Чудесная чайная Эрлы

Глава 1 Невольное проклятие

Во всем королевстве нет города мрачнее, чем Ферробург.

Летом в Ферробурге душно и пыльно. Зимой сыро, снег черен от сажи. Весной хлюпает грязь, горожане шмыгают носами и хрипло костерят погоду.

Осень в город приходит рано. Дым из фабричных труб смешивается с туманом и затягивает улицы сизым маревом, а небо висит так низко, что вот-вот с чавканьем накроет мостовую, как сырое одеяло.

Но все же есть в Ферробурге волшебное место, где уютно круглый год. Горожане приходят сюда за тем, чего не найти в их бедных лачугах, в холодных цехах и пыльных мастерских.

Это место – моя «Чудесная чайная Эрлы». Я люблю свое заведение так нежно, как иной любит своего ребенка.

Здесь тепло и светло. В комнатах пахнет мятой, апельсинами и кардамоном. Поскрипывают вощеные полы, тикают ходики, механическая канарейка выводит трели, подражая звону фарфоровых чашек.

Дом и лавка на первом этаже – мой островок спокойствия, моя крепость, где можно спрятаться от невзгод.

И потому в первый день осени я смотрела в окно с умиротворением.

По карнизам стучал дождь. Небо затянула хмарь. Мокрые галки прыгали по террасе, дорожки блестели от влаги. Но непогода мне была нипочем; унылая картина за окном даже казалось красивой.

До открытия торгового зала оставалось полтора часа. Еще было время выпить первую чашку чая. Обычно я начинала день со смоляного Аури Драконис с нотками корицы и дыма.

Придвинула столик к окну. Выложила на блюдце имбирное печенье. Отмерила и насыпала в тонкую фарфоровую чашку ложку золотистого порошка. Обернула руку полотенцем и сняла с огня посвистывающий чайник. Но в недобрый миг вновь глянула в окно и застыла. Рука дрогнула, а кипяток пролился мимо чашки.

За низким палисадником возникла долговязая фигура местного богача Бельмора.

Грудь немедленно сдавил противный страх.

Между мной и Бельмором тлела давняя вражда. Этот старый сквалыга, удачливый делец и неудачливый адепт ферромагии, мечтал забрать мою лавку.

Бельмор владел всеми кухмистерскими в городе, заводиком собачьих кормов, фабрикой пищевых полуфабрикатов и булочной, где выпекали дешевый склизкий хлеб. Он поставлял готовые обеды рабочим на заводах и завтраки в школу. Поговаривали, что и завтраки, и обеды, и собачий корм делали из одного сырья – из отходов со скотобойни и вялых овощей. Местные доктора вслух ругали Бельмора, но втайне молились на него. Благодаря стряпне Бельмора у докторов не переводились пациенты с желудочным катаром, а в кошельке – монеты.

На предложение Бельмора продать чайную я ответила твердым отказом. Тогда Бельмор уговорил бургомистра поднять налог на недвижимость, рассчитывая, что я не потяну плату и сдамся. Он распространял о моей лавке лживые слухи, уверяя, что мои конфеты и печенье вредны для здоровья и заряжены гнилостной магией.

Поэтому появление Бельмора ранним утром у моего дома не сулило ничего хорошего.

Я отставила чайник и стала наблюдать, надеясь, что пронесет, и злобный старик уйдет восвояси.

Бельмор не спешил приблизиться к лавке. Он изучал деревце аметистовой вишни, что я высадила у забора этой весной. Саженец был привезен из далекого Альдора и куплен у странствующего торговца Фарахира на Полуночном рынке.

Свежие плоды аметистовой вишни горчат, но из сушеных делают удивительный чай. Дюжину отборных вишен заливают чуть остывшим кипятком, добавив бадьяна, корицы, гвоздики и меда. Через десять минут готов волшебный напиток цвета зрелого вина. Он бархатистый, кисловатый, терпкий и сладкий. Когда делаешь глоток, твое сердце начинает биться, как у влюбленного, а губы опаляет жар первого поцелуя.

Мне давно хотелось вырастить аметистовую вишню. Я назвала деревце Аурикой и возлагала на него большие надежды. Но с чего бы Бельмору ей интересоваться?!

Фабрикант нахмурился. Хищно протянул руку к саженцу. Перехватил пальцами тоненький ствол, покачал, примеряясь. А потом с силой выдернул деревце из земли и брезгливо отбросил его в сторону.

Удовлетворенно улыбнулся, вытащил из кармана клетчатый платок и вытер пальцы.

На смену моему страху мигом пришла ярость. В висках запульсировало, в груди стало горячо.

Я бросилась к двери. Как есть, в платье и домашних туфлях, сбежала по крыльцу и подлетела к дороге.

– Вы что вытворяете, господин Бельмор? – крикнула я гневно. – Что вы наделали?

Старик ни капли не смутился.

Он выпрямился передо мной, широко расставив длинные ноги, опершись обеими руками на лакированную трость.

Бэзил Бельмор высокий, сухой и крепкий, как вековой дуб. Лицо у него узкое, словно доска, глаза сидят близко у крючковатого носа. Потому и его взгляд на мир узок: Бельмор видит лишь то, что приносит прибыль.

Одет этим утром он был, как всегда, щеголем, – черный сюртук, жесткий белый галстук. Накрахмаленный воротник рубашки хрустел, как новенькая банкнота, на голове сидел высокий цилиндр. К лакированным сапогам Бельмора отчего-то не приставала уличная слякоть.

Он нахмурил мохнатые брови и скривил губы, да только его немая угроза меня не испугала.

– Как вам не стыдно! – укорила я его громко. – Так поступают только неразумные дети. Подобная шалость заслуживает хорошей хворостины!

– Это паршивое дерево торчало у дороги. Я навел порядок, – презрительно бросил Бельмор.

– Какое вы имеете право? Это общественная земля!

– Вот именно. Ты имеешь право сажать сорняки у дороги, а я имею право от них избавляться. Я собираюсь приобрести у муниципалитета этот участок и поставить на нем механический шкаф для продажи пива и пирожков, – Бельмор с силой стукнул тростью по земле. – Удобное местечко, и я распоряжусь им с толком, когда твоя лавка отойдет мне.

– Скорее свинья запоет, чем вы получите чайную!

Я сжала кулаки. Бельмор уже практически считал чайную своей! Задумал поставить перед ней уродливый шкаф-торговец с коптящей дымовой трубой и продавать кислое пиво и пирожки с тухлой начинкой.

Глава 2. Ни жив, ни мертв

Первыми вошли полицейские Боб и Роб. Оба молодые и огненно-рыжие, Боб – коротенький и суетливый, Роб – долговязый и застенчивый.

Парни часто заглядывали в лавку выпить по стакану крепкого черного чая с малиновыми пончиками. Пончики тайком выпекал для меня пекарь Пампкин на крохотной печке в подвале. В верхнем зале его заведения уже два года как готовили лишь безвкусные галеты для кухмистерских Бельмора. Старый сквалыга пришел бы в ярость, узнай он о сторонних заказах своего подрядчика.

Как раз сегодня на рассвете Пампкин оставил перед дверью сладко пахнущую корзину, накрытую льняным полотенцем.

Я хотела предложить угощение Бобу и Робу, но вовремя заметила, что физиономии у обоих были похоронные и глуповатые – значит, патрульные при исполнении. Они натягивали нужное выражение лиц, как форму.

Ох, не за пончиками они ко мне явились.

За патрульными вышагивал незнакомый господин. Одет он был в обычную городскую одежду – серый сюртук и строгие брюки, но его осанка выдавала человека служивого. Мужчина отличался высоким ростом и статью. Волосы темные, коротко стриженые, щеки гладко выбриты.

Роб заслонил незнакомца, лучше разглядеть мне его не удалось.

И тут в дверь ввалился четвертый гость, и когда я увидела его самодовольную физиономию, у меня брови полезли на лоб

Мою лавку удостоил посещением бургомистр Сангвиний Снобс!

Крупный, розовый, с двойным подбородком, белесыми бровками и светлым пушком на макушке, Сангвиний здорово походил на хряка в модном сюртуке. Среди горожан его имя часто сокращали до «Свиний», еще и потому, что во время беседы он имел привычку насмешливо похрюкивать. Манеры у него были под стать прозвищу. Напыщенный жадный свин – вот каков наш бургомистр.

Я слышала стук своего сердца в тишине, пока гости топтались и щурились, привыкая к яркому свету. Среди запахов чайной отчетливо потянуло сапожной ваксой и приторным одеколоном бургомистра.

– Добрый день, господа. Чем могу помочь? – спросила я, комкая полотенце.

Бургомистр вздел в воздух руки с короткими пухлыми пальцами.

– Вот она! – трагично произнес он. – Коварная преступница. Бобсон, Робсон, взять ее!

Робсон и Бобсон виновато переглянулись, переступили с ноги на ногу, но не сдвинулись с места.

– Что?! – я бросила полотенце и уперла руки в бока. – Что за ерунда, господин Снобс?

В этот момент за окном лязгнуло, протяжно зашипело. Стекло затянуло черным дымом. Часть дыма просочилась в форточку, и все закашлялись.

Вот как! Они и Коптилку с собой притащили. Спасибо, что хоть оставили полицейского голема на улице.

Алекса съежилась за столом, стараясь казаться незаметнее. У подруги уже было несколько приводов в участок и с полицией она дела иметь не желала.

Незнакомец вышел вперед и спросил сильным, хрипловатым голосом, не лишенным приятности:

– Госпожа Эрлиана Ингольф?

– Перед вами. С кем имею честь?

– Комиссар Рейн Расмус.

Я вгляделась в его лицо с любопытством. Вот он каков, новый комиссар…

Суровый, серьезный. Лет тридцать, но на висках поблескивает седина. Взгляд внимательный, взвешивающий собеседника. Лицо занятное – не понять, то ли он писаный красавец, то ли редкостный урод. Черты мужественные, профиль достоин быть отлитым в бронзе. Но глаза небольшие и слишком широко расставлены, а рот тонкогубый – как у хищной рептилии.

А на правой щеке у него красуется шрам. Да такой странный – как будто кто-то расписался у него на физиономии вилкой.

– Робсон, Бобсон, ну что же вы стоите, болваны! – возмутился бургомистр. – Уведите ее и допросите. Я оторвался от дел и пришел, чтобы лично удостовериться в торжестве закона. Не тратьте мое время!

– Не смею вас задерживать, господин Снобс, – властно сказал комиссар. – Возвращайтесь в ратушу, мы справимся и без первого лица города. Вы делайте свою работу, а мы будем делать свою.

Бургомистр возмущенно хрюкнул, но замолчал.

Боб достал наручники и неловко покрутил их в руках. Мое сердце дрогнуло и провалилось в желудок.

– Да что происходит?!

– Госпожа Ингольф, вы подозреваетесь в нападении на господина Бэзила Бельмора и применении запретной магии.

– О чем вы?!

– Мой друг Бельмор пал жертвой зловредной витамагии! – рявкнул бургомистр. – Вы его убили!

***

– Бельмор мертв? – произнесла я, едва шевеля языком.

– Не совсем, – поправил комиссар и метнул недовольный взгляд в сторону бургомистра.

– Как это не совсем? – изумилась Алекса. – Так старикан жив или мертв? Большая, знаете ли, разница.

– Более мертв, чем жив. Его превратили в корягу, – заявил бургомистр напыщенно. – Он теперь считай что труп и через несколько часов или дней станет таковым окончательно.

– В каком смысле – в корягу?

Кажется, я схожу с ума, подумала я. Или бургомистр сошел с ума вместе с комиссаром и патрульными. Это массовое помешательство. Явление редкое, но известное.

– Произошел паралич тела, одревеснение кожных покровов и изменение… кхм… внешней формы господина Бельмора, – объяснил комиссар после короткой заминки. – Точное определение даст доктор, когда закончит исследования. Да, можно сказать, что Бельмор был превращен в корягу. А поскольку вы утром угрожали совершить это деяние, вы арестованы и будете препровожены в участок для разбирательства.

– Никогда ни о чем подобном не слышала!

– Разве? – зловеще вопросил бургомистр. – Налицо зловредное применение витамагии. А вы единственный витамаг в нашем городе. Признайтесь, Эрла: за что вы убили моего друга и соратника?

– Я никого не убивала. Когда это произошло?

– Господина Бельмора нашли на Ржавом пустыре за котельной. Вскоре после того, как он заходил в ваше заведение. По словам свидетелей, вы ссорились и угрожали ему. С Бельмором случилось именно то, что вы озвучили в вашей угрозе.

Пока комиссар говорил, его светлые глаза не отрывались от моего лица. Возможно, он ждал, что я проявлю признаки тревоги, раскаяния, мрачного удовлетворения…

Глава 3. Дубовый коммерсант

Мы спустились на десяток ступеней и попали в кирпичный коридор. Он тянулся мимо укрепленных стальными полосами дверей и освещался фонарями в железных клетках.

Каждая деталь напоминала, что мы – в тюрьме: и унылое шарканье подошв, и запах табака и краски, и пронизывающий холод, и далекое клацанье засовов и замков.

Расмус шагал рядом со мной неторопливо, словно на променаде с милой барышней. И все же милая барышня была арестованной и бежать ей было некуда.

Всю дорогу до мертвецкой меня раздирали страх и любопытство.

Страх – понятно. Мы идем в тюремную покойницкую. Вряд ли найдется на свете менее приятное место.

И в то же время не терпелось там оказаться и понять, наконец, что за участь постигла Бельмора.

Магия – мощная сила, но она не всемогуща. Она следует тем же физическим законам, что и прочие силы нашего мира. Лишь границы ее более размыты, а пути прихотливы.

Магией можно изменить свойства объекта. Можно обмануть органы чувств. Можно придать подобие жизни неодушевленному предмету.

Но превратить человека в растение или животное? Нет! Такое подвластно лишь сказочным героям.

Мы остановились перед железной дверью с облупившейся краской. Комиссар толкнул ее; дверь отворилась с пронзительным скрипом, и мы вошли в комнату, залитую ярким светом газового фонаря с голубоватым оттенком. Подходящее освещение для мертвецкой, что и говорить.

– Не бойтесь, госпожа Ингольф. Покойников вы не увидите, кроме Бельмора, а его статус покойного еще не подтвержден, – загадочно сообщил комиссар. Если он рассчитывал успокоить меня эти словами, то здорово ошибся.

Стены в мертвецкой были выкрашены в белый цвет, и холод стоял такой, что мои руки моментально покрылись мурашками.

Посреди комнаты над столом склонился высокий мужчина в черном сюртуке. Я узнала доктора Штрауса, полицейского хирурга. С его дочерью Милой я училась в пансионе и частенько бывала в гостях у Штраусов.

Доктор повернулся. На его губах гуляла счастливая улыбка, а во взгляде горел азарт. В таком состоянии я его уже видела. Доктор был истинным ученым, и сейчас его раззадорило нечто любопытное.

– Комиссар, это вы! И Эрлу привели, – сказал доктор пылко. – Голубушка, мне так жаль, что вас сюда притащили. Ужасное недоразумение.

– Я решил, что госпожа Ингольф, будучи витамагом, сможет нам что-то подсказать по тому проклятию, что настигло Бельмора.

– Вы же предполагаете, что это она его наложила, разве нет, комиссар?

– А она могла?

– Пожалуй, могла, – охотно согласился доктор, и я вспыхнула от негодования. Но он тут же добавил твердо: – Но она этого не делала. Что за глупость предполагать подобное! Вы должны немедленно отпустить ее, комиссар, и принести извинения.

– Позвольте мне самому решать, как делать мою работу, доктор.

Доктор, ссутулившись, смотрел на меня с высоты своего роста.

– Что ж, идите сюда, Эрла… Вот он, наш дубовый коммерсант.

Доктор издал неуместный довольный смешок.

Я осторожно приблизилась к столу, готовясь каждую секунду зажмуриться.

Бельмор лежал на боку, скорчившись, как человек, который упал со стула и не успел разогнуться. Он был обнажен, но до талии прикрыт простыней.

Я уставилась на него, застыв от изумления.

Кожа Бельмора окрасилась в зеленовато-коричневый цвет, стала плотной, покрытой наростами и трещинками.

Да это же кора! Самая настоящая кора, похожая на кору молодого дуба!

Недуг захватил не все тело Бельмора. Его шея, плечи и руки полностью одеревенели, но на спине ближе к талии еще виднелись участки потемневшей кожи.

Черты старика загрубели и заострились, но вместе с тем его лицо приобрело умиротворенное выражение. Сквозь седую щетину бороды пробивались тонкие зеленые побеги, а в ушах пушился мох. Пальцы на руках удлинились, скрючились и напоминали обломанные ветки.

Глаза Бельмора были приоткрыты, но затянуты блестящей смоляной пленкой.

– Всесильный Огонь и Небесный пепел! – ахнула я. – Да он же… деревянный!

– Как колода, – радостно подтвердил доктор и потер ладони. – Изумительно, не так ли? Ткани переродились в течение часа и процесс еще продолжается. Меняются клеточные оболочки, естественная жизненная активность угасла. Его сердце не бьется! Но в его грудной клетке слышится шум: предположу, что сердцебиение его крайне замедленно. Впрочем, я могу ошибаться, и Бельмор уже мертв как полено.

Я продолжала смотреть на тело – отвести взгляд было трудно. Сейчас Бельмор был даже красив, как может быть красив сказочный Лесной Царь, мудрый и спокойный, для которого время течет иначе.

– Так он жив или мертв?

– Невозможно сказать! Впервые сталкиваюсь с таким состоянием на практике.

– Но что с ним произошло? Может, это некая неизвестная инфекция?

Доктор хмыкнул.

– Вы витамаг, Эрла. Неужели никогда о подобном не слышали?

– Нет. Я не могу вам помочь.

– Что ж, я не витамаг, но человек ученый и с хорошей памятью. Помню побасенки, что нам рассказывал на лекциях наш старенький профессор. Времени я даром не терял – порылся в библиотеке. И кое-что нашел.

Доктор кивнул на толстый фолиант, что лежал раскрытым на рабочем столе в углу.

– Подобное одревеснение вызывает сок лигнифии, в просторечии – древоядицы.

– Никогда не слышала об этом растении.

– Оно не встречается в наших широтах. В его соке содержатся вещества, вызывающие перерождение тканей. Так древоядица получает материал, в который запускает побеги для размножения. Чтобы ее сок воздействовал на человека, над ним должен поработать витамаг. Заклинания усилят его свойства. Ну, вы понимаете, Эрла... подобные заклинания используете и вы, чтобы усилить свойства ваших плодов и растений. Итак, наш дорогой Бельмор не пал жертвой проклятия. В него воткнули зачарованный шип древоядицы, – закончил доктор победно. Он был горд собой.

Комиссар подался вперед.

– Вы нашли этот шип?

Глава 4 Старое постановление

Комиссар шумно вздохнул и устало потер бровь.

– Вы знаете законы, Эрла. Судебное разбирательство проводится в два этапа. Через неделю состоится первое слушание. На нем коронарий – чиновник, который расследует смерти при необычных обстоятельствах – установит, была ли смерть насильственной, была ли задействована магия и кто является главным подозреваемым. И если за это время не найдется доказательства вашей непричастности, коронарий назовет вас виновной. Вы останетесь в тюрьме еще на пару недель на доследование, а потом второй этап – суд и приговор. Все проводится очень быстро.

– Да… знаю, – прошептала я севшим голосом.

Закон нашего королевства основан на презумпции вины. Это значит, что в лапы судейских лучше не попадаться – тебя так или иначе обвинят, и выкрутиться очень сложно. Особенно если у тебя нет денег на умелого стряпчего.

– Завтра к вам придет городской поверенный. Но он – человек бургомистра, а господин Снобс вам не благоволит.

– У бургомистра были с Бельмором общие делишки. Он имеет долю во многих его предприятиях. Теперь, когда Бельмор вышел из игры, Снобс захочет заграбастать его часть, – рассуждала я вслух. И встрепенулась: – А где был бургомистр, когда случилось нападение на Бельмора?

– В ратуше. Встречался с советниками и просителями. Его видели человек двадцать. Нет, Эрла. Как бы вам ни хотелось обвинить бургомистра, он непричастен. По крайней мере, напрямую. Нанял ли он преступного витамага? Бургомистр опаслив и осторожен, а говорят, «доверишь тайну – доверишь жизнь». И, сдается, бургомистр больше потеряет, чем получит в случае смерти партнера. Бельмор все оставил жене, а она делиться не захочет.

– А его жена…

– У нее тоже есть алиби. Эрла, я сделаю все, что смогу. Но и вы не падайте духом. Завтра я передам вам свод законов. Отмечу те, что вам следует хорошенько изучить. Больше я ничего не могу вам сказать – меня связывают обязательства.

Комиссар со стуком опустил кружку на стол, как бы ставя точку.

– Посетители к госпоже Ингольф! – громко сообщил надзиратель.

К решетке торопливо подошли два самых дорогих для меня человека. Я не сдержала радостного упрека:

– Алекса! Петер! Ну наконец-то!

Алекса озиралась, брезгливо оттопырив нижнюю губу. Ей уже приходилось бывать в полицейском участке в качестве мелкой нарушительницы, и она считала, что знает все местные порядки. Однако ей было сильно не по себе.

Странно было видеть элегантного Петера в обшарпанном тюремном помещении. Мой друг держался с достоинством, но заметно волновался: без конца поправлял галстук, карие глаза под круглыми очками встревоженно помаргивали.

Когда мои друзья увидели, что я коротаю время в обществе комиссара, закусывая пирожками и сыром, их лица вытянулись от удивления, и выглядело это столь комично, что я фыркнула.

– Эге, подруга! Да ты времени зря не теряешь, – сказала Алекса. – И чего, спрашивается, мы неслись к тебе сломя голову? Тебе и без нас тут хорошо.

– Не особо-то вы неслись.

– Нам пришлось оставаться в чайной, пока «клопы»... простите, комиссар… пока полицейские шарили по всем ее углам.

– Добрый вечер, комиссар Расмус, – поздоровался всегда вежливый Петер. – Я Петер Грюн. Мы пришли навестить нашу подругу. Но надеемся, что вы разрешите нам увезти ее домой.

– Добрый вечер, господин Грюн, – комиссар поднялся и вышел из камеры. – К сожалению, это невозможно. Госпожа Ингольф останется тут. Если вы принесли ей передачу, оставьте у надзирателя для досмотра. Сейчас можете провести с госпожой Ингольф двадцать минут.

– Комиссар, что вы делаете для того, чтобы Эрлу отпустили? – не отставал Петер. – Она ни в чем не виновата, это ясно как день. Все жители города готовы за нее поручиться.

– Боюсь, факты не на ее стороне, господин Грюн. Но мы разбираемся, – комиссар отвечал без каких-либо эмоций.

От досады я сжала пальцы в кулаки: минуту назад Расмус болтал со мной как друг, но теперь опять превратился в полицейского. В его голосе не слышно ни капли участия, а в его взгляде нет ничего, кроме безразличной отстраненности.

– В топку факты! – выругалась Алекса. – Не будьте ослом, комиссар. Ее единственная вина в том, что она сказала Бельмору пару ласковых, а потом сидела в лавке, пока какой-то чокнутый залетный витамаг разделался с Бельмором. Кстати, за каким дьяволом старикана понесло на Ржавый пустырь? Это не то место, куда ходят свежим воздухом подышать.

– Мы разбираемся, – все так же холодно повторил комиссар. Стало ясно, что из него больше ничего вытянуть не удастся. Расмус коротко кивнул на прощание и ушел.

Алекса уселась на скамью рядом со мной, взяла пирожок и покачала головой:

– Комиссар принес тебе еды? Какой клоп его укусил? Да еще сидел и болтал с тобой, как дружок разлюбезный!

– Не знаю. Он был весьма обходителен.

– Эрла, тебе не стоило разговаривать с ним без поверенного, – нахмурился Петер.

– Где я его возьму? Ко мне приставят защитника, но все местные поверенные не смеют ослушаться бургомистра, и если Сангвинию вздумается отправить меня за решетку, то так и будет. Бургомистр мстителен, он не забыл, как моя бабушка публично его отчитывала.

– Я напишу в столицу и к тебе приедет лучший поверенный из королевской гильдии защитников.

– Петер, не надо. Это стоит немалых денег, а у меня… – я осеклась. Конечно, Петер будет предлагать оплатить услуги поверенного. Как же это неловко! Но сейчас не до щепетильности, и гордость в моем положении – помеха.

***

С Петером мы дружим с детства. Я училась с его сестрой Полли в пансионе, наши кровати в дортуаре стояли рядом. Когда Петер приходил проведать сестру, мы втроем играли в саду, в вольный день я приглашала их к бабушке на обед или проводила время с их семьей в большом красивом доме.

Полли выросла в заносчивую и капризную девушку, наши отношения охладели, но с Петером все сложилось иначе – наша дружба окрепла.

Мы сбегали бродить по Ржавому пустырю или ловить рыбу в Угольном пруду, копались на свалке возле завода в поисках стеклянных шариков, помогали друг другу с уроками и вместе читали книги в шалаше на дереве в его саду.

Глава 5. Следствие ведет Эрла

Стоило мне произнести эти слова, как на лице комиссара появилось донельзя озадаченное выражение.

Я скорчила ему гримасу. Откуда мне знать, что он пытался до меня донести? И пытался ли он вообще мне помочь?

– Что? – набычился коронарий. – Какое еще постановление номер двести двадцать четыре? Их всего двести в Своде!

Он вопросительно глянул на моего поверенного, который в это время был занят тем, что, глядя в ручное зеркальце, сосредоточенно давил прыщ на щеке.

– Поверенный Гнильс! – угрожающе окликнул его комиссар.

– А? Что? Да… – поверенный уронил зеркальце, сцепил пальцы и тихо-тихо, запинаясь, сказал:

– Видимо, речь идет о старых уложениях, которые нынче не применяются ввиду их противоречиям современным законам.

– Значит, они недействительны? – обрадовался коронарий.

– Я бы так не сказал, – забормотал Гнильс. – Они не были признаны недействительными, но руководствуются ими крайне редко, при особых обстоятельствах…

– Ладно, что за постановление такое?

Комиссар молча передал поверенному Свод и открыл на нужной странице. Поверенный, запинаясь, прочитал:

– Эээ… ммм… ранее было принято, что названное виновным лицо могло самостоятельно проводить следственные изыскания, чтобы… чтобы на втором слушании представить доказательства собственной невиновности. На это дается срок в один месяц.

Коронарий почесал затылок и задумался. Потребовал у писаря принести из архива папку с документами, относящимся к постановлению.

Писарь отсутствовал минут пятнадцать, но все в зале ждали, затаив дыхание.

Наконец, он вернулся. Папка была тоненькая и содержала лишь пару листов с разъяснениями.

Коронарий изучил их, посапывая от напряжения. Потом враз потерял свою невозмутимость и разволновался:

– Да… все верно. Постановление продолжает действовать, оно не было отменено.

– Хм… – надулся бургомистр. – И что же? Госпожа Ингольф будет делать работу полиции? Будет сама собирать улики, опрашивать свидетелей?

Коронарий пожал плечами.

– Или наймет частного сыщика, который выполнит грязную работу.

– Или сбежит из города, как только мы выпустим ее из тюрьмы! – сердито выкрикнул бургомистр и хлопнул жирной ладонью по столу.

– Для этого предусмотрено особое условие. Которое, собственно, и является причиной того, почему постановление больше не применяют. Вот оно… – коронарий вгляделся в пожелтевший лист, пробежал текст глазами и объяснил:.

– В качестве меры пресечения на время срока доследования на руки обвиняемой наносятся печати запрета. То есть, татуировки. С каждый днем они… кхм… причиняют все больше физических неудобств обвиняемой. И если в назначенный срок она не явится в суд, ее тело… начнет гореть.

– Хм, любопытно, – заинтересовался бургомистр. – Прямо гореть?

– Видимо, так. В составе краски металлы, они раскаляются со временем и служат напоминанием. К моменту истечения срока дознания преступник прибежит в суд как ошпаренный, чтобы с него сняли татуировку.

– Отлично придумано!

Мне стало откровенно нехорошо. Мера пресечения в Своде не упоминалась. Или я невнимательно читала?

– Подобная мера была в ходу лет сто назад, – вспомнил коронарий. – У нас даже где-то сохранилась баночка подобной краски. И что же, госпожа Ингольф, вы настаиваете, чтобы к вам применили подобную меру?

– Если это необходимо, – сказала я храбро. – Я должна доказать всем, что я невиновна.

Присяжные переглянулись.

– Да ну, глупость какая-то. Варварство! – захохотал бургомистр, и никто не посмел сделать ему замечание за нарушение правил поведения в суде.

– Поверенный Гнильс, – я толкнула своего защитника в плечо. – Требуйте и настаивайте!

– Госпожа Ингольф настаивает на своем праве, – уныло заявил поверенный.

– Я готова написать самому королю и Верховному судье! – добавила я.

Коронарий обменялся взглядами с бургомистром. Пожал плечами и со стуком опустил молоток.

– Согласно постановлению номер двести двадцать четыре обвиняемой госпоже Ингольф даруется право на проведение самостоятельного доследования. При этом к госпоже Ингольф будет применена мера пресечения в виде нанесения печатей запрета судебным ферромагом. На слушании, которое состоится через месяц, госпоже Ингольф дозволяется представить собранные ей доказательства ее невиновности, и тогда же печати будут сняты. Королевское слово сказано! – закончил он обычной формулировкой и вновь звонко ударил молотком по столу.

***

Не было ни радости, ни отчаяния – ничего. Я бесконечно устала. Просто опустилась на стул и спрятала лицо в ладонях, не обращая внимания на шум в зале, на возмущенный говорок бургомистра, на перешептывания присяжных.

Мое плечо тронула рука стражника.

– Госпожа Эрла, пойдемте. Отведу вас в камеру. Там подождете, пока найдут исполнителя… нанести вам печати. Потом вас отпустят.

При слове «отпустят» я встрепенулась и охотно поднялась. Скоро, скоро вернусь домой! А что будет потом – неважно. Мне дали отсрочку, и уж я воспользуюсь ей с толком.

В камере уселась на скамью, привалилась затылком к шершавой стене и стала ждать. Минуты тянулись бесконечно.

– Эрла! – позвал меня голос комиссара. Он стоял у решетки, заложив руки за спину.

– Что вы хотели, господин Расмус? – я нехотя повернула к нему голову.

– Сказать, что я рад, что все так закончилось, и что вы не оплошали. Хотя ваш запрос меня удивил. Я-то думал, что вы попросите своего друга Петера о поручительстве и фиктивном браке. Или же не о фиктивном, но это уже ваше дело.

– Коронарий удовлетворил бы мою просьбу?

– Обязан был. Закон не отменен, хотя, как мне известно, за последние сто лет к нему прибегали лишь дважды.

– Спасибо, что дали Свод и подсказку. Но было бы лучше, если бы вы прямо растолковали, что от меня требуется.

– Я не мог. Это противоречит правилам. Пришлось надеяться на вашу догадливость.

Глава 6. Тайна запертой библиотеки

С минуту я не решалась переступить порог. В груди стало тесно от ожидания неприятных открытий, но увиденное в свете фонаря немного успокоило.

Фонарь я захватила не зря; небольшое окно под потолком за долгие годы заросло грязью, уличный свет проникал в него с трудом. В библиотеке царил серый, пыльный сумрак.

Впереди открывалось длинное свободное пространство, слева и справа высились торцы шкафов. Как помнилось, полки тянулись и по периметру зала, но до стен еще нужно было добраться по лабиринту проходов.

В конце комнаты, под окном, стоял исполинский стол, заваленный книгами и бумагами, заставленный чернильницами. Воображение мигом нарисовало за столом грузную и грозную фигуру деда в красном халате и плоской шапочке; от воспоминания моя кожа пошла мурашками.

Я скорее перевела взгляд к потолку, откуда свисало на цепях чучело крокодила. У него была донельзя обиженная морда. В полуоткрытой пасти виднелись гнилые клыки, и, казалось, что крокодил страдает от зубной боли.

Занта спрыгнула на пол и смело пошла вперед. На пыльных дубовых досках остались отпечатки ее лап.

В носу першило от запаха истлевшей бумаги и кожи. Я чихнула, звук отозвался шорохом за одним из шкафов.

Занта, не испытывая ни малейшего сомнения, свернула в узкий проход между шкафами и скрылась. Ободренная ее поведением, я медленно двинулась за ней.

На торцах шкафов имелись подсвечники, в некоторых сохранились огарки, половину из них удалось запалить. Но горели они неуверенно и сумрак почти не разгоняли. Время от времени тянуло сквозняком, и тогда язычки пламени принимались плясать, на дубовых досках метались тени, что добавляло жути.

Мой тягостный детский страх не пропал. Я прислушивалась к шорохам и гадала, откуда берутся неуловимые тени в углах, что исчезали при моем появлении.

В такой обстановке волей-неволей поверишь в сказки бабушки о пылевом привидении. В голове всплывали и другие рассказы, поведанные у очага в ненастные вечера: о пустых зачарованных книгах, о косматых домовых, о безголовых тенях, что появляются в зеркале, если заглянуть в него в полночь.

Но не время предаваться жутким воспоминаниям: надо сделать то, за чем пришла – найти что-нибудь ценное на продажу. В ближайшем шкафу за стеклянными дверцами виднелись ровные ряды деревянных шкатулок всех размеров. С них-то я и решила начать.

Но едва потянула за латунную ручку, как к моим ногам свалился длинный лоскут темной кожи. Он скрутился в трубочку, распрямился, хлестнув разлохмаченным краем по полу и стремительно пополз!

Потребовалось огромное усилие воли, чтобы не завизжать и не броситься наутек.

Вот и первая живая закладка! Я-то надеялась, что чары развеялись за эти годы. Напрасно!

Живые закладки изготавливали некромаги из кусков кожи. Одно время их изделия пользовались популярностью, и мой дед привез целую коробку из далекого Афара.

Такая закладка не только отмечает прочитанную страницу, но и может показать строку, на которой ты остановился. Может держать карандаш, когда он не требуется читателю. И даже отыщет для вас нужный отрывок в книге.

Беда в том, что некоторые закладки обладали бунтарским нравом. Они ерзали и дергались в книгах, перетирали крепление и сбегали. На любой полке шкафа можно было встретить бродячую закладку, что покинула свой том и ползает по всему дому, как червь.

Я поспешно убрала ногу, когда закладка приблизилась к ней слишком близко. Прикасаться к ней даже носом ботинка было противно. Нужно было захватить метлу!

В этот миг зашелестели крылья, и на закладку спикировала Занта. Одной лапой она прижала к полу ее «хвост», другой конец схватила острыми зубами и сильно прикусила. Лоскут яростно дернулся, но чары оказались разрушены; живая закладка превратилась в два обрывка старой кожи.

Занта, довольная собой, села и тихо засмеялась. Улыбнулась и я.

Альфины умеют уничтожать некрочары. За те два года, что Занта жила у меня, она ни разу не продемонстрировала свое умение – с заклинаниями некромагии нам до сего времени сталкиваться не доводилось.

Занта жаждала продолжить охоту. Как только дальше по проходу зашуршало, она прижала уши, одним скачком метнулась под шкаф, и через полминуты вернулась, победно помахивая хвостом. В зубах она держала вторую неподвижную беглую закладку.

Дело пошло. Пока я разбирала шкаф, Занта шныряла по библиотеке и исправно приносила к моим ногам обездвиженные кожаные ленты.

Увы, моя охота не была столь же успешной. В шкатулках отыскивались грубо изготовленные деревянные божки, глиняные черепки, дешевые и абсолютно бесполезные амулеты из стекла, зубы древних ящеров… Ничего, за что владелец ломбарда дал бы денег. Ни одного золотого украшения, ни одной старинной монеты.

Коллекция моего деда представляла ценность лишь для ее владельца.

Тогда я принялась перебирать книги.

Их тут было великое множество, они громоздились в шкафах от пола до потолка: тяжелые, как каменные плиты, фолианты, в кожаных обложках; изящные брошюры в шелковых переплетах; истрепанные книги с хрупкими, желтыми страницами. От них веяло дыханием времени; казалось, они хранят многозначительное молчание, полное секретов.

Я вытаскивала один том за другим, чихая от пыли, и бегло их просматривала. Увы, меня скоро опять постигло разочарование. Сплошь путеводители, скучные дневники, несколько магических руководств, какие можно найти в любой книжной лавке.

Пару книг с золотым тиснением на переплете, написанные на незнакомых языках, я все же отложила: покажу их книготорговцу господину Честу. Как знать, вдруг это редкие издания, за которые книголюбы отвалят неплохую сумму.

А одну книгу я решила оставить себе: «Предания о кондитерском искусстве заморских земель». Пригодится!

Прошел почти час, масло в фонаре выгорело. Занта закончила охоту и теперь ходила за мной, путаясь в ногах. Ее белая шкурка посерела от пыли. Вечером не миновать ей купания.

Мы углубились в лабиринт шкафов. Проходы здесь были очень узкие, шкафы стояли тесно, приходилось идти боком, чтобы протиснуться. Я словно блуждала в темном, мрачном ущелье.

Глава 7. Тайное чаепитие

Мы расстались с комиссаром у почты.

– Что ж, спасибо за прогулку. Теперь мне пора в участок, – сказал он, натягивая перчатки, и криво усмехнулся. – Наводить порядок в городе, как вы велели. Чтобы этого добиться, требуется дюжина таких, как я.

– Таких – каких? Честных и неподкупных? Умных и расторопных? – любезно поинтересовалась я.

– Упорных и непредвзятых, – подхватил он без смущения. – Эрла, не знаю, что вы задумали, но постарайтесь не впутаться в плохое.

Сказав это, он посмотрел на меня своим пронзительным взглядом, который порой вызывал у меня уверенность, что комиссар умеет читать мысли.

– Меня уже впутали в плохое, а теперь я должна из этого выпутаться, – парировала я, чувствуя легкое беспокойство. Расмус здорово меня смущал.

Смущало его странное лицо, безупречное в профиль и безобразно-притягательное в анфас. Смущал его уродливый шрам и неправильность черт. Смущали его холодные глаза, заставляющие усомниться в дружелюбии его слов и искренности его кривой улыбки. Обескураживал его тон – казалось, что все слова комиссара несут второй, неуловимый смысл.

И уж больше всего меня смущал и сбивал с толку его явный интерес ко мне.

Разум подсказывал, что от комиссара, как и от любого представителя закона, лучше держаться подальше. Но избегать встреч я не могла, да и не хотела. Расмус здорово меня интриговал.

Комиссар ушел, а отправилась по лавкам – нужно было купить припасы, чтобы испечь обещанный книготорговцу пирог.

В лавках меня встречали сердечно. Расспрашивали, как я держусь, подбадривали и желали удачи.

Узнав, что в кошельке у меня пусто, ни один из торговцев не отказался дать продуктов в долг. Некоторым пришлось пообещать печенья или конфет, другим целебных отваров и клубники из оранжереи, когда та поспеет.

Что ж, без денег можно жить. Но вот налог все же нужно заплатить звонкой монетой; в банке вряд ли согласятся принять оплату пирожными.

Проблема долга продолжала терзать меня едва ли не больше, чем поиск преступника. В этом направлении, к слову, я пока не продвинулась ни на шаг.

Завтра нужно внести взнос, чтобы избежать штрафа. Что продать? У кого занять? У Петера? Или рискнуть еще раз зайти на чердак, быстро захватить столько книг, сколько получится, и отнести их Честу?

Оба варианта мне не нравились.

У дверей лавки ждал Петер. Он нетерпеливо расхаживал от крыльца к дороге, но задержался посмотреть на вишню, что пострадала от рук Бельмора и запустила цепь моих текущих несчастий.

– Прижилась ли она, станет ясно лишь весной, – сказала я, подходя к Петеру. – Привет. Рада тебя видеть.

– Эрла, я пришел с серьезным разговором, – мой друг озабоченно нахмурился и сжал губы.

Под ложечкой мигом засосало. Точно с таким же выражением на лице, упрямым и решительным, Петер делал мне предложение.

О нет, только не это!

– Мне тоже есть что тебе рассказать, – торопливо перебила я, пока Петеру не вздумалось удариться в объяснения прямо здесь, на глазах всего города. – Пойдем в кухню. Я пекла печенье. Заварю тебе чаю.

Увы, я не ошиблась. Только начала раскладывать продукты, как Петер забрал у меня свертки и велел:

– Сядь, Эрла. Нужно поговорить.

Он говорил жестко. Петер вырос, превратился в настоящего мужчину. И я не была уверена, что мне все нравится в этом мужчине.

– Я пришел сказать, что… – он густо покраснел, но упрямо выдавил: – Мое предложение еще в силе. Помню, я обещал к этому не возвращаться, но обстоятельства изменились. Тебе требуется поддержка. Если ты станешь членом моей семьи, бургомистр не будет преследовать тебя так упорно. На твоей стороне будут репутация моего рода, деньги и… я.

– Но ты и так на моей стороне, – сказала я с тоской.

– Само собой. Но если я буду твоим мужем, все станет проще. Я смогу официально представлять твои интересы.

– Твой отец будет против брака, ты сам это знаешь.

– Он изменит решение, когда я поставлю его перед фактом. Наследства он меня не лишит, если это тебя беспокоит.

– Петер, прости, но мой ответ будет прежним, – пробормотала я, комкая в руках салфетку. – Ты знаешь почему. Мы любим друг друга, но не так, как нужно.

– А как нужно? – саркастически вопросил Петер. – Немногие браки заключаются по любви.

– Если не по любви, то по расчету. А какой расчет тебе жениться на мне? Я-то получу кучу выгод, а ты?

– Я хочу тебя защитить. Мы давно знаем друг друга. Я уверен, что у нас получится прекрасная семья. Черт побери, Эрла, разве этого мало? Брак по дружбе – отличный вариант. Куда лучше брака по расчету.

Так и думала. Петер до сих пор воображает себя рыцарем, который обязан прийти на помощь прекрасной даме – старой подруге детства. Или же ему просто лень искать себе другую невесту – во мне-то он уверен. У меня нет дурных привычек, и характер мой он хорошо знает.

– Петер, пожалуйста… – Я проглотила вязкую слюну и помотала головой. Боже, как неловко! – Ты можешь встретить другую девушку, которую полюбишь как… полагается. Быть может, эта девушка рядом, тебе стоит лишь приглядеться.