Глава 19. Сквозь темный лес и по неведомой дороге

Едва мы вошли в мертвый лес, как ощутили враждебное присутствие тех же созданий, которые нападали на нас еще в Слави. Невообразимо уродливые, как ночной кошмар, они казались словно собранными из случайных частей истлевших тел и забытых на дне мира вещей. Их гноящиеся, залепленные бельмами или просто давно вытекшие глаза упрямо следили за нами, а с уродливых клыков, клювов и жвал стекала черная слизь. Приблизиться они, впрочем, не решались, и я точно не могла сказать, что их больше отпугивало: заветный меч, который держал наизготовку Иван, или наши с Левой свирели.

Мы продолжали играть по очереди и безостановочно, давая друг другу время хотя бы немного отдышаться и поддержать силы остатками воды из одолень-ключа. Без этого мы бы еще в начале пути упали с разорванными легкими и лопнувшими сосудами головного мозга. Губы давно онемели, и от натуги пекло в груди, а перед глазами шла противная рябь, отдававшаяся слабостью в ногах. О том, чтобы остановиться или повернуть назад, речи не шло. Поэтому приходилось сглатывать комок, кое-как справляться с бьющимся где-то в горле сердцем, забывать о боли и усталости и двигаться дальше.

Пряча под капюшоном ветровки косу из опасения, что какая-нибудь крылатая гадость запутается в волосах или нагадит сверху, я увидела над нашими головами едва заметный испускающий легкое свечение купол, который поддерживали птица, медведь и лось. Поэтому, даже когда непроглядная тьма исторгла нам на головы настоящий ливень из черной слизи, он, издавая жутковатое шипение, стек по полусфере нашего щита, точно дождь по поверхности зонтика.

Может быть, с песнями вышло бы проще, но в мертвой тишине Нави любые слова, кроме произнесенных еле слышным шепотом, отдавали плесенью, как собранные нам в дорогу продукты, которые сразу же пришлось выбросить, ибо они испортились. Только вода и несколько превратившихся в сухари лепешек из крупы деда Овтая, сбереженные запасливым Левушкой, оказались пригодны для употребления.

Мыслила ли я, рассказывая ученикам на примере оперы Глюка миф об Орфее, что сама когда-нибудь пройду дорогой древнегреческого певца? Жалко, что местные фурии, безобразия которых не решилась бы передать самая буйная фантазия театральных художников, никак не желали успокаиваться. Закручиваясь вокруг нас черным вихрем вроде поземки ядерной зимы, они продолжали свои пляски гнева между мертвых деревьев, похожих даже не на обгоревшие стволы, а на неожиданно обретшие плоть причудливые тени.

Впрочем, вся эта мрачная и неприглядная изнанка, где скрывают все неудачные стыки и кривые швы, была соткана из теней, существующих помимо предметов. Эти чудовищные симулякры не прикрывались нарядными обертками, противопоставляя бытию свое ничто лишь ради искажения смысла и обесценивания сути. И этот мир мечтал прорваться наружу, заполнить собой все, поскольку, как любая черная дыра, он умел только поглощать и искажать, ничего не давая. Оставалось лишь пожалеть, что мы, как скоморохи из былины Кривополеновой, не можем своей игрой сжечь здесь все и повергнуть в прах[15].

— Скажи, Маш, спасибо, что нам хватает сил на обогрев, — в ответ на мое еле слышное замечание улыбнулся натруженными губами Лева. — Да и наговорные рубахи деда Овтая с оберегами чего-то да стоят.

— Так вот в чем дело, — с явным облегчением кивнул Иван. — А я голову ломал, за счет чего мы тут еще не окочурились от холода. Здесь же ниже минус сорока семи: я видел следы замерзшей ртути. По-хорошему тут, как в космосе, уже скафандр нужен.

Я невольно вспомнила о Василисе, которая во всех видениях упорно цеплялась за рубаху-исцельницу. Похоже, наговорная ткань защищала и ее. А еще я думала о том, что нас, как и тогда в лесу, согревают, поддерживая защитный купол, не только обереги. И даже не наши вторые сущности. Особенно когда нам с Левой приходилось буквально драться за право сменить друг друга. Он считал себя мужчиной, почти что шаманом. Пытался подставить плечо. Хотя я даже во мраке различала, как его лицо из просто бледного становится восковым, как хрипит надорванная грудь и пузырится на губах кровь. Себя я не видела, но тоже ощущала во рту тревожный солоноватый вкус.

Иван смотрел на нас поочередно и вместе и только хмурил брови, готовый поддержать или, если песня прервется, вступить с порождениями Нави в смертельный бой.

— Надо было мне тоже музыкой заниматься, — с горечью вздохнул он, пока Лева, переводя дух, буквально повис у него на плечах.

В другой ситуации я бы улыбнулась на это замечание: сколько я брата помнила, он всеми фибрами сопротивлялся любым попыткам затащить его в музыкалку. Но мои губы давно одеревенели, да и душевных сил не хватало. После следующего наигрыша ловить пришлось уже меня.

— Надо было соглашаться и брать с собой отца или отправлять Марью вместе с ним в Явь, — прошелестел Лева, и я не сумела ему возразить.

Ловушка, в которой мы оказались, стоила всех испытаний, пройденных в Слави. Обглоданный скверной лес не заканчивался, клыки и жвала чудовищ клацали все ближе, и победной торжествующей песней звучал их разноголосый хохот и вой. Дыхание давно сбилось, и каждая неправильно взятая фальшивая нота пробивала в куполе маленькую брешь. Но в тот момент, когда непреодолимый приступ паники едва не прервал мое дыхание, пространство у нас над головой преобразовалось в фантасмагорическую картину гигантской каверны, напоминавшей алмазную выработку, только уходящую куда-то вверх.

Каким-то чутьем я поняла, что нам надо туда, и даже начала прикидывать, смогу ли я долететь до края и донести веревку. В сказках обычно герои по канату или стеблям лиан в Тридевятое царство спускаются, но нам, видимо, не так повезло. Я, правда, сомневалась насчет длины нашего мотка. Но можно использовать нитки из клубочка, куртки и рубашки, да и моя коса, вероятно, на что-то годилась.

Мои размышления, которые крутились в больной голове вместе с мелодией наигрыша, уходя в бездну воронки, прервал Лева.

— Ну наконец-то, — облегченно выдохнул он, убирая свирель и доставая из своего рюкзака, который мы уже привыкли рассматривать как вместилище самых необычных и нужных предметов, кусок отшлифованного обсидиана.

Похоже, Лель его подобрал на том же месте, где брат добыл меч.

— Что это? — с любопытством глянул на осколок вулканического стекла Иван.

— Зеркало Нижнего мира, — пояснил Лева. — Оно поможет нам увидеть пространство под нужным углом и попасть на неведомую дорогу, — добавил он, указывая на воронку.

— Нам что, придется упасть в небо? — уточнил Иван.

— Скорее уж совершить путешествие к центру земли, — хмыкнул Лева. — Да и зачем падать? У нас есть веревка.

С этими словами Лева выбрал самый надежный на вид ствол и обмотал вокруг него конец нашего мотка с пристегнутыми к нему карабинами, которые закрепил у каждого из нас на поясе. Не самая бесполезная мера, учитывая, что лазанье по канату я регулярно заваливала еще в школе, а в колледже и Академии этот норматив вообще не сдавала. Не просто так сказки, в которых герои попадали в иной мир с помощью веревки, производили на меня неизгладимое впечатление.

— Держитесь, ребята, — предупредил Лева и поднес к нашим глазам зеркало.

Я честно глянула в загадочную, как темный омут, поверхность обсидиана… и закричала от ужаса, когда почва внезапно ушла из-под ног, а верх и низ, как показывало зеркало, резко поменялись местами. Иван, кажется, тоже не сумел сдержать возгласа изумления. Мы больше не шли по лесу, а висели над пропастью, и где-то под ногами маячил бесконечно далекий и невозможно узкий отрезок горного серпантина.

— Да это ж уже какой-то горизонт событий[16]! — ухитрился сформулировать свои впечатления Иван.

— Главное, чтобы не сплющило и не разорвало на части, — «обрадовал» Лева.

Он, конечно, предупреждал об искажениях пространства и времени, но одно дело представлять, другое — почувствовать на своей шкуре.

Начался бесконечно долгий спуск. Какое-то время я честно, как нас учили, пыталась держаться ногами и перебирала руками, подтягивая тело и стараясь не глядеть в бездну зияющей воронки, чтобы не свалиться на голову оказавшемуся подо мной Ивану. Вот только чем дольше мы лезли, тем трудней мне давалось каждое перемещение. В какой-то момент руки и ноги сделались совсем ватными, взор затянул кромешный мрак, а в ушах собрались на репетицию все барабанщики Академии и еще двух десятков оркестров. О том, чтобы воспользоваться крыльями, речи даже не шло. По спине ручьями стекал пот, но никаких намеков на уже знакомое жжение в районе лопаток я не чувствовала. Не помню, как и когда я оказалась в объятиях Левы, которому хватало сил удерживать нас обоих.

— Потерпи, Маш, осталось совсем чуть-чуть, — умоляюще проговорил он, коснувшись моих ресниц разбитыми губами. — Держись за меня.

Я тихо всхлипнула и уткнулась ему в грудь. Почему я его не послушалась и не осталась дома? Но что бы я там делала, изнывая от беспокойства? Корила себя? Пилила Никиту? Держала оборону перед родителями? А Лева, даже если бы он вернулся, так бы и остался «просто другом».

— Все в порядке, милый, — обвив Левину шею руками, я сторицей вернула поцелуй, почувствовав прилив сил. — Мне надо просто, как в лесу, чуть-чуть дух перевести.

До края воронки оставалось не более сотни метров (не знаю, как Леве удалось так удлинить наш бедный моток), когда поднимавшийся из разверстой под нами бездны ветер внезапно усилился, закрутившись гигантским смерчем. Веревку начало раскручивать, точно на циклопических цепочных качелях, карабины едва выдерживали. Как мы еще успели в последний момент ухватиться друг за друга, прилагая неимоверные усилия, чтобы нас не раскидало в разные стороны или попросту не расплющило о стены? Когда вихрь нас едва не расшиб об один из уступов, Иван каким-то непонятным наитием сумел дотянуться до меча-кладенца и, едва удерживая рвущийся из рук клинок, рубанул по основанию хобота, заставив воронку свернуться.

Вот только смерч отнес нас слишком далеко от края неведомой дороги, а веревка больше ни за что не цеплялась: ее оборванный конец прилетел нам на головы. Мы все трое камнем падали в бездну. Поскольку на Левином лице застыло смятение, я поняла, что план, который они наметили с отцом, такого не предусматривал. И в этот момент я снова почувствовала за спиной крылья. Обратиться полностью я не смогла или не захотела: каким бы образом я тогда держала Леву и Ивана? Но моих сил хватило, чтобы со своим грузом дотянуть до ближайшего уступа.

Какое-то время мы просто лежали вповалку, пытаясь восстановить дыхание. Спину снова жгло, но это было последнее, о чем я сейчас думала. Впрочем, если честно, думать не получалось пока ни о чем.

— Маш, ты там живая? — зашевелился где-то внизу Левушка.

Я в ответ сумела только тихонько всхлипнуть, глотая слезы. Кажется, так выходил стресс.

— Вы двое, может быть, с меня слезете? — попросил оказавшийся в самом низу Иван, делая попытку освободиться. — Похоже, наш путь сократился почти наполовину, — удовлетворенно проговорил он чуть позже, осматриваясь, пока Лева пользовал мою бедную спину оставшимися в нашем распоряжении средствами.

— Как ты догадался насчет меча? — напоив меня остатками воды из одолень-ключа и разделив с Иваном последнюю порцию, поинтересовался Лева.

— Василиса рассказывала, что, по народным поверьям, смерч можно одолеть, бросив в него нож, — нехотя отозвался брат. — Я тогда, конечно, посмеялся над дремучестью народа и верой в каких-то Полудниц, но вот ведь — пригодилось.

Устроив прямо на уступе подобие лагеря и упаковав нас с Левой в спальный мешок, Иван остался сторожить, сноровисто полируя клинок, который после столкновения со смерчем оказался запятнан мелкими черными точками.

— Мало ли какие на этой неведомой тропе водятся невиданные звери, — воинственно заявил он.

К счастью, хотя бы эти опасения оказались напрасны. Мы не встретили не только зверей, но не заметили даже следов. Не скажу, сколько продолжался спуск. Просто потому, что понятие времени сворачивалось лентой Мебиуса. Мы даже количество привалов не смогли подсчитать. Съестные припасы давно кончились, простую воду, которую на морозе приходилось согревать возле тела, тоже выпили. Мы вновь почти что впали в отчаяние, когда тропа, внезапно закончившись, вывела нас на гигантскую свалку.

Остовы давно пропавших каравелл и эсминцев лежали рядом с обломками самолетов, где-то под грудами неопознанного хлама, токсичного пластика и ржавого металла угадывались очертания ушедших под воду городов и затопленных космических станций. Я бы не удивилась, если бы обнаружила тут Нагльфар, Летучего голландца, Атлантиду, кладку Чужих с лицехватами, корабль Хищника и Тунгусский метеорит. Впрочем, возвышавшееся на самой массивной из мусорных гор невообразимое строение стоило любого Улья ксеноморфов. Возведенное из старых микросхем, деталей сломанных механизмов и пластиковых упаковок, ставших смертельными ловушками для мелкой живности, скрепленное тоннами застывшей нефти, под черной пленкой которой угадывались рыбьи скелеты и тушки птиц, оно служило своеобразным гербом и девизом своего хозяина, чью вселенную разрушения подпитывали людская алчность, лень и равнодушие.

— А вы уверены, что это такая уж хорошая идея — лезть сейчас в самое логово? — осторожно спросила я, вслед за Левой и Иваном пробираясь в сторону жилища аффинажного короля, в нашем мире, помнится, выглядевшего фешенебельным особняком посреди черневой тайги.

— Хороших, вернее, безопасных идей в этом путешествии с самого начала не наблюдалось, — напомнил мне Лева, подавая руку и помогая пробраться вдоль киля перевернутого брига.

— А вдруг это шанс прямо сейчас вывести Василису? — умоляюще глянул на меня Иван.

— Но как мы попадем внутрь? — продолжала допытываться я, пытаясь разобраться в деталях нашего плана, если он вообще существовал.

— Подойдем к парадному входу и позвоним, — поддел меня Иван.

Лева глянул на друга с легким укором и вытащил из рюкзака знакомую, слегка подлатанную сеть:

— Мы с отцом решили: чего уж добру пропадать, немного поколдовали и создали плащ-невидимку. А внутрь нас дух-помощник проведет, — добавил он, с ласковой улыбкой указывая на возникшую прямо у него на ладони окутанную серебристым светом маленькую фигурку.

— Так это ж твой хомяк! — удивленно воззрился на «духа» Иван, узнав в нем жившего у Левы много лет назад питомца.

— Его, кажется, Баськой звали, — припомнила и я.

— Сириец, — определил Иван. — А я думал, он был джунгариком.

— Я тебе про вид не скажу, — пожал плечами Лева. — Но я так расстроился, когда его не стало, что отец уговорил доброго зверька далеко не уходить. Против Кощея Баське, конечно, не сдюжить, но в разведке он незаменим. И готов дать нам свой облик.

Ну вот опять! Не успела я еще обвыкнуться со своими ощущениями во время полета и болью от прорезающих плоть крыльев, теперь учись смотреть на мир монохромным близоруким зрением мелкого грызуна. Хорошо хоть Навь все равно богатством красок не отличалась. Хотя крыльев нашему духу не полагалось, цепкость маленьких лапок с коготками я оценила, особенно пока забиралась вверх (или все-таки вниз) по отвесной стене и с еле слышным цоканьем неслась вслед за Иваном и Левой по каким-то ржавым трубам.

Хорошо, что разум у нас оставался человеческим. Даже в нынешнем состоянии многие упаковки манили дивным запахом съестного. От банки с остатками сгущенки Леве пришлось меня силой оттаскивать. Если бы я залезла внутрь, так бы и сгинула в сладкой ловушке. Даже сил троих хомяков не хватило бы приподнять крышку. А ведь безалаберные любители пикников или дачники, разбрасывающие возле участка отходы, подчас даже не задумываются, сколько на их совести загубленных жизней.

Личные покои Константина Щаславовича, в которые мы проникли, уже вернув человеческий облик и укрывшись плащом-невидимкой, напоминали анатомический театр или зоологический музей. Разве что все экспонаты шевелились, изгибаясь в мучительных конвульсиях своей нынешней не-жизни. Все помещение оказалось заставлено емкостями с заспиртованными мутантами всех видов, чья недолгая жизнь прошла на мусорных полигонах и свалках радиоактивных отходов. В других контейнерах продолжали гореть погибшие во время лесных пожаров косули и белки, зайцы и перепелки, застигнутые в полях, когда селяне поджигали сухую траву. Умерших от радиации и отравления тяжелыми металлами людей я не увидела, но ведь мы с ребятами заглянули только в одну часть просторной резиденции, представлявшей собой своеобразный биореактор.

Сам аффинажный король, облаченный во что-то черное, свободное и очень удобное, умиротворенно и расслабленно восседал не на золотом троне, а на сотканной из мрака, но явно мягкой софе за роскошно сервированным столом. Хотя я ожидала увидеть что-то жуткое, вроде обглоданных костей и ядовитых грибов в маринаде из серной кислоты, все блюда выглядели настолько аппетитно, что мой урчащий живот едва нас не выдал. Впрочем, Иван при виде шашлыка из осетрины, тарталеток с черной икрой, копченого угря и устриц во льду тоже завозился слишком шумно, сглатывая голодную слюну.

Вот только все изысканные, дразнящие ароматы мгновенно утратили свою привлекательность, едва мы увидели прислуживавшую своему мучителю Василису. Со дня нашей последней встречи подруга просто превратилась в тень. Впрочем, выпирающие в вырезе рубахи ребра и ключицы и синюшная бледность лица на фоне рыжих волос смотрелись еще не так жутко в сравнении с пятнами ожогов и кровоточащими ранами от впивавшихся в ее плоть капроновых лесок. Босые ноги пленницы с поджатыми сбитыми пальцами удручающе напоминали гниющие лапки запутавшихся в сетях голубей.

— Что, болит? — «участливо» поинтересовался Константин Щаславович, когда Василиса, споткнувшись, едва не уронила с подноса аппетитного лобстера, на которого взирала сейчас с таким видом, будто ее мутило. — Скажи спасибо, что плясать не заставляю.

Василиса с горькой усмешкой поскорее поставила поднос и, отойдя назад, принялась вить дорожку и исполнять ковырялочку, пятная пол кровью.

— Ну конечно, я забыл, мы же гордые! — досадливо поморщился Константин Щаславович, который хоть и сохранил человеческий облик, но по сути остался чудовищем. — Вся в мать! Та тоже не захотела ни золота, ни власти. Выбрала даже не малахольного шамана, а человека. Ей, видите ли, понравилось, как он заботится о ее реках и ручьях.

— Так убей меня уже, как ее! — сползая по стенке, взмолилась Василиса.

— Это было бы слишком просто, — усмехнулся Константин Щаславович, и его породистое лицо приобрело жесткое выражение, а из позы исчезла расслабленность. — В любом случае скоро все закончится, — добавил он властно. — А твоя дальнейшая участь зависит только от тебя.

Он одним движением оказался рядом с Василисой, резко поднял ее и швырнул на софу. Иван над ухом зашипел, но мы с Левой предостерегающе ткнули локтями ему под ребра.

— Я мог бы нарядить тебя в золото, осыпать шмотками от кутюр, сделать в моем особняке хозяйкой, — с нажимом продолжал Бессмертный, сжимая запястья Василисы и не решаясь даже прикоснуться к исцельнице.

— Под «особняком» ты подразумеваешь аквариум? — нашла в себе силы съязвить та.

— А ты хотела, чтобы я тебя выпустил в болото, где бы тебя первый же аист сожрал? — оставив пленницу и отломив угрожающе клацнувшую клешню лобстера, поинтересовался Константин Щаславович. — Я же, мало того что превратил в редкую амфибию, так еще следил, чтобы в аквариум не подсадили самца, хотя было бы интересно понаблюдать, как ты стала бы ему объяснять про свои принципы. Ну что отворачиваешься? — проговорил он раздраженно, безо всяких щипцов ломая панцирь лобстера и прямо руками принимаясь есть мясо, от чего Василиса, которая и так смотрела на еду с явным отвращением, скорчилась, пытаясь подавить рвотный спазм. — Если бы не ослушалась меня, сделала бы все, как я просил, не застряла бы между мирами.

— Ты бы все равно меня обманул, как в прошлый раз, — кое-как справившись с дурнотой, всхлипнула Василиса. — Я ведь добровольно заключила с тобой договор, а ты!..

— Это называется «добровольно»? — в голосе Константина Щаславовича послышалось искреннее возмущение.

Он в досаде бросил на блюдо растерзанного лобстера и вытер руки о скатерть.

— Да ты ж согласилась только затем, чтобы защитить своего отца и этого сосунка, которого я могу одной рукой прихлопнуть. А в тонких мирах так не делается! — прошипел он, и его поджарую фигуру окутало облако тьмы, а глаза загорелись как два мертвых огня. — Да ты хоть понимаешь, сколько баб и девок мечтали бы оказаться на твоем месте?!

— Так пойти, предложи! — взмолилась Василиса.

— А и предложу, — поднялся из-за стола Бессмертный. — Только дела закончу.

Он повел из стороны в сторону античным носом с красивой горбинкой и брезгливо скривился.

— Вроде всего ничего в людском облике пробыла, а уже вся человечиной пропахла, — проговорил он каноничную сказочную фразу, заставившую меня похолодеть, а Ивана и Леву взяться за оружие.

Неужели раскроет?

Но Василиса тоже читала сказки и не растерялась, чтобы подобрать нужный ответ:

— Да это ты, пока по Яви шатался, весь человечиной пропах. Вот тебе и мерещится.

Константин Щаславович скептически покачал головой, но возражать не стал.

— Прибери здесь, — распорядился он, — и поешь что-нибудь, если сможешь. К ужину не жди. Твой папаша и его блаженный дружок опять старые дела ворошить задумали. Ох, упустил я этого змея, ох, упустил! Ну, ничего, на змееныше отыграюсь!

Когда Константин Щаславович развеялся черным туманом, Василиса потянулась было к одному из сладких пирожков, лежащих на блюде с краю. Я видела, она мучительно хотела есть, но едва поднесенный ко рту пирог тотчас же запросился обратно. Василиса упала на пол, разразившись горькими слезами.

— Ванечка, милый! — разобрала я среди бессвязных причитаний. — Почему ты меня не послушал, почему не повернул назад? Хоть бы царицы тебя вразумили!

Такого мой бедный брат снести уже не мог. Покинув защиту плаща, он шагнул к Василисе.

Выражение ее лица в тот миг, когда она его увидела, я бы передать не взялась. В нем непостижимым образом сочетались испуг, разочарование, радость и надежда, а израненные истончившиеся руки взметнулись вперед и вверх в попытке то ли защитить, то ли оттолкнуть.

Впрочем, когда Иван подхватил ее на руки, она сопротивляться не стала, приникнув к нему с невыразимой нежностью и тоской. Через миг они слились в страстном поцелуе, а мы с Левой встали на стреме.

Загрузка...