Глава 2. Недоразвитая

Что я ненормальная, я знала и раньше. Или, скорее, альтернативно одаренная. Взять хотя бы мои успехи в садоводстве. На мои цветы съезжалась взглянуть вся округа. Наш детский дом прославился когда-то на весь Советский Союз. А как же! Образцовый детдом, образцовое воспитание! Я считалась ребенком-уникумом. Недоразвитым, конечно, не без этого, но в детских домах каждый третий такой. У меня росло все, что я втыкала в землю. Я разговаривала с кошками и собаками.

Я рисовала странные миры, увиденные во сне – на стенах, заборах, обоях – и меня за это нещадно лупили по рукам. Это потом мои картины стали брать на выставки.

В детский дом, судя по записям, я попала года в два. Меня нашли в чистом поле, в каком-то колхозе, родители неизвестны. Росла я плохо, кушала тоже плохо, но не болела. Разговаривать начала поздно, лет в пять. Тогда меня и удочерила пара художников, заинтересовавшихся моими рисунками. Хорошо ли, плохо ли – они не видели во мне ребенка. Я не играла в куклы, не ходила в детский сад и школу, зато в моем распоряжении были холсты и краски, любые музыкальные инструменты, был свой огород (мы жили круглый год на даче – мама было дочерью известного партийного деятеля). Аттестат мне, конечно, выдали – как трудный ребенок я обучалась на дому. Таких, как я, было еще десять – странных талантливых детей со всех концов Советского Союза. Трое из них умерли в детстве, некоторые стали известными, а кто-то так и остался дурачком. Относительно нормальными, кроме меня, оказалось трое – самый старший Павел, Вероника и Даша. Павел стал архитектором и уехал за границу, Вероника весьма удачно вышла замуж, а Даша защитила докторскую и тоже уехала из страны.

Я же долгое время по классификации моих родителей считалась неудачной, хотя и не дурочкой. До восемнадцати лет мне ставили задержку в развитии, а потом я вдруг внезапно начала расти, словно была подростком. В двадцать пять я поступила в педучилище – и ничем не выделялась из толпы бывших восьмиклассниц. В паспорт мне никто не заглядывал, и я благополучно проучилась там четыре года. Никаких успехов в учебе от меня не ждали, и только в литературе и рисовании меня хвалили. Стихи я любила и запоминала мгновенно, а рисунки были хоть и необычны, но всем нравились. Еще лет в восемь мои приемные родители обнаружили, что уши у меня начали быстро расти, и нашли врачей, устранивших этот дефект. Так что уши у меня как раз нормальные, человеческие, чего не скажешь о глазах. Глаза у меня невероятно зеленого цвета, волосы почти белые, густые и длинные. Мне бы хотелось сказать, что в моих зеленых глазах утонула немало мужчин, но это ложь. Мужчины меня интересовали, но за мной ухаживали либо малолетки, либо знакомые мужа Вероники, которая меня опекала – бритоголовые, наглые, в малиновых пиджаках.

Меня не интересовала политическая ситуация в стране, меня она абсолютно не затрагивала. Вероника устроила меня сначала воспитателем в элитный детский сад, где на меня молились, но там я проработала недолго. Мне проще было на дому и в специализированных центрах. Я любила детей, особенно – трудных детей. Занималась я и подростками, попутно изучив психологию. От работы я получала огромное удовольствие. Деньги платили немаленькие. Хватало на хлеб, и на масло, и на колбасу.

Советский Союз развалился, новая Россия все крепче становилась на ноги, но моя жизнь не менялась. Уходили одни дети, приходили другие. Только их привозили уже не на малиновых девятках и шестисотых, а совсем на других машинах. Словом, жизнь моя текла размеренно и гладко, я была спокойна и счастлива, до тех пор, пока я не встретила этого… болтливого. И блохастого.

Бред этого парня вдруг показался мне удивительно правдоподобным. Потому что никак он не мог знать про мои «места силы». Приступы головной боли я лечила только так, ведь лекарства мне вообще не помогала. Я достаточно часто разъезжала по полям, лесам, храмам и всегда что-то пела. Чем ужасно бесила иногда сопровождавших меня мужчин. Я редко возвращалась на одно и то же место, оно теряла для меня свою привлекательность. Сила влекла меня… Интуитивно я находила свой источник, чаще всего – на некотором расстоянии от цивилизации. Разве что сад мой нравился мне всегда. Но можно считать, что он тоже далеко от людей.

Я жила одна в избе в сосновом бору. Много земли вокруг принадлежала Павлу, часть – Веронике. Выросшие в некой детской коммуне, мы как могли берегли друг друга. Я знала, что Вероника ненавидела и боялась птиц, и к её приезду прогоняла всех пернатых. Павел не любил воду. Даже в ванной. Поэтому он жил в центральной Европе, а не в Америке. При попытке переплыть океан он бы, наверное, сошел с ума. Я не люблю город. Не люблю толпы людей. Ужасно не люблю пластиковые вещи. Поэтому Павел спроектировал для меня экологичный дом – деревянный, небольшой, с солнечными батареями, кстати. Сам спроектировал и сам построил. Там и было-то всего две комнаты – кабинет и спальня, да кухня, да ванная. Ну и погреб, конечно. И машина тоже была особая – с деревянной отделкой. Старый-старый уазик. Это уже подарок Вероники. А вот Даша была нормальная. Она особо ничего не боялась. Она просто гений была, вундеркинд.

– Галла, ты тут? – прервал мои мысли парень. – Они ушли. Скоро рассвет. Им еще спрятаться надо.

– Да кто «они»? – выкрикнула я.

– Оборотни.

– Вервольфы?

– Неее… – протянул парень. – Вервольфы – это высшие существа, а оборотни – прислужники. Верфольфы никогда никому не служат, они сами по себе. А оборотни подчиняются хозяину, у них нет самостоятельности.

– А если вервольф не сможет быть самостоятельным? – поинтересовалась я. – Или оборотень вдруг проявит волю?

– Вервольф вряд ли, – пожал плечами юноша. – А оборотню хозяин не позволит.

– Да здравствует насилие? – прищурилась я. – Короче, если вервольф спустился до оборотня, его прикроют, а если оборотень поднимется до вервольфа, его прикончат, так?

– Ну да, – поморщился мальчик. – Так и будет. И никто ничего не узнает.

– А кто хозяин этой стаи? – Трибунал, кто же еще? Они по всем реальностям эльфов ищут.

– Что-то мне подсказывает, что не для того, чтобы облагодетельствовать…

Парень хмыкнул неопределенно, потянулся, поймал и поправил на плечах мою шубку.

– Может, просветишь, чем и кому я насолила? – взглянула на него я.

– А что мне за это будет? Здрасте, приехали! А мне теперь что будет?

– Скажи мне, милый ребенок, а как же они меня все-таки нашли? – коварно поинтересовалась я. – Никогда не ловили и тут на тебе – заявились. Конечно, все на свете бывает в первый раз, но как тут оказался ты? Я смотрю, ты пытаешься себя представить моим спасителем, но я что-то сомневаюсь. Уж не за тобой ли они следили?

Парень заерзал и густо покраснел. Какой же он все-таки грязный!

– Так, я пошла домой, – поднялась я. – Шубу ладно, оставь себе. А я себе валенки. Как я понимаю, мне показана небольшая поездка за границу. Надо Вероничку предупредить, чтобы местность зачистили. А то ходят тут всякие, а потом серебряные ложечки пропадают.

– Ну-ну, – пробурчал вервольф. – Попробуй, смойся. Завещание не забудь написать только.

Я расстроено посмотрела на вервольфа. – А ну, оборотень, выкладывай все, что знаешь. Вервольф чихнул и покачал головой.

– Ты ж мне все равно не веришь.

Эх, молодо-зелено! Что мне теперь с ним делать? Оставить тут? Он вроде как меня спас, некрасиво. И вообще грязный он, худой, глаза голодные.

– Ох, горе ты мое! Есть хочешь?

Загрузка...