Декамертон

Девятая.

Ты одинок средь сотни тысяч лиц,

ты одинок без сотни тысяч лиц.

А. Рудаки.

Мне хотелось бы рассказать, как бывает иногда больно. Как поселяется где-то внутри ноющая тоска и не хочет никуда уходить. Мне хотелось бы рассказать о том, какими мы бываем иногда идиотами, проходящими по жизни мимо чего-то главного. О чем могут мечтать люди? Чтобы их любили. И любить самим. Но вместо того, чтобы дарить друг другу счастье, мужчина и женщина продолжают воевать. Никто не считает ни потерь, ни приобретений в этой войне.

Мне хотелось бы рассказать о прохожих. О тех, кто когда-то мне нравился, и кому нравилась я. Они не оставили следа в моей жизни. Но иногда… Иногда мне даже приятно о них вспоминать.

История первая. С соблазнением.

Главное действующее лицо – я. А в роли объекта моего пристального интереса выступал некий Дима. (Парень приятный во всех отношениях). Он был очень даже ничего себе так и крупно мне нравился. Среднего роста, средней комплекции, с симпатичной темной челочкой и (главное!) серыми глазами.

Вся эта история началась с того, что мои друзья как-то так одновременно разбрелись по своим делам, и на какое-то время я осталась совсем одна. Разумеется, что мне стало скучно, я поехала к Еленке, и она втащила меня в какую-то компанию. Два дня меня это забавляло (от делать нечего), а на третий я стала искать гнилой шнур или гитарную струну (нужное подчеркнуть), поскольку подруга, помимо того, что заставляла меня слушать попсу, начала меня еще и припрягать к просмотру высокоинтеллектуальной передачи "Дом-2". Такого счастья, разумеется, я уже вынести не смогла. И единственное, что меня спасло – так это появление Димы. Он поставил Чижа, и я просто-таки воспылала к нему нежными чувствами.

Я не помню уже, что мне в этом Диме тогда так понравилось, но переклинило меня на нем капитально. Боже ж ты мой, как же он мне нравился! Нет, вы даже представить себе не можете как он мне нравился! У меня просто крыша на нем поехала. Осложнялось все это дело тем, что месяц назад у Димы появилась девушка, по отношению к которой он был почему-то правильным и верным. Вообще-то Димка был очень обаятельным бабником, и такое положение дел было для него несвойственным. Ежу понятно, что раз уж мне захотелось, я приняла все меры к тому, чтобы данного Диму закадрить. В общем и целом я ему нравилась, он любил со мной пофлиртовать, но… но дальше этого, почему-то, дело не шло. Я прекрасно знала, что я умней, чем его 4 последних подруги вместе взятые, но меня это почему-то не грело. Дима любил со мной побазарить, целовал мне ручки и даже провожал до остановки. Но спал со своей Анжелой! Меня бесило одно только ее имя, но ничего поделать с этим я не могла. Нет, ну как я сходила с ума по этому Диме! И ладно бы что хорошее было, а то… Но в то время я вбила себе в голову, что он очень мне нужен и дико страдала по этому поводу.

"Стоит ли мне вспоминать трепетную ласку твоих равнодушных пальцев? Ты не дарил мне сумасшедшего наслаждения, и я хотела, чтоб твое желание быть правильным и верным наконец кончилось. Мне казалось, что рамки твоей роли рассчитаны на большее. Твоя холодность и восторженность подарили мне амплуа случайной прохожей. Жаль, что я давно уже выросла из этой роли. Когда ты приходишь в мои сны, я плотно закрываю двери. Но ночь, как босоногая девчонка, умудряется, почему-то, убежать от меня в окно. Кто укорит меня за то, что я равнодушна к рассветам? Мокрые крыши повседневных ночей стелятся ввысь, и в обрезках зеркал медленно оплавляются лампы. Ты не задержишь меня даже взглядом, но я все равно не смогу уйти. Я бессмысленно роняю в пустоту свою искреннюю нежность. Я поднимаю бокал золотистого вина и пристально вглядываюсь в ночную траву чужих улиц. Где-то там, во тьме декабрей, затерялись твои следы. Я, как язычник, молюсь ушедшему золотому листопаду, который укрывал нас обоих. Кажется, это было 100 лет назад. Тогда, давным-давно, ты был разноцветным. Солнечное, почти летнее сомнение рвалось в окно, но нам обоим было не до него. Теперь я растеряла даже свои страхи."

В общем, зависала я на этом Диме таким образом примерно с месяц. Это было трудным, утомительным, а главное – совершенно бесполезным делом. Дима продолжал быть верным и правильным своей Анжеле. Он, конечно, понимал, что он мне нравится. Не понять было трудно. Флиртовала я с ним довольно откровенно. Однако, вопреки моим ожиданиям, за нашими улыбочками и прикольчиками ничего не следовало. А я ж еще и особо принципиальная. Хотела, чтоб Дима сам все начал. В общем, наконец до меня дошло, что надо плюнуть рукой на это дело и послать собственную влюбленность вместе с Димой как можно дальше, на неопределенно-неограниченный моим сознанием срок. А тут, как раз, начался сезон сейшенов, и мои друзья-музыканты начали опять собираться. Причем попутно выяснилось, что многие из них в очередной раз свободны. Я немного с ними пообщалась, и возвращаться после них к Диме мне почему-то совершенно не хотелось.

Я нашла себе очередную очаровашку из музыкального мира, и сей тип как-то раз потащил меня в рок-клуб. Идти было неохота, и я была недовольна. Если б он мне сразу сказал, что после пары песнюшек каких-то неясных новичков, на которых он меня тащил, там будут выступать "Аквабитлы", я впереди него туда побежала бы. Однако мой дорогой отнюдь не разделял моих рок-н-ролльных восторгов, и пошел отрываться под метталюг. Мы с Еленкой зевали и переговаривались.

– Гляди, как прыгают.

– Как блохи.

– Нет, как суслики.

– Ну хорошо, как суслики. У которых блохи.

После выступления металлистов мой драгоценный собрался домой. Мало того, он захотел, чтобы вместе с ним ушла и я. Это с любимых "Аквабитлов"-то? Фигу! Я взбунтовалась, рассказала ему, кто такие враги народа, как они борются с социал-демократами, и что с такими, как он, врагами надо делать. Парень обиделся и ушел. Думаете, я его догонять понеслась? Щас! Я осталась отрываться под "Аквабитлов". В общем-то, конечно, я не хотела с ним ссориться, и даже (после сейшена) непременно отправилась бы с ним мириться, но тут случилось непредвиденное. Дело в том, что на этот сейшен вздумал прийти желанный мною когда-то Дима. "Аквабитл" ему нравился, с тусовкой он был знаком хорошо, и был чертовски рад меня видеть. Я, в свою очередь, радовалась ему не меньше. За две недели я успела подзабыть все его недостатки и явно испытывала к нему теплые чувства… Они превратились почти во влюбленность, когда на мой вопрос – где Анжела и почему она не с ним, Дима поведал мне, что они расстались.

Короче, я не стала вникать во все эти гнилые расклады, а сходу поняла, что мое желание заполучить Диму никуда не делось. Мы с ним долго отрывались под "Аквабитлов", что (как понимаете) очень поднимало нам настроение и весьма способствовало моему прогрессирующему желанию. Воспаленное (сейшеном, моей близостью и спиртным) воображение Димы подхлестнуло все его низменные инстинкты, и Дима понял, что хочет со мной переспать. Причем настолько срочно, что готов это сделать прямо на глазах почтеннейшей публики. Я, в свою очередь, решила, что остальному народу не только смотреть на это не стоит, но и знать об этом не следует, и Диме пришлось ждать, пока сейшен окончится. (Не могла же я уйти с любимых "Аквабитлов"). Но уж поле сейшена Дима не дал мне даже как следует попрощаться с друзьями (правда, эта церемония затянулась бы еще часа на полтора, но это уже не важно). Он просто взял меня в охапку и потащил к себе домой, где мы и оторвались за весь славно проведенный рок-н-ролльный вечер. А с утра… Помирилась я со своим музыкальным приобретением и долго Диму не видела. А когда мы все-таки встретились (спустя месяца два, или три), я стала задумчиво думать, чем же это он мне так понравился. Думала я часа два, но вспомнить так и не смогла. Ну смазливенький, ну в постели он более-менее, ну и что? Дима ко мне подкатил, начал флиртовать, и… осекся под моим недоуменным взглядом. Он разонравился мне абсолютно, и на этом я успокоилась. Меня саму это слегка удивило. Обычно после постели моя влюбленность только прогрессировала. Надо же… оказывается не только мужики могут соблазнять и бросать женщин. Женщины тоже могут.

Депрессия бывает разной. Глубокой, мелкой и средней. Бывает так, что хочется упасть в кресло, закрыть глаза, отключить себя от жизни и больше уж ни о чем не думать. Потом появляется дикий страх перед тишиной и одиночеством. Даже в теплом ветре, шевелящем занавеску, чудится что-то нездешнее. Когда меня начинают посещать такие мысли, я включаю "Ролингов". Что это меняет? Сметается благовоспитанный налет пыли, ветер перелистает листки дневника, а писать на новых уже ничего не захочется. Люди взрослеют не за годы, а в определенные моменты своей жизни. Тогда, когда собственное существование дается с большим трудом. В таком самом мерзопакостном состоянии я находилась в то время, когда произошла

История вторая. Ностальгическая.

Начну я ее с одной-единственной фразы – он был обаятелен. Ну а с чего начать, если не с этого? Он был не просто обаятельный парень, ко всему прочему он был еще и страстный сочинитель, неплохо владевший различными стилями и формами написания произведений. Собственно говоря, именно благодаря этому факту мы с ним и познакомились. Дело в том, что я сама люблю заниматься всяческой писаниной (чему подтверждение – данные новеллы), и так получилось, что у нас открыли новый литературный кружок. Я никогда не относилась всерьез к своим произведениям, но пошла из любопытства. Я помню, когда и как я впервые увидела этот творческий бардак в обжитом подвальчике. Ребят было немного и они (попутно к своим литературным талантам) имели еще и режиссерские навыки. Героя моей истории звали Ромка. Имя было не самое мое любимое, но он… Я влюбилась в него с первого взгляда. Точнее, с первого слова, потому что, если быть откровенной, влюбилась я поначалу не столько в него, сколько в его стихи и миниатюры. Это было потрясающе! Ромка определенно был талантлив. И неизвестно еще, сложились бы наши отношения или нет, если бы Ромка сам не сделал по направлению ко мне первого шага. Я была очарована этой богемной атмосферой, этими талантливыми людьми настолько, что на третий день забыла о том, что я тут новенькая. Когда Ромка подошел ко мне, около меня играл "Doors", а я зачаровано смотрела, как пляшут в камине языки пламени.

– Тебе нравится? – спросил из-за плеча Ромка.

– Что? – испуганно повернулась я.

– Картина нравится? – я перевела взгляд на картину, висевшую над камином. Картина была чумовая.

– Нравится конечно.

– Ты пролила бальзам мне на сердце. Это мое произведение.

– Это ты рисовал? Что, серьезно? Ну, знаешь, это уж слишком. Столько талантов у одного человека! Признаюсь честно, что твои стихи и миниатюры меня просто убили.

– Ну стихи ты, допустим, сама классные пишешь. И, кстати, я никогда не видел таких, как у тебя, вдохновленных глаз.

– Спасибо за комплимент.

– Это не просто комплимент. Это я подлизываюсь прежде, чем попросить. – У Ромки было такое комичное выражение лица, что я рассмеялась.

– И что же ты хочешь попросить?

– Понимаешь, у меня есть недавно написанное прозаическое произведение. Первое, и, наверное, последнее. Я сделал к нему несколько иллюстраций… В общем, ты жутко похожа на мою главную героиню, и просто не можешь мне отказать срисовать ее с тебя! Ну пожалуйста -препожалуйста… – Я офигела.

– Ты хочешь срисовать с меня главную героиню? Да они сроду такие не бывают!

– Ну конечно…

– А ты дашь мне прочитать это произведение?

– Я рад, что ты согласилась.

Произведение Ромки так меня покорило, что я переписала его для себя. Если бы я могла, я перерисовала бы и его рисунки.

– Видишь, Оль, я пытался рисовать героиню… Ей не хватает твоих глаз, твоей вдохновленности… Ее нет, она неживая.

– Ну… Если ты так хочешь…

– Ты не против, если сегодня вечером я приглашу тебя погулять по городу? Я хочу пообщаться с тобой, посмотреть на смену твоих настроений, на выражения твоего лица. Мне надо узнать тебя лучше.

Я заворожено его слушала. Он плел слова, нанизывая их на тонкую кисточку, и я поддавалась его очарованию. Внешность? Господи, да я даже не помню толком как он там выглядел! Остались в памяти его стихи, рисунки и прозаическое произведение. Остались в памяти отрешенная улыбка и светлые, очень длинные волосы. Спереди они казались почти белыми. Ромка перехватывал их шнурком, завязывая в хвост. Он был человеком, который умел говорить стихами, любил сонеты Шекспира и очаровывал меня движением своей кисти. Конечно, Ромка не был профессиональным художником. Возможно, в его работах можно было бы найти ошибки… Но сколько во все это было вложено души!

Что там складывалось между нами? Если б знать… Любовь? Да нет, вряд ли. Ей там даже не пахло. Мы оба балансировали на тонкой ниточке натянутых чувств. Наверное, это была просто вспышка страсти. В наших жизнях она была неожиданной, и мы даже не знали, что с ней делать. И Ромке, и мне хотелось ее продлить. У нас писались друг другу классные стихи, и мы читали их на собраниях литературного кружка.

Мы не хотели, чтобы наши чувства перегорели. Мы решили расстаться на пронзительной ноте. Вы думаете, мы дураки? Вполне может быть. Но мы решили раскрутить пришедшее к нам чувство на полную катушку. Все испытать, расстаться и никогда больше не возвращаться. Ни в этот богемный мирок полуподвальчика, ни друг к другу. Это было жестоко, но мы… В тот момент нам просто было все равно. Может быть, если бы мы любили друг друга, мы не смогли бы так над собой издеваться.

Нам некуда было торопиться. Ни я, ни Ромка не хотели всего сразу. Мы развивали свои отношения постепенно. Мы хотели успеть насладиться всем. От одного касания пальцев нас бросало в дрожь, глаза теплели, и между нами проносились такие электрические разряды, такие бешенные животные импульсы желания, что ходил ходуном весь литературный кружок. Потом, спустя время, я встретила одну из девчонок этого литературного кружка. Она была любопытна…

– И все-таки, почему вы с Ромкой расстались?

– Так получилось. А как там без нас?

– Да никак. Вы хоть заводили всех своей энергией, буквально сносили водопадом чувств, а потом… вы так неожиданно исчезли… Где-то через неделю появился Ромка, но он был раздраженный, взъерошенный и никому ничего не объяснил. А после того, как ни один из вас больше не вернулся, там стало как-то неинтересно, и все потихоньку расползлись.

Я не стала думать о том, почему Ромка, вопреки нашему уговору туда приходил. (А то бы я напридумывала). Меня убила наповал фраза насчет недели. Целая неделя? Ну конечно же! Просто я привыкла думать о ней как об одной сумасшедше-счастливой ночи. Литературный кружок ставил спектакль, в котором мы с Ромкой играли главные роли влюбленных. Мы так играли… Мы просто горели на сцене. Тогда я думала, что весь мой актерский талант погорел там дотла. Наивная. После этого спектакля состоялось символическое чаепитие, а затем Ромка обнял меня, закутал в джинсовую куртку и прошептал на ухо: "поехали сегодня ко мне". Я счастливо улыбнулась и вжалась в его плечо. От Ромки пахло сигаретами и каким-то мужским одеколоном.

Я хоть убей не вспомнила бы сейчас, где находится его дом. Но его набитый всякой всячиной холодильник и кучу бутылок я помню. Может оттого, что Ромка пообещал не выйти отсюда, пока припасы не кончатся. Мы пили пиво, а потом… Потом он начал меня целовать. Как Ромка умел целоваться, боже ж ты мой! Это ж с ума сойти можно было! От таких жадных опьяняющих, головокружительных поцелуев я просто-напросто поплыла. Мы провели неделю практически не вылезая из постели. Ромка шутил, что будет считать это продолжением постельной миротворческой идеи Джона Леннона и Йоко Оно. Какие слова писались у меня по его душу!

"Ты был моим озарением. Нежным, злым и мимолетным. Ты посетил множество теплых глаз и уже не дорожишь теплом. Ты позволен всем этим глазам, открывая с неприступным видом потемки своей души. Я тихо постучалась в твою жизнь и ты определил мне комнату для гостей. Не начинай меня жалеть сейчас, ты всегда успеешь это сделать. Когда-нибудь закончится время твоих колыбельных, и я даже не смогу пожалеть об этом всерьез. Ты умеешь причинять боль. И поэтому (может быть) наше кукольное представление окончится само собой. Когда-нибудь мне будет суждено вспоминать о тебе спокойно. За чаем с горьковатой травой ты растерял все свои чувства. Чай был чуть терпким и горячим. Ты тоже умеешь быть таким. В твоей осени не приветствуются мрачные дожди и ржавые листопады. Капризы твоих улыбок и едкий дым твоих сигарет будут помниться мне еще очень долго. Я помню твой жест, позволивший сплести воедино нежность твоих аристократических пальцев и невообразимо-горькое "прости". Те, кто уже разбивался, поймут маленькую трагедию несбывшегося полета глупых грез.

Мне не жаль разбазаривать для тебя тысячи последних "прощай". В твоих нетанцующих глазах застыла ледяная улыбка, не раз дарившая мне горький привкус счастья. Ты нежно-колюче сберегал все принадлежавшие тебе обделенные надежды. Они казались случайными в фиолетовом дне. Когда я научилась улыбаться мимолетной смене твоих настроений, я расхотела винить тебя во всех моих неудачах. О чем я мечтаю? О тысяче последних "позволь"? Это было бы справедливо".

Да, мне есть о чем вспомнить. Но разве об этом можно сказать словами? Сумасшедшее наслаждение только от того факта, что рядом – желанный человек. Ромка исследовал губами мою шею, и я потеряла остатки здравого смысла. Я могла делать все, чего мне так давно хотелось – снять с него рубашку, распустить его светлые волосы, зарыться в них руками, прижаться жадным поцелуем к его груди… Господи, сколько беспросветных дней я мечтала только об этом! Ромка покрывал поцелуями все мое тело, до кончиков пальцев, и я улетала. Иногда мне казалось, что я на грани безумия, а иногда… иногда я думала, что я просто безобразно счастлива. Мы не жалели огня, эмоций, страсти. Мы отдавали друг другу без счета все свои драгоценности. Мы стремились взять друг у друга все, и жили вне времени, но однажды я проснулась, и поняла, что мне пора уходить. Я залезла под душ, потом оделась и потихоньку закрыла за собой дверь. Я даже не оставила Ромке записки. В конце концов, это была его идея – расстаться.

На улице был день. Вторник следующей недели. После прощания я дня два отсыпалась и больше месяца воевала с собственной депрой. Депра победила. Теперь я знаю, что Ромка, вопреки нашему уговору, возвращался в кружок. Причем, судя по рассказу, сразу после моего от него ухода. Но я даже думать не хочу о том, зачем он это сделал, и чего он хотел. Я даже вспоминать не хочу, как какое-то время ждала его появления или звонка. Это была его идея – расстаться. И глупо что-то пытаться вернуть, когда сожжены все мосты. Может быть, мой уход был маленькой местью за его предложение. Но я не знаю, кто из нас в результате пострадал больше. Мало того, я даже не хочу об этом думать. Ни о чем.

Ольга попыталась вспомнить лица тех, о ком читала, но ничего не выходило. Ей было даже не интересно, сколько в данном опусе было вранья. Подумаешь, прохожие… Да сколько их было в ее жизни! Это были, скорее, приобретения для тела, чем для души. Просто поначалу, в силу привычки, Ольга облекала чувства в красивые фразы. А потом… Потом она даже перестала подыскивать для них цензурные слова. Ольга еще раз перечла последний абзац и нахмурилась. Ее стало это раздражать. Зачем нужен этот надрыв чувств? Можно подумать, ей нравится страдать и даже упиваться своими страданиями. Да что она, мазохистка что ли какая-нибудь? Почему она не может относиться спокойно ко всему этому? Ольга открыла следующую тетрадку и хмыкнула. Вот и ответ на животрепещущий вопрос. Почему-почему… Да потому что мужиков она не по себе выбирает.