Делатель королей

18

Аббатство Святого Бенедикта на дороге в Сент-Олбанс было столь древним, что наверняка помнило времена саксонского семицарствия. Нелепо огромный крест на крыше церкви аббатства покосился, плиты двора раскрошились, узкие крестообразные окна походили на бойницы. Обветшание чувствовалось здесь во всем, и лишь большой зал капитула был недавно приведен в порядок: стены побелены, застеклены окна, а пол выложен деревянными брусками. Именно здесь и созвал свой военный совет Делатель Королей.

Уорвик выглядел утомленным, но довольным. Несмотря на изнурительную болезнь, он вновь казался бодрым и полным энергии. Он стремительно расхаживал вдоль длинного стола, мраморная столешница которого была посыпана тонким слоем сухого белого песка, чертя тонкой палочкой на нем план предстоящей битвы, стирал неудачные наброски, ровнял песок и снова чертил, объясняя свой замысел.

Местность вокруг аббатства Святого Бенедикта была лесистая, но за городом находилось просторное, поросшее клевером поле. Именно его выбрал Уорвик для боя и именно в Барнете остановил свою армию, вынудив Эдуарда Ланкастера прийти сюда и занять невыгодную позицию в низине у болот.

По углам столешницы стояли канделябры, разливая ровный желто-восковой свет. Уорвик, звеня кольчугой, резко наклонился вперед, показывая, где намерен расположить основные силы. Его длинные волосы упали на глаза, и резким движением он заложил их за уши. Делатель Королей осунулся, морщины у рта обозначились резче, темнее стали круги под глазами, а сами глаза из зеленых стали почти янтарно-желтыми и сверкали, как у голодного волка. В последнее время в его поведении сквозило какое-то неестественное, почти лихорадочное возбуждение.

Граф Уорвик подправил линии на песке и взглянул на собравшихся. Вокруг толпились его военачальники: горячий и рыцарственный Джон де Вер, граф Оксфорд, тучный ленивый Экзетер, свояк Уорвика моложавый Томас Стэнли, всегда настороженный белокурый красавец Эдмунд Бофор, герцог Сомерсет, неизменно берущий под сомнение любое предложение Делателя Королей. Прежде они с Уорвиком всегда были соперниками, но в ходе этой кампании заметно сблизились, и Сомерсет из противника стал его правой рукой. В стороне от стола держался могучий граф Ормонд.

В дальнем конце зала капитула стояли Джордж Кларенс и брат Уорвика Монтегю. Оба хранили мрачное молчание. Обычно самые оживленные в окружении Делателя Королей, сейчас они казались подавленными. Совсем недавно они получили изрядную взбучку: Джордж так и не сумел уговорить Пемброка присоединиться к Делателю Королей, Монтегю же на переговорах с Эдуардом Йорком согласился на его условие – битва должна происходить пешим порядком. И это привело в ярость Делателя Королей.

– Теперь, надеюсь, вы осознаете, дражайший брат, – заметил Уорвик, указывая на вычерченную на столе карту, – что натворили, приняв условия Йорка. Само небо даровало нам это место для конной сшибки. К тому же большая часть нашего войска – тяжеловооруженная конница, и этого вы не могли не знать. Теперь же я вынужден заставить их спешиться, тем самым лишив себя преимущества, – и все это только потому, что мой брат дал свое слово пройдохе Эдуарду. Вы осел, Джон, и бес попутал меня доверить вам вести переговоры.

– Милорд!

Монтегю вскинул голову, как жеребец под хлыстом. В чертах его удлиненного породистого лица действительно было нечто лошадиное.

– Милорд, вы не имеете права так со мной говорить! Всем известно, что вы избегаете встреч с Нэдом Йорком. Когда вы отправили меня к нему герольдом, я не получил никаких указаний, кроме того, что мне следует согласовать условия битвы. Поскольку второй день стоит непроглядный туман, чистым безумием было бы выводить на поле конницу.

– Монтегю прав, – вмешался Джордж Кларенс. – Туман таков, что всадник невидим уже в пяти шагах. Конный бой просто невозможен.

Уорвик скверно выругался, а Сомерсет, устремив на Кларенса и Монтегю ледяной взгляд своих синих глаз, сказал:

– Никто не заставлял вас, Монтегю, соглашаться с временем, предложенным Эдуардом. Туман – это еще не светопреставление. Мы могли выжидать хоть до полудня, а потом пустить в дело конницу и загнать в болото пехоту Йорков.

Монтегю выругался еще похлеще Уорвика. Оба брата, пребывая в ярости, могли заставить покраснеть даже грузчиков в порту. Сейчас же Джон Невиль был определенно вне себя.

– У вас у всех только и речи, что о кавалерии, однако вы забываете, что у Йорков есть бомбарды и мортиры, которые совершенно бесполезны в тумане. Туман нам на руку, и поэтому я был удовлетворен, когда Йорк предложил начать битву еще до рассвета.

Монтегю поддержал Оксфорд, заявив, что в армии Алой Розы артиллерия всегда оставалась слабым местом, а при свете дня йоркисты, которых снаряжали славящиеся своим огневым вооружением ганзейцы и фламандцы, будут иметь явное преимущество. К тому же и рыцари, и простые ратники так и рвутся в бой, и было бы грешно не воспользоваться их азартом.

Экзетер возразил ему. Стэнли заупрямился и стал доказывать свое, тыча пальцем в песок на столе. Уорвик молчал. Он слегка поморщился, словно от внезапной боли, вытер взмокший лоб. Вокруг спорили, не обращая на него внимания, но, когда Уорвик поднял руку, призывая к тишине, члены совета умолкли.

– Видит Бог, милорды, мы ничего не выиграем, если мои военачальники станут ссориться накануне битвы. Конечно, я сожалею, что мой брат Монтегю как будто запамятовал, что в семи ранее выигранных Нэдом сражениях тот предпочитал пеший бой…

– Тогда вы с ним были союзниками и сами посоветовали ему это, – возразил Джон Невиль, и Уорвик не стал спорить.

– Да, это верно. И мне известна тактика, к которой Нэд любит прибегать. Что ж, остается надеяться на это.

Он снова склонился над столом, и все последовали его примеру. Уорвик говорил сжато, сухо, однако не упуская ни единой детали. За день до подхода войск Белой Розы он обошел пешком все окрестности, обдумывая план предстоящего сражения. Да, он горько сожалел, что из-за болезни позволил Йоркам вступить в Лондон, и теперь стремился наверстать упущенное.

Бродя по окрестностям Барнета, он так дотошно изучил каждый холм и заводь, ложбину и селение, что теперь, когда пришлось быстро менять ход кампании, говорил с такой уверенностью и знанием дела, так уверенно рисовал на песке план местности, так разумно и обоснованно объяснял, где и что следует разместить, когда и откуда наступать, что никто не смел ему перечить, и уверенность в победе явно проступала на лицах командиров Уорвика. Они лишь изреда задавали вопросы, но в основном соглашались, а Джордж Кларенс, изучая план расстановки сил, наклонился так низко, что даже дыханием смел песок.

Уорвик закончил говорить и рассмеялся, потрепав по плечу зятя.

– Спокойнее, Джордж. С Божьей помощью, победа будет на нашей стороне. У нас отличная позиция, с нами отряды из Саффолка, Норфолка, Бэкингема, Лестершира, Кента. С теми двенадцатью тысячами, что ты привел с Запада, у нас вдвое больше ратников, чем у Йорков.

Джордж теребил свою недавно отпущенную бородку, не сводя глаз с плана размещения войск.

Совет завершился. Обсудив частные детали, военачальники разошлись. Когда Джордж выходил из зала, Уорвик окликнул его. Герцог оглянулся. Освещаемый четырьмя канделябрами, Уорвик стоял, наклонившись вперед и опираясь сжатыми кулаками о столешницу. Его голова низко свешивалась.

– Пойди сюда, сынок, – позвал Уорвик.

Джордж приблизился и, когда его тесть поднял лицо, едва не отшатнулся. У Уорвика дергались губы, по вискам струился пот.

– Позови Маттео, Джордж. И смотри, чтобы никто ничего не знал.

Кларенс был единственным, кто видел, чего стоило Уорвику встать на ноги, когда все уже считали его добычей костлявой. Этот итальянец – не то лекарь, не то колдун, как считал Джордж, – дал ему какое-то адское восточное снадобье, которое подняло Уорвика и на время вернуло ему силы. Но его следовало принимать постоянно, иначе Делатель Королей вновь превращался в развалину. Отныне он опасался хоть на час отпускать от себя лекаря, тем не менее они с итальянцем беспрерывно ссорились, и Маттео Клеричи твердил, что чрезмерность, на которой настаивает Уорвик, сведет его в могилу раньше, чем это суждено Делателю Королей провидением.

Когда лекарь явился, Джордж, стоя за приоткрытой дверью, слышал, как они снова принялись пререкаться.

– No, assolutamente no[60], синьор Рикардо, это уж слишком! Я чувствую себя палачом. Sancto Dio![61] Я уже жалею, что вообще сказал вам об этом средстве.

– Маттео, не глупи! – твердил Уорвик, и в голосе его звучала такая мягкость, какую мало кто мог заподозрить в грозном Делателе Королей. – Помоги мне, Маттео. Ты знаешь, что значит для меня эта битва. В ней все наше будущее, здесь решается судьба Англии. Я не должен сейчас сломаться. Помоги мне, а там… там пусть хоть геенна и сам сатана впридачу.

– Ах, синьор! Зря я вас послушал. Я убийца, настоящий убийца…

Но он уже возился в своем ларце с лекарствами и прочими орудиями его ремесла.

Джордж всегда с опаской относился к медицине. И едва заслышав звяканье склянок лекаря, тотчас поморщился и вышел. Но Уорвик сказал, что хочет с ним говорить, и теперь он стоял на ступенях у входа, окутанный сумрачной пеленой тумана, и прислушивался к долетавшим из церкви мужским голосам, тянувшим «Gloria in excelsis»[62].

Вскорости лекарь вышел, и Джордж суеверно перекрестился, покосившись на него, а затем прошел к тестю.

Уорвик сидел на каменной скамье в проеме окна. Джордж приблизился и почтительно остановился на некотором расстоянии. Он боялся Уорвика, и этот страх, возрастая, превратился в ненависть. Ему доставляло наслаждение видеть, как тают силы непобедимого Делателя Королей. И вместе с тем Джордж боялся и помыслить о том, что произойдет с ним, если Уорвик проведает о его предательстве. А ведь всем известно, сколько шпионов у Уорвика! И Джордж, цепенея, боролся со страхом.

Порой ему начинало казаться, что за ним следят. Сейчас же, когда все его войско, все его военачальники только и ждали сигнала, чтобы переметнуться под знамена Белой Розы, – опасность увеличивалась вдвойне. Поэтому Джордж и расположил свои отряды сколь возможно далее от ставки Делателя Королей, окружив их пикетами и заставами и строго-настрого приказав убивать на месте любого, кто хоть на миг подпадет под подозрение.

– Ты думаешь, я не знаю, что тебя гложет? – неожиданно спросил Уорвик, и герцогу показалось, что у него остановилось сердце. Он молчал.

– В Лондоне у меня достаточно людей, и они донесли мне об измене твоего капеллана. Ты, кажется, доверял ему, Джордж?

Кларенс перевел дыхание.

Видя, что Джордж молчит, Уорвик продолжал:

– Когда-то отец мой, герцог Солсбери – упокой Господь его душу – наставлял меня, что надобно почитать священнослужителей и склоняться перед их саном. Как и все прочие, они грешат… Что ж, за свои грехи им предстоит держать ответ перед Всевышним. Поэтому я не ропщу и не кляну своего брата, епископа Невиля.

Возможно, я сам виноват в том, что случилось. Я знал, что Джордж слаб и неспособен к ответственности, однако всегда делал ставку на его честолюбие, полагая, что он сообразителен и поймет, что ему следует держаться за меня, если он по-прежнему хочет оставаться лордом-казначеем Англии и в конце концов облачиться в кардинальскую мантию.

Эдуард весьма скоро забудет о его услугах. Твой братец Нэд скорее будет помнить о том, что Джордж помог уйти из-под его опеки Анне Невиль, нежели то, что епископ помог ему бежать из плена и отворил ему ворота Лондона. Поверь, мой мальчик, несмотря на кажущееся легкомыслие, Нэд Йорк никому ничего не забывает.

– Это неправда! – воскликнул Кларенс, излишне запальчиво, как показалось Уорвику.

Приподняв одну бровь, он недоуменно взглянул на зятя. Но Джордж стоял спиной к огню, и нельзя было разглядеть его лица. По-своему истолковав волнение герцога, Уорвик мягко спросил:

– Ты все еще любишь его, Джордж?

Тот ответил вопросом:

– Что бы вы сделали с таким человеком, как мой капеллан?

Уорвик зловеще засмеялся.

– Не думай больше об этом. Даже если он знал что-то, то уже не сможет нам повредить. Что бы я с ним сделал, ты спрашиваешь? Привязал бы ему на шею камень, а уж дно он бы сам отыскал. Ты уходишь?

Герцог встал.

– Мне надо проверить караулы. Скоро начнет светать.

Уорвик встал и сладко потянулся. Джордж глядел на него с ужасом. Каких-то полчаса назад этот человек на глазах умирал. Колдун-итальянец словно вдохнул в его полуживое тело новые силы.

– Я… Мне пора, – снова сказал он. Ему стало тяжело находиться в одной комнате с тестем.

Но Уорвик вновь удержал его.

– Что ты думаешь обо всей этой суматохе в Лондоне? Я имею в виду слухи об Анне?

Джордж пожал плечами.

– Ерунда. Изабелла писала, что проводила ее высочество на корабль, отплывающий во Францию.

– То-то и оно. Но мне сообщили, что она так и не прибыла на континент. Боюсь, за этим стоит очередное сумасбродство моей дочери. Что-то она задумала?

Он обнял Джорджа за плечи.

– Что же до Изабеллы, то не следует беспокоиться. Я в ней уверен. Она умная девочка и правильно поступила, примкнувши к свите королевы Элизабет. Так она избежит опалы и для себя и для моих внуков.

Уорвик улыбался. Лучшей новостью в последнее время было известие о рождении у Кларенса и Изабеллы наследника.

– Ступай, сынок. И да хранит тебя Бог.

Джордж вздохнул с облегчением лишь тогда, когда оказался под открытым небом и Кристофер Стэси подвел ему коня.

– Милорд, поспешите. У ворот аббатства вас ожидает человек герцога Глостера.

Кристофер говорил негромко, но Кларенс испуганно оглянулся на него. Ему казалось, что за пеленой тумана скрываются шпионы Делателя Королей.

Джордж отправил Кристофера в свою ставку, велев сказать, что герцог задержится в аббатстве на пасхальной службе. В случае чего, он сумеет отвести от себя подозрения, заявив, что заблудился в тумане. Он устал быть все время настороже, постоянно озираться, опасаясь слежки. Хвала Господу, что Делатель Королей все еще ничего не заподозрил и по-прежнему доверяет ему. Осталось совсем недолго. Утром начнется битва, а там… Но что если Уорвик все же победит?

До того момента, когда к нему прискакал на взмыленной лошади Кристофер Стэси, сообщивший, что Анна Невиль бежала, Джордж был более чем уверен в себе. Он знал, что поражение или победа йоркистов зависят от него, и торговался с братьями, добиваясь от них все новых льгот и посулов на будущее. Если же победит Уорвик – Делателя Королей даже в сложившейся ситуации нельзя было недооценивать, – Джордж знал, что сумеет подчинить его себе, шантажируя жизнью его любимицы. Даже в случае, если бы его предательство было раскрыто, у него оставался в ее лице крупный козырь. Теперь же… Герцог вспомнил слова Уорвика об изменнике Мортоне и зябко повел плечами…

Ворот, о которых говорил его шталмейстер, по сути дела не было. У дороги стояли две рассыпающиеся башни, меж которыми натягивали цепь, преграждающую путь по дороге в Сент-Олбанс. Когда Кларенс приблизился, из башни высыпали стражники, требуя пароль, но разглядев, кто едет, вытянулись и отсалютовали алебардами, а один из них торопливо опустил цепь.

Джордж проехал мимо них. Грязь чавкала под копытами его серой в яблоках кобылы. Пахло прелостью, молодой зеленью, мятой и горелым торфом. Где-то в тумане жалобно блеяли ягнята. Лошадь Кларенса шарахнулась, когда из-за коряги как призрак возник посыльный Глостера. Джордж знал его – коренастый, уродливый бродяга, укутанный в шкуры, как дикарь. Не говоря ни слова, он взял лошадь под уздцы и направился куда-то в глубь леса.

Герцог ничего не видел вокруг. В тумане все казалось странным и причудливым. Попискивала разбуженная лесная птица, доносился лисий лай. Герцог уже бывал здесь, но теперь не узнавал место. Он с подозрением покосился на проводника. Вновь явилось подозрение, что бродяга – соглядатай Уорвика.

«Где-то здесь должна торчать обгорелая печная труба. Проклятье! Если ее не будет – дорога не та. Черт бы побрал этот туман!»

Он положил руку на рукоять меча, присматриваясь к бродяге. Привыкнув изменять и таиться, Джордж не доверял никому.

Слава Богу, показалась труба. Он вздохнул облегченно, немного расслабился. На ум пришли слова Уорвика о старшем брате: Эдуард ничего не забывает… Джорджу это пришлось не по душе. После возвращения Нэда в Англию ему лишь раз довелось повидаться с братом. Эдуард держался надменно и холодно.

В ту пору Джордж не придал этому значения. Что ж, брат действительно немного сердит на него за прошлое, зато когда он, Джордж, поможет ему вернуть корону, отношения их потеплеют… Но он помнил и то, как эта проклятая Анна Невиль сказала, что Эдуард всего лишь использует его. Тайные опасения, что копились в его душе, разом зашевелились.

При мысли об Анне Джордж невольно коснулся кончика носа. Проклятая девка! Этот шрам! Как долго ему пришлось прятать лицо! Когда Уорвик разглядел, что с ним, он едва не помер со смеху. Пришлось соврать, что был чрезмерно любезен с собачкой одной очаровательной леди…

Они подъехали к крытой тростником хижине угольщика. Проводник исчез, словно его и не было. Лошадь Кларенса потряхивала головой, звеня удилами.

– Эй, Риччи, выходи, это я!

Никто не ответил. Шкура, закрывавшая вход в хижину, не шелохнулась. Было так тихо, что Джорджу стало не по себе.

– Эй, Ричард, – упавшим голосом позвал он.

В тот же миг мелькнула тень и кто-то прыгнул с нависавших ветвей дерева на круп его лошади, вцепившись Кларенсу в плечи. От страха и неожиданности герцог визгливо закричал. «Выследили!» – пронеслось в голове.

Его лошадь испуганно заржала и взвилась на дыбы. Выронив поводья, увлекаемый железным кольцом обхвативших его рук, Кларенс стал запрокидываться назад. Он снова вскрикнул и покатился по травянистому склону в полную грязи ложбину. Сверху донесся издевательский хохот.

– Да, Джорджи, после того как тебя хватила за нос левретка, ты словно не в себе!

Глостер, поднимаясь с земли, все еще смеялся. Перепачканный с ног до головы, с черными разметавшимися волосами, одно плечо выше другого, белозубая улыбка…

– Чума на тебя, Ричард! – вспылил средний брат. – Тебе бы все шутки, а я было решил, что меня выследил Уорвик.

Смех замер на губах Ричарда.

– Ты что это – серьезно? Старый медведь что-то заподозрил?

– Моли Бога и его благочестивую Матерь, чтобы это оказалось не так! Ну, что смотришь? Дай руку!

Чертыхаясь, Кларенс вытирал лицо полой плаща, пока Ричард ловил его лошадь. Когда младший Йорк не улыбался, он казался куда старше своих лет. У него была широкая грудь бойца, но горб гнул его, да и хромота придавала его облику что-то старческое. Лишь живость движений выдавала в нем юношу.

– Идем, Джорджи. У нас мало времени.

По-прежнему ворча, Кларенс вошел в хижину угольщика. Ричард опустил шкуру, и внутри сразу стало темно, лишь слабо светились головни в очаге. Хозяев хижины всякий раз, когда здесь происходила встреча, выгоняли в лес, и теперь лишь корова утробно вздыхала за перегородкой да черный кот уставился на вошедших фосфоресцирующими глазами. Ричард подхватил кота на руки, и тот благодушно заурчал.

– Ты в самом деле подозреваешь, что Медведь что-то пронюхал?

– Откуда мне знать? Для него я по-прежнему «сынок», но ведь кругом кишат шпионы. К тому же чертовка Анна все еще неизвестно где. Если она доберется до отца, тот не откажет себе в удовольствии утопить меня в первом же болоте.

– Почему, собственно, утопить?

– Оставь, Ричард. Давай-ка бумагу, я нарисую, как Уорвик расположит свои силы.

Глостер сбросил с колен кота и протянул Джорджу лист телячьего пергамента, а заодно и уголек. Оба брата склонились так, что их головы едва не соприкасались. Они были разительно непохожи – круглолицый, зеленоглазый Кларенс, с вьющимися кольцами каштановыми кудрями и смуглый, как испанец, Ричард с его гладкими и темными, как вороново крыло, волосами, жестким подбородком и безгубым нервным ртом. Его глубокие черные глаза сверкали, как агаты.

– Тебе цены нет, Джордж, – сказал он, когда брат закончил свои пояснения. Он улыбнулся и отправил пергамент в огонь.

– Ты что, спятил? – возмутился Джордж.

Глостер пожал плечами.

– Уголек все равно сотрется. Главное, что я это видел.

Джордж остался недоволен. В том, как смотрел на него младший брат, как поблескивали его глаза, явственно проступала насмешка. Он всегда подозревал, что этот калека считает его глупее себя, и это его бесило.

– У Эдуарда не изменятся планы? – спросил он, чтобы отвлечься от неприятных мыслей. – Ведь эта диспозиция…

– Нет. А хоть бы и изменились, для тебя это ничего не меняет.

– Как так?

Зубы Ричарда блеснули в улыбке. Джорджу стало не по себе. Он нередко замечал, что улыбаясь, Ричард становится странно похож на Уорвика – сказывается родство Невилей с Плантагенетами.

– Ты ведь уже провинился, Джордж. Нэд не вполне тебе доверяет. Твое дело, услышав клич: «За святую Англию и братьев!», вывести свою конницу и обрушиться на Уорвика с тыла. Ведь он, как и предполагалось ранее, намерен держать твои отряды в резерве.

Джордж выругался.

– Так, значит, вы не доверяете мне? А ведь я рискую куда больше вас. Я все время у него в руках и…

– И ты опасаешься, что он тебя утопит! – захохотал Ричард. – Ничего, Джорджи, не долго осталось ждать. На рассвете все решится. Мы с Нэдом помним, чем тебе обязаны, но пока исход сражения не ясен, тебе незачем знать наши планы.

– Я ведь поклялся!

– Ну-ну! Слишком много клятв, братец. Знаешь ли, argumenta ponderantur, non numerantur[63]. Постой, не злись. Наш договор остается в силе, и, если Уорвик падет, ты наследуешь все его имущество. Нэд никогда не нарушит слова. И мы убеждены, что ты не переметнешься к Уорвику, даже если он и потеснит Белую Розу. Он не простит тебе этой маленькой шутки с его любимицей Анной.

В мягком голосе Ричарда звучала угроза. Джордж скрипнул зубами.

– Ты прекрасно знаешь, что у меня не было выбора. Принцесса Уэльская знала обо всем, и я не думаю, что вы поступили бы иначе на моем месте.

Ричард кивнул.

– Не спорю. Ты должен был что-то предпринять и довольно ловко провернул дельце с ее отплытием во Францию и этой свадьбой-ловушкой, но держать нежную принцессу в подземелье, без света и воздуха, среди крыс… Нет, у Уорвика есть все основания взбеситься.

Кларенс нахмурился.

– Лучше бы ты занялся поимкой этой девки. Она хитра, как лиса, опасна, как рысь и плюет на преграды. Она обвела вокруг пальца вас с Эдуардом, а теперь умудрилась исчезнуть из подземелья Тауэра. Клянусь рукоятью меча, она может как призрак проходить сквозь стены!

Ричард удивленно вскинул брови.

– Да что ты говоришь? Так-таки через стены? Что ж, я это учту.

Джордж встрепенулся.

– Не хочешь ли ты сказать, что Анна Невиль уже у тебя?

Ричард улыбался.

– Можешь быть спокоен, братец. Дочь Уорвика больше не сможет тебе повредить.

Джорджа охватила волна благодарного облегчения. Он погладил трущегося о его ногу кота. Но уже через минуту обеспокоенно спросил:

– Как вы собираетесь с нею поступить? Не забывай, Риччи, что она сестра моей жены.

– И наследница половины состояния Уорвика, – все с той же улыбкой добавил Глостер.

Джорджу стало не по себе. Казалось, младший брат видит его насквозь. Он начал злиться.

– Не строй из себя мудрого Мерлина, Ричард! Ты любил играть в эту игру в детстве, но мы уже не дети, и я ничуть не менее сообразителен, чем ты. Мне известно о твоем сватовстве к Анне. Однако теперь она замужем за Ланкастером, а ты не папа римский, чтобы освободить ее от брачных уз.

Ричард наклонился и подбросил в очаг буковое полено. Оно оказалось сырым, огонь не хотел разгораться, и от очага повалил едкий дым.

Ричард поднялся.

– Идем.

Они вышли из душной хижины в полный туманной мглы ночной лес. Неподалеку, позванивая удилами, стояли их кони. Большой белый жеребец Ричарда почти растворился в тумане. Откуда-то из непостижимой дали летел благовест, проснулись колокола.

Братья переглянулись. В сыром полумраке они казались друг другу тенями.

– Христос воскрес, – сказал младший.

– Воистину так, – ответил средний, и они обнялись и поцеловались.

Когда они уже садились верхом, Ричард сказал:

– Конечно, я понимаю, что для тебя, Джордж, было бы лучше, если бы Анна Невиль тихо угасла в Тауэре и ты оказался единственным наследником Делателя Королей. Клянусь раем и адом, и у меня есть причина желать ей той же участи. Однако, пока Анна остается супругой принца Уэльского, она нужна нам живой. Приманка для Ланкастеров куда более лакомая, чем даже полоумный король Генрих.

Ричард слышал, как его брат хмыкнул, видел, как Джордж развернул лошадь, и появившийся словно из-под земли проводник повел ее сквозь волокна тумана. Он знал, что Кларенс не поверил ему, но это его не занимало сейчас. У него были свои планы, и он не собирался делиться ими ни с Джорджем, ни с Эдуардом.

В глубине души Ричард презирал среднего брата. Глупец, мечущийся от одного лагеря к другому, мечтающий о короне, а в итоге устремляющийся к тому, кто больше заплатит. Он не внушает доверия, раздражает своей кичливостью, опасен и ненадежен как союзник. И тем не менее он тоже Плантагенет, и за его спиной стоит двенадцатитысячное войско.

Герцог Глостер глубоко вздохнул. Колокола, не умолкая, звонили вдалеке, и звук их казался призрачным. Стояла глубокая ночь, ночь перед битвой. Ричард знал, что король ждет его с известиями от брата, но не стал спешить. У него было еще одно дело, и, пришпорив коня, он легко поскакал по лесной тропе, вьющейся между стволов могучих дубов, перевитых туманом.

В отличие от Джорджа, Ричард никогда не боялся заблудиться в тумане. У него была превосходная зрительная память, и он уверенно правил конем, легко угадывая знакомый путь через лес.

Сейчас он думал об Анне Невиль. Эта женщина была его врагом, она знала о нем то, что он хотел бы похоронить на дне самой глубокой могилы. Еще год назад, когда он охотился за Анной по всей Англии, он молился только об одном – чтобы она умерла. Именно тогда он сказал своему приближенному Джону Дайтону, что не будет слишком строг, если леди Анна случайно погибнет в перестрелке или ее зарубят, приняв за оруженосца сэра Майсгрейва.

Впрочем, этот олух упустил ее буквально из-под носа, позволив сбежать вместе с Майсгрейвом. Ричард в ярости послал за ними лучшие корабли, но страшная буря разметала суда, и из трех каравелл вернулась всего одна. Моряки, пережившие тот шторм, твердили, что беглецам вряд ли удалось спастись. И поначалу все указывало на это. Анна Невиль исчезла. Время шло, а о ней не было ни слуху ни духу. И вдруг, как гром среди ясного неба, известие, что она прибыла в Париж и уже помолвлена с молодым Эдуардом Ланкастером.

Сейчас Ричард уже мог спокойно ворошить прошлое, но тогда приходил в отчаянье от одной мысли о постигшей его неудаче. Он оказался в опале у короля, был изгнан, Эдуард подозревал его, а главное – со дня на день он ждал, что Анна, движимая местью, объявит во всеуслышанье, что именно он является виновником гибели своего отца и младшего брата. Он сорвал злобу на Джоне Дайтоне, обвинив его во всем и велев убираться с глаз долой, сам же удалился в Глостер, заперся в своем замке Бристоль, где и пребывал в унылом одиночестве, кипя ненавистью и вынашивая коварные планы.

Однако проходили недели, но никто не обвинял его, никто не слышал о его страшной тайне. И тогда Ричард почувствовал нечто вроде расположения к Анне. Женщина, которая умеет держать язык за зубами, достойна уважения.

А потом пришло время, когда Эдуард стал пленником Уорвика и не мог обойтись без помощи брата. Поначалу Ричард не спешил, полагая, что Уорвик сделает за него всю грязную работу и покончит со старшим из Йорков. Но в этом случае у Джорджа оказывалось слишком много шансов взойти на трон. Как бы то ни было, помазанником и законным монархом оставался Эдуард, и если бы его не стало, уставшая от бесконечных войн Англия, взнузданная Ричардом Невилем, смирилась бы с Ланкастерами. К тому же Глостер знал, что если окажет Эдуарду в трудный момент поддержку, то навсегда завоюет его расположение. Да, Нэд злопамятен, но обладает редким для правителя умением быть благодарным. Ричарду было со всех сторон выгодно заключить союз со старшим братом, а он умел блюсти свою выгоду.

А потом пришла пора не покладая рук трудиться, чтобы одержать победу над Делателем Королей и со славой вернуться в Англию. Ричард сблизился с братом, вновь стал пользоваться неограниченным доверием. Он знал теперь, что может многого добиться от Нэда, если пожелает, и не сомневался, что старший брат примет его сторону в случае с Анной Невиль.

Да, ей отводилось видное место в планах Ричарда. Если победит Белая Роза, он – третий Йорк – так и останется третьим. Эдуард вернет трон, Кларенс получит огромное состояние Уорвика, почти равное владениям короля, и станет вторым человеком в Англии. А он, Ричард?.. Иное дело, если владения Уорвика разделить пополам. Но это возможно лишь при условии, что наследство Делателя Королей перейдет к его дочерям, Изабелле и Анне… Анне, которая все еще остается супругой Эдуарда Ланкастера, да и Уорвика не так-то легко сбросить со счетов…

Ричарда Глостера не могли остановить такие препятствия, как муж и отец будущей невесты. Они из стана Ланкастеров, а значит – враги, но сейчас Ричард как никогда был уверен в грядущей победе. И еще – он хотел повидать Анну Невиль…

Замок Хэмбли, куда Роберт Рэтклиф поместил Анну Невиль, был небольшой крепостью, стоявшей восточнее Барнета среди пахотных земель и давным-давно не имевшей никакого стратегического значения. Гарнизон ее был невелик, строения пришли в упадок, и замком ее можно было бы назвать лишь из-за старой двухъярусной башни с деревянным навершием. Лежащий в стороне от дорог, затерявшийся среди зеленых холмов, Хэмбли был идеальным местом, чтобы держать Анну в изоляции и не дать совершить очередной побег этой безрассудной принцессе.

Когда Ричард миновал опустившийся при его приближении мост и оказался в застроенном казармами дворе Хэмбли, он тотчас заметил, что на втором ярусе башни мерцает свет.

– Как Анна, сэр Роберт? – спросил он, отдавая повод поспешившему к нему рыцарю.

– Поначалу шумела и била посуду. Дебора Шенли едва ее успокоила. Потом целый день проспала. Сейчас спокойна и даже просила позволения посетить пасхальное богослужение в соседней деревне.

– Ни в коем случае! – всполошился Ричард.

– Разумеется! – улыбнулся Рэтклиф. – Я уже понял, что это за дама.

Ричард заметил мелькнувший в окне силуэт и улыбнулся. В его улыбке была мстительная радость. Эта девчонка год назад сумела взять над ним верх. Теперь они квиты. Он всегда добивался своего, и неважно, что на этот раз побежденной оказалась совсем юная женщина. Он давно знал: младшая дочь Делателя Королей – достойный противник.

По скрипучей деревянной лестнице, приволакивая ногу, он поднялся в башню и, постучав, отворил тяжелую дверь. Покой, предоставленный дамам, был круглым, с грубыми каменными стенами, неровным полом и массивными деревянными балками под потолком. Очаг, примыкавший к стене, был выложен плитами серого сланца, мебель была тяжелой, топорно сработанной.

Смолистый дух, шедший от огня, не мог побороть устоявшийся запах конского навоза и пыли. Вблизи очага стояла старинная широкая кровать, покрытая богатым одеялом из беличьих шкурок. На кровати, лицом к двери, восседала привлекательная светловолосая дама. Ричард узнал ее – это была баронесса Шенли. Но взгляд его был устремлен на лежавшую в глубине кровати женщину. При появлении герцога баронесса встала и присела в реверансе. Но Ричард словно не заметил приветствия.

В комнате царил полумрак, и он не мог как следует разглядеть лицо Анны, однако тотчас узнал раскосый разрез ее глаз, нежную линию подбородка, горделивую посадку головы на гибкой шее. Волосы принцессы были небрежно заколоты, так что одна прядь падала вдоль щеки. В том, что Анна не поднялась навстречу герцогу, а осталась лежать, опираясь на высоко взбитые подушки, чувствовался вызов, но Ричард лишь улыбнулся.

– Христос воскрес!

Анна безмолвствовала. Ричард заметил на скамье у кровати широкую чашу с водой, какие-то флаконы, пригоршню корпии.

– Могу ли я осведомиться, что случилось с принцессой?

– Меня укусила собака, – невозмутимо ответила Анна.

Ричард узнал ее голос, низкий, с мягкой хрипотцой, с мальчишескими интонациями. Не удивительно, что она так долго умудрялась выдавать себя за пажа или оруженосца.

– Собака? – удивленно переспросил герцог. – Насколько я знаю, это ваш пес перекусал с дюжину зевак на набережной возле Даугейта.

– Да. А затем его убили.

Ричард поднял бровь.

– Когда-нибудь я подарю вам щенка, леди Анна.

Она никак не реагировала, а все так же в упор смотрела на Глостера. Герцог обратился к баронессе.

– Прошу прощения, миледи, не оставите ли вы ненадолго нас с ее высочеством наедине?

Дебора какое-то мгновение колебалась, затем взяла чашу и бинты и направилась к двери. Ричард видел, что Анна хотела остановить баронессу, но, перехватив его насмешливый взгляд, отказалась от своего намерения.

Ричард, прихрамывая, приблизился к ложу и уже собрался было присесть на край, но Анна вскочила с проворством кошки.

– Не приближайтесь ко мне!

Он удивленно вскинул брови.

– О, вы решили, что я вновь собираюсь посягнуть на вашу честь? Зря. Одного раза для меня вполне достаточно, и я не хочу повторять затверженный урок.

Ему все же удалось заставить ее улыбнуться. Но лишь на мгновение. Она тотчас стала серьезной и сухо проговорила:

– Не только это. Взгляните на себя, милорд, вы с ног до головы в грязи.

– Вот оно что, – Ричард оглядел себя. – Пожалуй, вы правы, но, когда живешь в военном лагере, невольно перестаешь обращать внимание на подобные мелочи. Вы правы, я словно вепрь после травли, и поэтому обещаю держаться на расстоянии от вашей милости.

– Вы меня очень обяжете, – отрезала Анна.

Теперь она стояла лицом к огню, и он наконец мог ее рассмотреть. Да, Анна действительно очень похорошела за этот год. И повзрослела. Вместе с веснушками с ее лица исчезло выражение детского высокомерия, глаза стали серьезнее и глубже, черты одухотвореннее.

– Зачем вы пришли? – спросила она. – Вы рады моему унижению?

– О чем вы? Это вам пришлось по вкусу унижать меня.

– Вовсе нет. Вы – опасный враг, герцог Ричард, и все, чего я хочу, – это держаться от вас подальше.

– Так, значит, именно это ваше нежелание враждовать со мной заставило вас сохранить в тайне то… то, что вы знаете о событиях в замке Сендель?

– Ах, вот зачем вы пришли. Что ж, дабы вас успокоить, скажу, что хотя ваша тайна – кинжал, направленный в вашу грудь, я не намерена им пользоваться. Мой отец дал вам слово молчать, и я не стану разглашать то, что узнала случайно, подслушивая у двери исповедальни.

Ричард был почти удовлетворен, но он не хотел показать это.

– У двери исповедальни… Это похоже на вас. Такой вы и были. Я хорошо помню, как вы дразнили несчастного подростка-горбуна, швыряли в него камни и конский навоз. Вы были настоящим бесенком, Анна. Как мог я подумать тогда, что так глубоко полюблю вас.

Анна удивленно взглянула на него, нахмурилась, словно что-то припомнила, и согласно кивнула.

– Да-да, я помню. Что-то подобное вы говорили мне год назад. Но тогда вы, если не ошибаюсь, предлагали мне свою руку. Я нужна была вам, чтобы влиять на Делателя Королей. Что же теперь? Я замужем.

Ричард, казалось, пропустил ее слова мимо ушей. Стараясь смотреть на Анну как можно более нежно, он думал о том, что у него уже почти не осталось времени на все эти дамские дела. Эдуард наверняка обеспокоен его долгим отсутствием, и ему пора возвращаться в лагерь. Придется все отложить. Но еще одну попытку он все же сделал.

– Что мне за дело до того, что вы замужем? Мы с вами близкие души, Анна, и для нас не существует преград там, где их возводят другие. Ваш супруг… О, он далеко отсюда. Вы сами оставили его. Я все о вас знаю. Весь этот год я следил за каждым вашим шагом. А когда узнал, что вы снова в Лондоне, я принялся искать вас, как безумный. Мои люди обшаривали постоялые дворы, один за другим, я…

– Я знаю, – прервала его Анна.

Лицо ее было сосредоточенным, однако Ричард готов был поклясться, что она думает о другом.

Неожиданно она шагнула к нему и взяла его за руку.

– Ричард, вы хотите, чтобы я вам поверила?

Он несколько опешил. Придавленный горбом, он глядел на Анну немного снизу. И вместе с тем принцесса казалась особенно хрупкой рядом с его могучим торсом. И эта ее хрупкость и беззащитность возбуждали его. Он почувствовал, как подступает желание, и торопливо отвел взгляд, чтобы Анна ничего не заподозрила. «Мое время придет», – подумал он.

Анна заговорила:

– Я поверю вам, и вы добьетесь моего расположения, если хотите, но при одном условии. Я знаю, что готовится битва между Алой и Белой Розами.

Герцог кивнул.

– Она состоится через несколько часов.

Анна вздрогнула и схватила его руки в свои.

– Тогда… Я умоляю вас, Дик Глостер, помогите моему отцу! Я знаю, что Кларенс перейдет на вашу сторону в самый ответственный момент, знаю, что Уорвик окажется в смертельной западне. Обещайте же мне… Нет, поклянитесь, что вы сделаете все возможное, чтобы он остался жив. А я… Я буду любить вас, Дик! – Эти слова она почти выкрикнула.

Ричард глядел на нее и испытывал разочарование и торжество одновременно. Эта гордячка не лучше обычной шлюхи! Она назначает цену за свою любовь, она торгуется и при этом верит в силу клятвы… Нет, положительно, он переоценивал ее. Впрочем, чего ожидать от дочери солдата, выросшей в обозе, но получившей воспитание в монастырской обители? Видно, там она и начиталась романов о Амадисе и Ланселоте…

Стараясь держаться торжественно, герцог поднял руку и произнес:

– Клянусь гербом предков и честью, если я хоть что-то смогу сделать для вашего отца, леди Анна, я сделаю это! И слово мое так же верно, как то, что я христианин.

Анна удовлетворенно вздохнула. Ричард взял ее за подбородок. Их лица оказались совсем близко. В глазах принцессы мелькнул испуг, но она покорно опустила веки.

– Нет, леди Анна, – прошептал Глостер. – Я не воспользуюсь вашей слабостью. Я еще не заслужил этот поцелуй. Позже, может быть. А пока – молитесь за меня.

Еще миг, и он бы расхохотался. Вот уж чего он никак не ожидал, так это того, что придется изображать влюбленного Тристана. Анна открыла глаза, и Ричард, опасаясь, что она его уличит, не оглядываясь, зашагал к двери.

– Сэр Роберт, коня!

Он уже не думал об Анне. Эдуард, наверное, уже мечется в ярости.

Эдуард действительно не находил себе места, и, едва Ричард, разгоряченный быстрой скачкой, вошел в его шатер, едва ли не с кулаками накинулся на брата.

– Разрази тебя гром, Ричард! Где ты пропадаешь? Через час рассветет, я поднимаю войска, а тебя все нет.

Эдуард заметно изменился со времени бегства из Англии. Казалось, ему следовало хоть на время потерять корону, чтобы стать настоящим государем – твердым, рассудительным, трезво мыслящим. И хотя он по-прежнему волочился за красавицами, отдавал дань охоте и шумным застольям, дела королевства, которые прежде Эдуард считал всего лишь докучливой рутиной, теперь стали для него превыше всего. Он сделался хитер, расчетлив и больше не полагался на слова, не боялся интриговать, лгать и двурушничать.

Рыцарственный Эдуард Йорк становился искушенным политиком. Теперь он винил в потере трона только себя. И вместе с тем он научился по-настоящему ненавидеть и поклялся страшной клятвой отомстить всем своим врагам.

– Теперь я уже не буду так щепетилен, как прежде, – говорил он, пока слуги и оруженосцы облачали его в боевые доспехи, со всех сторон затягивая винты и путаясь в застежках. Эдуард почти машинально помогал, поднимал руки и поворачивался, мысли же его были далеко.

– Я не стану, как прежде, убивать лишь рыцарей и щадить ратников. Все эти простолюдины слишком долго верили Уорвику, чтобы я мог их простить. Сегодня я велю убивать всех – и опоясанных[64], и без пояса. Земли вокруг Барнета пропитаются кровью ланкастерцев и утучнятся их плотью, чтобы Белая Роза пышнее расцвела на этой почве.

Слуга подал королю шлем с плюмажем – длинными белыми перьями цапли. Эдуард водрузил его на голову и оруженосцы пристегнули его к бармице. Король поднял забрало и взглянул на все еще облачавшегося младшего брата.

– Все остается так, как было решено на совете. Нам известна расстановка сил Уорвика, известны его намерения. Что ж, я полагаю, мы все продумали и удача не отвернется от нас.

Глостер не был бы собой, если бы он не всадил шпильку в самоуверенность августейшего брата.

– Дай-то Бог! Но еще Тацит говорил: «In rebus bellicis maxime dominatur Fortuna»[65].

– Чтоб ты провалился, Дик!

Эдуард замахнулся на Глостера, словно собираясь ударить, но затем открыто усмехнулся.

– Обнимемся, брат. Одному Богу известно, чем все это закончится. Но звезды на нашей стороне.

Они обнялись, гремя латами. В этот миг над их головами раздался гул, а затем свист и грохот ядра, упавшего где-то неподалеку. Оба брата замерли. В лагере поднялся шум, то там, то здесь слышалась ругань солдат. Вбежал один из капитанов короля и доложил, что ядро из стана Уорвика никому не причинило вреда.

– Нелепость стрелять в таком тумане, – заметил Глостер. – Однако, клянусь небом, такой промах врага перед боем – добрая примета для нас.

Король щелчком опустил забрало. Его голос гулко прозвучал из-под стальной решетки:

– Надеюсь, что так. И да помогут нам святые угодники!

Когда он вышел из шатра, Ричард еще повозился с доспехами, проверяя крепления, сгибая и разгибая колени, дабы убедиться в его надежной подгонке. Когда он вышел, туман, который начал было рассеиваться, вновь сгустился и стал таким плотным, что воинов можно было различить только в считанных шагах. Однако свет нового дня уже сочился сквозь слои тумана. На мокрых ветвях деревьев висели бусины влаги, а земля под ногами была мягче ковра, так что обутые в тяжелые солетеры[66] ступни Ричарда беззвучно пружинили.

Где-то в вышине раздался крик ранней ржанки. Он казался совершенно нереальным среди окружавших Ричарда звуков большого лагеря. Кругом стоял лязг железа, ругань, ржание обеспокоенных лошадей, в полумраке сновали одетые в сталь воины и командиры, трубили трубы, собирая разбредшееся воинство, а поверх всей этой какофонии однообразно звучало пение «Benedictus»[67]. Ричард пошел на этот звук. На росистой поляне новоиспеченный епископ Илийский Джон Мортон завершал походную мессу. Рыцари в доспехах и простые латники в кожаных панцирях, наемники с наборными нагрудниками и лондонские ополченцы в кирасах с чеканным грифоном[68] поверх простых камзолов – все они коленопреклоненно получали отпущение грехов, которые им предстояло сегодня совершить.

Причастившись, Ричард направился к роще, где должна была выстроиться его конница. В соответствии с планом армия была разделена на три крупных боевых соединения. Два первых, пешие, находились под командованием самого Эдуарда и его верного друга Гастингса. Они должны были преграждать дорогу из Сент-Олбанса на Лондон. Глостеру же поручено было возглавлять конницу на правом фланге и оставаться в резерве на самом краю плато. В бой надлежало выступить по сигналу, когда раздастся клич «За Святую Англию и братьев!». Этот же призыв послужит сигналом для Кларенса и его двенадцатитысячной армии. Вся эта мощь должна была обрушиться на пехотинцев Алой Розы, загнать их в болота и там перебить.

Молодой оруженосец Ричарда Джеймс Тирелл подвел герцогу его боевого коня. Лоб животного защищала широкая стальная пластина с витым шипом между глаз, грудь и бока покрывала сетка из металлических колец. Конь горячился, фыркал и бил копытом землю. Ричард похлопал его по холке и легко, словно не чувствуя тяжести доспехов, поднялся в высокое кованое седло. Его неуклюжесть сразу исчезла, он казался ловким и изящным, настоящим воином без всякого изъяна.

Вокруг ржали лошади, из тумана возникали рыцари, коим было приказано оставаться в седле. Большинство из них прибыли к Йоркам со своими отрядами, но теперь, когда битву было решено вести пешим порядком, редко кто из них оставил при себе больше одного оруженосца.

Мимо Ричарда пронесся рыцарь в богатых серебристых доспехах. Под ним легко шел серый в яблоках пятнистый жеребец. Герцог проследил за ним взглядом. Рыцарь остановился неподалеку от герцога и застыл недвижно, словно статуя. Ричард даже слышал звон наборной сбруи его коня, когда тот встряхивал гривой и бил копытом влажную землю. В гордой посадке рыцаря, в том, как мягко, без усилий, он сдерживал горячего скакуна, было нечто столь привлекательное, что Глостер невольно загляделся.

В былые времена при одном лишь упоминании имени рыцаря Бурого Орла Ричард тотчас вспоминал о королеве Элизабет. Теперь же он думал об Анне Невиль. Майсгрейв скакал с ней бок о бок через всю Англию, был ее защитником и приближенным… или кем-то куда более близким. Ведь не отдал же он ее йоркистам, а предпочел разделить с нею опасности и изгнание. Впрочем, об этом знал только Эдуард, но он простил Майсгрейва, даже наградил и приблизил к себе, но никогда более не упоминал его имени в связи с принцессой Уэльской.

Тем не менее Ричарду казалось, что тайная нить связывает барона Майсгрейва и юную дочь Уорвика, недаром он велел своим людям установить слежку за сэром Филипом. Интуиция подсказывала герцогу, что Анна, безоглядно доверившаяся Майсгрейву год назад, и на этот раз попытается искать у него защиты. Однако Роберт Рэтклиф доложил, что им не удалось обнаружить, что Майсгрейв встречался с принцессой. Но одного из шпионов Рэтклифа, приставленного к Майсгрейву, нашли с перерезанным горлом в каком-то развалившемся сарае в Холборне.

Никто, кроме Майсгрейва, не мог сделать этого. Возможно, шпион что-то заметил, и барон решил избавиться от него, хотя не исключено, что надменный Майсгрейв просто обнаружил слежку и в ярости прикончил соглядатая. Это менее вероятно, ибо Бурый Орел слишком выдержан и хладнокровен для этого. Это значит, что долгое время за ним никто не следил, а затем Рэтклифу донесли, что Майсгрейва застали беседующим с баронессой Деборой Шенли.

Благонравная леди любезно толковала с убийцей своего первого супруга! Роберту Рэтклифу это сразу показалось подозрительным. Он и до этого наблюдал за баронессой, так как всем было известно, что принцесса к ней благоволит, а изложенная леди Деборой история побега принцессы из Тауэра казалась весьма мало правдоподобной. Однако от Анны следовало ожидать чего угодно, тем более что именно на свадьбе ее любимицы ее и сцапал Кларенс.

Рэтклиф – светлая голова, и он не спускал с Деборы Шенли глаз, пока не выследил Анну Невиль. Обе они покинули Лондон и следовали той же дорогой, где прошла армия Йорков. Рэтклифу оставалось только послать скорого гонца к Ричарду, чтобы он перехватил леди Шенли и ее так называемую служанку. Беглянки что-то заподозрили, потому что совершенно неожиданно двинулись в объезд. Но огни их отряда, когда они свернули в сторону с главной дороги, заметили скакавшие за ними люди Рэтклифа.

Ричард прислушался к звукам, долетающим из тумана, и снова взглянул на Майсгрейва. Год назад он помог Анне Невиль сбежать от Йорков, никто не поручится, что и сейчас он не помогал ей. Кларенс подозревает, что именно через Майсгрейва принцесса узнала о сговоре Джорджа с братьями. Прямых улик нет, если не считать того, что Анна видела Майсгрейва в Савое. Но Эдуард настолько уверен в преданности Бурого Орла, что напрочь отметает всякие подозрения.

Где-то впереди прозвучал сигнал к бою. Ричард тотчас забыл о Майсгрейве и весь превратился в слух. Откуда-то неслись приглушенные выкрики, хриплые звуки трубы. Туман делал все звуки нечеткими, неузнаваемыми, однако Ричард был достаточно опытным воином, чтобы определить, что это не звуки битвы. Труба ревела без умолку, бил барабан, порой раздавались отдаленные восклицания, но это отнюдь не походило на схватку. Затем все стихло.

Рыцари Ричарда в глухом тумане чертыхались, не понимая, что происходит. Наконец кто-то не выдержал и послал оруженосца выяснить, что случилось. Однако едва тот скрылся, как снова раздался вой трубы, и на этот раз явственно послышались звуки сшибающейся стали, рев лучников, крики боли и ужаса, громкие призывы. Битва началась.

Посланный вернулся далеко не сразу. Глостер увидел на его табаре вздыбленного голубого льва и решил, что это один из людей Перси. Это был совсем молоденький мальчик с едва пробивающимся пушком на губе. Он был бледен и не на шутку перепуган.

– О, святые угодники! Милорды, да там просто ад кромешный! Я был совсем рядом, меня тоже едва не затянули в свалку. Да-да, господа, это не рыцарский поединок, а настоящая свалка. Никто не думает о чести, о подвигах, люди падают и ползают в грязи, добивая раненых, четверо нападают на одного, не боясь позора, и колют его копьями в спину. У кого сломались копья, те орудуют обломками, как мужичье на ярмарке. А сколько крови! Битва только началась, а уже стоят лужи крови!

Он был ошеломлен, и от него нельзя было добиться большего. Ричард уже было решил послать на разведку своего оруженосца, сообразительного и немногословного Джеймса Тирелла, но в это время прискакал гонец от короля. Ричард с невольной благодарностью подумал о старшем брате: несмотря ни на что, Эдуард позаботился, чтобы в ставке Глостера не остались в неведении.

Гонец короля был суровым, покрытым шрамами воином, побывавшим уже не в одном сражении. Степенно и подробно он поведал о ходе боя. Да, натиск очень жесток, и йоркисты, и ланкастерцы дерутся так, словно каждый из их противников – кровный враг. Королевский авангард понес большие потери, но сейчас государь со своим отрядом вступил в схватку и остановил пехотинцев Делателя Королей. Видел ли он короля? Да, его величество бьется рядом с лордом Гастингсом и над ними вьется королевский штандарт. Он видел также, как зарубили знаменосца, но его величество подхватил знамя и передал его молодому оруженосцу с орлом на щите. Если он не ошибается, этот парень из отряда барона Майсгрейва.

Ричард поинтересовался, что за заминка вышла в начале битвы, и солдат, усмехнувшись, сказал:

– Это все из-за тумана. Ничего не видно на длину древка алебарды. Вот оба войска и встали так, что, начав двигаться, едва не миновали друг друга.

Рыцари Глостера, услыхав это, разразились смехом. Этим людям, привыкшим к крови и смертям, подобное происшествие показалось столь забавным, что они развеселились, как дети, отнюдь не думая о том, что меньше чем в полумиле идет кровавая сеча, где человеческое зверство выступает во всех своих ипостасях в это светлое Пасхальное воскресенье.

В отличие от большинства, Глостер казался озабоченным. Подробнее порасспросив гонца, он понял, что войско короля, миновав противника, оказалось у края болота, и теперь ланкастерцы стремятся оттеснить их на зыбкую почву. Ричард занервничал, вглядываясь в пелену тумана. Ему не сиделось на месте, он то осаживал коня, то кружил на месте, то поднимал его на дыбы, пока жеребец, не на шутку рассвирепев, не начал брыкаться. Будь на месте Ричарда не столь опытный наездник, он непременно оказался бы на земле. Это немного остудило пыл герцога. Скорее бы, скорей прозвучал клич: «Святая Англия и братья!»

Сначала вести с поля боя были хуже некуда. Но потом пришла и благая весть: пал брат Уорвика, маркиз Монтегю. На него набросилась добрая дюжина воинов, обезоружили его, и каждый норовил вонзить свой меч в щели его доспехов, так что, когда тело подняли на копья, чтобы показать ланкастерцам, изо всех отверстий лат хлестала кровь.

– А Уорвик? Где Делатель Королей? – допытывались все.

Обычно в ходе боя Ричард Невиль редко сходил с коня, с возвышенности руководя сражением. Но в этот раз он тоже сражался в пешем строю. Его видели в центре поля, и к нему было невозможно пробиться. В руках у него тяжелая кованая палица, и он крушит налево и направо так, что под его ногами уже образовался курган из тел.

Ричард слушал гонца, наблюдая за Филипом Майсгрейвом. На мгновение ему показалось, что под поднятым забралом рыцаря мелькнула довольная улыбка. И вновь он подумал о том, что неспроста Джордж настаивал, что именно Майсгрейв оказался предателем, открывшим Анне планы Йорков. Так или иначе, но герцог сам решил разобраться в этом.

– Сэр Филип Майсгрейв!

Барон, потчевавший с ладони овсом коня, повернулся к брату короля.

– Милорд?

– Отъедем немного в сторону, барон. Думаю, нам есть о чем поговорить.

Он видел, как Майсгрейв, взявшись за луку седла, одним махом, словно доспех и не тяготил его, вскочил в седло. Его жеребец присел на задние ноги и заплясал, но, сдерживаемый рукой господина, последовал за конем Глостера. Ричарда вдруг охватила злость. Этот Бурый Орел обладал всем тем, чего так недоставало калеке Ричарду: сильное тело, статная фигура, упругая мощь, сочетающаяся с грацией дикого животного. При дворе все еще поговаривают, что королева Элизабет была без ума от него, а Кларенс утверждал, что и Анна Невиль благосклонна к Майсгрейву.

Они остановились у покрытого пеной цветов куста терновника.

– Барон Майсгрейв, мне стало известно, что именно вы посвятили Анну Невиль в планы Йорков, направленные против ее отца.

Филип ничего не ответил. Его лицо, обрамленное забралом, оставалось спокойным, синие глаза смотрели на герцога без всякого выражения. Но Ричард, обладая не менее великолепной выдержкой, выждал паузу. Наконец Майсгрейв проговорил:

– Вы говорите с такой уверенностью, милорд, словно принцесса Уэльская сама сообщила вам об этом.

Ричард усмехнулся.

– Я вижу, вы не допускаете, что так оно и есть. Тем не менее именно она дала нам это понять. Вы не верите мне?

Майсгрейв по-прежнему казался невозмутимым. Взглянув в сторону, откуда долетал шум битвы, он сказал:

– Я думаю, сейчас не самое подходящее время, чтобы обсуждать подобные вопросы.

– Отчего же, барон? Мой брат доверяет вам, но я вовсе не хотел бы иметь под стягом Белой Розы предателя!

Глаза Майсгрейва холодно сверкнули.

– Я тоже стремлюсь к тому, чтобы в стане Белой Розы перевелись предатели. Или вы полагаете, милорд, что я запамятовал, как год назад за мной охотились ваши люди, чтобы похитить письмо, компрометирующее короля?

Хотел Ричард или нет, но он был не на шутку испуган.

– Вы ничего не сможете доказать, барон.

Голос Майсгрейва звучал спокойно, даже весело:

– Так ли? Я просто не ставил перед собой такой цели. За этот год многое изменилось, и теперь вы заинтересованы в возвращении трона Йоркской династии. Однако если вашей светлости угодно угрожать мне – думаю, мне тоже найдется, что порассказать королю Эдуарду.

Ричард чуть не задохнулся от ярости. Но едва он собрался с мыслями, чтобы ответить, как сквозь туманную дымку все яростнее и отчетливее зазвучал долгожданный боевой клич: «За Святую Англию и братьев!». Ричард встрепенулся. Вот он, этот зов! Он уже как бы не замечал Майсгрейва.

– Вы правы, сэр, действительно, сейчас неподходящее время для подобных разговоров. Однако нам с вами еще предстоят долгие беседы.

Бок о бок, как верные соратники, они поскакали в рощу, где в страшной суматохе строилась конница Глостера.

И здесь горбатый брат короля явил себя во всем блеске. Искоса наблюдавший за ним Майсгрейв не мог не поразиться точности его команд, быстроте действий, железной собранности. За чрезвычайно короткое время Ричард Глостер смог собрать свое воинство, выстроить в боевые порядки и по звуку трубы развернуть фронтом в сторону Барнета.

Они поскакали вперед.

И опять Бурый Орел обогнал герцога на крутом склоне. Но теперь Ричард даже попридержал своего скакуна. Оглянулся на ехавшего рядом оруженосца Тирелла и указал на удаляющийся силуэт барона:

– Смотри, Джеймс. Этот Майсгрейв, которому так верит мой брат, предатель. Он не должен выйти живым из этой битвы.

– Все в руках Господа, – отвел взгляд юноша, но Ричард схватил его лошадь за повод и рванул с такой силой, что та заржала и стала биться. Джеймс осадил ее и взглянул на герцога. Но тот оставался неумолим.

– Ты уразумел меня, Джеймс? Твое посвящение в рыцари зависит от того, как ты справишься с этим делом.

В следующий миг Глостер пришпорил коня и с боевым кличем понесся вперед, через миг уже забыв и Майсгрейва, и Джеймса Тирелла, и свой приказ. На полном ходу он врезался в гущу сечи.

Рубя врагов направо и налево, Ричард среди клочьев тумана вдруг увидел пятнистого коня Майсгрейва и самого барона. Майсгрейв, вращая над головою длинный двуручный меч, наседал на рыцаря в иссеченных вороненых латах. У Ричарда расширились глаза – на темном нагруднике противника барона явственно виднелись посеребренный медведь и суковатая палка. Это был сам Уорвик!

– Оставь его мне, барон! – что было силы закричал Глостер. – Оставь его мне!

Но его крик потонул в гуле битвы. Герцог лишь мельком подумал – откуда взялся под Уорвиком конь, если тот бился пешим, и что за люди с орлами на туниках окружают Делателя Королей и Майсгрейва. Ба, да это же знак барона! Ай да Бурый Орел! Затравил-таки старого медведя!

Туман налетал клочьями. В воздухе засвистели стрелы. Ричард выругался – он не любил биться с лучниками. В такой давке они разят без разбора. Он завертелся на месте, отыскивая глазами Уорвика и Майсгрейва. Туман снова рассеялся, и он увидел их далеко в стороне, все еще окруженных латниками Бурого Орла.

И тут герцога пронзила страшная мысль. В пылу сражения он не сразу разглядел, что удары, которыми обмениваются Уорвик и Бурый Орел, замедленны, словно это игра, а не битва. Майсгрейв теснил Делателя Королей, тот отступал, а вокруг все более плотным кольцом смыкались его люди. Он понял все – Майсгрейв уводил Делателя Королей с поля боя.

В воздухе снова завизжали стрелы, и Глостер коротко вскрикнул от боли. Глубоко, меж наплечником и панцирем, в плечо ему вонзилась короткая арбалетная стрела. Он начал медленно падать с рвущейся лошади, но успел ухватиться за луку седла. Падать нельзя ни при каких обстоятельствах! Упасть сейчас – значит быть затоптанным насмерть. Лошадь несла его куда-то, лавируя между сражавшимися. Вцепившись в седло и уперевшись в стремена, Ричард пытался удержаться верхом. Сквозь решетку забрала широко открытыми глазами он видел кровавую слякоть внизу, отрубленные руки, чьи-то раздавленные спины, исковерканные подгрудники, в лепешку раздавленные лица.

«Дьявол и преисподняя! Все, что угодно, только не это!»

Страшным усилием он сумел выпрямиться в седле и тотчас прямо перед собой увидел отступающего под ударами Майсгрейва Делателя Королей. На мгновение он словно забыл, что ранен.

– Майсгрейв, предатель! – взревел герцог. – Майсгрейв…

Голос его пресекся. Дымка заволакивала округу, но ошибиться он не мог. Уорвик падал. Выронив меч, схватившись за горло, великий Невиль медленно клонился, сползая с коня, пока наконец окончательно не рухнул. Майсгрейв, сжимая обеими руками меч, не двигаясь, смотрел на него.

Ричард почувствовал, как горячей волной его захлестывает радость.

– Проклятый Медведь пал! – бешено закричал он звенящим голосом. – Нет больше Делателя Королей! Уорвик пал!

В этот миг он почти боготворил Майсгрейва. Он слышал, как его крик повторяют все новые и новые голоса, и он катится все дальше и дальше. Уорвик пал! Последняя надежда Ланкастеров, гроза йоркистов, Медведь Невиль погиб!

Это звучало лучше, чем боевой клич! Ричард прерывисто дышал. Нет больше последнего свидетеля его низкого поступка на Сендельском мосту! Правда, остается его дочь, но Анна ему не страшна, ибо она в его руках.

Он снова взглянул на Бурого Орла, сквозь сгустившийся сумрак увидел, как за спиной барона возник всадник с секирой. Ричард не сразу его опознал, но нельзя было не узнать его мощного вороного коня с широкой белой полосой на морде. Джеймс Тирелл! Неужели он убьет-таки Майсгрейва, когда тот выказал себя наилучшим образом, сразив самого Делателя Королей?!

Ричард успел заметить, как его оруженосец молниеносно занес топор. Туман сгустился, поплыл ватными клочьями, скрывая происходящее. Ричард изо всех сил напряг зрение, но все было тщетно.