Чужая кровь

Глава 3

Время шло. Дед дряхлел. Мне исполнилось двадцать семь лет. Я просто бесилась оттого, что мыкаюсь на даче за городом, а Дед шикует в пятикомнатных хоромах в центре. Я попыталась надавить на старика, он, казалось, поддался и согласился на размен, но только на условиях, устраивающих обе стороны – и меня, и его.

Я целый год изучала объявления об обмене жилья и общалась с маклерами. Но на каждый предложенный ему вариант Дед морщился и обязательно находил какую-нибудь отговорку: то район его не устраивает, то метраж, то соседи. Наконец до меня дошло, что старый хрыч просто издевается надо мной и собирается таким образом водить меня за нос ещё долго. Я решила поставить вопрос ребром и поехала к Деду.

Дверь открыла Фрося. Увидев меня, она всплеснула руками, и её доброе круглое лицо расплылось в улыбке:

– Алёнушка! Радость-то какая! Давненько деда не навещала. А его, как назло, дома нет. Генерала-то нашего в парк повезли. Впрочем, скоро уж он должен вернуться: врач ему долгие прогулки теперь запретил.

– А что случилось?

– Да недели три назад «скорую» я ему вызывала посреди ночи. Чуть не помер он тогда. Хорошо врачи вовремя приехали. Что-то с сердцем, что ли.

– И как он себя сейчас чувствует?

– Уже лучше. Нанял сиделку. Она везде за ним ходит, по часам уколы делает. А уколы-то нужны и днем, и ночью, так он её прямо здесь, в квартире своей и поселил.

– Вот как? – насторожилась я.

– Такая настырная девица. Всюду нос свой суёт. Ой, не нравится мне всё это… А, впрочем, не моё это дело. Пойду-ка я лучше на кухню, обед разогрею.

– Деда привезут, скажи: я жду в его кабинете, – наказала я Фросе.

Кабинет, декорированный, как и вся квартира, в стиле сталинского ампира, был обшит дубовыми панелями. У стены прямо напротив входа высился доходящий до потолка книжный шкаф, забитый томами с мрачными корешками и золотыми обрезами. Необъятных размеров письменный стол, стоящий перед шкафом, притягивал взгляд. Справа от входа было окно с тяжёлыми гардинами плотного шёлка тёмно-зелёного цвета, а слева у стены располагался кожаный диван с высокой спинкой, отделанной деревом.

Я переступила порог кабинета, посмотрела на портрет застенчиво улыбающейся Ба, висящий над диваном, и на меня нахлынули воспоминания. Ещё ребёнком, когда Деда не было дома, я иногда усаживалась за этот огромный стол и, представляя себя генералом, принимала важный вид. Ба, глядя на меня, смеялась, а я спрашивала её:

– Бабушка, а разве генералы командуют армией из-за стола? Они ведь должны впереди всей армии ехать на белом коне или на танке.

Я и сейчас невольно улыбнулась, вспомнив свой наивный детский вопрос. Как давно это было! Помню, на этом столе всегда лежала стопа чистой бумаги, и я с удовольствием рисовала на белых листах Дедовым остро очиненным карандашом.

Раньше в кабинете усилиями бабушки и Фроси всегда царил строгий порядок, но сейчас по всей поверхности письменного стола были разбросаны газеты вперемешку с различными мелкими предметами, а на полу около корзины для бумаг валялся смятый исписанный листок. Машинально я подняла его и уже хотела бросить в корзину, но, раззадоренная любопытством, развернула и прочла.

Это был черновик завещания, согласно которому Дед оставлял свою пятикомнатную квартиру, дачу, все свои вклады в сберегательной кассе и прочее движимое и недвижимое имущество, включая богатую коллекцию трофейного антиквариата, вывезенного им когда-то из Европы… кому? Имя вписано не было. Я ещё раз перечла написанное. Наследник не был указан. Значит, Дед решил состряпать завещание. А я-то думала, что он так и помрёт без подобной бумажки, и мы с Андрюшкой всё разделим между собой.

Но кому же Дед всё оставляет? Я порылась на столе, нашла ещё пару черновиков завещания, но нигде не было проставлено имя того, кому, в конце концов, достанется всё генеральское добро.

В прихожей несколько раз тренькнул звонок. Я вздрогнула и машинально сунула бумагу, которую только что изучала, в сумочку.

Вернулся с прогулки Дед. Он появился на пороге кабинета, поддерживаемый смазливой девицей лет двадцати, с первого же взгляда мне не понравившейся. Рядом с роскошными формами сиделки тщедушное, высохшее тело старика казалось ещё более немощным. Я встала из-за стола.

– Здравствуй, Дед. Нам надо поговорить.

При этих словах старик как-то хитро прищурился.

– Поговорить? – переспросил он. – Хорошо, Елена, давай поговорим.

Он уселся на диван, почти затерявшись в его кожаных глубинах из-за своей худобы. Медсестра сбоку облокотилась о спинку дивана, явно намереваясь присутствовать при нашем разговоре. Меня это просто взбесило.

– Дед, надо побеседовать без посторонних.

– Какая же мне Лида посторонняя? Она теперь обо мне заботится. Круглосуточно рядом со мной, – с непонятной интонацией ответил Дед.

Мне всё меньше нравилась эта Лида.

– Дёд, я серьёзно, – угрожающе произнесла я. – Мы будем обсуждать дела семейные. Надеюсь, ты Лиду ещё не удочерил? – не удержавшись, съязвила я, одновременно пуская глазами искры в сторону настырной сиделки.

– Фёдор Семёнович, я подожду за дверью, чтобы вам не мешать, – очевидно, поймав мой посыл, проворковала девица, наклонившись к Деду, зыркнула на меня и бесшумно, как тень, скрылась из кабинета.

Я подошла к дивану, на котором скрючился Дед, опустилась рядом с ним, и, постаравшись состроить самое ласковое выражение лица, взяла Деда за руку:

– Ты прости, что я давно не заезжала к тебе, но в последнее время у меня было так много дел. Я думала, Андрюшка уделяет тебе достаточно внимания, ведь он живёт с тобой.

– Андрюшка, – заворчал Дед. – Где он, тот Андрюшка? Неделями где-то пропадает. Деньги у меня начал таскать, я подозреваю. Разве что за руку его пока не поймал. Неужто мало я ему даю? И не стыдно ему старика обворовывать? Уж как я его любил, растил, сироту, столько сил на него и средств извёл…

– Это точно, – поддакнула я, между тем вспоминая перекошенное лицо брата, орущего под свистящим генеральским ремнём. – Так я о чём хотела поговорить… Передумала я с разменом этой квартиры. К чему тебя на старости лет дёргать с переездами? Живи спокойно на заслуженном отдыхе.

Дед удивлённо уставился на меня слезящимися глазами. Спорю на что угодно: такого он от меня не ожидал.

– Да, и ещё, – не давая ему опомниться, продолжала я, – у тебя же скоро юбилей. Семьдесят пять лет! Надо обязательно отметить как следует. Ресторан хороший заказать, народа побольше пригласить. Ты уже думал об этом?

– Не хочу я никакого ресторана и видеть никого не хочу. К чертям собачьим её, эту шумиху парадную. Стар я уже для этого.

– Тем лучше, давай отметим тихо, по-семейному. Накроем хороший стол на даче. Ты же сто лет за город не выезжал. Никого чужих. Только родственники. Организацию и подготовку беру на себя. Как тебе моя идея? Ну что ты, как бирюк, сидишь тут в четырёх стенах?

Дед задумчиво пожевал губами, не спеша соглашаться, и, наконец, кивнул:

– Юбилей так юбилей. Три четверти века – всё-таки не шутка. Ты права, Елена, надо отметить.

– Вот и славно, – поднялась я со стула. – День рождения твой через месяц – у меня ещё будет время всё подготовить. Расходы беру на себя.

Мне показалось, что от моей последней фразы, лицо Деда просветлело. Старый жмот!

Я сделала пару шагов к двери, а потом повернулась и бодро– весёлым голосом произнесла:

– Да, кстати, я тут пока тебя ждала, случайно увидела на твоём столе черновик завещания. Ты что же это, помирать собрался? Что за мрачное настроение накануне славного юбилея?

– Мне тут намедни звонок уже был с того света, еле откачали. Вот, решил дела свои привести в порядок. Кто знает, сколько ещё протяну.

– Не говори так. Ты у нас крепкий дуб, армейской закалки. Мы тебе ещё столетний юбилей справим.

Выдержав паузу, я осторожно спросила:

– Ну и кого в наследники свои запишешь, если не секрет?

Дед снова прищурился. Взгляд его, мгновенно ставший пытливым, почти скрылся за черепашьими веками:

– Да вот, Елена, решил: тебя. Отпишу, думаю, всё внучке, Андрюшке ничего не оставлю потому как шалопай он. Шалопай и дурак. На днях нотариус должен прийти. Решил я не тянуть с таким важным документом. Всё оформлю как положено, и спокойнее себя буду чувствовать.

Стараясь сдержать поднявшуюся внутри радостную волну, я произнесла как можно равнодушнее:

– Ладно, Дед, всё равно это твоя воля. Как решишь, так и будет. Ты, главное, не болей. Я на днях опять забегу.

На толстом ковре, устилающем пол, почти не было слышно моих шагов, поэтому, когда я распахнула дверь кабинета, с той стороны от неё едва успела отскочить медсестра Лида. Подслушивала, гадюка. Да, непростая девочка. Надо обратить на неё внимание.