Будь со мной (СИ)

сложилось, что она не свободна.

Да уж. Сама напросилась.

- Максим, - начала я, кусая губы, - я не хочу причинять вам боль. Не вижу смысла

мучить друг друга...

- И не надейтесь, - перебил он меня, нежно касаясь губами моего запястья. - Я не

откажусь от вас - даже если вы попросите меня об этом.

Эти слова никак не выходили у меня из головы. Я понимала, что все это не может

вот так продолжаться. Рано или поздно придется расставить все точки над "i". Но

честно говоря, я сама уже не представляла своей жизни без Максима Георгиевича.

Без его задумчивого взгляда, нежных прикосновений, без его улыбки и веселого

мальчишеского смеха. При мысли о нем мое пресловутое благоразумие терпело

жесточайшее поражение.

Кажется, я заболела. И этой болезнью был ОН - герой не моего романа...

***

Я заполняла журнал, когда позвонил Паша и пригласил меня в боулинг. Терпеть

не могу боулинг. Я согласилась.

Около шести вечера, я вышла из школы, вдохнула морозный воздух, надела

перчатки. Возле служебной машины стояли Павел, Елена Вячеславовна и Максим

Георгиевич. При виде директора сердце замерло в груди, затем, ударившись об

ребра, неистово забилось, вызывая тошноту. Его болезненный стук отдавался в

ушах.

- Сашенька, - отвел меня в сторону Паша, - прости, родная, тут такое дело: у шефа

машина сломалась. Мне нужно отвезти его. А по пути подкинуть до дома Елену

Вячеславовну. Ты подождешь немного? Я скоро.

- Да, конечно.

- Спасибо, любимая.

Он чмокнул меня в щеку и вернулся к машине. Я заметила, как Елена

Вячеславовна окинула меня оценивающим взглядом. Максим Георгиевич не

смотрел в мою сторону, за что я была ему искренне благодарна.

Я поднялась к себе в кабинет, включила музыку и принялась наводить порядки на

полке с книгами. Я вовсю напевала:

"Мы едем, едем, едем

В далёкие края,

Хорошие соседи,

Счастливые друзья..."

когда почувствовала, как сзади меня обхватили чьи-то руки. Я задохнулась от

посетившей меня догадки, побледнела.

Нет, пожалуйста, только не он... Пожалуйста, пусть это будет не он...

- Прости, что пришлось уехать, - раздался над ухом пашкин голос (я едва сдержала

вздох облегчения). - Я заглажу свою вину. Обещаю. Хочешь, сходим в кино? Или

может быть в ресторан?

Я крутанулась в кольце его рук, обняла за шею и чмокнула в улыбающиеся губы.

- А что хочешь ты? - спросила я, наблюдая за ним из-под полуопущенных ресниц.

- Ты же знаешь, мои желания более чем банальны: пиво, чипсы, телевизор и ты

под боком.

- Годиться, - улыбнулась я.

Он притянул меня ближе и впился в губы полным желания поцелуем. Мне было

больно, но я не отстранилась. Я чувствовала себя предательницей. И была готова

терпеть все - лишь бы хоть как-то загладить свою вину перед ним.

Паша мне очень нравился. Я действительно его любила - может быть не той

любовью, какой полагается любить... Он уважал мое желание не вступать в

половые отношения до брака. Я очень ценила это и старалась не искушать. Порой

он с трудом сдерживался - я это видела - и все же вовремя останавливался. Дальше

поцелуев у нас дело не заходило.

Я даже представить себе не могла, что близость мужчины может быть такой

сладостной, опьяняющей, сводящей с ума. Рядом с Максимом Георгиевичем я

действительно теряла голову. Мысли путались, сердце замирало от малейшего его

прикосновения. С Пашей я ничего подобного не чувствовала. И списывала все это

на свою фригидность. Подумать только! Ведь я считала, что не способна на страсть

и влечение. Мне было приятно, когда Паша целовал меня. Но не более.

Да что же со мной происходит? Почему мне больно, когда я думаю о возможном

расставании с Максимом Георгиевичем? Почему так много думаю о нем,

анализирую наши с ним отношения? По большому счету мне должно быть все

равно, что происходит в его жизни, есть ли у него женщины или нет, что он

чувствует ко мне.

Но как приказать сердцу отказаться от него? Внушить ему, что у наших отношений

нет будущего? Как запретить ему любить?

ГЛАВА 6

БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ

And it's confusing me

I find it hard to make a choice or two

И меня всегда сбивает с толку,

Надобность выбирать одно из двух

Bosson "Walking"

Приближались новогодние праздники. Однако в нашей школе никаких празднеств

по этому поводу не устраивали. На мой вопрос "почему?" Инна ответила, что с

приходом нового директора - то есть уже практически два года - любые праздники,

кроме разве что нескольких, игнорировались. Не выдавались подарки, премии и

прочее, что обычно сопутствует этому.

Я не могла не поинтересоваться у Максима Георгиевича о причине такого

отношения. На что услышала целую лекцию о корнях того или иного праздника.

Историк, блин.

По его словам, ель, к примеру, у древних кельтов почиталась за дерево, наделенное

магической силой. Поэтому ее считали обиталищем лесного духа, дружба с

которым была очень ценна для людей, зависящих от благосклонности леса. Чтобы

задобрить это божество, они собирались в период зимнего солнцестояния перед

самой старой и могучей елью и развешивали на ее ветвях человеческие

внутренности (фу, какая гадость!), а саму ель обмазывали кровью. Это, по словам

Максима Георгиевича, и стало прообразом современных елочных игрушек.

В общем, не буду вдаваться в подробности. Но звучало это более чем убедительно.

И все же я заартачилась.

- Ну хорошо. С Новым годом все понятно. Я и сама его не особенно люблю: это

вранье с Дедом Морозом (о нем, кстати, Максим Георгиевич тоже кое-что

рассказал) меня всегда раздражало. Но 8 марта? Чем вам этот праздник не угодил?

Максим Георгиевич усмехнулся.

- Александра Юрьевна (на работе мы придерживались установленного этикета и

называли друг друга по имени и отчеству), вы действительно хотите поговорить об

этом? И будете не только слушать, но и слышать?

- В смысле? - нахмурилась я.

- Понимаете, я историк. И могу вам много чего рассказать. Но примете ли вы это?

Вы готовы отказаться от того, что на протяжении долгого времени вам внушалось

как единственно правильное и не поддающееся сомнению?

- Я постараюсь, - закусила я губу.

Максим Георгиевич улыбнулся.

- Благодарю за честность. Ну что ж. Если не затрагивать политику и Клару Цеткин,

то от себя могу лишь добавить, что этот праздник - 8 марта - унизителен как для

мужчин, так и для женщин. Лично я своей любимой готов дарить цветы хоть

каждый день. Мне не нужны напоминания. А уж принуждение я и вовсе не

приемлю. С какой стати на мои отношения с любимой женщиной должны влиять

какие-то даты? Ну представьте: я с дури вдруг решу, что сегодняшний день для

меня особенный, назову его "Днем всех тупиц и больных на всю голову" и

заповедую отмечать этот день всем своим последователям или потомкам.

- Вы утрируете.

- Вы ведь поняли о чем я.

- Как-то это...

- Неправильно? - насмешливо вздернул он бровь.

- Странно.

- Попахивает сумасшествием?

- Вы не боитесь прослыть белой вороной?

- Я боюсь плыть по течению. А если оно ведет... в никуда?

- А вы философ, Максим Георгиевич, - закатила я глаза.

Директор усмехнулся.

- Я историк, Александра Юрьевна. И человек, руководствующийся разумом,

фактами, а не дурацкими преданиями и традициями. Я не желаю быть

порабощенным чьими-то глупыми выдумками. Надеюсь, я не перегнул палку с

пафосом? - подмигнул он мне.

- Немного есть, - расхохоталась я. - Похоже книга под названием "Каверин Максим

Георгиевич" мне не по зубам. Вы нарочно меня запутываете?

- Я создаю впечатление загадочного человека? - приподнял он одну бровь. - Упс. И

в мыслях не было. Напротив, я хочу, чтобы вы узнали меня как можно лучше. И не

строили иллюзий на мой счет.

- Поздно, - улыбнулась я.

А ведь я действительно верила всему, что он говорил. Такой мужчина не мог

ошибаться. Его авторитет завораживал. А я теряла голову. Окончательно и

бесповоротно.

Все-таки умный мужчина - это очень сексуально.

***

Тридцать первого декабря родители планировали устроить шумное застолье: с

песнями, плясками и всем вытекающим. Мне же не хотелось во всем этом

участвовать. Я мечтала о тихом "семейном" ужине с Пашкой - с шампанским и

профитролями. Но у Паши приболела мама, и он вынужден был уехать на

неопределенный срок в Ольховку, где жили его родители. Я просила его взять

меня с собой, но он с чего-то решил, что мне там будет скучно. Будто я

зарекомендовала себя капризной, жадной до развлечений девицей.

Я встала рано утром, помогла маме с салатами, накрутила сестру на бигуди - она

собиралась отмечать Новый год в ресторане с друзьями - и закрылась в комнате с

книгой и фруктами.

В пол двенадцатого ко мне заскреблась сестра - то ей лак для волос понадобился,

то тушь для ресниц, а потом и шарф мой любимый умыкнула. Не ходить же ей в

тридцатиградусный мороз с голой шеей.

Я горестно вздохнула, оделась и оповестив родителей, что пошла подышать

свежим воздухом, вышла на улицу. Во дворе было непривычно тихо - даже

шумной ребятни не наблюдалось. Все готовились к приближающемуся празднику.

Я сидела на старых качелях и, тихонько покачиваясь, вспоминала, как хорошо

было в детстве, когда на мои глаза легли чьи-то теплые ладони. Я вздрогнула,

сердце неистово забилось в груди.

- Пашка? - обрадовалась я. - Ты здесь? Ты не уехал?

- Нет, это не Паша, - услышала я грустный голос Максима Георгиевича. - Это всего

лишь жалкий безумец, который не может прожить без вас ни минуты.

Он убрал руки, и я увидела его, такого близкого, родного. И мне вдруг отчаянно

захотелось прильнуть к его груди, прижаться щекой к его щеке, чтобы эти руки

вновь обнимали меня.

Я подавила в себе это желание и встала, улыбнувшись.

- Максим Георгиевич? Как вы здесь оказались?

- Дело в том, что моя бабушка, Екатерина Васильевна, настоятельно просила меня

познакомить вас с ней. Я пытался объяснить ей, что это невозможно, что... вы

скорее всего захотите сегодня провести время с семьей. А потом решил, что за

спрос в глаз не бьют. И вот я здесь.

Он взял мою руку, повернул ее ладонью кверху и прижался к ней губами. Затем

поднял насмешливые глаза и как ни в чём не бывало спросил:

- Александра Юрьевна, какие у вас планы на сегодняшний вечер?

И вдруг стало так тепло на душе. Я улыбнулась, провела рукой по его щеке и

неожиданно для самой себя произнесла:

- Давно мечтала познакомиться с вашей бабушкой.

Екатерина Васильевна жила за городом. Мы ехали по проселочной дороге минут

сорок. По обеим сторонам сплошной стеной стоял сосновый лес. В машине было

тепло, и я скинула пальто с шарфом, сняла шапку. И всю дорогу подпевала то

Стингу, то Брайану Адамсу, то Филу Коллинзу. Максим Георгиевич только

улыбался и бросал на меня нежные взгляды.

Родителям я написала смску, что переночую сегодня у друзей. Если позвонит

Пашка, пусть не беспокоится - я в надежных руках. Правда, наряд мой был не

самым подходящим для появления на людях - леггинсы, домашняя растянутая

кофта - о чем я смущенно поведала Максиму Георгиевичу. Он, не долго думая и

игнорируя мои не менее смущенные протесты, заехал в ближайший магазин

женской одежды и заставил-таки купить все необходимое. Ну что ж, спорить с

директором - себе дороже. Для такого случая - не каждый день, однако,

знакомишься с бабушкой своего работодателя - я выбрала черные шелковые

брюки-бананы, присборенную блузку в крестьянском стиле цвета кофе с молоком

и нижнее белье - белое, кружевное. И пижаму - мало ли что.

Дом Екатерины Васильевны был выполнен из натурального сруба. Уютный,

светлый, с настоящей русской печкой и картинами Васнецова. Не дом, а сказка.

Странно. Внутри дома я не увидела никаких новогодних атрибутов: елки, мишуры,

запаха мандарин, неизменной "Иронии судьбы" или "Карнавальной ночи" по

телевизору. Играла спокойная классическая музыка, в воздухе витал аромат

женского парфюма, в вазах благоухали розовые розы - и это зимой, в

тридцатиградусный мороз. Свое непонимание я высказала Максиму Георгиевичу.

- Екатерина Васильевна - мудрая женщина, - было мне ответом.

Я вскинула брови, но промолчала.

- Я потом вам все расскажу, хорошо? - улыбнулся он, легонько пожав мне руку.

Я кивнула. Ну вот, теперь я весь день буду мучиться, гадая, в чем же заключается

мудрость этой милой женщины.

Но мои опасения не оправдались. Я думала о чем угодно, только не о мишуре и

мандаринах. Я недоуменно наблюдала, как мужчина, которого ранее я могла

охарактеризовать лишь как мужественного и чертовски сексуального, пылесосит,

моет полы, вытирает пыль, чистит картошку, при этом шутит и заразительно

хохочет над шутками своей обаятельной бабушки. И я участвовала во всем этом -

помогала Екатерине Васильевне печь пирожки с картошкой, начинять перцы

фаршем, а затем тушить их в томатном соусе, поддерживала - по просьбе

Екатерины Васильевны - на стремянке Максима Георгиевича, пока он выкручивал

перегоревшую лампочку в висевшей под самым потолком хрустальной люстре и

заменял ее на другую, смеялась над их шутками, что-то острила в ответ, даже спела

один раз - уж очень Екатерина Васильевна меня уговаривала. С подачи Максима

Георгиевича, конечно. Кто ж еще мог сообщить ей о том, что я пою?

- Какой у вас чудный голос, Александра! - воскликнула она, вытирая

увлажнившиеся глаза. - А какая дивная песня! Прямо за душу берет. Правда,

Максимка? Почему ты молчишь?

Под его пристальным взглядом я покраснела и отвела глаза.

- Я с тобой полностью солидарен, бабушка. У Александры Юрьевны действительно

прекрасный голос - сильный, чарующий... сводящий с ума...

Я зарделась еще пуще.

- Ну что вы меня смущаете, - отмахнулась я. - Голос как голос. Ничего

выдающегося.

- Позвольте об этом судить нам с бабушкой, - ласково улыбнулся он и, взяв мою

руку, прижался к ней губами. - А румянец вам к лицу. Поэтому смущать вас - одно

удовольствие.

- Ну ладно, Максимка, - взъерошила внуку шевелюру Екатерина Васильевна, - не

заставляй девушку краснеть. Ты это умеешь, я знаю. И как вы его терпите,

Александра? Он бывает таким невозможным.

- Невозможным - да, но таким милым, - улыбнулась я и нежно провела рукой по

его заросшей щетиной щеке. Он замер, челюсти его сжались. Он едва сдерживался,

чтобы не поцеловать меня. И я убрала руку, чтобы не искушать. А так хотелось

прильнуть к этим суровым губам, прижаться к сильному телу...

- Ну что, идем обедать? - приглашающим жестом показала Екатерина Васильевна

на стол.

А там чего только не было: фаршированные перцы, пирожки с капустой и

картошкой, какие-то соленья собственного приготовления, огурчики,

помидорчики, всевозможная зелень, фрукты и бутылка домашнего вина. Мы

поели, выпили. Я разговорилась, начала травить анекдоты, в общем разошлась не

на шутку. Максим Георгиевич и Екатерина Васильевна буквально падали под стол

от смеха. Потом мы пели под гитару. А в конце вечера Екатерина Васильевна

поставила пластинку со спокойной мелодичной музыкой и деликатно вышла из

гостиной, в то время как мы с Максимом Георгиевичем танцевали, прижавшись

друг к другу. Он снова и снова пропускал мои волосы сквозь пальцы, шептал на ухо

какие-то ласковые слова. А я счастливо улыбалась, вдыхала его мужской запах,

таяла в нежных объятьях.

Мне постелили в спальне Максима Георгиевича, сам он расположился в гостевой

комнате. Мы почистили зубы, молча улыбаясь нашим отражениям в зеркале,

пожелали друг другу доброй ночи и отправились по кроватям. Этой ночью я спала,

как младенец, с блаженной улыбкой на губах.

На утро я проснулась в липком поту. Нахлынуло осознание происходящего.

Стыдом опалило щеки, стало трудно дышать.

Что я делаю? Почему я здесь? Что, черт возьми, на меня нашло? Я танцую, смеюсь,

сплю - рядом с мужчиной, с которым не смогу остаться. Чем я лучше Елены

Вячеславовны и всех тех женщин, которых так открыто осуждала? У меня есть

жених, он любит меня, верит мне, а я...

Я чувствовала себя гадкой, мерзкой, грязной.

От близости Максима Георгиевича кружилась голова, тело покрывалось

испариной. А желание оказаться совсем рядом, утонуть в его объятьях было

настолько чувственным, сильным, неудержимым, что мне становилось страшно.

Слезы брызнули из глаз, орошая подушку и рассыпавшиеся по ней волосы. Я

сжалась в комочек, закрыла руками лицо и разрыдалась, всхлипывая как

маленький ребенок. Я не хотела расставаться с Максимом Георгиевичем. Я любила

его - любила так, что стыло под ложечкой. Хотелось выть от бессилия и отчаяния.

Но что я могла сделать в подобной ситуации?

Единственное, что было в моих силах, это сбежать. И я быстро оделась, начеркала

короткую записку, прошмыгнула в ванную, быстро почистила зубы, привела себя в

порядок и на цыпочках спустилась вниз. Прислушалась - в кухне что-то

шкворчало, Екатерина Васильевна бодро напевала незнакомый мотивчик. Я

накинула пальто, завязала шарф, обулась и выскочила за дверь. Жаль, что с

Екатериной Васильевной не удалось попрощаться. Надеюсь, она поймет. И

простит.

Я стояла на дороге и безуспешно пыталась поймать какую-нибудь попутку. Но

первого января весь мир словно вымер. Мимо меня еще не проехала ни одна

машина. А я простояла уже около часа. Слезы отчаяния залили лицо, превращаясь

на морозе в холодящие кожу ледяные дорожки. Пальцы ног я уже не чувствовала,

холод пробирал до костей. Но я была настроена решительно. Возвращаться я не

собиралась. Уж лучше пусть замерзну тут - и мой хладный труп похоронят под

каменной плитой с табличкой "Тут покоится неверная невеста".

Когда вдали показались очертания машины, я едва не закричала от радости. Уже

было плевать и на маньяков и на серийных убийц. В любом случае помирать - так

хоть в тепле.

Я открыла рот от удивления, когда наконец разглядела мчавшийся ко мне

автомобиль - белый "ягуар", из которого выскочил такой же белый Максим

Георгиевич и бросился ко мне, на ходу скидывая с себя пальто. Ни слова не говоря,

он закутал меня в него, подхватил на руки и усадил в машину. У меня зуб на зуб не

попадал и руки едва шевелились, иначе я бы не вела себя, как безголосая

марионетка. Максим Георгиевич молчал всю дорогу. Лишь бросал на меня полные

беспокойства взгляды. А я силилась держать лицо. Ну и пусть оно одеревенело. И

плевать, что нос красный и губы синие. Даже лучше, если он, наконец,

разочаруется во мне и не будет больше преследовать. Вызовет такси и отправит

куда подальше.

Екатерина Васильевна, увидев меня, зашмыгала носом и принялась вытирать

катящиеся по морщинистым щекам слезы. Я зажмурилась, чтобы не видеть ее

жалостливого, полного немого укора взгляда. Меня отнесли наверх, раздели - до

нижнего белья - и опустили в горячую ванну. Затем напоили горячим вином со

специями, насухо вытерли махровым полотенцем и, подождав, деликатно

повернувшись ко мне спиной, пока я сниму дрожащими руками лифчик с

трусиками и переоденусь в пижаму, уложили в постель. Уже в кровати я

почувствовала соль на губах, провела пальцами по щекам и обнаружила, что

плачу. Закрыла ладонями лицо и разрыдалась - беззвучно, вздрагивая всем телом.

И вдруг услышала полный боли голос:

- Саша, пожалуйста, простите меня. Я не должен был преследовать вас. Чертов

эгоист! Я совершенно потерял голову. Ведь понимал, что ставлю вас перед

сложным выбором. Но я обещаю, что больше не побеспокою вас. Вы можете

оставаться здесь, пока не почувствуете себя лучше. Потом я отвезу вас домой и...

Надеюсь, те страдания, которые я неосознанно причинил вам, скоро забудутся и

вы будете счастливы.

Когда за Максимом захлопнулась дверь, я ощутила почти физическую боль.

Словно меня кто-то ударил в живот. Его слова разрывали меня изнутри. Хотелось

кричать, плакать, выть. Я уже соскочила было с постели, чтобы вернуть его, когда

почувствовала сильное головокружение. Все поплыло перед глазами и, я потеряла

сознание.

Вечером того же дня я попросила Максима Георгиевича отвезти меня домой. На

все уговоры Екатерины Васильевны остаться я только сильнее сжимала губы и

прятала заплаканные глаза.

Максим Георгиевич, не проронив ни слова, помог мне собрать вещи и отнес их в

машину.

В дороге мы не разговаривали - совсем. Это были самые тяжелые сорок минут в

моей жизни. Сердце разрывалось на части. Слезы застилали глаза. Я лишь

ожесточенно терла их кулаками и усиленно пыталась сфокусировать взгляд на

проплывавших мимо деревьях. Я ненавидела себя - за слабость, нерешительность

и за еще кучу своих недостатков. Когда-то люди боролись за свою любовь, дрались

на дуэлях, бросали все и ехали за супругами в ссылку, умирали во имя любви. Я же

сижу рядом с любимым человеком и вместо того, чтобы наслаждаться

счастливыми мгновениями, беззвучно реву, боясь поднять на него глаза.

Дура! Сама виновата. Не нужно было переходить черту. Позволила себе слишком

многое. Вот и расплачивайся теперь. И не разводи влажность. Уж этим вряд ли

сейчас поможешь.

Я с силой втянула воздух, вытерла мокрые щеки и, сделав над собой усилие,

взглянула на Максима Георгиевича. И слезы вновь заструились по щекам: его

лицо было бледным, осунувшимся, губы плотно сжаты, взгляд, сосредоточенный

на дороге, грустный, опустошенный, полный немого страдания. Руки с силой

сжимали руль, так что на них проступили жилы. Он, видимо, заметил мой взгляд.

Я увидела, как он с трудом сглотнул, но головы не повернул.

Закусив губу, я вновь отвернулась к окну. Я нутром ощущала исходящие от него

волны отчаяния, боли, бессилия, и лишь глубже втягивала голову в плечи и

сильнее вонзала ногти в ладони.

"Прости, любимый. Прости меня... Прости..."

ГЛАВА 7

ВЕСНА ПО ГОРОДУ ИДЕТ

Ты не со мной, но это не разлука,

Мне каждый миг - торжественная весть.

Я знаю, что в тебе такая мука,

Что ты не можешь слова произнесть.

Анна Ахматова

Максим Георгиевич сдержал слово.

С тех пор я редко видела его в школе. А когда мы все же случайно встречались, он

сухо здоровался и поспешно проходил мимо. Словно я прокаженная какая-то.

Даже Инна заметила, что директор как-то странно себя ведет.

- Обычно он останавливался, вежливо интересовался как дела, острил и смеялся

над шутками других, - заметила она однажды. - Но в последнее время его словно

подменили: постоянно какой-то хмурый, раздраженный, после работы - сразу

домой. Елена Вячеславовна пожаловалась, что пригласила его как-то в ночной

клуб, а он нахмурив брови, заявил, что уже стар для подобных

времяпрепровождений. Представляешь? Что-то с ним не так, ты не находишь?

Может он влюбился?

- Занят, наверное, - отмахнулась я нарочито равнодушно.

- А к тебе он клиньев не подбивал? - насмешливо поинтересовалась Инна.

- Еще скажи, что он в меня влюбился, - постаралась я перевести все в шутку.

- Мне показалось, что он неравнодушен к тебе...

- Вот именно что "показалось", - невесело усмехнулась я.

Больше мы этот разговор не поднимали. Я вообще старалась как можно реже

встречаться с Инной в приватной обстановке - боялась, что она все-таки выведет

меня чистую воду и мне придется признаться в том, что произошло между мной и

Максимом Георгиевичем. Меньше знает - лучше спит.

Все это было слишком сложно для меня. Я едва сдерживалась и лишь после

занятий, закрывшись в своей комнате, давала волю слезам и накопившимся за

день эмоциям.

В общем, все вернулось на круги своя. Разве что Пашка стал чаще приглашать

меня куда-нибудь: то в кино, то в боулинг, то в пиццерию. Отказываться было

неудобно. Я все еще чувствовала себя виноватой перед ним.

***

Весна в этом году наступила неожиданно. Вроде бы совсем недавно ходили в

шапках и варежках, кутаясь от покусывающего нос и щеки морозца, и вдруг

незаметно как-то переобулись в туфли и на смену пуховикам и шубам пришли

легкие плащи и жакеты.

Я шла по словно пробудившимся ото сна улицам и бубнила себе под нос

стихотворение Юнны Мориц:

...Это чей пушистый луч

Так щекочет из-за туч,

Заставляя малышей

Улыбаться до ушей?

Это чья же теплота,

Чья такая доброта

Заставляет улыбаться

Зайца, кyрицy, кота?

И по какому поводу?

Идёт Весна

По городу!..

Весна Мартовна Подснежникова,

Весна Апрелевна Скворешникова

Весна Маевна Черешникова!

Улыбалась во весь рот и мое весеннее настроение передавалось шедшим навстречу

прохожим, которые - кто-то смущенно, кто-то искренне, открыто - отвечали мне

улыбкой на улыбку.

Ах, сколько всего можно сделать весной. Надо бы запланировать поездку в лес.

Сходить на речку. Устроить веселые старты.

В школу я вбежала возбужденная, счастливая от предвкушения. Занятия

проводила на одном дыхании. Весной была пропитана вся моя речь - даже смех

звучал как-то по особенному.

А дома меня ждала записка - Екатерина Васильевна просила меня перезвонить ей.

Сердце ошалело забилось в груди, на лбу выступила испарина. Неужели с НИМ

что-то случилось? Я не переживу... Не переживу этого.

Я бросилась к телефону, на ходу скидывая жакет с палантином и закидывая под

стул пакет с тетрадками.

- Екатерина Васильевна, здравствуйте, - выдохнула я в трубку, услышав ее бодрый

голосок, - что-то с Максимом? С ним все в порядке?

- Ах, Сашенька, как я рада тебя слышать. Моя дорогая, милая девочка, я так по тебе

соскучилась. Вот хотела услышать твой голос. С Максимом все хорошо. Не

переживай. Он, правда, стал реже захаживать ко мне. Все дела у него какие-то.

Видела бы ты его. Осунулся весь, похудел. На себя не похож. Но здоровье у него

отменное. За это я не беспокоюсь. Ну как ты? Как там твои детки? Не сильно

трепят нервы?

- Нет. Они у меня уникальные! - Я улыбнулась сквозь слезы и, прикрыв трубку

ладошкой, пару раз шмыгнула носом. - Каждый день учусь у них чему-то новому.

Они открывают мне мир заново. Я счастлива, что они у меня есть.

Я ненадолго замолчала, смахнула слезы, попыталась выровнять дыхание.

- А вы сами-то как, Екатерина Васильевна? Может что-то нужно?

- Да нет. Вроде все есть. Вот генералить на выходных собралась. Раньше мне

Максимка помогал. Но в этот раз не хочу его просить. Он последнее время сам не

свой. Приедет, навезет всего, что нужно и не нужно, быстренько уберется,

похватает чего-нибудь на ходу - я уже не помню, когда он ел по-человечески - и

скорей к себе на квартиру. Говорит, дел много накопилось. Оно и понятно -

директор как-никак. Вся школа на нем. Но нельзя же все на себя взваливать.

- Екатерина Васильевна, давайте я помогу вам прогенералить. У меня как раз

ничего на выходные не запланировано. Я с радостью, правда.

- Ох, Сашенька, неудобно как-то. Я сама. Потихоньку, помаленьку.

- Не хочу ничего слышать, Екатерина Васильевна. В субботу утром я буду у вас.

Что-то прихватить с собой? Швабры, тряпки, бытовую химию какую-нибудь?

- Нет-нет. У меня все есть. Я тебе тогда пирожков испеку - с пылу, с жару, как

говорится. Ты с морковкой любишь?

- Ммм... - закатила я глаза. - С морковкой я просто обожаю.

На том и порешили.

***

Екатерина Васильевна - чудесная женщина. Женственная, мудрая, гостеприимная.

И она шедеврально печет пирожки - румяные, нежные, они просто тают во рту.

Я мыла окна, протирала хрусталь в белом винтажном буфете, снимала паутину по

углам, которой там собственно не было, пылесосила книги - а их в этом доме было

великое множество. Классика, детективы, мемуары, новеллы, сборники легенд,

рассказов, стихов. В результате я утонула в них с головой. Когда очнулась,

Екатерина Васильевна с ласковой улыбкой протягивала мне стакан со

смородиновым морсом.

- Скоро Максимка приедет, - сообщила она как бы между прочим. - И будем

обедать. У меня уже борщ стынет.

Я подавилась морсом, закашлялась. Екатерина Васильевна заботливо похлопала

меня по спине.

- Я пожалуй пойду, - прохрипела я, возвращая томик со стихами Шекспира на

полку. - Не хочу вам мешать.

- Да разве вы мешаете, Сашенька? Совсем наоборот. Скажу вам по секрету: Максим

ни в какую не хотел ехать. Все какими-то делами отнекивался. А голос тихий,

безжизненный. И я возьми и скажи ему, что приготовила сюрприз. А еще

пригрозила, что если он не приедет сегодня, я ему больше не бабушка. Он тяжело

вздохнул, но согласился. Так что вы должны остаться, если не хотите, чтобы моя

безупречная репутация пострадала. Врать я с детства ненавижу.

Ну и что мне теперь делать? Как не внять просьбе этой милой женщины? И судя по

блеску в глазах - еще и хитрой. Благо, сегодня я выгляжу достойно. За последние

месяцы я слегка похудела, и джинсы бойфренды с белой футболкой на выпуск и

темно-синим жакетом сидели на мне так, как надо.

Я быстренько доубиралась в библиотеке и нацелилась на полки в гостиной,

которые были заставлены все теми же книгами, статуэтками и прочими

красивостями, когда услышала доносившийся из прихожей голос Максима

Георгиевича. Так и застыла с тряпкой в руке. Жар опалил щеки, перехватило

дыхание, к горлу подкатил комок. А он уже входил в комнату - высокий, стройный,

поджарый, до безумия красивый. Вошел и остановился, как вкопанный, не сводя с

меня удивленно-недоверчивого взгляда, который я встретила с поразительным

для себя спокойствием. А в довершении всего еще и улыбнулась - нежно,

понимающе, от сердца. И тогда он шагнул мне навстречу. Я бросилась в его

объятья, обвила руками шею и сама прильнула к его губам. Максим вздрогнул,

удивленно распахнув глаза, и в следующую секунду я почувствовала, как его рот

под моими губами расплылся в улыбке, руки с силой прижали к мускулистому

телу. И он ответил на поцелуй - сначала осторожно, нежно, затем с нарастающей

страстью, правой рукой обхватив мой затылок, притягивая ближе.

- Как же я соскучился по тебе, - с легким стоном прошептал он мне в губы, - как

долго - слишком долго - мечтал вновь касаться тебя, целовать, быть рядом...

А я, оказавшись в его объятьях, вдруг осознала, что больше не смогу уйти, что ни за

что его не оставлю.

Слегка отстранившись, так, чтобы видеть мое лицо, Максим провел рукой по моей

щеке, легонько коснулся губ, затем, сглотнув, тихо произнес:

- Я люблю тебя, Саша. Выходи за меня. Молю... Я не могу больше без тебя.

От этих слов я просияла. Сомнений больше не было. Я обхватила ладонями его

лицо, нежно поцеловала сомкнутые губы, затем нос, глаза, лоб. И прошептала:

- Я тоже тебя люблю. Я согласна.

Такой счастливой улыбки я отродясь не видывала. Максим обхватил меня за

талию и, подняв, закружил в воздухе, радостно смеясь.

- Бабушка! - крикнул он, глядя в мои смеющиеся глаза. - Запомни, пожалуйста,

этот день. Потому что сегодня твой внук стал самым счастливым человеком на

свете.

Обедали мы обалденным украинским борщом со сметанкой и пампушками. Потом

играли в карты. Танцевали, вновь прижавшись друг к другу. Легли спать в

половине первого.

Я смотрела в потолок и улыбалась, а по щекам тоненькими струйками катились

слезы. Но теперь это были слезы счастья. Какой же глупой я была. Так отчаянно и

долго отталкивала свою любовь. Пряталась за долг и обязательства. Боялась

причинить боль Пашке, а в итоге делала больно и себе, и тому, кого безумно

любила. Многое еще предстояло пережить, но рядом с Максимом я чувствовала

себя смелой, решительной, готовой на все ради нашего совместного будущего. Я

справлюсь. Я смогу.

Утром я встала ни свет ни заря. Приняла контрастный душ и спустилась на кухню

готовить завтрак - в надежде, что Екатерина Васильевна не слишком обидится на

меня за столь несанкционированное вторжение в ее владения. Замешала блинное

тесто, приготовила начинку из творога. Я уже во всю фаршировала блины, когда в

кухню вошел улыбающийся Максим, вытирая полотенцем мокрые волосы. На его

рельефной обнаженной груди еще блестели капельки воды.

- Ммм, - обхватил он меня сзади за талию, - как аппетитно пахнет! Чем я заслужил

такое счастье?

- А разве счастье нужно обязательно заслужить? - поцеловала я его в шею. - Ведь и

любят не за что-то, а вопреки...

- Хм. Не думал об этом, - задумчиво произнес Максим, зарываясь лицом в мои

волосы. - Но я-то знаю, за что я полюбил тебя.

- Да? Интересно. И за что же?

- За ум. За чувство юмора. За доброту. За глаза карие и волосы чудные. За улыбку и

дивный смех. За...

- Все-все-все, - розовея от смущения, засмеялась я. - Достаточно. Не продолжай. Ты

описываешь совершенно незнакомую мне женщину. Я не такая...

- Какая? - изогнул он бровь.

- Ну... не такая идеальная, как тебе кажется. Иногда я бываю злой, раздраженной и

веду себя порой неадекватно. И... и храплю... Наверное...

- Не храпишь, - улыбнулся он, присоединяясь ко мне в приготовлении

фаршированных блинчиков.

- Откуда ты знаешь? - спросила я, с восторгом наблюдая, как он лихо управляется с

блинами.

- Я наблюдал, как ты спишь, - и в ответ на мои удивленно вздернутые брови

добавил: - Боялся, что ты снова уйдешь. То зимнее утро мне иногда снится в

кошмарах. Твое залитое слезами лицо, синие губы, одеревеневшее от холода тело.

И полный отчаяния и боли взгляд.

- Прости меня, - прошептала я, уткнувшись носом в его грудь. - Я чувствовала себя

тогда такой жалкой, нечистой, мерзкой. Ты полюбил падшую женщину...

- Эй, - приподнял он мой подбородок, заставив посмотреть на себя, - не смей -

слышишь? - не смей даже думать так о себе. Ты самое чистое, невинное и доброе

существо, какое я когда-либо встречал. Разве падшая женщина будет хранить свою

девственность до брака...

- Что? - округлила я глаза. - Ты и об этом знаешь? Но... как? Откуда?

- Прости. Я не должен был...

- Неужели Пашка проболтался?

- ...

- Так вы говорили обо мне? И что он еще обо мне рассказывал?

- Ничего. Он не называл твоего имени. Ведь вы скрывали свои отношения. Он

лишь как-то упомянул, что его невеста... - он оборвал себя на полуслове, притянул

меня ближе, поцеловал кончики пальцев. - Саш, прости. Я понимаю, тебе

неприятно это слышать. Я просто хочу, чтобы ты не корила себя за все, что между

нами произошло. Мы полюбили друг друга, так уж случилось, и в этом нет твоей

вины. Ты искренне боролась со своими чувствами - я видел это. Мне было больно,

но я понимал, что честность - одно из тех качеств, которое я искал в женщинах и

нашел лишь в тебе. Просто наша любовь оказалась сильней.

Я всхлипнула, но тут же смахнула слезы и заставила себя улыбнуться.

- А еще я плакса. И очень хочу есть.

Максим с улыбкой помог мне вытереть слезы.

- Обожаю плакс, - пробормотал он, касаясь губами моих мокрых щек. - И девушек с

хорошим аппетитом.

После завтрака, пока Максим мыл машину, Екатерина Васильевна отвела меня в

сторонку, крепко обняла и, держа меня за плечи, запальчиво произнесла:

- Спасибо тебе, родная, что ты приехала и спасла моего внука от самобичевания, от

отчаяния, в котором он пребывал все это время. Сердце разрывалось при виде его

осунувшегося лица, стеклянного взгляда. Я не виню тебя, не подумай. Ты приняла

тогда решение, и никто не в праве осуждать тебя. И все же я рада, что у вас все

наладилось. Он любит тебя, Сашенька. А это дорогого стоит. Дай Бог каждой

женщине, чтобы ее так любили. Он никогда не причинит тебе зла, никогда не

предаст. Будет верен тебе душой и телом. Береги его, милая, и он сделает тебя

счастливой. Поверь, я знаю, о чем говорю.

Расчувствовавшись, я расцеловала эту добрую женщину в обе щеки, еще раз

крепко обняла и, пообещав, что буду беречь Максима как зеницу ока, вышла на

улицу.

Максим - в старом домашнем свитере и линялых, держащихся на косточках на

бедрах, джинсах - тщательнейшим образом намывал стекла на своем сверкающим

чистотой "ягуаре". Я подошла к нему сзади и обняла за талию, уткнувшись носом в

широкую спину.

- Я люблю тебя, - прошептала я, прижимаясь сильнее. - Я так тебя люблю.

Он обернулся, прижал меня к груди и нежно поцеловал в макушку.

- Я тоже тебя люблю, маленькая моя. Ты что нос повесила? Тебя что-то гложет?

- Нет. Просто стало как-то грустно. Мне до сих пор не верится, что можно быть

такой счастливой.

- А вы, оказывается, суеверны, Александра Юрьевна, - насмешливо приподнял он

бровь.

- Я реалистка. Я знаю, что ждать от этой жизни чего-то хорошего - глупо и наивно.

- Ну почему же? Я, например, ждал и вот - ты в моих объятьях, нежная, любящая,

откровенная.

- Ах, Максим, - посмотрела я ему в глаза, - ты действительно веришь, что у нас все

будет хорошо? Ты так в этом уверен?

- На сто процентов, неверующая моя. Но я не только верю. Я и сам сделаю все от

себя зависящее, чтобы так было всегда. Чтобы ты была счастлива. Чтобы смеялась

как можно чаще и меньше грустила. И чтобы эти поработившие меня глаза

сверкали только от радости, а не от слез.

Он говорил мне в волосы. Я почувствовала, как он коснулся их губами и

улыбнулся.

- Тебе весело? - поинтересовалась я обескураженно.

- Я счастлив, Саша. Поэтому и улыбаюсь. И говорю много. И отпускать тебя не

хочу. А еще довожу до твоего сведения, что я собственник.

- Ну вот. Приехали. И насколько ты ревнив, признавайся? Если брать по

десятибалльной шкале.

- На десятку, - не задумываясь, ответил он.

- А как же... как же то, что я была с Пашей? Ты не выглядел задетым.

- Задетым? - горько усмехнулся он. - Я был в бешенстве. Едва сдерживался, чтобы

не сгрести тебя в охапку и не унести на край света, чтобы видеть и касаться тебя

мог только я. Но ты не подумай, - добавил он с улыбкой, заметив мои

округлившиеся глаза, - к столбам я не ревную. На это мне хватает благоразумия. И

я доверяю тебе. А вот Павлу нет...

Я вздрогнула от упоминания пашкиного имени, побледнела.

- Я не тороплю тебя, - сказал он серьезно. - Скажешь ему, когда посчитаешь

нужным. Единственное, о чем прошу: не оставаться с ним наедине.

- Хорошо, - сглотнула я. - Я постараюсь.

Ехала я домой в растрепанных чувствах. С одной стороны, я была счастлива от

того, что любила и была любима в ответ самым нежным и заботливым мужчиной

на свете, с другой - я смертельно боялась предстоящего разговора с Пашкой. Как

он воспримет наше с ним расставание? Как отреагирует на известие о том, что я

встретила другого мужчину?

- О чем ты думаешь? - кинул на меня обеспокоенный взгляд Максим.

- О Паше.

- И? - спросил он, не глядя на меня.

- Понимаешь, он... так долго ждал меня... - Я смущенно замолчала. Затем, сделав

над собой усилие, продолжила: - Я не могу просто взять и порвать с ним. Нужно

время, чтобы подготовить его.

- Я уже говорил, что в твоем распоряжении столько времени, сколько тебе

понадобится, чтобы достойно расстаться с ним. Но не проси меня держать

дистанцию. Я не смогу... Не смогу вновь оставить тебя.

- Я и сама не выдержу без тебя ни минуты, - горячо заговорила я. - И не хочу быть

на расстоянии. Но, Максим, это же школа. Мы не сможет долго скрывать наши

отношения. Кто-нибудь что-нибудь да заметит.

- Мы будет стараться, - улыбнулся он, коснувшись пальцами моей щеки. -

Конспирация - наше все!

- Ты определенно сумасшедший! - засмеялась я. - Я полюбила безумца!

- Вот-вот. У меня в шкафу еще полно скелетов.

- А ну-ка, ну-ка. Об этом пожалуйста поподробнее, - подперла я кулачком

подбородок.

- Всему свое время, - с улыбкой потрепал он меня по щеке. - Но я обязательно тебе

все расскажу. Не хочу иметь от тебя никаких секретов.

- И правильно, - кивнула я. - Я вот, к примеру, перед тобой как раскрытая книга.

Читай - не хочу.

- Благодарю. С превеликим удовольствием воспользуюсь твоим приглашением.

ГЛАВА 8

ВЕРЬ МОИМ СЛОВАМ

I know you're scared

I understand

Please take my word

And take my hand

Я знаю, ты боишься,

Я это понимаю.

Верь моим словам

И возьми мою руку.

Bosson "I Believe"

В понедельник утром я проснулась счастливая и умиротворенная.

Максим прав. Зря я так волнуюсь. Паша привлекателен, энергичен, молод,

наконец. Он в два счета найдет себе другую. И будет счастлив с ней. А я буду

несказанно рада за них обоих. И возможно, когда-нибудь мы станем друзьями,

будем дружить семьями, наши дети пойдут в один детский сад...

Так я думала, пока не увидела Пашку, выходящего из машины на школьной

парковке. Я запаниковала и пролетела мимо в надежде, что он не узнает меня за

огромными, в пол лица, солнечными очками.

- Саша! - услышала я пашкин голос и замерла с бьющимся где-то в горле сердцем.

Проклятье! Кажется, я не готова.

- Пашка? - обернулась я к нему. - Мы же...

- Сашка, черт возьми! - прошипел он, схватив меня за плечи. - Ты где пропадала? Я

звонил тебе на сотовый, на домашний. Я чуть с ума не сошел. Где ты была?

- Я...

- Павел Сергеевич!

Вздрогнув, я обернулась и оцепенела. Впервые видела, чтобы Максим был так

разгневан.

- Да, Максим Георгиевич? - Пашка тут же убрал руки с моих плеч, выпрямился,

поправил съехавший набок галстук.

- Заводите машину, - резко бросил Максим, даже не взглянув на меня. - Мне нужно

ехать.

- Да, конечно.

Паша сел за руль, завел двигатель и, бросив на меня хмурый взгляд, вырулил со

стоянки. Я же на негнущихся ногах отправилась к школе.

У моих детишек был урок физкультуры и, воспользовавшись свободным временем,

я проверяла тетрадки, когда услышала звук открываемой двери. Подняла голову и

увидела, как Максим поворачивает в замочной скважине ключ.

- Максим Георгиевич? - вскочила я на ноги. - Что...

Но я не успела договорить. Преодолев в несколько шагов разделявшее нас

расстояние, Максим обхватил меня за талию и, притянув к себе, нежно поцеловал

в губы.

- Я скучал, - прошептал он, целую мою шею, ключицу, плечо.

- Максим, там на парковке...

- Ш-ш-ш, - приложил он палец к моим губам. - Я знаю. Прости, я был слишком

взволнован, когда увидел тебя в объятьях Павла. Не думал, что для меня это будет

так сложно.

- Пашка хотел узнать, где я была в эти выходные. Обычно он редко интересуется

моими делами. Я растерялась, не знала, что ему ответить.

- Можешь сказать, что была в гостях у знакомой и осталась у нее с ночевкой. Ведь

так и было на самом деле.

- Максим, мне кажется, я не готова. Внутри все переворачивается от одной только

мысли о разговоре с Павлом.

- Нежная моя, так и должно быть. Порвать отношения с человеком всегда не

просто. Тем более вы собирались пожениться.

- Я не хочу злоупотреблять твоим терпением. Но... я боюсь.

- Ничего не бойся. Я с тобой. И я люблю тебя. А остальное неважно.

Он немного помолчал. Затем спросил:

- Я заметил, Павел в последнее время стал чаще отпрашиваться, чтобы быть с

тобой. Это правда?

- Да, - опустила я глаза.

Максим взял меня за подбородок, заставив посмотреть на себя.

- Тебе нечего стыдиться, маленькая моя. И тем более чувствовать себя виноватой. Я

не против ваших встреч с Павлом - будет сложно, но я выдержу. Но, как я уже

говорил, пусть это будут многолюдные места. Я не хочу, чтобы ты оставалась с ним

один на один.

- Мы в принципе всегда на людях. То в боулинге, то в пиццерии.

- Ну тогда я спокоен. А теперь давай забудем о Павле и поговорим о нас. Какую

свадьбу хочет моя нежная возлюбленная? Пышную, скромную, традиционную или

оригинально-экзотическую?

- Хм, - закусила я губу. - Честно говоря, не думала об этом. Пашка как-то сразу

настоял на традиционной свадьбе: с лимузином, белым платьем и трехъярусным

тортом.

- А о чем мечтаешь ты?

Я задумалась.

- Эй! - улыбнулся Максим, приподняв мое лицо к свету. - У тебя глаза сверкают,

как алмазы. А ну-ка говори, что задумала!

- У меня к тебе предложение, - дразняще поиграла я бровями.

Максим расхохотался.

- Какое? - насмешливо поинтересовался он.

- Давай поженимся... в эти выходные.

Максим перестал улыбаться, сглотнул, затем сощурил глаза.

- Я, конечно, не против. Более того, я буду безмерно счастлив. Но... Ты уверена?

Разве ты не мечтала в детстве о белом свадебном платье, подружках невесты, о...

трехъярусном торте? - иронично добавил он.

- Нееет! - рассмеялась я. - Я мечтала о тебе. О нас. А больше мне ничего не нужно.

Максим какое-то время смотрел на меня, затем хрипло произнес:

- Я и не надеялся, что ты станешь моей так скоро. Уже настроился ждать... Черт!

Ты сделала меня счастливым вдвойне. Но насчет свадьбы я все беру на себя,

хорошо?

- Хорошо. Только никаких кринолинов и шлейфов на два километра, - попросила

я, скривившись. - И лимузина не хочу. И тамады с фейерверком. Никакого пафоса

и кричащей роскоши. Пожааалуйста.

- Чем больше я о тебе узнаю, тем отчаяннее влюбляюсь, - улыбнулся Максим,

целуя меня в кончик носа. - Ты мой редкий бриллиант. Как же долго я тебя искал...

Звонок с урока прервал наши поцелуи. Максим с сожалением оторвался от моих

губ - ах, как же хотелось, чтобы этот момент длился вечность! - и, с нежностью

глядя мне в глаза, убрал мне за ухо непослушный локон. Я поправила его галстук,

вытерла ладошкой следы помады у него на лице.

- Я зайду к тебе после уроков, - пообещал Максим, выходя из класса.

Когда дети шумной гурьбой ворвались в кабинет, красные, запыхавшиеся,

возбужденные после активных занятий физкультурой, я поливала на подоконнике

цветы и вовсю напевала:

"Я буду только твоя невеста!

Я буду только с тобой вместе"...

В нашей школе была только одна первая смена. Последний седьмой урок

заканчивался в три часа, а рабочий день преподавателей был до пяти. Поэтому

около шести вечера, когда я наконец-то закончила заполнять журнал, в школе

никого уже не было. Так как Максим еще не заходил за мной, я посчитала, что он

занят какими-то важными делами, и решила зайти к нему сама.

Соорудив поверх жакета воздушную загогулину из шарфа, я вышла из класса,

спустилась на второй этаж и прошла мимо учительской к кабинету директора. Я

знала, что в это время Ольга Михайловна уже вовсю потеет в тренажерном зале, но

береженого Бог бережет. Я осторожно заглянула в приемную, и убедившись, что

она пуста - компьютер выключен, никакой женской одежды на вешалке -

распахнула дверь в кабинет директора. И застыла на месте.

Максим сидел в кожаном кресле, а напротив него на столе воседала в

недвусмысленной позе полуголая девица с копной белокурых волос. Я не заметила

на лице директора ни одной эмоции, оно словно окаменело. Подняв глаза, он

увидел меня, сглотнул и резко поднялся из-за стола. Девица в этот момент

повернула голову, и я узнала в ней Настю Плетневу, ученицу 11 "Б" класса.

Я с силой хлопнула дверью, постаравшись на ней выместить всю свою злобу, и

выбежала в коридор, на ходу разматывая душивший меня шарф, за несколько

секунд превратившийся в удавку. Сперва я бросилась вниз по лестнице, затем,

передумав, повернула обратно и столкнулась нос к носу с рыдающей Настей. Ее

блузка все еще была расстегнута, обнажая небольшую грудь в кружевном

бюстгальтере. Зыркнув на меня исполненным ненависти взглядом, она, даже не

удосужившись привести себя в порядок, грубо оттолкнула меня в сторону и,

спустившись по лестнице, выбежала из школы через черный вход.

Я попыталась выровнять дыхание. Меня начало трясти.

- Саша! - услышала я сверху хриплый голос Максима, а через пару секунд увидела

его самого. Белый, как мел, он кинулся мне навстречу. Но я отпрянула назад,

сжала челюсти, спрятав за спиной дрожащие руки.

- Черт возьми! Саша, если ты считаешь, что я изменяю тебе с этой девчонкой...

- Все девчонки когда-нибудь становятся женщинами, - вскинула я голову. - По

твоему, то, что я увидела минуту назад, было плодом моего воображение?

- Не думаю, что у тебя настолько богатое воображение, - невесело усмехнулся он. -

Саш, давай поднимемся ко мне в кабинет. И я все тебе объясню.

- Опасаешься за свою репутацию? - язвительно произнесла я.

Он судорожно вдохнул.

- Что ж. Если ты хочешь остаться здесь, пожалуйста. Только выслушай меня.

Прошу тебя.

Я нахмурилась, но все же прошла в его кабинет. Не хватало еще выяснять

отношения на глазах у охранников.

Чувствовала я себе прескверно. Я опасалась, что под нежным, умоляющим

взглядом Макса вновь растаю и не смогу рассуждать здраво. Эти не обладающие

высокой моралью красавчики вечно используют свои внешние данные, чтобы

запудрить мозги таким влюбленным и неискушенным идиоткам, как я. В Пашке я

была уверена - ведь мы встречались с ним больше полутора лет. А Максима я знала

всего ничего. С трудом верилось, что секс для него ничего не значит. Порой он так

смотрел на меня, словно едва сдерживался, чтобы... Черт. О чем я думаю? Конечно,

он хочет меня. Это естественно. Но редко какой мужчина может контролировать

свои сексуальные желания. А он столько времени проявлял самообладание. И ни

разе не попытался перейти границу. Даже Пашку порой заносило. И все же я так

мало о нем знаю...

Я зашла, села на стул и вперила взгляд в одну точку.

- Сашенька, - опустился возле меня на корточки Максим, - посмотри на меня,

пожалуйста.

Стиснув зубы, я опустила голову и встретилась с его полными страдания глазами.

- Саш, поверь мне, я бы никогда не причинил тебе боль. Я слишком люблю тебя и

не хочу потерять. Да я Анастасии в отцы гожусь! Всё эти чертовы гормоны! Да еще

сказки о принце на белом коне... Саша, поверь мне, прошу тебя. Я бы не посмел и

пальцем тронуть ее...

Я смотрела в эти так любимые мною глаза, в это родное лицо, на котором каждая

черточка, каждая родинка и морщинка были так дороги, и сердце сжималось от

желания коснуться его.

- Я верю тебе, - тихо произнесла я и увидела, как обмякли его плечи. Он взял мои

все еще дрожащие руки и прижался к ним губами. - Ты не виноват, что девушки

теряют голову от одного только твоего взгляда.

- Не говори так, - сдвинул он брови. - Черт! Как же я устал от этих стереотипов!

Люди привыкли судить о человеке лишь по внешности. Вот и ты считаешь, что раз

смазлив на лицо, значит сексуально неуравновешен, да?

- Прости, - опустила я голову. - Наверное, я плохо еще тебя знаю. И мне

действительно было больно видеть тебя рядом с ней. Выходит, я еще и ревнивая...

Максим усмехнулся и зарылся лицом в мои ладони.

- На твоем месте я бы метал громы и молнии. И в таком состоянии запросто

совершил бы какую-нибудь глупость. Ты же не устраиваешь истерик, не топаешь

ногами, не кричишь, даже если тебе очень плохо. Единственное, что можешь себе

позволить - это беззвучно плакать, - последние слова он произнес с болью в голосе

и принялся покрывать поцелуями мои ладони, пальцы, запястья, поднимаясь все

выше. - Прости меня... - прошептал он, целуя уже мою шею. - Я так хотел оградить

тебя от всего этого...

Его губы обжигали мою кожу, жаром охватило все тело. Если с Пашкой я всегда

сохраняла голову трезвой, то с Максом я забывала обо всем на свете, едва не

растворяясь в его нежных, опьяняющих объятьях. Но Максим, похоже, держал

ситуацию под контролем. В какой-то момент он с явным усилием оторвался от

меня и, тяжело дыша, поднялся на ноги.

- Черт! - выругался он, взлохматив свою шевелюру и нервно рассмеявшись. -

Кажется, я переоценил свои возможности... Мое желание слишком велико. К

счастью, мы скоро поженимся. И ты станешь моей...

- Только твоей, - прошептала я, обвивая руками его шею и прильнув губами к его

губам.

- Ты не представляешь, как я благодарен тебе за это, - пробормотал он у моих губ. -

Для меня это честь...

- Я рада, что ты ценишь это, - грустно улыбнулась я. - Порой мне кажется, что

Пашка не понимает меня. Он всегда считал это пережитком прошлого, капризом,

прихотью... Может это и так, но... Я хочу, чтобы тот, с кем я свяжу свою жизнь, был

моим первым и единственным.

В глазах Максима плескался коктейль из эмоций: восхищение, гордость, нежность,

любовь...

Я улыбнулась, провела рукой по его щеке.

- Ну что, как продвигается подготовка к свадьбе? - приподняла я одну бровь. - Я

могу чем-то помочь?

- Надеюсь, ты любишь сюрпризы? - раздвинул он в усмешке губы.

- Обожаю, - чмокнула я его в щеку.

***

Утром во вторник меня немного тошнило. Наверное, съела что-то не то. Я выпила

три таблетки активированного угля, запаслась бутылкой воды и пакетом кефира и

отправилась на работу. Спрятавшись за забором, я подождала, пока Пашка

вырулит со стоянки, и вошла в школу, неприятнейшим образом столкнувшись в

дверях с Настей Плетневой. Окинув меня презрительным взглядом, она вздернула

подбородок, поправила на плече лямку бледно-розового ранца и прошла мимо

меня, намеренно задев корпусом. Я удивленно вскинула брови. Кажется, я стала

объектом ненависти этой пигалицы. Хм. И за какую такую интересно

провинность? Что не дала соблазнить директора? Или видела ее в слезах, с

размазанной тушью и практически оголенной грудью? Нет, ну смешно же.

А на обеде ко мне подошла Елена Вячеславовна и попросила уделить ей пару

минут после уроков. Странно. Зачем ей это?

Но гадать над неприязнью Насти и подозрительной просьбой главного бухгалтера

мне было некогда. На занятиях мы лепили кукольную посуду из полимерной

глины, затем я попросила детей нарисовать свою мечту. Рисунки эти я

планировала раздать на последнем в этом году родительском собрании. Пусть

родители знают о чем мечтают их семилетие чада.

После уроков я убрала глину и прочие принадлежности в специально отведенную

для этого коробку, проветрила кабинет, вымыла доску, разложила по партам план

завтрашних занятий - таким образом я приучала моих спиногрызов к

организованности - и спустилась в бухгалтерию.

Елена Вячеславовна встретила меня с кружкой кофе в одной руке и сигаретой - в

другой. Я от удивления округлила глаза - курить в стенах школы! - но смущенно

промолчала. Кто я такая, чтобы делать замечание главному бухгалтеру?

- Садитесь, Александра Юрьевна, - Елена Вячеславовна указала мне на стул

напротив себя, затянулась и, выпустив тонкой струйкой дым к потолку, ледяным

тоном произнесла:

- Я давно наблюдаю за вами, Александра Юрьевна. И мне не нравится ваша

чрезмерная целеустремленность. Я понимаю, что зарплата у педагогов довольно

мизерная - хотя ставки в частной школе в отличии от государственной в разы

выше - и все же ваше поведение, простите за мою откровенность, просто

аморально.

Я сглотнула, вытаращив на нее глаза. Что? О чем это она?

- Не понимаю вас. Я могу узнать, в чем вы меня обвиняете?

Елена Вячеславовна резким движением затушила сигарету о дно пепельницы.

- Не стройте из себя невинную девственницу! - вскинула она голову, сверкая ярко-

зелеными глазами. - Это в конце концов выглядит пошло. Вы же с самого начала

решили заграбастать в свои шаловливые ручки красавчика-директора. Сперва так

миленько спели на дне учителя, затем, притворившись удивленной, бесстыдно

отвечали на его поцелуй в ресторане. А теперь еще и шуры-муры с ним крутите -

под самым носом у его законной возлюбленной.

Такого шока я не испытывала никогда. Наверняка у меня и челюсть отвисла и

глаза в блюдца превратились.

- Я не слышала, чтобы у Максима Георгиевича имелась возлюбленная, -

пробормотала я, чувствуя как подкатывает к горлу комок. Реветь на глазах у этой

девицы я себе позволить не могла. Поэтому с силой сжала кулаки, до боли вонзая

ногти в ладонь.

- А он вам разве не говорил, что уже как года два встречается с Инной

Эдуардовной?

Я сглотнула, почувствовав как краски схлынули с лица, стало трудно дышать.

- Нет, - я провела дрожащей рукой по лбу.

"Кажется, у меня температура", - неосознанно подумала я. - "И тошнит жутко.

Неужели отравилась?"

- Спасибо за информацию, - я порылась в сумке в поисках левомицетина. - Я,

пожалуй, пойду.

- И это все?

- А что вы хотели услышать? - вздернула я брови. - Или вы ждали истерики?

- Мне просто неприятно наблюдать, как учитель младших классов бессовестно

манипулирует своей женской привлекательностью и не брезгует служебными

отношениями с директором. Какой пример вы подаете детям?!

- Простите, - мой голос приобрел стальные нотки, - не вам мне указывать, с кем

заводить отношения! Моя совесть чиста. Желаю и вам того же!

У себя в кабинете я выпила таблетку левомицетина и, опустившись на стул,

обхватила голову руками. Каждый день приносил какие-то потрясения. Счастье,

оказывается, дается не просто. И я ощутила это на собственной шкуре. Каким-то

шестым чувством я понимала, что то, что сказала Елена Вячеславовна об Инне и

Максиме, правда. Я любила Инну, как подругу, она всегда поддерживала меня, по

доброму опекала, хотя и была старше всего на четыре года. В отношении Максима

Георгиевича она всегда была более чем деликатна, не обсуждала его личную

жизнь, не восхищалась им, как все остальные, но порой я ощущала за ее словами

скрытый подтекст. Словно она хотела узнать, что я чувствую к Максиму, что нас с

ним связывает...

Внезапно я ощутила резкую боль под ложечкой, затем в области пупка. Черт. Да

что это со мной? Может промыть желудок?

Зазвонил сотовый. Приложив трубку к уху, я услышала голос Пашки:

- Сашка, мы можем поговорить?

- Д-да. Что-то случилось?

- Нужно выяснить кое-что. Я заеду за тобой. Через пять минут жди меня у ворот

школы.

- Хорошо.

Я вскочила со стула. Видимо сделала это слишком резко, отчего комната заплясала

вокруг меня в диком калейдоскопе. Тело покрыла испарина.

Я не заметила, как вошел Максим. Он нежно притянул меня к себе, наклонился,

чтобы поцеловать и замер, с беспокойством всматриваясь в мое лицо.

- Саша, с тобой все в порядке? Ты такая бледная. Ты себя хорошо чувствуешь?

- Максим, ответь мне, пожалуйста, на один вопрос. - Я сглотнула, во рту пересохло.

- Ты встречался с Инной Эдуардовной?

Глаза Максима расширились. Черт возьми! Что еще он от меня скрывает?

- Да, - через какое-то время тихо ответил он. - Но я могу все объяснить...

- В этом нет необходимости... - отстранилась я от него. - Нам больше не о чем

говорить.

Максим обхватил меня за плечи.

- Саша, прости. Я должен был тебе рассказать, но... Инна не хотела, чтобы ты

знала...

- Инна в курсе наших с тобой отношений? - я почти задыхалась от душивших меня

слез. Они что, сговорились все?

- Саш, поверь мне. Инна очень хорошо к тебе относится...

- Мне плевать, как ко мне относится Инна! - закричала я, вырвавшись из его рук. -

Ты... ты врал мне! Как я могу после всего этого тебе верить? А может ты и про

Настю мне солгал? И про то, что любишь? И бабушку уговорил, чтобы она

заверила меня в твоей исключительности? А ты такой же, как и все! Бабник и лгун!

А ведь я хотела выйти за тебя... Какая же я дура. Пашку предала из-за тебя. Вот он

действительно любит меня. Он бы никогда не поступил со мной так, как ты...

- Саша! - вновь схватил меня за плечи Максим, слегка встряхнув. - Открой глаза!

Павел изменяет тебе направо и налево...

Я вздрогнула как удара.

- Зачем ты так? - прошептала я, упираясь в его плечи. - Он ведь не сделал тебе

ничего плохого...

- Прости, - опустил голову Максим, - я не должен был тебе этого говорить...

- Отпусти меня, - процедила я сквозь зубы. - Убери от меня свои грязные руки! -

уже завопила я, отчаянно вырываясь из его стальных объятий.

Он сделал шаг назад, и я бросилась вон из класса. Выбежала на улицу, увидела

направлявшегося ко мне Павла и метнулась мимо него.

- Сашка, ты куда? - Пашка кинулся за мной, но я уже выбежала на проезжую часть.

- Саша! - услышала я хриплый голос Максима позади себя.

И тут я услышала визг тормозов и в следующую секунду меня подбросило вверх, я

ударилась о лобовое стекло, затем скатилась с капота на асфальт и ощутила вкус

крови, залившей лицо. Боль пронзила правое плечо, я застонала. Меня

подхватили чьи-то руки, и я увидела перекошенное лицо Макса. Он что-то говорил

мне, я закрыла глаза. Уже теряя сознание, я услышала доносившийся издалека вой

сирены...

ГЛАВА 9

ЕЩЕ ОДИН ШАНС

I don't wanna say goodbye

I don't wanna be alone

I give you one more chance to say

How much you want me back

Я не хочу говорить "прощай",

Я не хочу быть одиноким,

Я даю тебе еще один шанс сказать,

Как сильно ты хочешь вернуть меня.

Bosson "I Don't Wanna Say Goodbye"

Я пробыла в больнице неделю. Удар машины был не слишком сильным, водитель

успел вовремя притормозить. Несколько шрамов на лице, вывихнутое плечо,

сотрясение мозга и... еще мне вырезали аппендицит, воспаление которого я

приняла за отравление. Хирург сказал, что если бы не авария, я бы и вовсе могла

умереть из-за острого перитонита.

Когда я впервые открыла глаза в больничной палате, мой взгляд упал на букет

ландышей, стоящих в граненом стакане на прикроватной тумбочке. Рядом лежала

записка:

Я люблю тебя. Прости.

Я порвала ее на мелкие кусочки и запихнула под подушку.

- К вам посетители, - улыбнулась медсестра. - Я могу пригласить их к вам по

одному.

- Я никого не хочу видеть, - отвернулась я к стене.

- Они здесь с самой аварии, - неуверенно начала медсестра. - И очень переживают

за вас. Один так и вовсе не отходил от вашей постели всю эту ночь. Держал за руку

и...

- Я сказала, что никого не хочу видеть, - процедила я сквозь зубы. - Прошу вас,

попросите их уйти.

- Обоих?

Я кивнула, сил отвечать не было.

***

Через семь дней мне сняли швы. Домой я приехала бледная, осунувшаяся, но

настроенная крайне решительно. Для начала я собрала вещи и съехала от

родителей на съемную квартиру.

На работу вышла через два дня - так было положено по больничному листу. В

столовой не обедала - боялась встретиться в коридоре с директором. Даже в туалет

выходила во время уроков, а на переменах сидела в классе и занимала себя, чем

могла. Лишь бы не думать о возможной встрече с Максом.

После занятий я быстро запихала тетрадки в сумку - дома проверю - и, не

дожидаясь пяти, вышла из класса. На лестнице столкнулась с Инной.

- Саша, позволь мне все объяснить, - схватила меня за руку бывшая подруга. - Не

делай поспешных выводов, прошу тебя.

Я резко вырвала локоть из ее пальцев.

- Я спешу, Инна. Извини.

- Саша, Макс любит тебя. Он ни в чем не виноват.

- Возможно, - вскинула я голову. - Но какое мне до этого дело?

- Ты же любишь его...

- Любила. Я любила его, Инна. А теперь извини, мне нужно идти.

Я, задыхаясь, выбежала из школы. Из служебной машины, припаркованной на

стоянке, выскочил Павел.

- Сашка! - бросился он ко мне. - Сашка, родная, почему ты меня избегаешь? Я так

скучал по тебе. Я люблю тебя...

- Черт возьми! - не выдержала я. - Пашка, не произноси этого больше никогда,

хорошо? И не ищи встреч. Это бессмысленно.

- Почему? Что произошло? Ты бросаешь меня?

- Нет, Паша, - слабо улыбнулась я. - Я освобождаю тебя от себя. Теперь ты волен

спать, с кем тебе заблагорассудится.

По тому, как бессильно опустились его руки, я поняла, что Максим сказал правду.

Пашка изменял мне.

- Сашка, я...

- Все хорошо, Паш. Я не виню тебя. Я сама не до конца была откровенна с тобой.

Теперь это неважно. - Я чмокнула его в щеку. - Береги себя. И прощай.

Проверив тетрадки, я навела марафет в своей крохотной квартирке, наделала

бутерброды с колбасой и сыром, сварила кофе и поужинала, одновременно

проверяя электронную почту и слушая музыку в одной из социальных сетей. В

половине девятого я вымыла посуду, переоделась в любимую пижаму в горошек и

уселась перед телевизором в надежде насладиться просмотром какого-нибудь

заковыристого детектива. И не заметила, как задремала.

Меня разбудил стук в дверь.

Я вздрогнула, удивленно распахнув глаза. Возникшая в голове догадка заставила

упрямо стиснуть зубы. Не буду открывать. Пусть думает, что я уже сплю или меня

нет дома. Тем более, что мне не о чем с ним говорить. Я была для него лишь

очередной игрушкой. Захотел - соблазнил, надоела - выбросил, нашел другую.

Ненавижу его! Ненавижу.

Но стук не прекращался. Кажется, меня проверяли на стойкость.

И я разозлилась. Вскочив с дивана, я прошла в коридор, распахнула дверь и

онемела. Передо мной стоял Пашка - вдрызг пьяный.

- С-сашка, - он бесцеремонно ввалился в квартиру и протянул ко мне руки, - С-

сашка, родная, п-прости меня, дурака. Я с-совершил ошибку. Я мразь, идиот,

мерзавец... Н-но я люблю тебя, Сашка. Не бросай меня, п-пожалуйста...

Он обхватил меня за талию и попытался поцеловать.

- Пашка! - оттолкнула я его. - Пашка, что ты делаешь? Уходи немедленно! Не

заставляй меня вызывать милицию.

- М-милицию? - округлил он глаза, затем вдруг громко расхохотался, закинув

голову. - Так вот значит как ты со мной? А я ведь всей душой к тебе. И директора

этого твоего простил тебе. Ты ведь тоже не святая, не так ли? Захотелось чего-то

большего, да, Саша? Понимаю. И не осуждаю. Директор этот твой, конечно,

смазлив, богат, на крутой тачке разъезжает, вон хоромы себе какие отгрохал. Я все

понимаю, Саша. Кому не хочется хорошей жизни, перспектив? И ты не

исключение. Только учти: он ведь тоже не без греха. Гуляет похлеще меня. Баб

меняет как перчатки. Тебе хочется верить, что он остепенился, да? Даже если это и

так, надолго ли? К твоему сведению, мужики делятся на две категории: кобели и

кобели в квадрате. Так вот директор твой относится ко второй. Поверь, я знаю о

чем говорю. Не одну девку возил к нему на квартиру...

- Замолчи! - не выдержала я, оттолкнув его от себя. - Замолчи сейчас же! И

убирайся. Не хочу тебя больше видеть. Никогда!

- А что я такого сказал? - усмехнулся Павел, привалившись плечом к стене. - На

правду ведь не обижаются.

- Мне плевать правда это или нет! Я не хочу ничего слышать. И видеть тебя не

желаю. Уходи! Не вынуждай...

- И что? - насмешливо вздернул он бровь. - Что ты сделаешь? Я хоть и пьян, но

сильнее тебя в два раза. Если захочу что-то с тобой сделать, никакая милиция тебе

не поможет.

- Ты не посмеешь, - сделала я шаг назад. - Ты не такой...

- И какой же я, Сашка? - приблизил он ко мне лицо. - Ты ведь меня совсем не

знаешь. А я любил тебя, Сашка. Только Богу известно, как сильно я тебя любил.

Потому и не торопил. И ждал, пока ты соизволишь мне отдаться. Ты же вбила в

свою глупенькую романтическую головку, что тебе непременно нужно хранить

невинность до брака. Я терпел, сколько мог. Но я мужчина, черт возьми! Одними

поцелуями сыт не будешь. Ты должна была это понимать! А теперь, - он схватил

меня за шею и грубо притянул к себе, - а теперь я пришел за своим. Ты же не

откажешь своему жениху?

И он впился в мои губы жестким, причиняющим боль поцелуем. Я стала

вырываться - отчаянно, всеми силами. Но Пашка действительно был сильнее.

- Отпусти меня, - не выдержав, заплакала я. - Отпусти меня, пожалуйста. Паша,

прошу тебя...

А он уже разорвал на мне верх пижамы и прижимал к себе, покрывая поцелуями

лицо и шею.

- Паша... - умоляла я, зажмурившись, прикрывая руками оголенную грудь. -

Пожалуйста...

Неожиданно я почувствовала себя свободной. Пашки рядом не было.

Я открыла глаза и увидела Максима, одной рукой удерживающего Павла за шею.

Он был сам не свой. Его пальцы с каждой секундой сжимались все сильнее, зубы

скрипели, на шее вздулись вены.

- Максим! - бросилась я к нему. - Пожалуйста, не надо! Отпусти его! Прошу тебя.

Он повернул ко мне голову, на секунду лицо его дрогнуло.

- Ты уверена? - спросил он хрипло. - Он же хотел...

Тут его взгляд опустился на мою грудь. Он сглотнул и отвернулся. Я проследила за

его взглядом и в ту же секунду смущенно обхватила себя руками.

- Он делал это под действием алкоголя, - опустила я голову. - Уверена, он бы

никогда так не поступил, будь он трезвым. Пожалуйста, отпусти его... Ради меня...

Я услышала, как захрипел Паша, и, зажмурившись, сползла вниз по стене.

- Пожалуйста...

И я разрыдалась, уткнувшись носом в ладони. Через какое-то время я

почувствовала, как меня обхватили чьи-то руки, подняли с пола и уложили на

диван. И услышала голос Макса, склонившегося к моему уху:

- Я отпустил его. Он не причинит тебе больше вреда. Я обещаю.

Он сидел рядом и гладил мои волосы, спину, прижимая к себе все сильнее. А я

плакала и плакала и не могла остановиться, пока слезы не иссякли, и не

навалилась страшная усталость.

- Ш-ш-ш, - успокаивающе поглаживал мои плечи Максим, - все хорошо, маленькая

моя. Я с тобой. Теперь никто никогда не причинить тебе боль. Я обещаю...

- Кроме тебя, да? - я отстранилась от него, запахнув на груди рваные края пижамы.

- Лучше не давай пустых обещаний, Максим. Ведь ты не сможешь всегда быть

рядом. Когда-нибудь ты женишься, у тебя появятся дети, возможно, они будут

учиться у меня, а ты будешь приходить на родительские собрания... Но "нас"

никогда не будет...

- Саша, не говори так, - он умоляюще протянул ко мне руку, - я допустил ошибку. Я

признаю это. Но я не со зла, поверь мне. Если хочешь, я могу искупить свою вину.

Только скажи...

- Я не верю тебе. - Я смахнула катящиеся по щекам слезы. - Я не верю тебе,

Максим, понимаешь ты это или нет? Я не хочу вновь пережить что-нибудь

подобное. С меня хватит! Наши отношения были ошибкой с самого начала. Я не та

женщина, которая нужна тебе. Поверь с другой - любой другой женщиной - ты

будешь более счастлив...

- Позволь мне решать, какая женщина мне нужна, а какая нет, - резко произнес

Максим. - И не называй то, что между нами было, ошибкой. Я люблю тебя, Саша.

И ты любишь меня. Зачем отрицать очевидное?

Я опустила голову, всхлипнув. Теперь слезы капали мне на колени.

- Я не люблю тебя, - прошептала я, обхватив колени руками.

- Посмотри на меня, Саша, - попросил он, придвинувшись ближе. - Посмотри мне в

глаза и повтори, что не любишь. И тогда я уйду. Ты больше меня не увидишь. Даю

слово.

А ведь он всегда сдерживал свои обещания. Стоит мне посмотреть в его глаза и

сказать, что не люблю, и он уйдет. Навсегда. Не этого ли я хотела? Готова ли я

вычеркнуть его из своей жизни, забыть все, что нас с ним связывало, и начать все с

чистого листа?

Я медленно подняла голову. Наши взгляды встретились. В его блестящих от слез

глазах я прочитала ожидание, тревогу... страх. Я сглотнула и отвела взгляд.

- В глаза, Саша, - тихо повелел он. - Смотри мне в глаза.

Я вновь посмотрела в его глаза и, не выдержав этой муки, прильнула к нему,

обхватив за талию.

- Я люблю тебя, Максим. Я люблю тебя... Люблю...

Он тихо застонал и с силой сжал меня в своих объятьях, покрывая поцелуями

волосы, щеки, глаза. Когда он накрыл губами мои губы, я испытала ни с чем не

сравнимое блаженство.

Тем же вечером Макс перевез меня со всеми вещами на свою квартиру, где нас

ждали плитка горького шоколада, фрукты, сыр и бутылка красного вина. Мы

перекусили - все-таки половина двенадцатого - и разошлись по комнатам. Я легла

в спальне Макса, он - на диване в гостиной. Потушили свет, но сна не было. Я

слышала, как он ворочается на своем кожаном диване, и все внутри сжималось от

нежности и любви, переполнявших сердце.

Тихонько соскользнув с постели, я на цыпочках спустилась по лестнице вниз, так

же тихо - благо, паркет не скрипел под голыми ступнями - прокралась к дивану и

встала перед ним на колени. В свете уличных фонарей я могла отчетливо видеть

Макса: он лежал на спине, подложив одну руку себе под голову, другой сжимая в

кулаке простынь. Он молча наблюдал за мной. Я нежно коснулась его щеки и,

наклонившись, поцеловала в губы, которые тут же раскрылись мне навстречу,

жадно отвечая на поцелуй.

- Можно я посплю с тобой? - прошептала я, с трудом оторвавшись от его пьянящих

губ. - Я не храплю, - добавила я с улыбкой и увидела, как сверкнули в темноте его

зубы. Он тоже улыбался.

- Прости, но думаю, это плохая идея, - хрипло произнес он, приподнявшись на

локтях. - Я не уверен, что смогу... Я и сейчас едва сдерживаю себя... Ты ведь не

простишь мне этого. Да я и сам возненавижу себя за то, что не оправдал твоего

доверия... Позволь, я отнесу тебя обратно...

И он подхватил меня на руки, медленно поднялся по лестнице на второй этаж и

осторожно опустил меня на постель, укрыв меня сверху махровой простынью.

- Спи, любовь моя, - прошептал он, целуя меня в лоб. - Скоро мы наконец-то

станем мужем и женой. И будем спать вместе до конца наших дней.

Я кивнула, натянув простыню до подбородка. Было немного обидно. Но гордость и

восхищение моим будущим супругом все же превалировали. С каждым его

поступком я влюблялась в него все сильнее. Мне не нужны были слова. То, как он

поступил сегодняшней ночью, было красноречивее тысячи заверений в любви.

Каверин Максим Георгиевич был мужчиной с большой буквы "М".

ГЛАВА 10

ПОКА СМЕРТЬ НЕ РАЗЛУЧИТ НАС

You're my everything

And nothing really matters

But the love you bring

You're my everything

To see you in the morning

With those big brown eyes.

Ты - всё для меня.

Моя любовь к тебе -

Единственное, что имеет значение.

Ты - всё для меня,

Какое счастье, проснувшись,

Смотреть в твои большие карие глаза.

Santa Esmeralda "You're My Everything"

- Ну как ты? - спросила Инна, поправляя вуаль на моей трикотажной шапочке. - У

тебя глаза на мокром месте. Может объяснишь, в чем дело?

- Я счастлива! - улыбнулась я сквозь слезы. - Я так счастлива, что готова кричать об

этом повсюду: на крышах домов, на улицах, на вершине Эвереста, на Эйфелевой

башне...

- Эй! - расхохоталась Инна. - Не сходи с ума, подруга.

- Да! - просияла я. - Я сошла с ума! Я блаженна! И не скрываю этого.

- Ой! - выглянула Инна в окно. - Кажется, это за тобой.

Я кинулась к окну и заулыбалась, захлопав в ладоши от восторга. Там был Макс -

верхом на бело-черном мотоцикле. Он улыбнулся и помахал нам рукой. Какой же

он у меня красивый. И нежный. И страстный. А какой сексуальный - в ладно

сидящих джинсах и белой футболке, подчеркивающей смуглость кожи и

рельефность мускулов.

Кстати, свадьба у нас была из ряда вон. Вместо лимузина мотоцикл, вместо

свадебного платья джинсы и кожаные куртки. Лишь одна деталь указывала на то,

что я все-таки девушка - это черная трикотажная шапочка с французской вуалью,

спускающейся до кончика носа. Моя задумка. Всегда любила эту часть гардероба,

но стеснялась носить, да и случая подходящего не было. Сегодня, благодаря Максу,

я могла осуществить все свои мечты.

Честно говоря, даже сейчас, рассматривая свое отражение в зеркале - одета я была

проще не придумаешь: в джинсы бойфренды, белую футболку на выпуск, черную

кожаную куртку и кеды - мне не верилось, что такой мужчина, как Макс, мог

полюбить такую ничем не примечательную, далекую от признанных стандартов

красоты девушку, с копной непослушных кудряшек и довольно старомодными

взглядами на жизнь. Он любил меня такой, какая я есть. Не требовал

подстраиваться под существующие "идеалы" и щедро дарил свою любовь, забив на

чужое мнение, на стереотипы что-то вроде "мужчины не плачут" или "чем меньше

женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей". Я еще никогда не встречала

такую сильную и целостную личность, как Максим. Он не был идеален и так же,

как и все, совершал ошибки. Но он не считал унизительным для себя признать

свою вину, извиниться, попросить прощения. И всегда держал слово. Был верным

и преданным, нежным и любящим, твердым и решительным. Я боялась, что не

смогу дать ему то, чего он действительно заслуживает. И все же я готова была

рискнуть и сделать все от себя зависящее, чтобы он был счастлив.

- Он так любит тебя, - улыбнулась Инна, которая, как и я, наблюдала за тем, как

Макс легко соскочил со своего "зверя" и с букетом в одной руке и бутылкой

шампанского в другой направился к дому. Я задрожала от предвкушения. Мы не

виделись с ним больше недели - я окунулась с головой в разрабатывание новых

методик обучения, в то время как Макс занимался приготовлениями к свадьбе. Он

уговорил меня остаться у него, а сам перебрался на мою съемную квартиру и

каждый вечер звонил, чтобы узнать как я себя чувствую, нужно ли что. Мы

болтали по нескольку часов, он читал мне стихи, а я пару раз пела ему под гитару,

после чего он хриплым голосом желал мне спокойной ночи и отключался. Позже

он признался, что мой голос сводит его с ума, когда я пою, у него наворачиваются

слезы на глаза и мурашки бегают по коже. Такой вот он у меня сентиментальный.

Когда Максим вошел в комнату, я кинулась к нему на шею, он засмеялся, одной

рукой подхватив меня за талию и целуя мои улыбающиеся губы.

- Радость моя... - глухо застонал он, - любовь моя, как же я скучал... Разлука с тобой

невыносима...

- Теперь я рядом, - прошептала я, покрывая поцелуями его лицо. - И всегда буду

рядом...

- Ну что, молодожены, - прервала Инна наши лобызания, - нам в ЗАГС пора.

- Инна права, - Максим оторвался от моих губ и, выпустив меня из объятий,

протянул букет изумительно красивых фиалок. - С античных времен фиалка

олицетворяет весну, пробуждение природы и является символом невинности,

скромности, добродетели и чистоты. Самые красивые цветы - для самой красивой

девушки на свете...

Я приняла букет, вдохнула его аромат, улыбнулась.

- Спасибо.

- Так, Макс, открывай скорее шампанское, а то мы опоздаем.

Инна протянула Максиму два высоких фужера, которые он минуту спустя

наполнил шипучей жидкостью. Мы выпили, закусили шоколадными трюфелями и

вышли на улицу. Инне мы вызвали такси, а сами оседлали стального "жеребца". Я

обняла Максима за талию, прижалась щекой к его широкой спине и закрыла глаза.

Рядом с ним я чувствовала себя в безопасности, даже когда мы мчались на

скорости сто километров в час, и ветер развевал мои и его волосы.

Церемония бракосочетания проходила на крыше самого высокого в нашем городе

небоскреба и была просто... волшебной. Я настояла на свадебных клятвах - уж

очень я любила этот момент в фильмах, когда жених и невеста, смотря друг другу в

глаза, произносят заготовленные заранее речи. Свою я набросала за несколько

минут - она лишь отражала то, что я чувствовала.

Я - с счастливой улыбкой на губах:

- Максим, жизнь разделилась для меня на "до" и "после" нашей встречи. Раньше я

дышала, пела, жила, не задумываясь. Я делала это, потому что так надо. Теперь же

я дышу, пою, живу - для тебя и ради тебя. И я клянусь, что так будет всегда. А с

рождением наших детей - надеюсь, их будет как можно больше - я буду дышать и

жить ради вас всех, но петь буду только для тебя... Я люблю тебя.

Максим, нежно глядя мне в глаза:

- Однажды я прочитал в одной очень мудрой книге признаки настоящей любви:

"Любовь долготерпелива и добра. Любовь не ревнива... она не превозносится, не

ведёт себя неприлично, не ищет своего, не раздражается, не ведёт счёт обидам...

всё переносит, всему верит, на всё надеется, всё стойко претерпевает. Любовь

никогда не проходит". Саша, радость моя, нежная, единственная моя

возлюбленная, что бы в нашей жизни не происходило, с какими бы трудностями

нам не предстояло столкнуться в будущем, я клянусь тебе, что буду любить тебя и

заботиться о тебе всегда. Пока смерть не разлучит нас.

Обручальными кольцами мы обменивались под красивейшую песню Bosson

"Beautiful".

...For richer and poorer till death do us part

In sickness, in health you are always in my heart

Till the day when we're old and gray

I will cherish and love you in every kind of way

Cause you are so...

Beautiful, so sweet and just adorable,

You are a miracle, simply irresistible,

You are so beautiful, so sweet and just adorable,

You are the finest thing that I've seen in my life,

You're everything that I've ever dreamed of.

...В богатстве и в бедности, пока смерть не разлучит нас,

В болезни и здравии ты навсегда в моем сердце,

До дня, когда мы будем старыми и седыми,

Я буду лелеять и любить тебя, как только возможно,

Потому что ты такая...

Красивая, такая сладкая и просто прелестная,

Ты чудесна, просто неотразима,

Ты такая красивая, такая сладкая и просто прелестная,

Ты лучшее, что я когда-либо видел в жизни,

Ты - всё, о чем я когда-либо мечтал.

А потом нам разрешили поцеловаться.

Максим улыбнулся, приподнял вуаль с моего зардевшегося лица и, наклонившись,

нежно-нежно, словно бабочка крыльями, коснулся моих губ. Я улыбнулась ему в

ответ, и мы, счастливые, повернулись к нашим немногочисленным гостям.

Екатерина Васильевна, Инна и Антон, лучший друг Макса, прилетевший

специально для такого случая из Австралии, кинулись нас обнимать.

После церемонии, приняв поздравления и подарки и попрощавшись, мы

отправились прямиком в аэропорт - эти выходные, в том числе и нашу первую

брачную ночь мы должны были провести во Флоренции (Максим выведал-таки,

куда бы я мечтала съездить - после просмотра "Под солнцем Тосканы" и "Ешь,

молись, люби" я грезила одной лишь Италией).

***

Перелет я перенесла на удивление легко. Скорее всего потому, что большую часть

пути спала, а оставшийся час лопала фрукты и шоколад, запивая все это

изумительным шампанским, и болтала с Максом о планах на будущее.

Флоренция - удивительная! Гостеприимная, яркая, где-то старомодная и

романтичная, а где-то - страстная, модная, завораживающая.

Мы остановились в небольшой гостинице, которая не отличалась "звездностью" и

шиком, но как же там было уютно, вкусно, по-домашнему. Ее владелица,

очаровательная пожилая синьора с добрыми глазами, обалденно готовила и

никого не подпускала к своей начищенной до блеска плите, кроме... Макса.

Нет, это было нечто! В черных, зауженных книзу брюках, белой футболке и

фартуке мой муж выглядел даже не сексуально, нет. Он был божественен! Никогда

не видела, чтобы мужчина так виртуозно управлялся с кухонным ножом. Синьора

Фиоре лишь изредка помогала ему - один раз, по его просьбе, она отыскала на

одной из многочисленных полок и принесла ему какую-то специю и пару раз

помешала растапливающийся над водяной баней шоколад. Все остальное время

Максим творил сам.

Ужинали мы на крытой террасе. Горели свечи, воздух наполняли ароматы

цветущих растений и жалобно-лирические звуки скрипки.

Ризотто с шафраном по-милански в исполнении моего талантливого мужа было

изумительным. Честно говоря, раньше я находила странными тех людей, кто

признавался в любви и почтении к этому довольно простому - на первый взгляд -

блюду. Ну рис и рис. Пока не попробовала его сама, здесь, в Италии. После каждой

отправленной в рот порцией я закатывала глаза от наслаждения и боролась с

искушением воскликнуть этакое "о-ля-ля!". Белое сухое вино, идеально

подчеркивающее вкус ризотто, восхитительная панна-котта, тающие во рту

кусочки моцареллы... Я никогда не была гурманам и редко задумывалась над тем,

что я ем. Но Италия и Максим "развратили" меня - в хорошем смысле этого слова.

Я наконец-то почувствовала настоящий вкус пищи и ощутила всю его гамму, о

наличии которой раньше даже не подозревала. И все же не только еда и

кулинарные навыки моего мужа стали открытием для меня в этот вечер.

Сюрпризом также стала и наша первая брачная ночь...

Я помню, как мы танцевали, освещаемые лунным светом. Я слегка продрогла, и

Максим снял свой пиджак и накинул его мне на плечи. Глаза его в темноте

сверкали ярче миллионов звезд, которыми было усыпано ночное безоблачное

небо. В какой-то момент его губы нашли мои, и я испытала ни с чем не сравнимую,

сладостную истому. Тишину нарушали лишь наше шумное дыхание и трель

невидимого сверчка.

А дальше все происходило, как в замедленной съемке.

Рука Максима - сначала на моей щеке, затем - на шее, плече. Она спускалась все

ниже и ниже. Наконец он подхватил меня на руки и, не прекращая целовать, отнес

в номер и бережно уложил на бледно-голубую в тусклом свете ночника постель.

Оторвавшись от моих губ, он стремительно скинул свою одежду и аккуратно, не

торопясь, помог снять мою. Я невольно задрожала, и Максим прижал меня к

своему твердому горячему телу и вновь прильнул к моим губам, которые уже

успели соскучиться по его поцелуям.

Этой звездной ночью мы любили друг друга - нежно, страстно, самозабвенно,

отдаваясь без остатка.

Засыпала я, положив голову на влажную грудь Максима, а он нежно обнимал меня

за плечи, словно боялся вновь потерять. Последнее, что я увидела перед тем, как

закрыть глаза, была улыбка моего мужа - из-за нее я когда-то потеряла голову,

позднее полюбив и самого ее обладателя.

- Я люблю тебя... - прошептала я, засыпая.

- И я люблю тебя... долгожданная, - услышала я сквозь сон голос Максима и

почувствовала легкое прикосновение к своим волосам.

И

я

уснула.