Будь моей Снегурочкой

1

Здравствуйте, уважаемые читатели!

Спешим представить вам наш новогодний подарок. Это первый наш соавторский проект и мы надеемя, что наша сказка вам понравится. Напоминаем, что история участвует в новогоднем флэшмобе "Сказочный переполох". Еще больше историй можно найти, нажав на кнопку в аннотации "Сказочный переполох". Желаем вам сказочного настроения!

Глава 1

     Было дело такое, что как-то раз король один из дальнего королевства нашел себе жену молодую. Свадьбу сыграли такую, что весь свет завидовал. Жена — умница, скромница, взгляда не поднимет…

     Ой, да короче…

     В общем, завоевал он мое королевство, женился на мне, в любви клялся, а у него две дочери моего возраста — тоже уже на выданье. Ну и, как обычно это происходит, дочки для него куда важнее, чем я. Их он слушает, для них все делает, они у него умницы, а я так — принеси-подай.

     Нет, мы, конечно, люди не гордые. Я и коней его поила, кормила да чистила. Я и пиры на двести человек накрывала. Я и замок его сверху донизу убирала, комнаты в порядок приводила. Падчерицам платья шила да приданое вышивала, но разве же это хоть кто-нибудь оценил?

     Нет, падчерицам все не так да все не эдак. Не угодишь, как ни старайся, ну и… В общем, сами они виноваты, что я им платья к балу утюгом сожгла. А вот нечего было смеяться надо мной, что меня король на бал не берет. Не очень-то и хотелось на самом деле. Противные у него придворные до ужаса, но сейчас не о том.

     Придумали, значит, падчерицы, как со свету меня по-быстрому сжить да ручки свои чистенькими оставить.

— Вези ее, Мефодий, в лес глухой, темный да зверьем опасным наполненный, — приказала одна из падчериц конюху — парню молодому, совсем еще зеленому. — Пусть мороз трескучий из нее ледышку сделает, а животные дикие одни косточки только и оставят.

     Паренек хотел было возразить, но взгляд опустил, потому как понимал, что ему еще обратно возвращаться. То ли дело я — ни королю не нужна, ни народу. Что с меня взять-то? Ложе разделить с королем не могу, потому что пояс на мне еще с самого детства — верности, а ключ всегда у отца хранился в яйце, которое лежало в утке, которая была спрятана в зайце, который сидел в сундуке на высоком дереве, где кот ученый постоянно по цепи ходил да за русалками приглядывал.

     В общем, пояс теперь мой не открыть. Никакому умельцу не поддастся, потому как магический, а королю жена такая не нужна — горевать не будет да и дочек даже не поругает, тогда как пареньку за непослушание прилетит.

— Садись, девица красная-прекрасная, в сани, — грустно шмыгнул конюх носом, утирая все тот же сопливый нос рукавом.

     Ну, я и села.

     Только холодно-то на улице до жути. Я-то в одном платьице — тоненьком. Зубы стучат, кожа инеем покрылась, волосы — словно седые. Но на девиц смотрю, вида не подаю, что холодно. Ну их в пень, еще жалости у них вымаливать. Такие ни о ком, кроме себя, все равно не думают.

     Сани двинулись в сторону ворот, а потом и вовсе по центральной улице по направлению к тому самому лесу, в который даже по лету мало кто решается зайти. А я трясусь. Ног уже не чувствую, рук не чувствую, зуб на зуб не попадает…

     Сани остановились как-то резко. Скинув с себя тулуп, паренек на меня его быстро набросил и обратно уселся, будто не при делах. Да только, кажется, пальцы-то я себе уже отморозила. Буду теперь не Василисой Прекрасной, а Василисой Ужасной. Вот честное слово, если помру, буду к этим иродам несчастным каждую ночь являться да до белого каления доводить. Они у меня еще попляшут! Еще поплачут за мои седые волосы!

     Как-то совсем неожиданно я вдруг оказалась в сугробе. Задумалась над местью праведной да проглядела весь путь. Елка надо мной, елки по сторонам. Тихо, страшно, темно, а мороз щеки колет до боли.

— Ты прости… Ну, я это. Поехал. — И резво забрал у меня свой тулуп, прыгнул в сани, да только его и видели.

— Нет, ну просто огонь, — прошипела я сквозь зубы.

     И главное, снег повалил как по заказу — хлопьями огромными. А я в платьице! Уууу, ироды! Да чтоб у вас там замок рухнул и вам жить негде было!

     Где-то треснула ветка. Вжавшись в сугроб как в родной, я прислушалась и чуть не подпрыгнула на месте, когда ветка треснула повторно и совсем уж близко. Ну все. Вот и пришла ко мне голодная смерть. В смысле, голодные волки.

     И тут из-за дерева мужчина статный в одном халате да в валенках на босу ногу как выпрыгнет:

— Тепло ли тебе, девица?

     Кажется, сердечные приступы бывают и в двадцать один.

— Ну, допустим, тепло, — ответила я осторожно, держась за сердце. Впрочем, как знать, с той ли стороны я с перепугу схватилась?

— Ага, вижу я.

     Он только головой покачал, в халатик завернулся поплотнее и спросил ещё раз:

— Тепло ли тебе, девица? И просьба не лгать!

— Т-т-тепло, блин! — рявкнула я из последних сил, чувствуя, как отнимаются ноги. И не пошевелить даже, злости не хватает! Для того ли меня батюшка растил, чтобы из-за двух поганок померла от мороза в лесу?

— Мда-а, — протянул мужчина озадаченно. — Или ты совсем ку-ку, или бредить начала… Ладно, пошли, красавица.

     Куда пошли, какое пошли? Дайте мне спокойно умереть. Всё равно я ни на что не гожусь, даже для утех любовных.

2

Глава 2

     Ночь прошла тихо. Если, конечно, не считать того, что Мороз оставил меня совсем одну. Ну, мне не привыкать. Печь я растопила, травок успокаивающих заварила, одеялко вытряхнула и выбила на снегу, а то уж больно воняло. Посидела маленько, старательно думая, всё ли у меня хорошо, а потом принялась косу плести.

     Коса у меня знатная — ни вершка за всю жизнь не отрезала! Сидела, плела, даже песенку стала напевать по привычке. Пальцы сами проворно перекидывали прядки налево-направо, и настроение поднялось. И тут…

     Дверь как распахнётся! Вбегает собака — чёрная как смоль, а на морде проседь. И так, значит, по-хозяйски вскакивает на кровать. Я к печке, ухват в руки да на неё кричу:

— А ну, пошла отсюда!

     Собака оскалилась, только не злобно, а так — будто улыбнулась. Может, Серый Волк из детских сказок? Разве ж собаки улыбаться умеют? Да нет, не похожа на волка. Во-первых, цветом. А во-вторых, хвост калачиком на спину загибается, как у батюшкиных лаек из своры охотничьей. Волчий хвост-то поленом…

     Глядь, а это нахальное животное улеглось на одеяло, развалилось как у себя дома. Глаза хитрющие, щурится… Ухват сам и опустился. Авось не укусит животина. А Дед Мороз мог бы и предупредить, что у него собака сторожевая есть.

     Я приблизилась осторожно, готовая отскочить, если вдруг зверю придёт в голову напасть, а этот наглец пасть раскрыл, язык вывалил и на спину перевернулся. Ох и потешный! Лапы в воздухе застыли, перед грудью сложенные, выражение на морде блаженно-просящее: погладь меня, почеши!

     Я почесала бочок. Хвост завилял из стороны в сторону, потом забил по одеялу. Собака, извиваясь ужом, подползла ко мне в том же положении — на спине — и подставила второй бочок.

— Хорошая… — улыбнулась я, потом бросила взгляд на внушительное «хозяйство», в таком ракурсе прямо королевское, и быстренько поправилась: — Хороший пёсик! Но чей ты, интересно, такой нахальный?

     Ответа, разумеется, не последовало. Но он мне и не нужен был. Ясно, что не приблудный. Собака Деда Мороза, конечно же. Ох, вернётся он и получит порцию моего негодования: а чего не сказал про страшного зверя?

— Шёл бы ты спать на половичок, пёсик! — попробовала я мягкий метод.

     Не вышло.

     Осмелев, попыталась стащить пса на пол, но черныш извернулся и залёг у самой стенки, часто дыша и глядя на меня с неподдельным интересом. Словно спрашивая: что ты на это скажешь, Василисушка?

     Василисушка ничего не сказала. Вот ещё, буду я со зверьём ругаться! Выдернула из-под собачьей тушки одеяло, прилегла на краю кровати и накрылась. Отвернулась от животины, глаза закрыла. А потом почувствовала жаркое дыхание на шее.

     Испугалась страсть как! Думала — вот сейчас накинется и загрызёт…

     А вместо этого меня стали лизать. Щекотно! И приятно! Я засмеялась, поворачиваясь:

— Ах ты, противный! Видишь же, спать хочу!

     Пёс скорчил виноватые глаза и, перебирая лапами, забрался под одеяло, свернулся калачиком рядом со мной. А морду положил мне на грудь. Вздохнул долго и шумно. Зажмурился. А я усмехнулась, закрывая глаза. Хоть не замёрзну…

     Утро началось для меня со звяканья ложек, с шума огня в печи и весёлого голоса Мороза:

— Эй, спящая красавица! Вставай-поднимайся, рабочий народ! Завтракать будешь или где?

— Чего? — я поняла из его слов только слово «завтракать», поэтому открыла глаза и огляделась.

     Где же собака? Исчезла, как и не было. Странности какие-то творятся в этом маленьком домике в глухом лесу…

     А нос защекотали запахи из печи. Хорошо так защекотали — горит ведь!

     Подхватилась я, кричу:

— Морозушка, горит что-то!

— Ах ты ж, ёшкин кот! — он живенько метнулся к печи и, обжигаясь, вытащил на предпечье чугунную сковороду со шкварчащими яйцами. — Всё никак не приспособлюсь к этому девайсу!

— Что ль, ты барин? — засмеялась я, усаживаясь за стол и постилая на колени салфетку. — Тебе кухарки готовили?

— Сам я готовил, — фыркнул Мороз, пытаясь отскрести яичницу от сковороды. — Но у меня, прости-пожалуй, плита газовая была! И посуда Тефаль!

— Батюшки-матушки! Это ж в какой сказке такие штуки водятся?

— В моей реальной жизни, красавица, — вздохнул Мороз. — Ешь. Будем обсуждать детали нашей сделки.

***

     Сказать, что яичница удалась на славу, — вообще ничего не сказать. Погоняв обугленные белки и желтки по тарелке, я тяжело вздохнула и отставила утварь в сторону.

— Зови давай собаку свою, Дедушка Мороз, — обратилась я к мужчине, который тоже на яичницу поглядывал без особого желания.

— Зачем это, Василисушка? — все-таки наколол он более-менее чистый кусок яичницы на вилку.

— Кормить ее будем завтраком твоим горелым. Я такое есть не буду да и тебе не позволю. Не хватало нам с тобой еще нужник делить один на двоих, — сказала, а сама покраснела как маков цвет.

     Остро почувствовала, как щеки мои загорелись, но деваться некуда. Папка всегда говорил, что честной нужно быть с людьми и тогда они тоже честными будут.

— А собаку, значит, можно и помоями кормить? — почему-то насмешливая улыбка с лица Мороза куда-то пропала.