Глава 28

Парадный зал Вустера был переполнен воинами, которым впервые за три дня выпал случай поесть. Раскладные столы составили к стенам, чтобы освободить место для голодной орды. Даже лорд Эдуард и его военачальники, все еще в коже и кольчугах, ужинали стоя.

Эдуард был в прекрасном настроении после блестящей победы и весело приветствовал Рода и его жену. В одной руке он держал олений окорок, а в другой — большую кружку эля.

— Умираю от голода! Прости мои манеры, Розамонд, хотя я знаю, что, по твоему мнению, у принцев вообще нет манер! А ты удачлив, дьявол! Как бы я хотел, чтобы и Элеонора так же встречала меня после битвы!

— Господин, Розамонд примчалась сюда, чтобы предостеречь нас! Армия Симона де Монфора переходит Эйвон у Першора.

Эдуард отмахнулся:

— Это невозможно: он еще не переправился через Северн! Гилберт отметил бы передвижение войск!

— Но Гилберту всего шестнадцать! — вознегодовала Розамонд.

— В шестнадцать твой муж уже был взрослым мужчиной, способным вести людей в бой!

Род нахмурился:

— Глостер со своими четырьмя тысячами солдат должен был помешать баронам переплыть Северн!

— Кровь Христова! Оуэн, немедленно найди мне Гилберта де Клара! Если злосчастный щенок спал, пока мы сражались, я с него шкуру спущу! Меня не было всего три дня! Три проклятых дня, чтобы пойти на Кенилуорт, разбить баронов и вернуться в Вустер с их конями и знаменами! У Глостера под командованием четыре тысячи, а жизненно важные известия мне приносит женщина!

Эдуард тут же разослал лазутчиков и распорядился собрать военный совет.

— Велите солдатам готовиться к походу, — приказал он своим военачальникам.

Роджер подозвал оруженосца и обратился к Розамонд:

— Гриффин проводит тебя в Першор. Я продал бы душу дьяволу за час наедине с тобой, дорогая. И поверь, я люблю тебя больше жизни! — Он нежно коснулся губами ее губ и прошептал: — Я целую твое сердце, Розамонд.

Она жаждала прильнуть к нему и умолять поберечь себя. Ни он, ни его люди не спали несколько ночей, а впереди их ожидала решающая битва. Нет, она должна быть сильной, убедить мужа, что считает его непобедимым, хотя в душе смешались ужас и отчаяние. Розамонд содрогалась от страха, что больше никогда его не увидит. И все-таки она подарила Роджеру сияющую улыбку и сказала то, что должно было сделать его счастливым:

— Я решила назвать нашего сына Роджером!

— Большей чести ты не могла мне оказать, любимая! — торжествующе воскликнул он.

Лорд Эдуард посовещался с Мортимером, валлийские разведчики которого принесли неутешительные новости о том, что армия баронов перешла Северн в Кемпси, всего в четырех милях от Вустера. Очевидно, шпионы Симона донесли ему о том, что Эдуард передвинул войско к северу.

Принц приблизился к столу с картами и окинул Гилберта негодующим взглядом.

— Три дня назад, когда я отправился на Кенилуорт, люди Мортимера уведомили меня, что измученное войско де Монфора едва плетется к Херефорду. Я увел свою армию в полной уверенности, что твои солдаты станут непреодолимым препятствием на их пути. Сегодня же я из достоверных источников узнал, что де Монфор успел пересечь не только Северн, но и Эйвон. Объяснись, Гилберт!

Вслушиваясь в уничтожающие слова, Роджер поежился. Не хотел бы он оказаться на месте Гилберта! Пусть у него вспыльчивый нрав, но не дай Бог оказаться объектом необузданной ярости Плантагенета, способной погасить любую вспышку непокорства!

Гилберт сбивчиво оправдывался:

— Я не говорю по-валлийски, вот шпионы Мортимера и не хотят иметь со мной дела! Смотрят свысока, считая совсем еще мальчишкой!

— Им платят за сведения, не за то, чтобы они лизали задницы надменных английских графов. Но не отчаивайся, Гилберт, я дам тебе возможность загладить промахи.

Тем временем Джон де Уоррен и Роджер изучали карту.

— Перейдя реку у Першора, Симон де Монфор обнаружил место, где станет лагерем, — решительно заявил де Уоррен.

— Эвершем, разумеется, тут и говорить нечего, — подтвердил де Лейберн и, когда Эдуард вновь склонился над картой, провел пальцем прямую линию через реки Северн и Эйвон к Эвершему.

— Сколько их? — обратился Эдуард к Мортимеру.

— Четыре тысячи, господин, усталые, голодные и плохо вооруженные. Не более двух сотен конных баронов и рыцарей, остальные пехотинцы, если не считать нескольких сотен валлийских лучников, которых неохотно выделил Ллевелин.

— У нас вдвое больше сил и достаточно лошадей, чтобы посадить в седла еще три-четыре сотни солдат, — кивнул Роджер.

— При таком очевидном преимуществе наши воины могут урвать несколько часов на сон, — с облегчением заключил Бассингберн.

Кулак Эдуарда врезался в стол.

— Успеют выспаться в могиле! Сражения выигрывают быстрота и натиск! Если мы задержимся до утра, Симон де Монфор-младший получит время собрать разбежавшихся солдат и прибыть на помощь отцу.

Роджер посмотрел на свои руки, гадая, не отзовется ли бедой его милосердие по отношению к молодому Симону.

— Подайте сигнал! — приказал Эдуард. — Будьте глухи ко всякому нытью и жалобам! Если вы хорошо вышколили своих людей, они пойдут за вами. Я желаю, чтобы еще до заката войско вышло на дорогу, ведущую к долине Эвершема. А теперь слушаю ваши предложения.

Большинство военачальников принялись наперебой высказывать соображения, и только Гилберт де Клар помалкивал.

Когда все утомились, Эдуард лукаво улыбнулся — впервые с того момента, как вошел в комнату.

— Я сказал, что выслушаю вас, но послушаться не обещал.

Его шутка немного сняла напряжение, становившееся невыносимым.

— Мне необходимы крылья, чтобы преградить путь врагу. Мортимер, перебросишь две сотни приграничных баронов к востоку. Встаньте на лондонской дороге. Рыжий Гилберт, вместе с двумя тысячами воинов ты направишься на запад и воспрепятствуешь де Монфору отступить через Эйвон. Я же поведу остальные пять тысяч.

— Симон де Монфор должен знать, сколько у нас человек. Наверняка он в полном отчаянии, не знает, что предпринять, — предположил Линкольн де Уоррен.

— Не стоит его недооценивать, — возразил Эдуард. — Он закаленный в боях ветеран, ни разу не проигравший сражения. Ему известно, что мы сорвались с места и ушли. Он решился на этот поход лишь для того, чтобы соединиться со второй половиной войска баронов. Симон понятия не имеет, что мы успели побывать в сражении, выйти победителями и быстро вернуться, иначе никогда не пошел бы в пасть врагу.

— Я полностью согласен с Эдуардом, — кивнул Роджер де Лейберн. — Симон де Монфор — смелый человек, отважный воин с храбрым сердцем. Он жесток, безжалостен и хитер, верит в свое дело и еще больше верит в себя! Граф никогда не колеблется перед сражением. И не обольщайтесь: бой будет кровавым и жестоким.

Потребовались невероятные усилия принца и его военачальников, чтобы поднять людей, но к тому времени, как стемнело, армия была на пути в Эвершем. Под покровом ночи они добрались до того места, где два отряда должны были отделиться от основного корпуса и разойтись в разные стороны. Эдуард созвал последний военный совет, отдал необходимые приказы и обратился к Роджеру:

— Ты взял знамена, которые мы захватили под Кенилуортом?

Роджер давно ждал этого вопроса: Эдуард чересчур умен, чтобы забыть о знаменах.

— Да, господин, — коротко ответил он.

— Отдай их знаменосцам, пусть несут в передних рядах. Это хоть ненадолго, но обманет де Монфора: пусть вообразит, что это сын идет ему на помощь.

Утро не принесло ни солнечного света, ни тепла. Хмурое небо, затянутое черными тучами, низко нависло над землей. Где-то ворчал гром, будя измотанных солдат де Монфора, едва успевших рухнуть на землю, закрыть глаза и насладиться сном. Когда армия Эдуарда перевалила через Грин-Хилл на северной стороне города, лазутчики Симона приняли ее за людей де Монфора-младшего и доложили графу, что его сын наконец прибыл. Надежда и радость, однако, сменились тревогой и отчаянием, едва обман был раскрыт.

Пока бароны натягивали кольчуги и вооружались, графу принесли весть, что силы Мортимера преградили путь к отступлению на восток. Симон созвал своих военачальников вместе с сыновьями Генри и Гаем.

— Вполне возможно, Эдуард вклинился между нашими армиями, — объявил он своим людям. — Нам следует врезаться в их центр, прорвать вражеское заграждение и встретиться с Симоном-младшим.

— Почему бы не отступить через Эйвон? — взволнованно воскликнул Генри, видя, что королевские солдаты растянулись на добрых полторы тысячи ярдов и вдвое превосходят их войско в численности.

— Эдуард наверняка перегородил западную дорогу, как раньше восточную. Его стратегия безупречна, недаром он учился у меня, — устало ответил Симон, вскочил на боевого коня и, обнажив двуручный меч, повел людей в бой.

Первая же атака едва не прорвала линию обороны Эдуарда в центре, но его люди выстояли. Мало того — цепь прогнулась и сомкнулась по обе стороны баронов, поймав их в капкан.

Над головами солдат сверкали молнии. Раскаты грома смешивались со звоном оружия, заглушая крики раненых, умирающих и ржание обезумевших лошадей. Самая свирепая битва разгорелась между конниками. Защищаясь щитами, рыцари безжалостно расправлялись с врагами. Удар боевого топора или меча, выпад пикой, взмах булавой, бросок копья уродовали, рвали, калечили живую плоть.

Кровь была повсюду: алые липкие ручьи на скользкой земле, металлический запах в ноздрях и соленый привкус на языке. Почва, усеянная брошенным оружием, трупами лошадей и людей, промокла от крови, рвоты и мочи.

Эдуард с титанической силой истинного колосса орудовал двуручным мечом, прорубая себе дорогу. Он сражался яростнее, чем любой воин. Воля к победе вела принца вперед. Роджер де Лейберн, бившийся рядом, увидел, как боевой конь принца упал на колени и перекатился на бок. Эдуард в мгновение ока спешился, и Роджер сделал то же. Он вручил Эдуарду поводья Стиджиена и, не дожидаясь, пока принц вскочит в седло, повернулся и взял лошадь Гриффина. Еще через час ее смертельно ранили, Роджер снова повернулся, но на этот раз Гриффина не было видно, и он был вынужден сражаться пешим. Рука, державшая меч, онемела и больше не чувствовала ударов. Боль в правой руке распространялась от плеча по спине. Роджер шатался от усталости, ноги отказывались его держать.

Внимание его привлек гигантский боевой конь. Де Лейберн вытер пот со лба и увидел Симона де Монфора. Великий воин в расцвете сил представлял столь впечатляющее зрелище, что Роджер на секунду усомнился в способности Эдуарда одержать над ним победу. Но он прогнал тревожную мысль и вновь обрушился на врага.

Битва продолжалась много часов, и постепенно королевские воины стали теснить небольшую армию баронов. Мортимер и Глостер, поняв, что у противника нет возможности бежать, ввели в бой свои силы. Рыцари и пехотинцы Эдуарда разделили армию Симона, продолжая методично уничтожать ее воинов. И когда мрачные тучи рассеялись и вышло солнце, люди Эдуарда подняли головы и узрели, что больше сражаться не с кем. Вокруг лежали лишь мертвые и раненые. Немногие уцелевшие противники молили о милости. Эдуард, по-прежнему сидя на Стиджиене, медленно объезжал поле битвы. Заметив едва стоявшего от усталости Роджера де Лейберна, он приблизился к другу и спрыгнул вниз. Глаза принца словно заволокло туманом.

— Ты понимаешь, что это означает? — спросил Роджер.

— Я победил, — хрипло ответил принц.

Роджер поднял меч и прогремел:

— Королевство, власть и слава твои!

— Силы Господни, я победил! — завопил Эдуард и, обняв Роджера, оторвал его от земли.

Вокруг раздались оглушительные приветственные крики людей, осознавших, что победа осталась за ними и битва закончена.

Воинственная лихорадка вскоре сменилась сочувствием к побежденным. Друзья потребовали свежих лошадей и вместе с оруженосцами принялись за поиски раненых, одновременно подсчитывая потери обеих сторон. Когда они набрели на тяжело раненного Гая де Монфора, Эдуард приказал, чтобы его унесли с поля и позвали лекаря. Вскоре они наткнулись на тело Генри де Монфора, и на глаза Эдуарда навернулись слезы скорби по другу детства.

Упоение победой Джона де Уоррена сменилось печалью, едва он узнал, что его брат Линкольн погиб. Принц и Роджер встретили его, когда он уносил тело брата.

— Кровь Христова! У Линкольна двое ребятишек: если одному из нас суждено было умереть, почему не мне?

— Теперь ты должен стать им отцом, Джон, — выдавил Роджер единственное, что пришло на ум.

Люди Мортимера столпились там, где лежал труп Симона де Монфора. Ненависть к графу еще пылала в них вместе с жаждой крови, и они яростно расчленяли тело, не обращая внимания на приближение принца, возмущенного бессмысленной жестокостью. Друзей передернуло от ужаса и отвращения, когда они увидели отрубленную голову Симона.

— Прекратить! — скомандовал Эдуард.

Мортимер, сообразив, что вызвал гнев будущего короля, присмирел.

— Мой господин, они требуют отмщения, — пояснил он.

— Я не потерплю варварства! Роджер, присмотри, чтобы они приготовили к погребению останки великого воина. Мы сами отнесем его в Эвершемское аббатство и позаботимся, чтобы тело предали земле с соблюдением всех обрядов, — объявил Эдуард.

Подъехавший Бассингберн доложил:

— Господин, из ста шестидесяти баронов и рыцарей, сражавшихся за Симона, в живых осталось только двенадцать.

Эдуард перекрестился.

— Пусть Господь смилостивится над их душами. Но больше я не пролью крови тех, кто шел сегодня против меня: ни один пленник не будет казнен. Пусть все знают, что я умею прощать своих врагов.

Звуки битвы доносились бы даже до Першора, если бы не ужасная гроза. Здесь разразился такой ливень, что носа нельзя было высунуть на улицу. Розамонд, зная, что Роджер скоро пойдет в битву, занялась чтением книги о целебных травах, чтобы не давать воли воображению. Ей пришло в голову, что скоро ее зелья могут пригодиться.

Она созвала всех женщин замка и дала поручение каждой. Прачкам велела разорвать простыни на бинты, отвела молочниц в кладовую и показала, как растирать в порошок сухие корни, кору и семена. Некоторые растения могли унять боль, другие помогали заживлять раны. На кузне кипятили жир, воск и тысячелистник и заливали в горшочки. Полученная мазь облегчала боль, уменьшала кровотечение и прекращала воспаления. Потом Розамонд усадила за работу швей.

На следующий день стражники, патрулирующие Першор, прислали гонца с сообщением, что сэр Роджер с отрядом вооруженных всадников, среди которых настоящий великан, возможно, сам лорд Эдуард, находится примерно в миле от замка.

Розамонд едва успела переодеться и вымыть руки. Она взяла было сетку, украшенную бирюзой, но передумана и просто распустила волосы по плечам, подобрала юбки и пустилась бежать. Пересекла двор и, чтобы срезать дорогу, помчалась лугом, усеянным копнами сжатой травы.

— Роджер! Роджер! — кричала она, не видя никого, кроме любимого мужа.

Роджер правой рукой подхватил ее и посадил в седло, пожирая глазами. Задыхавшаяся от изнеможения Розамонд потеряла дар речи от близости своего темного воина.

— Все кончено? — прошептала она, прижимаясь к нему.

— Да. Дверь прошлого закрыта. Будущее начинается сегодня.

Она повернула голову. Справа ехал Эдуард. Солнце позолотило его голову и львов на трепещущих флажках. Сегодня принц казался истинным властителем страны. Роджер был прав: он станет достойным королем и сделает все, чтобы никто не отнял у него законного наследия. Всякий, кто увидит его, сразу поймет: он непобедим.

— Род де Лейберн, я всегда говорил, что ты счастливчик! — ухмыльнулся принц.

— Вы не ранены? — всполошилась Розамонд. — Мы готовы излечить ваши раны и предложить вам гостеприимство, лорд Эдуард.

— Нам чрезвычайно повезло, что монахи в Эвершемском аббатстве вызвались ухаживать за тяжелоранеными, но и вам работы хватит. Больше всего нам нужна еда, и твой муж предложил нас накормить. Наши боевые кони прикончат все имеющееся сено.

— Это моя обязанность как королевского управителя. К счастью, на фермах Першора пасутся обильные стада.

Едва они оказались во дворе, Род соскочил с седла, собрал вокруг себя людей и стал отдавать приказы. Конюхам было велено отвести лошадей на пастбище, не успевших вымыться воинов послали к реке, а мастер Хаттон перечислял фермы, на которых держали больше всего скота.

— Как только повидаю сына, поедем на фермы, — сказал Роджер управителю.

Лорд Эдуард спешился и снял Розамонд со Стиджиена.

— Наконец и я увижу крестника. Надеюсь, он унаследовал золотистые волосы матери.

— Нет, господин мой, он копия своего отца, — улыбнулась Розамонд.

Позвав Лиззи Хаттон, она велела ей позаботиться о раненых и устроить лазарет в зале.

Нэн с гордым видом вынесла младенца. Розамонд взяла сына и хотела передать отцу, но тот покачал головой:

— Не могу.

Только сейчас она заметила, как неловко он держит левую руку, и, отдав ребенка Нэн, велела мужу сесть.

— Сначала избавимся от окровавленной кольчуги, — обратилась она к Эдуарду, и он тут же стащил с друга сетчатую тунику. Розамонд с тревогой осмотрела руку. Вряд ли что-то сломано, скорее, у мужа вывих.

— Какого черта ты ничего не сказал? — рассердилась она.

— Рука онемела еще в конце битвы, и я почти не чувствовал боли.

— Зато теперь тебе плохо придется!

Эдуард держал Роджера, пока Розамонд вправляла ему суставы. Боль оказалась резкой и неожиданной, и Род с трудом сдержал крик. За локтем настала очередь плеча. Род вскрикнул, но оказалось, что самое страшное уже позади. Теперь кости только ныли.

— У кого ты научилась столь нежным ласкам? — язвительно осведомился он.

— У монахинь, — засмеялась она.

— О, это известные своей жестокостью стервы! — объявил Эдуард.

— Ничего, Розамонд сотрет улыбочку с твоего лица, когда начнет зашивать порез на твоей руке, — пообещал принцу Род.

— Да это просто царапина, — запротестовал тот.

— Немедленно сбрасывайте кольчугу, господин, не хотите же вы оттолкнуть принцессу Элеонору уродливыми боевыми шрамами! Сейчас принесу иглы, а вы пока усаживайтесь поудобнее во дворе — там светлее!

Розамонд вышла во двор с кубком бренди, сдобренного рутой, как раз в тот момент, когда Роджер вместе с управителем собрался на фермы.

— Мастер Хаттон, не забудьте взять с сэра Роджера деньги за наш скот. Платит корона, и, уверена, теперь, встав во главе государства, лорд Эдуард позаботится о нашем достатке.

Принц, сидевший на телеге с сеном, расхохотался и, взяв у Розамонд кубок, осушил его.

— Ах, как же чудесно сидеть на солнышке, смеяться и болтать с прелестной хозяйкой замка! Знаешь, Розамонд, Роджер…

— Слышала-слышала, — усмехнулась она, вынимая иглу, — Роджер — счастливчик!

Эдуард внезапно стал серьезным.

— Нет, Розамонд, я хотел сказать не это. Дорогая, это тебе повезло! Как только Роджер де Лейберн дает клятву в верности, ничто на земле не заставит ее нарушить: он предан до гроба. Род был со мной с самого начала. Я рос буйным, непослушным, норовистым мальчишкой и сделал немало того, что было ему не по душе. Но его неизменную преданность и веру в меня не могло поколебать ничто. Не знаю, как бы я добился своей цели, если бы не он.

Розамонд зачарованно смотрела на Эдуарда. Впервые принц открывал ей душу, очевидно, рута развязала ему язык.

— В молодости только Род мог помериться со мной силой. Но в нем была и другая сила — внутренняя. И я благодарю Бога за то, что помог и мне обрести ее. Я дорожу нашей дружбой. Между нами не было ни лжи, ни фальши, только правда и полная откровенность… И я должен кое в чем признаться тебе, Розамонд.

Глаза их встретились.

— Твой брат Джайлз погиб от моей руки. Случайность, проклятая случайность и небрежность с моей стороны!

Голубые глаза принца потемнели. Он вспоминал о тех ужасных мгновениях.

— Я поссорился с каким-то мальчишкой, дело дошло до драки. Сам не знаю, как это получилось, но я убил его голыми руками. Парень был простолюдином, я нарушил кодекс чести, вызвав его на поединок, и его смерть легла позором на гордое имя Плантагенетов.

Розамонд облизнула внезапно пересохшие губы, боясь произнести хоть слово.

— И когда на турнире от моей руки погиб еще один человек, я потерял голову. Ведь еще и месяца не прошло после той трагедии! Джайлз был моим другом и спутником, и это делало случившееся еще более ужасным! Но Роджер не задумываясь взял на себя мой стыд и взвалил на плечи мой грех. Ни у одного человека на свете не было друга вернее и надежнее.

Глаза Розамонд наполнились слезами. Проглотив комок в горле, она вложила ладонь в руку Эдуарда.

— Спасибо за то, что сказали правду, господин. Но умоляю, никогда не говорите Роджеру, что я тоже об этом знаю…

Увидев, как его брови вопросительно приподнялись, она объяснила:

— То, что сделал Роджер, — пример благородства и самопожертвования… Мы не должны отнимать это у него.

Эдуард стиснул ее пальцы.

— Да будет так. Можешь ты меня простить?

Розамонд кивнула:

— Что поделать, несчастный случай. Я примирилась с судьбой.

Эдуард поднес ее руку к губам.

— Роджер в самом деле счастливчик.

Розамонд аккуратными стежками зашила длинный извилистый порез, тянувшийся от плеча до локтя принца, и заверила, что шрама не останется. Как и у нее в душе.

— Обещайте, что приедете в Виндзор! — пригласил Эдуард. — Я не могу обойтись без Роджера, а моя Элеонора будет счастлива видеть тебя, Розамонд.

Род связан с Эдуардом Плантагенетом клятвой на всю жизнь. И она дала обет быть верной мужу. Любимому мужу.

— Вы оказываете нам большую честь, мой дорогой господин.

Через две недели в аббатство Эвершем прибыла небольшая группа людей. Элеонора де Монфор добилась разрешения лорда Эдуарда посетить могилу мужа.

Розамонд неподвижно стояла рядом с Роджером и Эдуардом, пока монахи показывали леди Элеоноре и двум ее сыновьям место, где упокоились разрубленные останки великого воина. Симон де Монфор был похоронен рядом со своим старшим сыном Генри. О, как, должно быть, невыносима боль жены и матери!

Роджер, обняв жену, прошептал:

— Симон как-то сказал, что ты занимаешь в его сердце особое место, и попросил заботиться о тебе.

Его слова так глубоко тронули Розамонд, что она не сразу нашлась с ответом и молча взяла мужа за руку.

Гай де Монфор, чьи раны только начали заживать, вместе с братом Симоном и сестрой долго стоял у могилы. Элеонора высоко держала голову, и ее маленькая фигурка была исполнена такой трогательной гордости, что Розамонд снова заплакала.

Юный Симон, исполненный скорби и раскаяния в том, что чересчур поздно пришел на помощь отцу, упал на колени, умоляя о прощении. Но мать коснулась его плеча:

— Поднимись, сын мой. Никогда не забывай, чье имя носишь. Симон де Монфор жив!

Загрузка...