Цвет любви

13

Первое, что я вижу, проснувшись, — это белое окно с поперечными перекладинами, на которое я гляжу с недоумением, поскольку не узнаю его. В него смотрит солнце, значит, уже утро. Где я?

Слегка оглушенная, я оглядываюсь по сторонам и замечаю, что лежу на широкой, очень мягкой кровати в большой спальне, оклеенной белыми обоями. Массивный деревянный шкаф и стоящий у стены комод сделаны из темного дерева, блестящий паркетный пол — тоже. На нем лежат несколько толстых белых шерстяных ковриков, похожих на островки, не дающие ногам замерзнуть. Единственное цветное пятно в комнате — угловатое красное кресло, на котором лежит платье. Оно зеленое с нежными белыми капельками и кажется мне знакомым. Такое у меня тоже есть. Кроме того, там лежит белое вязаное болеро, и я замечаю чашечки бюстгальтера, белого, с кружевами. Такой у меня тоже есть…

И внезапно мои пальцы вцепляются в мягкое одеяло, под которым я лежу, меня пронизывает ледяной шок, когда я понимаю, что это моивещи разбросаны там, на кресле. Все это вчера было на мне.

Я тут же перевожу взгляд на себя, но я не обнажена, на мне рубашка в клеточку, которая мне слишком велика. От нее веет приятным знакомым запахом — Джонатан!

Застонав, я переворачиваюсь на спину и хватаюсь за голову, когда вспоминаю минувший вечер. Ужин с графом Дейвенпортом. Вино и шампанское, поездка на лимузине… Боже мой.

Я в отчаянии закрываю глаза, желая избавиться от воспоминаний. Но воздействие алкоголя улетучилось, реальность омерзительно и неприятно скалится мне в лицо, не давая прогнать себя прочь.

Я напилась. Страшно напилась. Настолько, что Джонатану пришлось поддерживать меня, когда мы уходили из ресторана, а потом и вовсе нести. Я еще помню прикосновение его рук, обнимавших меня. Но куда он меня притащил?

Это его спальня? Судя по обстановке, очень даже может быть, все выглядит благородно, дорого, масштабно. Нечто подобное можно позволить себе в Лондоне, только если иметь деньги. Но если это его спальня, то почему я здесь? Почему он не отвез меня домой?

«Где твои ключи, Грейс?»— внезапно слышу я его голос в своей голове. Он спрашивал меня об этом в машине, это я помню. Но я не знала, и мне было все равно. Может быть, он искал их и не нашел? Позвонил в квартиру, и никто не открыл? Или он сразу отвез меня сюда?

Я сажусь, подтягиваю одеяло к подбородку, внезапно чувствуя себя совершенно незащищенной. Я понятия не имею, что случилось прошлой ночью. Ясно одно: очевидно, Джонатан раздел меня, а затем натянул на меня рубашку от своей пижамы. И это означает, что он видел меня голой. Мою грудь захлестывает волна жара, которая поднимается по шее к щекам, потому что мысль об этом шокирует и в то же время возбуждает меня.

А каким это все показалось ему? Или его все это страшно нервировало? В конце концов, я ведь жутко опозорилась. Что, впрочем, неудивительно — похоже на то, что, ступив на английскую землю, я обзавелась новой привычкой. Вот только на этот раз я навредила не только себе, но и Джонатану.

Перед моим внутренним взором всплывает коварное лицо этого отвратительного Ричарда, который утверждал, что мы с Джонатаном вместе. Что страшно разозлило Джонатана. Он даже сказал, что хочет уволить меня, — а я ответила, что пусть лучше меня поцелует.

Я со стоном закрываю лицо руками и жалею, что не могу взять свои слова назад. Я наверняка все испортила, и он отнесется к этому серьезно — он вышвырнет меня, как только я снова попадусь ему на глаза.

Больше всего на свете мне хочется снова лечь, закрыть глаза и надеяться, что удастся заснуть — и что, когда я снова проснусь, все это окажется кошмарным сном. Но, к сожалению, шансы на это очень малы, что я понимаю слишком хорошо.

Учись отвечать за свои ошибки, Грейс. Так любит говорить моя бабушка Роуз, и я буквально вижу, как она смотрит на меня строгим, неумолимым взглядом. Она всегда настаивала на том, чтобы мы с Хоуп отвечали за то, что делаем и принимали последствия, даже если они неприятны.

Криво улыбнувшись, я оглядываю себя. Хорошо, что сейчас она меня не видит. Думаю, она бы пришла в ужас, если бы узнала, что я сижу полуголая в постели одного из самых богатых холостяков Англии и не помню, что было прошлой ночью.

Что ж, по крайней мере ей удалось достаточно закалить мой характер, чтобы я встала и приготовилась встретиться со своей судьбой лицом к лицу.

И только когда я решительно спускаю ноги на пол и встаю, до меня доходит, что я чувствую себя поразительно хорошо. После вчерашнего опьянения мне должно быть очень плохо, у меня должна гудеть голова. Нет, в принципе, я чувствую себя несколько вялой, во рту сухо, на ногах я стою не очень уверенно. Несмотря на это, я удивлена, потому что все могло быть гораздо хуже.

Рубашка от пижамы, которая надета на мне, почти закрывает мои колени и напоминает ночную сорочку. Трусики еще на мне, значит, их Джонатан не снял.

Я поспешно направляюсь в прилегающую к спальне ванную — сначала нужно посмотреть в зеркало, прежде чем осмелиться выйти из комнаты, — и поражаюсь, увидев, насколько роскошно она обставлена: вся в черных тонах, с огромной застекленной душевой кабиной и ванной, в которой можно лежать вдвоем. Однако удивление сменяется ужасом, когда я вижу себя в зеркале над причудливой дизайнерской раковиной: волосы страшно спутались, тушь для ресниц растеклась, под глазами черно, ресницы склеились. Я быстро и тщательно умываюсь, кое-как привожу в порядок волосы. Решаю выпить немного воды из крана, потому что мне вдруг страшно захотелось пить, промываю рот. И только после этого возвращаюсь в комнату.

Но, вместо того чтобы направиться к двери, я подхожу к окну, чтобы выглянуть на улицу и сориентироваться. Как бы там ни было, это один из самых аристократических кварталов города, значит, я, наверное, действительно в Найтсбридже. Прямо напротив дома располагается небольшой парк со старыми деревьями и высокой изгородью. Фронтоны домов, окружающих его со всех сторон, очень ухожены и выглядят богато. На балконах и площадках перед дверями домов, большей частью окруженных выкрашенными в черный цвет железными решетками, стоят кадки с деревьями, кустами и даже пальмами.

Дом, в котором я нахожусь, единственный на этой стороне имеет белоснежный фасад, слегка выпуклый, с гипсовыми украшениями, поэтому он очень выделяется на фоне остальных. Круглые буковые деревья в терракотовых горшках, расставленных перед входом, выгодно отличают его, превращая в нечто особенное. Если это действительно дом Джонатана, то он ему очень подходит.

Я еще раз набираю в легкие воздуха и чувствую, что в груди появляется какая-то болезненная пустота. А затем я оборачиваюсь к двери, готовая к тому, что может меня ожидать за ней.

Сначала это оказывается всего лишь широкий коридор, на полу которого лежит такой же темный деревянный паркет, как и в спальне. По обе его стороны расположены другие комнаты, но я направляюсь к лестнице с современными металлическими перилами, ведущей вниз. Этажом ниже я оказываюсь в богатой жилой части дома, больше похожей на анфиладу, поскольку к той комнате, в которой я нахожусь, примыкает еще одна, большая, а за прозрачной белой занавеской я различаю металлическую балконную решетку. Обе комнаты обставлены современно и со вкусом, с диванами и креслами в гармонирующих друг с другом светло-коричневых тонах, стильными комодами и книжными шкафами и минималистской, очень дорогой на вид телесистемой, рядом с которой не видно никаких кабелей и которая совершенно идеально вписывается в общий интерьер. Благородные ковры покрывают пол, все кажется цельным, как будто здесь поработал дизайнер, хорошо разбирающийся в своем деле.

Но по-настоящему впечатляют картины и произведения искусства. На всех стенах висят современные выразительные полотна, выполненные в сочных цветах, тут же притягивающие к себе взгляд. Кроме того, повсюду расставлены скульптуры из интересных материалов, большие и маленькие, они стоят в шкафах и на полу.

Я в восхищении провожу пальцами по ближайшей скульптуре высотой в человеческий рост, сделанной из филигранных, скованных в форме веера железных частей. Значит, Джонатан не только поддерживает искусство, он им еще и владеет.

«И все равно странно», — думаю я. Может быть, я, как и упрекала меня Энни, действительно видела слишком много фильмов, действие которых происходит в аристократических английских резиденциях: я ожидала, что будущий граф окажется собственником предметов старины. И в большом количестве. Доставшихся по наследству от родственников. Но ничего такого, похоже, нет нигде, если не считать старинного пианино из тщательно отполированного коричневого дерева с откидными латунными подсвечниками, стоящего в соседней комнате и кажущегося там анахронизмом.

Внезапно я слышу громкий стук и вздрагиваю. Кто-то ругается, и я узнаю голос Джонатана. Он доносится с нижнего этажа вместе с весьма аппетитным ароматом жареного сала. Поэтому я спускаюсь еще на этаж ниже, где снова останавливаюсь, пораженная, и с удивлением принимаюсь разглядывать столовую, в которой оказалась, — в ней стоит длинный массивный каменный стол с украшениями по углам. На стульях с высокими спинками за ним могут поместиться до десяти человек. Произведения искусства, которыми я восхищалась этажом выше, украшают стены и углы и здесь.

Мои босые ноги бесшумно ступают по паркетному полу, когда я прохожу мимо стола к узкому проходу, который, похоже, ведет на кухню. Она тоже прохладная и большая, совсем не похожая на ту, что в нашей с Энни квартире. Серые фасады кухонных шкафов в высшей степени современные, блестящие; вместе с рабочей поверхностью из светлого мрамора они составляют очень минималистскую, элегантную картину. На нишах для бытовых приборов, сделанных из высококачественной стали, нет видимых кнопок, поэтому они кажутся очень чистыми и простыми. И полную противоположность им представляет узкий каменный стол, напоминающий остров среди стен, начиненных кухонным хай-теком. Он похож на тот, что расположен в столовой, только гораздо меньше. Вокруг него сгруппированы четыре стула, своими изогнутыми высокими спинками напоминающие миниатюрные кресла. Они обиты серым бархатом и придают в остальном холодной комнате некоторую теплоту.

Остановившись в проходе, я наблюдаю за Джонатаном, стоящим у плиты спиной ко мне. На нем пижамные штаны в клеточку, наверняка сшитые по эскизу какого-нибудь дизайнера, и довольно линялая футболка, совершенно не подходящая к штанам и именно поэтому придающая ему весьма небрежный вид. Кроме того, в этой насквозь стилизованной комнате он выглядит каким-то инородным телом.

Но это его дом, что видно по его уверенным движениям, по тому, как он возится у плиты, что-то хватает тряпкой, а затем прицельным ударом бросает ее в расположенную неподалеку раковину, другой рукой что-то помешивая на сковороде, где шипит сало, и тут же бросаясь к яичнице-болтунье, жарящейся на другой сковороде.

«Он умеет готовить», — думаю я и тут же понимаю, что этого я никак не ожидала. Мы много раз обедали в разных местах на протяжении последних двух недель, и я пришла к выводу, что он питается исключительно таким образом. И у него дома есть персонал, заботящийся обо всех его потребностях. Ведь, в конце концов, он не только богат, но и принадлежит к высшему обществу, а значит, к дворецким и кухаркам привык с детства. Однако, похоже, в доме мы одни.

«Вот как можно ошибаться», — думаю я.

Затем я вспоминаю, что в его движениях, несмотря на их привычность, есть какая-то рассеянность, как будто он не совсем сосредоточен на том, что делает. Кроме того, с ним, очевидно, случилась неприятность, поскольку, когда он слегка поворачивается в сторону, я вижу на футболке брызги жира. Похоже, он сам недавно заметил их, поскольку, когда взгляд его падает на них, он замирает.

Затем он оборачивается, задирает футболку и нетерпеливо стягивает ее с себя. Когда она закрывает только его плечи и он уже собирается снять ее полностью, он замечает меня, замирает на полпути, смотрит на меня так, что меня бросает сначала в жар, затем в холод. Мне уже кажется, что он сейчас снова натянет футболку, но он не делает этого, а все же стягивает ее со своих рук. Затем вешает на спинку одного из кухонных стульев.

— Доброе утро. — Он произносит это нейтральным тоном, совершенно без злости, которой я ожидала, но лицо его остается спокойным. Ни следа улыбки.

Во рту у меня так пересохло, что я не могу ответить, поскольку взгляд мой теперь направлен не на его лицо, а на обнаженный торс. Его широкая грудь — чисто выбритая и мускулистая, но не настолько, как у тех ребят, что занимаются бодибилдингом. Ровно настолько, чтобы каждая группа мышц выделялась под кожей, бицепсы были слегка закруглены, а широкие плоские грудные мышцы и рельефные мышцы живота, виднеющиеся чуть выше пижамных штанов, притягивали взгляд. Кожа не такая светлая, как моя, у нее оливковый оттенок, какой бывает у темноволосых людей, и теперь, когда я могу хорошо ее рассмотреть, еще больше бросается в глаза ее резкий контраст с светлыми, сияющими голубыми глазами, которые по-прежнему не отрываются от моего лица.

— Доброе утро, — с трудом выдавливаю из себя я, замечая, что он все еще ждет ответа.

Громкое шипение на сковородке развеивает возникшее между нами напряжение, Джонатан отводит взгляд, снова оборачивается к свиному салу.

— Ты голодна? — спрашивает он через плечо.

Я киваю, хотя это не так, и опускаюсь на один из стульев. В данный момент я, наверное, не сумела бы съесть ничего, но не хочется разочаровывать хозяина дома.

Вскоре передо мной уже стоит тарелка с ароматным английским завтраком. Пахнет вкусно. Но у меня действительно абсолютно нет аппетита.

Джонатан присоединяется ко мне за столом. Он тоже просто смотрит на свою тарелку и даже не берет в руку лежащий рядом прибор. Затем снова поднимает взгляд на меня.

— Как твоя голова?

Я касаюсь пальцами висков и улыбаюсь немного криво.

— На удивление хорошо. Я… я думала, что… буду чувствовать себя хуже. — Мне неприятно говорить о своем вчерашнем состоянии. — Но ничего.

— Значит, таблетка от головной боли все же подействовала.

— Таблетка? — Я удивленно гляжу на него. Этого я не помню. — Ты давал мне таблетку?

Он кривит губы в какой-то непонятной улыбке.

— Ну, более-менее. Я растворил ее в воде и влил в тебя. В целях профилактики. Я тоже принимаю их, когда слишком много выпью. — Он произносит эти слова совершенно спокойно, и я не могу понять, неприятна ему эта ситуация или нет. — Ты что, не помнишь?

Я смущенно качаю головой, и мы продолжаем смотреть друг на друга, не обращая внимания на еду.

— Почему ты не отвез меня домой? — наконец спрашиваю я, только чтобы нарушить молчание.

— Я хотел. Но у тебя не было ключей.

— Ты мог позвонить.

— Во всем доме было темно.

— Но, возможно, кто-то из ребят все же открыл бы.

Он поднимает брови.

— Мне что, теперь следует извиниться за то, что я не бросил тебя у двери в твоем состоянии?

— Нет, конечно же нет, — тихо отвечаю я. — Я… просто не хотела быть тебе в тягость.

Он резко поднимается и возвращается к плите, как будто ему необходимо увеличить расстояние между нами. Прислоняется к ней боком, скрещивает руки на обнаженной груди, которая по-прежнему ужасно нервирует меня. Я поспешно опускаю взгляд, и до меня только теперь доходит, что узор на моей рубашке соответствует узору на его штанах. На мне подходящий к его пижамным штанам верх!

Он замечает мой взгляд и все понимает правильно.

— Нужно же было тебя во что-нибудь одеть. Пижама была свежевыстиранной, лежала в шкафу. И чтобы не ломать голову… — Он указывает на свои штаны.

— Значит, ты меня… раздел? — Я знаю, что это был он, ведь в конце концов в доме, кроме нас двоих, похоже, нет никого, но мне нужно убедиться.

Он кивает, и я судорожно сглатываю при мысли о его руках, стаскивающих с меня платье через голову, расстегивающих замочек бюстгальтера. И почему я ничего не помню?

— А где спал ты? — Вставая, я заметила, что с другой стороны постель была смята, как будто там кто-то спал. Но, может быть, я просто сильно ворочалась ночью.

Джонатан убирает волосы со лба.

— В доме есть три спальни, — поясняет он.

Я опускаю взгляд. Конечно, в таком большом доме не одна спальня. И зачем Джонатану Хантингтону спать рядом со своей пьяной ассистенткой?

— Часть ночи, впрочем, я провел рядом с тобой, — добавляет он, и голова моя снова резко поднимается.

— Что? — Во мне все еще звучат его слова. — Зачем?

— Тебе было плохо.

Теперь я действительно припоминаю, как лежу на широкой кровати, стенаю, а вокруг меня все кружится. И то, насколько плохо мне было. Внезапно во всем появляется смысл.

— Вот почему ты дал мне таблетку. — Это утверждение, и он только кивает.

— Я что… меня тошнило? — Я неуверенно гляжу на него. Если ответ будет утвердительным, от стыда мне, наверное, придется провалиться сквозь землю. Но он лишь слегка улыбается.

— Нет.

— Хорошо. — Я облегченно вздыхаю.

Улыбка снова исчезает с его лица, и висящее в воздухе напряжение становится почти невыносимым, мое сердце начинает отчаянно биться.

— Ты меня теперь вышвырнешь? — неуверенно спрашиваю я.

К моему огромному облегчению, он качает головой.

— С Ричардом у меня исключительно личные отношения, не профессиональные. Поэтому твое поведение, хоть и было весьма неприятным, делу не повредило.

На миг я удивляюсь, зачем он вообще взял меня с собой на ужин, если это была частная, а не деловая встреча, однако затем до меня доходит, что проблема вовсе не в самом ужине и не в том, как я себя во время него вела.

— А что насчет того, что было потом?

Я знаю, что он знает, о чем я говорю. Я вижу это по его взгляду. Желудок судорожно сжимается, дыхание прерывается, а я все жду, когда он ответит.

Проходит много времени, прежде чем он произносит хоть что-то, и голос его звучит при этом очень сдержанно.

— Не случилось ничего такого, за что тебя стоило бы вышвырнуть.

Я выдыхаю.

— Нет, — говорю я, не прибавив слова «к сожалению», которые вертятся у меня в голове. Вздоха, впрочем, мне сдержать не удается, в то время как я мечтательно разглядываю чудесные мускулы на его руках, которые по-прежнему скрещены на груди.

— Проклятье, Грейс!

Джонатан так быстро оказывается рядом со мной, что я испуганно вздрагиваю. Он хватает меня за запястья, поднимает меня с опрокидывающегося стула, с грохотом падающего на пол, толкает назад, пока я не упираюсь спиной в стальной фасад большого холодильника. Мои руки в плену, выше моей головы, его пальцы сжимают их. Он совсем близко, однако наши тела не соприкасаются.

— Ты хоть капельку представляешь себе, насколько соблазнительна — со своими рыжими волосами, фарфоровой кожей и этими огромными зелеными глазами, способными смотреть так невинно, что хочется схватить тебя и немедленно тащить в ближайшую спальню? Неудивительно, что…

Он не договаривает, выпускает мои руки, отступает на шаг.

— Что? — неуверенно переспрашиваю я, потирая запястья. Шепотом.

Джонатан недовольно качает головой.

— Ничего.

Он отворачивается, но стоит по-прежнему настолько близко, что я могу коснуться его. Я осторожно протягиваю руку и кладу ему на спину, глажу его кожу. Я просто не могу иначе.

— Джонатан?

Когда он оборачивается, на его лице такое выражение, какого мне не доводилось видеть еще никогда и от которого у меня захватывает дух. Он хочет меня, я вижу это, несмотря на то что в таких вопросах я совершенно неопытна. Но он почему-то борется с этим.

— Я не смешиваю личную жизнь с профессиональной, Грейс, — заявляет он, однако его взгляд не отпускает меня.

— Нет, смешиваешь, — возражаю я и подхожу ближе на шаг. Его взгляд темнеет, становится опаснее, и я не знаю, откуда у меня берется мужество продолжать злить его. Но я не могу иначе. Почти с мольбой смотрю на него и шепчу: — Я хочу, чтобы ты сделал это.