Чужое небо

Глава 3.

Поиски места в жизни

За полгода до увольнения Иванов все больше и больше задумывался о предстоящей гражданской жизни, ничего райского он в ней не видел. Иногда ему хотелось остаться в части и пойти в школу прапорщиков. В армии по команде кормили, укладывали спать, неплохо платили. «Гражданка» его пугала. Нередко после отбоя, плотно укрывшись одеялом, он плакал, плакал по своим родителям, по своей первой любви…

Поезд на станцию Омск-Пассажирский прибыл глубокой ночью. Город уже был в крепких объятиях сибирской зимы. Схватив чемодан, сержант быстро соскочил с подножки тамбура и ринулся в здание железнодорожного вокзала. Здесь ему все до боли было знакомо: эти подземные переходы, аптечные и книжные киоски, даже усатый милиционер, ходивший по вокзалу, и тот невольно всплыл в его памяти. Иванов улыбнулся, ему сейчас казалось, что у него за плечами и вовсе не было армейской службы с ее причудами и достоинствами.

Первая электричка, идущая в сторону разъезда Агафоно, отправилась в шесть часов утра, точно по расписанию. Пассажиров было немного, причиной этому было воскресенье и крепкие морозы, они давали о себе знать. Вагон, в котором сидел Иванов, практически не отапливался. Кое-кто жаловался о холоде контролеру, проверяющему билеты, тот обещал помочь. Шло время, электрические батареи были только чуть-чуть теплыми. Сержанта донимал не только холод, но и голод. Он длительное время стеснялся кушать, но его организм требовал своего. Вытащив банку тушенки и хлеб, он принялся за обе щеки уплетать последние съестные запасы. За этим занятием и застал его мужчина, севший в электропоезд на промежуточной станции. Ему было на вид лет пятьдесят, он был серьезный, подтянутый. Некоторое время он сидел возле окна и молчал или читал газету. После того, как военный закончил кушать, он протянул руку и представился:

– Иван Николаевич Лихов, подполковник запаса, он же директор школы. Мне очень интересно было наблюдать за молодым человеком, который одет в форму советского солдата. Я всегда гордился этой формой, она нас многому обязывает. Так ли я говорю, товарищ сержант? – Иванов, почувствовав крепкое рукопожатие незнакомца, привстал и громко отчеканил. – Я с Вами согласен, товарищ подполковник… Я также подумал, что Вы военный человек, их можно сразу определить по физиономии или по походке…

Ответ дембеля рассмешил Лихова. Он еще раз крепко пожал ему руку и по-дружески похлопал по его плечу. Через несколько минут сержант был уже знаком с основными вехами биографии своего собеседника. Лихов прожил сложную жизнь. Его родители погибли в период коллективизации, он до сих пор не знает, где они похоронены. Круглого сироту воспитывала бабушка. Успешно закончил школу и военное училище. Воевать ему не пришлось, но суровые послевоенные испытания прошел. В армии прослужил двадцать пять лет, ушел в запас в звании подполковника. Уже пять лет директор школы. Откровенность отставного офицера подкупила солдата, он пару слов рассказал о прошедшей службе, поделился своими печалями и планами. Лихов после некоторого раздумья предложил ему занять вакантное место учителя физкультуры. Два месяца назад это место занимала девушка. Вскоре она вышла замуж и быстренько укатила в областной центр, к мужу.

Предложение директора для Иванова показалось заманчивым, и он утвердительно кивнул головой. Лихов предложил ему сразу же ехать с ним в школу, сержант охотно согласился. На малую родину он намеревался съездить позже, все равно его там никто не ждал. На следующее утро новоиспеченный учитель в военной форме был представлен педагогическому коллективу и школьникам. Директор оказался человеком большой души и настоящим наставником. Он на своем стареньком «Москвиче» отвез молодого учителя в Чапаевку, посетил могилы его родителей. В первый же день физруку была предоставлена комната в небольшом общежитии при школе. Кроме него здесь жили две молодые учительницы…

Прошло пятнадцать лет. За это время в жизни Владимира Иванова произошли серьезные изменения. Он женился на одной из учительниц. Молодой мужчина почти пять лет холостяковал. Он все еще не мог забыть свою первую любовь к Маше Дергуновой. Память о ней всегда жила в его душе и в его сердце. Его брак с Татьяной был, скорее всего, не по любви, а по необходимости. От скуки иногда становилось дурно, особенно зимой. Супруги детьми на первых порах не обзавелись, потом просто не хотели. Бездетность устраивала как учителя физкультуры, так и учительницу ботаники и рисования.

Наступили 80-е годы. Перестройка дошла и до деревни Акимовки, где Иванов учительствовал. Престиж его профессии падал с каждым днем, мизерную зарплату не выплачивали месяцами. Нищета послужила основной причиной распада, казалось бы, порядочной семьи педагогов. Развод они оформили спокойно и без нервов. Татьяна, недолго думая, поехала к родителям, они жили на Дальнем Востоке. Владимир смирился со своей судьбой, как и со всем тем, что происходило дальше. Из-за отсутствия учеников через полгода закрыли школу, учителя остались без работы.

Школу после ее закрытия сразу же принялись растаскивать, сделать это большого труда не стоило. Очень старая постройка была из камыша, обмазана глиной и побелена известкой. Иванов, заметив воровство односельчан, попытался не допустить разграбления. Он не понимал своих земляков, которые без всякой боли в сердце по-варварски ломали школьный забор. В один из коммунистических субботников пять лет назад они его строили для своих же детей и внуков.

Воры пришли в школу на вторую ночь, как только Иванов по своей инициативе начал сторожить. Время было позднее, где-то около двух часов ночи. В глубине школьного сада он неожиданно услышал скрип тележки. В том, что это была не конная повозка, он нисколько не сомневался. Вскоре скрип прекратился, вокруг стало очень тихо. Успокоился и сторож, он присел на чурбан, который специально взял для важного дела, и закрыл глаза. Страшно хотелось спать, такой режим работы был ему не по душе. Через некоторое время до его уха донесся стук топора, удары были все сильнее и сильнее. Владимир по-кошачьи на цыпочках вышел из-за укрытия, пробежал метров десять в глубину сада и спрятался за кустом смородины. Еще не опавшая листва служила хорошей маскировкой. Скрип и стук были у входа в школьный сад. Даже при тусклом лунном свете он без ошибки определил этих людей. Это была семейная пара, муж и жена, оба пенсионеры, приехали в деревню на пару лет раньше, чем он. Расхитители школьной собственности, увидев учителя физкультуры, сначала несколько опешили, а потом оба навзрыд заплакали. Вещественные доказательства были налицо, добротные ворота школьного сада лежали на двухколесной тележке. Особенно волновался дед. Он то и дело вытирал слезы на глазах и повторял:

– Сынок, мой дорогой, прости меня, прости старика… Я никогда в жизни чужого не брал, да и сына воровсту не учил…

Иванов, хоть как-то успокоить пенсионеров, наоборот, все время улыбался и приговаривал:

– Дядя Арсений, тетя Наташа, пожалуйста, успокойтесь, все будет хорошо… Я знаю, что сейчас всем очень трудно. Я никому об этом не скажу, честное слово…

Вскоре семейная пара успокоилась. Мужчины решили закурить. Дед Арсений достал металлическую коробку с табаком и сделал две закрутки, одну для себя, другую для учителя. Иванов, хотя и не курил, но для компании решился. Он сразу почувствовал крепость табака-самосада. Все селяне ходили к деду Арсению за табаком. Он, несмотря на преклонный возраст, частенько пропадал на своих плантациях. У него была специальная табакорезка, в зависимости от заказов он резал табак кому покрупнее, кому помельче. За свою продукцию денег не брал. Люди видели в деде человека большой души и отвечали тем же. Кое-кто приносил Пастуховым молоко, мясо, некоторые приглашали их на вечеринку.

В ходе беседы Владимир неожиданно для себя узнал, что у стариков есть сын, офицер. Он его никогда в селе не видел. Дед Арсений хвалил своего сына, гордился им, потом неожиданно замолк. У Иванова подступил комок к горлу, когда дед, сдерживая слезы, сказал, что в ходе выполнения интернационального долга в Афганистане, Андрею оторвало обе ноги. Он ничего родителям об этом не писал, боялся их тревожить. Писал, как обычно, что вот-вот приедет к старикам в гости. Просил, чтобы ответ писали на адрес его жены. Старики не вникали во все секреты и премудрости почтовой переписки, да и зачем. Дети живы-здоровы, что еще надо. Так длилось три года. Однажды вечером принесли телеграмму. Невестка извещала, что Андрей тяжело болен и находится дома. Трагическая весть чуть было не скосила наповал родителей. Андрей неделю назад поздравил отца с днем рождения.

Утром Пастуховы уже были возле девятиэтажки. То, что случилось неладное и плохое, они почувствовали сразу. В подъезде и в квартире сына толпились люди в военной форме, кое-кто из них были с протезами рук или ног. Один из них был в инвалидной коляске. Вскоре родители узнали всю правду о своем сыне. Андрей в одном из боев с душманами получил тяжелое ранение, больше года пробыл в госпиталях, перенес десятки операций. Затем наступило нудное и тяжелое пребывание в инвалидной коляске. Еще тяжелее для безногого были укоры и слезы молодой жены. Нагоняли тоску и средства массовой информации. Раньше все и везде трубили об интернациональном долге, потом стали поговаривать о бессмысленности кровопролития в Афганистане. Старший лейтенант в отставке духом не падал. Стиснув зубы, он переносил удары судьбы. Летом ему было значительно проще, приходили друзья, сослуживцы по Афгану. Удавалось ему бывать и на природе. Зима же его убивала. Не придавал ему оптимизма и острый дефицит товаров первой необходимости. Определенные льготы и привилегии для афганцев вызывали озлобление у простых людей.

Чашу терпения у инвалида переполнила измена его жены. Виктория сказала ему об этом прямо и откровенно. Такого унижения Андрей не вынес. Ночью, когда жена была у любовника, он выбросился из окна квартиры седьмого этажа. Только утром прохожие заметили замерзший труп калеки…

Закончив рассказ о сыне, дед Арсений вынул из внутреннего кармана куртки тряпицу и очень осторожно ее развернул. На изможденной старческой руке лежал орден Красной Звезды. Это было все, что осталось в память от единственного сына. Затем он посмотрел на учителя и с гордостью произнес:

– Владимир Владимирович, с этой священной реликвией я пойду в могилу. Сын Андрюшка для меня был самым дорогим на этой земле. Он не был бандитом, не обманывал людей, не прятался за спины солдат… Он был человеком…

Что-либо сказать еще Пастухов старший не мог, его душили слезы. Плакала и его жена.

Владимир на какой-то миг растерялся, его глаза повлажнели. Ему было жалко этих людей, которых действительность заставила воровать, унижаться, терять свою честь и достоинство. Они и сегодня не пошли бы ломать забор, если бы не курьезный случай. Неделю назад в деревню за грибами приезжали городские. К вечеру пошел ливень, дорогу размыло. Неподалеку от дома Пастуховых машина забуксовала. Грибники, недолго думая, сорвали дверь с изгороди, где хрюкала одинокая свинья. Дверь послужила для них вспомогательным материалом для буксующей автомашины. Затем они забросили ее в кузов вместе со свиньей. Полунищих стариков в то время дома не было, они собирали шиповник в лесу. Только поздно вечером они заметили свои пропажи. О том, что произошло в тот вечер, Пастуховым похже рассказали соседские мальчишки, которые были невольными свидетелями наглого воровства.

Два часа прошли незаметно, до рассвета было рукой подать. Старики простились, вскоре раздался скрип пустой тележки. Иванов стоял возле входа в школьный сад и от безысходности плакал. Затем он резко присел, взвалил на плечи дверь и почти бегом ринулся в глубь сада. Догнав пенсионеров, сторож бросил дверь в тележку и повез ее к их дому. От Пастуховых безработный учитель ушел поздно вечером, он отремонтировал им изгородь, лично сам навесил дверь. Прощание почти незнакомых людей было очень трогательным.

Происшедшее со стариками вновь подтолкнуло Иванова к длительным раздумьям. Он принял окончательное и бесповоротное решение уехать из Акимовки. Он не хотел видеть бесправия, нищеты и физического вымирания жителей некогда прекрасного уголка земли. Да и ему самому предстояло найти свое место в обществе. Улучшить материальный и духовный комфорт он надеялся при помощи своего друга по армии. Они когда-то вместе служили в комендантском взводе. Мирошников часто ему писал, приглашал в гости.

Однополчане встретились как настоящие кореша. Они, сидя за столом, поговорили об армии, кое-что рассказали из своей жизни, поболтали о политике. Александр жил неплохо, имел просторный дом, последнюю модель «Жигулей», гараж. В особняке была дорогая мебель, ковры, цветной телевизор, видео. Своим хозяйством Мирошников очень гордился, успехам мужа и отца радовались также его жена и двое детей. После дембеля штабной писарь звезд с неба не хватал. Сначала он был простым рабочим, потом закончил ПТУ, получил специальность слесаря. Денег, как всегда, не хватало.

Однажды полунищий холостяк на танцах разговорился с бывшим одноклассником, который имел неплохие бабки. Юрка пригласил его работать к себе на мясокомбинат, тот охотно согласился. Сашка начинал с рабочего в убойном цехе, сейчас начальник холодильника. Хозяин долго рассказывал другу о специфических особенностях «мясной» жизни. Гостя все это в принципе не интересовало, к мясному производству душа у него не лежала. Он, имея в кармане диплом об окончании института физической культуры, который он закончил заочно, надеялся на лучшее.

Недельное хождение по организациям и учреждениям, которых в небольшом городишке Березовка можно было сосчитать на пальцах одной руки, оптимизма учителю не принесло. Если где-то и была работа, то она была примитивная или грязная. Одно же было общее – нигде не платили. В один из долгих вечеров начавшейся зимы Мирошников предложил своему гостю поработать на мясокомбинате, хоть немного, а там и гляди, подвернется более престижная работа. Иванов «опустился» на землю, согласился. Мясокомбинат находился на окраине города, неподалеку от озера. Новенький сначала работал учеником сепараторщика в жировом цехе. Работа больших физических и умственных способностей от него не требовала, нужно было готовить сепараторы, контролировать их работу, затем их мыть. После трех месяцев ученичества он сдал экзамен на 3-й разряд слесаря и стал работать самостоятельно.

Прошло полгода. Владимир все больше и больше втягивался в работу. Он уже не страшился своего белого халата и шапочки. Научился он выносить и шабашку. Для этого на вещевом рынке он купил офицерский ремень, он был значительно шире обычных. Завернутый в целлофан килограммовый кусок мяса (неофициально разрешенный директором предприятия) под ним лежал очень удобно и не давил на живот несуна.

Между тем в Советском Союзе грянула очередная волна политических потрясений. Политики заговорили о новом витке демократии, о новых экономических отношениях. Радио и телевидение затрезвонили об арендаторах, о тех людях, которым предстояло стать настоящими хозяевами на земле. Кое-какие мысли об аренде полезли и в голову Иванова. В свободное от работы время он стал посещать городскую библиотеку, читал газеты и журналы. Зашел и в сельскохозяйственный техникум, побеседовал с преподавателями по вопросам аренды. Мало того. Узнав о том, что в соседнем районе семья арендаторов добилась высоких результатов по выращиванию молодняка, он поехал туда. Все посмотрел, все расспросил. Мысль стать хозяином на земле все больше и больше овладевала мужчиной. Время поджимало, на дворе стоял апрель. Посоветовался он с Мирошниковым, тот его затею поддержал, но не очень охотно. «Дембеля» за чаркой водки пришли к однозначному выводу, если у Владимира не получится, вернется опять на «шабашку». Вопрос о напарниках исчез через неделю. Составить компанию Иванову согласились двое молодых парней из мясокомбината. «Несуны», нарушив неписаные законы проходной, были уволены с работы.

В начале мая трое мужчин, желающих стать настоящими хозяевами на земле, приехали в совхоз «Социалистическая Сибирь», расположенный в двухстах километрах от Омска. Выбрали совхоз и район неспроста, здесь жили родители Виталия, напарника. Он еще год назад имел разговор с директором о возможности аренды в родном селе. По приезду сразу же пошли к директору. К удивлению первопроходцев, сельский чиновник не испытывал к ним пылкой радости. Только через неделю он пообещал им дать на откром 150 телят. Определил и пастбище в районе бывшей деревни Николаевки. Арендаторов все это устраивало, рядом с пастбищем находился котлован с водой для водопоя. Тройка мужчин зря время не теряла. За четыре дня они отстроили загон для животных. Стройматериал добывали по-разному: разбирали сгнившие постройки в близлежащих деревнях, часть материалов покупали у сельчан за деньги или за спиртное. Загон был готов, были готовы и бумаги. Договор в 3-х экземплярах, который был подготовлен бригадиром Ивановым, лежал на столе у директора. Безграмотный мужичонка неказистой внешности по фамилии Шарашкин в конце концов подписать его категорически отказался.

Вечером уже бывшие арендаторы обдумывали план своих действий на будущее. Все выглядело неутешительно. Деньги кончились, работы не было. Хотя появилась надежда на приработок. Жителям Кормиловки, где они жили, требовались пастухи. В селе было две больших улицы. Как правило, каждая из них имела своего пастуха. Утром мужчины пошли к управляющему. Худощавый мужчина с курносым носом и веснушчатым лицом с доводами пришлых согласился. Одновременно сказал, что, кому пасти и как пасти скотину, селяне решат на общем собрании. Оно состоится в конце мая. Он также посетовал на плохую погоду. Снег валил днем и ночью…

Собрание, к сожалению, на нет разрушило планы несостоявшихся арендаторов. Жители одной, самой длинной улицы села, согласились нанимать пастуха на лето, другая часть деревни отказалась. Крестьяне это объяснили тем, что им просто нечем платить, денег они не держали в руках уже больше года. Они выбрали другой вариант – каждый в отдельности или по группам (2-3 семьи) будут пасти скотину. Многих в этом деле выручали дети, особенно во время летних каникул.

Увидев безысходность положения, напарники Иванова не стали испытывать счастье в селе, они подались в Омск. Скорее всего, они сделали правильный выбор. Им было только за 20 лет, Владимиру – уже за 40. Он первым дал согласие пасти скотину. Дал согласие от безысходности. У него не было ни денег, ни семьи, ни двора.

Пасти скот неподалеку от деревни, как думал моложой пастух, Иванов, ничего не стоило. Оказалось, что это далеко не так. И этому ремеслу надо было учиться. Советы селян пастух не игнорировал, стремился их выполнить. Крестьяне в ответ на это платили добрым отношением и даже заботой. Зная о том, что пастух живет в одиночестве, кое-кто в период выгона скота или дойки совал ему в руки все, чем была еще богата сибирская деревня в период затухающей псевдоперестройки: мясо, молоко, яйца, хлеб. Кое-кто давал и самогонку. Хотя они прекрасно знали, что баба Мотя, у которой он снимал угол, делала самый лучший первач.

Прошел месяц. Иванов уже по-настоящему научился ездить на лошади. Он на первых порах ходил как парализованный: болела задница, от непривычки ныла спина. Пес Матрос стал ему настоящим помощником. Он понимал все команды своего хозяина и был грозой для всех четвероногих. Особенно для тех, кто щипал траву вдали от общего стада или украдкой бежал на поле, где зеленела пшеница.

В Кормиловке все больше и больше стали говорить о добропорядочности пришлого пастуха. Иванов благодарил сельчан за теплые слова, нередко улыбался. Во время дойки он отходил от стада на метров двадцать-пятьдесят и садился на переносной стульчик, который ему подарил старик-бобыль. Неподалеку от него паслась кобыла Сивуха. Пес Матрос всегда был рядом с хозяином. Он никогда не забывал о своих обязанностях. Прежде чем тявкнуть или побежать за четвероногим нарушителем порядка, он сначала смотрел на хозяина, ждал его жеста.