Человек без надежды (СИ)

Глава 3

Воскресенье, 18 августа, 243 год от Исхода (33 год Седьмого Поколения)

Отсутствие застежки на форменном кителе обнаружилось, как это всегда и бывает, в самый неподходящий момент. Один из непостижимых, но отменно работающих законов Вселенной гласит, что одежда вообще приходит в негодность именно тогда, когда она больше всего нужна. Попробуйте‑ка поискать что‑нибудь необходимое, когда вы спешите, — тут же обнаружится, что именно на требуемой вещи пятно, дырка на самом видном месте или не хватает завязочки. Вот и теперь пуговица отвалилась именно перед докладом особой важности, на который просто‑таки необходимо явиться именно в этой форме.

Лидер службы безопасности Микаэла Войцеховская стояла перед зеркалом, задумчиво вертя в руке небольшую застежку. Форменный китель сидел на ней, как влитой, что и неудивительно: службе безопасности и космопилотам шили костюмы лучшие портные «Одиннадцати», да еще и по индивидуальным меркам — невиданная роскошь для простых граждан, довольствовавшихся поточным производством. Но отсутствие третьей сверху застежки одежду, безусловно, портило, заставляя отвлечься от всех прочих неоспоримых достоинств.

Вздохнув, Микаэла стянула китель и, бросив взгляд на электронные часы, торопливо потянулась к стенной нише, в которой лежали швейные принадлежности. Аппаратура тут же замигала лампочками: желаете пришить? Угу, желаем! Особо прочными? Именно ими, спасибо, что спросили! Пока компьютер осторожно и быстро прилаживал застежку на прежнее место и пришивал ее к немнущейся форменной ткани, Микаэла думала, как же так получается, что человечество, уже почти тысячелетие пользующееся помощью компьютерной техники и вовсю осваивающее космос, до сих пор не придумало ничего лучше этих самых «особо прочных» ниток, которые в ткани, конечно, не рвутся, сливаясь друг с другом на молекулярном уровне, но поодиночке по — прежнему остаются ненадежными.

Китель с пришитой застежкой выехал из стенной ниши, и Войцеховская нажала на кнопку, выключающую аппаратуру. Разноцветные лампочки послушно погасли, пока женщина снова одевала и застегивала форменную одежду. Электронные часы неумолимо отсчитывали минуты, и Микаэла была спокойна только потому, что собиралась, как обычно, с запасом, а значит, пока не опаздывала. Однако она все же чувствовала себя неуютно при мысли о том, что появится для доклада не на четверть часа, а лишь на десять минут раньше, чем это необходимо.

Больше всего на свете Микаэла Войцеховская любила порядок. Будучи заведен раз и навсегда, он давал ей спокойствие и ощущение стабильности. Порядок противостоял хаосу, как теперешнюю жизнь самой Микаэлы можно было противопоставить ее детству и юности. И лидер службы безопасности намеревалась сделать все возможное для того, чтобы никто и ничто не разрушило раз и навсегда заведенные правила, по которым существует «Одиннадцать». Порой она полагала, что командор назначил ее на столь высокий пост именно из‑за фанатичной приверженности к порядку.

О своем детстве Микаэла вспоминать не любила и всегда смеялась, слушая мифы и легенды, которые охотно слагали о ней коллеги, корреспонденты новостей и прочие граждане, которым было слишком скучно прислушаться к истинной ее истории. Она родилась, выросла и училась выживать в Пустоши, а у людей, никогда там не бывавших, почему‑то чаще всего встречалось донельзя искаженное о ней представление — то восторженно — романтическое, то немотивированно — испуганное, но мало кто реально представлял себе, что это такое на самом деле.

Войцеховская родилась тридцать четыре года назад, в последний год Шестого Поколения, а поскольку ее отец был неизвестен (а если бы его имя и узнали, вряд ли на него распространялись квоты последних лет Поколения), то матери Микаэлы еще во время беременности предложили избавиться от плода. Она отказалась и ушла в Пустошь. В конце Поколения это, к сожалению, не такая уж редкость, чтобы считаться чем‑то выдающимся. Микаэла родилась в 209 году от Исхода. Таких, как она, в каждом Поколении называли на «Одиннадцати» «последним всплеском». И, к сожалению, в массе своей они были не нужны ни командованию, ни остальным, «законным» гражданам ковчега. Люди, появившиеся на свет в последний год Поколения, должны были обладать поистине выдающимися талантами и способностями, чтобы пробиться в жизни.

Когда умерла мать, Мике исполнилось двенадцать. К счастью, Пустошь испытывала крепость их духа и тела едва ли не ежедневно (уж раз в неделю — точно), поэтому к столь скромному возрасту юная девица Войцеховская уже неплохо умела за себя постоять. Правда, ей бы пришлось худо, если бы не повезло попасть «под крыло» к нескольким людям из «последнего всплеска» предыдущего, Пятого Поколения. Она взрослела и училась среди них и их детей, но провести всю жизнь так, как они, не хотела, поскольку готовила себя к другому будущему.

Пустошь была отнюдь не романтическим местом, и недаром туда попадали скорее по необходимости, чем по собственному желанию. На людей, оказывавшихся там, не распространялись социальные и гражданские гарантии «Одиннадцати», а медицинское обслуживание ограничивалось редкими наездами мобильных врачебных бригад, которые воспринимали визиты в Пустошь больше как наказание, чем как гражданский подвиг. Никаких чипов, никаких льгот, никакой защиты — руководство ковчега официально объявляло отступников несуществующими. Родить в Пустоши означало обречь своего ребенка на небытие. На это шли лишь те, кто считал прерывание беременности еще большим злом, чем невнятное существование с размытой перспективой умереть в любой момент времени, начиная от младенчества, когда малыш мог вовремя не получить медицинской помощи или прививок, и заканчивая каждой минутой жизни, когда человек мог быть вовлечен в местные разборки или передел сфер влияния, заразиться каким‑нибудь смертельным вирусом или просто стать жертвой собственной неосторожности.

Впрочем, у Микаэлы не было претензий к собственной матери. Если бы та не ушла в Пустошь, Войцеховская — младшая попросту не появилась бы на свет. Но для собственных детей, если когда‑нибудь она родит их, Мика хотела иного будущего. Официальный чип, благоустроенная квартира от государства, социальное пособие по безработице или помощь малоимущим молодым семьям, регистрация брака и тому подобные мелочи, которым в Городах не придавали большого значения, из Пустоши казались потрясающей роскошью. А выбраться оттуда можно было только одним способом…

Впервые Войцеховская услышала о «мертвецах» еще в шестилетнем возрасте, когда мать издали показывала ей праздничный фейерверк над Городом Два, неподалеку от которого они жили в Пустоши. Длинные и высокие всполохи красного, синего, зеленого, фиолетового, желтого цветов взметались в небо, чтобы оттуда рассыпаться тысячами ярких искр. Маленькая Микаэла завороженно наблюдала за фейерверком, до рези в глазах вглядываясь в далекие «звездочки». В искусственной ночи, не знающей истинных светил, они смотрелись настоящим чудом.

— Мама, почему они не делают это каждый день? — удивленно спросила она, когда все закончилось. — Огоньки и звездочки горят красиво — красиво!

— Так бывает только на праздник, милая, — мать, сидящая рядом на сыром песке, обняла дочку за плечи и улыбнулась. — Сегодня, видимо, последний вечер, а завтра — проводы очередных «мертвецов». В такие дни в Городе всегда бывает фейерверк.

— Похороны? — Микаэла была поражена: несмотря на юный возраст, она уже стала свидетельницей немалого числа смертей в Пустоши и часто бывала на траурных церемониях, заканчивавшихся, как правило, сожжением тел покойников, а вовсе не яркими разноцветными вспышками в ночном небе.

— Нет, ты не так поняла! — мама рассмеялась, гладя ее по волосам. — «Мертвецы» — не настоящие, а потенциальные покойники. Ну, как бы тебе это объяснить?..

И она рассказала маленькой дочке, что более двух веков назад, когда люди с «Одиннадцати» еще жили на умирающей Земле, ученые вычислили, что для достижения других планет со сходной структурой воды, земли и воздуха тяжеловесным массивным космическим ковчегам, по условиям полностью приближенным к родному миру, понадобится от двух до трех веков. Соответственно, их скорее всего можно будет достичь в течение Седьмого, Восьмого и Девятого Поколений (на каждое из них традиционно отводилось тридцать пять лет) людей, живущих на космических кораблях. Однако во Вселенной существует некоторое количество так называемых «блуждающих» планет, так что всегда есть вероятность встретить пригодную чуть раньше. Поэтому с самого начала на всех ковчегах (Мика знала, что их было двенадцать) имелась специальная летная группа, состоящая из наиболее отчаянных космопилотов и увлеченных ученых. Именно на их долю периодически выпадало исследование неизвестных планет, на которых специалисты космических кораблей подозревали хорошие условия для жизни.

«Мертвецами» на «Одиннадцати» их стали называть тогда, когда выяснилось, что практически всегда они обречены на гибель. Прозвище быстро прижилось. В течение многих Поколений из сотен уходящих в космос возвращались даже не единицы, а какие‑то ничтожные доли процентов. Как правило, высадив очередной десант из «мертвецов», ковчег несколько недель дрейфовал поблизости, оставаясь доступным для связи и возвращения людей. Но чаще всего дружелюбие попадавшихся планет оказывалось сильно преувеличено. «Мертвецов», вернувшихся на борт «Одиннадцати», мог бы с легкостью пересчитать даже ребенок, не знающий числовых значений больше количества пальцев на собственных руках.

— Но почему люди хотят стать «мертвецами»? — удивилась маленькая Микаэла. — Разве им хочется погибнуть?

— Нет, дорогая, — ее мама устало смотрела в небо, где недавно отгремел фейерверк. — Но «мертвец» — это не только почти неизбежная гибель, но и большой почет, защита правительства, романтика для тех, кто искренне верит, что именно ему дано вписать свое имя в историю как первооткрывателя нового мира, а для многих — единственный шанс.

— Как это?

— Такие, как мы, могут выбраться из Пустоши и заполучить официальный чип, только если пройдут отбор в летное подразделение номер три — то есть в отряд «мертвецов», — вздохнув, пояснила мама. — Правительство заинтересовано в их работе, а желающих рисковать жизнью за других не так уж и много, потому им и их семьям предоставляются большие льготы. Став «мертвецом», человек знает, что он уйдет не просто так, а обеспечит своим, например, жене и детям безбедное существование. Когда они не возвращаются, семьи получают солидные пенсии, а память о погибшем хранится потом через несколько Поколений.

— Поэтому их провожают разноцветными огоньками? — полюбопытствовала девочка.

— И поэтому тоже, — женщина, ушедшая из Города в Пустошь ради ребенка, вздохнула. — Фейерверк — это как бы надежда на то, что они вернутся. Или на то, что им повезет. Надежда для всех нас, милая.

— Если «мертвецам» повезет, мы получим чипы? — тут же поинтересовалась «о важном» Мика, уже в нежном возрасте научившаяся разделять главное и второстепенное.

— Если на пути «Одиннадцати» встретится, наконец, полностью пригодная для жизни человечества планета, вся Пустошь перестанет быть отверженной, — мама смотрела серьезно и грустно. — Нас вычеркнули из жизни ковчега за то, что мы отказываемся принимать общие правила. Мы — угроза для тех, кто упорядоченно живет в Городах. Если в каком‑то Поколении родится больше детей, чем запланировано для развития «Одиннадцати», это означает, что кому‑то может не хватить пищи, воды или даже воздуха. Поэтому правительство так жестко контролирует людей и поэтому даже обычные граждане считают нас предателями. Мы отказались и не повиновались. Наше существование означает, что кому‑нибудь из них, из тех, кто с чипами, кому официально разрешено жить на «Одиннадцати», может чего‑то не хватить. Я их понимаю: никому не захочется ради чужого ребенка рисковать жизнью, счастьем и достатком собственного. Но если «мертвецы» найдут подходящую планету, то из «Одиннадцати» туда переселят всех, и мы станем равны. Мы перестанем быть угрозой того, что ковчегу чего‑то не хватит. В новом мире наличие или отсутствие чипа станет неважным…

Малышка Мика тогда не понимала большую часть того, что говорила мать. Как это может вдруг оказаться, чтобы «наличие или отсутствие чипа было неважным»?! Ведь эта маленькая штучка в запястье — счастливый билет в безбедное будущее в настоящем Городе!.. Но Войцеховская — старшая вообще рассказывала это, казалось, скорее для самой себя, нежели для дочери. Микаэла запомнила и вечер, и разговор и особенно часто вспоминала их, когда матери уже не стало.

Так случалось с каждым фейерверком: Пустошь замирала, боясь собственной надежды. «Мертвецы» были единственным связующим звеном между горожанами, живущими по строгим законам «Одиннадцати», и обитателями «заокраинных земель», официально вычеркнутыми из жизни огромного космического ковчега, теми, кого не существует. На космопилотов из третьего подразделения надеялись все, хотя многие в Пустоши и не признавались в том, что мечтают однажды стать такими же, как остальные, видят во сне собственное признание и вожделенный чип, на котором записаны все их данные, начиная от имени, фамилии и даты рождения.

Микаэла не скрывала, что хочет будущего для своих детей, поэтому вскоре после смерти матери решила: она станет «мертвецом». Плевать на то, что, скорее всего, ей не придется прожить и Поколения. Главное — она получит чип, она переберется в Город, она сможет выбрать мужа и в любое время родить детей, которые после ее смерти останутся обеспеченными правительственными гарантиями, или оставить на хранение свой генетический материал. Несмотря на показную независимость обитателей Пустоши, тем же самым грезили многие, если не все.

Мобильные врачебные бригады, периодически выезжавшие за окраины Городов, были призваны не столько оказывать медицинскую помощь заболевшим «несуществующим» людям, сколько сдерживать эпидемии, если угроза таковых появится. Порой доктора действовали весьма жесткими методами — впрочем, о них не сожалели даже сами жители Пустоши: своя рубашка ближе к телу, и даже если заболевший чем‑то страшным сосед неожиданно скончается прямо на врачебной койке, это лучше, чем если бы, заразившись, там оказался ты сам. Кроме того, медики также должны были осматривать молодое поколение, если там отыщутся желающие поступить на правительственную службу.

Желающих находилось немало, за шанс пытались уцепиться почти все. Пусть практически гарантированная отсроченная смерть, но до нее несколько лет жизни в хороших условиях, возможность обзавестись семьей и оставить о себе хоть какую‑то память. Тех, кого доктора признавали годными, специальным транспортом перевозили в Город Два, где располагалась основная база «мертвецов» — Центр летной подготовки — и начинали тренировки. В процессе их могло выясниться, что тот или иной курсант не справляется с нагрузкой или негоден к службе — таких высылали назад, в Пустошь. Однако, вырвавшись из рядов отверженных, любой человек готов был зубами и когтями держаться за возможность стать «мертвецом».

Микаэла в свое время прошла нужную проверку, выдержала многочисленные тренировки и не сломалась. Девиц в летном подразделении номер три не выгоняли, но и не слишком жаловали. Можешь работать на равных с мужчинами — пожалуйста, добьешься звания «мертвеца» и уникального шанса сложить голову где‑то на просторах необъятной галактики. Тебе также полагается фейерверк на прощание, личная благодарность правительства и рукопожатие командора, а напоследок — почетное пособие семье, чтобы о тебе помнили. Не можешь работать — никаких скидок на «слабый» пол не получишь, тех, кто не справляется, кормить за государственный счет не собираются, убирайся, откуда явилась.

Войцеховская работать могла. Точнее, она явственно понимала, что сдохнуть на тренировочной площадке или в космосе куда лучше, чем сдохнуть в Пустоши, — по крайней мере, в первом случае твой прах хотя бы сожгут за государственный счет, а во втором — ты перед смертью увидишь звезды. Поэтому она работала. Не только наравне с мужчинами, но и порой превосходя их. Держалась за свой шанс зубами и когтями, чтобы обмануть судьбу, обхитрить ее, вытребовать для себя то, чего была невольно лишена при рождении. И она стала «мертвецом», вырвалась из круга пустошников.

Тот день, когда ей вживили чип, Микаэла, должно быть, не забудет никогда. «Вашу левую руку, пожалуйста!» — и едва заметный укол в запястье. С тех пор вся ее жизнь была записана на простом электронном устройстве, доступном любому портативному или стационарному считывателю. Она стала горожанкой, и правительство, наконец, официально признало, что на «Одиннадцати» существует человек по имени Микаэла Войцеховская — «последний всплеск» Шестого Поколения, а также выпускник и космопилот летного отделения номер три.

Она не любила фейерверки. Еще когда Мика была курсантом, она поняла, что яркие всполохи огня в искусственном небе означают, что кому‑то пришло время платить по счетам. И ее сердце каждый раз сжималось при мысли, что однажды и ей придется распрощаться с «Одиннадцатью». Микаэла не считала себя трусихой, просто хотела жить. Ей не нравилась мысль о том, чтобы сгинуть где‑нибудь на далекой незнакомой планете — даже если это будет проделано во благо всего населения «Одиннадцати». Однако сделка есть сделка: захотела хорошей жизни подальше от Пустоши — делай следующий шаг, не задерживая тех, кто уже дышит в спину!

Однажды пришел и ее черед. К тому времени не нашлось ни подходящего парня для брака, ни времени завести детей, зато настал час прощания с ковчегом. Микаэла Войцеховская — прекрасно обученный боец, владевший несколькими видами оружия (в том числе и огнестрельного, категорически запрещенного на ковчеге и выдаваемого лишь межпланетным экспедициям), и космопилот, способный управлять небольшим подвижным кораблем, — одной из многих стояла на постаменте перед командованием и лично командором «Одиннадцати». Накануне был фейерверк, но Микаэла его не запомнила. Тем утром глава правительства и командор «Одиннадцати» Стефан Кройчет — высокий широкоплечий мужчина, выглядевший моложе своих сорока лет, несмотря на нити седины в волосах, — приветствовал экспедицию, отправляющуюся на планету с условным названием Дельта-127.

Мика не запомнила слов прощальной речи, потому что практически не слышала ее. В голове крутилась только одна мысль: ну вот, все и кончилось. Любимая и единственная дочь Марианны Войцеховской прожила отведенные ей двадцать четыре года, отсрочка от смерти исчерпана. Еще несколько минут — и они погрузятся в небольшие корабли и вылетят в космос. «Одиннадцать» будет ждать их ровно двадцать пять дней, а затем, если никто не прилетит и не свяжется с командованием, отправится дальше. Ну что ж, если вдуматься, «Дельта-127» — не слишком поэтичное, зато вполне подходящее название для братской могилы.

Когда командор Кройчет пошел вдоль строя, чтобы пожать руку каждому из экспедиции (эта традиция была заложена еще первым командующим «Одиннадцати» — Джеймсом Фоксом — и никогда не нарушалась), Мика в отчаянии поняла, что у нее вспотели ладони. Ей не хотелось в последние мгновения на ковчеге выглядеть трусливой девицей, которую напрасно взяли в «мертвецы», и она явственно представила себе брезгливую гримасу, которая должна была исказить красивое лицо командора при прикосновении к ее влажной руке. Она украдкой потерла ладони о штаны из сверхпрочной искусственной ткани и бросила взгляд в сторону: не заметил ли кто?

Этому взгляду они с командором оба оказались обязаны своими жизнями. И еще, пожалуй, тому, что Микаэла, выросшая в Пустоши, с легкостью отличала блеск клинка от любых других отблесков. Она увидела сверкнувший нож еще до броска, до того, как его заметили остальные. Кричать было поздно, сотрудники службы безопасности, традиционно присутствовавшие на церемонии, находились довольно далеко от командора Кройчета. Никто не ожидал ничего плохого, когда космопилот летного отделения номер три Войцеховская, резко нарушив строй, буквально швырнула себя вперед, вытягивая левую руку ладонью в сторону лезвия летящего ножа.

Дружный вздох, прокатившийся по рядам членов экспедиции и прочих присутствующих, для нее оказался заглушенным острой болью — когда твою ладонь насквозь пронзает тяжелый метательный нож, тебе как‑то не до восторга или испуга окружающих. Окровавленная рука Микаэлы оказалась рядом с воротником командорского кителя — тот, кто бросил клинок, метил Кройчету в горло и непременно попал бы, если бы не неожиданное препятствие. Загомонившая и испуганная толпа курсантов тут же вытолкнула парня, швырнувшего нож, и служба безопасности моментально окружила побледневшего любителя холодного оружия. Впрочем, самой Войцеховской в тот момент было не до того, чтобы интересоваться мотивами неизвестного глупца, вздумавшего совершить покушение на командора «Одиннадцати». Она встретилась глазами со Стефаном Кройчетом и тут же забыла о боли в пробитой ладони, из которой по — прежнему торчала рукоять ножа.

— Имя? — кратко бросил он.

— Микаэла Войцеховская, космопилот, — так же по — военному строго отрекомендовалась девушка.

— Майор, — командор повернулся к координатору группы с «Одиннадцати», — у вас есть кем заменить космопилота Войцеховскую?

— Так точно! — отрапортовал тот и, обведя взглядом стоящих навытяжку «мертвецов», изначально не попавших в состав экспедиции, рявкнул: — Норте, шаг вперед!

Леннокс Норте с загоревшимися от радости глазами моментально оказался впереди строя. Парнишка на полгода младше Микаэлы был одним из немногих романтиков, искренне надеявшихся, что именно им доведется привести «Одиннадцать» к новому миру. Он по — настоящему обиделся, когда его имени не оказалось в списке очередной экспедиции. Майор сделал правильный выбор: такие неожиданные назначения в действующий состав группы смертников перенести под силу только тем, кто действительно хочет рискнуть своей жизнью ради общего блага. Ленни, с которым Микаэла тренировалась вместе, подходил для этого как нельзя лучше.

— Норте, будете пилотировать челнок вместо Войцеховской, — ровным тоном приказал координатор. — До отлета даю вам двадцать минут на инструктаж.

— Есть! — дождавшись ответного кивка, Леннокс бегом помчался в комнату инструкторов.

— Войцеховская — в медпункт, — все так же спокойно распорядился майор.

— Есть! — Микаэла ухитрилась сохранить бесстрастное выражение лица, хотя ощущение крови, ручьем стекающей по ладони, этому никак не способствовало.

Она шла в медпункт и старалась хоть как‑то удержать рвущуюся из груди радость. Норте заменил ее на борту небольшого космического челнока, и отлет почти не задержали. А из руки Микаэлы в медпункте вынули нож и сделали перевязку. «Везучая!» — вздохнул кто‑то из приписанных к Центру летной подготовки докторов в спину Войцеховской. Никто не переспросил и не удивился: всем действительно было очевидно, что девушке — космопилоту сказочно повезло…

Тем вечером она впервые в жизни напилась — да так крепко, что с трудом проснулась на следующее утро. Карьера «мертвеца» неожиданно подарила ей отсрочку. До очередной экспедиции пройдет не меньше года, так что у Микаэлы появится возможность и найти себе мужчину, и родить ребенка. А может, перерыв между «потенциально пригодными» планетами выдастся и подольше, и девочка из Пустоши получит еще несколько лет спокойной и счастливой жизни. Неожиданная улыбка судьбы, повернувшейся лицом к «везучему» космопилоту…

Следующим утром ее разбудил настойчивый стук в дверь. К счастью, Микаэла не любила ругаться через перегородку, поэтому подошла открыть, чтобы в лицо сказать обнаглевшему раннему посетителю все, что она о нем думает. Но слова замерли у нее на губах, когда в визитере она узнала одного из людей, с которыми накануне выходил на мостик командор Кройчет. Несмотря на то, что одета девушка была совсем не по уставу, она автоматически вытянулась по стойке «смирно», пряча за спиной забинтованную левую руку.

— Космопилот Войцеховская? — спокойно — монотонным голосом поинтересовался посетитель. — Командор просит вас прибыть к нему не позже чем через час. Вас встретят на командном мостике. Всего наилучшего!

Он развернулся и ушел, оставив Мику судорожно глотать воздух, застыв от неожиданности. Командор Кройчет пожелал видеть «мертвеца» Войцеховскую — невиданное дело, даже если учитывать, что вчера она спасла ему жизнь! Как правило, служба безопасности ревностно относилась к своим обязанностям и не приветствовала посторонних в командорской каюте или на мостике. Торопливо доставая из шкафчика парадный китель, Микаэла с некоторой опаской размышляла о том, что от нее еще могло понадобиться Стефану Кройчету.

— Добрый день, госпожа космопилот, — приветствовал ее командор, лично открыв дверь своей каюты, когда провожатый, встретивший девушку на мостике, нажал на клавишу настенного коммуникатора. — Пожалуйста, проходите и присаживайтесь за стол. Вероятно, вы еще не завтракали? Густав, вы можете идти!

С ума сойти можно! Ее провожатый явно из высшего командного состава «Одиннадцати» удалился с легким поклоном, а Микаэла с трудом удержалась от порыва ущипнуть себя пальцами здоровой руки, чтобы убедиться, что все это не продолжение сна. Сервированный на двоих стол ясно демонстрировал, что командор пригласил ее на завтрак. Это что, такой способ наградить за хорошую службу и вчерашнее спасение? Но на «Одиннадцати» все прекрасно знали, что командор Кройчет не так прост, как старается показаться. И вряд ли он поднял «мертвеца» с постели только ради того, чтобы накормить в качестве благодарности. Осторожно присев на краешек стула, Микаэла одернула китель и выжидающе посмотрела на высокого усталого мужчину, остановившегося рядом с ней.

— Вы ведь из пустошников? — без обиняков поинтересовался Кройчет.

— Так точно, сэр, — Мика почувствовала, как во рту пересохло.

Можно подумать, он не знает! Командор «Одиннадцати» избирался комсоставом пожизненно или пока сам не пожелает уйти в отставку и обладал гораздо большей властью, нежели какие‑нибудь земные президенты, премьер — министры, цари, короли, императоры и фараоны прошлого, вместе взятые. Фактически он самый могущественный человек на ковчеге и способен с легкостью выяснить все подробности жизни любого гражданина, отмеченного чипом. Кроме того, о проницательности Стефана Кройчета ходили легенды. Микаэла тут же заподозрила, что все ее вчерашние волнения были хорошо видны командору. Неужели он решил, что космопилоту Войцеховской вздумалось специально подставиться под летящий нож, чтобы не отправляться на освоение планеты Дельта-127? От волнения снова вспотела ладонь правой руки, и Мика с трудом удержалась от порыва еще раз потереть ее о форменные брюки.

— Значит, вы вряд ли принадлежите к так называемым «идейным мертвецам», — резюмировал командор, присаживаясь напротив и разворачивая на коленях белоснежную салфетку. — Угощайтесь, госпожа Войцеховская.

— Вы правы, я не из «идейных», — с тем же успехом он мог предложить ей пожевать ковер, попрыгать или побиться головой о стену — нервничающая Микаэла в этот момент все равно не почувствовала бы вкуса самой изысканной пищи, — но готова вылететь по вашему приказу в любой момент. Если вы думаете, что…

— Я думаю, что немного натурального салата из моей личной теплицы — наиболее полезное утреннее кушанье, — перебил ее Стефан Кройчет. — Нам удалось сохранить множество земных растений, и моя жена с удовольствием их выращивает. Прошу вас, угощайтесь. И не надо считать, будто я пригласил вас для какой‑то проверки, Микаэла.

Ха, а для чего же тогда? Войцеховская едва не передернула плечами, но вовремя мысленно шикнула сама на себя и принялась ковырять вилкой упомянутый салат на собственной тарелке с такой осторожностью, словно он мог наброситься на нее в ответ и зверски искусать. Больше всего она боялась, что кто‑нибудь проницательный однажды поймет: Микаэла стала «мертвецом» только для того, чтобы вырваться из Пустоши, а вовсе не затем, чтобы принести пользу «Одиннадцати». Истории, когда уже очипованные «мертвецы» возвращались в свою клоаку, были крайне редки, но несколько раз такое все же случилось.

— Хотя да, именно для проверки, — признался командор, откладывая вилку и с жалостью глядя на зеленые листья в тарелке Микаэлы. — Вижу, вы не склонны беседовать за трапезой, поэтому предлагаю поговорить до завтрака, а затем спокойно поесть. Не возражаете?

— Никак нет, сэр, — на душе у девушки стало тоскливо.

Ну, вот и кончилась твоя сказка, девочка из Пустоши. Сейчас тебя обвинят в намеренном уклонении от службы, напоследок сытно накормят (надо же отблагодарить за то, что вчерашний кинжал не вонзился в горло командору!) и отправят удалять чип, а потом проваливай туда, откуда явилась. Сиди в своей Пустоши и не высовывайся, трусливая дура!..

— Два дня назад один из моих заместителей и лидер службы безопасности Израэль Вайс попросил отставки, — начало разговора оказалось совершенно не таким, как ожидала Микаэла, а Стефан Кройчет только усмехнулся в ответ на ее недоуменный взгляд. — Его можно понять: он относится еще к Пятому Поколению и бессменно руководит службой более тридцати лет. Работа у нас адская, а выходных почти не бывает, так что он и так продержался дольше, чем кто‑либо мог рассчитывать. Наверное, не стоит вам объяснять, что наша служба далеко не так радужна, как кажется со стороны. Я полагаю, что «мертвецы» прекрасно осведомлены о тонкостях работы на руководство ковчега.

Командор несколько секунд помолчал, как бы подчеркивая рабочие сложности высшего состава правительства «Одиннадцати». Микаэла боялась лишний раз вздохнуть, ожидая, когда же собеседник приблизится к сути дела.

— В самой службе безопасности сложно подобрать преемника ее руководителю, — продолжил, наконец, Кройчет. — Большинство людей там более или менее на своих местах, и возвышение любого в ущерб остальным может нарушить необходимый баланс, понимаете? Кроме того, вчерашний инцидент ясно продемонстрировал, что в работе охраны «Одиннадцати» имеются серьезные пробелы, а люди, как правило, сложно расстаются с многолетними привычками. Аналитики уже давно начали советовать мне взять на должность своего заместителя человека со стороны, который сможет посмотреть на службу безопасности свежим взглядом. Как ни странно, в этот раз я склонен с ними согласиться, хотя обычно эти милейшие люди несут такую чушь, что их хочется подвесить за языки на наружной обшивке ковчега.

Стефан Кройчет слегка улыбнулся, очевидно, пытаясь разрядить напряженность обстановки. Мол, если кто‑то не понял, это была шутка, а на самом деле правитель «Одиннадцати» — человек не только справедливый, но и гуманный. Мика нервно хихикнула и тут же покраснела, почувствовав себя полной дурой.

— Вчера после неприятного инцидента я затребовал ваше личное досье, — спокойно объявил командор. — Молодая женщина, родившаяся в Пустоши в последний год предыдущего Поколения, блестяще владеющая несколькими видами разрешенного оружия, освоившая также стрельбу и единоборства без оружия. Ваши наставники весьма высокого мнения о вас, госпожа Войцеховская. Кроме того, работавший с вашей группой психолог увидел в вас явственно выраженные зачатки лидерства и необходимого упорства для продвижения по карьерной лестнице. Вам, наверное, известно, что координатор планировал именно вас на замену командира экспедиции в случае экстренной необходимости? Что же до вашей быстрой реакции и находчивости, тут у меня и сомнений быть не может, учитывая вчерашний эпизод перед отлетом экспедиции. В общем, я полагаю, что вполне могу предложить вам место моего заместителя и лидера службы безопасности. Что скажете, Микаэла?

Не может быть, чтобы он это действительно предложил! Девушка приготовилась растянуть рот в улыбке, когда Стефан Кройчет рассмеется собственной шутке — достойному продолжению «аналитиков, подвешенных снаружи за языки». Но командор смотрел на Мику спокойно и серьезно — ему, очевидно, это предложение не казалось из ряда вон выходящим.

— Разумеется, это не та работа, которую можно было бы отнести к мечте любого гражданина «Одиннадцати», — Кройчет, похоже, по — своему истолковал ее затянувшееся молчание. — Но вы ведь только что подтвердили, что не из «идейных», стремящихся к звездам любой ценой. «Мертвецы» — лучшие люди ковчега, жертвующие собой ради других. Но, если вдруг окажется, что на борту «Одиннадцати» вы можете принести больше пользы, чем при исследовании новых миров, разве не логичней остаться здесь? Конечно, определенная романтика при этом теряется, однако…

Он уговаривает ее! Уговаривает, как девочку на поцелуй во время первого свидания! Дает возможность внутренне взвесить так называемые «за» и «против»! Микаэла почувствовала, как спина взмокла под парадным кителем. Ее не нужно было убеждать, когда на одной чаше весов лежала жизнь, а на другой — смерть!

— Я согласна, сэр, — ей удалось выговорить это с относительным спокойствием. — Буду рада, если мне удастся оказаться полезной.

— Надеюсь, вы справитесь, — резюмировал командор. — Если же нет, то вернетесь в летное отделение номер три ожидать следующей экспедиции.

Это походило на угрозу, однако Микаэле было все равно. В голове крутилось только одно: она остается в Городе Два! Ради этого, как раньше ради возможности стать «мертвецом» и получить чип, она готова была стать лучшей из лучших.

— Ну что ж, тогда будем считать, что мы договорились, — Стефан Кройчет удовлетворенно кивнул и снова взялся за вилку и нож. — Пожалуйста, угощайтесь. После завтрака Густав покажет вам капитанский мостик и каюты комсостава, в том числе и ваш кабинет. Жить вы сможете в любой части Города, где пожелаете, но обычно мои заместители предпочитают поселиться поближе — можно прямо в административной части, здесь вполне комфортабельное жилье. Оклад будете получать согласно стандартной сетке. И рекомендую вам в ближайшее время озаботиться тем, чтобы оставить свой генетический материал в Центре репродукции. Повторюсь: работа у нас не из приятных, порой ее даже можно назвать опасной, так что лучше перестраховаться…

Микаэла, легко управляясь одной рукой, с удовольствием ела удивительно вкусный листовой салат (изрядно потрепанный ее нервной вилкой, но ничуть от этого не испортившийся) с маленькими помидорками и мягким сыром, сбрызнутый какой‑то острой заправкой. После того как она осознала, что никто не собирается забирать у нее чип и высылать в Пустошь, аппетит к ней вернулся. Вообще все происходящее больше всего походило на чудесный сон, и больше всего Мика боялась проснуться. Командор продолжал рассказывать о тонкостях работы, постепенно посвящая Войцеховскую в вопросы функционирования службы безопасности «Одиннадцати»…

Первое время было трудно. Почти невозможно, но для человека, выросшего в Пустоши, не существует ничего невозможного. А для того, кто выбрался оттуда и не желал возвращения или смерти, — тем более. Ей было всего двадцать четыре, и у Микаэлы был лишь тренировочный опыт космопилота, и новоявленные подчиненные, многие из которых были старше девушки в два раза, а некоторые — и вовсе на поколение, с трудом принимали новое начальство, хотя бывший лидер службы безопасности — Израэль Вайс — лично представил ее своим людям и объявил о том, что признает Войцеховскую полноценной преемницей.

Этот неприметный пожилой человечек с обширной лысиной, улыбчивым лицом и проницательными глазами сначала и сам отнесся к девушке без особой приязни. Его прозвище «Старый Лис» было известно всем на «Одиннадцати», причем получил он его задолго до того, как возраст стал позволять называть Вайса старым. Микаэле пришлось потрудиться, прежде чем Израэль по — настоящему признал ее «своей» и отрекомендовал сомневающимся подчиненным. Он же помог ей и войти в курс большинства дел службы безопасности.

Ей пришлось с первых же дней продемонстрировать наиболее жесткие черты своего характера. Подчиненные, в связке с которыми ей предстояло работать, то и дело проверяли Войцеховскую «на прочность», и, хотя первоначально она хотела прослыть скорее либеральным, чем суровым руководителем, жизнь быстро заставила пересмотреть эти планы. Не прошло и года, как к Микаэле прочно прикрепилась кличка «Железная Микки». Зато, испытав новую начальницу и убедившись, что с ней шутки плохи, люди стали ей подчиняться, а через некоторое время — и признавать в ней настоящего лидера.

Главным козырем Микаэлы стала почти фанатичная приверженность порядку. Она не только устанавливала законы, но и строго следила за их соблюдением, жестко пресекая малейшие попытки выйти за рамки установленных правил. Войцеховская работала на износ и гордилась тем, что никогда не требует от своих людей большего, нежели от самой себя. Ей привыкли не просто подчиняться — доверять: знали, что Микаэла своих не бросит, не подставит, прикроет при необходимости даже перед суровым командором. Служба безопасности заработала по — новому, и Стефан Кройчет был настолько ею доволен, что не вмешивался в функционирование ведомства Войцеховской.

Вот так она и стала одной из легенд «Одиннадцати»: девушка, выросшая в Пустоши, ставшая «мертвецом», но избежавшая верной гибели в очередной бесплодной экспедиции, спасшая жизнь командору и в двадцать четыре года вставшая во главе одной из самых серьезных служб ковчега. Микаэла Войцеховская в полной мере использовала выпавший ей шанс. Десять лет спустя она входила в десятку наиболее могущественных людей «Одиннадцати» и считалась не только одним из заместителей, но и доверенным лицом командора. Никто и не подозревал, насколько все это было ею выстрадано, но она все же считала, что результат стоил затраченных на него усилий.

Их выпуск летного отделения номер три вообще оказбылался богатым на легенды. Леннокс Норте, заменивший Войцеховскую на борту одного из челноков, стал одним из немногих «мертвецов — возвращенцев». Он оказался единственным уцелевшим человеком в экспедиции. Вернулся через двадцать два дня после отправления на Дельту-127 абсолютно седым. Планета оказалась не столь гостеприимна, как рассчитали ученые, дистанционно проанализировав почву, воду и воздух. Экспедиция даже не добралась до поверхности — во время входа в атмосферу корабли были атакованы неизвестной формой жизни в виде огненных шаров. Поскольку произошло это не сразу, то суда оказались достаточно далеко в атмосфере и вынуждены были принять навязанный бой. Последним приказом руководителя экспедиции стало отступление. Но из всех челноков — космолетов, рванувших прочь от Дельты-127, выйти из атмосферы удалось только одному — подбитому кораблю, который пилотировал Ленни. Больше не спасся никто: ни транспортники с учеными на бортах, ни грузовики с аппаратурой для исследований, ни остальные суда сопровождения.

Леннокса встречали как героя. А он, когда вскоре после возвращения встретился с Микаэлой, сказал, что не чувствует ничего. Когда летел туда, было радостное возбуждение. Когда вошли в атмосферу Дельты-127 и вокруг стали разрываться огненные шары — страх. Когда еле полз на подбитом космолете с единственным оставшимся двигателем — усталость. А когда оказался снова на борту «Одиннадцати», не осталось ничего. «Космос выпил меня, Мика, — проговорил за двадцать два дня поседевший и повзрослевший двадцатичетырехлетний мальчишка, вчерашний „мертвец“, после возвращения обреченный на пожизненный почет и спокойствие. — Выпил до дна и ничего не оставил. Раньше я мечтал о звездах и надеялся однажды найти нам новый дом. А теперь… Ты не представляешь, как я все это ненавижу!..»

Да, этой живой легенде «Одиннадцати» пришлось гораздо хуже, чем Войцеховской, но их имена часто вспоминали вместе. Она стала для людей символом надежды на то, что можно стать «мертвецом» и не уйти. Он — что можно уйти и вернуться. Мужчина и женщина, обманувшие смерть, двое живых «мертвецов», чьи имена знал каждый ребенок в десяти Городах «Одиннадцати», а возможно — и в отверженной Пустоши. Микаэла не желала такой славы, но она была много лучше посмертного почета, если бы ей пришлось сложить голову на Дельте-127 или любой другой планете в составе исследовательской экспедиции. Хотя у нее по — прежнему не нашлось времени или желания, чтобы найти себе достойного мужчину и родить от него детей — жизнь лидера службы безопасности принадлежала командору и «Одиннадцати», и молодая женщина плохо представляла себе мужчину, который с этим бы смирился, а еще хуже — что такой мужчина может показаться ей привлекательным…

— Привет, Микаэла!

— Привет, Густав, — обычно она первой приходила на командный мостик, но сегодня Виллер — старый знакомый, один из личных помощников командора — ее опередил.

Вот так одна оторванная застежка приводит к целой веренице воспоминаний, за которыми ты автоматически передвигаешься, стараясь наверстать упущенное время, но все равно приходишь позже, чем запланировала. Микаэла только надеялась, что ее лицо не хранит печати недовольства самой собой.

— Ты, как всегда, немного рано, — Густав тактично «не заметил» того, что обычно Войцеховская приходит с гораздо большим запасом времени.

— Не люблю заставлять себя ждать, — она сдержанно улыбнулась: Виллер не ходил у нее в любимчиках и сам относился к лидеру службы безопасности с прохладцей, однако на людях они держались тепло, как члены одной сплоченной команды. — Кого еще мы ждем?

— Всех, — кратко пояснил Густав. — У командования имеется большой повод для беспокойства. У мэров — серьезная возможность не только отчитаться, но и слететь с постов. У заместителей — шанс свалить бремя ответственности на ближнего. Самое время для созыва Большого Совета.

— Прекрасно, — Микаэла прошлась вдоль командного мостика.

Истинное «сердце» ковчега находилось ярусом ниже, где располагался Центр управления полетом. Там в огромном зале, разделенном на кабинеты, посменно работали космопилоты, навигаторы, ученые и прочие служащие, обеспечивавшие бесперебойное функционирование «Одиннадцати». Некоторые из них отвечали за передвижение ковчега, другие — за систему исследования встречающихся планет, третьи — за жизнь внутри огромного космического корабля, неторопливо плывущего по Вселенной. Искусственные день и ночь, почва и вода, привычная гравитация и работа заповедников с дикими зверями с Земли, производство продуктов пищи и промышленных товаров — все это зависело от людей, работавших в Центре управления.

А «кровеносной системой» «Одиннадцати» можно было считать Технический центр, расположенный в так называемой «мертвой» или «глухой» зоне. Несмотря на то, что его почти не охраняли, он считался самой надежно закрытой «точкой» ковчега — его «пакет безопасности» согласовывался и управлялся на самом высшем уровне, а электронные ключи принадлежали лично командору.

Мостик был скорее парадным залом, нежели кабинетом Стефана Кройчета. Возможно, кто‑то из предыдущих командующих и использовал его как постоянное место работы, но нынешний командор предпочитал бывать там, лишь когда созывал Большой Совет. Ну и, возможно, когда хотел полюбоваться на звезды — за огромным непробиваемым стеклом, к тому же защищенным снаружи корабля прочным постоянно действующим экраном, навстречу «Одиннадцати» неторопливо плыли мириады светил, далеких и близких. Мостик командора был одним из немногих мест, где можно было полюбоваться настоящей, а не искусственно воссозданной внутри ковчега Вселенной.

Пока Микаэла прогуливалась вдоль экрана, с удовольствием глядя на звезды, ставшие для нее безопасными, двери в зал то и дело открывались, впуская новых посетителей. Краем глаза она следила, как постепенно заполнялись кресла, расставленные полукругом напротив командорского. Несчастный случай в «ДиЭм» — если его можно так назвать — действительно стал поводом для всеобщего сбора. Все десять мэров, возглавлявших городские правительства, явились на командный мостик — из них Войцеховская лично знала только круглолицего Такеши Майно, руководителя Города Два. Помощники Кройчета уже были на местах, рассаживая прибывающих. Они, хоть и пытались это скрыть, чувствовали себя довольно неловко: Большой Совет собирался крайне редко — лишь на время выборов лидера ковчега и в экстренных случаях.

Заместители командора, составляющие так называемый Малый Совет, тоже торопливо входили и направлялись к своим обычным местам, лишь ненадолго задерживаясь, чтобы поприветствовать друг друга кивком или рукопожатием. Вот Нестор Изотов — лидер службы информации, отличающийся взрывным темпераментом и привычкой без повода кричать на подчиненных, однако при этом, несомненно, блестящий специалист, способный не только откуда угодно достать нужные сведения, но и кому угодно «запудрить мозги» любой самой неправдоподобной байкой. Рядом с ним темнокожий Натьен Аль — Коди — лидер службы снабжения, похожий на крупную черную кошку, тревожно оглядывающую окружающих, как будто он постоянно готов защищаться. Пола Ньюгелл — лидер Центра репродукции — и Дениз Орно — главный медик «Одиннадцати», — как пришли вместе, о чем‑то возбужденно переговариваясь, так и уселись рядом, не прерывая беседы в отсутствие командора. Шандар Керми — руководитель всех научных работ, лидер Исследовательского центра, склонив голову набок, что‑то высматривает в портативном коммуникаторе — впрочем, все давно привыкли, что он ни на минуту не прекращает трудиться, не отрываясь от своих драгоценных записей. Танаиси Мэй Сандерс — глава экологической службы, — как обычно, спокойна: ее темные глаза, похожие на два омута, бесстрастно обегают присутствующих, смуглые пальцы играют с распущенными длинными волосами — кажется, в память о предках, живших когда‑то на далекой Земле в американских прериях еще до прихода европейцев, эта женщина так выражает траурное отношение к происходящему. В следующем кресле расположился мрачный Габриэль Дольер — лидер Центра летной подготовки и тренингов, или, как его называют за глаза, «главный мертвец» «Одиннадцати»…

Личный чип Микаэлы послал ощутимое покалывание в запястье — запрограммированное напоминание о том, что до назначенной встречи с командором осталась одна минута. Войцеховская направилась к последнему свободному креслу между Полой и Натьеном и успела усесться поудобнее как раз за несколько мгновений до того, как двери в очередной раз открылись.

— Добрый день, дамы и господа! — Стефан Кройчет, командор «Одиннадцати», появился, как всегда, с точностью до секунды, не вслушиваясь в ответный гул нестройных приветствий, неторопливо прошел к своему месту и обвел присутствующих спокойным взглядом. — Приветствую Большой Совет! Думаю, не нужно объяснять, почему мы все сегодня находимся здесь, а не на своих обычных постах. Благодаря ви- и аудиотрансляторам вряд ли на «Одиннадцати» найдется хоть один человек, не знающий еще о трагедии, произошедшей в клубе «ДиЭм». И сегодня мы должны понять, что произошло, и решить, как действовать дальше…