Черепашья луна

Глава 4

В разгар дневной жары, когда стрекозы, чтобы не обжечь крылья, садятся на воду, самый скверный мальчишка в городке Верити пробирается по дренажной канаве вдоль подсобной дороги, которая идет от федерального шоссе до площадок для гольфа. Воды в канаве не было с самой зимы, на дне в ней только пыль и черные жабки. Каждый раз, когда канава проходит под перекрестком и нужно нырять в черный бетонный тоннель, сердце у мальчишки колотится, заглушая гул машин над головой. В горле у него комок размером с мячик для гольфа, так что ни охнуть, ни вздохнуть. Нос обгорел, спина и плечи покрылись волдырями. Девочка у него на руках снова уснула; голова ее прикрыта от солнца его футболкой, а ноги болтаются и колотят его по животу. Каждый раз, когда на подсобной дороге показывается автомобиль, мальчишка застывает на месте, но, похоже, никто его не замечает. Стекла во всех этих машинах подняты, кондиционеры включены на полную мощность. Они пролетают мимо, как ветер, вспугивая птиц в придорожной осоке, несутся так, что на расплавленном асфальте за ними не остается следов.

Мальчишка уже осознал, что ребенок — это проблема, потому что о ребенке нужно заботиться. Ребенок виснет у тебя на руках, хнычет, ждет, чтобы ты принес ему еды и воды. Обнимает тебя за шею, прижимаясь горячей щекой и засыпая в полной уверенности, что, когда проснется, все будет хорошо. Самый скверный мальчишка в городке Верити сел бы в дорожную пыль и заплакал, не будь он так обезвожен. Он сейчас весь как порох, и он крепкий мальчишка. Если бы кто-нибудь тронул его за плечо, он цапнул бы за руку, а уж потом кинулся бы прочь. Сейчас все, что когда-то было с ним, исчезло. Для него нет ни «раньше», ни «потом». Он помнит и знает только ослепительный свет солнца, спокойное, ровное дыхание ребенка и биение своего сердца.

Как волк, он идет назад, туда, где раз уже нашел пищу. Девочка проснется, увидит, что он для нее раздобыл, и начнет улыбаться и гукать; она разомкнет пальцы и отпустит его шею, пока будет есть. Они сядут в густой зеленой тени и напьются апельсиновым соком или холодным кофе, тем, что найдется в выброшенных стаканчиках, а потом набьют животы и будут сыты, а пальцы станут сладкими и липкими. Ему так хочется поскорее добраться до мусорного бака, верней, до его содержимого, что мальчишка пускается бегом, хотя бежать с ребенком на руках тяжело. Девочка крупная; на руках и на ногах у нее красные расчесы на месте комариных укусов. Грязная она жутко, но пахнет от нее чистотой. Дыхание у нее во сне легкое, веки трепещут, как будто она все видит с закрытыми глазами.

Дренажная канава заканчивается, видно пирожковую под вывеской «Счастливый удар», и мальчишка без сил садится на землю в высокой траве. Просыпается девочка, и он расцепляет на шее ее пальцы и усаживает малышку рядом с собой. Однако едва он собирается встать, как она крепко хватает его ручонками за ногу и не отпускает. Парнишка выжидает, а когда она отворачивается, быстренько от нее отъезжает, но она ползет следом, не отстает. Она не желает, чтобы он ее оставлял. Выбора у него нет, и приходится с ней на руках идти через дорогу на виду у всех проезжающих машин. Он бегом бежит к площадке для мусора, усаживает ребенка на поребрик, а сам подползает к баку и встает, чтобы открыть крышку. Найдя первый огрызок пирожка, он стряхивает с него красных муравьев и, пригнувшись, возвращается к девочке. Та хватает огрызок обеими руками и принимается есть, причмокивая от жадности. Пока она занята пирожком, мальчишка пробирается к баку, где начинает обыскивать все подряд пластиковые стаканчики, срывая крышки, руки у него дрожат. Наконец он находит полстаканчика кофе, залпом выпивает, и это самый лучший кофе в его жизни, и пусть на ободке краснеют следы от губной помады.

Жара такая, что воздух потрескивает. Если не считать этого звука и шума время от времени проезжающих мимо машин, то вокруг стоит полная тишина. Птицы не такие дурные, чтобы летать в такое пекло, насекомые давно попрятались по своим норам, которых полно в здешней песчаной почве. Шеннон смотрит из кухни закусочной сквозь сетчатую дверь. Поверх футболки и шортов на ней розовый передник, длинные волосы собраны в конский хвост. После школы и по выходным она работает в «Счастливом ударе» на кассе, а сейчас доедает мороженое и думает о себе. Она думает, не наваждение ли мешает ей в последнее время жить своей жизнью. Как она мечтала вырваться из этого городишки, а теперь не может расстаться с лавандовым деревом, и сердце каждый раз разрывается на части, когда она уходит от него. Сегодня большую перемену пришлось просидеть в классе, потому что учитель математики заставил ее делать домашнее задание, и теперь внутри до того пусто, как будто она пропустила что-то самое важное. Не то чтобы она считала, будто дерево ее ждет, но у нее все равно такое чувство, будто она совершила предательство. Ей почти всерьез кажется, что дерево скучает, и печаль поселяется без нее среди ветвей, и птицы летят прочь.

Как она дальше будет жить, если ее никто не понимает? Мать до сих пор готовит ей обеды по всем правилам здорового питания и трогает лоб, проверяя, нет ли температуры. Бабушка подсовывает витамины группы В с железом, как будто витамины могут помочь. Она настолько привыкла скрывать свои чувства, что, увидев детей на мусорной площадке, не подает виду. Она продолжает жевать мороженое, стоя, как и стояла, прямо и держась за сетку одной рукой. Но в глубине души она мгновенно чувствует, что происходит что-то очень серьезное. Шеннон давно научилась действовать тихо, потому что это единственный способ жить своей жизнью в крохотном домике, с матерью, которая каждый чих принимает за пневмонию. Беззвучно Шеннон отходит от двери, достает из холодильника молоко и наливает полный стакан.

— О нет, — поддразнивает ее Мори, начищая противень. — Только не рассказывай мне, что ешь одну здоровую пищу. Ты же не такая, как твоя мать.

Именно так про себя и думает Шеннон и страдает оттого, что так думает. Она любит свою мать, она ее обожает, она просто не хочет быть на нее похожей.

— Нехватка кальция, — отвечает Шеннон.

Ухмыльнувшись, она хватает два шоколадных пончика, посыпанных сахарной пудрой, а потом возвращается к двери. На вид мальчишке лет тринадцать-четырнадцать, он высокий, тощий и грязный с ног до головы. Сестра у него совсем кроха; голова у нее прикрыта какой-то тряпкой, а руки в чем-то перепачканы. Шеннон толкает дверь ногой и выходит на заднее крыльцо. Так она делала дома, когда родители еще жили вместе, и там к ним на задний двор заглядывал олень; мальчишка замечает ее и убегает с ребенком на руках, когда ей до них остается всего несколько шагов. Тогда она оставляет пончики и молоко на ступеньках. Она о чем-то сосредоточенно думает — язык у нее прикушен, как всегда, когда она слишком задумывается, — и спиной, на цыпочках, медленно возвращается в кухню.

Мальчишка слышит стук закрывшейся двери. Он оглядывается, повернув голову точно тем же движением, как оглядывался среди высокой травы олень у них на заднем дворе, и замирает как вкопанный. Кроха, которая вцепилась в его джинсы, начинает тоненько подвывать. Ему видно через сетку Шеннон: видно розовый передник, видно профиль, когда она протягивает руку, останавливая раскачивающуюся дверь, чтобы та перестала скрипеть. Они смотрят друг на друга — она из-за двери, а он с дальнего края стоянки, где плавится асфальт и волны горячего воздуха трепещут, как крылья бабочки. В кухне шипят противни, брошенные в мойку с мыльной зеленоватой водой. В воздухе висит густой запах масла, и так жарко, что можно упасть в обморок. Шеннон облизывает губы. Когда-нибудь она будет жить там, где в октябре по утрам заморозки и небо оранжевого цвета. Но сейчас на улице тридцать семь градусов, и в такую погоду молоко может скиснуть за несколько минут. Поэтому Шеннон отходит от двери и идет за кассу. Через час, уверив мать, что не простудилась, а румянец у нее на щеках не от высокой температуры, а от жары, Шеннон возвращается в кухню. Она выглядывает на крыльцо и видит, что стакан пустой, пончики съедены, а на ступеньках следы сахарной пудры, которые исчезнут сразу, как только стемнеет и еноты выберутся из леса.

На следующий день, когда сгущаются сумерки, в «Счастливом ударе» пусто, и только несколько мальчишек из старшей школы пьют пепси за стойкой и глазеют на Шеннон, которая пересчитывает долларовые бумажки в кассовом ящичке. Люси сидит в «мустанге» с выключенным кондиционером, потому что отбуксировавший его накануне Марти посоветовал сначала сменить радиатор. Через окно ей видно, как мальчишки дуют на бумажные обертки от соломин, гоняя их по прилавку, чтобы привлечь внимание Шеннон.

Люси сидит здесь, хотя прекрасно знает, что Кейту хватит ума не приходить сюда больше, а если он и придет, то при виде ее машины побежит в обратном направлении. Ей нисколько не легче на душе оттого, что она находится там, где его видели в последний раз; воздух стал оранжевым и мягким, но вид у пустынной парковки зловещий, асфальт похож на воду огромного, черного моря.

Люси выходит и идет в пирожковую, где устраивается у дальнего конца стойки.

— Сейчас я к вам подойду! — кричит ей из-за кассы Шеннон.

С того момента, как Кейт пропал, нервы у Люси будто обнажены, она остро чувствует такие вещи, о которых раньше не подозревала. Флуоресцентные лампы горят чересчур ярко, мелочь, брошенная на пластиковый прилавок, грохочет, отдаваясь звоном в ушах. Думает она о том, хорошо ли ей будет обнимать шею Джулиана Кэша и хорошо ли ему будет держать ее за талию. Может, она испугается, услышав стук его сердца? Может, струсит и убежит? Люси так старательно пытается о нем не думать, что не замечает, как из кухни появляется Джейни и начинает вытирать полки за стойкой.

— Вы берете что-нибудь, ребята? — спрашивает Джейни у мальчишек. — Или вы зашли посидеть под моим кондиционером?

Она работает с пяти утра и едва держится на ногах, но выглядит все равно потрясающе.

— Они только что заказали еще пепси, — отвечает за них Шеннон.

— Ну конечно, — говорит Джейни. — Значит, они пришли попить.

Потом она узнает Люси, которую ей два раза Китти показывала в супермаркете, и говорит дочери:

— Я сама ее обслужу. А ты давай заканчивай.

Джейни наливает две чашки кофе и идет с ними в дальний конец стойки.

— Это вы боитесь попугаев, — говорит Джейни, ставя перед Люси кофе.

— Я думала, это вы их боитесь, — говорит Люси.

— Нет, — говорит Джейни. — Я их раньше боялась. Теперь вы.

Джейни отходит к закрытым подносам, берет сладкий пирожок с джемом и приносит его Люси на белой фарфоровой тарелке.

— Вы такие любите, правда?

Люси удивленно кивает.

— Вы ведь знаете, как дразнят мою мать, — говорит Джейни. — Длинный Язык.

Мальчишки все подходят к кассе расплачиваться за пепси. Наверное, Шеннон самая красивая в классе, но мальчишки ее не интересуют; она просто выдает им сдачу, а когда они мрачно направляются к выходу, кричит матери:

— Мам, закрываемся.

— Иди вперед, подожди меня в машине, — отвечает Джейни и снова поворачивается к Люси. — Кто бы мог подумать, что у такой, как я, будет такая умная дочь? Вот и поди пойми.

Когда Джейни смеется, она запрокидывает голову. Люси видно три родинки: две слева на щеке и одну на шее возле плеча. Люси пытается представить себе Джейни с Джулианом, но безуспешно: трудно найти людей, которые подходили бы друг другу меньше, чем эти двое. Рассматривая Джейни, она начинает сомневаться в себе. Зачем только подстриглась так коротко, с ума, что ли, сошла. Тогда она думала, что по жаре так удобней, а совсем не о том, как будет выглядеть.

— Я слышала, у вас масса проблем с вашим мальчиком, — говорит Джейни.

— Попробую-ка угадать, — говорит Люси. — Вы говорили обо мне с Китти.

— Точно, — говорит Джейни.

— Как мило. — Сама не понимая почему, Люси вдруг чувствует себя как на ринге.

— Это, знаете ли, я увидела вашего мальчика, — говорит Джейни. — Вообще-то я его не виню, что он сбежал от всех своих неприятностей, хотя, по-моему, зря он взял девочку, правда? Да не волнуйтесь, я не рассказала матери про ребенка, так что она ничего не знает. Я сказала про нее только Джулиану.

Люси отодвигает чашку. Она чувствует, что краснеет.

— Вот оно что, — говорит Джейни.

Она улыбается, но улыбка ее напоминает кошачью — не знаешь, то ли есть она, то ли нет.

— Что вы этим хотите сказать? — спрашивает Люси.

— То, что и сказала, — кивает Джейни. — Когда-то я была на вашем месте. Теперь, значит, вы.

Люси убирает со стойки руки. Она чувствует, как на запястьях пульсируют жилки.

— Я не знаю, что вы подумали, но вы ошибаетесь.

— Надо же, — говорит Джейни. — Ничего я не ошибаюсь. Я думала, вы тут в обморок упадете, когда я назвала его имя. Мало кто поймет вас так, как я. — Люси в ответ хлопает глазами, и Джейни нетерпеливо встряхивает головой: — Я о том, как к нему тянет. Не устоять.

Джейни не уверена на сто процентов, что угадала, пока не видит реакцию Люси: та смотрит до того виновато, что можно подумать, будто это преступление. На минуту Джейни становится стыдно за то, что она поставила Люси в неловкое положение. Ревность незнакома Джейни, как-то не довелось ей ревновать. Да и Джулиан ей больше не нужен. Она просто вспомнила, что было раньше. До того вспомнила, что горло перехватывает.

— Знаете, что я думаю? — Люси встает, вытягивает из кармана джинсов доллар и бросает его на стойку. — Я думаю, вам с Китти лучше выбрать другой объект для бесед.

— Эй, я не хотела вас обидеть, — говорит Джейни.

— Неужели?

Люси идет к выходу, и ее всю трясет. На улице она останавливается и роется в сумочке в поисках ключа от машины. На самом деле ее задели не столько слова Джейни, сколько своя реакция; что-то в ней, значит, такое сидит, а она даже не знает что.

— Погодите минуточку, — зовет ее Джейни.

Она выходит из кафе и направляется к Люси, но та, с сумкой под мышкой, спешит к машине.

— Ладно, — говорит Джейни. — Бегите.

Тогда Люси останавливается и поворачивается к ней.

— Думаете, я вас боюсь? Думаете, мне есть дело до того, что вы скажете?

— Одного мужчины никогда не могут понять, — говорит Джейни. Она подходит к Люси. — На самом деле нам наплевать, как они выглядят. Они этого не понимают, ведь им-то не наплевать, но нас заводит совсем другое. Я знаю, что чувствуешь, когда Джулиан тебя хочет.

Люси наконец находит ключи и так их сжимает, что ключи врезаются в ладонь.

— Может, я ревную, — говорит Джейни. — Может, нужно было ехать за ним, когда он меня бросил. Но я стала слушать всех вокруг, а они все твердили, что я рехнулась, и я осталась.

Шеннон в «хонде» на другой стороне парковки жмет на клаксон.

— Надо же, я о ней забыла, — хмыкает Джейни. — Наверное, лучше бы мне помалкивать про Джулиана, а я разболталась. Тоже Длинный Язык.

Позже, когда солнце сядет, небо очистится, открыв Люси страхи, которых она раньше не знала. А пока что она стоит перед Джейни, чувствуя себя такой же беспомощной, как оранжевые цветки текомы[14].

— Хотите совет? — спрашивает Джейни.

— Нет, — говорит Люси.

Они смотрят друг на друга и смеются.

— Не насчет Джулиана, — говорит Джейни. — Тем более что я все делала не так.

Шеннон высовывается из окошка.

— Мам, — зовет она.

— Не гони лошадей, — откликается Джейни. — Сполосните волосы лимонным соком, — говорит она. — Некоторые не верят, но, когда у меня концы зеленели, мне помогало.

Когда Люси едет домой под коралловым небом, она дважды пропускает поворот. И тогда она решает — хватит кружить вокруг пирожковых в раздумьях о внезапно вспыхнувшей страсти, надо во что бы то ни стало сделать то, чего ни Пол Сэлли, ни городская полиция, быть может, не сумеют сделать. Ей необходимо узнать, кто такая Карен Райт и кто ее убил. Это единственный способ отвлечь внимание от Кейта. Если его схватят, не разобравшись, он погиб. Дело не в том, обвинят его или нет, а в том, как он будет жить дальше. Если Кейт убедит себя, что он презренный и жалкий, то никогда больше не вернется в нормальную жизнь: ложь из мелкой станет большой, как раскормленная рыбешка, мелкие кражи станут более крупными и более рискованными, нитка бисера превратится в петлю на шее.

И потому, вместо того чтобы идти к себе, Люси направляется в квартиру 1 «А», где живет комендант. Ей не нужно притворяться, будто она волнуется, говоря, что ей необходимо попасть в квартиру 8 «С». Это, конечно, все глупости, но Карен брала у нее блузку, которую она теперь хочет забрать. Комендант — человек за шестьдесят, перебравшийся сюда из Бронкса, — начинает ворчать, отвечает, что квартира опечатана. Люси упрашивает. Говорит, что купила эту блузку в «Мейсиз»[15], что никогда ей больше такой не найти, и в конце концов комендант поднимается с ней наверх, говорит, что у нее две минуты, и остается ждать в холле.

Очень глупо бояться пустой квартиры. Кондиционер выключен, в комнатах духота Кто-то вымыл пол в кухне, и в воздухе висит тяжелый запах моющих средств. Кухню Люси обходит и направляется в спальню. Включив свет, она на мгновение застывает, остолбенев. Люси видела такое покрывало на Западной Мейн-стрит в «Спальнях и ваннах» — огромные дикие розы на мятно-зеленом фоне. Если долго смотреть на эти розы, сердце рвется на части. Люси распахивает стенной шкаф и сдергивает с плечиков первую попавшуюся блузку. Очень жаль, но Карен Райт никогда в жизни ничего у нее не брала. Блузка из белого льна с перламутровыми пуговицами, но Люси на нее даже не смотрит. Она идет к тумбочке возле кровати — она знает, где обычно хранят самое важное. Открыв верхний ящик, Люси роется среди брошенных как попало сережек, таблеток от кашля и наконец находит то, что искала. Это фотография, на которой сняты Карен с дочерью: днем на пляже, где нормальная влажность и небо простерлось, как вечность. Смотреть на нее хуже даже, чем на дикие розы, поэтому Люси сует карточку в карман джинсов, а потом выходит из квартиры.

Немного позднее она достанет фотографию из кармана, прикрепит над умывальником в ванной. Потом возьмется за телефон и закажет билет на самолет, туда, куда не думала, что когда-нибудь вернется по своей воле, а потом будет изучать лицо Карен до тех пор, пока не запомнит его, как свое. А потом она достанет из холодильника лимон, разрежет на две половинки и сбрызнет волосы, но совсем не потому, что так ей посоветовала Джейни Басс.

Эрроу бежит вперед по кустам и терновникам, носом вниз, хвостом вверх. За последние три дня он отрыл всех дохлых кротов, всех морских чаек, всех оцепеневших от жары сверчков. Они с Джулианом всегда работают молча, в полной тишине, слышно только их дыхание да порой хруст ветки, попавшейся под ноги. Эрроу не отвлекается ни на что и ни на кого — ни на пролетевший над головой самолет, ни на игроков в гольф на лужайке.

Поводок у них сорок футов длиной, так что Эрроу почти свободен. Обыкновенная поисковая собака может не заметить тело в траве, если испанский мох уже оплел его своими усами, и запахи земли и свежей зелени заслонили запах человека, но для пса, который работает по ветру, чтобы учуять тело, достаточно, чтобы в воздухе оставалась хотя бы одна молекула. Поэтому, когда на берегу озерца, где погиб Чарльз Верити, пес останавливается, Джулиан тоже останавливается. Он слишком увлекся мыслями о своем брате. На руках у него кровавые ссадины, и если бы он не знал точно, что поцарапался, когда продирался через терновник, то мог бы и в самом деле поверить, будто это наглядное доказательство его вины. Нужно сосредоточиться и перестать думать о Бобби, иначе прозевает следы, которые они ищут, и вообще все испортит, потому что, видите ли, он испугался привидения.

Джулиан достает сигареты и ждет, пока Эрроу двинется дальше. Солнце уже почти садится, а Джулиан и не заметил, что день прошел. Еще немного, и проснутся ночные птицы. Джулиан ходит по кругу вокруг озерца следом за псом, и так наступает вечер. Над водой поднимаются тучи комаров, воздух становится тяжелым. Джулиану кажется, будто что-то коснулось его между лопаток, и он замирает. Все в точности так, как и говорят про такие вечера: души не могут подняться, потому что воздух слишком тяжелый. Джулиан ничуть не удивляется, что к нему прилепилась заблудшая душа, он и сам жив только по чистой случайности. Дважды он должен был умереть, но вот ведь живет. Эрроу правду знает, Джулиан видит это по его глазам. Он, Джулиан, мертвец, у которого по какой-то причине бьется сердце. Неважно, чего он заслуживает, но он жив, а другие нет.

То ли чужая душа, то ли тяжелый воздух, то ли еще что-то толкает его в спину. Пошатнувшись, Джулиан делает шаг туда, где стоит стеной сахарный тростник, а пес его вздрагивает и поднимает голову. Из груди у него вырывается глухое рычание, и он бросается в зеленую чащу. Джулиану сил не занимать, он способен в драке (неважно, насколько честной) одолеть противника, тяжелее его фунтов на пятьдесят, но он не может удержать пса. Пес тянет его сквозь заросли тростника и шиповника, даже когда Джулиан, не удержавшись на ногах, едет за ним на животе. Когда это наконец прекратилось, Джулиан полетел туда, куда ведет обвисший поводок. Там он видит расчищенный пятачок, где улегся, навострив уши, Эрроу. В темноте глаза у него сверкают, как черной ночью черные звезды. Перед ним между лапами лежит мягкая игрушка — белый кролик.

— Хороший мальчик, — говорит Джулиан.

Джулиан садится рядом и зажигает спичку, чтобы осмотреть место, где спали дети. Эрроу, поднявший голову, моргает от неожиданной вспышки света, а потом, решив, что пора, поднимается и приносит к ногам Джулиана белого кролика.

— Молодец, — говорит Джулиан, поднимает кролика и гладит пса по загривку.

Выбираются они той же дорогой, но уже в темноте. Эрроу бежит по следу детей вдоль дренажной канавы, пес торопится, и Джулиану приходится хорошенько смотреть под ноги, чтобы не споткнуться о сорняки. Перед входом в первую бетонную трубу Эрроу останавливается. Он поднимает голову к небу и лает, коротко и отрывисто, словно подает неизвестно кому сигнал SOS. Когда-то давно Джулиан Кэш, которому некуда было больше идти, тоже сюда приходил. Часто приходил с упаковкой пива, которое покупал в универсаме по совету одного из Платтов. Приходил подряд несколько месяцев после той аварии. Садился, прижавшись спиной к прохладной бетонной стенке, а в голову лезли мысли, слишком черные не только для мальчишки. Они и сейчас его не оставляют, и никогда он, наверное, не поймет, почему, черт возьми, человек не может жить в одиночестве. Глупо тянуться к кому-то, если ты — это ты и ничего с этим не поделать.

Джулиан подтягивает поводок, чтобы пес не бросился вдруг на детей. Бок о бок они входят в тоннель, где прячутся в пересохшей земле полевые мыши и ковыляют вдоль бетонной стенки голубые крабы. Дети спят, обнявшись. Будить их не хочется, хотя Джулиан сам не знает, по какой такой причине. Он смотрит, как они спят, а его страшный пес, которому ничего не стоит загрызть человека, опускает голову и тихонько скулит.

Мальчик во сне ерзает. Он никак не устроится. Он потерял голос, растерял всю свою храбрость, но, когда наконец Джулиан, наклонившись, трогает его за плечо, мальчишка не собирается сдаваться. Он вскакивает на четвереньки, задыхаясь и дрожа спросонок. Вслепую, на ощупь тянется к девочке, рукой натыкается на громадного пса, но его, в отличие от Джулиана, нисколько не удивляет, что этот пес, нашедший их в тоннеле, спокойно ложится рядом с ним, самым скверным мальчишкой в городке Верити, и отказывается подняться.

На прошлой неделе у Лилиан Джайлз срубили и вывезли три старые ивы. Она давно хотела это сделать, еще лет тридцать назад, потому что боялась, что какой-нибудь ее гость в конце концов споткнется об их узловатые корни. Рано или поздно кто-нибудь сломал бы себе ногу, потому она и приняла это решение и, надо сказать, довольна. На том месте, где стояли деревья, уже проклюнулась круглолистная мята.

У Лилиан всегда много бурых кроликов, которых она всех зовет Паршивцами, хотя там явно есть крольчихи, поскольку каждую весну у них родятся крольчата, Лилиан сажает их на ладонь и кормит латуком и подсолнечными семечками. Лилиан выходила столько детей, сколько никто другой, так что все социальные работники в городе обращаются к ней по имени. Не так давно один из ее бывших подопечных, который стал налоговым бухгалтером, купил ей спутниковую тарелку, так что в последнее время она, когда разболятся ноги, вытянет их на скамеечку, включит шоу Опры[16], и вроде как легче.

У Лилиан дар обращаться с детьми, и она всегда могла укачать за пару минут любого самого трудного младенца. Топор с длинной рукояткой, которым сердитые мальчишки рубили ей дрова, до сих пор висит в сарае. Ни разу она не пригласила на ужин ни одного из них, сколько бы дров он ей ни нарубил, только когда они становились добрыми и хорошими, а уж тогда она готовила сосиски с фасолью, а на десерт давала шоколадный кекс. В кладовке у нее хранятся две детские кроватки, две раскладушки и несколько больших плетеных корзин для белья, полных игрушек. Она забывает имя ведущего передачи, которую смотрит каждый день, зато помнит по именам каждого ребенка, кто провел в ее доме хотя бы день. И за все эти годы у нее среди них не было любимчиков, разве что один, по имени Джулиан Кэш, возможно, самый некрасивый и самый крикливый. Время у мисс Джайлз путается. Пеленки она меняла Джулиану будто вчера, а вот заехал он проверить, выкорчевали работники корни или нет, потому что решила она спилить ивы как раз из-за корней, будто бы давным-давно. Она понимает, что так ей только кажется, потому что кувшин, из которого она наливала лимонад Джулиану и работникам, все еще стоит в холодильнике. На ее лимонад жалуются все, она никогда не кладет туда сахар, но через некоторое время привыкают, а потом, когда вырастут, сами не могут пить магазинный, он слишком для них сладкий.

Когда-то давно у Лилиан была любовь с правнуком Чарльза Верити, но потом он уехал в Нью-Йорк, где женился на богатой девушке, а Лилиан осталась ни с чем. На ее счастье, то, что одному в тягость, другому в радость, и потому у нее появился Джулиан, а потом и другие дети. Она, может быть, глуховата, но это не преступление, к тому же звук мотора Джулиана она узнает, как только он сворачивает к дому. В этот раз Джулиан приезжает поздно, когда лягушки в кустах поют ту же майскую песню, что и всегда. Сон у Лилиан чуткий и всегда был чуткий. Она поднимается, надевает халат и идет к холодильнику в надежде, что еды хватит, чтобы его накормить, потому что, как она знает, сам он себе не готовит. Она идет к двери и смотрит сквозь сетку, как он выбирается из машины, и душа у нее радуется. Она приоткрывает ему дверь, а он наклоняется к ней и целует.

— Привез тебе мелочь, — говорит Джулиан.

— И сколько же этой мелочи?

Лилиан понимает, что речь не о покупке, не о спутниковой, например, тарелке или микроволновке.

— Около года, — говорит Джулиан. — Ты же знаешь, я не разбираюсь.

Лилиан выглядывает за дверь и видит Кейта, который спит в машине, привалившись к окошку.

— На вид старше.

— А второму двенадцать, — признается Джулиан.

— Нашел у дороги? — спрашивает Лилиан.

Джулиан хмыкает. Так она говорила всегда, когда в доме появлялся очередной ребенок. Просто, мол, вышла прогуляться и нашла его или ее у дороги. Однажды мисс Джайлз нашла младенца, такого крохотного и обезвоженного, что пришлось кормить его из пипетки, как иногда она кормила крольчат. Джулиан стоял в пижаме с ней рядом, возле кресла-качалки, и слушал, как она уговаривает младенца открыть свой розовый ротик. Тогда он верил, что мисс Джайлз умеет видеть, как сова, ночью, иначе как бы она находила всех этих детей у дороги. Став постарше, он не раз замечал, как уже посреди ночи подкатывал к их дому кто-нибудь из социальной службы. Иногда Джулиан прикладывал ухо к стене и слышал за ней в кухне женский плач. Однажды ночью он сквозь щелку увидел женщину, которая сидела в кресле мисс Джайлз и качалась вперед и назад, в руках у нее был ребенок, а лицо скрывали длинные волосы. Может быть, то была игра лунного света, а может, и правда лужица из слез серебрилась на линолеумном полу, а может, это было и вовсе неважно, только наутро исчезли и серебряные слезы, и женщина, зато в пустой комнате спал новый младенец.

Сегодня, стоя перед сетчатой дверью, Джулиан замечает, что мисс Джайлз стала меньше ростом. Она будто вся съежилась, а он и не замечал. По его расчетам, ей должно быть за семьдесят, но наверняка он не знает. Знает только, что, когда его отправили в другой штат, мисс Джайлз собрала ему чемодан и выдала дюжину завернутых в фольгу кексов на случай, если он проголодается в автобусе, а потом ушла в ванную и закрылась, чтобы он не слышал, как она плачет. Каждую неделю он получал от нее письмо на тонкой голубой бумаге. «Детка, — писала она, — тут кое-кто скучает по тебе так, что становится каждый день меньше на четверть дюйма, и сердце у нее болит за тебя».

— Давай-ка сюда свою мелочь, — говорит ему Лилиан Джайлз.

Она идет стелить постель в кроватке и на раскладушке, а Джулиан возвращается к машине. Эрроу мечется на заднем сиденье за металлической сеткой. В тоннеле Джулиану пришлось силой оттянуть его от мальчишки, а потом привязать к телефонному столбу, чтобы подойти к детям. А теперь, когда Джулиан открывает свою дверцу, Эрроу на него рычит.

— Господи, — шепчет Джулиан.

Он не ждет от Эрроу полного повиновения, но не хватало еще, чтобы пес не пускал его в собственную машину. Девочка спит на руках у Кейта и не просыпается, когда ее берет Джулиан. Она только слегка вздрагивает, когда он передает ее Лилиан.

— Ш-ш-ш, — успокаивает ребенка Лилиан.

Даже веки у крошки не дрогнули, когда Лилиан, погладив ее спутанные волосики, уносит девочку в дом.

Идя к машине, Джулиан думает о том, что совершает ошибку. Впрочем, он ее уже совершил. В тот момент, когда вместо того, чтобы ехать в участок, свернул на дорогу к мисс Джайлз. Та женщина из Нью-Йорка совсем заморочила ему голову, он все время думает о ней, против своей воли. Сейчас такой месяц, что нужно быть осторожным, даже через не могу. В довершение ко всему мальчишка вроде как онемел; каждый раз, когда он пытался что-то сказать Джулиану, из горла вырывался только хрип. Уснул он нечаянно, спящий и без рубашки он кажется меньше своих двенадцати лет.

Джулиан наклоняется к нему.

— Просыпайся, — говорит он.

Самый скверный мальчишка в городке Верити так и подпрыгивает на месте. Потом видит Джулиана, видит, что девочки нет, и в глазах у него появляется выражение, как у Эрроу, когда того загоняют в угол.

— Расслабься, — говорит Джулиан и похлопывает по металлической сетке, чтобы утихомирить Эрроу, который продолжает рычать.

Мальчишка сидит неподвижно, но мышцы у него все напряжены — на случай, если вдруг придется бежать.

— Что у тебя с горлом?

Мальчишка не отвечает, и Джулиан добавляет, пожав плечами:

— Может, оно и к лучшему. Не будешь вешать лапшу на уши.

Джулиан достает из бардачка пачку сигарет, вытряхивает одну, а потом протягивает еще одну мальчишке.

— Бери, — говорит он, когда мальчишка сидит, не шелохнувшись. — Я же тебе сказал. Мне лапшу не навешаешь.

Джулиан подносит ему огонек, мальчишка затягивается поглубже и тут же заходится сухим, безудержным кашлем. Он не может скрыть испуга, и потому Джулиан говорит с ним мягко, как будто сидит возле собачьей конуры, где лежит на земле цепь.

— Влип ты, парень, дальше некуда. Но я тебе вот что скажу. Я тебя сдавать не собираюсь.

Мальчишка прячет сигарету в кулак, глаза суживаются. Джулиан видит, что он правой рукой берется за ручку дверцы. Если мальчишка решит удрать, побежит он быстро.

— Тебе кто-нибудь говорил, что ты дурак? — спрашивает Джулиан. — Тебе не приходило в голову, что ты делаешь все, чтобы подвести себя под обвинение, включая обвинение в убийстве?

Он видит, как пальцы на ручке сжимаются.

— Беги, если хочешь, — говорит Джулиан. — Но в таком случае тот, кто убил твою соседку, тебя найдет и перережет глотку. В одном точно можешь быть уверен — я тебя убивать не собираюсь.

Мальчишка отпускает ручку и, сникнув, обнимает себя за плечи.

— О'кей, — говорит Джулиан. — Ты принял правильное решение. Только затуши сигарету, пока не прожег мне сиденье, и пошли в дом.

Мальчишку бьет дрожь, но губы у него упрямо поджаты. Джулиан пытается вспомнить, что он сам хотел доказать в этом возрасте. Тогда он выбирался из окна своей спальни и встречался с братом на том месте, где до прошлой недели стояли ивы. Они легко ориентировались без всякого фонаря, даже в безлунные ночи.

Мальчишка сует пальцы за проволоку, и Эрроу обнюхивает его руку.

— Оставь собаку в покое, — говорит Джулиан, выходя. — Это опасный пес.

Джулиан обходит машину, открывает дверцу мальчишке и ждет. Тот поднимает на него глаза, а потом выходит. Волосы у него сбоку слиплись, потому что он спал, привалившись к стеклу.

— Смотри под ноги, здесь полно коралловых змей, — говорит Джулиан на всякий случай, вдруг мальчишка все же решит сбежать.

Мальчишку трясет так, что зубы стучат, и Джулиан прикидывает, не дать ли ему свою рубашку. Они идут к двери, и Джулиан вдруг замечает, как обветшал дом; порог просел, листья на крыше не убраны. За сетчатой дверью стоит мисс Джайлз, придерживая на груди халат. И Джулиан думает, что в темноте, когда налетает ветер, мальчишка легко может решить, будто он привез их туда, где детей жарят в печке и едят.

— Только не говори, что ты испугался, — тихо произносит Джулиан, заметив, что парень колеблется.

Мальчишка бросает в его сторону взгляд, полный откровенной ненависти, и шагает вперед. Джулиан помнит, что он в двенадцать лет не любил, когда к нему подходили близко, и потому отстает на пару шагов. На крыльце он все же заходит вперед, открывает перед мальчишкой сетчатую дверь, видит, что в другой руке у мисс Джайлз топор на длинной рукоятке, и, чтобы не расхохотаться, прикусывает губу. Это проверка. Если мальчишке доверять нельзя, лучше выяснить это сразу. Она здоровается с мальчишкой, а тот едва не шарахается, испугавшись старухи в халате и смешных шлепанцах с мордами, которых она считает мулами.

— Если хочешь, чтобы я сварила тебе горячий шоколад, пойди наруби дров, — говорит Лилиан Джайлз.

Она протягивает ему топор, мальчишка вытаращивает глаза, и Джулиан видит, как напряглось его горло.

— Сразу за дверью на заднем дворе, — говорит Лилиан Джайлз.

Мальчишка берет топор и в этот момент замечает на полу грязного, в земле и шоколаде, плюшевого кролика, и тут до него доходит, что никуда он один не убежит. Мальчишка открывает рот, но не произносит ни звука.

— Он немой? — спрашивает Лилиан.

— Что-то с горлом, — говорит Джулиан. — Не знаю, может, ангина.

Мальчишка все так и смотрит на кролика, а пальцы его перебирают рукоять топора. Вид у него такой, будто он сидел в грязи по уши, а когда поворачивает голову, над ним взлетают несколько комаров.

— Я скажу твоей матери, что с тобой все в порядке, — говорит ему Джулиан. — А ты пойди и наруби дровишек да помалкивай, впрочем, это тебе как раз и не трудно теперь.

Мальчишка стоит не двигаясь, и мисс Джайлз тянет его к двери гостевой комнаты. Ждет немного, пока он, собравшись с духом, за ней пойдет, и открывает дверь, так что ему становится видно девочку, которая спит в кроватке, грязная и спокойная, посасывая большой палец.

— Теперь можешь идти во двор, — велит она мальчику.

Она никогда не боялась командовать беглецами, у которых в руках острый топор.

Мальчишке некуда деваться; без ребенка сбежать он не может, значит, придется делать, что велено. Собака в машине смотрит, как он идет к поленнице. Она тихонько воет, и от этого воя мальчишку начинает еще сильнее трясти. Ему холодно без рубашки в холодном свете луны, но он поднимает топор и начинает рубить дрова.

Этот звук слышно в кухне, где мисс Джайлз греет в ковшике молоко. Ей давным-давно не нужно топить дровяную печку — с тех пор, как один из ее приемышей открыл в Хартфорд-Бич хозяйственный магазин, но дрова иногда нужны.

— Ты устал, — говорит Лилиан, когда Джулиан закуривает сигарету, привалившись к печке. — Взгляд у тебя лягушачий.

Джулиан хмыкает и поворачивается уходить, но на пороге останавливается, оглянувшись.

— Ты уверена, что можно его тебе оставить? — спрашивает он, кивая на заднюю дверь.

— Детка, мне можно оставить еще десятерых таких, как он, — говорит Лилиан Джайлз.

Если бы Джулиан был другим, он бы сейчас ее обнял. Он всегда любил смотреть, как мисс Джайлз варит горячий шоколад; она помешивала его большой деревянной ложкой, медленными круговыми движениями, и вид у нее был такой, будто на это уходят все ее силы.

— У тебя есть пеленки и все такое? — спрашивает Джулиан, не решаясь переступить порог.

— Все у меня есть, — отвечает мисс Джайлз. — Катись.

Джулиан направляется к машине, и в этот момент в небе появляется четвертушка луны. Джулиан садится за руль и первым делом включает дворники, чтобы согнать комаров, облепивших ветровое стекло. Пес на заднем сиденье потягивается, стонет и начинает вылизывать разодранную в терновнике лапу. Слушая, как мальчишка рубит дрова, Джулиан вспоминает, что полено раскалывают в три удара. Но чтобы мисс Джайлз осталась довольна, дров нужно много. Мальчишка выдохнется вконец, плечи у него будут болеть, и руки будут болеть, волдыри на ладонях полопаются, так что сил ему хватит ровно на то, чтобы добраться до раскладушки, а там он уснет мертвым сном.