шкатулку и отнесла на чердак. Да и зачем они ему? Он наверняка знает их наизусть.

Когда-то Николь с волнением взяла в руки первое письмо. Оно было коротким.

«Радость моя, тебя нет, но это ненадолго. Скоро я снова погружусь в глубокий сон, где мы всегда вместе. Я смогу прикоснуться к тебе, обнять, забыть обо всем. Ничего во мне нет, кроме любви к тебе, нет и не будет. Никогда! До встречи, любимый. Я всегда с тобой».

Николь эти письма казались очень странными. Эта женщина не сообщала отцу никаких новостей, не писала ни о чем конкретном, только о своих ощущениях. Она совсем потеряла голову, жила в каком-то другом измерении. Но Николь сама никогда не была серьезно увлечена и считала само собой разумеющимся, что все влюбленные — сумасшедшие. Для самой Николь любовь была не чем иным, как собственническим инстинктом, способом самоутверждения через опьяняющее чувство своей власти. Она просто принимала как данность, что другие люди устроены иначе, и не задумывалась об этом.

«Почему я не видела тебя сегодня? Я так стремилась к тебе. Ты знаешь, что для меня день без тебя — это пытка, страшнее которой ничего нельзя придумать. Ты мучаешь меня, но разве не понятно, что я и так страдаю? Не нужно заставлять меня чувствовать снова и снова свою вину. Если бы я была уверена, что буду с тобой, я бы ушла к тебе. Когда-нибудь так и будет.

Надеюсь, что скоро. А пока я хотя бы время от времени вижу тебя. Шаг за шагом я приближаюсь к тебе. Я знаю, ты давно меня ждешь. Но ведь чем больше дней я здесь, тем меньше мне остается. Когда настанет время, ты протянешь мне руку, и мы шагнем в вечность. Если бы только я была уверена, что иду к тебе, что это будет правдой… но я не уверена. Не позволяй мне сомневаться, не смей этого делать».

«Эта Синтия явно чокнутая», — подумала Николь. Бессмысленные упреки, бессвязные излияния. Перечитав это письмо несколько раз, она сообразила, что речь, скорее всего, идет о свидании, на которое отец не явился. Синтия переходит в конце письма к намекам на возможность сойтись открыто и обоим порвать с семейными узами. Наверное, им надоело видеться урывками и тайком. Неудивительно, что она совсем обезумела. Бедная женщина! А отец еще пропускал свидания. Николь это неожиданно насмешило. Подумать только, ее робкий и нерешительный родитель и эта женщина-вамп. Она стала читать дальше.

«Прости меня, дорогой. Не знаю, что на меня нашло. Я была ужасно несправедливой. Ты меня любишь, я уверена, что любишь. Обещаю тебе никогда больше не сомневаться. Это было так глупо. Ты сказал, что прощаешь меня за это и за многое другое. Ты знаешь, за что. Нет смысла говорить об этом. С тех пор, как это случилось с нами, ты стал добрее. Иногда мне приходит в голову ужасная мысль, что таким способом мы стали ближе. Неужели понадобилось пройти через это, чтобы спасти нашу любовь? Ты там, я то там, то здесь. Наверно, иначе было невозможно. Когда ты приходишь ко мне, я счастливее, чем раньше. Раньше я боялась тебя потерять, а теперь ничего не боюсь. Я должна была убить свой страх. Прости меня, но я должна была это сделать. Я люблю тебя».

Бедный отец! Интересно, что он мог ответить на это сумасшедшее послание? Наверное, Синтия имеет в виду, что они оба разрываются между своими чувствами и семейными обязанностями, уж очень туманно она пишет. Почему не называть вещи своими именами?

Постепенно Николь стало скучно. Оказывается, ее письма еще нужно расшифровывать. Дальше она стала читать понемножку, забывая надолго про их существование, и лишь время от времени снова погружалась в эти старые странные письма.

Николь не могла понять, почему Синтия все время просила прощения. За что, в чем она провинилась перед отцом? Оставалось только гадать.

Эти непонятные уверения: «…я бы давно совсем ушла к тебе, если бы точно знала, что это соединит нас». Синтия постоянно повторяла эти слова, которые оставляли Николь в совершенном недоумении.

Одно письмо окончательно сбило Николь с толку. Она просто не знала, что и думать.

«Вчера ты все-таки обвинил меня. Ты сделал это. Но кто, как ни ты, вынудил меня пойти на это? Я спасла тебя, сохранила для себя и для тебя самого. Я спасла ту часть тебя, твоей души, которая возвысила нашу любовь. Я не могла позволить тебе все уничтожить. А ведь другая часть тебя, которой я всегда боялась больше всего на свете, была готова это сделать, она была способна все перечеркнуть. Когда мы виделись первый раз после того, как я это сделала, ты был мне благодарен. Ты все понимал, ты успокаивал и благодарил меня. Как же сейчас ты мог так забыть о своих прежних словах? Что же значат твои обвинения сейчас?»

Что же такого ужасного сделала эта женщина? Почему она постоянно оправдывается? Этот поступок должен быть очень серьезным, иначе не произвел бы на нее такого впечатления. У Николь забрезжила смутная догадка.

Она восстановила ход событий. Получалось, что единственным ужасным последствием всего этого скандала было самоубийство мужа Синтии Фрэнка Грэхема. Если его жене и есть в чем себя винить, то скорее всего в этом. Вряд ли возможны другие варианты. Но почему Синтия пишет о чем-то таком, что сделала именно она?

Николь задумалась и так и подпрыгнула от посетившей ее мысли. А что если… она убила мужа своими руками?

Некоторое время Николь сидела, оцепенев. Как только ей пришла в голову эта мысль, она вдруг совершенно растерялась. Николь внимательно пересмотрела некоторые особенно насторожившие ее письма и выражения. Теперь ей многое стало понятным. «Я должна была это сделать… я спасла нашу любовь… ты там, я здесь… ты обвинил меня…»

Николь задохнулась от ужаса. Она стала гнать эти подозрения, убеждать себя, что это глупые выдумки, абсурдные домыслы. Подумав о том, что нет ничего глупее, чем убивать мужа, с которым можно просто развестись, Николь успокоилась.

Но, возобновив чтение, она почувствовала, что подозрения начинают оживать. И хотя у Николь волосы вставали на голове дыбом при этой мысли, дальше гнать их от себя она уже не могла.

«Нет ничего такого, чего бы я ни сделала для тебя, дорогой. И я доказала это не на словах, ты знаешь. Кому-то это может показаться чудовищным, но мы с тобой не из их числа. Другого выхода не было, мы давно это признали. Если у меня и оставались какие-то сомнения, ты в первый же вечер после того, что случилось, их развеял, сказав: „Спасибо, родная, ты меня спасла от себя самого, теперь нам нечего бояться“. И я поверила тебе, как верила всегда. Я безумно тебя люблю».

Николь сидела, боясь шелохнуться. Да они оба сумасшедшие. Они убили мужа Синтии. Точнее, это сделала она, а отец был ее сообщником. И они, кажется, гордятся тем, что совершили. Но зачем?! Этого Николь не могла понять.

«Допустим, Синтии удалось выдать смерть мужа за самоубийство, — мысленно рассуждала Николь, — но, если так, почему они не воспользовались плодами преступления? Ведь после этого Синтия и отец расстались. Он уехал в Нью-Йорк, а она в Шотландию, в свой дом на побережье. Об этом писали все газеты».

Эго было совершенно нелогичным. Так тщательно обдумать убийство мужа ради соединения с любовником, осуществить свой замысел, а потом уехать и все бросить.

Скорее всего, решила Николь, совесть взяла верх у ее мягкотелого папаши. Он переоценил свои душевные силы, думая, что сможет жить дальше как ни в чем не бывало. Но не смог и бросил Синтию. Это на отца похоже. Он всегда казался Николь бесхарактерным и чересчур щепетильным. Бедная Синтия! Знал бы ее сын, кого следует во всем винить. Причины ее поступка оставались неясными. Синтия была очень богата, вряд ли ей следовало опасаться раздела имущества при разводе. Опека над сыном? Это более убедительно. Николь постепенно склонилась к этому выводу. При разводе всплыла бы ее связь с уважаемым отцом семейства, Синтия могла бы лишиться сына, если бы суд передал права на ребенка ее мужу под предлогом аморальности матери. Такие случаи бывали, невзирая на имя и состояние родителей. А если муж Синтии угрожал ей именно этим, неудивительно, что она потеряла голову. А Фрэнк Грэхем мог добиться своего благодаря своим влиятельным родственным связям. Его дядя был губернатором штата, а это многого стоит.

Теперь Николь искала подтверждения своей догадке в каждом новом прочитанном слове. И все больше укреплялась в своем мнении. Ей стало казаться, что каждая строчка просто кричит о содеянном. Стал понятен и истеричный тон ее посланий, постоянные самобичевания и оправдания, страстность, с какой Синтия отмежевывается от возможных обвинений, и исступленные клятвы в любви. Понятно, что отец не мог всего этого вынести и решил отгородиться от людей, воспоминаний и скрыться в одиночку. У них обоих сдали нервы.

Происшедшее уже не казалось Николь столь непостижимым. Если принять эту гипотезу, все вставало на свои места и было довольно логичным. Конечно, отец сжег бы ее письма, не находись он в то время в таком подавленном состоянии. Такая недопустимая небрежность вполне вяжется с его характером. Он всегда был рассеянным и витал в облаках. Николь вообще удивлялась, как ему удавалось столь успешно возглавлять крупнейшую юридическую фирму.

Николь настолько выбили из колеи эти мысли, что она даже пожалела о том, что нашла письма Синтии. Невольно она пришла к выводу, что знакомство с чужими секретами отнюдь не безобидное занятие, грозящее собственному душевному равновесию. Но остановиться Николь уже не могла.

«Ты больше не сможешь ускользнуть от меня, теперь ты только мой. Я знала, что смогу тебя удержать. Ты не всегда ценил мою любовь так, как сейчас, но по крайней мере я могу быть уверена, что ты так же сильно меня полюбил. Есть ли у тебя там другие соблазны, не берусь судить. Одно я знаю точно — отныне для тебя существую только я, твоя всем сердцем. Ты со мной, как только я этого захочу, любишь меня сильнее, чем прежде, со всей страстью безумия. И я тебя так же люблю. О том, что сейчас между нами, я не могу жалеть. Значит, все, что я сделала, было не напрасно. Ты не понимал, как важны мы друг для друга, но я заставила тебя понять. Я должна была пойти на это, милый, чтобы ты наконец прозрел. И это случилось. Ты все для меня. Мой Бог, моя жизнь, душа, которая рождена для того, чтобы ты ее забрал навсегда».

Николь вздохнула. Отцу все-таки удалось отделаться от этой дамы. Николь была слишком мала, когда это случилось, чтобы судить о поступках взрослых. В детстве Николь больно ранило предпочтение, которое отец отдавал Айрин, и она злилась на него, хотя это более чем компенсировалось обожанием матери, весьма равнодушной к младшей дочери. Симпатии распределялись в их семье равномерно, и никто не чувствовал себя особо обделенным.

Взглянув на фотографию родителей во время медового месяца, который они провели в Ницце, Николь нашла, что ее отец очень привлекательный мужчина. Раньше она не задумывалась о его внешности, воспринимая отца сквозь призму его бесхарактерности, считая бесцветным. Но, безусловно, он мог понравиться любой женщине. Высокий, прекрасно сложенный, с пышными золотисто-каштановыми волосами, открытым умным лбом, красивым задумчивым лицом, освещенным большими карими глазами, излучающий какое-то особое обаяние.

Подумать только, этот красивый мягкий человек — соучастник убийства. Внезапно Николь похолодела при мысли, что Дональд, возможно, знает о том, что убийцей Фрэнка Грэхема была его мать. И о том, что ее любовник был с ней заодно…

Нет, если бы у него была хотя бы тень подозрения, он сразу обратился бы в полицию. Зная Дональда, в этом можно не сомневаться. Уж он-то не стал бы молчать, покрывая ненавистного человека и мать, которую презирает. А что, если он решил сам отомстить за смерть отца их семье?

Николь вдруг вспомнила изменившееся выражение лица Дональда, когда она только упомянула об отце вчера. Была в нем боль, но и злость тоже, разрывавшая его на части, которую Дональд долго скрывал. А что, если он хочет заставить страдать и ее, и Айрин, избрав такой изощренный способ мести. Может быть, он играет их чувствами, желая поссорить сестер между собой и сделать их врагами, разрушив ту дружбу, которая связывала их с тех пор, как уехал отец.

Она никогда не знала, чего от него ожидать. Дональд был непредсказуем. Николь стало страшно. Все вчерашние маневры, направленные на то, чтобы разлучить Дональда и Айрин, показались смешными и жалкими по сравнению с его замыслами. Николь ясно увидела теперь, что она не знает Дональда и в сущности не любит. Но Айрин до сих пор ничего не подозревает. Надо наконец раскрыть ей глаза на правду.

Телефон не отвечал. Наверно, он еще на работе. Айрин всегда казалось странным, что отец выбрал именно Нью-Йорк. Он не любил этот город, считая его шумным и грязным. А скопления машин и толпы людей действовали ему на нервы. Отец часто говорил, что Нью-Йорк, как никакой другой город, обостряет чувство одиночества. Может быть, он хочет наказать себя? Это на него похоже. Но отец и так отказался от всего, что ему дорого. От нее самой, от любимой женщины…

Когда Айрин видела его пять лет назад, приехав на каникулы, отец не казался сломленным. Его вообще невозможно сломить. Только Айрин знала, что скрывается за внешней мягкостью отца. Он мог вынести все что угодно, спокойно улыбаясь, когда сердце его изнемогало от боли.

Несмотря на скандал, отцу удалось восстановить свою репутацию, а три года назад он даже был избран окружным судьей. Свою долю и акции в адвокатской фирме отец продал и положил на имя каждой из дочерей два миллиона долларов, которые они должны были получить по достижении совершеннолетия. В последний раз отец звонил Айрин в день ее рождения полгода назад. Она подозревала, что мать против того, чтобы они общались. Наверняка она попросила отца прекратить контакты с дочерьми, считая, что это может их травмировать. Но ведь они давно выросли. Айрин так скучала по отцу, а он даже не пытался встретиться с ней. На какой-то миг она почувствовала острую обиду, но тут же одернула себя.

Айрин снова набрала номер. На этот раз удачно, отец подошел к телефону.

— Папа?.. Это я.

— Айрин?! — У него был растерянный, но такой радостный голос, что она почувствовала, что сейчас заплачет.

— Папа, мне так нужно с тобой поговорить.

— Конечно, милая. Мне тоже нужно многое тебе сказать. Как у тебя дела?

— Нормально. А у тебя?

— Все так же. Ты звонишь из дома?

— Да. Николь передает тебе привет, — солгала Айрин. — Папа, что ты скажешь, если я на днях приеду к тебе?

4

— Вас к телефону, мистер Грэхем.

Дональд неохотно снял трубку. После разговора с Айрин в библиотеке он не спал всю ночь и теперь никак не мог сосредоточиться. А ему так важно было произвести впечатление в первый месяц работы в юридическом отделе банка Холлема. Два дня назад босс сказал, что очень доволен молодым юристом, но у него в последнее время отсутствующий вид.

— Я слушаю, — ответил Дональд.

— Привет, это Айрин.

— Но…

— Нам нужно встретиться. Это очень важно, — сказала она непреклонно.

— Послушай, я занят и…

— В семь вечера в кафе на Стейт-стрит.

Айрин положила трубку, прежде чем Дональд опомнился. Странно! Вчера она явно дала понять, что не желает его больше видеть. Что за игру она ведет? Дональд ничего не понимал. Неужели Айрин столь коварна и лжива, что просто поиздевалась над ним и своей сестрой, а потом умыла руки? Наверно, ей это доставляет удовольствие. Но что еще она могла придумать?

Вначале у Дональда возникло искушение перезвонить ей и отказаться, но он передумал. Дональд решил увидеться с Айрин, как он убеждал себя, только из любопытства. И еще для того, чтобы раз и навсегда покончить с дальнейшими попытками продолжить знакомство со стороны их семейки.

Айрин впервые со дня возвращения из круиза почувствовала себя уверенно. Это было приятное чувство, оно вселяло если не надежду, то временное успокоение. Отец ее любит по-прежнему. У Айрин на этот счет не осталось сомнений. Он проговорился, что не приезжал и не звонил, выполняя условия, поставленные Бэрил. Хотя, по мнению Айрин, мать не имела права не позволять ему общаться с детьми. Что бы ни было между ними, детей это не касается.

Сейчас все это уже не имеет значения, но ей было радостно сознавать, что есть человек, для которого она — центр вселенной, готовый ради нее на все. Отец обрадовался, узнав, что Айрин не обижается на его молчание. Он готов все ей рассказать… Но согласится ли Дональд?

Айрин не знала, как убедить его, но решила попробовать. Она начала переодеваться, собираясь на встречу, когда в дверь постучали.

— Войдите.

Николь со странным выражением лица стояла на пороге. Она медлила, словно не решаясь на что-то.

— В чем дело?

— Ты сейчас уходишь? — спросила Николь. — Айрин, я должна тебе кое-что рассказать.

— Если это опять…

— Нет, речь идет не о Дональде.

Николь вошла и забралась с ногами в кресло. Айрин заподозрила, что сестра опять виделась с Дональдом и собирается продолжить плести свои интриги.

— Послушай, твои отношения с Дональдом меня не интересуют. Жаль тебя разочаровывать, но это так. Извини, что испортила все удовольствие.

— Я же сказала, что речь не о нем, — нетерпеливо повторила Николь.

— В последний раз…

— Я тебе солгала, — неожиданно призналась Никки.

— Что?

— Нужно повторить дважды? Между нами ничего не было.

— Но Дональд звонил…

— Да, это я его попросила. Специально, чтобы ты узнала голос.

— Не понимаю.

— Сейчас поймешь. Я пришла к Дональду, сделала вид, что мне плохо, и упала в обморок. Он разрешил мне остаться. А потом я попросила его позвонить.

— Но зачем? — Айрин никак не могла поверить в коварство сестры.

— Чтобы настроить вас друг против друга. Я и ему наговорила про тебя много глупостей.

— Например?

— Что это ты подстроила все на пароходе. На самом деле это сделала я.

— Я подозревала. — Айрин не могла опомниться, выслушивая откровения Николь.

— Дональд был моим приятелем, и мне было обидно, когда он переметнулся к тебе. Думаешь, я не поняла, что там между вами начиналось?

— Ты права, но…

— Я ревновала, хотела заставить вас страдать. Но сейчас это уже неважно. Недавно я поняла, что он мне безразличен. Было задето только самолюбие и больше ничего.

Николь была абсолютно серьезна. Айрин никогда не видела ее такой. Она посмотрела на часы. Половина седьмого.

— Извини, Николь, но мне уже пора.

Хорошо. Прочти это, когда вернешься. А потом поговорим.

Николь вынула из кармана халата пакет с какими-то бумагами, положила на столик около постели Айрин и направилась к двери.

— Николь… подожди.

— Не надо ничего говорить сейчас.

— Кое-что я хочу сказать. — Айрин прослезилась. — Я очень люблю тебя.

Они обнялись. Айрин увидела, что Николь еле сдерживает рыдания.

Айрин почувствовала невероятное облегчение. Николь много значила для нее, их размолвка тяготила ее. Теперь все будет по-прежнему. Слова Николь обрадовали ее. Значит, Дональд не врал, он действительно не спал с ее сестрой, Неприязнь к нему мгновенно испарилась. И Айрин в приподнятом настроении вышла из дома.

— Я пришел только затем, чтобы сказать, что не хочу иметь ничего общего ни с тобой, ни с кем-либо из твоих родственников. Надеюсь, это ясно?

— Вполне. Можешь поверить, у нас тоже нет никакого желания общаться с тобой. А у меня лично тем более, — заявила Айрин.

Дональд опешил. Он ожидал все что угодно, только не это. Был готов к очередной лжи и притворству, оправданию своих поступков, фальшивому раскаянию. Но Айрин была как никогда спокойна и сурова.

— Я объясню, зачем вызвала тебя. Мне нужна твоя помощь, Дональд.

— Послушай, между нами…

— Я не хочу говорить о том, что было между нами. Мне это уже не интересно, и это не имеет никакого значения. Я попросила бы тебя больше не возвращаться к этой теме.

Дональд окончательно растерялся. Айрин всегда удается сбить его с толку, вывести из равновесия. Он уже не знал, как вести себя с ней.

— Давай наконец перейдем к делу. По-моему, мы оба нуждаемся в помощи. И так уж получилось, что, кроме нас двоих, никто нам эту помощь оказать не может или не хочет. Единственный выход — помочь друг другу. Возможно, это не очень приятно как для тебя, так и для меня тоже, но по-другому выйти из положения невозможно. Надо для начала просто это признать.

— Что ты имеешь в виду?

— Я говорю о том, что мы оба хотим разобраться в этой истории десятилетней давности, разве нет?

— Ты ошибаешься, я…

— Перестань, пожалуйста, Дональд, — мягко перебила она, — где мы виделись в последний раз?

— В библиотеке, но это ничего не значит.

— Не обманывай хотя бы самого себя. Тебе не дает покоя то, что произошло десять лет назад, и мне, признаюсь, тоже.

Дональд не знал, что ответить. Он чувствовал, что вопреки всему хочет довериться ей.

— Что ты предлагаешь? — тихо спросил он.

— Провести расследование. Я хочу знать правду.

— Разве она не известна?

— Мне кажется, что нет. Да и ты, по-моему, пришел к тому же мнению.

— Это странно… но ты права. Я действительно сомневаюсь… или очень хочу сомневаться.

— Почему? — удивилась она.

— Из-за тебя.

Они посмотрели друг на друга. Айрин боялась поверить тому, что услышала.

— Не надо говорить об этом сейчас, — попросила она, — эмоции нам помешают.

— Как ты себе представляешь это расследование?

— Начнем с наших собственных воспоминаний о том, что случилось. Ты знаешь больше, ведь меня дома не было. Мы с Николь провели тогда месяц в Греции у знакомых. Когда мы уезжали, прочность отношений между родителями казалась несомненной.

— Неужели? — Это удивило Дональда.

— Они были женаты двенадцать лет, и многие считали их идеальной парой.

— В самом деле? — полюбопытствовал он.

— Они не были безумно влюблены друг в друга, но были вполне счастливы вместе. Мама играла в теннис и занималась благотворительностью, а отец с головой окунулся в работу. Они почти никогда не ссорились. Мама, правда, обижалась, что отец не любит сопровождать ее на многочисленные светские приемы, но он очень уставал и к вечеру был как выжатый лимон. Отец довольно замкнутый человек, и ему постоянное пребывание на людях не доставляло удовольствия, а мама без этого жить не могла. Вот единственное разногласие… Больше я ничего не припомню. Они иногда ссорились из-за нас, но это было несерьезно.

— И это все? — Дональд был озадачен.

— Пожалуй, да. Когда мы вернулись из Греции, няня сообщила нам, что родители решили развестись. Больше нам так ничего и не объяснили. О том, что послужило причиной, я узнала случайно из разговора мамы с нашей няней Джинни. Они говорили о том, что у отца кто-то есть. До того, как мы встретили тебя на пароходе, это было единственным, что я знала о событиях тех лет.

— Но ты знала, что это моя мать?

— В том-то и дело, что нет. Я не знала ни имени, ни фамилии любовницы отца. От нас все скрывали. Отец уехал, а мать никогда не заговаривала на эту тему. Теперь ты понимаешь, почему я пошла в библиотеку?

— Допустим. Но если все это правда, как объяснить то, что произошло на пароходе? Николь мне все рассказала, — упорствовал Дональд.

— Я не хотела об этом говорить, но если иначе тебя убедить нельзя… Николь знала то, чего не знала я. Мама была с нею более откровенной. Познакомившись с тобой и боясь, что, узнав, кто мы такие, ты не захочешь разговаривать с нами, она скрыла это и от тебя, и от меня.

— Но Николь сказала, что все было наоборот. Это ты…

— Я знаю. Сегодня она мне во всем призналась. Она начала ревновать и решила разлучить нас таким образом.

— Значит… она меня обманула?!

Дональд начал понимать странное поведение Николь в тот день, когда она осталась в его квартире на ночь… Она все подстроила. Каким же он был дураком, что не догадался! Николь умнее, чем он думал, гораздо умнее. Сначала он рассердился, но потом испытал нечто вроде уважения к Николь. Как тонко она все это провернула, он даже ей поверил. Но что могло заставить ее признаться Айрин? Скорее всего она поняла, что никогда его не любила.

Дональда это уже не слишком волновало. Он наконец вздохнул с облегчением, радуясь, сам не зная, чему. На какой-то миг он даже забыл, чья дочь Айрин, с такой нежностью вновь потянувшись к ней. Доверие было почти восстановлено. Но это «почти» всегда будет между ними.

— Айрин, я согласен с тобой. Мы должны докопаться до правды.

Она улыбнулась. Дональд вспомнил, когда видел эту ее улыбку — под звездами, совсем близко к ним, они плыли, держась за руки, и были ближе, чем когда-либо.

— Я знала, что ты меня поймешь.

— Если бы я мог знать, что это неправда…

— Сейчас это неважно.

— Хорошо. Но ты действительно не знала о моем отце?

— Нет. Николь сказала мне в наш последний вечер на пароходе.

— Об этом писали тогда все газеты.

— Мать не показывала их нам.

— Естественно, я должен был об этом подумать. Тебе ведь было всего девять лет, — сокрушенно вздохнул Дональд.

— Я рассказала тебе все, что знаю. Теперь твоя очередь.

— Пойми меня, Айрин… это слишком тяжело.

— Кто знает, может, тебе станет легче… Попробуй, — подбодрила она.

— Мои родители не очень любили друг друга… Точнее, просто едва выносили. Они жили вместе ради меня… или ради своей репутации.

— Ты говоришь о матери?

— Да, о ней… Для нее это было частью имиджа. Мать всегда хотела казаться публике и поклонникам образцом добродетели. В журналах печатали фотографии, где мы втроем — просто эталон счастливого семейства. Я всегда жалел своего отца. Его карьера не очень удалась, но он любил меня. Я для него был важнее работы, в отличие от матери. Та вечно была занята и отсутствовала месяцами.

— Она не интересовалась тобой? — удивилась Айрин.

— Да нет, не могу этого сказать. В раннем детстве… лет до четырех она была всем для меня. Но потом, когда мать вдруг прославилась, получив первого «Оскара», она проводила со мной все меньше времени. Кончилось тем, что она жила только своей работой.

— Это твое мнение?

— Что ты имеешь в виду? — нахмурился Дональд.

— Может быть… тебе кто-то внушил эту мысль?

— Я понимаю, к чему ты клонишь, но…

— Есть много способов вызвать к себе жалость своего ребенка, вдобавок пробудив в нем неприязнь к другому родителю. Для этого не обязательно действовать прямо, можно идти от противоположного — ни на что не жаловаться, изображать стоицизм и проявлять великодушие и терпимость. Эффект будет тот же — один из родителей предстанет в глазах ребенка мучеником, а другой — тираном.

— Мой отец никогда дурного слова не сказал в адрес матери, наоборот…

— Это как раз подтверждает то, что я сказала.

— Но зачем?! Я не могу этого понять.

— Это своеобразная месть. Месть неудачника. Твоя мать была звездой, а отец немногого добился на том же самом поприще. Ребенок — удобный повод для сведения счетов.

— Айрин, ты не знала ни одного из них. Как можно делать такие выводы? — возразил Дональд.

— Просто я предположила, и больше ничего… По твоим глазам вижу, что на самом деле ты не так уж уверен в обратном.

«Это абсурд, — подумал Дональд. — Отец не способен на низкие и мелочные чувства». Но что-то против воли заставило его отбросить эмоции и задуматься над словами Айрин. Когда отец покончил с собой, ему было двенадцать лет. Что, в сущности, он знает о своем отце? Только то, что тот сам о себе говорил. Тогда его доверие к отцу было беспредельным. Но могли он объективно оценить ситуацию в таком возрасте? Какова бы ни была правда, надо ее выяснить раз и навсегда. Он не позволит больше болезненным воспоминаниям сбить себя с толку.

— Хорошо, — с усилием произнес Дональд, — не буду сейчас спорить. Мне известно далеко не все.

— Рассказывай дальше, — твердо сказала Айрин.

— Перед тем, что случилось с отцом, — его голос дрогнул, — мать сильно изменилась. Она всегда прекрасно владела собой, но вдруг превратилась в сплошной комок нервов. Я сразу понял — в их отношениях что-то изменилось. Но я не подозревал, насколько это серьезно.

— Ты знал о моем отце и их связи?

— Узнал за день до смерти папы. Мать отправила меня к прадеду в Кливленд, а он почему-то прятал от меня газеты, не давал слушать новости по радио, отключил телевизор. Тогда я ничего не понимал… а когда понял, было уже поздно.

— Что ты имеешь в виду?

— Я не смог ему помочь…

Дональд с удивлением обнаружил, что по его щекам текут слезы. Когда он смотрел на умирающего отца, то глаза его оставались сухими. Почему же сейчас…

Айрин сжала его руку с такой нежностью, что сдерживаемая боль окончательно вышла наружу. Дональд испугался, что сейчас задохнется от беззвучных рыданий. Прошло несколько минут, прежде чем он успокоился. Дональд оглядел кафе и облегченно вздохнул, заметив, что, кроме них двоих, в дальнем углу сидели только несколько школьников, увлеченных своим разговором.

— Все в порядке? — спросила Айрин. — Тебе легче?

— Да.

Дональд действительно почувствовал себя лучше, как будто потихонечку начали заживать старые рубцы.

— Не надо винить себя. Ты ничего не мог сделать.

Дональд внезапно понял, что долгие годы винил себя понапрасну. Сейчас он понял, что терзать себя глупо. Если отец не хотел больше жить, он все равно сделал бы это. Его поступок был осознанным и непоколебимым решением, а не импульсивной выходкой. Что мог сказать ребенок сломленному жизнью человеку?

— Так что же случилось дальше? — мягко спросила Айрин, видя, что Дональд понемногу пришел в себя.

— Я нашел одну газету, из которой узнал то же, что и ты в библиотеке. Когда я увидел газету, выпавшую из твоих рук на пол, я просто опешил. Тогда, десять лет назад, прочтя этот номер, я бросился домой… вошел в сад, услышал выстрел и побежал к беседке… Отец лежал, задыхаясь и истекая кровью… неподалеку валялся пистолет. Я подошел, взял его за руку… и услышал его последние слова… Он сказал, что всегда любил мою мать. Потом закрыл глаза и потерял сознание. Я кинулся звонить в больницу, но к приезду врачей он был уже мертв.

— Самоубийство не вызывало сомнений?

— Никаких, — уверенно ответил Дональд.

— Извини, но тебя ничего не насторожило?

— Не понимаю, о чем ты.

— Я читала, что твой отец начал хлопотать об опеке над тобой… и бракоразводный процесс был его инициативой. Почему же так вдруг…

— Айрин, он просто не выдержал. Отец думал, что у него хватит сил, чтобы бороться, защищать свои силы и мои интересы… но он ошибся. Случившееся его опустошило. Он очень любил ее… Заслуживала она этого или нет, но это так. Отец мог догадываться, но убеждал себя, что это неправда, но когда все вышло наружу таким образом… это его просто добило.

Они немного помолчали. Затем Айрин спросила:

— Ты никогда не скучал по матери?

— Очень редко.

— Ты винишь только ее?

— Я ее презираю, — твердо сказал Дональд.

— Так же, как моего отца?

— Да. Ты ведь хочешь знать правду?

— Ничего, кроме правды, Дональд. Я знаю, что ты поступил в частную школу и отказался от свиданий с матерью.

— Я не мог ее видеть.

— А как она это восприняла? — Айрин хотелось узнать от него как можно больше подробностей.

— Не знаю. Она консультировалась с психиатром, и, кажется, тот сказал ей, что лучшее, что она сейчас может сделать, — оставить меня в покое. Она уступила. Я уехал в школу, а она покинула страну. Я знаю, что она чуть ли не каждую неделю звонила в школу, но я отказывался с ней говорить. Каникулы я проводил у друзей. Она же продолжала звонить вплоть до выпускного вечера.

— А перед поступлением в Гарвард она не приезжала к тебе?

— Приезжала, но, узнав о том, что мать здесь, я уехал.

— Тебе никогда не было жаль ее?

— Это было бы предательством по отношению к тому, кого уже нет на свете благодаря ей.

— Значит, ты запрещаешь себе ее жалеть? — уточнила Айрин.

— Честно говоря… да, что-то в этом роде.

— Ты так больше ее и не видел, не говорил с ней?

— Я боялся этого, — признался он. — Боялся невольно поддаться ее обаянию… знаешь, она умеет убеждать. Моя мать гениальная актриса. Вопреки воле начинаешь ей верить.

— Это отец тебе сказал? — поинтересовалась Айрин.

— Нет… хотя… кажется, да. Когда-то давно он намекнул на это, и я больше ни секунды ей не доверял. Только он знал, что она из себя представляет.

— Дональд, ты до сих пор находишься под влиянием отца. А ты когда-нибудь попытался встать на точку зрения матери, пробовал понять ее?

Дональд не знал, что ответить. Ему и в голову не приходило подвергать сомнению свои выводы, казавшиеся ему бесспорно справедливыми. Чтобы преодолеть растерянность, он спросил:

— А ты виделась со своим отцом?

— Да, пять лет назад. Приехала к нему на каникулы. Но потом мать попросила отца избегать контактов с нами. Наверное, она считала, что так будет лучше… Я не осуждаю ее.

— Понятно… Кажется, мы все друг другу рассказали, — подвел итог Дональд.

— Ты не жалеешь? — спросила Айрин.

— Нет, — с облегчением ответил Дональд.

— Я должна сказать тебе, почему я настояла на нашей встрече. Я вчера звонила своему отцу в Нью-Йорк.

Дональд побледнел.

— В этом и состоит мой план, — осторожно продолжала Айрин. — Теперь, сопоставив наши воспоминания, то, что мы узнали из официальных сообщений и светской хроники, мы встретимся с участниками событий… и попросим их изложить каждого свою версию. Правда так или иначе всплывет.

— Ты имеешь в виду…

— Да. Я говорю о своем отце и твоей матери… Я знаю, Дональд, как ты к ним относишься, знаю, насколько это для тебя тяжело. Если ты откажешься, я все пойму. Я договорилась с отцом, что я буду в Нью-Йорке через пару дней… и спросила, не возражает ли он, если я приеду не одна… Тебе, наверное, надо подумать?

Дональд долго сидел, уставившись в одну точку. Наконец он поднял голову.

— Я поеду с тобой.

Николь изнывала от нетерпения, сидя в своей комнате. Айрин не сказала, когда вернется, но Николь надеялась, что скоро. Она боялась, сама не зная, чего именно. С тех пор, как ужасное подозрение оформилось в ее голове, Николь испытывала сильнейшее желание поговорить с кем-нибудь, поделиться своими догадками. А для этого подходила только Айрин.

Отношения их в последнее время были натянутыми, и Николь сейчас уже желала только одного — избавиться от тяжелой ноши, которая была непереносима для нее одной.

Но, вспоминая о бумагах, лежавших сейчас в комнате Айрин, она тут же почувствовала безотчетный страх. Скорей бы Айрин вернулась и прочитала те несколько писем, которые отобрала Николь как наиболее компрометирующие Синтию. Или она сошла с ума, или Синтия убийца. Некоторые фразы просто невозможно трактовать иначе, как прямые признания.

Николь услышала шаги Айрин в коридоре, потом до нее донесся из комнаты сестры стук сбрасываемых туфель, скрип дверцы платяного шкафа. Николь с тревогой ожидала появления Айрин после того, как она ознакомится с письмами.

Прошло полчаса, прежде чем Айрин появилась.

— Что все это значит? — поинтересовалась она. — Кто писал эти письма? И кому они предназначены?

— Айрин, я нашла их два года назад. Почерк незнаком… но объяснение может быть только одно.

Айрин опустилась на стул. Ее лицо не выражало ничего, кроме недоумения.

— Николь, папа обязательно забрал бы эти письма с собой, будь они от Синтии Грэхем, — возразила она.

— Возможно, он собирался сделать это, но в суматохе забыл.

— Неубедительно, — покачала головой Айрин.

— Подумай сама, есть ли какие-нибудь другие варианты.

— Тут ты права… Пожалуй, нет.

Сестры долго сидели в молчании, задумчиво глядя в сад сквозь распахнутое окно.

— Сказать тебе, что я думаю? — нарушила тишину Николь. И, не дождавшись от младшей сестры ответа, продолжила: — Смерть мужа этой женщины — не самоубийство. Разве не очевидно, что она сама признается в содеянном?

— Это невозможно, — прошептала Айрин.

— Айрин, ты должна понять. Дональд опасен. Возможно, он специально флиртовал то со мной, то с тобой, чтобы поссорить нас… Это его месть. Но возможно и другое: он хочет выведать, подозреваем ли мы что-нибудь. Не исключено, что он знает правду о том, что произошло.

— Он ничего не знает, — твердо сказала Айрин.

— Почему ты так уверена?

— Поговорим о другом. Ты считаешь, что отец и Синтия это сделали вместе? Неужели ты готова допустить, что папа способен на убийство?

— Я не знаю… раньше мне и в голову ничего подобного не приходило… но недавно меня вдруг осенило. И я испугалась… Пойми меня, Айрин, я просто чуть не сошла с ума. Прошу тебя, прочти эти письма еще раз. Неужели тебе все это не кажется подозрительным?

Айрин сидела в напряженной позе, стиснув руки. Даже несмотря на загар, было заметно, как она побледнела.

— Я несколько раз перечитала каждое письмо. Сейчас мне нечего тебе возразить, но я уверена, что ты ошибаешься.

На самом деле, она далеко не была уверена. Доводам Николь она могла противопоставить только свою безграничную веру в порядочность отца.

— Подумай о его внезапном отъезде… Больше он ведь здесь не появлялся, не так ли?

— Возможно, но…

«А что если Николь права? — ужаснулась Айрин. — Это действительно многое объясняет. Может быть, его попытки избежать контактов с дочерьми вызваны угрызениями совести, а не запретом Бэрил».

— Но как же полиция…

— Полиция не нашла этих писем, они даже не подозревали об их существовании. Графолог сразу подтвердил бы, кто их автор.

— Поэтому и вынесли вердикт о самоубийстве, — пробормотала Айрин.

— Конечно. Ведь все сходится один к одному, разве не так?

— Скажи, Николь… есть ли другие письма?

— Честно говоря, да… очень много. Я сама еще не все прочла.

— Дай мне остальные.

Николь нехотя достала пакет и протянула сестре. «Конечно, судя по почерку, это не член нашей семьи, а значит, Синтия, — думала Айрин, пробегая глазами мелкие строки, — но как-то эти письма не вяжутся с ее образом». Айрин видела Синтию Грэхем только в кино, но у нее сложилось определенное мнение об этой женщине. Что-то подсказывало Айрин, что кто угодно мог написать эти полубредовые письма, но только не эта сдержанная женщина с умными лукавыми глазами, которые могли согревать и ласкать, а могли и ранить собеседника. Николь права в одном — если принять эту гипотезу, то все происшедшее поддается разумному объяснению и становится на свои места. Тому, что Дональд в курсе всех событий, Айрин не верила. Он не искал встреч с ними, скорее, они сами были склонны докучать ему. А после того, как Дональд решился на поездку в Нью-Йорк, не было никаких причин сомневаться в его полнейшей неосведомленности. Может быть, его родители и хорошие актеры, но сам он абсолютно не умеет притворяться. Айрин уже поняла, насколько Дональд простодушен, несмотря на кажущуюся искушенность и сдержанные манеры.

— Я должна прочесть побольше и тогда, может быть, пойму что-нибудь… а сейчас у меня просто голова идет кругом.

— Ты не сердишься на меня? — спросила Николь.

— Конечно, нет. Ты правильно сделала, показав их мне.

— Но ты со мной несогласна?

— Пока не знаю… Наверно, я просто не хочу в это верить.

— Ты что, думаешь, я хочу? — Николь всхлипнула, как обиженный ребенок.

— Пойми, если бы была хоть какая-то зацепка, но так… Никого нельзя обвинять на основании подобных доказательств, — сказала Айрин. — Разве хоть раз эта женщина называет вещи своими именами, если допустить, что она убила мужа?

— Конечно, нигде прямо не говорится, но…

— Можно объяснить это осторожностью, но почему-то я уверена, Что автор этих писем не вполне нормален.

— У сумасшедших тоже есть своя логика.

— Я не говорю, что она сумасшедшая, но в тот момент была явно не в себе. В такие минуты люди меньше всего думают об осторожности и не подбирают слова.

— Значит, она хитрее, чем мы думаем, — высказала предположение Николь.

— Здесь есть неувязка, Николь… Пока не знаю, в чем именно, но слишком много противоречий.

— Но ты попробуешь в этом разобраться?

— Да. Мне очень хочется докопаться до истины.

Айрин взяла письма и пошла в свою комнату. Ей бросилось в глаза то, о чем не подумала Николь. А что если эти письма никогда не были отправлены? Иначе почему они скреплены между собою? Возможно, конечно, что отец выбросил конверты и скрепил листки. Так и получилась эта тетрадь. Многие так делают. Например, Джинни точно так же собрала письма своего сына из Вьетнама, чтобы удобнее было их перечитывать. Но, возможно, и другое. Эти письма на самом деле не что иное, как дневник. Конечно, странно, что нигде нет ни одной даты. Но это объясняет отсутствие обращений. Ведь женщина, писавшая их, ни разу не обратилась к любовнику по имени и нигде не подписалась своим. На дневник это похоже больше. Айрин все больше укреплялась в мысли, что их автор — психически больной человек. А что если болезнь и является причиной исчезновения Синтии со сцены и экрана? Отец обнаружил ее дневник, понял, что она совершила в припадке умопомрачения, и решил его спрятать. Возможно, Синтия находится в психиатрической клинике и в этом причина того, что они так и не сошлись с отцом? Опять не получается. Ведь дневник в какой-то степени улика, не проще ли было бы сжечь его? Зачем прятать, да еще и оставлять на чердаке в собственном доме? Это нелогично. Но такая версия, даже и с некоторыми пробелами, больше соответствует характеру ее отца. Айрин решила окончательно все выяснить в разговоре с отцом, который состоится очень скоро.

Одно письмо показалось ей более странным, чем другие. «Ты совсем мне не отвечаешь. Ночью обещаешь написать, а когда я просыпаюсь, опять вижу только чистую бумагу. Когда ты перестанешь мучить меня? Еще немного, и я не вынесу. Не своди меня с ума». Прочтя его, Айрин больше не сомневалась в психическом состоянии автора. Кто бы это мог быть?.. Неужели Синтия Грэхем? Сама не зная почему, Айрин отказывалась в это верить. «Я не могу так больше. Почему ты не приходишь? Вот уже два дня подряд я жду тебя. Принимаю чуть не втрое больше обычного. Чего ты хочешь — чтобы я приняла всю упаковку и совсем ушла к тебе? Но я же не знаю, а вдруг в конечном счете потеряю все, даже надежду? Я же могу совсем исчезнуть, навсегда, как исчез и ты. Ведь тебя нет? Боже, я не должна в это верить, ни за что, никогда! Если начну верить, смогу поверить чему угодно, а это уже конец. Видишь, до чего я дошла без тебя? Если ты и сегодня не придешь, я выпью все, что у меня есть на раз. А там посмотрим».

Айрин стало не по себе, как будто, несмотря на то, что она сидела в своей комнате, липкая паутина прошлого опутывает ее. Она не могла больше выдержать и снова набрала номер нью-йоркской квартиры отца. Она помнила, какое действие оказывает его успокаивающий голос — прямо бальзам надушу.

— Извини, что так поздно, папа. Можно кое-что спросить?

— Все что угодно, девочка, — немного озадаченно произнес Дэниел Лоу.

— Скажи, тебе никогда не казалось, что Синтия Грэхем больна… психически? — Айрин боялась обидеть отца этим своим вопросом.

— Нет, дорогая, что ты! Ничего подобного.

Удивление его было настолько неподдельным, что Айрин даже засмеялась.

— Ты прав, по-моему, это абсурд, — сказала она с облегчением.

— Очень странно… Как тебе это пришло в голову, дочка?

— Видишь ли… тут нашлись кое-какие ее письма… Ты не забрал их с собой и… — Айрин запнулась, вдруг устыдившись того, что они с сестрой читали чужие письма и строили нелепые гипотезы.

— О чем ты говоришь? — Дэниел Лоу был изумлен.

— Папа… разве она не писала тебе?

— Нет… никогда. Послушай, Айрин, я все тебе объясню по приезде, и ты поймешь, что одно это твое предположение абсурдно. Все совсем не так, как ты сейчас думаешь.

— Значит, это не ее письма? Они без подписи, и я подумала…

— Должно быть, какая-то ошибка, — прервал ее отец. — Может, сыну Джинни писала какая-то девушка?

«А почему бы и нет?» — успокоилась Айрин. Николь это в голову не пришло, но это очень вероятно. Джинни все время что-то прятала на чердаке. Конечно! Так оно и есть.

— Джинни часто говорила, что у Бена было много подружек, — сказала она. — Это не совсем удобно, но я спрошу у нее.

Они поговорили еще пару минут и договорились, что Айрин приедет через два дня. Повесив трубку, она почувствовала себя гораздо лучше.

Теперь эта история показалась Айрин комичной. Они с Николь вообразили невесть что, раздули все до кровавой мелодрамы с убийством. А скорее всего какая-то ненормальная по уши влюбилась в сына Джинни. Наверно, он сохранил эти дурацкие письма смеха ради.

Айрин успокоилась настолько, что быстро уснула. Она увидела странный сон, хотя обычно спала крепко, без сновидений.

Кто-то звал ее на помощь. Айрин металась по дому, саду, улицам и слышала крик: «Помоги мне!» Она не могла найти того, кто звал ее. Странный гулкий голос. Он звучал всюду, но кому он принадлежал, Айрин этого не знала. И проснулась она с таким чувством, как будто она уже поняла что-то очень важное, но не успела осознать.

Спустившись вниз, Айрин увидела Джинни, разговаривающую по телефону с садовником.

Через несколько секунд старая негритянка повесила трубку и улыбнулась Айрин.

— Что будешь завтракать, дорогая?

— Джинни, могу я сначала с тобой поговорить? — спросила Айрин.

Они присели на диван.

— Ты хорошо спала? — встревоженно поинтересовалась Джинни.

— Более или менее. — Айрин вспомнила свой сон и внутренне напряглась.

— Тебе, наверное, тяжело вспоминать, но могу я кое-что спросить о твоем сыне? Ты рассказывала, что Бену звонила девушка?

— И не одна, — улыбнулась Джинни. — Давно это было, но я их всех помню.

— Извини, но ты не могла бы рассказать мне о них? Поверь, я спрашиваю не из пустого любопытства.

— А хоть бы и так? Он любил тебя. — Негритянка излучала добродушие.

— Но не так, как мою сестру.

— Да. — Джинни снова улыбнулась. — Николь побаивалась Бена из-за его огромного роста. А он был таким безобидным, все для нее был готов сделать.

— У него была невеста? — Айрин не терпелось узнать все как можно скорее.

— Да, Бен обручился с одной девицей. Мне она не нравилась, но что делать… До нее было несколько, но все несерьезно.

— Скажи… а он переписывался с кем-нибудь из них?

— Собирался переписываться с Этель, своей невестой, но так и не успел…

— Прости меня… я не буду больше спрашивать.

Джинни всплакнула и обняла Айрин.

— А до этого… до того, как он уехал… ему никто не писал? — Айрин решила все выяснить наверняка.

— Нет, точно могу сказать, никто.

Джинни вытерла слезы и тяжело вздохнула.

— Джинни, ты ничего не находила на чердаке?

— Где? Нет, милая, не помню. Да и нет там ничего хорошего. Шкатулка старая валялась, но куда-то делась… Наверно, я сама ее выбросила и забыла, а что?

— Да нет… ничего.

Ясно, что письма не имеют никакого отношения к Джинни и Бену. Отец отрицает свою причастность. Но тогда кто мог их написать… и кому?

Она и в мыслях не допускала, что отец может ей солгать. Он ее не обманывал, даже когда она была совсем маленькой. Айрин было всего четыре года, когда умерла от пневмонии ее бабушка. Отец очень любил свою мать, хотя она не одобряла его брак, это Айрин даже спустя столько лет смутно помнила. Когда родители изредка ссорились, Бэрил любила восклицать: «Это твоя мать настраивает тебя против меня! Она меня не выносит».

Айрин бабушка обожала. Когда бабушка умерла, отец очень осторожно, но сказал ей правду. Он не побоялся, как говорила Бэрил, травмировать маленького ребенка.

— Ей было больно? — спросила она тогда.

— Не знаю… может быть, но все это так неважно. Она просто уснула. Бабушка устала. Все люди устают и рано или поздно должны уйти на покой. Усталость накапливается, и сил становится меньше и меньше. А потом человек просто засыпает.

— Пусть бабушка спит спокойно, — сказала девочка после отцовского объяснения.

Айрин было грустно, но она чувствовала себя очень мудрой. Отец не может обманывать ее сейчас, это просто невозможно.