Бывшая в употреблении

Пролог. Анонс

«Если в первом акте на сцене висит ружье,

то в последнем оно должно выстрелить»

(А. П. Чехов)

— Я могу подвезти…

— Ну уж нет! — излишне громко воскликнула, впрочем, никто не обратил на это внимания. — Я с тобой больше в один на один нигде не останусь! Еще не хватало мне в машине с тобой оказаться! — кипятилась она, выпрямляясь и отставляя кофе.

— Я был так плох? — будто и не обратил внимания на ее выпад викинг.

— Честно? — Он кивнул. — Ты был отвратителен!

— Дашь мне шанс исправить?

Он не шутил, был вполне серьезен, а градус ярости девушки просто пробивал границы всех термометров:

— Ты совсем больной или да?!

— Я не о том. — Он смотрел прямо ей в глаза и укрощал, как опытный дрессировщик дикую тигрицу. — Позволь мне исправить все.

— Что — все?!

— Все, что смогу.

Она хмыкнула и откинулась на спинку стула, сложив на груди руки, окинула его ей самой непонятным взглядом — со смесью жгучих эмоций, вызванных не только им — и насмешливо спросила:

— И с чего начнешь?

— С твоей главной ошибки.

— Это какой же? — ядовито поинтересовалась.

— Не уходи из труппы.

— Это еще почему?

— У тебя ведь есть дублерша, которая на случай, например, твоей болезни играла бы вместо тебя? — Сабина даже руки опустила от полоснувшей по сердцу логики — он прав! Злата Королева прогоняла ее роль — это нормальная практика! — Вижу, что прав... — он тоже отодвинул от себя чашку с кофе. — Я не мерзавец, Сабин, я хочу помочь. Позволь…

Антреприза. Глава 1. Секс на котурнах

Пердимонокль – казус во время представления.

Сабина вошла в кабинет походкой от бедра, томно прикрыла веки и подошла к большому письменному столу, за которым в удобном кресле сидел импозантный мужчина лет пятидесяти пяти. Он нацепил на губы хищную улыбку и щелкнул колпачком ручки, пряча острый пишущий кончик.

— Ты сегодня задержалась, беби, — беззлобно констатировал антрепренер[1], наблюдая, как это произведение искусства — прима его труппы — садится на его стол, сбросив с красивых длинных ножек лабутены, и скрещивает тонкие икры.

— Котик соскучился по своей девочке? — полу-утвердительно в своей манере протянула Сабина и повела плечом, ловким тренированным движением заставляя бретель дорогого платья соскользнуть и слегка оголить округлую аппетитную грудь.

— Котик соскучился, — опасно ухмыльнулся мужчина, откинувшись на спинку кресла и продолжая наблюдать за эротичной игрой женщины младше его больше чем вполовину.

— Мой котик... — обвела язычком контур верхней губы чаровница, чуть запрокинув голову, будто открывая изящную шею его укусам. — Твоя кисонька хочет тебя...

Неуловимое движение второго плеча обнажило другую тяжелую округлость идеальной формы. Но уже через секунду задержавшееся на топорщившихся от возбуждения сосках платье соскользнуло с тихим шелестом на талию. А еще через секунду ножка в тончайшем чулочке уперлась мужчине в грудь. Сабина наклонилась к нему и вытянула сложенные сердечком губы, подставляя их под поцелуй. Хозяин роскошно обставленного кабинета коснулся губами ножки и обнял девичью ступню большой ладонью. Отвел ее в сторону, придвигаясь ближе к заманчивому телу, и коснулся губ девушки почти целомудренным поцелуем.

— Ты в трусиках, беби? — спросил слегка охрипшим голосом и кашлянул, чтобы вернуть своему баритону сочность.

— Обижаешь... — смешно скуксилась Сабина и медленно развела ножки в стороны, эротично длинными ноготками проводя по внутренней стороне бедер и задирая платье.

Влажный похотливый блеск в глазах мужчины заставил ее рассмеяться красивым смехом, похожим на переливы колокольчика. Но уже в следующую секунду она задохнулась от собственного стона, потому что мужчина грубо сунул в ее лоно средний палец. Сабина откинулась на локти и обхватила ступнями шею мужчины, распахнувшись перед ним бесстыдно и привычно.

— О-о, Грег... — порочно пропела и прикусила нижнюю губу, отдаваясь в его власть.

Он умело третировал кончиком пальца переднюю стенку ее тесного горячего влагалища, массируя точку наивысшего удовольствия. Девушка перед ним вздрагивала и подавалась бедрами навстречу, а он жадно смотрел на мокрую щель и трахал ее пальцем, пока Сабина не застонала от накатившего оргазма.

Мужчина уже был возбужден, но возраст давал о себе знать. Увы, но даже с молодой любовницей он мог кончить лишь раз. Зато он — этот раз — мог длиться долго и подарить ему сытный оргазм.

Их прелюдия всегда была одинакова, потому без всяких слов Сабина легла поперек стола, отделанного кожей молодого зубра, свесив красивую головку. Мужчина обошел стол и встал у ее лица, оставляя ей право расстегнуть его брюки и заняться членом. Его возбуждение нарастало медленно, но, набрав силу, было подобно несшемуся локомотиву, сметавшему на своем пути все.

Грег положил ладони на идеальные груди и поиграл пальцами с сосками, остановив взгляд на мокрой промежности — он займется ей чуть позже с большим удовольствием и очень основательно. Вздохнул, когда еще нетвердый, лишь начавший увеличиваться член полностью исчез во рту его сладкой беби. Застонал и стал расстегивать рубашку. Откинув ее в кресло, слегка сжал и свел вместе упругие груди девушки, поиграл ими, потерев друг о друга, и протянул руку к розовой соблазнительной щелочке между ее ног. Запрокинул голову с протяжным стоном наслаждения, почувствовав, что девушка выпустила его отвердевший член и присосалась к головке губами немного болезненно — как ему нравилось.

— О да, беби... открой ротик и будь готова его глотать...

Это была самая приятная часть их встреч — он долго трахал ее рот, наблюдая, как пошло ласкает себя эта распутная девочка. Он начинал медленно и протяжно, вводил член до основания, проникая в глотку, на секунду задерживался и выскальзывал, давая беби вдохнуть. Но скоро вместе с твердостью его орудия наслаждения росли и его аппетиты, и он уже трахал милый розовый ротик, как щель между ее ножек, лишь иногда давая девушке облизать твердую головку и пососать. Он стонал и дрожал от этого прелестного вида и громких причмокиваний, которые заводили его еще круче. И когда его член становился почти каменным и нетерпеливым, Грег стаскивал Сабину со стола и ставил ее перед собой, заставляя низко наклониться и прогнуться в пояснице.

Влажные шлепки тел и стоны удовольствия хозяина кабинета и его примы становились быстрее и громче от накатывавшего на обоих сладострастного предвкушения оргазма уже через несколько минут, и можно было бы и кончить, но следующий раз он сможет лишь через несколько дней, и потому мужчина менял позы, выбирая самые откровенные и развратные, чтобы насладиться процессом сполна, насытиться ощущением упругого тесного кольца мышц вокруг своего постаревшего и утратившего молодецкую мощь члена. Когда он давал слабину, Сабина снова брала его в рот и умело возвращала ему твердость и боевой настрой.

А в благодарность за свои труды она получала ни много ни мало, а место дивы в местном театре и возможность блистать на обложках глянцевых журналов, передовицах газет и крутиться в сливках общества их небольшого городка.

— Шире бедра, беби, — услышала он голос с придыханием — мужчина уже устал и выдыхался, весь вспотел и дышал тяжело, как загнанный конь. — Сделай что-нибудь, детка, теряю запал.

Сабина закатила глаза: она дала ему себя сегодня уже даже так, как не мечтала Камасутра, а он передержал возбуждение и теперь не мог кончить. Она присела перед ним на корточки и взяла в рот уже терявший стойкость член. Принялась сосать его, доставляя мужчине желанные немного болезненные ощущения, собрала в ладошку расслабленные яйца и заиграла ими, осторожно перекатывая, как теннисные мячики. Но даже проверенные манипуляции не помогали — она чувствовала, как член во рту совершенно обмяк.

Глава 2. Игра тылом

Как себя поставишь, так тебя и вы***т...

— Задорно ему будет… Старый козел! — ворчала Сабина, нервно расчесывая волосы.

Они дико бесили ее сегодня — тонкие и легкие как пух, ни в какую не желали укладываться, то одна прядь, то другая выскальзывала из заколки, делая прическу неопрятной и совсем не походившей на продуманный творческий беспорядок. Остервенело швырнула заколку о стену и топнула ногой, вымещая гнев на мужа.

 Вчера он был беспощадно нежен в постели, растомил ее так, что она млела в его объятиях, забывая все на свете. Зарывался в ее волосы большой пятерней, держал под попу и будто укачивал под собой, урча от удовольствия колыбельную из стонов, милого шепота и ритмичного шелеста шелковой постели. Он любил ее от кончиков ноготков на ногах до макушки, нежил и сам таял от близости с ней…

А сейчас ей хотелось грубости до крика и слез. Чтобы каждый толчок выбивал воздух из легких и хрип из горла. Как это умел делать Виктор Борзов — режиссер и сценарист их труппы. Мужчина, который оказался обыкновенным бабником, и назло которому она поддалась ухаживаниям Димы и вышла замуж. Виктора это, похоже, даже устраивало, потому что замужней ей он оказывал больше внимания, чем раньше. И уже ради этого она готова была терпеть невыносимую сиропную заботу и любовь Димы.

Сабина набрала номер любовника и уже через два гудка услышала сексуально хрипловатый низкий голос:

— Да, детка...

— Я соскучилась, — сразу скуксилась Сабина, унижаясь перед брутальным самцом.

Она всегда боялась его отказа и, помани он ее пальцем, бросалась на его зов, едва не высунув язык и не капая слюной от счастья.

— Я слегка занят сегодня… — Сердце девушки оборвалось. — Но у меня есть час…

— О-о, скоро буду! — перебила его Сабина, чувствуя, что сердце снова запустилось и забилось быстрее, чем застучали ее каблучки по лестнице, когда она понеслась к нему.

— Твоя попка хочет огня? — хохотнул мужчина и громким шепотом в динамик, будто на ухо, добавил: — Так неси ее ко мне скорее, детка, отжарю как следует…

Девушка неслась по улице на шпильках, забыв о неудачной укладке волос, о брошенном на пол полотенце и забытом на не заправленной постели завтраке. Все теряло значение и не стоило внимания, когда ее звал ОН — Виктор, мужчина, которому она безоговорочно подчинялась всегда и везде. Ради него она старалась быть лучшей на сцене и в постели. От его взгляда текла, как сучка, и дрожала от страсти. И теперь, зная, что муж не собирается с ней на гастроли в Москву, рвалась туда еще больше, чтобы отдаться страсти на на полную катушку.

До дома Виктора было совсем недалеко — пара-тройка километров. Сабина могла бы поймать попутку, но предпочла сократить расстояние и пробежать мимо стройки, где работал ее муж. Каждая минутка была драгоценной, не хотелось ждать и колесить по району, когда в груди пылало в радостном предвкушении встречи сердце, и низ живота уже сладко тянуло.

Наконец, сорвав с дерева лист, Сабина парой движений обтерла от пыли каблучки и нажала кнопку домофона в новостройке. Виктор отозвался почти мгновенно — безмолвно впустил ее в подъезд, а уже через минуту встречал ее на пороге квартиры.

— Витя… — повисла у него на шее девушка, едва он захлопнул дверь за ее спиной.

Она потянулась к нему губами, выпрашивая поцелуй, и мужчина не заставил ждать. Впился в губы до боли, вызывая стон, целовал, не жалея нежной кожи, прикусывая ее и выпивая судорожный всхлип девушки.

— Дырочка моя… — нежно прошептал ей в истерзанные губы. Двинул пару раз похотливо бедрами, чуть согнув колени, потерся об нее выпиравшим между ног бугром. — Давай-ка поиграем тылом[1]… — скомандовал и сам развернул ее к себе спиной.

— Прямо тут? — капризно надула губки.

— Театр начинается с вешалки[2], — подтвердил главнюк и расстегнул сзади молнию на сарафане, задрал и заткнул подол в раскрытый вырез, стянул трусики со стройных ног и присел на корточки. Сабина запрокинула голову и зажмурилась от удовольствия, когда он раздвинул ее ягодицы и лизнул тугое колечко между ними. — Расставь ножки, детка, и прогнись, чтобы я видел тебя всю. — Девушка выпятила попу, послушно и с радостью подставляя себя под ласку. Охнула, когда теплый мокрый язык заскользил между ягодиц, а мужской палец надавил на очаг сладкого раздражения. — Мокрая… — констатировал и вплотную занялся входом в попку. — Держи сама. — Виктор положил ладони Сабины на ее ягодицы и раздвинул шире, спустил штаны и зажал член в кулаке. Его руки и язык работали быстро, нагоняя возбуждение на обоих, и когда девушка задвигала бедрами ему навстречу со стонами, встал, подхватил ее под колено и взялся за ручку входной двери, не давая опустить ногу. — Держи шире! — рявкнул, едва она убрала ладони с попки, и туго толкнулся в вылизанный вход. — Давай, детка, пусти меня… — рычал, чуть вытаскивая член и снова протискивая его глубже. — Старый хрен еще не трахнул тебя в зад? — спросил хрипло, тяжело дыша, когда вошел по самые яйца и мелкоамплитудно задергался, создавая лишь ощущение движения внутри нее.

— Ви-и-ить… — обиженно простонала Сабина, прикусывая от непривычной боли и неприятного ощущения губу.

— Я знаю, зачем ты ходишь к нему в кабинет. — Он вытянул член из попы, провел головкой вокруг другого мокрого отверстия, собирая смазку, и вернулся выше, на этот раз толкнувшись рывком. Сабина вскрикнула и следом всхлипнула, хватая ртом воздух, не расслышав его слова: — Я его привычки наизусть знаю, детка. Не ты первая, инженю[3]… — он быстро выскользнул и так же резко дернулся обратно, ударяя бедрами о ее раздвинутые ягодицы, — …не ты последняя…

Виктор держался за ручку двери, не давая опустить ногу, и долбил попу членом с глухим рыком, вбивая Сабину в дверь всем своим телом. Ей нравилось, когда он слетал с катушек и брал ее грубо и властно, но сегодня ей было больно и неприятно, и досадно от того, что он не дал кончить от его языка, а от этого секса она не чувствовала ни возбуждения, ни удовольствия. Она послушно стояла, отдав ему свое тело, и чтобы как-то смягчить себе боль, отпустила ягодицы и затеребила клитор пальцами, прижавшись к двери мокрой от слез щекой и закрыв глаза.  

Глава 3. Конфидантка

Любовь — это блеф. Это как поход в театр:

вы оба платите много денег, чтобы испортить себе весь вечер.

Но когда вас спрашивают, понравилось ли вам, вы отвечаете:

«Да, было просто чудесно!» ( «Черное зеркало»)

— Мне трудно даже представить, как проходили ваши свидания, — вытирая лицо полотенцем после рабочего душа, признался Кирилл, продолжая еще в обед завязавшийся разговор. — Сабинка же, как кукла: ресничками хлоп, губки бантиком, что ни взмах руки — царевна-лягушка, что ни шаг — принцесса-лебедь, что ни поза — то театральная постановка. Хотя нет, на сцене она двигается куда естественнее и проще.

— Кир, в челюсть хочешь? — осадил я разговорившегося друга.

Я знал, что он недолюбливал мою жену, но знал и одну из причин этой нелюбви — он еще со школы всячески обращает мое внимание на одноклассницу Катю, влюбленную чуть ли не со средней школы. И то, что сегодня активно нападал на Сабину, значило только одно — Катя, как и говорил с неделю назад друг, приехала и гостит у старшей сестры, по велению любви ставшей женой Кирилла. И это утреннее добровольно-принудительное данное мной обещание после работы заглянуть на партию в шахматы теперь хотелось забрать, но я хозяин своему слову.

— Челюсть можно поправить, а вот поломанную жизнь — нет. Я на правах друга могу и должен говорить тебе как есть, а не как ты хочешь слышать, — жестко отрезал друг. И был прав.

— Так что же на правах друга ты не сказал как есть — что приглашаешь не на партию, а на подстроенное свидание с Катей? — заметил с упреком.

— А я и сейчас не говорю! Но мне нравится, что ты подумал о ней! — живо отозвался Кир. Я дернул бровью, призывая к откровенности лучшего, верного и единственного друга. — Да, Катюша приезжает, но не сегодня! — выставил он указательный палец.

— В чем подвох? — я нахмурился, отгоняя прочь вспыхнувший в груди жар, катившийся в живот горячим свинцовым мячиком.

 Одно только имя «Катя» вызывало защемление чего-то в сердце и тяжесть внизу живота, а еще ощущение неправильности, которую я стремился нивелировать, выстраивая идеальные отношения с женой.

— Братело, ну какой подвох?! — Я даже рта не успел открыть, чтобы парировать ответом, что наш с Сабиной дом открыт для друзей, как получил откровенно и увесисто: — Даже думать забудь об этом.

Не успев открыть рот, я его захлопнул — один позорный и крайне неприятный случай имел место и стал причиной первой и единственной крупной ссоры между мной и Сабиной. Я прекрасно понимал друга, потому что на налитые слезами обиды и унижения глаза Нины смотреть было выше и моих сил тоже. Обидеть такого человечка — то же самое, что обидеть ребенка. Я готов был разорвать собственную жену на части за жестокость и язвительность. До сих пор в душе поднимается волна негодования, стоит вспомнить, как, с отвращением скривив губы, Сабина приняла от приглашенной мной гостьи блюдо с пирожками, отправила в мусорное ведро и ушла в комнату, бросив мимоходом: «Я, в отличие от вас, милочка, не свинья… — она окинула полненькую аппетитную девушку презрительным взглядом, — жрать что попало». Следом за этим хлопнули две двери: спальни — за Сабиной, входной — за Ниной и Киром. Его побелевшее лицо, гулявшие скулы, плотно сжатые губы и тяжелый без слов всё сказавший мне взгляд я не забуду никогда. Меня будто прихлопнуло этими дверями с двух сторон, а молчание друга, смазанное слезами его необыкновенно душевной и всегда позитивной жены, просто пробило от затылка до пяток словно ледяным гвоздем. Я тогда сорвался впервые в жизни — достал из мусорки пакет с пирожками и пришел в спальню к жене. Бросил ей угощение на колени и взял в шкафу ремень. Пирожков было штук двадцать, красных полос от ударов на голой заднице жены — в десять раз меньше, но они помогли ей съесть половину сдобы.

Ни Кир, ни Нина до сих пор не в курсе, что происходило между нами — я достаточно унизил жену без рукоплещущих зрителей. Первый скелет повис в копилке семейных тайн. Мне неприятно это вспоминать, и вряд ли я забуду это мерзкое ощущение вынужденного насилия. Я не бью женщин, и пара протяжек по голой попе были призваны сравнять самоощущения Сабины с тем, что творилось по ее вине в душе Нины.

После этого унизительного для нас обоих воспитательного процесса Сабина предприняла несколько попыток сбежать из дома, но я молча приходил в театр к концу репетиции или в ее комнату в общаге, откуда и забрал ее после свадьбы, взваливал на плечо и увозил домой, не обращая внимания на удары кулаками и ладошками по спине, визги и совсем не театральные выражения. «Если вышла за меня замуж — будь добра оставаться женой, что бы ни натворила», — единственное, что сказал ей в тот тяжелый месяц.

Я не падал ниц перед друзьями и не приносил клятв в духе «больше никогда». Пришел к ним и извинился. И тогда уже мой взгляд все сказал Киру и Нине — не зная, как именно, но они оба знали, что Сабина легко не отделалась. Именно после этого мы с женой пришли к компромиссу, что отдыхать будем врозь в своем привычном кругу. Я не мог представить себе, что можно еще сделать такого, чтобы на душе стало хоть на десятую долю так же отвратительно, и потому считал, что самое гнусное с нами уже случилось.

— Это будет партия на кружку чая — не больше, — выстрелил я из сложенного из пальцев пистолета в друга. — Надо успеть в одно место заскочить по дороге домой.

— Но-но! — поддержал мальчишескую выходку Кир, вставая в боксерскую стойку. — Мы еще посмотрим кто кого! И вообще, — выпрямился он, — куда ты лыжи намазал?

— Да утром еще перед работой заскочил в турагентство и попросил подобрать кругосветку на лайнере на двадцать один день. После гастролей у Сабины заканчивается сезон. Наконец, отправимся в свадебное путешествие.

— А теть Юля? — забеспокоился о моей матери друг.

— Она поедет в санаторий на Алтай, не захотела к нам присоединиться.

Глава 4. Сплошная виктюковщина

Дышать темно, и воздуха не видно

Она вздернула брови, аккуратно опустила поднос на постель и подошла ко мне. Я притянул ее к себе и обхватил сзади, положил руки на плоский живот. Сабина открыла папку, пролистнула путевки на круизный лайнер и несколько проспектов, задрала головку, смотря на меня снизу вверх, и спросила:

— Что это?

— Сюрприз, — наклонился и прижался щекой к ее щеке, — круиз двадцать один день по Средиземному морю и Атлантике с трехдневной остановкой в Калифорнии.

Жена захлопнула папку и сунула ее назад в ящик. Расцепила мои руки, молча взяла халат и вышла из комнаты. Я услышал, как хлопнула дверь на террасу.

— Не понял… — адресовал безмолвию растерянную фразу, поискал взглядом домашние штаны, надел их и вышел вслед за женой.

На улице была та самая пора, когда солнце уже скрылось, но его лучи еще дарили приглушенный свет. Тот самый промежуток времени, когда все кошки серы и пороки выбираются наружу из преисподней части человеческих душ. Жара ослабила душную хватку, но вечерние тени еще не остыли. 

И этот природный негласный, но очевидный перелом ярко совпал с ситуацией, в которой я почувствовал себя дураком.

Сабина сидела в ротанговом кресле, поджав коленки к подбородку и натянув халат до пальцев ног. По ее щекам скользили по мокрым проторенным дорожкам крупные слезы, чистые и явно горючие, судя по тому, как жена всхлипывала. Я присел перед ней на корточки и поднял ладонью подбородок. Она закрыла глаза, а через пару секунд дернула головой в сторону и вверх, выказывая ярое недовольство моим прикосновениям. Я совершенно ничего не понимал.

— Ты хотела бы сменить лайнер? Или океан? — тупой вопрос, но с чего-то надо было начинать.

— Тебя я бы хотела сменить! — зло выпалила она мне в лицо и остервенело вытерла ладонями мокрые щеки.

— Ну это вряд ли. Видели глазоньки, что рученьки брали, — усмехнулся я.

— Я тебя ненавижу! — процедила сквозь стиснутые зубы жена.

— Это яркое чувство, но вряд ли настоящее, — спокойно ответил, зная, какая взрывная натура у моей женщины, и делая скидку на возраст. — Настоящая ты была совсем недавно в постели…

Она уставилась на меня непонятным взглядом. Смотрела, наверное, с минуту, потом покачала головой и спросила:

— Дим, ты откуда вообще на мою голову свалился? Ты меня слышишь хоть когда-нибудь, а? Ну вот капельку, а? — поддержала она свои слова, ногтем отмеряя на кончике пальчика пару миллиметров.

— Что не так, Сабина? — я не терял терпения, но и не обретал понимания.

— Все! Все не так! — закричала она.

Истерики Сабины — хорошо знакомая мне ситуация. Театрально закатывающиеся глаза, заломленные руки и полные стенания монологи не пугали, но оставаться спокойным удавалось с трудом. Но ведь и мои видели глазоньки, что рученьки брали.

— Записываю… — подтолкнул ее выплеснуть накипевшее и, наконец, понять суть проблемы.

Жена закатила глаза, а потом уронила лицо в ладони и простонала:

— Это просто не может продолжаться… Я сойду с ума…

— Я буду носить тебе в дурдом зеленый чай и шпинат, — успокоил ее и уже требовательнее с нажимом добавил: — Хватит ломать комедию, ты можешь мне объяснить, что сейчас случилось?

— Ты реально не понимаешь? — подняла она на меня глаза.

— Нет, не понимаю, — я встал и подвинул второе кресло и сел напротив жены, всем своим видом выражая, что готов слушать и понимать.

Надвигавшаяся на город темнота сгущалась на нашем внутреннем дворике, отбирая пространство у света. Мне на короткий миг вдруг стало нечем дышать, будто кто-то невидимой рукой схватил за горло, но тут же разжал безжалостные пальцы. Предчувствие?

— Дим, ты совсем ничего не видишь, не понимаешь? — вкрадчиво спросила жена, смотря в глаза прямо и решительно. — Для тебя все вокруг идеальное? Жизнь идеальна, наши отношения идеальны, я идеальна?

— Если бы я искал идеальных отношений и жену, я бы купил резиновую куклу. Если бы искал идеальный мир, предпочел бы не родиться. Нет ничего идеального, Сабина. А с тем, что есть, надо жить.

— И с тем, кто есть?

— И с тем, кого выбрал. Ты больше не сама по себе, я тоже. Но сейчас я теряю эту уверенность, потому хочу понять, что случилось и что с этим делать.

— Я не идеальная… — прозвучал не то вопрос, не то обида, не то торжество. Жена помолчала, подумав, и согласилась: — Да, я не идеальная… я не хочу почти месяц сидеть взаперти на каком-то кораблике…

— Стоп… — я поднял ладони в упреждающем жесте. — «Кораблике»? — переспросил. Сабина непонимающе напряглась. — Ладно, кораблике… Так чего ты хочешь вместо кораблика?

Не дождавшись вразумительного ответа от жены, вернулся в дом и услышал из комнаты звук органайзера — программы на смартфоне. Электронный секретарь напоминал, что сегодня у нас с женой первая круглая дата — год назад мы познакомились в этот же день. Я вообще туго запоминал даты, приходилось записывать. Первое напоминание прозвучало месяц назад как раз перед авансом, и очень вовремя. Я сразу же зашел в ювелирный и купил эту цепочку на ногу. Девушка помогла подобрать подвески, из которых я пытался сложить свой посыл — хочу ребенка. До дрожи хочу взять на руки своего малыша или малышку. Крохотный комочек нашей с Сабиной любви, то, ради чего заключаются браки и живет человек.

Отключил электропомощника и хлопнул себя по лбу — вот почему расстроилась Сабина! Этот круиз было бы логичнее приурочить к годовщине нашей свадьбы, мы ведь так и договорились, когда не получилось поехать в свадебное путешествие, а я совсем забыл о другой дате! Она ждала поздравления с годовщиной нашего знакомства, а я…

Вот идиот! Даже купив подарок, я просто благополучно забыл о нем!

***

Впервые вопрос Димы звучал так… опасно и предупреждающе. Сабине стало неуютно, тон мужа отрезвил ее, как хлесткая пощечина. Она собиралась покончить с этим сахарным сиропом семейной жизни точным ударом ему в сердце — рассказать, что влюблена в другого мужчину и давно спит с ним, дольше, чем с мужем, но не смогла. Разговор получился как у слепого с глухим, и выражение «дышать темно, и воздуха не видно» заиграло для девушки новыми смыслами. Она уже распекала себя за едва не сорвавшееся с губ признание. Знала ведь: что бы она ни сказала и в каких бы грехах ни призналась, муж не подаст развод, не отпустит ее — у нее уже был случай это узнать наверняка. Нет, все будет гораздо хуже — он продолжит жить с ней и будет хорошим мужем, и без ответа Виктору ее признание не останется. А Виктор такой человек, что станет насмехаться над Димой, и наверняка проговорится, что всегда смеялся над ним вместе с ней — Сабиной. И неизбежно муж от него узнает о связи с Грегом…  

Мизансцена. Глава 5. Арьерсцена

«Красивые женщины всегда уходят из театра до того,

как опускается занавес» (Оноре де Бальзак)

Развод с Ильей дался мне нелегко, но и жить во лжи я больше не могла. Каждый вечер ложиться в постель с нелюбимым мужчиной, за которого выскочила замуж от отчаяния — нет ничего хуже. Тело оставалось к нему глухо и сухо. Поначалу, когда мы были моложе, оно отзывалось на ласку — работала физиология и активные гормоны, но  после той ночи с Димой три года назад помогали только лубриканты. Илья не мог этого не заметить, начались проблемы. Не чувствовавший себя желанным мужчина ревновал и не верил, что я ему верна, а убедившись в этом каким-то только ему ведомым образом, однажды пришел с работы рано, сел напротив, долго смотрел и спросил: «Ты любишь меня?» Мое молчание было красноречивее всяких слов. Детей мы не родили, и развод состоялся уже через месяц. Московская квартира принадлежала Илье, потому я собрала вещи, позвонила сестре и попросилась пожить у них с Кириллом, пока устроюсь решу что-нибудь жильем.

Илья — хороший человек и нормальный мужчина, несмотря на развод, мы расстались почти друзьями. Он обещал помочь на первых порах, хотя надеялся, что в разлуке и вдали от него мое сердце вспомнит, что любило его. Только я знала точно — не вспомнит, потому что не любило. Уже в ожидании отправления поезда, когда мы стояли на платформе, он крепко прижал меня к себе и поцеловал так нежно и проникновенно, что на глаза навернулись слезы — от стыда за то, что много лет обманывала его, что он мог встретить ту, что любила бы его и родила детей. А он понял слезы по-своему. «Вот увидишь — ты любишь меня, просто тебе нужно побыть одной».

С тяжелым сердцем я стояла в вагоне, прижавшись лбом к стеклу и до онемения пальцев сжимая поручень, когда он шел за медленно катившимся поездом с вымученной улыбкой и блестевшими от слез глазами. Уверена, что он, оставшись один, дал им волю, как и я в выкупленном двухместном купе.

Я была ему благодарна, что те двое суток, пока ехала в родной город, он не писал мне сообщения и не звонил. Не уверена, что смогла бы я тогда оставаться решительной до конца. Перед внутренним взором стояли его мокрые покрасневшие глаза, бледное лицо и вымученная улыбка, призванная облегчить мою совесть.

Родной Недвижинск встретил меня ярким солнечным утром. Поезд еще не остановился, когда я увидела Кирилла, он быстрым шагом догонял проехавший мимо него мой вагон — картина та же, но краски и ощущения совершенно иные. Я выкатила небольшой чемодан и поставила на него новую швейную многофункциональную немецкую машинку — подарок мужа «на развод».

Мы посчитали смешным делить пополам вещи, а перевезти производственные машинки из моей мастерской мне пока некуда. Илья обещал заняться разменом квартиры и положить мою долю на мой счет. На машину — новенькую «Ауди» я не претендовала совсем, но теперь уже бывший муж сбросил мне на банковскую карту половину ее стоимости. Как всегда педантичный в делах и обещаниях мужчина даже отчитался о проведенной оценке движимого и недвижимого имущества. Так что корыто мое не оказалось пустым, хотя и разбитым, и я вполне могла начать новую жизнь где угодно, преисполненная благодарностью замечательному человеку.

На его фоне я чувствовала себя неблагодарной сукой. Но утешала себя тем, что теперь все в его и моей жизни будет по-честному и по взаимной любви.

Вагон остановился, проводница опустила площадку и вытерла поручни, и пассажиры потянулись на выход. Я ехала в седьмом купе и выходила почти последняя. Кирилл уже вошел в вагон и двигался мне навстречу с теплой улыбкой. Мой одноклассник, муж сестры и друг любимого мужчины, который…

— Ну что нос висит ниже юбки?! — воскликнул Кир и, проигнорировав мой багаж, сразу заключил меня в крепкие объятия и трижды поцеловал в щеки. — Как я рад тебя видеть, Катю-юха-а-а! Три года носа не совала, а приехала и тут же его повесила! — он чуть отодвинулся и смотрел в мои глаза таким лучистым взглядом с такой искренностью, что я невольно заулыбалась. — Вот так лучше! — приободрил он и снова поцеловал меня в щеку.

— Я тоже соскучилась, — призналась проникновенно и высвободилась из объятий.

Со стороны наверняка можно было подумать, что встретились двое любящих друг друга людей после вынужденной разлуки. И мы правда любили с Киром друг друга, но как брат и сестра. Нине очень повезло с мужем. Она старше нас с ним на два года, но когда шестнадцатилетний мальчишкой он стал ухаживать за ней — не оттолкнула, а, наоборот, шутила, что теперь у нее «есть свой парень» в нашем «логове» — так она называла наше трио: меня, Кирилла и Диму.

Мы жили в одном двухэтажном бараке с удобствами на улице, пока его не расселили и нашим семьям не дали квартиры, к нашему безразмерному счастью, в новом доме на одном этаже. Правда, Дима в другом от лифта крыле, но это не дальше, чем расстояние в старом деревянном бараке. Частенько мы собирались у кого-нибудь дома, а, став постарше, и в подъезде между этажами, сидели на широком подоконнике и весело проводили время. У меня была и подружка — Ольга, но с ней я встречалась гораздо реже, когда ребята уходили в свою спортивную секцию. Дима был моей первой любовью, я ловила каждую минутку, когда он рядом, и компания Оли меня не привлекала так, как компания одноклассника — крепкого парня с озорной улыбкой, на которого заглядывались многие девочки не только из нашего, но и из параллельного класса.

Одну такую он однажды привел в нашу компанию. Это было в девятом классе…

— Ка-ать! — наверное, уже не первый раз окликнул меня Кирилл. — Садись вперед, говорю, успеешь ворон пересчитать! — смеялся он. Я открыла переднюю дверцу его бюджетного джипа, села и пристегнула ремень. Через минуту, устроив мой чемодан и кофр с машинкой в багажнике, мужчина сел за руль. — Нина там наготовила всего, если бы не клещи, можно было бы на дачу рвануть… — Кир и вырулил с привокзальной площади на центральную улицу. — Ты что-то совсем без багажа… — прозвучало полувопросом.

Глава 6. Призраки оперы

«Не устраивай глупых сцен.

Я люблю театр, но сейчас мне не до него»

(Эрих М. Ремарк)

— Скунса[1] запускаем на третьей минуте второго акта, — синхронизировал Виктор работу дым-машины. — Монты[2] уже заканчивают, мальчики[3] тоже. Все по костюмам! Полчаса до начала репетиции!

Все разошлись, лишь Сабина задержалась рядом с Виктором, потому что к нему зачем-то подошла Злата. Эти двое о чем-то улыбались, и Королева как бы невзначай крутила гладила кончиком пальца крупную клепку на джинсовой рубашке главного режиссера. В груди примы пылало от возмущения и ревности, она уже думала отвлечь мужчину от наглой девицы каким-нибудь глупым вопросом, но ее позвал Грегорий:

— Зайди ко мне в кабинет на минуту, — сделал жест пальцем и отвернулся, чтобы уйти.

— Одну минуту! — крикнула ему в спину и вернула взгляд к сладкой парочке. Злата уже отстала от рубашки и направилась в костюмерку, и упустить случай высказать Виктору свое «фи» Сабина не упустила: — Ну и что это было? — смотрела на мужчину с вызовом и даже слегка свысока.

— Ты о чем? — искренне удивился режиссер, тоже уже собираясь покинуть зал, где из-за рабочих стало шумно.

— Вот это вот… — язвительно прошипела Сабина и с силой передразнила легкие прикосновения Златы к застежке его рубашки.

Виктор перехватил ее руку за тонкое запястье и заставил поднять взгляд. В его глазах не было ничего хорошего, доброго, светлого. Лицо застыло маской с напряженными желваками и сомкнутыми недовольно губами. Казалось, даже его собственная татуировка будто обхватившего предплечье и уютно устроившего на плече рогатую голову дракона, спряталась под воротник от хмурого недовольства ее обладателя.

Мужчина не произнес ни звука, просто несколько секунд смотрел прямо в ее глаза и крепко сжимал руку, потом отпустил разом и ее, и колючий взгляд, отвернулся и будто тут же забыл о вспышке ревности его любовницы.

— Тёмыч, пойдем покурим! — позвал помрежа и спокойно направился к выходу.

Сабина потёрла руку и с досадой проводила любовника взглядом — так все было здоров у него дома еще час назад, а тут эта выскочка Королева! В груди от ревности и возмущения заходилось сердце, разрывая вдохи на рваные мелкие глотки, когда прима направилась в кабинет антрепренёра.

Грегорий ждал ее за столом. Едва она вошла, оттолкнулся от стола вместе с креслом и жестом пригласил сесть к себе на колени:

— Иди ко мне, беби.

— Грег… — повела плечом Сабина и нахмурилась, — у меня репетиция через полчаса…

Запнулась под его жестким взглядом, закатила глаза, недовольно цокнула языком и быстрым шагом подошла к мужчине. Посмотрела на него и, втянув недовольно губы, так что впали щеки, села на колени резко как на лавку.

— Мне нравится, как ты втягиваешь щечки, детка, — оскалился хищно, но тут же перешел на серьезный тон. — Какой тебе нравится? — щелкнул по значку на рабочем столе, и на мониторе открылась фотография симпатичного парня.

— Это новые штаны[4]? — спросила с сомнением и нажала стрелочку, переходя к следующей фотографии.

— Ну-у… — неопределенно протянул Грег, наглаживая теплыми ладонями бедра девушки под платьем.

Сабине польстило, что антрепренёр показывает ей, скорее всего, выпускников какого-то кулька[5]. Как раз сегодня Виктор говорил о свежей постановке для нового театрального сезона и о том, что на гастроли с ними поедет уже новый костюмер, и в самой труппе ожидается пара новых лиц. Девушка даже заулыбалась от мысли, что ее позиции примы даже крепче, чем она думала.

— Кто тебе нравится, беби? — с улыбкой спросил мужчина.

Сабина еще раз пролистала крупные планы:

— Этот, — остановила просмотр на голубоглазом светловолосом парне с длинными волосами скандинавской внешности. — Чем-то на викинга похож, прекрасный типаж, выразительный, — упражнялась в комплементах незнакомцу.

— Неплохо, неплохо… — с усмешкой похвалил Грегорий и пообещал: — В Москве познакомитесь.

***

 — Кать, ну вот надо тебе спускать деньги на какую-то аренду?! — возмущенно протестовала сестра, когда я уже ждала такси. — Ну столько лет врозь, пожила бы хоть сколько-то!

— Категорически нет, Нина! Я не собираюсь сидеть без дела, и не факт что мои телефонные договоренности закончатся предложением о работе, так что я должна на что-то жить. А значит, я буду шить дома — это постоянные чужие люди, шум и пыль, и явно не пойдет на пользу трехлетнему ребенку. Все! Заканчиваем этот уже пять раз обмусоленный разговор!

Я на самом деле начинала сердиться. Ну что за блажь такая — чтобы я жила с ними?! Всякому гостеприимству приходит конец, когда в тесноте. И предложение превратить гостиную в спальню для меня вообще дурацкое! Хорошо хоть Кирилл поддерживал мои аргументы. К тому же я нашла прекрасный вариант: трёхкомнатная квартира на втором этаже в уютном тихом микрорайоне недалеко от театра, где уже сегодня ближе к вечеру у меня состоится встреча с антрепренером. Если мои заранее высланные рекомендации и портфолио устроят потенциального работодателя, тем более мне будет удобнее жить там.

Навязчивое гостеприимство Нины прервал сигнал сообщения — машина ожидала меня у подъезда.

— Давай помогу, — тут же вызвался Кирилл. — Заеду, посмотрю, может, что подделать в квартире надо будет.

— Вот это кстати, — согласилась, вспомнив, что там не подключена стиральная машинка, и я собиралась выкинуть чужой диван. — Приезжай с инструментами.

Кирилл помог вынести мой чемодан и машинку под укоризненные взгляды Нины, я улыбнулась и чмокнула воздух, посылая ей воздушный поцелуй. Я и сама не ожидала, что влёт найду большую квартиру по фиксированной от повышения приемлемой цене на очень длительный срок — абхазец купил ее для своего новорожденного сына и искал одинокую женщину. Запрет на детей и мужчин компенсировал арендной платой как за однушку и пообещал в ближайшее время остеклить просторную лоджию и сменить замок на входной двери — он осталась от прежних хозяев. С арендной платой тоже все было более чем удобно — деньги капали на накопительный счет его отпрыска, и я могла не подстраиваться под четкую дату.

Глава 7. Супружеский долг

«Если у вас есть слезы, приготовьтесь пролить их»

(Уильям Шекспир)

Я впервые не хотел жену. Отговаривался усталостью, добавил какие-то отговорки сверху и злился на себя из-за этого ядерно. Но подвыпившая Сабина не дала возможности отвертеться, и я впервые понял, что такое супружеский долг.

Отвратительная картина, и еще хуже  — ощущения.

Умом понимал, что вот эта голая девушка с раздвинутыми ногами передо мной, вся нараспашку — моя собственная жена, и она вот так и должна отдаваться мне — ее мужу, но видеть эту розовую мокрую щель, торчащие соски и закушенные губы было противно, все это казалось невероятной пошлостью из дешевого мерзкого порно. Хотелось зажать уши, чтобы не слышать ее стонов, заткнуть нос, чтобы не вдыхать запах секса, но я мог только зажмуриться и тыкаться в нее, стараясь быстрее удовлетворить ее желание и откатиться подальше, лучше на свежий воздух.

Трахал жену, насилуя себя, с трудом удерживая возбуждение, едва дождался, пока кончит, и встал, натянул штаны на голое тело. Так мерзко после секса я не чувствовал себя никогда, даже подумать не мог, что такое вообще с мужиками бывает. Ощущал себя изнасилованным супружеским долгом.

Руки потянулись в давно забытом жесте к задним карманам, хотя бросил курить еще в двадцать пять лет. Чертыхнулся, вернулся в дом и взял связку ключей и бумажник. Через минуту уже выезжал на своем «Лексусе» со двора. Мне просто необходимо было побыть одному.

 Ночной Недвижинск словно вымирал. Лишь в самом сердце — средоточии развлекательных заведений — бился музыкальными битами пульс, словно кровеносные тельца, переходила из бара в ночной клуб, из кинотеатра в кафе молодежь, а секьюрити на фейс-контроле казались клетками иммунитета от неприятностей. И все это ярко освещалось неоновыми вывесками и уличной иллюминацией.

Я неторопливо проехал мимо, пожалев, что выскочил из дома без рубашки. Сейчас бы впервые за три года опрокинул пару стаканов коньяка и накурился кальяном. Но проехал мимо, вливаясь в темноту окраины с безликими девяти- и пятнадцатиэтажками, выросшими много лет назад на месте старых бараков. Руки сами повернули руль во двор одной из них.

Родной дом. Не такой, как тот — деревянный, двухэтажный, с проваленными ступенями, сараями и отхожим местом во дворе, но все же я успел привыкнуть к нему, хотя после школы ушел жить в квартиру рядом с университетом, которую снимал вскладчину с еще тремя однокурсниками. Выходило дешево, добавляло свободы и независимости от родителей. Веселое было время…

Но сейчас, когда я стоял во дворе высотки, я вспоминал не молодость, а встречу, после которой прошла, казалось целая вечность…

Три года назад

На третий этаж, на котором Катя, прилетев из Москвы на три дня, сняла квартиру, мы поднимались бесконечно долго — целовались на каждой ступеньке, шарили руками по телу друг друга, прижимались так, что не разорвать. Мешала моя рубашка и ее блузка, на которой, по-моему, не уцелела ни одна пуговица.

Пока Катюша отмыкала квартиру, я уже расстегивал свои брюки и задирал ее юбку. Едва очутившись в прихожей, прижал растрепанную и зацелованную, взволнованную и раскрасневшуюся желанную женщину к стене всем своим телом, сомкнув наши пальцы в замок и прижав ее руки к прохладным обоям. Вошел в нее стоя, с дикой жаждой, не в силах оторвать от ее лица взгляда. Этот первый бросок в объятия друг друга был ярок и скор — мы оба весь день незаметно для всех флиртовали, использовали все возможности коснуться и не отпускали друг друга ни на шаг.

Я словно вернулся в тело девятиклассника Димки, который тискал любимую девчонку в подъезде и мечтал о большем. А она не запрещала и таяла в моих руках и подо мной, сносила напрочь разум одним только взглядом и губами. И в этот раз некому было щелкнуть замком и позвать ее домой.

Едва мог соображать, как после первого оргазма перекинул ее через плечо и унес в спальню на высокую кровать, как оба лишились остатков одежды, и член сам вошел в Катино лоно, уверенно и естественно. Меня дико возбуждало все: распахнутые глаза с длинными черными ресницами, приоткрытые припухшие губы, от которых не мог оторваться, зрелая грудь с темными сосками, разметавшиеся по покрывалу темные волосы. Я облепил ее тело руками и ногами, как паук, обхватывая бедрами сдвинутые ноги, перекатывался с ней, крепко прижимаясь животом к ее коже и размеренно двигая лишь бедрами — длинными толчками, как будто вел счет движениям, доводя до исступления. Целовал губы, щеки, шею, плечи, грудь и не мог поверить, что это происходит, что это все правда, что она хочет меня и отзывается на ласку горячо и откровенно.

Господи… Это была лучшая ночь в моей жизни… Бесконечная, пролетевшая в один миг, полная эмоций, которых не хватило.

Я подарил ей ту цепочку с подвеской с рубином, так и не выходя из нее — так и подтащил ее к краю постели, чтобы дотянуться до сброшенных штанов, а Катя смеялась, сжимая член мышцами и не выпуская из себя, и помогала, отталкиваясь пятками.

Мы оба сошли с ума, словно на самом деле стали ненасытными подростками, впервые познававшими таинства любви и секса. Каждое мгновение близости с Катей было волшебным, полным и дико возбуждающим. Мы не могли насладиться друг другом, я любил ее, даже в момент, когда она застегивала на шее мой подарок, а потом, закусив томно губу, включила его на мерцающий режим, и я двигался в такт вспышкам рубина мощно и грубо. А когда мы оба кончили, Катюша прошептала, что я не угадал — пульсирующий свет обозначал паузу, а я все перепутал. Мы снова смеялись, и включали рубин гореть без перерыва, когда кто-то из нас был готов вновь броситься в чувственный марафон.

Рубин горел всю ночь. И лишь когда мы вымотали и его, и он, блеснув последний раз, потух, мы тоже почувствовали, как устали. Но выпустить друг друга из рук было выше наших сил.