Целитель, или Любовь с первого вдоха

Глава 4

Ласточка. Наши дни

Кто-то, вызывая в голове и ушах болезненное напряжение, пронзительно вскрикивает.

Я распахиваю глаза и, не соображая, что делаю, несусь через коридор в кухню, откуда слышатся голоса. Распахиваю закрытую дверь и с ходу влетаю в крупную грудь в белоснежной рубашке.

На миг перед глазами темнеет. От удара и дезориентации после сна отлетаю назад и шлёпаюсь на попу.

Пытаясь прийти в себя, фокусируюсь на лице напротив и вмиг теряю последние крохи самоконтроля.

Губы, приоткрывшись, хватают недостающий воздух, в ушах гремит, отчего я не слышу, что говорит мужчина. Он подаёт руку, цепляется за плечо, но я отталкиваю.

Его взгляд, невольно опустившись, застывает у меня между ног, но тут же скрывается за густыми чёрными ресницами, а мужчина отворачивается в сторону.

– Вам лучше прикрыться, – тихо говорит он, протягивая руку.

Не сразу понимаю, что распласталась в одной футболке и безобразно расставила ноги.

Ночью было жутко жарко. Я на ощупь, не включая свет, сбегала в туалет, заодно проверила, закрыта ли входная дверь. Была закрыта. Значит, сынулька выпроводил врача и заперся, а деньги я утром на клинику переведу – так даже удобнее и вопросов меньше. Скинув мокрый от пота халат с домашним платьем, в котором я уснула и, выудив любимую тонкую футболку, что заменяла мне ночнушку, набросила её на голое тело. Прежде чем рухнуть снова в кровать, я всё-таки проверила детей. Оба спали крепко и не лихорадили. Успокоившись, что опасность миновала, я заснула, как младенец.

Чтобы вот так неожиданно проснуться.

У меня получается развернуться, но ноги всё ещё ватные, немеют, поэтому я с трудом переползаю в ванную и, не оглядываясь, захлопываю дверь. Дышу. Или не дышу.

Я, наверное, сплю. Или брежу.

Боже…

Это не может быть он. Не может.

Закрыв ладонями лицо, тихо выдыхаю в руки, стараясь не закричать и не паниковать.

Всё прошлое в прошлом.

Совпадение? Или он нашёл меня?

Тот, кто предал и разрушил мою жизнь до корня и даже не подозревает об этом. Или всё-таки?..

Да я даже имени его не знаю! Подлец!

И что теперь делать?

– Мама, ты в порядке? – спрашивает из-за двери Миша.

Мне приходится сжать горло рукой, чтобы ответить:

– Да, я сейчас… Умоюсь.

– Мы тебе сюрприз приготовили, – лепечет Юля. По голосу слышно, что ей лучше. Это придаёт сил, а на губы наплывает кривая улыбка. Сюрприз удался.

– Минуточку, детка.

– Мы ждём тебя, – отвечает дочка с весёлыми нотками в голосе.

Чтобы встать, я несколько раз вдыхаю-выдыхаю, только потом хватаюсь за стиральную машинку мокрыми ладонями, и моё отражение появляется в зеркале. Растрёпанное, бледное до неузнаваемости, заспанное. Однозначно страшное.

Сидеть в ванной бесконечно долго не могу, я должна знать, что с детьми и почему этот… врач до сих пор не ушёл.

Умываюсь спешно, чищу зубы и не могу совладать с дрожью, что катится по всему телу. Дыхание пунктирное, мир шатается, и я вынужденно стискиваю кулаки, чтобы прогнать слабость.

Зачем он явился? Почему именно сейчас?

Трусы на верёвке всё ещё мокрые, но приходится надеть – у меня их парочка всего. На новые денег не хватает, стараюсь детям всё покупать – им в школу каждый день бегать, а я обычно дома сижу, не сильно модничаю, нет необходимости. И красоваться не перед кем.

Здесь же нахожу старенький спортивный костюм, что последние месяцы на мне буквально висит, и мокрую до ужаса майку – хоть выкручивай. Октябрь, в квартире очень холодно и влажно, бельё сушится неделями, а лоджия завалена хозяйским мусором – туда нам строго-настрого запрещено выходить. Меня, слава богу, с детьми пустили сюда жить по доступной цене и прощают некоторые задержки по оплате, так что на мелкие огрехи и неудобства я не оглядываюсь.

Понимаю, что лифчик всё-таки в комнате остался. В той кучке вещей, что я скинула ночью. Потому напяливаю майку на голое тело, содрогаясь от холода, а следом и остальное – теплее не становится, но я хотя бы не откровенно раздетая. Носки все протёрлись, а тапочки за три года развалились – я их давно выбросила. Не надевать же сейчас тёплые, вязаные крючком угги, которые я делала по мастер-классу из интернета? Зато работать в них комфортно.

Прежде чем выйти, я долго стою у двери и пялюсь на потёртую ручку, прислушиваюсь к отдалённым голосам, и отскакиваю, когда с другой стороны слышатся чьи-то тяжёлые шаги.

– Арина, – низкий мягкий тембр пришпиливает меня к стене. – Вы в порядке?

Может, это другой мужчина? Не тот парень, что так жестоко со мной обошёлся? Я, наверное, спросонья ошиблась, увидела сходство в синих глазах и тёмных волосах, но сердце сжимается в груди и до отчаяния не хочется выходить наружу.

Он слабо постукивает в дверь, но я не отвечаю. Просто не могу. Панический ужас застилает глаза пеленой и сцепляет на горле клешни.

– Арина! – И настойчивый грохот, отчего дверь ванны содрогается, принуждая меня отмереть и повернуть замок.

Дверь резко распахивается, утаскивая и моё дыхание в коридор.

Не дышу.

Смотрю в пол, боясь, что обозналась. Боясь, что это всё-таки окажется именно тот самый парень, что много лет назад искромсал моё сердце.

– Что вы здесь делаете? – Мой голос сипит, а взгляд, что получается поднять на врача, способен резать.

Синеглазый, темноволосый, высоченный. Да, другая причёска, более мужественные скулы, крепче и рельефнее плечи, но это он!

Да твою ж мать…

– Что вы говорите? – Призрак из прошлого склоняется надо мной, но я шарахаюсь в сторону.

– Долго я спала? – Пытливо разглядываю его лицо и изучаю реакцию.

– Почти сутки, – Он касается моего локтя и, направив в сторону кухни и оставшись позади, проводит по коридору. Я не могу сопротивляться, потому что до ужаса шокирована.

– Мама! – вылетает навстречу доча, обнимает меня, вертится и кружится по кухне, едва не сбивая меня с ног. – Мама-мама, смотли, что мы плиготовили! Мы сами! Дядя Давид помогал немного, – улыбается она искренне и открыто.

– Тебе легче? – Проверяю её холодный лобик, целую за ушком и радуюсь, что болезнь отступила. – Показывай, что вы тут вытворяли, пока я спала. – Поднимаю взгляд.

И понимаю, что попала не на свою кухню. Новые тарелки наполнены крупными пельменями, высокие изысканные чашки на столе дымятся золотистым чаем, по центру квадратного стола, не моего совсем – рассохшегося и потресканного, а нового, блюдо с разнообразными фруктами. Рядом сыр и конфеты. А ещё сметана, варенье… Всё помещение заставлено упаковками и пакетами.

– Что это? – В горле появляется ком. Поворачиваюсь к застывшему за спиной мужчине и свожу брови. – Сколько мы за всё это должны?

Он на миг теряется, улыбка, что до этого украшала светлое лицо, растекается, превращаясь в оскал.

– Это жест доброй воли. Ничего не должны.

– Нет, я не приму, извините.

– Это не для вас, а для них, – врач показывает в сторону, намекая на детей.

Никто никогда копейкой не помог, только тянули всё, требовали, выжимали, а тут… Будто в глаза бросили песок и крикнули, какая я плохая мать – детей плохо кормлю.

Он хотел унизить меня этим жестом? И смотрит так, словно я что-то мелкое и противное. Лет десять назад он смотрел на меня иначе.

– Сколько. Я. Вам. Должна?

– Я, наверное, пойду, – Давид снижает голос до опасной вибрации и, повернувшись ко мне мощной спиной, уходит в коридор.

– Мама, – шипит Миша, привлекая внимание к себе, – он же просто помогал нам! Как ты можешь?

– Цыц! – шёпотом, чтобы никто не слышал. – Сидите здесь и ешьте.

– А ты? – ёрзает на одном месте дочка.

– Я сейчас приду.

Выныриваю в коридор, прикрыв за собой дверь в кухню. Врач уже оделся, обулся и, услышав мои шаги, тянется рукой к двери.

– Подождите, пожалуйста. – Мне неловко. Я не знаю, как себя вести и что делать. Ныряю в комнату, не дождавшись его ответа. Откровенно боюсь сталкиваться с ним взглядом и стараюсь меньше дышать. В стол я отложила деньги на вызов, но их явно не хватит, чтобы отдать за всю помощь…

Возвращаюсь, когда дверь уже плавно закрывается, но, глубоко вдохнув, успеваю перехватить её и вывалиться босиком в грязный подъезд. По телу скользит осенний холод, а влажная одежда остывает быстрее, чем я ожидала. Меня до ужаса трясёт, а Давид, скользнув по мне странным взглядом, уходит в сторону и замирает напротив лифта.

– Давид… – окликаю мужчину. Он уже нажал кнопку вызова и смотрит прямо, будто не слышит меня.

Его имя так странно ложится на язык, горчит немного, но и приятно отпечатывается на сердце.

Когда я осталась одна, то множество раз перебирала в уме варианты, представляла, как можно называть того парня из прошлого, но так ничего и не легло на душу, а позже я запретила себе о нём думать. Появился Серёжа, другая жизнь, дети…

Дверь лифта открывается, обнимает крупную фигуру тусклым светом, и врач ступает внутрь кабинки, а я срываюсь с места и в последний момент торможу створки ладонью.

– Прошу вас. Задержитесь на одну минуту.

Его холодный взгляд плавает по моему лицу, задерживается на груди, где в щель расстёгнутой спортивной кофты просматриваются соски – напряжённые от холода и натянувшие ткань мокрой майки.

– Идите в дом, – хрустящим шёпотом. – Замёрзнете.

Я переступаю с ноги на ногу, чувствуя, как леденеют пальцы.

– Не уйду, пока вы не заберёте деньги за вызов.

В синеве его глаз вдруг вспыхивает такая ярость, что мне приходится отступить. Врач оказывается рядом, а я не успеваю вдохнуть и, прижатая к стене его массивным телом, оказываюсь в ловушке.

– Иди… те внутрь, – как-то судорожно произносит он. Его ноздри расширяются, трепещут, а чёрные зрачки растягиваются на всю ширину голубой радужки.

Вдыхаю, потому что лёгкие жаждут воздуха. Но снова плыву от мускуса, древесины и нагретого камня.

Сумасшедшая.

Вот почему он внешне так сильно изменился, а запах, аромат его тела всё тот же?

– Нет, – сипло, тихо бормочу, протягивая руку вверх, протискивая её между нашими телами, выставляя перед лицом прошлого купюры. Довольно мелкие, но зато вся сумма за вызов. – Здесь за приём. За продукты я заплачу на счёт, если можно.

– За продукты, значит? – Он кривится и не сводит с меня глаз, не отходит, согревает жаром больших плеч. Мне кажется, что я чувствую сквозь тонкую трикотажную ткань, как бьётся его сердце где-то под рёбрами.

Да что не так? Я не звала его на помощь и не просила что-то покупать. Теперь эти вкусности выйдут нам боком, придётся не десять часов работать, а двенадцать, чтобы хоть немного компенсировать расход.

Принять не смогу. Ни за что. Однажды я уже приняла помощь от мужчины и до сих пор не могу расплатиться…

Врач, не сводя с меня пронзительных глаз, перехватывает купюры, уводит руку в сторону, будто прячет их в карман, а я тихо выдыхаю.

Сейчас он уйдёт, и всё будет как раньше.

По глазам вижу, что не узнал. Я сильно изменилась, больше не стригусь коротко и не крашусь в золотисто-пшеничный. И теперь я не глупая весёлая дурочка, что верит первому встречному.

– Спасибо, что помогли и присмотрели за детьми. Если я что-то ещё должна, говорите. – Пытаюсь отстраниться, но мужчина не даёт, нависает сверху. И если бы не прошлое, я бы оттолкнула его, погнала грязной метлой, но я помню наши поцелуи, нашу первую ночь. Нашу каждую ночь. Я помню всё…

А он нет.

– Должна, – вдруг сипло отрезает Давид и, неожиданно быстро подавшись вперёд и зажав меня в своих руках, прижимается губами к моим губам. Я не успеваю сделать вдох, крикнуть, запротестовать, как горячий язык пробирается внутрь и вытворяет во рту такое, что сложно назвать поцелуем. Это чистый секс. Животный и жадный.

– Извините. – Врач отстраняется так же резко, как и прижался, заталкивает меня в квартиру и, исчезнув в коридоре, захлопывает дверь.

Я какое-то время стою ошарашенная его поступком, поворачиваюсь спиной к двери и, утыкаясь взглядом в потолок, молю, чтобы он и вправду ушёл. Не смогу пережить очередной апокалипсис души… не смогу.

Стою несколько минут не двигаясь и не дыша. В подъезде что-то шумит, бу́хает, шуршит, лифт с вибрацией уезжает, оставляя меня в полной тиши.

Я обнимаю себя, чтобы усмирить нервы, взять себя в руки и пойти к детям, но цепляю пальцами пухлый карман спортивки. Вытаскиваю наружу стопку моих купюр и со стоном прижимаюсь к стене.

Нечестно теперь прикидываться хорошеньким… Давид.