Цветок забвения. Часть 2

Глава 9

Полнолуние — праздник неги и беззаботности, что само по себе исключало наше с Чили на нём присутствие. Пока сёстры резвились голышом в купальнях и садах, мы прятались в опустевшем скалистом дворце, посвящая себя рукоделию или чтению, но, в отсутствие надсмотрщиц, всегда заканчивая кое-чем противоположным.

— Хочешь выйти? — догадалась Чили, заметив, как я тоскливо смотрю за окно. Оттуда веял сладкий ветер, шевеля полог нашей постели. Слышался весёлый девичий смех и пение птиц.

— Нет, — солгала я, подбираясь к ней, чтобы посмотреть на то, как продвигается её работа. Чили нанизывала на длинную нитку речной жемчуг. Она искала его так долго, проводя часы в холодной воде, а потом перебирала, придирчиво отбраковывая неугодные ей форму, размер и цвет. С таким подходом, украшения, сделанные ей, не будут уступать драгоценностям Метрессы.

— Примеришь? — предложила Чили.

Вместо ответа я сняла платье, подставляя под её подарок всё тело. Как ещё мерить такую роскошь, если не полностью обнажённой?

Дважды обвив нитку вокруг моей шеи, Чили опустила петлю между моих грудей… и наклонилась, чтобы поцеловать сначала один сосок, а потом другой, логично завершая своё подношение. Ощущение её горячего рта на чувствительной коже привычно обернулось сладкой негой между бёдер, и мне так хотелось попросить её прикоснуться ко мне и там. Но я залюбовалась подарком, перекатывая в пальцах маленькие луны-жемчужины…

— Что мне делать, Чили? Я никогда не смогу подарить тебе ничего такого же красивого.

— Стоит ли расстраиваться из-за этого самому главному моему украшению? — Она потянула за ожерелье, достаточно сильно, чтобы притянуть меня к себе, но недостаточно, чтобы порвать хрупкую нитку. — Я — просто оправа для драгоценного камня. Чем ярче сияешь ты, тем наряднее становлюсь и я. Поэтому, если хочешь украсить меня, то просто будь рядом, позволяя и дальше тебя баловать. — Оглаживая мои бёдра, Чили прошептала: — Это ведь только начало. Ты даже не представляешь, сколько всего я хочу тебе подарить.

Я провела кончиками пальцев по её губам, а потом наклонилась, пробуя их, источающие такие сладкие речи. Я обожала слушать Чили, но в редкие моменты уединения я предпочитала разговорам её поцелуи. Мне хотелось испробовать их все, и лучше делать это в полнолуние, когда Деве особенно приятно придаваться плотским наслаждениям.

Не знаю, как Чили планировала и дальше меня баловать, если я уже была настолько избалована — её вниманием, покровительством, подарками и ласками. Ещё не так давно я робела от её случайной нежности, а теперь подставляла под её поцелуи всё своё тело, то ли предлагая, то ли требуя. И Чили была послушна всем моим желаниям… ровно до того момента, пока я не дотронулась до неё внизу.

Она перехватила мою руку, сжимая — не причиняя боль, но намекая на то, что вообще-то может.

— Вот где заканчиваются границы твоей щедрости? — уточнила я недовольно. Стоило ей всего раз отказать мне, и все её предыдущие подарки как будто бы обесценились.

— Я помню, чем обернулось твоё любопытство в прошлый раз, — попыталась отшутиться Чили.

— Ты до сих пор злишься на меня за это? Не злись, любовь. Обещаю, на этот раз я буду очень нежной с ней.

— С «ним», — поправила она напряжённо, и я прильнула к ней, шепча:

— Даже так, я всё равно буду нежной. Хочешь, я его поцелую?

Чили застыла. Её хватка на моей руке ослабла — от удивления, а не потому, что она готова была сдаться.

Скинув наваждение, она пробормотала:

— Луна сводит тебя с ума, Ива. Не шути так.

— Я не шучу. Мы здесь одни. Нам нечего стыдиться.

— Дело не в этом, — ответила она, собираясь разозлиться, и в прошлом меня бы это испугало.

— Если не в этом, то в чём? Мои поцелуи недостаточно нежны для него? — Я невесомо прижалась к уголку её рта. — Если он пренебрегает моими губами… может, он захочет почувствовать мой «цветок»?

— Молчи, — произнесла Чили, но таким тоном, будто всю жизнь мечтала именно это услышать. И чтобы смотрели и прикасались к ней именно так.

— Не отвергай меня, любовь. Ты ведь тоже чувствуешь это, я знаю. Скажи, что тоже это чувствуешь.

Повернув ко мне голову, Чили смотрела на меня так, будто я ей впервые призналась. А потом схватила, прижимая к своей груди, но не как хозяйка, а как вор, дрожа и пряча драгоценность, будто всё ещё не могла поверить, что это — её собственность.

— Ты могла достаться кому-то другому…

— Ты тоже.

— Я завидую всем, на кого ты смотрела, как на достойную пару.

— Пока я только лишь присматривалась, у тебя она уже была, — напомнила я. — Так что это мне следует завидовать.

— Я не хочу вспоминать об этом и о том, чем всё закончилось. Так что лучше завидуй себе, ведь ты никогда не узнаешь, что такое предательство и разлука. — Когда я кивнула, Чили обхватила мою голову ладонями, заставляя смотреть ей в глаза. — Слышишь? Никогда.

Осознавая важность момента, я пообещала:

— Ты тоже, Чили. Мне всё равно, что говорят о тебе. Мне даже всё равно, что говоришь ты сама. Даже если ты будешь прогонять меня, я не смогу тебя покинуть. Я без тебя умру. Понимаешь?

Вместо ответа Чили вовлекла меня в новый поцелуй, а я медленно потянула за тесьму на её штанах…

Но меня спугнули.

Я вздрогнула, услышав шум за спиной — трепыхание крыльев и тревожный щебет. Обернувшись, я заметила одну из певчих птиц Метрессы, запутавшуюся в кружевном пологе нашей кровати. Её коготок зацепился за нить, и теперь она билась, пытаясь вырваться.

Чили молча смотрела на это, обеспокоенно хмурясь, но почему-то не пыталась помочь бедняжке выбраться из силков. Она казалась оцепеневшей. Будто увидела в этом какое-то страшное предзнаменование… или просто была возмущена тем, что нас прервали.

— Я помогу тебе, только пообещай, что, услаждая слух Метрессы, ты не расскажешь о том, что здесь видела, — шутливо попросила я. Встав на кровати, я бережно накрыла ладонью трепещущую птицу, после чего высвободила её из ловушки. — Пойдём, Чили.

Подойдя к окну, я раскрыла ладони, выпуская пернатую на волю. А моя пара долго смотрела ей вслед со смесью тоски и зависти.

— Нравятся птицы? — по-своему растолковала я её взгляд. Подобрав упавшее перо, я устроила его в роскошных красных волосах. — Смотришь на неё так, будто провожаешь родную сестру.

— Не понимаю, почему животные в этом мире более свободны, чем мы, — ответила она. Кажется, у неё напрочь испортилось настроение.

— Погоди немного. Когда освоишь высшее мастерство, сможешь командовать даже мифями.

Глядя в сторону злополучного леса, Чили думала о чём-то далёком, никак не связанном со мной.

— Тот чёрный зверь, — заявила она в итоге. — Он будет моим.

Я разглядывала её красивый, упрямый профиль, чувствуя, как скользит холодок по спине. Её смелость восхищала. А злая настойчивость — пугала. Усмирить именно его стало для Чили делом принципа с тех пор, как они встретились и заглянули друг другу в глаза. В этом стремлении — завладеть, присвоить, сломить — было что-то пугающее. Мужское. Но я ответила:

— Этот зверь создан, чтобы служить тебе. Мне не терпится увидеть, как ты покоришь его и покажешь всем. Ты позволишь мне прикоснуться к нему? Думаю, он совсем другой на ощупь, нежели белый.

— Ты прикасалась к мифи? — нахмурилась Солнце, и я решила её удивить:

— Я сидела на ней.

— Вместе с Мятой, — догадалась она, теряя к разговору интерес.

— В одиночку я бы не посмела к ней приблизиться. Ты ведь знаешь, какая я трусиха. Даже придерживаемая Мятой, я всё равно так боялась. Но рядом с тобой мне ничего не страшно, Чили. — Пристав на цыпочках, я прошептала: — Позволишь мне прокатиться на твоей мифи голой. Хочу почувствовать прикосновение её меха между своих бёдер. Не могу придумать ничего нежнее…

— Не можешь придумать ничего нежнее? — переспросила моя гордая пара.

Она не собиралась уступать никому ни в чём, если дело касалось меня.

— Твои поцелуи, — тихо признала я.

Чили подхватила меня, заставляя обвить её ногами.

— Я ревную, — проворчала она. — Разве не только мне позволено находиться между твоих бёдер?

Я согласно простонала, предвкушая наказание и немного поощрения за правильный ответ. Но Чили понесла меня не к постели, а к выходу из покоев.

— Кто бы мог подумать, что я однажды это скажу: но безопаснее тебе сейчас будет погулять со своими пустоголовыми сёстрами.

Чили больше не могла оставаться со мной наедине без последствий. А ещё её явно пугало то, что нечто подобное ей придётся переносить каждое полнолуние. Со своей собственной жаждой она справлялась как будто бы с лёгкостью, но мою она хотела утолить немедленно.

Похоже, по мнению Чили, самый верный способ меня обезопасить — подставить под удар себя.

Показываться на глаза сёстрам в эту ночь было с её стороны куда большим безумием, чем остаться наедине со мной и сделать… всё что угодно. А вот безобидное желание приобщиться к всеобщему веселью, точно выйдет нам боком.

Я понимала, что моей паре там не обрадуются. Она могла бы даже ничего не делать: ни с кем не говорить, ни на кого не смотреть, просто пройти мимо — любое проявление её покорности сочли бы непозволительной наглостью, а любую форму одежды — непозволительной распущенностью. И неважно, как при этом будут выглядеть и вести себя сами Девы.

— Я смогу за себя постоять. Тебе нечего бояться, — ответила Чили, когда я озвучила свои опасения. И её слова прозвучали бы убедительно, если при этом она не взяла траурную накидку, под которой привыкла прятаться.

— Оставь её. Мы же идём на праздник, — сказала я. — Да и без неё у тебя намного больше шансов понравится нашим сёстрам.

Солнце улыбнулась, польщённая комплиментом. А потом тихо прошептала:

— Она не для меня.

Нет?

Стоило нам выйти из дворца, и Чили завернула меня в накидку с ног до головы, закрывая от посторонних взглядов и света. Стоило догадаться: она бы не позволила мне разгуливать голой у всех на виду, пусть даже в полнолуние так и полагалось. На тело, к которому она привыкла беззастенчиво прикасаться, посторонним нельзя было даже смотреть. А если вспомнить, как она критиковала мои наряды, Чили хотела сделать это уже давно.

Я не могла возмущаться. Сёстры придумали для неё это наказание, и разделить его с ней хотя бы на день было правильно. Вот только она имела право в открытую ненавидеть их за это… И поэтому поступать со мной так же, как они — с ней, было так жестоко с её стороны.

— Что такое? — спросила Чили, поддевая мой подбородок. — Собираешься расплакаться?

— Я хотела похвастаться твоим подарком перед всеми, — ответила я, накручивая на палец жемчужную нитку. — Дарить такие прелестные украшения, а потом запрещать быть красивой… Лучше просто забери его назад. Забери и запри меня.

Солнце прикусила губу, будто всерьёз над этим размышляя.

— Моя вина, что только лишь моего восхищения тебе недостаточно. Я плохо стараюсь, раз ты жаждешь внимания от кого-то ещё, — ответила она, потянув меня за собой. — Но ты права в одном, Ива. Этот наряд недостоин тебя. Я сделаю тебе другой. Его роскошь сразу даст тебе понять, как сильно я раскаиваюсь. В качестве наказания я буду делать его под руководством Мяты. И во время Песни и Танца я позволю тебе им похвастаться перед всеми.

— Хм.

— Ты не рада?

Как сказать…

Просто в какой-то момент я поняла, что любой наряд будет смотреться на мне невзрачным балахоном. Неважно, как я буду выглядеть. Рядом с Чили на меня всё равно не обратят внимания. Я убедилась в этом, следя за сёстрами, попадающимися нам на пути.

Игнорировать её, пока она сама не желала попадаться им на глаза, было так легко. А теперь они и хотели бы её не замечать… хотели бы злиться на неё… хотели ненавидеть… но не могли. Одна и та же растерянность застыла на женских лицах. Незнакомки и её бывшие подруги провожали её взглядами, вряд ли понимая истинную причину собственного интереса. Дело в обозначившихся отличиях? То, что раньше воспринималось всеми как уродство, теперь казалось любопытными особенностями. Рост, телосложение, черты лица… и что-то ещё, неуловимое, инстинктивное, что пробуждал её взгляд и усугубляла её близость.

Саму Чили тяготило такое пристальное внимание, потому что обычно оно не предвещало ничего хорошего. В прошлом такая прогулка могла обернуться для нас трагедией, теперь же она вызывала настороженный коллективный интерес, молчаливое снисхождение. Я не могла объяснить такую лояльность даже полнолунием. Происходящее казалось нереальным, а потом я заметила Виолу…

Она стояла в окружении своих танцующих подруг, игнорируя их и музыку. Повзрослевшая, дивно похорошевшая, облачённая лишь лунным светом, она смотрела на свою бывшую избранницу со смесью паники и восторга. Упустив возможность правильно отреагировать, Виола не придумала ничего лучше, как поднять руку в приветственном жесте.

— Что это она делает? — недоумённо пробормотала я, но Чили ничего мне не ответила. Она стояла впереди меня, и я не видела её лица, но чувствовала исходящее от неё напряжение. Волны мрачной злости.

— Хочешь подойти? — спросила я, но Чили снова промолчала. — Странно, что она без своей пары. Либо Виола с Зирой уже достигли единства, либо поссорились… Хотя она выглядит довольной, так что, наверное, первое. То, к чему она так стремилась, жертвуя тобой, свершилось — стоит её поздравить.

Солнце была со мной не согласна. Отвернувшись, она потянула меня в сторону, но почувствовав сопротивление, подхватила на руки, унося прочь. Обычно такая грозная и злорадная, на этот раз она предпочла тихо уйти, лишая меня столько милого сердцу зрелища.

Разочарованная, растерянная, брошенная Виола смотрела ей вслед.

— Она всё ещё смотрит, — сообщила я, глядя через её плечо. — Так смотрит, будто уже давно бросилась бы за тобой, моля о прощении, если бы ты была одна. Если ты мечтала о мести, Чили, то она только что случилась: видеть меня в твоих объятьях так невыносимо для неё.

— Ты — не месть, — возразила тихо Чили. — Наоборот. Ты — причина, по которой эта месть до сих пор не случилась.

— Так я тебе мешаю?

— Я стараюсь ненавидеть и злиться, правда, — шутливо отозвалась Чили. — Но не могу, когда ты такая голая под этой накидкой.

Я отвела полу в сторону, показывая себя, дразня.

— Что ты вытворяешь? — обречённо простонала Чили, заключая: — Придётся спрятать тебя ещё надёжнее.

Она уносила меня вглубь сада, в его забытую, обветшавшую часть, где мы привыкли прятаться от Имбирь. Туда даже она не решалась заходить, пренебрегая скопившейся работой. Тайное, уединённое, живописное место… Но на этот раз, когда мы вошли под сень древних плодовых деревьев, нашу идиллию нарушил детский плач. Звук полностью противоположный царящей вокруг чувственной атмосфере.

Я вздрогнула, начиная оглядываться по сторонам.

— Что с тобой?

— Ты не слышишь? — удивилась я, не веря, что смогла её превзойти. По физическим способностям Чили превосходила всех нас: она была очень внимательной, особенно ночью, инстинктивно выискивая опасность. Но жалобный писк выпавшего из гнезда птенца её слух, почему-то не воспринимал. — Пойдём скорее.

Спустившись на землю, я повела её за собой.

— Дети плачут? — догадалась она, когда зов уже невозможно было игнорировать, и я с улыбкой покачала головой. Стать хорошей матерью ей, похоже, не суждено.

Мы вышли к беседке, в которой прятались две девочки. Они обе плакали, но одна — громко и призывно, а другая — тихо, умудряясь утешать свою подругу. Они не могли не напомнить мне меня саму, в последнее время такую капризную, и Чили, привыкшую терпеть боль и обиды.

Чтобы не напугать их ещё сильнее, я заговорила как можно тише и мягче, в то время как Чили предусмотрительно решила помалкивать.

— Прекрасные цветочки, вы стали бы украшением нашего сада, но ваши мати сейчас наверняка проливают ещё более горькие слёзы, ища вас.

Они лишь сильнее расхныкались, выбегая к нам, наперебой объясняя, что они заблудились, устали и хотят есть, но до плодов им не дотянуться и из этого жуткого сада не выбраться. Они погибнут здесь, погибнут, как их и предупреждали, и из них вырастут деревья, да?

— Вы очень далеко забрели, — согласилась я, замечая, как они смотрят на Чили. Такую высокую, широкоплечую сестрёнку они точно видели впервые. — Как вы оказались в этой части сада?

— Мы поспорили с остальными.

— Да, поспорили, что придём сюда ночью.

— Чтобы увидеть его.

— «Проклятье нашего клана».

— Оно страшнее мифей, а мы видели мифей, они жуткие.

— Это вы про Имбирь? — удивилась я.

— Нет. Мы про… — Они переглянулись, и самая смелая из них произнесла одними губами:

«Мужчину».

Я посмотрела на Чили, не зная, что на это ответить, а моя единая усмехнулась:

— Ну и как успехи?

Не желая признаваться в неудаче, они зловеще произнесли:

— Он точно где-то рядом.

— Да? Это плохо. — Чили взглянула на меня. — Может, пойдём отсюда? Не хочу встретиться с кем-то, кто хуже мифей.

— Погоди, мы же ещё не знаем, кто им рассказал эту чушь.

— Все говорят. Мы слышали, — уже не так решительно отозвались девочки.

— Все? И что же они говорят? Как нам распознать врага?

— О, ты бы сразу поняла, если бы с ним встретилась, — заявила одна. — Они такие… уродливые и жестокие.

— И их мир такой же уродливый и жестокий, — поддакнула ей другая. — Там всё можно купить за золото и самая дешёвая вещь там — женщина. У одного мужчины может быть сотня женщин. И он обращается с ними, как с рабынями.

— Мужчины угнетают женщин всеми возможными способами, и их самый любимый: заставлять делать им новых мужчин.

— Если у женщины не получается, то они бьют её и выгоняют из дома, и никто не утешит её. Там запрещено утешать женщин.

— Так что они там постоянно плачут, но их слёзы не имеют силы.

— Только Дева может обратить слёзы в оружие.

— Любой мужчина умрёт, если увидит, как Дева плачет.

— Тогда вам тем более нечего бояться, правда? — заметила я, присаживаясь перед ними и стирая их слёзы.

— Мы не боимся! — В присутствии Чили они расхрабрились, как ни странно. Они впервые видели такую внушительную Деву. — Это он боится нас, поэтому и прячется. А мы почти его нашли.

— Правда? — Чили осмотрелась с наигранной подозрительностью. — Интересно, что скажет ваша наставница, когда узнает, что вы специально его искали. Какой скандал. Натуральное отступничество.

Они растерянно уставились на неё.

— Хотя это не самое страшное, — продолжила Солнце. — Самое страшное, что этот мужчина, похоже, плевать хотел на слёзы Дев. Раз он обитает здесь, на кладбище? Наверное, ему по душе смотреть на то, как Девы рыдают. Он наслаждается их страданиями, высматривая подходящую жертву.

— П-подходящую жертву? — пролепетали девочки.

— Ту, чей плач ему особенно понравится. Кого он похитит, поработит, заставит делать ему новых мужчин, а потом продаст за золото. — Чили присвистнула. — У него богатый выбор. Наверняка, его собратья ему завидуют.

— Собратья? — их голоса становились всё тише и тоньше.

— Мужчины, которые поймут и поддержат его, особенно если дело будет касаться Дев. — Она задумалась. — Наверняка, этот уродливый ублюдок, живя вдали от себе подобных, свихнулся и стал совершенно непредсказуемым. Не лучшая идея искать с ним встречи и уж точно дразнить. Если бы он сейчас услышал вас, ему точно показалось бы несправедливым, что люди Внешнего мира наслаждаются почётом, который дают пол и первородство, тогда как над ним потешаются даже дети.

Нет, правда, из неё не получится хорошей матери.

Девочки ударились в плач громче, чем прежде, мечтая, как видно, снова потеряться от нас подальше. Что сказать? Даже мне от слов Чили стало не по себе.

Я ткнула её локтём под рёбра, но она только усмехнулась.

— Здесь нет никаких мужчин, — ответственно заявила я. — Не важно, кто что говорит. Это мир Дев. Он создан Мудрецом и отвергает всё нам враждебное. Воздух и земля здесь пропитаны нашей сущностью, так что появись здесь хоть один мужчина, наши горы бы рухнули в то же мгновение. Вы бы такое точно заметили.

— П-правда?

— Да. Но вам всё равно лучше не заходить ночью так далеко в сады.

Они стали оправдываться, сваливать вину на своих подруг, а потом друг на друга, и Чили раздражённо проворчала:

— Не найдя здесь врага, вы решили друг с другом подраться? Такими темпами Девам не понадобятся мужчины, чтобы самим уничтожить этот мир.

— Они просто проголодались и устали. — Я потянула её за собой. — Давай наберём им фруктов.

Но не успела я сделать и шага, как дети заплакали и запричитали ещё жалобнее. И прежде чем я придумала что-то более эффективное, чем очередные заверения в их безопасности, Чили наклонилась к одной и подняла её, сажая себе на плечи. А другую подхватила на руки, успокаивая одним движением. Эта бесхитростная демонстрация силы и надёжности сработала лучше любых слов.

Девочки удивлённо примолкли, распахнув глаза. Они не помнили то время, когда их носили на руках, но в этом положении тел было что-то родное, что-то… материнское? Нет, эти покровительство и забота были совсем иного, неизвестного нам рода. Что-то, чего нам всем не хватало здесь, когда мы слушали колыбельные, когда нас наряжали или заплетали волосы, когда сулили величие…

Так же как и для этих детей, для меня происходящее было настоящим открытием.

— Высоко! — воскликнула та, что сидела на плечах Чили.

— Я тоже так хочу! — капризно заявила вторая.

— Может, посадить тебя на дерево? — пригрозила Чили, поднимая девочку на вытянутых руках. Так, что даже у меня замерло сердце… а дети лишь смеялись.

— Да, вон на то!

— Абрикос?

— А потом мандарины.

— А я хочу хурму.

Я ходила за ними, пока они набирали фрукты, и не могла поверить в то, что вижу. Никогда не замечала, чтобы Чили тянуло к детям. С учётом её собственного мучительного детства? И строения тела, которое прекрасно отражало её нежелание с кем-либо нянчиться? Трудно было поверить, что однажды она подпустит кого-нибудь к себе настолько близко.

Это признак её исцеления? Или нечто большее?

Всю дорогу из сада я настороженно наблюдала за тем, как дети играют с её волосами, трогают грудь, задают на этот счёт очевидные вопросы, а потом, утешая, подносят дольки к её рту или дают откусить спелой мякоти. Трогательно… Когда же мы выбрались из сада, и пришло время расставаться, дети раскапризничались, повиснув на её шее, как ожерелья.

— Покатай нас ещё! Отнеси на праздник!

— Вам домой пора, — проворчала Чили, по-видимому, утомлённая ими.

— Тогда отнеси туда.

— Мне нужно охранять сад.

— От мужчин?

— Скорее, от таких бедовых девчонок. — Чили спустила их на землю, и они долго смотрели на неё, склонившуюся над ними. Большую и сильную.

— Спасибо, что спасла нас.

— Ага. Не теряйтесь больше.

— Ладно. Завтра мы приведём Астру и Мелиссу… и Ирис тоже, хотя, наверное, даже ты её не поднимешь, — предупредили подруги, и Чили махнула им рукой, прекрасно понимая, что они уже здесь не появятся. Их мати им этого не позволят.

— Обидно, что мы не увидим их лиц, когда они узнают, кто именно их спас. — Она тихо рассмеялась, и я обняла её, слыша фальшь в её голосе. Для неё этот день был безвозвратно испорчен. Виола, а теперь это… Она не ожидала, что о ней распускает слухи даже малышня, перед которой она провинилась ещё меньше, чем перед своими сёстрами.

— А ты? — спросила я. — Хочешь вернуться во дворец?

Глядя детям вслед, Чили призналась:

— Кажется, я хочу потеряться.

— Да? И ты совсем не боишься?

— Ты же слышала, я главное чудовище этих садов.

Я улыбнулась, увлекая её за собой.

— И я думала, ты никому кроме меня не позволишь себя оседлать. Хотя бы этой ночью.