Будь моей нежностью

1. Ася

Ничем не примечательный жаркий августовский день прервал звонок в дверь.

Бабушка возилась в кухне с тестом для пирожков, поэтому я поспешно бросилась в коридор, по привычке даже не глянула в глазок и доверчиво распахнула дверь нараспашку. И вот уже некоторое время я просто таращусь на огромного хмурого мужчину, не смея произнести ни звука.

Он осматривает меня цепким взглядом с головы до кончиков пальцев на босых ногах и удовлетворённо хмыкает.

– Ты – Ася? – хрипло спрашивает он.

Его прокуренный голос звучит грубо. Меня пугает этот человек. Он выглядит устрашающе. Бандит. Подонок. И мне кажется, что его приход – это знаковое событие. Что он пришёл, чтобы перевернуть мою жизнь. А может, даже оборвать её.

Я всегда знала, что однажды это произойдёт. Всю мою сознательную жизнь бабушка твердила мне, что мой никчёмный отец крупно задолжал уважаемому человеку и однажды он постучит в нашу дверь, чтобы забрать долг.

Я всегда смеялась над бабушкой: ну что с нас можно взять? Живём впроголодь, в старой двушке в бараке под снос на окраине города. Но чем старше я становилась, тем больше печалилась бабушка. Вечерами она усаживала меня перед собой и часами расчёсывала мои светлые волосы длиной до поясницы, заплетала мне косы и внезапно начинала плакать. Она причитала надо мной, просила прощения, что не сможет меня уберечь, что судьба всё решила за меня. Но я не понимала смысла её слов до этого самого момента.

Вчера мне исполнилось восемнадцать. А сегодня в нашу дверь позвонил этот мужчина.

Выше меня сантиметров на тридцать, с огромным мускулистым телом, массивными руками со вздутыми венами, огромными длинными ногами; его лицо покрыто густой чёрной щетиной; глаза – как два агата, чёрных и блестящих, смотрят с издёвкой; тёмные, как смоль, волосы средней длины. Он одет в серую рубашку с закатанными до локтей рукавами и свободные лёгкие брюки чёрного цвета.

– Ну что, Ася, не нравлюсь? – усмехается он, и я краснею.

Чувствую, как лицо заливает алым цветом. Хочу спрятать взгляд от него, но не могу. Какая-то неведомая сила заставляет меня пялиться на этого человека.

Слышу шаркающие шаги по коридору. Бабуля выглядывает из-за моей спины.

– Асенька, что же ты гостей на пороге держишь? – В этот момент она наконец фокусирует зрение на том самом госте и ойкает.

– Ну здравствуй, мамаша, – серьёзно кивает он. – Вот и свиделись.

Бабушка как-то тихо оседает на пол, цепляясь за дверь. Её лицо сереет, и я понимаю, что это сердце. Смотрю беспомощно на мужчину, и он на мгновение зажмуривается, а потом подхватывает бабулю, вызывает скорую и совершает безумное количество действий, которые я не успеваю отслеживать, потому что мои глаза заполонили слёзы, меня трясёт от страха, и голова идёт кругом.

Я так и стою посреди коридора, потерянная и безучастная. Не вижу ничего вокруг, не хочу понимать, что происходит, хочу вернуться на несколько минут назад и изменить всё. Но знаю, что это невозможно. Если кто-то умирает, это навсегда.

– Ну вот и всё, – передо мной снова встаёт мужчина.

– Бабушка... умерла, да? – дрожа всем телом, нерешительно спрашиваю у него.

– Ты совсем, что ли? – с непонятной обидой спрашивает он. – В больничку везут старую. Я порешал, чтоб лучший уход обеспечили. Не трясись, поставят на ноги. Мне сейчас похороны не с руки. Нет времени. Не поймут, если сразу после похорон свадьбу сыграем.

– Какую свадьбу? – холодею я.

– Нашу, Ася. – усмехается он. – Не так я, конечно, планировал, но старая подвела. Придётся ждать, а ждать я очень не люблю. И так ждал тебя долго.

Я не понимаю его. Совсем. Смотрю, как на диковинную зверушку в зоопарке. А он чиркает по мне взглядом и хмурится.

– Приоденься поприличнее да поскромнее. В больницу поедем. – велит он.

Я не спорю. Шестым чувством осознаю, что это бесполезно. На ватных ногах иду в свою комнату и открываю шкаф. Поприличнее – это как? А поскромнее? Решаю надеть платье в горошек. Закрытое, но лёгкое. Стягиваю шорты и футболку, остаюсь в одном белье, и тут дверь распахивается.

Мужчина осматривает меня как товар. Я хочу закрыться руками, но он качает головой, заставляя меня подчиниться. Его взгляд, жестокий и злой, не настраивает на споры. Никоим образом.

Насмотревшись, он презрительно кривит губы. Не понравилась, значит? Отлично. Он переводит взгляд на платье и внезапно улыбается. Да так, что дух захватывает.

– Нет, ты не можешь надеть это! – говорит он.

Подходит ко мне и грубо отодвигает от шкафа, придирчиво изучает полки, достаёт новый комплект белья, который я надевала лишь однажды, на выпускной, и льняной сарафан практически в пол.

– Хотя бы это, – цокает он и садится в кресло.

– Я должна переодеться перед вами? – с трудом спрашиваю я.

– Да, и поживее. – Мужчина бросает выразительный взгляд на свои часы и поджимает губы. – Привыкай, Ася, что теперь ты будешь всё делать при мне.

Я смотрю в надежде, что он шутит, но выражение его лица разбивает все мои надежды в пух и прах. Я тяжело сглатываю, отворачиваюсь и снимаю бюстгальтер, торопливо натягиваю другой, надеваю сарафан, под юбкой снимаю трусики и тут же заменяю их свежими. Тянусь руками к молнии на спине, но мужчина бесшумно подходит ко мне и помогает.

2. Ася

Я осторожно выглядываю из-за спины мужчины и смотрю на Костика. Совсем забыла, что звала его на пирожки.

– Скройся, – говорит Тихонов, и я не сразу понимаю, что мне. – Глаза в пол, на других мужиков не глазей. Усекла?

Он стискивает мою руку с такой силой, что я хочу расплакаться прямо сейчас, но это бесполезно. Поэтому я молчаливо опускаю взгляд и прячусь за его спиной.

– Значит так, Костя, – твёрдо говорит мужчина. – Ася выходит замуж. Поэтому ноги в руки, и топай отсюда. Попробуешь связаться с ней, найду и ноги переломаю. Усёк?

Видимо, усёк, потому что я слышу торопливый топот по лестнице, и мы продолжаем движение. Тихонов сам запирает дверь, не выпуская моей руки.

– Спала с ним? – спрашивает с упрёком, и я не выдерживаю.

– Не ваше дело!

– Ошибаешься, куколка, – предостерегающе говорит он. – Всё, что касается тебя, теперь моё дело. Лучше признайся сразу – порвал он тебя?

Я вспыхиваю. От носа и до кончиков ушей горю, как алое знамя. Грубо и пошло заданный вопрос смущает меня. А ещё больше – брезгливое выражение лица Богдана. Я не нахожу в себе сил ответить вслух и лишь качаю головой.

Не порвал. Хотя однажды всё шло к этому, но я в последнюю минуту спасовала. Испугалась. И больше он не настаивал, давал мне время подготовиться.

– Ну и чудненько, – кивает Тихонов. – Но трогал? Дыньки твои смаковал? Киску?

У меня на глазах выступают слёзы. Противно, что этот мужлан говорит мне все эти вещи. Грубые, порочные слова, что слетают с его губ, кажутся мне мерзкими.

Мужчина грубо хватает ладонью мои щёки и приближается.

– Запомни, что этот сосунок был первым и последним мужчиной, кто посмел притронуться к тебе. Отныне всё это, – он осматривает моё тело, – моё. Только моё. Ослушаешься, пеняй на себя.

Дорога до больницы проходит, как в тумане. Тихонов несколько раз говорит с кем-то по телефону, управляя своим огромным чёрным Хаммером. Он почти не смотрит на дорогу, хотя несётся с немыслимой скоростью. На моё счастье – или, скорее, напротив – мы чудом доезжаем в целости и сохранности.

Он открывает дверь и подаёт мне руку, но для меня всё равно очень высоко, и я прыгаю, врезаясь в его грудь. Богдан морщится, но мне уже наплевать. После того, как он сажал меня в машину у дома, обхватив мои бёдра руками, мне уже ничего не страшно. Почти.

Тихонов снова за руку ведёт меня в больницу, игнорирует всё и вся, уверенно проходит к лифту. Я хочу спросить, знает ли он, где моя бабушка, но не рискую. Конечно, он знает.

Нам навстречу выходит доктор. Он тепло приветствует Тихонова и говорит, что приступ удалось быстро купировать, бабушка в порядке и я могу навестить её. Я надеюсь, что Богдан отпустит меня одну, но он и не думает об этом. Открывает передо мной дверь и уверенно заходит следом. В палате я сразу бросаюсь к бабушке и плачу. Сажусь на край койки.

– Полно тебе слёзы лить, дочка, – кряхтит она. – Всё обошлось.

– Слава Богу, бабушка! Я так испугалась!

Богдан подходит ближе и кладёт руку на моё плечо.

– Здравствуйте, Агриппина Юрьевна, рад видеть вас в бодром здравии. – быстро проговаривает он.

– Здравствуй, Богдан, – вежливо отвечает бабуля, и её глаза увлажняются. – Не ждала я тебя так рано. Может, не будешь спешить?

– Я своё слово держу, – усмехается он. – Сказал, через восемнадцать лет заберу её, вот и пришёл.

– Дай мне слово своё, твёрдое, что не обидишь деточку, – просит бабушка, и у меня перехватывает дыхание. – Дай слово, что позаботишься о ней.

– Агриппина Юрьевна, Ася уже взрослая девочка, совершеннолетняя. Её жизнь теперь в её руках. Будет послушной женой, будет как сыр в масле кататься. А нет... так и суда нет.

– Богдан, она и жизни не видела. А ты – со школы под венец! Дай хотя бы слово, что не надругаешься над ней! Что дашь ей попривыкнуть к тебе!

– Бабушка! – смущённо перебиваю я.

Я даже не задумывалась, что он подразумевает под браком и это тоже. Меня пробирает дрожь, и он точно чувствует это.

– Я не обделён женским вниманием, – внезапно смеётся Тихонов. – В этом плане твоя внучка меня не интересует.

Его реплика звучит искренне, и я облегчённо выдыхаю. А вот бабушка, наоборот, хмурится:

– Значит, в жёны её, а спать на стороне? Ах ты, ирод! Зачем тогда удумал жизнь ей ломать?

– Дело чести, – рубит он. – Отдыхай, Агриппина Юрьевна. Завтра навестим.

Он грубо тянет меня за собой. Я только и успеваю махнуть бабушке рукой.

И снова всё повторяется. Он ведёт, я смотрю в спину. Останавливается, и я торможу.

Он поднимает на меня свой тяжёлый взгляд.

– Сейчас мы зайдём к врачу и поедем за шмотками. Прибарахлить тебя нужно. Твои тряпки совсем не годятся.

Я хочу спросить, к какому врачу и зачем, но замечаю табличку у двери. Акушер-гинеколог. Врач высшей категории. Муратов Иезекииль Севастианович.

– Друг семьи, – усмехается Богдан. – Почти родственник.

3. Ася

Никогда прежде я не посещала таких дорогих магазинов. От ценников на платьях, которые консультант несёт в отдельный кабинет, у меня глаза лезут на лоб. Бельё, которое выкладывают перед Тихоновым, пока он увлечённо разговаривает с кем-то по телефону, мне даже видеть страшно, но он выбирает несколько комплектов, бросая на меня быстрый взгляд.

Безмолвный приказ. Он хочет видеть это на мне. Всё, включая изысканное бельё.

Я отключаю чувства и поочерёдно показываю на себе выбранные модели. Сначала нижнее бельё, потом платья с платками в тон. Тихонов лишь кивает или качает головой.

Он и бровью не ведёт на сумму в чеке. Мы с бабушкой могли бы прожить на такие деньги целый год. А то и дольше. Но он отвалил это за десяток платьев и несколько комплектов белья.

Он покупает мне несколько пар обуви, несколько кофт различной плотности, плащ, пальто и даже шубу. Зачем она мне летом – загадка.

– Я не люблю тратить время в магазинах, – поясняет он на мой удивлённый взгляд. – Поэтому купи по максимуму всё необходимое сразу.

Я иду в магазин с комфортной одеждой для дома, выбираю пару пижам, сорочек и два халата – тонкий и тёплый, выбираю спортивный костюм и кроссовки в спортивном магазине, две сумки – небольшую через плечо и побольше. Больше ничего не приходит в голову, и я говорю ему, что готова.

Богдан сгребает все покупки на заднее сидение, помогает мне забраться и устраивается за рулём. Только здесь, в закрытом пространстве салона, я слышу обрывки его разговора.

– Да, конфетка, я хочу, чтобы ты ждала меня в спальне. Трусики оставь. Я сниму их сам. – он смеётся и смотрит мне прямо в глаза. – А ещё теперь тебе придётся быть очень-очень тихой. Я везу домой невесту.

Кажется, меня тошнит. А нет. Не кажется. Надеюсь, мудак отвалит кругленькую сумму за химчистку испачканного салона, потому что я едва ли успеваю сместиться в сторону, прежде чем мой обед с шумом покидает моё тело.

– Твою мать! – кричит он и с силой ударяет по рулю, останавливаясь прямо посреди дороги.

– Извините, Богдан Давыдович, – мне ничуть не жаль, и он это прекрасно читает в моём взгляде. – Меня укачивает, если я перенервничаю.

Думаю, он хочет меня придушить, но сдерживается. Выводит меня на улицу подышать свежим воздухом и вычищает влажными салфетками коврик и обивку сиденья. Его весёлое настроение улетучилось, и я тихо радуюсь этому.

Он морщится, оглядываясь на меня, и хмуро кивает, чтобы я возвращалась. Подсаживает меня, ждёт, пока я пристегнусь, и суёт в руки пакет.

– На тот случай, если тебя снова укачает, – как для идиотки поясняет он.

И стоит ему только тронуться с места, я закрываю глаза и не открываю их всю дорогу.

Когда Тихонов останавливается, я не спешу открывать глаза. Мне интересно, как он поступит. И он не разочаровывает меня. Легко подхватывает на руки и заносит в дом.

Меня мучает любопытство. Хочу осмотреться, но не решаюсь. Мучительно жду следующих действий мужчины.

А он с лёгкостью взбегает по лестнице, открывает дверь и внезапно замирает. Пронзительная тишина почти заставляет меня распахнуть глаза. Я чувствую, как усиливается хватка его рук. На одно крошечное мгновение он напрягается всем телом, выпускает со свистом воздух сквозь сжатые зубы и снова расслабляется.

– Скрылась, – тихо говорит он, и я слышу шорохи со стороны. – Поживее.

В следующее мгновение моя голова касается мягкой подушки, огромные пальцы возятся с замочками босоножек, а потом поверх моего тела ложится пушистый плед.

С сожалением выдыхаю, когда дверь закрывается с тихим скрипом за его спиной, и открываю глаза, осматриваясь.

Очевидно, это хозяйская спальня. Его. Богдана. Сдержанная и холодная. Словно и нежилая вовсе.

Огромная кровать с замысловатыми коваными изголовьем и изножьем по центру комнаты. Зеркальный потолок. Как и две зеркальных противоположных стены. Оставшиеся две выкрашены красивым стильным градиентом: от белого у потолка до чёрного у пола. Большое панорамное окно и дверь, ведущая на балкон. Межкомнатная дверь, за которой скрылся сам хозяин, и ещё две.

Я тихо встаю и на цыпочках подкрадываюсь к первой. За ней – большая полупустая гардеробная. Заглядываю за другую дверь и, ожидаемо, обнаруживаю там уборную.

Я не решаюсь выйти из спальни. Во-первых, мне страшно в чужом доме. Во-вторых, я не хочу видеть его с той «конфеткой», которая должна была ждать этого верзилу в одних трусах. И, в-третьих, я не понимаю, как должна себя вести. То, что у него много пунктиков, я уже поняла. Но он же не ожидает от меня послушания на самом деле?

Проходит примерно час лежания под пледом, когда дверь открывается, и я устремляю глаза на Тихонова. Он одаривает меня тяжёлым взглядом. Удивительно, но там нет злости. Что-то проскакивает. Быстро и неуловимо. Сомнения? Жалость? Но я не успеваю разобрать, а он проходит в комнату и садится рядом.

– Ася, – моё имя раскатывается на его языке, – сегодня был тяжёлый день. Ты отдохнула?

– Да, спасибо, Богдан Давыдович.

– Хорошо, – кивает он. – Пойдём я покажу тебе твою комнату. Сможешь привести себя в порядок перед тем, как спуститься к ужину. Пора представить хозяйку домочадцам.

4. Богдан

За все эти годы я не раз заставлял себя развернуться на полпути к её дому. Мне до боли было интересно посмотреть на неё, но я стискивал руки в кулаки, резко крутил руль и прибавлял газу, чтобы скорее убраться подальше.

Ася. Какая она? Похожа ли на мать? Или всё же на отца? Неужели я правда решусь исполнить то, что в сердцах пообещал при свидетелях? Большинства уже и в живых нет, но кто-то же проверит, чтобы пролитая кровь Тагоевых была отомщена. И пусть правосудие вершит Богдан Тихонов, а не Богдан Тагоев, но у меня своя война. Всегда была и всегда будет.

Последний год я стараюсь вообще не думать о ней. Потому что моё любопытство осязаемо. Могу не сдержаться. А если увижу, то тормоза может сорвать окончательно. Ещё придушу со злости. Или наоборот. Сложная тема.

Я хочу поехать прямо в день её совершеннолетия, но в дань уважения её бабушке принимаю решение ехать на следующий день. Больше ждать нельзя.

Дверь открывает Ася. Мне не нужно уточнять – она как две капли воды похожа на мать. Млять! Я даже испытываю долбанное дежавю: двадцать лет назад я стоял на этом же месте, а дверь мне открывала Маша.

Сердце пропускает удар. Или несколько. Но я давно не юнец, и цель моего визита иная.

И всё идёт не по плану. Как всегда! На что я, собственно, рассчитывал? У старухи не выдержало сердце. Неужели она всерьёз полагала, что я не сдержу слово? Что я не заберу единственную дочь кровного врага и не позабочусь о том, чтобы его грязная кровь перестала гулять по миру?

Ася, маленькая, трогательная и потерянная, вызывает во мне лишь волну раздражительности. Стоит, сжавшись от страха, в стороне и льёт слёзы. Терпеть не могу все эти женские штучки! Я не робкого десятка, но абсолютно не представляю, как привести в себя женщину, кроме как отвесив ей хорошую оплеуху. Да только, боюсь, сладкую Асю таким образом не воспитывали.

Тяжело мне с ней придётся. Ох, тяжело, млять! От её частых всхлипов сердце ускоряет ритм, кровь шумит в голове, и я начинаю чаще дышать, чтобы не сорваться на неё в это непростое мгновение.

Когда старуху Агриппину увозит карета скорой помощи, меня отпускает. Вроде и не виновен, что сердце старой выдало сбой, а душа – коли таковая имеется – была не на месте.

Лишь она одна, Асина бабушка, способна была меня понять. Она точно знала, что я потерял в ту ночь, и оплакивала ту же потерю.

2002 год.

Я ступаю на пыльный перрон Казанского вокзала и нетерпеливым взглядом осматриваю толпу встречающих. Даже не сомневаюсь, что она здесь... Здесь. Должна быть. Как иначе, если мы не виделись целых два года и три недели?!

Но взгляд натыкается лишь на одно знакомое лицо. Отец.

Размашистыми шагами в кирзовых сапогах пересекаю расстояние между нами. Крепкое рукопожатие. Короткие объятия. По дороге до парковки отец интересуется, как я добрался. Но у меня нет желания вести с ним задушевных бесед, ведь в моих мыслях только она. Маша Миронова.

– Отец, ты прости меня, я вещи закину и рвану в Химки, – не выдерживаю я.

Отец окидывает меня хмурым взглядом.

– Мать соскучилась. Рашида с Данияром и Рустамом в гости в кои-то веки выбрались. Семья это святое.

– Пап, – усмехаюсь я. – Семья на то и семья, что всю жизнь будут крепкой опорой. Дело-то молодое, неужто себя не припоминаешь тридцать лет назад?

Закидываю сумку в багажник и собираюсь идти в сторону метро, но отец тормозит меня за руку.

– Не так мы хотели тебе сказать, но ты вынуждаешь, Богдан, – твёрдо напирает он, крепко удерживая меня подле своего крепкого тела. – Не дождалась она. Замуж вышла. Рожать со дня на день.

– Смешно, – закатываю глаза к небу. – Машка не такая, ты же знаешь.

Отец молчит, а потом рубит тонкую надежду одним предложением:

– Она за Сергея Дубравина замуж вышла.

Бью что есть мочи в широкие отцовские плечи. Он не останавливает меня. При всём желании не смог бы. У меня за спиной десантура и реальная вылазка в Чечню.

Лихо проскакиваю через турникеты подземки, проделываю знакомый до боли путь и примерно через два часа стучу в дверь квартиры в старых Химках.

Агриппина Юрьевна распахивает настежь дверь и белеет лицом.

– Вернулся, сынок?

– Ну здравствуй, мамаша. Это правда?

Её глаза наполняются слезами. Один короткий кивок подобен выстрелу в голову, последнему вбитому гвоздю в крышку гроба, тяжёлой могильной плите, придавившей сверху.

– Прощай, Богдан, – лепечет женщина, но мне плевать.

– Свидимся, – смачно сплёвываю ей под ноги и стремительно сбегаю по лестнице.

Наши дни.

– Ну вот и всё, – констатирую, когда дело сделано.

– Бабушка... умерла, да? – испуганно пищит малявка.

Вот же глупая! Стал бы я кипишевать, если бы старуха дубу дала?

– Ты совсем что ли? В больничку везут старую. Я порешал, чтоб лучший уход обеспечили. Не трясись, поставят на ноги. Мне сейчас похороны не с руки. Нет времени. Не поймут, если сразу после похорон свадьбу сыграем.

5. Богдан

Сомневаюсь, что этот неоперившийся птенец наведался в гости к Агриппине, что он и подтверждает своим ломающимся юношеским голоском. Асю ему подавай, поглядите-ка, какая неожиданная новость!

Во мне вспыхивает неконтролируемая злость на девчонку. Сколько дел она успела наворотить под приглядом старухи? Сколько таких Костей трогало её своими ручонками? И самый главный вопрос, который меня неожиданно заботит: успел ли кто-то сорвать девственную печать с этой крошки?

Поэтому, спровадив неуместного визитёра, я первым делом спрашиваю у этой куклы:

– Спала с ним?

– Не ваше дело! – девчонка показывает коготки, но я и не таких обламывал.

– Ошибаешься, куколка. Всё, что касается тебя, теперь моё дело. Лучше признайся сразу – порвал он тебя?

Смотрю, как пигалица покрывается пятнами. Негодование или неловкость? Жизнь покажет. Не верю, что она чиста и невинна, вот просто не верю!

Все они одинаковые, сколько бы не строили из себя святую простоту. Что мать её, что сама Ася. Хлопает своими наивными глазами, тёплый шоколад так и тянет увязнуть, погрязнуть, окунуть пальцы и с наслаждением слизать эту сладость. Ведьма маленькая, не иначе.

Сжимает пухлые губы в тонкую нить, шоколадные глаза увлажняются. Не хочет отвечать, я понимаю, но всё равно качает головой. Нет. Облегчение проходит по позвоночнику, я и не заметил, что был настолько напряжён.

– Ну и чудненько, – не могу не поддеть: – Но трогал? Дыньки твои смаковал? Киску?

В глазах девушки скапливаются слёзы, готовые вот-вот пролиться. Но меня не проймёшь этими глупостями. Больше нет. Сжимаю в руке её личико сердечком, надавливаю пальцами на щёки, вынуждая смотреть в глаза.

– Запомни, что этот сосунок был первым и последним мужчиной, кто посмел притронуться к тебе. Отныне всё это моё. Только моё. Ослушаешься, пеняй на себя.

Тащу её за руку до тачки, распахиваю дверь и чуть не бью себя по лбу от досады: эта кроха-неумеха понятия не имеет, как забраться в салон!

Резким движением подсаживаю её, обхватывая руками округлые, хоть и худые, но чертовски соблазнительные бёдра. Кровь приливает к паху, заставляя меня в очередной раз пожалеть, что давно не находил времени для утоления этой потребности.

Чёртовы бёдра чёртовой Аси хочется стискивать руками, крепко вбиваясь в тесное девственное лоно, и это очень хреновые новости, млять!

Можно представить в каком невероятном настроении я пребываю всю дорогу до больнички. Лишь скорость и беспечная болтовня одной из моих постоянных любовниц позволяют мне не думать о навязчивой идее обладать телом девушки, которая сидит рядом, которая трясётся от страха, которая излучает эти долбанные флюиды, которые способны выбить из колеи любого самца.

Таких девочек хочется за спину спрятать. Эти коварные куклы, идеально исполняющие свою роль, хорошо умеют манипулировать и подчинять. Ты и сам не заметишь, как твоя жизнь летит в тартарары по желанию эдакой тихони.

Короткий визит вежливости к старухе Агриппине я не затягиваю. Тем более, что мне совершенно не нравится, куда она клонит. Меня не интересует Ася. Совершенно. Минутное помешательство едва ли тянет на мужской интерес.

Цель у меня иная. Да и то для начала я просто обязан убедиться, что всё так. Что никаких сюрпризов меня не поджидает. Что она невинна. Никем не тронута.

А посему, веду её к женскому доктору.

И это хорошо, поскольку он подтверждает её целостность, а значит, я могу придерживаться плана.

И это плохо, поскольку вид, открывающийся меж разведённых на кресле ножек, вышибает воздух из моей груди. Я не хочу сказать, что у неё что-то, чего я не видел ранее, но я хочу сказать, что мысль о том, что никто и никогда не будет обладать этим сокровищем, приятно ласкает разум.

Она прекрасна. Идеальная розовая плоть с красивым клитором. Из разряда тех идеальных кисок, которые хочется пожирать, с жадностью вжимаясь ртом, снимать густые сливки возбуждения языком, утопать пальцами в вязком сиропе... Чертовски неуместные мысли, к дьяволу!

Потому что каменный стояк – это совсем не та реакция, которую я должен испытывать в её обществе.

Но он вовсе не плод моего воображения, коли упирается в ширинку брюк, вызывая нестерпимое желание трахнуть её, прямо не отходя от этого кресла. И если я собираюсь сохранить остатки своего разума, который, очевидно, даёт сбой рядом с этой чёртовой девкой, которая как две капли воды похожа на мать, мне нужно срочно стравить давление в мошонке до звенящей пустоты и вспомнить о реальных причинах, почему ненормально испытывать какое-либо влечение к этой половозрелой особе.

В торговом центре мой мозг уже закипает. Как последний мудак я требую, чтобы девчонка вертелась передо мной в выбранных шмотках. Будто мне не всё равно! Идиот, просто идиот!

Ещё суток не прошло, а эта чёртова кукла сидит у меня в печёнках! Боюсь, что уже завтра я прокляну себя, своё решение и перестану появляться в собственном доме, лишь бы не вязнуть в тёплом шоколаде грустных глаз.

Когда с покупками покончено, я держу путь в сторону дома, предвкушая, как стравлю давление и забуду о чёртовом дурманящем наваждении!

Мне нужно это отвлечение. Просто жизненно необходимо. И для этих целей у меня есть целых три проверенных помощницы. Пышногрудая блондинка Луиза, худосочная брюнетка Элеонора и рыжуля с роскошным ртом Кристина. Удобно иметь поблизости тех, кого можно всегда поиметь. Нужно только определиться, кого я хочу трахнуть именно сегодня. Удивительно, но хочется мне как следует отодрать Луизу. Такой вот каламбур.

6. Богдан

Сестра набрасывается на меня сразу, стоит мне только шагнуть на порог кабинета.

– Ты с ума сошёл?! Богдан, ты действительно притащил эту девку в дом? Ты забыл, что все проблемы из-за этой семьи, из-за Мироновых?

– Я всё помню, Рашида. Остынь и прекрати разговаривать со мной в таком тоне. Я давно не ребёнок и прекрасно отдаю себе отчёт в каждом действии.

– А мне кажется, что ты окончательно спятил! Какого чёрта ты творишь? Помяни моё слово, из-за этой девки наша семья снова погрязнет в проблемах!

– Ни черта подобного! – взрываюсь я. – Ты знаешь, это было лишь вопросом времени! Я дал слово, что заберу её, я слово сдержал.

– Идиот, никому нет дела до пустых обещаний! Лучше бы ты позволил ей умереть, тогда ни одна смерть не была бы напрасной!

Слова сестры действуют на меня подобно пощёчине.

– Не смей, Рашида! – выплёвываю я. – И матери передай: хоть один волос упадёт с головы моей молодой невесты, сладкая жизнь не заставит себя ждать.

Пулей вылетаю из кабинета и хлопаю дверью. Знал ведь, что так и будет, чего психовать и беситься?

Да потому что самый простой выход не всегда означает самый правильный.

2002 год.

Мрачная обстановка дома вполне соответствует моему мрачному настроению. Я просто не могу взять в толк, почему Маша за моей спиной сошлась с моим лучшим другом, и, пожалуй, никто, кроме неё, не в силах дать мне ответ на этот вопрос.

Только вот за два года моего отсутствия, когда она вышла замуж, переехала к мужу и готовилась стать матерью чужому ребёнку, всё то время, которое она писала мне в армию письма, в которых клялась в любви и обещала дождаться, моя счастливая жизнь превратилась в кусок дерьма, и последнее, чего я хотел, это встречаться с Машей Мироновой, которая наверняка носила уже совершенно другую фамилию.

– Да сколько у тебя ещё таких невест будет, Богдан, – смеётся Рашида, устраиваясь на краю моей кровати.

Сестра гладит мои короткие волосы и постоянно смеётся.

– Ты же знаешь, что отец никогда бы не позволил жениться на этой Маше? Даже хорошо, что она выбрала Сергея, иначе быть беде. А тебя Гузель ждёт. Будет тебе верной женой, приданное за неё приумножит бизнес.

– Я не люблю её, Рашида.

– Ты в ответе за семью, – смеётся сестра. – Нет любви в делах. Отец всё правильно сделал, теперь твой долг поступить верно.

– Что сделал отец? – моментально подбираюсь я, и Рашида бледнеет.

– Правильно всё говорит, недостойная она, эта Маша Миронова. Ты хотел против семьи пойти ради неё, а она тебя даже из армии не дождалась.

В её поспешном ответе что-то не так. Напрягает меня. Но против очевидного факта не попрёшь, и я не спорю.

– Не дождалась. – киваю скорее сам себе, но тут же смотрю на сестру. – Хочу её увидеть.

– Ты с ума сошёл? Помяни моё слово, от этой девки у нашей семьи будут одни проблемы! Даже не вздумай!

Наши дни.

Чувство ярости сдавило грудь, и мне хочется спустить эти разрушающие эмоции на тормозах. Нервы стали ни к чёрту, хоть начинай глотать антидепрессанты.

Я нахожу Кристину. Её шикарный рот способен привнести немного гармонии в мою жизнь. Раз уж я сам обломал всё тем, что принёс Асю в свою спальню.

Терпение на исходе, поэтому я тащу женщину в ближайшее помещение, давлю на её плечи, вынуждая опуститься на колени. Всё остальное она исполняет сама.

Фантазия подбрасывает мне картинки нежно-розовой плоти, слегка блестящей от влаги, с красивым клитором, набухающим под моим внимательным взглядом. Я наматываю рыжие волосы на кулак и закрываю глаза: представлять другую на месте этой выходит продуктивнее.

Мне чертовски не нравится такой расклад, но невозможно отмотать назад. Стоит лишь представить огромные шоколадные глаза, смотрящие сквозь слёзы снизу-вверх, пока пухлые губки обхватывают мой жезл, как я моментально извергаю семя в глотку своей помощницы.

– Скрылась, – шумно выдыхаю я.

Привожу себя в порядок и тру виски. Пульсирующая боль нарастает. Нервы ни на грамм не успокоены. Ещё и досадное чувство гадливости от того, что я представлял вместо Кристины эту малолетнюю пигалицу... Какая же глупость!

Но раз уж я назвался груздем... То сейчас самое время полезть в кузов. А точнее, пора покончить с недомолвками и представить Асю домочадцам.

Сразу с порога собственной спальни тону в тёплом шоколаде. Ася внимательно смотрит на меня. Под её глазами пролегли тени, портя идеальное юное личико. Не заболела ли девчонка? Не известно, чем она питалась. Хотя старуха Агриппина вряд ли позволила бы ей голодать... Но хрен его знает, что могла употреблять эта кукла за пределами дома.

В любом случае, если и захворает, то будет повод отправить её подальше от себя, подальше от чёртового искушения повалить её на спину и сорвать печать с тугой и узкой киски идеального розового цвета, на какой-нибудь курорт, пускай девчонка отдохнёт и наберётся сил после свадьбы.

Прохожу и сажусь рядом с ней, рискуя здравым смыслом.

7. Ася

Меня мучает жажда, а голова раскалывается от нестерпимой боли. Я приоткрываю глаза и тут же закрываю их снова. Белый тусклый свет слепит меня, вызывая приступ тошноты.

Я пытаюсь подняться, но тут же падаю без сил и тихо зову:

– Бабушка?!

Хотела бы я знать, какого чёрта со мной произошло! Внезапно холодею, когда чувствую на лице тяжёлое опаляющее дыхание. Он пахнет табаком. Дышит так шумно и быстро, словно мотор тарахтит.

– Ася? – моё имя звучит раскатом грома, и я моментально вспоминаю последние события и распахиваю глаза.

Два чёрных агата сведены к переносице, смотрят изучающе и смягчаются.

– Ася, – выдыхает мужчина и берёт мою руку.

Прослеживаю взглядом это движение. Моя рука вся увита трубочками, тянущимися от трёх катетеров.

– Богдан... – Давыдович, конечно, но я замолкаю, прикрывая глаза.

От тихих слов, произнесённых мною, горло раздирает от боли. Я снова открываю глаза и снова предпринимаю попытку заговорить.

– Что случилось, Богдан... – горячий палец ложится мне на губы.

– Помолчи, – говорит с нечитаемым выражением на лице. – Не трать силы, Ася. Ты ещё слишком слаба.

– Почему? – всё-таки произношу, чувствуя движение пальца по губам.

Мужчина лишь прикрывает глаза на мгновение. Очерчивает злосчастным пальцем контур моих губ.

– Тебя пытались отравить, Ася. Больше этого не повторится. – И только я хочу задать следующий вопрос, он шумно выдыхает: – Пожалуйста, Ася. Сначала тебя осмотрит врач, потом – в случае, если будет позволено, – ты поешь, и только потом мы немного поговорим.

Мужчина гладит мою щёку и отступает в сторону. В это время в палату входит врач. Он внимательно осматривает мои глаза, кожные покровы, язык, ощупывает лимфоузлы.

– Всё в порядке, док? – спрашивает Тихонов.

– Да, благодаря тому, что мы спешно ввели пациентку в состояние медикаментозной комы и сделали полную очистку организма, сейчас состояние значительно лучше. – отчитывается перед ним врач. – Эти две недели...

– Две недели?! – испуганно переспрашиваю, резко вскакивая на койке, и смотрю прямо на Богдана.

Он морщится. Мне кажется, он сильно изменился за прошедшее время. Так, сходу, и не скажешь, в чём именно заключаются эти перемены, но теперь он выглядит чуточку иначе. Тихонов быстро подходит ко мне, наклоняясь, заключает в свои стальные объятия и говорит:

– Тише, Ася, не устаивай истерику.

Я хочу возразить. Разве можно не знать, что ты близок к истерике? Но стоит только почувствовать его крепкие, надёжные руки, я сразу вспоминаю тот вечер, который случился для меня только вчера. Вспоминаю, как задыхалась, пока странная пена бурлила и выплёскивалась из меня, и начинаю рыдать.

Мужской подбородок упирается в мою макушку. Сквозь сжатые зубы он выговаривает что-то врачу. Я не разбираю слов. Прямо у меня под ухом отбивает оглушающе-громкую дробь его сердце.

«Бух-бух-бух», – отсчитывает секунды, и я затихаю.

Всхлипываю жалобно, высвобождаю руки, зажатые между нами, и нерешительно обвиваю ими мужское тело. Почему-то я знаю, что могу ему доверять. На самом деле он не хочет причинить мне вред. Тот вред, который настоящий. Не он меня пытался убить, но я уверена, что он сделает всё возможное, чтобы защитить меня. Глупо ли? Возможно. Мне просто больше не на кого положиться, а он... Вот он, рядом. Этот странный, пугающий меня мужчина с тёмными глазами и горячими руками.

Я уже успокоилась и готова отстраниться, но вдруг происходит нечто очень странное. Тихонов громко вздыхает, а потом целует мою макушку.

– Затихла? – спрашивает своим фирменным тоном с лёгкой хрипотцой, и я киваю. – Вот и умница. Нужно поесть.

Он отстраняется, не глядя на меня, берёт больничный поднос и устраивается рядом.

– Либо ты сама всё съешь, либо мне придётся накормить тебя, – предупреждает Тихонов.

Я смотрю на молочную кашу, на воздушную творожную запеканку с изюмом, на какао с пенкой и понимаю, что просто не могу пересилить себя, и качаю головой, упрямо поджимая губы.

Мужчина недовольно цокает, подхватывает ложку, набирая кашу, и отправляет себе в рот. Съедает три ложки, четвёртую – подносит к моим губам.

– Видишь? Я жив-здоров, Ася. Я буду лично контролировать всё, что попадает на твою тарелку. Обещаю.

Богдан кормит меня, а когда я неловко дёргаюсь и пачкаю кончик носа, он, посмеиваясь, стирает кашу большим пальцем. Обхватывает ладонью моё лицо и мягко треплет.

– Я рад, что ты поправилась, Ася.

Смотрит мне в глаза. Приближается к моему лицу, шумно втягивая носом воздух. Мой запах? О Боже! Между нами остаются считанные сантиметры. Я чувствую его жар, дыхание по коже.

Мужчина упирается лбом в мой. Смотрит пытливо. Его ладонь скользящим движением ложится на заднюю сторону шеи, удерживая или поддерживая. Что он собирается сделать? Неужели поцелует?

Вижу в его взгляде борьбу, мелькающее разочарование. И рука с моей шеи исчезает.

8. Богдан

Как в тумане вылетел из палаты и впечатал кулак в стену возле двери. Кретин! Кому будет проще и лучше, если я не сдержу собственных слов?

Да что такого в этой чёртовой девке, помимо очевидного? Ненормально желать отодрать кроху только потому, что она так сильно похожа на мать! Только потому, что она невинна. Только потому, что её тело подобно сахарной вате. Разве недостаточно аргументов «против»?

На губах до сих пор чувствуется её вкус, и это сводит с ума. Нельзя касаться запретного. Нельзя целовать это хрупкое тело. Это вызывает отвратительное желание подмять под себя и покончить разом со всей дурью.

Плохой план. Просто зряшный. Неужели я действительно рассчитывал, что она, дочь своих родителей, будет похожа исключительно на своего отца? Что этим мне будет проще питать свою ненависть к этому… плоду? Грёбанной ошибке, которой не должно было случиться?

2002 год.

Случайная встреча в толпе как насмешка от судьбы.

Я – с бутылкой отвратительного пойла, бредущий куда глаза глядят. Она – в кольце охраны своего мужа, всё так же обворожительна и прекрасна.

Наши взгляды пересекаются. Она вздрагивает всем телом. В её глазах я вижу столько эмоций! Должно быть, это всё то, чего её же стараниями я никогда больше не смогу испытать.

В голове проносятся яркие вспышки воспоминаний о каждой счастливой встрече. И наш первый поцелуй, незадолго до того, как мне пришла повестка.

***

Мы гуляли в парке Горького привычным составом: мы с Серёгой и Маша Миронова.

– Ребят, а пойдёмте в пещеру ужасов? – рассмеялась девушка.

Я любовался ею. Лучи солнца тонули в её светлых волосах, а в глазах вспыхивали золотистые искорки. Я, словно заворожённый, смотрел, как тонкие пальчики отщипывают кусочки от огромной сахарной ваты и исчезают у неё во рту. Губы, покрытые сахаром, нестерпимо хотелось заклеймить жаркими поцелуями, слизывая сладость языком.

– Да ну, там такие глупые страшилки, – бросил Сергей.

– Пошли, – кивнул я.

Под подколки моего лучшего друга мы устроились в маленьком вагончике и въехали в темноту туннеля. На очередном повороте из-за угла выскочил скелет, и Маша, завизжав, вжалась в моё тело.

Я нерешительно обнял её плечи, и она подняла на меня глаза. На нижней губе девушки таяла прилипшая вата, превращаясь в сладкий сироп.

– Богдан, ты мне нравишься, – прошептала она, и сама потянулась мне навстречу.

Наши губы встретились на полпути. Вагончик замер в полной темноте, но нам больше не было дела до окружающего мира. Я пил сироп с любимых губ, которые отвечали мне взаимностью.

***

В знакомых до каждого пятнышка глазах песочного цвета скапливаются слёзы, которые тут же сбегают по её лицу торопливыми дорожками, и Маша поднимает руку, стирая их ладонью.

На её пальце тоненькое золотое колечко. Заметив мой взгляд на нём, Маша быстро опускает руку вниз. Я прослеживаю это лёгкое движение, пока её ладонь тихо не опускается на огромный живот, и морщусь.

Это правда. Кровь ублюдка теперь в ней. Она вынашивает плод от него. Чистая и непорочная девушка, обещавшая меня ждать, моя невеста, ради которой я собирался поступиться принципами своей семьи, вынашивает такого же ублюдка, как его отец. Того, кто назывался моим лучшим другом. Того, кто воткнул мне в спину нож по самую рукоять. Того, кто отравил тело моей любимой девушки своим семенем.

– Ненавижу, дрянь. – говорю в никуда и жадно хлебаю из горлышка, чтобы вытравить из памяти её образ.

У меня нет ни единого сомнения, что от такой связи может родиться только нечто мерзкое и богопротивное. Ошибка.

Просто, мать твою, грёбанная ошибка!

Наши дни.

Тусклый свет больничного коридора возникает перед глазами, и я выныриваю из воспоминаний и иду к врачу.

– Как она, док? Жить будет?

– Наблюдается небольшая отёчность слизистых гортани и пищевода, но это наименьшее из всех зол, которые могли сопровождать такое отравление.

– Как долго ещё ей потребуется госпитализация?

– Минимум неделю.

– Напишите, пожалуйста, список допустимых продуктов, витаминов, препаратов, необходимых для скорейшего восстановления. – доктор скептически смотрит на меня. – Самое лучшее из того, что существует. Я прекрасно знаю о финансировании даже очень хороших больниц, поэтому не говорите, что у вас имеется всё необходимое.

– Богдан Давыдович, у нас действительно есть всё необходимое, уход и четырёхразовое питание согласно диете, – он понимающе улыбается, – но я напишу вам список, потому что сам отец. Прекрасно понимаю ваши переживания за дочь. Если у вас есть возможность дать ей лучшее лечение…

Давление ударяет в голову. Дочь! Ну надо же! А ведь именно так малолетняя пигалица и смотрится рядом со мной.

– Ася моя невеста. У неё же отчество Сергеевна.

Док бросает взгляд в медицинскую карту и смеётся:

9. Ася

Прожигающий взгляд чёрных глаз нервирует меня. Богдан странный. Очень. Его настроение меняется так часто, что я за ним не поспеваю.

Вот и сейчас его напряжённый вид никак не вяжется с вопросом, летящим в меня.

– Итак, Ася. Ты поступала на социальную педагогику потому, что хочешь работать со сложными детьми?

Я ошарашена. Сбита с толку. Но на вопрос отвечаю правдиво:

– Куда был ниже проходной балл, туда и поступала. На бюджет нужно было сдать русский и обществознание плюсом к результатам ЕГЭ. По обществу не добрала несколько баллов.

– А кем ты хочешь стать, когда вырастешь, Ася? – с усмешкой спрашивает Богдан.

– Если бы я могла выбрать то, что хочу? – уточняю у него. – Или есть какие-то ограничения?

– Допустим, то, что хочешь. Без ограничений.

– Тогда это просто, – киваю ему. – Я бы хотела пойти на журфак. Но это слишком дорого. У нас с бабушкой никогда бы не хватило на это денег.

Он смотрит в мои глаза. Снова решает? Что ещё, Господи? Я не хочу думать, что он сидит и решает моё будущее.

– Ну, журфак – так журфак, – подтверждает он мои догадки. – Будет тебе подарком на свадьбу. Но хоть одна глупость, вольность, единожды проявишь непослушание, попробуешь рога наставить, и я запру тебя дома без единого шанса на реабилитацию. Усекла?

Я с готовностью киваю. Часто, возможно, как дурочка какая-то, но я усекла. Если этот неандерталец собирается в самом деле оплатить столь желанное мне образование, то…

– Никаких вечеринок, гостей, ночёвок у подружек не будет, – выговаривает он, и я снова киваю. – Ничего, порочащего честь моей жены. Хоть один промах, и ты…

– Никогда не выйду из дома! – заканчиваю вместо него, перебивая, и тут же прикусываю язык.

– Не дерзи, – мягко журит меня мужчина, но внезапно улыбается.

Да так, что снова дух захватывает! Если бы он делал это почаще, наверно, я смогла бы привыкнуть. Вот зачем пугать меня? Грубить? Вести себя как дикарь? Если можно проявить чуточку нежности и дать мне возможность немножко свыкнуться с новой жизнью?

Сама я, незнамо отчего, переполнена нежностью. Ну, возможно, и не нежностью вовсе. Благодарностью? Сажусь ближе к мужчине, делаю всё с осторожностью, по наитию, наугад, но интуиция подсказывает мне, как правильно поступить, чтобы усмирить этого неандертальца.

Провожу пальцами по огромной кисти, оглаживая вздутые вены, скользя по крупным, толстым пальцам до самых кончиков ногтей и возвращаясь обратно к манжетам рубашки. Упираюсь головой в крепкое мужское плечо и тихо говорю:

– Спасибо, Богдан. Я очень постараюсь не подвести вашего доверия. Я буду очень благодарна вам за такой подарок.

– Я же сказал: будешь послушной женой, стану тебе щедрым мужем. Ничего для тебя не пожалею. – в его голосе угадываются нотки удивления, и он припечатывает твёрже: – Ничего.

На одно короткое мгновение я чувствую, что его лицо склоняется ниже к моей макушке. Если бы не сидела, тихо замерев, словно мышка, даже и не поняла бы, что он вдыхает запах моих волос. Чувствую мимолётное движение воздуха, слышу скрип сжатой челюсти, ощущаю, как литые мышцы приходят в движение, и мужчина встаёт.

– Мне пора, – бросает на меня быстрый взгляд Тихонов. – Дела… Будь послушной девочкой, Ася, ешь и не думай о глупостях.

Его проницательный взгляд скользит по моему румянцу, и я краснею ещё больше.

Если у меня вправду нет другого выбора, я привыкну. И я найду способ сделать этого чёрствого мужчину нежным со мной.

В этот же день меня навещает бабушка. Она не причитает, не вздыхает. Просто садится рядом и гладит мои волосы.

– Как ты себя чувствуешь, бабушка?

– За меня не переживай, дочка, – улыбается она. – Поправляйся скорее сама. Богдан сказал, что тебя выпишут через неделю, если всё будет хорошо.

– Это замечательно, – выдыхаю шумно, не решаясь задать вопрос, – в больнице лежать совсем невесело, хоть я и только пришла в себя.

– Тебе никогда не нравились больницы, – вздыхает бабушка. – Что-то привезти из дома?

– У меня всё есть, не волнуйся. А чего нет, то Богдан привезёт.

Опрометчивая фраза заставляет бабушку поморщиться, и мне кажется, что сейчас она расплачется, но вместо этого она тяжело вздыхает.

– Кто бы что бы тебе не наговаривал на него, ты должна знать, что Богдан… – бабушка подбирает слова, и я замираю. Мне хочется, чтобы она рассказала всё, что ей известно. – Богдан хороший человек. Правда, хороший. Но он озлоблен на весь белый свет настолько, что за этой пеленой злобы и ненависти ему тяжело пробраться к свету.

– А что же с ним случилось, бабушка? – решившись, всё-таки спрашиваю у неё.

– Понятно, что, – вздыхает она с грустью. – Он любил, а его предали. Пока он разобрался, что к чему, много воды утекло, а осадок остался на всю жизнь. Вот он и пообещал в сердцах отомстить твоему отцу...

– И забрать меня, да? – Бабушка лишь кивает в ответ. – Но почему..?

Я не понимаю, что это за месть такая, когда забирают в счёт оплаты этих мифических долгов живого человека. Меня!

10. Ася

Глаза мужчины удивлённо округляются, когда он вскидывает их на меня.

– Повтори, – говорит с таким видом, словно и правда считает, что ослышался.

– Я хочу, чтобы ты поцеловал меня, Богдан, – повторяю, как мне кажется, томным голосом.

Ещё никогда я не пыталась кого-либо соблазнить, поэтому не уверена, что это звучит нормально. И вовсе тушуюсь, потому что Тихонов взрывается от смеха. Я резко отстраняюсь от него, моментально краснея.

Отсмеявшись, мужчина промакивает кончиками пальцев внутренние уголки глаз.

– Чего ты хочешь? – снова переспрашивает. – Чтобы я поцеловал тебя, куколка?

Я сгораю от стыда. Соблазнительница из меня вышла так себе, кажется, можно это смело признать.

– Поцелуи, Ася, не доводят до добра, – назидательно говорит мне он. – Не приводят ни к чему хорошему. Формируют ненужные привязанности. Искажают реальное положение дел. Поцелуи – абсолютно пустая трата времени.

Я не согласна с этим дикарём. Более того, мне обидно до жути! Мне очень нравится целоваться. Это приятно. Это наполняет тело тысячами маленьких пузырьков воздуха, которые разносятся по венам и дарят ощущения счастья.

– А может, вы просто боитесь? – цепляю его намеренно.

– Не дерзи! – грубо бросает Тихонов.

В один краткий миг оказывается около меня, обхватывает лицо ладонью, приближается так близко, что у меня перехватывает дыхание.

Когда его губы замирают в считанных миллиметрах от моих, я шумно втягиваю его запах. Табак и мята, тягучий аромат мужского парфюма, под которым угадывается его личный запах, от которого мой рот наполняется слюной.

Жадно разглядываю Богдана. Грубая кожа. Колючая щетина. Жёсткие волосы. Бьющаяся и пульсирующая венка на виске. Капелька пота, сбегающая сверху вниз и впитывающаяся в ворот белоснежной рубашки. Тёмные агаты глаз, смотрящие в упор.

Я подаюсь вперёд. Касаюсь ладонью его плеча. Ловлю губами тяжёлый выдох. Я вся напряжена в предвкушении.

– Не играй с огнём, куколка. Обгоришь дотла. – неожиданно говорит Богдан и отпускает моё лицо.

А потом целует. Точнее… С усмешкой клюёт кончик моего носа твёрдыми губами и поднимается.

Это просто провал! Я не только выставила себя идиоткой, но и дала мужчине повод посмеяться над собой. Разве станет он когда-нибудь после этого воспринимать меня всерьёз?

Раньше он говорил, что я не интересую его как женщина. Теперь я удостоверилась в этом. И мне обидно до слёз!

– Я хочу, чтобы вы оставили меня одну, Богдан Давыдович. – говорю ему, и он молча уходит.

Хочу отвернуться к стене и горько расплакаться, но не могу отвести взгляда от удаляющейся фигуры. Его походка кажется мне какой-то напряжённой.

Богдан торопливо поправляет через брюки своё мужское достоинство, словно... Понимание вспыхивает озаряющей вспышкой, и я краснею.

Он... хочет меня.

Что бы этот мужлан не говорил и не делал, реакция его тела говорит об обратном. С физиологией трудно спорить. Подчас невозможно. А раз так, то...

– Богдан, – окликаю его, и он сразу же поворачивается. Смотрит мне в глаза с некой опаской. – Дата свадьбы уже назначена?

– Вторая суббота сентября, – отвечает он, и я улыбаюсь.

А раз так, то у меня есть чуть больше трёх недель, чтобы заставить этого чёрствого мужчину принять тот факт, что я отказываюсь быть птицей в золотой клетке.

И, кажется, теперь я знаю, как заполучить его внимание.

– Я хочу домой, Богдан, – надуваю губы.

Он озадаченно вскидывает брови, а потом расслабляется.

– Хорошо. Будет по-твоему, Ася. – почему он выглядит так, словно и у него имеется свой план? – Собирайся, я договорюсь о выписке.

Он оставляет меня одну, и я быстро рассовываю вещи в сумку, переодеваюсь же, напротив, очень медленно. Стою перед платьем в одном белье ровно до того момента, как за спиной не слышатся шаги и сдавленный выдох, больше напоминающий ругательство. И только тогда начинаю натягивать платье, принимая безуспешные попытки спрятать улыбку.

Мужчина стоит у окна, отвернувшись от меня. Я тихонько подкрадываюсь к нему на цыпочках и обхватываю широкие плечи, утыкаясь носом в его шею. Горячая, влажная от испарины кожа оказывается мягкой. Скрещиваю руки на его груди, втягивая носом терпкий запах пота, парфюма и чёртового табака.

– Спасибо, Богдан, – мурлыкаю ему на ухо и быстро целую щёку.

Он застывает каменной глыбой и стискивает челюсть, поигрывая желваками.

– Нарываешься на неприятности, девочка, – говорит беззлобно, но мне слышится предупреждение в его голосе. – Я не самый терпеливый человек, тебе стоит быть осмотрительней в своих словах и действиях. Особенно – в действиях.

– Разве мне не позволительно проявить чуточку нежности к моему будущему супругу, учитывая, что в ближайшем обозримом будущем он будет единственным мужчиной, с кем мне будет позволено миловаться?

Я веду носом по напряжённым скулам, касаюсь губами уголка его губ. Невесомо. Практически незаметно. Густая и жёсткая щетина ощущается на моей коже как наждачная бумага, но почему-то мне это даже приятно.