Царская невеста, или По щучьему веленью!

11.

Пока они с котом препирались, набежали с кухни повара да кухарки. Видели они, как чаша с икрой по воздуху улетает, и ловить кинулись. Это им ещё со стражей у ворот в запретный двор объясняться пришлось, а то бы раньше нагрянули.

И бояре во главе с Воибудой не заставили себя ждать. И невесты под водительством Жиронежки заявились.

Хотела Миля бочонок со щуком к пруду услать, да повыскочили отовсюду гридины в синих кафтанах и при оружии. Видно, с самого начала по кустам да схронам в засаде сидели, момента дожидались. Подсекли кадушку на бегу, сеть рыбацкую накинули, сами вшестером навалились — бочке не вырваться, Ярилке не выпрыгнуть. Ещё трое на Милю секиры наставили. Только шевельнись, вмиг посекут.

Улыбнулся Воибуда, бороду огладил:

— Что застыла, богатырь-девица? Неужто молодцев моих испугалась? Их же трое всего, а не сорок, тебе на одну руку положить, другой прихлопнуть. Так давай, не чинись. Яви нам силу да удаль.

Из-за плеча отцовского Жиронежка высунулась — не утерпела:

— Какая у девки сила? Ведьма она!

Шикнул на неё боярин, чтоб вперёд не лезла, окинул Милю взглядом, прищурился:

— Никакая ты не ведьма, верно? И не богатырша. Все твои чудеса от щуки волшебной. Была, говорят, такая в приданом матушки-царицы, да царица пропала, а щуку никто сыскать не смог. Тебе, значит, удалось... Отвечай, как её подчинить, как к покорности принудить и заставить волю свою исполнять? Ну! Говори, коли жизнь дорога!

Миля стоит ни жива, ни мертва, думает: неужто и правда зарежут? При боярах, при дворне, при боярских дочках с прислужницами, при поварах-кухарках, челядинцах и холопах... А что? И зарежут! Царевич в пруду плещется. Гостяты нет. Остальные против Воибуды пикнуть не посмеют.

А Миле, чтобы заклинание выговорить, время надобно. Язык у неё на скороговорках натренирован, но секира всё одно быстрее. И какое желание высказать? Чтобы всю ораву ветром сдуло, как разбойников болотных? Так ведь тут невинных людей сколько. Закинешь их в море-океан, неизвестно, сможешь ли потом назад вернуть…

Сглотнула Миля ком в горле. И проблеяла жалобным голоском — даже притворяться не пришлось:

— Отпустите меня, пожалуйста! Я ни про какое волшебство не знаю. А щука эта — мой домашний питомец, у нас в аквариуме жила, а тут в бочке. Но в бочке тесно. Пусть, думаю, в пруду поплавает. Пришла её навестить, а тут вы...

Засмеялся Воибуда, и бояре подхватили.

— Видели мои люди, как к тебе сперва чаша с икрой по воздуху прилетела, потом веник. Слышали, как ты заклинание говорила, да далеко были, слов не различили. Но это ничего. Слова ты мне сама скажешь.

Крикнул кому-то:

— Эй, Лебядка, в железа её! Вели прутья калить! — и к Миле наклонился. — Сейчас пятки подпалим, всё расскажешь.

А на дворе уж совсем темно стало. Гридины да вои с факелами стоят. Вмиг под дубом костёр разожгли. Акусилай из дупла выскочил:

— Эй, вы, там! Уберите огонь! А то сгорит мой дуб, как Александрийская библиотека, вся мудрость царства погибнет!

Вдруг в толпе волнение произошло, стали люди расступаться — это царевич от пруда бежит. Босиком, в одних портках, сам мокрый. К бочке кинулся, руками машет, губами шевелит. А Гостяты нет, перевести некому. Правда, оно и без перевода видно: гневается высочество, велит от бочки отступить и всем из сада запретного подобру-поздорову убраться.

Оробели воины, смутились бояре. Царевич как-никак.

Один Воибуда не растерялся. Принял вид озабоченный, кричит:

— Осторожней, государь! Отойди, не приближайся! Рыба эта — чудо морское, ужасное, девка — ведьма злобная. Погубить они тебя хотят, а с тобою всё царство-государство наше!

Встрепенулись тут гридины да вои, заслонили царевича от бочки, а бочку от царевича, стали его прочь теснить. Вроде и силы не применяют, а вырваться не дают. Был бы наследник при параде, в кафтане да сапогах, может, и постеснялись бы, а то голый босяк…

Заныло у Мили сердце. Ох, убьют, обоих бьют и под дубом закопают.

Воибуда, между тем, вовсе стыд потерял. Велел бочку к нему перенести и рыбу волшебную наружу извлечь.

Ярилка, понятное дело, сразу в драку полез. Руку боярину прокусил, по щекам хвостом отметелил, чешуйки свои на бороде развесил. Но куда рыбе с воинами тягаться? Запихнули обратно в кадушку — хорошо, не пришибли.

Воибуда от выходки щучьей совсем рассвирепел, велел с Мили сапоги снимать, пятки жечь.

— Стой! — гаркнул вдруг Ярилка молодецким своим голосом. — Не тронь её!

Заволновался народ, зароптал, озираться стал — кто кричит, откуда?

А Воибуда развеселился: рыба-то не только желания исполняет, но ещё и человеческим голосом разговаривает!

— Что, щука, жалко хозяйку? Будешь мне служить, отпущу её. Согласна?

— По рукам, — ответил щук. — Говори, чего желаешь.

— Нет, Ярилка! — вскрикнула Миля. — Нельзя!

— Ярилка? — боярин нахмурился, а один из прислужников что-то на ухо ему зашептал. Воибуда выслушал. Отмахнулся: — Да хоть сам Василий! Ну-ка, все назад! Дайте мне с моей щукой наедине словом перемолвиться!