Дело не в тебе, дело во мне

Переводчик: Яна Дзен

Редактор: Gosha_77, _Kirochka_, NaPanka

Вычитка: Marina_lovat

ГЛАВА 1

СОТЫЙ ЗВОНОК

В ухе звенит гудок, издеваясь надо мной, как и в последние два раза, когда я звонила в студию.

Проклятье.

Даже не знаю, почему я беспокоюсь. Я никогда не выигрывала в подобных мероприятиях. Будь то лотерейные билеты, счастливые номера или призы, которые разыгрывают по радио, мне везёт так же сильно, как чёрному коту, разбившему зеркало в пятницу тринадцатого, поэтому я никогда не выигрываю.

Как это называется, когда делаешь одно и то же снова и снова, ожидая другого результата?

О, верно. Это и есть определение безумия.

И да, я продолжаю звонить.

Вздохнув, я застываю, держа палец на кнопке выключения мобильника. Я знаю, что правильно и логично было бы закинуть мобильник на пассажирское сиденье, заглушить машину, она уже начала угрожающе кашлять, пока я стояла на обочине на холостом ходу, и пойти внутрь… но я не могу остановиться.

Задерживаю дыхание, закрываю глаза и нажимаю на кнопку набора номера.

Просто нужно немного больше времени.

Сидя в машине, вслушиваясь так сильно, почти до боли, я зажмуриваюсь и направляю всю свою энергию на одну-единственную невозможную мысль, я даже забываю дышать.

Звони, чёрт возьми.

Пожалуйста, просто один грёбанный звонок.

Целое мгновение ничего не происходит.

И затем…

Гудок.

Глаза у меня расширяются, когда я слышу голос на том конце.

— Поздравляю, вы наш сотый абонент! Назовите ваше имя!

Мой рот открывается, как у мисс Америки, когда её спросили, что она думает по поводу обвала мировой экономики. Я не могу выдавить ни слова.

— Алло? Вы позвонили в КБЛ¹ Бостон, вы меня слышите? — говорящий прочищает горло и смеётся. — Ну, похоже, линия не отвечает, придётся перейти к другому абоненту…

Дерьмо!

— Я здесь! — ору я в трубку. — Простите, простите, я здесь!

— Назовите ваше имя, милая!

— Джемма, — выдыхаю я, мысли путаются. — Джемма Саммерс.

— Откуда вы?

— Из Кембриджа.

— Ну, Джемма Саммерс из Кембриджа, вы выиграли два билета на матч плей-офф сегодня вечером!

— О, Боже мой, — взвизгиваю я.

Он снова смеется.

— Да, игра сезона сегодня вечером в семь, в Гардене. Мы выиграем, мы пойдём до конца, детка!

— Спасибо, — наконец-то выдавливаю я. — Большое спасибо.

— Пожалуйста, Джемма. Мы в КБЛ всегда заботимся о наших слушателях.

— Да, — тупо соглашаюсь я, всё ещё немного в шоке.

Я слышу, как он улыбается в трубку, когда снова заговаривает:

— Расскажи нам, что ты сейчас чувствуешь, Джемма? Ты фанатка Селтикс?

Упсс. Я должна была знать, что всё идёт к этому.

Честно признаться, я ненавижу баскетбол, даже больше, чем ненавижу ложь. Но как я могу признаться в этом на радио, которое слушает большая часть мужского населения, желающая меня убить за то, что я выиграла билеты, за которые они бы продали души?

Вероятно, никак.

Так что да, я делаю то, что сделает любая уважающая себя девчонка в подобной ситуации.

— О, огромная, просто самая преданная фанатка, — вру я сквозь зубы. — Но не такая большая, как мой парень.

— Ну, тогда, вероятно, он самый счастливый парень в мире, потому что будет твоим плюс один! — ведущий смеется. — Сегодня вечером ты его осчастливишь!

— Я надеюсь на это, — бормочу я, качая головой. — Если это не сработает, тогда уж и не знаю что.

— Что ты говоришь, Джемма? Я не расслышал тебя.

Вот чёрт! Я это вслух сказала?

— О, ничего! — щёки мои вспыхивают. — Просто, очень благодарна, он будет так доволен!

Я так думаю.

Надеюсь.

Ладно, молюсь.

Потому что, серьёзно, если это не сделает его счастливым, я не уверена, что найдётся другой способ.

ГЛАВА 2

ЛОГИКА ДЖЕММЫ

Ральф счастлив.

Так странно наблюдать за этим. Я уже привыкла, что он смотрит на меня наполовину безразлично, наполовину разочарованно, что с трудом верю, видя на его лице улыбку, адресованную мне. Широкую, открытую. Впервые за…

Несколько недель?

Или месяцев?

Можно и не говорить, в каком он был восторге от билетов, когда я рассказала ему. Чёрт, он подхватил меня на руки и закружил по кругу, что было самой бурной деятельностью за…

Несколько недель?

Или месяцев?

Господи, какая же жалкая у меня жизнь.

Я не всегда была такой девушкой, ну знаете, которая согласна на постоянный секс ради малой искры и самоуважения. Думаю, я просто устала ждать. Когда я восемь лет назад приехала в город, то была восемнадцатилетней идеалисткой, полной надежды, энергии и страсти. Нахождение в одиночестве привлекало больше, чем изнуряло. Я тратила годы в барах, клубах, танцуя ночи напролёт с незнакомцами. Делая то, что у нынешнего поколения получалось лучше всего — получала физическую близость без эмоционального багажа.

Затем мне стукнуло двадцать четыре, и я стала постепенно замечать как мои друзья, которые некогда делили со мной шоты из текилы и тряслись до рассвета под музыку, распадались на пары.

А затем эти пары женились.

И становились родителями.

Я же с трудом могла заботиться о растениях, не говоря о малыше.

Когда я опомнилась, мне уже стукнуло двадцать шесть, и было уже поздно. Я уже стала Одинокой Джеммой, той, которая пропускает званые обеды, а друзья смотрят на меня как на проект по поиску партнера. Они, конечно, хотели как лучше, но не скажу, что это всегда получалось.

Первой была Шелби.

— Мой дантист холост, Джемма! Он недавно развелся, так что… Я думаю, вы двое могли бы поладить! Я могу что-нибудь предпринять, когда пойду завтра на чистку. Он надежный, тебе бы подошёл такой парень! И он ни разу не расковырял мне десна до крови.

Дыши, Джем. Она не хотела быть навязчивой, она пыталась помочь.

Затем Крисси:

— О, мой фитнес-тренер такой секси, серьёзно, ты должна увидеть его пресс. Я бы хотела, чтобы у Марка был такой пресс, но он всё нудит, что наберёт "вес как у отца", как будто это он вынашивает чёртова ребёнка в своей чёртовой утробе целых чёртовых девять месяцев. Прости, о чём я говорила? А, да, Стив. Я дам ему твой номер после следующего занятия.

Видишь ли, свадьба — это не горшочек с золотом, как все говорят, Джемма. Если бы ты была замужем, то возможно знала бы, что такое проклятый "вес как у отца" и должна была бы смириться с тем, что твой муж распустил себя, не дождавшись и года после свадьбы. Мир пивных животов и супружеских обид не для тебя.

Но что бы я себе не говорила, я чувствовала, что со мной что-то не так. Я двадцатишестилетняя женщина, живущая в мегаполисе и не имевшая никогда серьёзных отношений. Есть тысячи мужчин, в доступности одного клика из "Тиндер", "ОкКупид" и "Хиндж" или миллиона других онлайн-знакомств, которые гарантируют, что помогут найти моего идеального парня.

Так… где же он, чёрт возьми?

И вот свидание за свиданием, свидание за свиданием и абсолютно ничего, кроме кофе и секса на одну ночь… и ни один из мужчин, которых я встретила в Бостоне, мне не подошел, так значит…

Дело во мне.

Это единственный логичный вывод.

И он возвращает нас к Ральфу.

С его дешевой стрижкой, полной фигурой и гардеробом, за который большинство шестнадцатилеток готовы убить, потому что он состоит из футболок с логотипом бостонской спортивной команды и штанов — Ральф Голдстейн не самый выдающийся образец мужчины. Но у него есть одна важная черта, которая, по мнению моих друзей, перевешивает все сомнительные модные предпочтения и отсутствие сексуального магнетизма: он одинок.

Мы познакомились шесть месяцев назад, когда он переехал в квартиру рядом с моей. Не то, чтоб он был моим типом, вряд ли он вообще чей-то тип, но я чувствовала, что должна попытаться со всей этой ерундой про отношения, от которых все с ума сходят.

И я пыталась.

Я пыталась уже четыре месяца.

Но что бы я ни говорила, не делала и не пыталась заставить себя чувствовать, ничего не работало.

По шокирующему стечению обстоятельств Джемма Саммерс снова провалилась в вопросах поиска настоящей любви.

По крайней мере, сначала я могла убедить саму себя, что если Ральф и не родственная душа, то для секса вполне подойдёт. Но потом, время шло и даже этого стало не достаточно, чтобы поддерживать то тепло, которое между нами было. А сейчас, кажется, мы больше ссорились, чем разговаривали, и я уже не могла вспомнить, почему я вообще решила завести отношения. Иногда, я думаю, что в статусе одиночки была намного счастливее, чем в отношениях, даже не смотря на то, что приятно иметь кого-то, с кем можно сходить в кино, на свадьбы, которые с годами происходят всё чаще и чаще.

Но может моя удача скоро изменится? Выигранные билеты — может, это шанс наладить всё между мной и Ральфом. Может, два человека, пусть не идеальных друг для друга, могут быть счастливы? Или, если не счастливы, то хотя бы… довольны?

Я не знаю.

Но я рада, что он переплёл свои пальцы с моими, ведя меня через улицу на стадион Гарден, который бостонцы называли Гахден. Этот жест был самым большим публичным выражением чувств, который он демонстрировал… да… и я улыбалась, когда мы просачивались сквозь толпу, держась за руки. Вокруг было полно людей, море зелёных свитеров, пенопластовых пальцев и раскрашенных лиц, напирающих со всех сторон, когда более двадцати тысяч болельщиков хлынули со всех сторон в поисках своих мест.

В Бостоне очень серьёзно относятся к спорту.

Мы находим кассу и забираем билеты, и я притворяюсь, что это не раздражает, когда Ральф говорит через меня дежурному у окна. Он даже не дает мне подержать билеты, которые я выиграла, пока мы идём через арену, но он всё ещё сжимает мою руку, когда мы спускаемся по миллиарду ступенек, и я думаю, что это должно что-то да значить.

Ведь так?

Вниз, вниз, вниз — на много световых лет ближе, чем я была прежде. Единственные билеты, которые я могла себе позволить на зарплату художницы, это билет на стадион Фенвэй три лета назад, и не на "Ред Сокс", а на Бруно Марса. Спорт — это не моё.

И всё же, когда мы выходим на площадку, всё кажется таким нереальным, что я чуть не спотыкаюсь, моя обувь скрипит по полированному дереву. Вместо того чтобы поддержать меня, Ральф отпускает мою руку, чтобы я не утянула и его, если начну падать лицом вниз, ну и мудак же он. К счастью, это не имеет значения, мне удаётся удержаться в последнюю минуту и предотвратить потенциально унизительный момент перед тысячами людей.

Потрёпанная билетёрша скептически оглядывает меня с ног до головы — грубо, — прежде чем просматривает наши билеты и указывает нам на ряд пустых мест в середине боковой линии площадки.

Чёрт возьми, я уже и так знаю, что выгляжу нелепо, леди, вам не нужно быть такой грубой.

Честно говоря, я подумываю о том, чтобы написать выговор в КБЛ, как только я вернусь домой, предложив им в следующий раз, когда они будут раздавать бесплатные билеты, чтобы предоставляли брошюру с рекомендациями "что надеть". Это было бы очень полезно и, вероятно, не позволило бы таким людям, как я, надевать платья подружек невесты на баскетбольные матчи.

Вы должны понять, что я никогда в жизни не была на баскетбольном матче, и уж точно не на матче плей-офф. На площадке. С камерами, знаменитостями и гигантскими, великолепными игроками НБА так близко, что я смогу увидеть отдельные капли пота на их бровях. Поэтому, естественно, я позвонила Крисси сегодня днём, надеясь, что она немного разбирается в моде, помочь мне вписаться в такое событие, как это.

По выражению лица билетерши я вижу, что определенно не вписываюсь. На самом деле, я думаю, что совет Крисси (Надень что-нибудь модное, ты будешь на телевидении, если будешь сидеть на первом ряду! Чёрт возьми, Бен Аффлек может быть там!) очень, очень сбил меня с пути истинного.

Видите ли, я художник. Долбаный художник, пишущий маслом. А это значит, что в моём шкафу есть четыре предмета одежды, свободные от пятен краски и грязи. Из этих четырёх только два можно было бы назвать модными, и так уж случилось, что это мои старые платья подружек невесты со свадеб Крисси и Шелби.

Итак, я здесь, втиснутая в старое, двухлетней давности, сине-чёрное коктейльное платье, которое, как минимум, на размер меньше в области груди и заставляет мои рёбра болеть, если я слишком глубоко дышу. И поскольку я это я, полная идиотка, и я прислушалась не только к Крисси, но и к искренне ошибочной логике Джеммы, которая считала, что было бы неплохо надеть мой нелепый наряд, не с обычной, но всё же подходящей парой каблуков или балеток, а с моими потрепанными чёрными кедами "Чак Тейлор".

Иначе говоря, я — ходячая катастрофа.

Ральф так поглощен собой, что, по-моему, не замечает этого. Возможно, это связано с тем, что он не отрывался от мобильника с тех пор, как я сказала ему, что выиграла билеты для нас, звоня каждому парню, которого он знал с четвёртого класса, чтобы похвастаться "местами, которые он выиграл". Ага. Надеюсь, он отложит трубку, когда начнётся игра.

И самое печальное, что даже если он этого не сделает, это лучшее свидание, которое у нас было.

ГЛАВА 3

ПРИДУРОК

— Ууу! — кричу я, вскидывая кулаки к небу. — Хороший блок, тридцать третий! Посмотри налево, он открыт, номер четырнадцать открыт! О, Боже, он открыт, ты что, ослеп?

Ральф смотрит на меня краем глаза, но в остальном не замечает моих криков. Очевидно, я мешаю ему слушать, с кем бы он ни болтал.

О, я упоминала, что он всё ещё разговаривает по телефону?

Но это нормально. Я не позволю ему сбить меня с толку. Я чертовски хорошо провожу время в одиночестве, большое спасибо.

Четыре пива, которые я выпила, помогают.

Более того, я обнаружила, что мне нравится баскетбол. Игра захватывающая, особенно когда ты так чертовски близок к действию. Поскольку это игра плей-офф, все места на арене заполнены, и с каждым очком, который получает Бостон, все на трибунах позади меня ревут так громко, что пол вибрирует. Несмотря на язвительный косой взгляд, который Ральф продолжает бросать в мою сторону, я рычу вместе с ними.

Я собираюсь повеселиться сегодня вечером, чёрт возьми. Мне придётся. Потому что, если я не буду продолжать улыбаться, я наверняка разревусь над тем фактом, что как только прозвенит последний звонок, моя единственная жалкая попытка завязать отношения официально на 100 % закончится. Целых четыре месяца, потраченных впустую на посредственного парня, который даже не смотрит мне в глаза половину времени, честно говоря, мне уже хочется плакать. А Джемма Саммерс, доведённая до слёз мужчиной-ребёнком по имени Ральф, слишком жалка, чтобы думать об этом.

— Хорошая игра, четырнадцатый! Бросай! Бросай! — я сижу на краешке стула, руки сжаты в кулаки. — ДА! — кричу я, вскакивая на ноги, когда игрок опускает мяч в корзину.

Ввиду того, что я полностью поглощена игрой (правила которой я до сих пор не до конца понимаю… я имею в виду, ну же, судья дует в этот чертов свисток каждые десять секунд), я не осознаю, что Ральф не единственный, кто обращает внимание на мои восторженные аплодисменты. Если честно, я так увлечена, что не обратила внимания на высокий стакан с водой, который занял место с другой стороны от меня сразу после начала игры, кроме того, я мысленно отметила, что никогда не видела, чтобы простая комбинация джинсов и футболки так хорошо смотрелась на ком-то, кто не был мальчиком с плаката Аберкромби². Но это было больше часа назад, в начале игры.

Теперь всё почти закончилось.

Я сажусь обратно, разглаживая атлас платья на бёдрах и скрещивая одну ногу на другой. Ещё не хватало показать нечто сугубо личное засветить по национальному телевидению. Моя мать была бы оскорблена, не то чтобы она когда-нибудь, за миллион лет, смотрела баскетбольный матч… но дело в принципе.

Я устраиваю задницу на сидении меньше чем на секунду, как слышу глубокий мужской голос слева от меня:

— Мисс, вы уронили это.

Испугавшись, я практически выпрыгиваю из кожи, когда большая мозолистая рука тянется ко мне, мой древний мобильный телефон, с треснувшим экраном и нелепым блестящим синим корпусом, зажат между двумя пальцами. Я поднимаю свои широко распахнутые глаза и встречаюсь с его спокойными зелёными глазами, и мне вдруг становится трудно дышать.

Короткая стрижка тёмно-русых волос.

Густые чёрные ресницы, за которые любая девушка убила бы.

Всё отточено до мелочей — челюсть, нос, скулы, лоб.

Я даже не знала, что лоб может быть так высечен, пока не увидела этого парня.

Я смотрю — я знаю, что пялюсь, — но, кажется, не могу остановиться, даже после того, как протягиваю пальцы и забираю мобильный телефон из его рук. Он великолепен, как модель. Серьёзно вызывает слюноотделение. Мне приходится бороться с желанием протянуть руку и проверить, не потекли ли у меня слюнки, как у сенбернара, особенно когда его глаза сканируют моё лицо, а затем резко и бесстыдно опускаются к моему декольте.

— Привет, — выпаливаю я, как полная идиотка.

— Привет, — эхом отзывается он, его губы изгибаются в веселой усмешке.

— Часто тут бываешь? — я указываю большим пальцем в сторону корта, мои глаза всё ещё прикованы к его лицу. — Потому что, знаешь, это мой первый раз здесь, если тебе интересно. Не то, чтобы ты выглядел так, будто тебе… интересно, то есть, — я сглатываю, надеясь, что это остановит мои бредни. — Но это просто потрясающе. Намного лучше, чем я ожидала. Не то чтобы я действительно знала, чего ожидать, но… да. Сейчас я перестану болтать.

Он смотрит на меня немного насмешливо, как будто не совсем уверен, что обо мне думать, но затем смех срывается с его губ, смех от всей души, от которого его глаза закрываются, а плечи трясутся. Просто услышав это, мне тоже хочется смеяться, но я так заворожена, наблюдая за ним, что не могу сделать ничего даже отдаленно нормального.

Когда его смех переходит в тихое хихиканье, его глаза снова открываются, и внезапно он снова смотрит на меня, как будто чего-то ждёт, поэтому я просто говорю:

— У тебя отличный смех.

Я наблюдаю, как его улыбка становится шире.

— Спасибо, — отвечает он, его голос более рокочущий, чем Великий Грёбанный Каньон, и в два раза более глубокий.

Мы смотрим друг на друга, никто из нас ничего не говорит, а толпа сходит с ума. Моё внимание возвращается к игре, как раз вовремя, чтобы увидеть, как игрок Селтикс бросает трехочковый с, казалось бы, невозможного расстояния. Забыв о том, что на мне слишком обтягивающее платье, я мгновенно вскакиваю на ноги, подпрыгиваю, как маленький ребёнок, и кричу во всю глотку. Мне кажется, я снова слышу смех Зеленоглазого, но я не могу быть уверена в этом из-за шума арены. Я уже собираюсь повернуться и проверить, когда чья-то рука хватает меня за правый локоть и грубо дёргает обратно на сиденье.

Я тихонько всхлипываю от того, что мой копчик ударяется о стул, выбивая дыхание из моих лёгких и сдувая мой настрой быстрее, чем булавка лопает воздушный шар.

— Какого чёрта? — пищу я, и метаю в сторону Ральфа возмущенный взгляд.

Он всё ещё рукой сжимает мой локоть, как тиски, который начинает болеть.

— Это тебе небольшой урок, Джемма, — рычит он, презрительно оглядывая меня с ног до головы. — Ты практически выскакиваешь из своего платья.

Я пытаюсь стряхнуть его хватку, но она слишком крепка.

— Отпусти меня, придурок! Ты делаешь мне больно.

Он отпускает меня, с отвращением качая головой, затем возвращается к своему телефонному звонку. Я смотрю, как он вытирает ладонь о штанину, как будто ему нужно стереть все следы там, где моя кожа касалась его, и прикусываю губу, чтобы не заплакать.

Как, чёрт возьми, я оказалась здесь, с этим придурком?

Мне не нужно далеко ходить за ответом. Я точно знаю, как это произошло.

Потому что я думала, что дело во мне. Я думала, что это из-за меня я всё ещё одинока. Что взбалмошная, чокнутая, причудливая неразбериха, которой является Джемма Саммерс, была причиной, по которой ни один мужчина в моей жизни никогда не задерживался или не стоил того, чтобы задерживаться.

Теперь я вижу, что ошибалась.

Дело не во мне, дело в них.

Правда в том, что все мужчины — крысиные ублюдки. Мой отец, мальчики в третьем классе, которые плевались мне в волосы, мои бывшие бойфренды, если их вообще можно так назвать и теперь Ральф, которого я официально окрестила Крысиным Ублюдком Номер Один.

Крысиный Ублюдок, чтобы покончить со Всеми Крысиными Ублюдками.

И уж точно последний крысиный ублюдок, на которого я буду тратить своё время. После последнего звонка этой игры я официально отказываюсь от мужчин, покупаю несколько вибраторов и вступаю в монастырь.

На самом деле, я почти уверена, что эти две последние вещи взаимоисключающие, так что…

Значит, только вибраторы.

Я хочу встать и уйти, но игра почти закончена, и я знаю, что у меня никогда больше не будет возможности посидеть на таких местах до конца моей жизни. Итак, я скрещиваю руки на груди, пальцы левой руки мягко массируют кожу правой руки, где Ральф схватил меня, и отклоняю своё тело от него как можно дальше.

К сожалению, это означает, что я серьёзно вторгаюсь в пространство Зеленоглазого, мои колени практически задевают его бедро. Пять минут назад это было бы прекрасно, более чем прекрасно, но теперь есть небольшой факт, что я только что забила на мужчин на всю оставшуюся вечность, и, кроме того, после того, что только что сделал Ральф, я так зла и смущена, что не могу ни на кого смотреть, особенно когда они выглядят так, как будто могут быть частью генофонда братьев Хемсворт. Мои пугливые глаза скользят по его великолепным, прищуренным глазам меньше секунды, прежде чем я поворачиваю лицо прямо перед собой и решаю не смотреть ни на одного из мужчин по бокам до конца игры.

Это хороший план.

Отличный план.

Это бы сработало — если бы не то, что я никогда даже не рассматривала как возможность. Потому что в начале четвертого периода, во время быстрого перерыва, массивный экран в центре корта начинает мигать изображениями пар в толпе. И эти пары, приветствуемые тысячами людей на стадионе, начинают целоваться.

Это так мило, что я на самом деле забываю о своём придурковатом парне — скоро он станет бывшим — и я снова начинаю улыбаться.

Ну, до тех пор, пока камера не перемещается в эту секцию и не падает на меня.

На меня и моего придурка, который скоро станет бывшим парнем.

Проклятье. Я должна была уйти, когда у меня был шанс.

ГЛАВА 4

ДОВОЛЬНО

Камера нацелена на меня, и она не двигается. Я мельком вижу себя на огромном пиксельном экране, бледная темноволосая девушка в модном чёрном платье и потрёпанных чёрных кедах. Слишком много изгибов, слишком много завитков, и некого целовать. Я знаю, что в моих глазах мелькает паника — чёрт, я даже сама вижу её, раздутую до гигантских размеров на каждом экране на арене. И все остальные тоже.

Я долбаный муравей под микроскопом.

Толпа начинает хихикать — о, дорогая, посмотри на эту бедную девочку, — и я начинаю немного отчаиваться, поэтому с трудом сглатываю, расправляю плечи и украдкой бросаю взгляд на Ральфа. Он всё ещё занят телефоном, ублюдок, совершенно не подозревая, что мы стали центральным актом в цирке поцелуев. Заставляя себя улыбнуться, чтобы скрыть своё глубокое унижение, я резко толкаю его локтем в бок, но он просто отмахивается от меня рукой и сердитым взглядом, а затем вновь возвращается к своему телефонному звонку.

Я стону.

Толпа взрывается смехом.

Я тоже пытаюсь улыбнуться, как будто в курсе шутки, но улыбка дрожит, я чувствую дрожь своих губ, и начинаю задаваться вопросом, не является ли человек за камерой каким-то социопатом, потому что, честно говоря, тот факт, что он всё ещё снимает прямо сейчас, хотя, конечно, развлекает всех, кто не я, это чистое зло.

Я смотрю в камеру и пожимаю плечами, надеясь, что выражение "да-мой-парень-на-самом-деле-полный-мудак" передастся толпе. Я думаю, что мне это удаётся, так как смех становится ещё громче, но внезапно меня отвлекает стена человека, загораживающая мне обзор экрана.

Зеленоглазый поднялся со своего места.

Он пригвождает меня взглядом и тянется к моей руке.

Толпа сходит с ума, и в моём мозгу происходит короткое замыкание, но, очевидно, моей руке не нужны исполнительные функции, чтобы сказать ей, что делать, потому что она поднимается с моих колен и скользит в его ладонь.

Прежде чем я успеваю сформулировать хоть одну мысль, он выдергивает меня со стула.

Обнимает меня одной рукой за талию.

Скользит одной рукой мне за шею.

Не отрывая от меня взгляда, он наклоняется, опрокидывая меня назад через свою руку по полной, как кинозвезды, и единственная мысль в моей голове, о боже, он ни за что не поцелует меня прямо сейчас, но даже это исчезает, когда его губы приближаются, и мой разум полностью затуманивается.

Потому что он целует меня.

И поцелуй прекрасен.

Нет, на самом деле, великолепен.

Это не тот мягкий, сочувственный, жалостливый поцелуй, которого можно было бы ожидать в подобной ситуации.

Это полный, вторгающийся-в-твои-чувства, разрушающий-твой-мир, кипящий-в-твоей-крови поцелуй. С языком.

На мгновение я так ошеломлена, что просто безвольно повисаю… но потом мой мозг догоняет моё тело, и я понимаю, что самый сексуальный мужчина, которого я когда-либо видела, целует меня так, как меня никогда даже не целовали раньше, и что меня, возможно, никогда больше не будут целовать так до конца моей жалкой жизни, так что мне, чёрт возьми, лучше наслаждаться этим, пока это длится.

Без лишних раздумий я руками обвиваю его шею, открываю рот под его натиском, и я отвечаю на его поцелуй без колебаний, самозабвенно. Он чувствует мою реакцию, и из его горла вырывается низкое рычание, на секунду мне кажется, что он злится, но я быстро понимаю, что это хорошее рычание, когда он сильнее притягивает меня к себе, так что я полностью прижимаюсь к твёрдой плоскости его тела. Мысли давно изгнаны из моей головы, я даже не пытаюсь думать о причинах, по которым это плохая идея. Я растворяюсь в нём, как будто мои конечности сделаны из воды.

Это, без сомнения, лучший поцелуй в моей жизни, что вообще не имеет никакого смысла, потому что я даже не знаю мужчину, чьи губы пожирают мои — жестко, пылко, с достаточным количеством зубов и языка, делая всё гораздо интереснее.

Я слышу, как толпа сходит с ума, двадцать тысяч человек кричат во всю глотку, но каким-то образом звук моего собственного сердцебиения заглушает их. Поцелуй длится намного дольше, чем следовало бы, но я не волнуюсь об этом или о чём-то ещё, потому что в моей голове нет места для беспокойства о придурке, который скоро станет бывшим парнем, или о толпе, или о камерах.

Не тогда, когда все умственные способности поглощены Зеленоглазым и его идеальным долбаным поцелуем.

* * *

Когда наши губы, наконец, отрываются друг от друга, я чувствую, что плыву.

Мне требуется минута, чтобы понять это, что я действительно плыву. Его мускулистые руки всё ещё обхватывают мою спину, как стальные ленты, удерживая меня почти параллельно земле. Он сделал такой глубокий выпад, что я чувствую вес своих волос, ниспадающих к площадке.

Мои ресницы открываются, и он прямо там, его лицо менее чем в паре сантиметров от моего. Мои глаза моргают слишком быстро, когда я смотрю в его, чистые холодные зелёные, без каких-либо пятен орехового или коричневого, чтобы разбавить цвет, и в настоящее время полуприкрытые чем-то, что очень похоже на желание… и, возможно, просто намек на удивление.

Я с трудом сглатываю, пытаясь отдышаться, и некоторое время смотрю на него, ожидая, когда он выпрямится и поставит меня на ноги.

Он этого не делает.

Проходит ещё несколько секунд, и я больше не могу сдерживаться.

— Ты, должно быть, часто делаешь выпады, — выпаливаю я.

Его глаза наполняются весельем, а рот дёргается.

— Прошу прощения?

— В спортзале, — я чувствую, как мои щеки заливаются краской. — Ты, должно быть, часто делаешь выпады… ведь, чёрт возьми, ты держишь меня около двух минут, и ты даже не запыхался. Твои бёдра горят? Они, должно быть, горят прямо сейчас.

Он смотрит на меня с непроницаемым выражением на лице.

Отличная работа, Джемма. Отпугни горячего незнакомца всего через несколько секунд после того, как он закончил целовать тебя.

Я борюсь с желанием застонать от собственной глупости.

— Извини, наверное, не по этикету говорить о твоих бёдрах, так как, знаешь, я только что познакомилась с тобой и всё такое. Но мы также целовались… поэтому я не знаю, где мы находимся на шкале разделения функций тела.

— Есть шкала? — его голос полон веселья.

Я широко раскрываю глаза.

— Конечно, есть шкала. Я имею в виду, что ты бы не стал на первом свидании говорить о том, как часто ты писаешь или сколько раз в неделю у тебя…

Его брови поднимаются.

— Ты знаешь, я просто собираюсь остановить себя прямо сейчас.

Его губы снова дергаются.

— Так ты делаешь?

— Что я делаю? — спрашивает он.

— Делаешь много выпадов.

На его лице появляется широкая улыбка.

— Тебе придётся как-нибудь сходить со мной в спортзал, чтобы убедиться в этом самой.

— О, нет. Тренировки — это не совсем моё. Серьёзно, в последний раз, когда я делала выпады, я, кажется, растянула мою ва… — мои губы захлопнулись. — Мою ногу. Мышцу на ноге.

Он смеется.

— На самом деле, примерно через десять секунд я уже на нуле, и это просто от поддержки моего собственного веса тела, — я качаю головой, морщась. — Любой вид напряжённой физической активности… Не моя специальность.

Его глаза сверкают тёмным юмором, и у меня такое чувство, что он представляет себе совершенно другой вид напряжённой физической активности. Дерьмо.

— Спорт! Я имею в виду спорт, — я нервно сглатываю. — Я ненавижу спорт.

— И всё же ты на площадке на матче плей-офф.

Я открываю рот, чтобы возразить, но прежде чем я успеваю произнести хоть слово, меня прерывает Ральф, который явно злится.

— Что, чёрт возьми, это такое, Джемма?

Мгновение спустя я снова на ногах. Кровь приливает к моей голове, но Зеленоглазый успокаивает меня, слегка сжимая мою руку. Когда мой мозг перестаёт вращаться, мне удается сосредоточиться на Ральфе, который наконец-то отложил свой мобильный. Его искажено злобным взглядом, который мечется от меня к Зеленоглазому и обратно.

— Привет, Ральф.

Я поднимаю руку и слегка машу пальцем в его направлении.

Толпа разражается громовым хором смеха и одобрительных возгласов.

Когда он слышит их, руки Ральфа сжимаются в кулаки, и его лицо начинает краснеть.

— Не говори мне это милое маленькое "Привет, Ральф".

Он делает шаг ближе ко мне, и я чувствую, как Зеленоглазый напрягается. Я замечаю, что его рука не отпускает мою руку.

— Не хочешь объяснить, кто, чёрт возьми, этот парень и почему, чёрт возьми, ты целовала его, как маленькая шлюшка, перед всем грёбанным миром?

Я выпрямляю спину, и, хотя я не вижу его, я действительно чувствую гнев, льющийся из Зеленоглазого. Я слышу, как диктор над головой рассказывает о том, что к этому моменту превратилось в огромное зрелище.

Ну, ребята, во время игры плей-офф на площадке всегда много драмы, но сегодня вечером, похоже, столько же происходит и на боковой линии!

Я стараюсь не обращать на него внимания и сосредоточиться на том, чтобы разрядить ситуацию до того, как она станет до конца вечности национальной новостью и зальётся, если это ещё не произошло, на "Ютуб".

— Ты говорил по телефону, и камера для поцелуев… — начинаю я.

Ральф обрывает меня.

— О, я разговаривал по телефону две секунды…

— Два часа не хочешь, — бормочу я.

— …и боже упаси, если никто не обращал внимания на Джемму и минуту в течение дня! — Ральф усмехается. — Клянусь, тебе нужно больше самоутверждения, чем девочке-подростку во время месячных.

Я вздрагиваю.

Ральф подходит ближе, и его голос понижается до снисходительного шепота, который мне слишком хорошо знаком.

— Я всегда слышал, что художники эгоцентричны, но ты… — он качает головой, и ухмылка кривит его губы. — С другой стороны, ты, правда, можешь называть себя художником, если в жизни не продала ни одной из своих дурацких картин?

Это низко, даже для него.

Я пытаюсь, но безуспешно, прикусить язык.

— Я не знаю, Ральф, можешь ли ты вообще называть себя мужчиной, если твоя сексуальная выносливость не улучшилась с тех пор, как ты ещё только мечтал о сексе?

— Хорошо, Джемма, — он улыбается, но улыбка эта пронизана жестокостью. — Знаешь, Сьюзи из 3В, кажется, не возражает. А Эмили из соседнего дома? Она никогда не жаловалась. Особенно прошлой ночью, когда я взял её в твоей квартире.

Я чувствую, что бледнею. Рука на моей руке рефлекторно сжимается, но я едва замечаю это.

— Дважды, — Ральф ухмыляется, очень довольный собой. — Знаешь, Джем, тебе действительно не следует оставлять ключ под ковриком.

— Ты… — я сглатываю. — Ты…

— Изменял тебе? — он делает ещё один шаг вперёд, так что нас разделяет всего тридцать сантиметров или около того. — О, господи, Джемма. Ты действительно думала, что мы были созданы друг для друга? Чёрт, я покончил бы с этим после нашего первого свидания, но… — он пожимает плечами и похотливо опускает глаза на мою грудь. — Ты горячая штучка. И живешь в паре метров от меня. Проще некуда.

Двойной смысл его слов не ускользнул от меня. Я чувствую, что начинаю разваливаться на части, и прикусываю нижнюю губу, чтобы слёзы, собирающиеся в моих глазах, не вырвались наружу.

Ральф смеется и наклоняется ближе.

— Эти билеты были просто глазурью на торте. Тот факт, что я трахал тебя последние четыре месяца…

Я так и не услышала остальную часть его оскорбления, потому что в движении столь быстром, что мои глаза едва могут отследить, Зеленоглазый выкидывает руку и сжимает её вокруг горла Ральфа в убийственной хватке, которая отрезает все звуки от выхода и весь воздух для входа.

У меня отвисает челюсть.

Чёрт возьми. Я совершенно забыла, что он всё ещё стоял рядом со мной.

В течение нескольких секунд Ральф тщетно пытается вырваться, но когда Зеленоглазый делает ещё один шаг вперёд и подтягивает его тело так, что он балансирует на кончиках кроссовок, Ральф обмякает, как тряпичная кукла, и его глаза вспыхивают паникой и страхом. Он похож на перепуганную мышь, попавшую в лапы огромного льва.

Зеленоглазый такой высокий, что ему приходится наклониться на двадцать сантиметров, чтобы его лицо оказалось на одном уровне с лицом Ральфа. Его тело излучает контролируемую силу, но я вижу, что его лицо застыло в пустой маске. Только его глаза, почему-то одновременно холодные, как лёд, и горящие яростью, открывают глубину его гнева.

Его лицо находится в нескольких сантиметрах от лица Ральфа, когда он открывает рот и рычит одно слово, от которого у меня мурашки бегут по спине.

— Довольно.

ГЛАВА 5

НЕЧТО

Я убегаю.

Что не самый простой подвиг в облегающем атласном платье, позвольте мне сказать вам.

В миллионный раз я проклинаю мощёные извилистые улицы Бостона и отвратительную погоду, которые делают и без того несчастный момент ещё более болезненным. Небо творит нечто странное — наполовину дождь, наполовину снег, не совсем мокрый снег, не совсем град, — делая меня промокшей и дрожащей менее чем за минуту.

Мне всё равно.

Я лучше останусь здесь — я лучше буду в седьмом круге ада, — чем проведу ещё один долбаный момент на стадионе, когда все взгляды прикованы ко мне и моему придурку, теперь официально бывшему парню. И Зеленоглазому. И трём охранникам, которые налетели, как только Ральф поднялся в воздух.

Я не стала задерживаться, чтобы посмотреть на последствия. Я схватила куртку, развернулась на каблуках и выбежала с арены в холодную апрельскую ночь, даже не поблагодарив мужчину, который спас меня от публичного унижения.

С опозданием я понимаю, что мне следовало просто прыгнуть в метро — оно же "Т" для всех, кроме туристов, — в Гардене и вернуться в свою квартиру, но, должно быть, я оставила свой мозг позади вместе с моей растерзанной уверенностью в себе, потому что теперь я на холоде в слишком тонкой весенней куртке, и я не уверена, что текущая по моему лицу влага падает с неба или из моих глаз.

Кроме того, даже если я вернусь через реку в свою крошечную квартиру на пятом этаже с одной спальней в Восточном Кембридже, — маленьком районе, втиснутом между кампусом Массачусетского технологического института и Чарльстауном, — я никогда не смогу расслабиться. Не тогда, когда один взгляд через холл заставит меня думать о Ральфе и сомнительных вещах, девушках, с которыми он кутил в моей квартире.

Прежде чем я разберусь с этим, мне нужно ещё несколько бутылок пива и, по крайней мере, две бутылки Лизола, чтобы вытереть каждую поверхность, где его голая задница потенциально отдыхала, когда он трахал Сьюзи из 3B. Я просто надеюсь, что они сделали это где-то неоригинально. Например, на кухонном полу, который выдержит тщательное обливание отбеливателем.

А если нет…

Если подумать, я уже давно хотела переехать. И сделать ремонт. И, может быть, сжечь всё, чем я владею, в большом жертвенном огне.

Но это проблема для другого дня.

Прямо сейчас мне нужно попасть в помещение, желательно куда-нибудь со сменой одежды и большим количеством алкоголя. И есть только одно место поблизости, где я могла бы найти обе эти вещи.

Крисси.

Я ныряю под навес и заглядываю в свой бумажник, но, к моему разочарованию, за несколько часов, прошедших с тех пор, как я покинула свою квартиру, волшебным образом не появилось ни одной купюры. Я знаю, что средств на моём банковском счете опасно мало, слишком мало, чтобы тратить их на такси, даже если это означает, что я доберусь туда быстрее, и мне не придётся ехать на метро в моём нынешнем промокшем состоянии.

Увы… Я на мели.

Наклонив голову, защищаясь от дождя, я обхватываю руками торс и тащусь вперёд к ближайшей остановке. Моя обувь промокает насквозь, грязная вода уже просачивается сквозь подошвы, так что они издают тошнотворный чавкающий! шум с каждым моим шагом.

На данный момент моя ночь действительно не может стать намного лучше.

Пять минут спустя я, наконец, замечаю станцию Хеймаркет на другой стороне улицы. Бросив быстрый взгляд в обе стороны, я пересекаю пустой перекрёсток и направляюсь к входу. Я почти на месте, так близко к тому, чтобы скрыться от проливного дождя, что почти ощущаю его вкус, когда чёрный лимузин замедляет ход и останавливается на обочине рядом со мной. Мои глаза непроизвольно поворачиваются в его сторону как раз в тот момент, когда тёмное тонированное заднее стекло опускается со слышимым жужжанием.

Я открываю рот, полностью готовая сказать тому, кто находится внутри, что я вообще-то не проститутка, работающая на своём углу, и что он может отправиться прямиком в ад за то, что предположил худшее в ком-то просто потому, что она может носить или не носить крошечное, обтягивающее платье, теперь полностью прилипшее к каждому её изгибу благодаря ливню.

Ни одно слово не слетает с моих ошеломленно молчащих губ.

Потому что, сидя на заднем сиденье очень дорогого чёрного седана, он пристально смотрит на меня своими зелёными глазами.

— Привет, — тупо выпаливаю я.

— Привет, — эхом отзывается он с намёком на улыбку на губах. — Тебя подвезти?

Мысли путаются, я перевожу взгляд с его машины на вход на станцию, обдумывая свои варианты меньше секунды. Двадцать минут езды на холодном пластиковом сиденье в вагоне, полном осуждающих взглядов и множества неприятных пассажиров? Или… короткая поездка в модной машине с незнакомцем, который, насколько я знаю, серийный убийца, но целуется так, словно он наполовину греческий бог?

Это едва ли вопрос.

Он видит ответ на моём лице раньше, чем я успеваю его озвучить, распахивает заднюю дверь и скользит на кожаное сиденье, освобождая для меня место. Я, даже не колеблясь, проскальзываю в тёплое пространство и со вздохом облегчения откидываюсь на мягкие подушки.

* * *

Крепко закрыв глаза, я делаю серию глубоких вдохов через нос в тщетной попытке собраться с мыслями. Теперь, когда я перестала двигаться, мои эмоции, наконец, настигли меня, и я так полна гнева, жалости к себе, смущения и всех других ощущений, что я не уверена, что чувствую, кроме перегрузки.

Однако я прекрасно понимаю, что на волосок от того, чтобы потерять остатки самообладания — это всё, что я могу сделать, чтобы не разразиться приступом полуистерического смеха, как только я выхожу из-под дождя и устраиваюсь в машине.

Мягкий звук прочищаемого горла заставляет меня открыть глаза.

Зеленоглазый.

— Держи.

Он незаметно для меня стянул с себя куртку и, прежде чем я успела возразить, накинул её мне на плечи, как гигантское одеяло. Он делает паузу на минуту, а потом отстраняется, натягивая её вокруг моей шеи, так что его руки касаются обнаженной кожи. Его глаза спокойные, но настороженные, не отрываются от моих, когда он поправляет на мне куртку. По какой-то причине этот жест более интимный, чем двухминутный сеанс поцелуев, который мы провели не так давно.

— Спасибо, — шепчу я, когда он наконец-то опускает руки, и я туже запахиваю куртку на мне.

Она массивная, мужественная и всё ещё теплая от его тела. Я благодарна, когда часть его тепла начинает проникать в мои кости.

Наступает молчаливый момент, и мы просто смотрим друг на друга, не говоря ни слова. Всё, о чём я могу думать, так это о том, что каким-то образом, хотя это, наверное, худшая ночь в моей жизни, в этот момент ничто не кажется сломанным, испорченным или неправильным. Каким-то образом, отгородившись от мира в этом лимузине, все мои проблемы кажутся решаемыми. Это безумная мысль, но я не могу выбросить её из головы, смотря на Зеленоглазого.

Он наблюдает за мной, глаза всё ещё напряжены.

— Ты в порядке?

Я киваю.

— Этот придурок там… он был твоим парнем?

Я снова киваю.

В его глазах мелькает пугающее выражение.

— Ну, можно с уверенностью сказать, что теперь он определённо мой бывший, — мягко поправляю я с лёгкой улыбкой на губах.

Пугающий взгляд немного отступает.

— Хорошо.

Я делаю паузу, собираясь с духом.

— Ты пропустишь оставшуюся часть игры.

— Эти места принадлежат мне на сезон, — он пожимает плечами. — Будут и другие игры.

— Вот как, — шепчу я.

И вдруг мы снова замолкаем.

К счастью, голос с переднего сиденья нарушает тишину. Мои глаза устремляются на звук, и я вижу, как чёрная перегородка скользит вниз, открывая красивого мужчину лет сорока с проседью, сидящего на водительском сиденье. Его тёплые карие глаза встречаются с моими в зеркале заднего вида, и я улыбаюсь, когда он игриво подмигивает мне.

— Сэр? — он переводит взгляд на мужчину, сидящего рядом со мной. — Куда?

Зеленоглазый толкает моё колено своим, и я оглядываюсь на него.

— Джемма?

Тёплое ощущение скользит по моей спине, когда он произносит моё имя томным голосом, как будто смакует его звук на своём языке. Я на мгновение ошеломлена тем фактом, что он даже знает моё имя, прежде чем вспомнила, что Ральф использовал его на арене.

— Д-да? — я заикаюсь, чувствуя себя чересчур охваченной его взглядом.

— Куда мы едем?

— Ой! Точно. Бэк Бэй, пожалуйста, — я яростно краснею, вспоминая адрес Крисси.

Брови Зеленоглазого приподнимаются на лбу, скорее всего ему любопытно, как такая девушка, как я, может позволить себе жить в самом дорогом районе Бостона. Он слишком вежлив, чтобы спрашивать, поэтому я жалею его.

— Там живёт моя подруга Крисси, — я делаю глубокий вдох. — Я очень не хочу идти домой, прямо сейчас. Ральф… ну, он мой сосед.

Выражение его лица выравнивается, а глаза, если это возможно, становятся ещё более серьёзными.

— Он больше тебя не побеспокоит.

Его тон такой решительный, такой уверенный, что я могу только представить, что произошло между ним и Ральфом после моего ухода. Я решаю, что некоторые вещи лучше оставить неизвестными.

— Ох, — глупо говорю я, не находя слов. — Ну… спасибо за это.

Он снова смотрит на меня, его глаза сверхосторожны и полны вопросов, и это более чем немного нервирует. Я не могу говорить, когда его глаза ловят мои, поэтому я опускаю взгляд на колени и грубо откашливаюсь.

— И спасибо, ну что, знаешь, поцеловал меня и всё такое, — я начинаю играть с подвеской в форме солнца, висящей на цепочке у меня на шее, нервная привычка. — Ты, правда, спас меня, там.

Я чувствую, что он смотрит на меня, но не отрываю взгляда от своих рук.

— Джемма?

— Да?

Он ждёт, пока мой взгляд не встретится с его. Лёд в его глазах растаял, и я вижу, что они потеплели, превратившись в зелёные омуты, хотя его тон смертельно серьёзен, когда он снова говорит:

— Никогда не благодари мужчину за то, что он тебя поцеловал.

Я не знаю, что сказать, поэтому просто киваю, пока мой разум бешено вращается, ища какой-нибудь способ, любой способ, облегчить то, что внезапно стало слишком тяжелой атмосферой.

— Значит, ты не жалеешь, что превратил себя в публичное зрелище только для того, чтобы помочь какой-то случайной девушке с придурковатым парнем? — спрашиваю я легкомысленно, полушутя.

Он наклоняется ближе, всего на сантиметр, но это крошечное, незначительное движение, кажется, высасывает весь воздух из машины.

— Не могу представить, чтобы на земле нашёлся хоть один мужчина, который пожалел бы о том, что поцеловал тебя.

Я чувствую, как жар заливает мои щеки ещё сильнее. В мире нет способа, чтобы должным образом опровергнуть это утверждение, поэтому я просто смотрю в окно и притворяюсь, что не слышу тихого, веселого смешка, который он не может заглушить.

Машина скользит сквозь мокрую ночь, шины поднимают воду, когда мы сворачиваем на Комм Авеню. Единственным звуком, кроме мягкого стука дождя по крыше, является постоянное жужжание мобильного телефона Зеленоглазого, который он демонстративно игнорирует после одного мимолетного взгляда на экран. Тот, кто звонит, кажется, выводит его из себя, мрачная гримаса искажает его лицо, и он грубо засовывает сотовый обратно в карман, не потрудившись ответить.

Я украдкой бросаю на него взгляд, борясь с румянцем. Он воплощение самообладания, а я воплощение хаоса. С моих волос постоянно капает вода, пропитывая ткань его куртки. Подо мной на кожаных сиденьях образуется законная лужа. Я даже не хочу знать, как выглядит мой макияж в данный момент, если, конечно, он остался на моём лице.

— Боже, я в полном беспорядке, — бормочу я себе под нос. — Мне очень жаль, я, вероятно, испорчу ваши сидения…

— Джемма, — его голос твёрд. — Не беспокойся об этом.

— Крисси и Марк убьют меня, когда я появлюсь в таком виде, всё ещё злая и смущенная. Это будет их напрягать… это последнее, что им сейчас нужно. Крисси беременна, и это довольно рискованно, я думаю, ей нужен постельный режим и вся эта ерунда. Скажем так, у них и так достаточно поводов для беспокойства, не добавляя в список мою драму, — я вздыхаю, чувство вины шевелится в моём животе. — Разве я худший друг из всех, кто когда-либо навязывался им?

Он молчит мгновение, глядя на меня так, словно я только что попросила его пробежаться голышом по улицам Бостона.

— Неважно, — бормочу я. — Ты не обязан отвечать на этот вопрос. Я идиотка.

Его брови сходятся в замешательстве.

— Что?

— То, как ты смотришь на меня… — я качаю головой и отворачиваюсь. — Извини, просто не обращай на меня внимания.

В его глазах вспыхивает понимание.

— Я пялюсь не потому, что ты идиотка, я пялюсь потому, что весь последний час тобой помыкал и оскорблял этот придурок… — он сжимает челюсти. — …ты промокла до костей, дрожишь от холода и застряла в машине с кем-то, кого едва знаешь… Большинство людей были бы счастливы навязаться своим друзьям после такой ночи, как ты провела. Но ты больше беспокоишься о том, чтобы не побеспокоить их, чем о том, чтобы чувствовать себя комфортно.

Его глаза устремлены на моё лицо в таком пристальном изучении, что я борюсь с желанием поёрзать на своём месте, и когда он снова заговаривает, его голос спокоен:

— Я пялюсь, потому что ты меня удивила, а люди не часто на такое способны.

Я ничего не говорю, просто смотрю на него, не находя слов.

— И для протокола, — добавляет он, понизив голос, — я не думаю, что способен игнорировать кого-то вроде тебя. Любой, кто это делает… ну, он либо слеп, либо глуп.

— Ох, — шепчу я, потрясенная и смущенная его словами.

Не отводя взгляда, он окликает водителя.

— Эван?

— Сэр?

— Планы изменились. Сделай петлю, вдоль реки. Мы дадим Джемме немного времени обсохнуть, прежде чем высадим её.

— Да, сэр, — говорит Эван, направляя машину на другую полосу.

Секундой позже он нажимает кнопку, которая поднимает перегородку между передним и задним сиденьями, чтобы дать нам немного уединения.

— Ты не должен был этого делать, — шепчу я, как только мы остаёмся наедине. — Я уверена, что у тебя есть дела поважнее.

— Не совсем, — говорит он, пожимая плечами.

— Ну… спасибо.

— Это не проблема.

— Я даже не знаю твоего имени, — говорю я, когда мой взгляд скользит по его лицу.

Его губы дергаются, как будто он находит эту новость чрезвычайно занимательной.

— Я знаю.

— И, судя по выражению твоего лица, я предполагаю, что должна знать твоё имя?

Он пожимает плечами, ничем не выдавая себя.

— У тебя есть абонемент на баскетбол и шофер. Только у важных людей есть шоферы, где-то было такое правило.

— Угу, — он ухмыляется.

Я прищуриваюсь, глядя на него.

— Так кто же ты?

— За кого ты меня принимаешь?

— Не знаю, поэтому и спрашиваю, — я вздыхаю. — Дай мне подсказку.

Он удивленно качает головой.

— О, прекрасно! — ворчу я, уставившись на него. — Я догадаюсь. Даже, несмотря на то, что я ужасно разбираюсь в этих вещах.

Он снова тихо посмеивается, и этот звук заставляет меня невольно улыбнуться. Подняв одну руку, чтобы погладить подбородок, я принимаю выражение глубокого созерцания и пригвождаю его прищуренным взглядом. Я глазами сканирую его джинсы и футболку, которые на первый взгляд кажутся повседневными, но после ещё одного взгляда становится явно, что они хорошо сшиты, скорее всего, дизайнерские, затем перевожу взгляд на его часы на запястье с дорогими серебряными "Ролексами", которые блестят даже при слабом освещении автомобиля.

Хммм.

— Ну, ты привлекателен, чисто выбрит и явно богат, — говорю я, отчего его губы снова подёргаются. — Не настолько груб, чтобы быть рок-звездой. Высокомерен, но не так, как любят своё отражение модели и актеры.

Он откровенно смеётся, услышав мои слова.

— Я думал, ты художница, а не психиатр.

— Наблюдать за людьми — это вроде как моя работа, — говорю я, ухмыляясь. — Ну, это и канноли³ от Марии в Норт-Энде. Это тоже моя фишка.

Его глаза озаряются улыбкой, морщинки собираются в уголках.

— Мне кажется, канноли Марии нравятся всем.

— А, так он любит итальянскую кухню… Это подсказка? О! Я поняла, ты босс мафии.

— Нет, — его ухмылка становится шире. — Хотя я, вероятно, не признался бы в этом, если бы был.

— Хорошо… Ты ведущий новостей!

— Попробуй ещё раз.

— Ты мэр!

— Ты не знаешь, как выглядит мэр Бостона?

— Заткнись, — мои щёки пылают. — Ты хочешь, чтобы я остановилась?

— Нет, мне нравятся твои догадки.

— Ладно, — борясь со смехом, я заставляю своё лицо снова принять серьёзное выражение. — У тебя нет неряшливой бороды, так что ты не можешь быть игроком "Ред Сокс", и хотя у тебя приятные накаченные мышцы… — я неопределенно указываю на его грудь и область живота. — … ты не похож на полузащитника "Патриотов", это уж точно.

— Ты оскорбляешь моё мужское достоинство?

— Совсем чуть-чуть, совсем чуть-чуть, — я смеюсь. — Итак, я предполагаю…

— Предвкушение убивает меня, — шутливо говорит он.

Я бросаю на него взгляд.

— Ты либо Кеннеди, один из парней Уолберга, либо тайный младший брат Тома Брейди.

— Ух, ты, — говорит он, широко раскрыв глаза.

Я чувствую, как моё сердцебиение ускоряется. Я действительно права?

Такого никогда не бывает!

— Что? — задыхаясь, спрашиваю я.

Он фыркает.

— Ты абсолютно ужасная гадалка.

— Эй, — я протестую, оскорбленная. — Не то чтобы я тебя не предупреждала.

— Всё в порядке, я не буду держать на тебя зла.

— Как великодушно с твоей стороны, — саркастически бормочу я. — Держу пари, ты не справишься лучше.

Его глаза блестят.

— Ты художник.

— Это жульничество! — протестую я. — Ты подслушал, как Ральф поносил мои картины во время игры.

Когда я упоминаю об этом, на его лице появляется мрачное выражение.

— Верно, но я бы всё равно понял, что ты художник.

— Как?

— У тебя на ботинках пятна краски, а у левого локтя зелёное пятно.

О, отлично. Ну, и позорище.

— Чёрт.

Он смеется.

— Ты делаешь это со всеми или только со мной?

— Что делаю?

— Вот так краснеешь.

Мои щёки становятся ещё краснее.

— Ох, со всеми, — бесстыдно вру я.

Его ухмылка становится шире, как будто он знает, что я полна лжи.

— Ага.

— Знаешь, мне кажется, я чувствую себя лучше, — решительно говорю я, складывая руки на груди. — Теперь ты можешь отвезти меня к Крисси.

— Не смущайся. Это чертовски мило, — он склоняется ближе, и мой желудок сжимается в ответ. — Большинство женщин, которых я встречаю, так заняты тем, чтобы быть утончёнными, что забывают быть настоящими.

Я пристально смотрю на него.

— Может быть, ты общался не с теми женщинами.

— Может быть, — мягко соглашается он, протягивая руку и убирая мокрую прядь волос с моей щеки.

Как только его пальцы соприкасаются с кожей, мой рот приоткрывается, и из него вырывается вздох. Я почти в оцепенении, когда он добавляет:

— Но я бы не подошёл тебе, Джемма.

Отстранившись, я смотрю на него. Я так поражена его словами, что забываю смущаться.

— И почему это?

— Ты слишком мила для меня.

— Я не милая. Я жесткая.

— Сказала девушка, которая не любит контактные виды спорта и, когда в последний раз ходила в спортзал, растянула свою ва…

— Ах! — кричу я, прерывая его. — Ладно. Не нужно вдаваться в подробности.

Он снова ухмыляется, и мой желудок сжимается от этого зрелища.

— Ты самоуверенный. И злорадный. Некоторые могут даже сказать, раздражающий, — говорю я ему, и прищуриваю глаза, смотря на его улыбающееся лицо. — Я решила, что ты мне не нравишься.

Он наклоняется ещё ближе, и моё сердце начинает колотиться в груди.

— О, я тебе нравлюсь, — шепчет он. — В этом-то и проблема.

— Ты встречаешься только с женщинами, которым не нравишься?

Его глаза блестят.

— Я вообще не хожу на свидания, Джемма.

— О, — шепчу я, мой разум переживает сложные времена от всего, что подразумевают его слова.

Всё в этом мужчине, от того, как он целуется, до того, как он смотрит на меня, до сексуальной энергии, практически изливающейся из него, кричит, что он не из тех, кто долго обходится без женской компании. Итак, он может и не встречаться, но он определённо…

Занимается любовью?

Нет, это неправильный термин.

Он…

Трахает.

Это мужчина, который трахает.

Одной этой мысли достаточно, чтобы у меня учащенно забилось сердце.

— Перестань так на меня смотреть, Джемма, — говорит он так тихо, что это звучит как угроза.

Вероятно, потому, что это и есть угроза.

— Как так? — спрашиваю я, защищаясь, мои глаза встречаются с его.

— Как будто ты хочешь увидеть, что влечёт за собой отказ от свиданий со мной.

Мои щёки пылают.

— Это не то, о чём я думала.

Он не утруждает себя разоблачением моей лжи.

— Скажи мне, кто ты, — шепчу я, встречаясь с ним глазами в темноте.

— Не, я не скажу, — его взгляд становится мягким, а голос опускается так низко, что я едва могу разобрать его следующие слова. — В любом случае, ты скоро узнаешь.

— Что это значит?

Он качает головой.

— Неважно, — я закатываю глаза. — Ты мне не скажешь, а я явно не умею угадывать. Это оставляет нам только один вариант.

Его брови удивленно приподнимаются.

— Так ли это?

Я серьёзно киваю.

— Две правды и одна ложь, ты когда-нибудь играл?

— Нет, но название выдаёт правила игры.

— Правильно, — я борюсь с румянцем. — Первый, кто правильно угадает четыре, выигрывает.

— Что именно выигрывает? — подозрительно спрашивает он.

— Хм… — румянец, с которым я боролась, берет верх. — Эм…

— Первое правило переговоров, — он наклоняется ближе, его глаза впиваются в меня. — Всегда знай свою цель. В противном случае нет никакого смысла воевать вообще.

— О, боже.

— Что?

— Ты один из тех чудаков, которые играют в шахматы против самих себя, а по ночам не спят, обдумывая стратегию, и у них на книжной полке стоит первое издание "Искусства войны", не так ли? — я качаю головой в притворном раздражении. — У меня есть строгое правило, запрещающее встречаться с такими мужчинами. Я не хочу быть Люком для чьего-либо Йоды, понимаешь, о чём я говорю?

Он улыбается ещё шире.

— Это была отсылка на "Звёздные войны"?

— Абсолютно нет, — вру я.

— Ага, — он точно знает, что я несу полную хрень. — И, в любом случае, тебе не о чем беспокоиться.

— Потому что у тебя нет первого издания Сунь-Цзы⁴?

— Потому что я не хожу на свидания. Я уже говорил тебе об этом.

В его глазах мелькает странное выражение, я бы сказала, что это почти смущает, но такие мужчины, как он, конечно, не смущаются. Когда он продолжает, его голос немного теряет своё отточенное самообладание.

— Да будет тебе известно, "Искусство войны" — одно из лучших произведений, когда-либо написанных.

— Ха! — фыркаю я. — У тебя точно есть копия! Ты такой предсказуемый.

Он щурит глаза, глядя на меня, но на его губах всё ещё играет улыбка.

— Меня никогда раньше в этом не обвиняли.

— Ой! Я просто подумала о том, чего хочу.

Его взгляд падает на мой рот.

— В самом деле?

— Из игры.

— О, — бормочет он, не сводя глаз с моих губ.

Я игнорирую неприятное ощущение в животе и продолжаю:

— Если я выиграю, ты пойдёшь со мной на свидание.

Его глаза резко поднимаются на мои и внезапно становятся серьёзными.

— А если я выиграю?

— Ты не выиграешь.

Он смотрит на меня скептически, его взгляд неумолим, пока я не сдаюсь.

— О, прекрасно.

Я мученически вздыхаю, как будто он сделал что-то совершенно неразумное, например, попросил меня перестать смотреть HBO по воскресеньям, когда идет "Игра престолов".

— Если ты выиграешь… Я пойду с тобой на свидание.

Я ожидаю, что он посмеется над моей тактикой ведения переговоров, но он этого не делает. Когда я смотрю на него, злорадная улыбка слетает с моих губ быстрее, чем голова Неда Старка ударяется о землю, извините, предупреждение о спойлере, потому что на его лице есть выражение, которое я не могу точно описать.

Если честно, я могу описать это, но предпочитаю не делать этого.

Потому что, если бы я описала, я бы сказала, что это очень похоже на чистую, неподдельную похоть. И это было плохо.

— Эм, — выдыхаю я, мои глаза встречаются с его.

Они блестят от жара, прожигая дотла мои через пространство между нами.

— Если я выиграю, — хрипло говорит он, наклоняясь ближе. — Мы едем ко мне.

— Типа… на кофе? — с надеждой спрашиваю я. — Или перекусить? Я вполне могла бы пойти на полуночный кусок пиццы или три.

Он качает головой.

— Нет, Джемма.

Я сглатываю.

— Одна ночь. Никаких обязательств, — его слова соответствуют интенсивности его взгляда. — Это всё, что я могу предложить. Это всё, что мне нужно.

— Н-нужно?

Здорово. Я так нервничаю, что начинаю заикаться.

Он медленно кивает, не сводя глаз с моих губ.

— Я не увлекаюсь долгосрочными отношениями. Никогда. Но в тебе что-то есть… — он поднимает глаза на меня. — Всего на одну ночь. Никаких ожиданий. Никакого следующего утра. Не желая большего.

— Кто сказал, что я захочу большего?

Я изо всех сил стараюсь, чтобы мой голос звучал обиженно, но моё быстро бьющееся сердце и потные ладони свидетельствуют о том, что в данный момент по моим венам текут совсем другие эмоции. Такие, как страх. И похоть. И, может быть, немного волнения.

Он просто смотрит на меня с серьёзно уверенным, по-настоящему страстным выражением на лице. Это даже не самоуверенность, это просто факт, он так хорош, что я бы захотела большего.

— Ты ужасно самовлюблен, — я скрещиваю руки на груди, глядя на него высока. — И, к твоему сведению, я тоже не увлекаюсь долгосрочными отношениями, так что даже если бы я согласилась на твои сумасшедшие условия, я бы не стала преследовать тебя, или писать тебе многословные любовные письма, или держать долбанный бумбокс над головой за окном твоей спальни. Это не десятый класс, и даже если бы это было так, я не такая девушка… женщина! — я быстро поправляюсь. — Неважно.

Его губы дергаются, но глаза убийственно серьёзны.

— Значит, ты согласна? Я выиграю, ты проведёшь со мной ночь.

Я нерешительно киваю.

— Но это не имеет значения, потому что ты не выиграешь.

Он наклоняется ближе, его глаза темнеют, и я делаю глубокий вдох.

— Не рассчитывай на это, Джемма. Когда я во что-то вкладываюсь, я борюсь за это. Сильно.

Я снова сглатываю.

Его взгляд скользит от моих глаз к губам, к маленькому, витиеватому ожерелью, лежащему на моей коже, в ложбинке между грудями. Крошечный золотой кулон в форме солнца мерцает даже при слабом освещении. Это самое красивое украшение, которое у меня есть, подарок моей матери, когда я окончила среднюю школу. Она сказала, что это счастливый талисман, чтобы отогнать тени несчастья и сохранить мою жизнь в свете.

С тех пор я почти не снимала его почти десять лет, но я никогда не призывала его счастливые силы больше, чем в этот момент.

Я должна выиграть это пари. Я должна, или я облажаюсь, и не одним способом.

— Солнышко… — шепчет он, всё ещё не сводя глаз с ожерелья, которое, как я отчетливо чувствую, только что стало моей тезкой. — Ты только что дала мне то, за что стоит бороться.

Святое. Дерьмо.

Во что, чёрт возьми, я ввязалась?

ГЛАВА 6

ЛОЖЬ

— Я начну первой.

— Почему ты начнешь первой?

Я игнорирую его вопрос, прочищаю горло и делаю свой голос серьёзным.

— Хорошо, поехали, — я отмечаю свои предложения на пальцах, когда говорю: — Моё второе имя настолько смущающее, что я никогда никому не говорю, даже самым близким друзьям. Когда мне было шестнадцать, меня арестовали за то, что я на спор забралась на городскую водонапорную башню, но начальник полиции решил не выдвигать обвинений, потому что считал мою маму горячей штучкой. И когда я иду на свидания или меня приглашают к кому-то на ужин, иногда я притворяюсь, что у меня аллергия на брокколи, просто чтобы не есть её.

К тому времени, как я заканчиваю, он весело качает головой.

— Ты не собираешься облегчать мне задачу.

— Нет, — я прищуриваюсь. — Я тоже играю, чтобы выиграть.

Он склоняет голову в знак согласия.

— Приятно знать.

— Ты никогда не угадаешь правильно.

— Мне не нужно гадать, — по его лицу медленно расползается улыбка. — Я уже знаю.

— Громкие слова, Йода, — каким бы я ни была настоящим ботаником, я искажаю свой голос, чтобы походить на маленького зелёного джедая, не боясь выставить себя дурой, если это его отвлечёт. — Хотела бы я посмотреть, как всё закончится.

Он улыбается ещё шире.

— Ты только что говорила голосом Йоды?

— Абсолютно нет.

— История с водонапорной башней — это твоя ложь.

У меня отвисает челюсть.

— Откуда ты знаешь?

Он не отвечает, не собирается раскрывать свои секреты и давать мне преимущество.

— Меня действительно арестовали за то, что я залезла на эту чертову штуку, — я вздыхаю. — Но начальник полиции не думал, что моя мама была горячей, он был просто хорошим парнем, поэтому отпустил меня.

— Первое очко на счёт самоуверенного ублюдка, — тихо говорит он. — Моя очередь?

Я киваю.

— Я побывал в тридцати шести странах. Я свободно говорю по-испански и по-итальянски, хотя мой французский тоже сносен. И я люблю блины, но ненавижу вафли.

— Первый, — немедленно отвечаю я. — Никто не был в тридцати шести странах.

— Ты права. Я был в тридцати семи.

Я некоторое время смотрю на него, не зная, что делать с этим заявлением, поэтому вместо этого я просто говорю:

— Подожди, ты ненавидишь вафли?

Он усмехается.

— Это проблема?

— Хм, да, — я выпучиваю глаза. — Только сатана ненавидит вафли.

— Может, я и есть дьявол.

Он произносит это как шутку, но его глаза так серьёзны, что я нервничаю.

— Ладно, счёт равный, один-один. Моя очередь, — я с трудом сглатываю, пытаясь придумать хорошую ложь. — Мой любимый цветок — гиацинт. Я думаю, что слово "влажный" — самое пошлое в английском языке, если ты используешь его в любом контексте, кроме описания кексов. И я верю, что в аду есть специальный круг для людей, которые не используют поворотники при перестроении.

Его глаза полны размышлений в течение нескольких секунд, пока он взвешивает мои слова.

— Гиацинты, — наконец произносит он.

— Фу! — вскрикиваю я. — Ты, и правда, дьявол, ты знаешь это?

Он усмехается.

— Какие цветы ты любишь на самом деле?

— Пионы. Большие, пушистые, мягкие, которые разваливаются примерно через наносекунду.

Его взгляд становится мягким, и он выглядит так, будто сохранит этот факт в стальном хранилище, которое является его разумом.

— Снова моя очередь. И, Джемма, на случай, если ты забыла… — его голос понижается. — Я выигрываю.

Я скрещиваю руки на груди и пристально смотрю на него.

— Пока что.

Он снова посмеивается, звук богатый и тёплый.

— Хорошо, поехали. Я ненавижу текстовые сообщения, они раздражают больше, чем комары. Я занимаюсь серфингом, катаюсь на лыжах и лазаю по скалам всякий раз, когда у меня есть такая возможность, а это случается нечасто. И у меня есть золотистый ретривер по кличке Чарли.

— У тебя нет золотистого ретривера. — фыркаю я. — И, если бы он был, его имя определённо не было бы Чарли.

— Откуда ты знаешь?

Я оглядываю его с ног до головы.

— Люди, побывавшие в тридцати шести, извини, тридцати семи странах, не заводят домашних животных. И, кроме того, ты просто не похож на собачника, со всем этим пафосом и прочим.

Слыша мои доводы, он прищуривается.

— Держу пари, у тебя никогда не было даже домашней золотой рыбки, — я ухмыляюсь, когда он не возражает мне. — Я права, не так ли?

Неохотный кивок подтверждает это.

— Мило! — я победоносно вскидываю кулак в воздух. — Два-два. Моя очередь, — я делаю паузу. — Хорошо, есть у меня ещё в запасе варианты.

Он приподнимает бровь, выжидая.

— Все мои друзья женаты, и с разной степенью успеха. Я ничего не умею готовить, и я имею в виду вообще ничего, даже, например, яичницу или тосты. А однажды, в колледже, я нарядилась принцессой Леей на Хэллоуин, в золотое бикини, с пучками волос и всем прочим.

Он на мгновение задумывается, его глаза темнеют от любопытства и веселья.

— У тебя всё ещё есть этот костюм?

— Ты пытаешься мухлевать?

— Джемма, каждая может приготовить яичницу. Это биологически запрограммировано в вас с рождения, — он ухмыляется, когда я корчу рожу. — Итак, вернемся к костюму…

Я скрещиваю руки на груди.

— Опять твоя очередь.

— Хорошо, хорошо, — он ухмыляется. — Я ненавижу ваниль, запах, вкус, всё в ней. Я пью чёрный кофе. И в первый раз, когда я пошел на кайтбординг, я сломал два пальца на правой руке.

— Никто не ненавидит ваниль. Это как самый простой из всех ароматов.

— Да, — говорит он, его улыбка становится шире. — А это значит, что ты проиграла.

— Ни за что! В чём же тогда ложь? — мои глаза расширяются. — Только не говори мне, что ты втайне любишь много ореховых сливок в своём кофе.

Он качает головой.

— Кайтбординг. Я сломал три пальца, а не два.

— О, неважно, — я сглатываю, нервничая впервые с тех пор, как мы начали играть. — Я догоню. Вот увидишь.

— Не будь слишком самоуверенной, — он пальцами сжимает мягкую кожу сиденья. — Мне нужно только одно очко, чтобы выиграть. Если только ты не готова уступить сейчас и поехать ко мне.

— Нет, — грубо шепчу я, весь триумф исчез из моего тона.

— Тогда тебе лучше придумать хорошую ложь, — говорит он, и глаза его многообещающе блестят. — Потому что я не собираюсь легко отпускать тебя.

Я начинаю медленно круговыми движениями тереть висок, надеясь, что это немного ослабит моё внезапное напряжение.

— Хорошо, эм…

— Я жду, Джемма.

Чёрт!

Чёрт, чёрт, чёрт.

Почему я вообще подумала, что это хорошая идея?

Вероятно, потому что я неоправданно упряма, когда думаю, что права… и, ладно, я первая признаю, что да, я из тех девушек, которые любят играть с огнём, ждать до последней минуты, чтобы оплатить свои счета, заводить дружбу со случайными незнакомцами в поезде, ездить по пересеченной местности в машине со 170 тысячами миль на одометре и неисправной выхлопной системой. Большую часть времени мне нравится летать по жизни. Плыть по течению. Принимать вещи такими, какие они есть, и весь этот джаз.

Никаких обязательств. Никаких обязанностей. Не отчитываясь никому, кроме себя.

Так веселее.

Единственная проблема в том, что иногда я попадаю в подобные ситуации, соглашаясь на сумасшедшие ставки с сексуальными незнакомцами, которые одновременно соблазняют и пугают меня. Двадцать минут назад, когда всё это было чисто гипотетическим, это было весело. Но теперь, когда он смотрит на меня так, словно я одна из свежеиспеченных канноли Марии, таких вкусных, что их можно проглотить в два голодных укуса, мне кажется, что это слишком реально, на мой вкус.

Настолько реально, что я начинаю беспокоиться, что он всерьёз собирается отвезти меня в свою квартиру и провести дикую ночь бесчувственного, бессмысленного секса.

Это не должно меня беспокоить. Прошло так много времени с тех пор, как я испытывала приличный оргазм, что мне следовало бы умолять его поступить со мной по-своему. Но я не могу. Потому что, ну…

Он мне нравится.

Не записываю-твоё-имя-в-моём-блокноте, не слушаю-любовные-песни-которые-напоминают-мне-о-тебе, не улыбаюсь-себе-без-причины. Я никогда ни к кому не испытывала таких чувств и не собираюсь начинать сейчас.

Но он мне действительно нравится, в нормальном смысле, в том роде что-он-крутой-парень.

А это значит, что о свидании с ним не может быть и речи.

Что касается того, чтобы переспать с ним… ну, это либо худшая идея, которая у меня когда-либо была… или самая лучшая.

— Джемма.

Я поднимаю глаза и встречаюсь с ним взглядом, и понимаю, что отключилась на несколько мгновений.

— Прости, — я прочищаю горло. — Теперь я готова. Я придумала. Почти.

Он смотрит на меня, замечая внезапную смену моего настроения с игривого на задумчивое.

— Хорошо, поехали, — мой голос дрожит, я делаю сознательное усилие, чтобы успокоить его. — Я сломала ногу, когда мне было семнадцать, упав с мотоцикла, и она до сих пор болит, когда идёт дождь. Я левша. И единственное, что сейчас есть в моём холодильнике, это вино, немного просроченного апельсинового сока и очень старый лук.

Он долго молчит, просто смотрит на меня, и тишина между нами растёт, пока не становится такой тяжёлой, что я едва могу дышать. В его глазах нерешительность, но я не могу решить, потому ли это, что он не знает ответа… или потому, что он точно знает, и он не может понять, хочет ли он его использовать.

— Джемма…

Мои брови поднимаются от смеси эмоций в его голосе, тоски, нежелания, вожделения, сдержанности, и хотя всё, что он сказал, это моё имя, я интуитивно знаю, что произойдёт.

Отказ.

По какой-то нелепой причине я чувствую, как слёзы угрожают обжечь мои глаза. Что, честно говоря, самая абсурдная вещь в истории вещей, потому что я не плачу. Никогда.

Ни в дневнике. Ни на похоронах. Ни на свадьбах, ни на детских утренниках, ни на других мероприятиях, вызывающих рыдания.

Я отмахиваюсь от незнакомого ощущения, списывая его на временное помешательство, которое в значительной степени было темой моей ночи.

Мне не испытываю наваждений от мальчиков. (Мужчин. Один хрен.)

У меня не бывает бабочек.

Я не плачу без причины. (Чёрт возьми, я даже не плачу по уважительным причинам.)

И всё же…

Я знаю, это безумно, глупо… Но, сидя здесь и ожидая, когда он заговорит, я почти чувствую, что он видит меня насквозь, до самой души. Как будто, каким-то образом, посреди этой игры в ложь, он проник в меня и нашёл моё сердце, бьющееся слишком быстро в моей груди, дикое, бунтующее животное, пойманное в клетку из рёбер, сделанное из плоти, крови и уязвимостей, которые я никогда ни с кем не делила.

Как и у любого хорошего хищника, у него есть врожденная способность искоренять слабости. Он чувствует моё дикое, раненое сердце с лёгкостью акулы, почуявшей кровь в воде за много миль, или паука, почувствовавшего вибрацию своей жертвы в паутине задолго до того, как увидел её.

Это неприятное чувство. Нервное, неудобное, необъяснимое. Как будто моя кожа стала прозрачной, и он каким-то образом знает все мои секреты ещё до того, как я их озвучила.

Он открывает рот, затем снова закрывает, как будто ищет правильные слова, чтобы легко меня подвести. Как будто я уже не знаю, что он собирается сказать.

— Просто скажи это, — шепчу я, не в силах больше ждать. — Неизвестность убивает меня.

— Я не могу это сделать.

— Ты не можешь угадать ответ?

— Ты правша, Джемма, — он вздыхает. — Но я не это имел в виду.

— Я не понимаю.

— Я не могу поступить так с тобой.

Я морщу лоб в замешательстве, пока жду, когда он прояснит ситуацию.

— Одна ночь. Никаких обязательств, — он поднимает глаза к потолку. — Да поможет мне бог, но я не могу это сделать. Не с тобой.

— Ты тот, кто установил условия, — мой голос оскорблен, сердит. — Ты тот, кто выдвинул эту идею на кон.

— Я знаю. Господи, Джемма, я знаю это.

— Ну и что? Передумал? Решил, что я недостаточно горяча для тебя?

Его глаза, сощуренные от эмоций, возвращаются к моим.

— Ты великолепна.

— Тогда в чём дело?

— Я думал, что смогу… Но с тобой… Это просто… Я недооценил…

Он косноязычен.

Этот сладко говорящий, читающий Сунь-Цзы, помешанный на контроле, на самом деле не находит слов из-за меня. Это должно быть мило, но я слишком зла, чтобы быть милой.

— Спасибо, — протягиваю я. — Это очень проясняет ситуацию.

Его взгляд вспыхивает.

— Джемма, дело не в тебе, не надо. Дело во мне.

Я фыркаю.

— Вау.

— Прошу прощения?

— Я не думала, что ты из тех парней, которые используют фразу "дело не в тебе, дело во мне".

— Это не так, — возражает он.

— Только не говори мне, что ты тоже работаешь над собой. Ох, и ты хотел бы остаться друзьями.

— Джемма.

— Что? — рявкаю я. — Это невежливо… возбуждать девушку и утруждать её обещанием ночи бесконечных оргазмов, а потом давать заднюю. Вообще-то, это просто грубо.

Его взгляд падает на мои губы, которые выплевывают на него гневные слова, и я вижу, что его глаза расширены от желания, гнева и миллиона других эмоций, которые я не могу назвать.

— Неважно. В любом случае, я бы никогда не пошла на это, — говорю я, не уверенная, правдивы мои слова или нет.

Мои глаза снова защипало, когда необъяснимое отторжение проходит через мою систему.

От меня не ускользнуло, что я больше расстроена из-за того, что сексуальный зеленоглазый незнакомец отверг меня, чем из-за разрыва с единственным парнем, с которым я когда-либо пыталась встречаться.

Боже, что, чёрт возьми, со мной происходит?

(Не отвечай на этот вопрос.)

Его глаза всё ещё прикованы к моему рту, когда он вслепую тянется вправо и нажимает кнопку, чтобы активировать интерком. Когда он говорит, то не со мной.

— Эван?

— Сэр?

— Пришло время высадить Джемму.

— Да, сэр.

Секундой позже я чувствую, как машина поворачивает, хотя и не отрываю глаз от мужчины, сидящего всего в нескольких сантиметрах от меня.

— Если тебе так не терпится избавиться от меня, выпусти меня тут, — по-детски огрызаюсь я. — Я пойду пешком.

— Нет, — категоричное отрицание.

— Ты меня раздражаешь.

— Ты уже говорила мне об этом.

— Ну, я не шутила.

— Хорошо, — говорит он серьёзным тоном. — Мне будет легче держаться от тебя подальше.

Я некоторое время смотрю на него, не зная, как на это ответить, пока, наконец, не набираюсь смелости, о которой даже не подозревала, и шепчу вопрос, преследующий мои мысли:

— А что, если я не хочу, чтобы ты держался подальше?

Его глаза опасно вспыхивают.

— У тебя нет выбора.

— Я не какая-то невинная маленькая девочка, которую тебе нужно оградить от мира, — говорю я ему, понизив голос. — И я не ищу любви, романтики или какой-то ерунды, в которой, по-твоему, нуждаются такие девушки, как я, — я наклоняюсь ближе к нему. — Ты можешь думать, что поймал меня на крючок, но ты ничего обо мне не знаешь. Я не из тех девушек, которые любят отношения. Ральф был самым близким человеком, к которому я приблизилась, и, ну, ты видел, как это обернулось.

Его глаза снова вспыхивают.

Я наклоняюсь ещё ближе.

— Может быть, я не хочу встречаться с тобой. Может быть, мне интересно узнать, как выглядят не-отношения с тобой.

Из глубины его горла вырывается угрожающий звук, похожий на рычание.

— Я уже сказал тебе, я не могу.

— Ты можешь. Мы можем.

— Ты не знаешь, о чем просишь.

Одно наглое слово, насмешка, вылетает у меня изо рта, прежде чем я успеваю его остановить.

— И?

— Ты играешь с огнём, — шипит он сквозь зубы. — Ты знаешь, что происходит, когда сахар попадает в пламя?

Я качаю головой, едва слушая, как мои глаза скользят по его точеному лицу, его плоскостям и углам, ошеломляющим даже в тусклом свете автомобиля. Я не могу удержаться от вопроса, каково было бы снова поцеловать его, от мысли, что бы он сделал, если бы я сократила расстояние между нами и прижалась губами к его губам.

— Он превращается в пепел, — снова рычит он. — Джемма.

Я поднимаю свои ошеломленные глаза к нему.

— Что?

— Прекрати.

Заметив чистую сталь в его тоне, я смиренно вздыхаю. Он не передумает. Он не хочет меня.

Осознание этого должно смутить меня, но по какой-то причине всё, что я чувствую, это сокрушительное разочарование.

— Хорошо, — бормочу я, поворачиваясь и начиная смотреть в окно.

Меньше чем через минуту мы подъезжаем к дому Крисси, старинному, классическому особняку из коричневого камня с цветочными ящиками и панорамными окнами.

— Спасибо, что подвёз, Зеленоглазый, — говорю я, снимая его куртку и бросая мимолетный взгляд в его сторону, сжимая рукой дверную ручку.

Эти самые глаза слегка расширяются, когда они перемещаются по моему лицу, как будто запоминают мои черты.

— Зеленоглазый? — спрашивает он, забавляясь.

— Ну, я полагаю, что могла бы согласиться с рыцарем-в-сияющем-автомобиле или разрушителем-самоуважения, но ни то, ни другое не слетает с языка.

Он качает головой, его рот снова подергивается от веселья, хотя его глаза серьёзны.

— Сделай кое-что для меня?

Мои брови поднимаются.

— Больше не держи ключ от своей квартиры под ковриком. Мысль о том, что этот мудак вернётся… — он замолкает, выражение его лица внезапно мрачнеет.

Прежде чем я успеваю остановиться, я протягиваю руку и кладу ладонь на его руку. Он резко поднимает глаза и встречается с моими, в миг когда мои холодные пальцы касаются его кожи, и я знаю, что он тоже должен это чувствовать, статический ток, который пронзил меня, как только я прикоснулась к нему.

Это жутко. Электрически. Я притворяюсь, что не замечаю этого, хотя заряд, кажется, становится сильнее, чем дольше моя рука лежит на его руке.

— Не буду, — мягко обещаю я, немного тронутая тем, что этот незнакомец заботится о моём благополучии больше, чем мужчина, с которым я встречалась последние четыре месяца. — Обещаю.

Он кивает, и я не могу понять выражение его глаз, когда он смотрит на меня.

Прежде чем он успеет сказать ещё хоть слово или я успею сделать что-нибудь глупое, например, снова броситься на него, я разворачиваюсь и выскальзываю из машины под дождь. Бросившись к входу в особняк, я останавливаюсь на лестнице, когда его голос достигает моих ушей.

— Джемма!

Я поворачиваюсь и вижу, что он последовал за мной и стоит на тротуаре, полностью промокая под ливнем. Его футболка прилипает к каждому контуру мускулистой груди. Мне кажется, что я вижу очертания серьёзного пресса под тканью, но с такого расстояния трудно сказать. И его глаза, они снова горят, вглядываясь в мои. Я чувствую, как электричество снова заряжает воздух вокруг нас, и на этот раз он даже не прикасается ко мне.

Ох.

— Джемма, — повторяет он, на этот раз немного тише. Я поднимаю на него глаза.

— Да?

Я застываю на месте на первой ступеньке, он пересекает тротуар и останавливается прямо передо мной. С полным преимуществом высоты лестницы мы впервые смотрим друг другу в глаза. Его взгляд с такого расстояния настолько напряжён, что почти поглощает меня целиком. Я не чувствую ни холодного дождя на своей коже, ни холодного ветерка с реки, на самом деле, когда он смотрит на меня, мне вдруг становится так жарко, что, кажется, я могу сгореть.

В этом нет никакого смысла. Я даже не знаю этого мужчины.

Но я не могу перестать вспоминать, как его губы касались моих на стадионе. Не могу остановить свой взгляд, чтобы не задержаться на его губах. И я не могу остановить слова, которые вырываются тонким шепотом, когда я смотрю на его потрясающее, покрытое дождем лицо.

— Ты что-то хотел?

Мой вопрос дрожит. Когда он не отвечает, мой взгляд возвращается к его глазам. Мне каким-то образом удается держать его устойчивым, непоколебимым, когда он наклоняется вперёд, пока наши губы не оказываются в нескольких сантиметрах друг от друга.

— Да, — хрипло говорит он, одной рукой убирая мокрую прядь волос мне за ухо. — Да, это.

Прежде чем я успеваю спросить, что именно, его губы снова прижимаются к моим.

ГЛАВА 7

ПОДРОБНОСТИ

— Святое дерьмо! — Крисси визжит, как только дверь распахивается, оглядывая меня при этом с головы до ног. — Ты испортила моё платье подружки невесты!

Я борюсь с желанием закатить глаза, переступая порог.

— Я, как бы, не планировала…

— Подожди! — она вскидывает руки, останавливая моё движение. — Оставайся там! Ты испортишь пол.

Я застываю на приветственном коврике, и тут же рядом с моими промокшими кроссовками начинает собираться лужа из воды, стекающей с моих конечностей. Я осматриваю квартиру. Потрясающая открытая планировка — полностью оборудованная кухня и барная стойка с гранитной столешницей слева, просторная гостиная с камином и белой секцией справа, а также три двери, ведущие в главную спальню, детскую и ванную комнату у дальней стены. С лепниной в виде короны, высокими потолками и деревянным полом всё пространство кричит о богатстве. Один диван стоит больше, чем моя арендная плата.

Крисси недоверчиво качает головой, её короткая светлая стрижка разлетается во все стороны, затем она поворачивается лицом к полузакрытой двери спальни.

— Марк! МАРК!

— Что? — раздается мужской голос из соседней комнаты.

— Принеси полотенце!

Для такой миниатюрной женщины у неё довольно повелительный крик.

— Почему? У тебя воды отошли? — дразнит его голос.

— Ты не смешной! — кричит она в ответ.

Через минуту муж Крисси — симпатичный, лет тридцати с небольшим, среднего телосложения, с тёмно-каштановыми волосами и проникновенными карими глазами, — появляется в дверях с пушистым белым полотенцем в руке. Он закатывает глаза, глядя на жену, а потом передает мне полотенце. Зарывшись лицом в ткань, мне удаётся и вытереться, и скрыть улыбку от Крисси. На восьмом месяце беременности у неё немного больше гормонов, чем обычно, и она склонна быть особенно чувствительной, когда думает, что её дразнят, особенно мужчина, который её обрюхатил.

Когда я наполовину высыхаю, Крисси забирает у меня полотенце, ковыляет к дивану и набрасывает его на подушку. Она жестом приглашает меня сесть, а потом плюхается на другую сторону дивана и кладёт свои распухшие лодыжки на кофейный столик.

Я, молча, перевожу взгляд с подруги на полотенце.

Она закатывает глаза.

— Что? Это Поттери Барн. Ты знаешь, сколько будет стоить заново обить эту штуковину? И, без обид, Джем, ты выглядишь так, словно упала с утиной лодки и приземлилась в Чарльзе.

Со вздохом я опускаю всё ещё влажные конечности на полотенце и поворачиваюсь, чтобы посмотреть на неё.

— Приятно знать, что твои приоритеты в порядке, Крисси.

Я слышу звук открывающегося холодильника на кухне позади нас.

— Эй, Джемма, хочешь пива? — кричит Марк.

Крисси отвечает раньше, чем я успеваю открыть рот.

— Марк! — шипит она шепотом. — Я только что уложила Уинстона спать! Хватит орать!

Я полуобернулась и поймала взгляд Марка, прежде чем он сделает что-нибудь глупое, например, поспорит со своей очень беременной женой об их годовалом сыне, который, очевидно, спит в детской, но он неразумно вмешивается, прежде чем я могу его остановить.

— Но, милая, ты же только что кричала, чтобы я принёс поло…

— О да, вини меня! — глаза Крисси наполняются слезами, на щеках появляются два красных пятна. — Это моя вина! Всегда моя вина!

Я перевожу взгляд с подруги на её мужа, который, как я вполне ожидаю, должен был в полном страхе запаниковать от поведения своей гормональной супруги. К моему удивлению, он выглядит совершенно спокойным, даже немного скучающим. Он встречается со мной взглядом и вкладывает мне в руку холодную бутылку пива.

— Такое часто случается. Лучше просто не обращать внимания на плач. Всё проходит. Она снова будет в порядке примерно через… — он смотрит на часы, — …тридцать секунд, плюс-минус.

Я изо всех сил стараюсь сдержать смех, когда Марк устраивается на дальнем конце дивана. Глядя на меня через кофейный столик, он поднимает своё пиво в безмолвном тосте, а потом делает большой глоток из своей бутылки. Я быстро следую его примеру.

Как по волшебству, через тридцать секунд слёзы Крисси испаряются, и она снова улыбается.

— Кстати, Джемма, а не хочешь ли ты поделиться, почему промокла до нитки?

— Это долгая история, — уклоняюсь я, пожимая плечами.

— Это как-то связано с Чейзом Крофтом? — небрежно спрашивает Марк.

Мы с Крисси смотрим в его сторону.

— Что? — восклицаем мы в унисон.

— Чейз Крофт, — медленно произносит Марк, глядя на нас, как на сумасшедших. — Миллиардер.

Я чувствую, как моё лицо бледнеет, и моя хватка на пивной бутылке становится опасно крепкой.

Крисси фыркает.

— Ну, правда, Марк, ты что, подмешивал травку в свои пирожные? Какое отношение Чейз Крофт имеет к Джемме?

— Эм, — шепчу я, быстро моргая, пока мысли проносятся в моей голове.

— Марк? — подсказывает Крисси.

Я делаю ещё глоток из бутылки.

Марк переводит взгляд с меня на жену.

— Ну, — говорит он, почёсывая щетину свободной рукой. — Я к чему это, я просто подумал, что, поскольку она целовалась с ним час назад, и всё…

Я давлюсь пивом.

* * *

Изо рта во все стороны брызжет пена.

Крисси так ошеломлена, что даже не замечает, как несколько капель падают на её девственно белый диван. Она переводит взгляд с меня на мужа с выражением острого недоверия.

— Что? — шипит она. — Марк, откуда, чёрт возьми, ты вообще это знаешь?

— Я смотрел игру, — он пожимает плечами. — Очевидно, когда парень, чья семья владеет командой, начинает целовать девушку, сидящую рядом с ним, это достаточно важно, чтобы показать по национальному телевидению.

— Он владеет командой?! — пискнула я.

— Он, правда, поцеловал тебя?! — Крисси визжит.

— Лично бы я предпочел немного больше кадров этого милого трехочкового Брэдли, ну, это моё мнение, — Марк смотрит на меня. — Не обижайся, Джем.

— Я и не обижаюсь, — шепчу я отстраненным голосом, мой разум занят тревожными мыслями.

Я бросилась на миллиардера.

Боже, он, походу, думает, что я полная идиотка.

Боже, я полная идиотка.

— Джемма! — Крисси крепко хватает меня за руку, её наманикюренные ногти впиваются в мою плоть.

Я смотрю на неё и вижу, что её глаза снова остекленели, явный признак надвигающихся слёз. В надежде на небольшую подмогу, я бросаю взгляд в сторону Марка.

— Не знаю, — пожимает он плечами. — Любая эмоция — волнение, счастье, печаль, страх, радость, что угодно… всё в наши дни проявляется как плач. Мне достаточно трудно понять, когда я поступил правильно или облажался. Плач просто добавляет совершенно новый уровень таинственности.

Крисси швыряет в мужа декоративную подушку, от которой он увертывается хорошо отработанным движением, а затем снова поворачивается ко мне.

— Подробности, — говорит она непреклонно. — Мне нужны… мне нужны… подробности.

Я вздыхаю и начинаю рассказывать историю, описывая всё, начиная с отказа Ральфа убрать трубку своего мобильного телефона и заканчивая камерой для поцелуев, остановившейся на мне. Я вскользь упоминаю о своём унижении и сосредотачиваюсь на спасении: зеленоглазый, извините, Чейз, тянет меня с моего места, наклоняет меня и целует, как будто он это и хотел.

— Боже мой, — выдыхает Крисси, хватая журнал со столика и обмахиваясь веером.

Даже Марк, которому, как правило, скучно во время наших девичьих бесед, смотрит на меня с интересом.

…и они ещё даже не слышали остальную часть истории.

— Ну, я уверена, что это не так уж странно, — я стараюсь говорить равнодушно. — Миллиардеры не живут по тем же правилам, что мы. Уверена, он постоянно целует людей по национальному телевидению.

Крисси и Марк переглядываются.

— Что? — спрашиваю я, зная, что Крисси, чья одержимость сплетнями, поп-культурой и всем скандальным остаётся беспрецедентной, несомненно знает о нём. — Давай, рассказывай.

Она деликатно откашливается.

— Мне не хотелось бы тебя огорчать, дорогая, но никто вообще-то толком не знает о нём. В молодости он был немного плейбоем, но какой наследник многомиллиардного состояния не был бы им? Много девушек, много вечеринок, насколько я помню. Он постоянно ввязывался в драки с папарацци, его арестовывали за вождение в нетрезвом виде и тому подобное, — она смотрит на меня широко раскрытыми глазами. — Но последние пять лет о нём ничего не слышно. Никто вообще не знает, куда он пропал и почему. Был какой-то скандал с его семьей, но я сомневаюсь, что подробности когда-либо были обнародованы.

Хмм.

— Насколько известно, его не было в стране. Сегодня вечером на игре было одно из его первых публичных появлений с тех пор, как он пропал, когда ему было двадцать пять.

— Ему всего тридцать? — удивленно спрашиваю я.

— Думаю, да.

— Да, — соглашается Марк, пристально глядя на экран своего смартфона. — По крайней мере, согласно Википедии.

— О, дорогой, дай мне посмотреть! — просит Крисси, протягивая руку к его телефону.

Вместо того чтобы просто передать его ей, он встает, обходит кофейный столик и втискивается прямо рядом с ней, так что они делят одну подушку. Через несколько секунд он прижимает её спиной к своей груди и обнимает, чтобы она могла видеть экран. Она нежно кладёт руки на округлый живот и прижимается к мужу.

Я фыркаю.

— Боже, вы двое отвратительно милые.

Они улыбаются в унисон, и это так восхитительно, что меня едва не тошнит на месте.

— Ты так и не рассказала нам, как оказалась мокрой, да ещё и на нашем пороге, — многозначительно говорит Крисси. — Или что случилось после того, как он поцеловал тебя.

Я морщусь.

— Ральф случился.

Мрачный взгляд приходит на смену обычно невозмутимого лица Марка.

— Держу пари, что этот мешок с дерьмом был…

— Марк! — Крисси ахает.

— Что? — парирует он. — Он — мешок с дерьмом. Без обид, Джемма.

— Я и не обижаюсь, — повторяю я во второй раз за сегодняшний вечер.

— И что? — подсказывает Крисси, жестом приглашая меня продолжать.

Я продолжаю, рассказывая им о напряжённом моменте между Зеленоглазым-Чейзом, и Ральфом, за которым следует мой побег в стиле Золушки в дождливую ночь. Когда я дохожу до той части, где рядом со мной на обочине останавливается лимузин, глаза Крисси становятся огромными, как блюдца, и она откидывается на грудь мужа.

— Он привёз тебя сюда? — спрашивает она.

Я киваю.

— Ты села в машину с незнакомцем? — выражение лица Марка мрачнеет ещё больше.

— Он снова поцеловал тебя? — требует Крисси, прежде чем я успеваю ответить.

Переводя взгляд с мужа на жену, я ещё раз нерешительно киваю.

Марк бормочет:

— Не умно.

И в то же мгновение изо рта Крисси вырывается громкое:

— О, БОЖЕМОЙ!

Ей требуется несколько минут, чтобы успокоиться, но когда она это делает, я рассказываю им остальное.

Как он окликнул меня.

Как я остановилась на лестнице.

Как он подошёл ко мне.

Как он убрал волосы с моего лица.

Как он целовал меня до тех пор, пока я не перестала чувствовать даже дождь. Пока всё, что я чувствовала, это он, его губы на моих, его руки в моих волосах. Пропитанные водой, наполненные огнём, мы одновременно промокли насквозь и сгорели.

— О, Боже. О, Боже, Боже, Боже, Боже, — повторяет Крисси ошеломленно, как мантру, её глаза расфокусированы.

Если она так расстроена из-за одного поцелуя, я рада, что не рассказала ей о пари, которое заключила… и о том, как моя ночь чуть не закончилась без одежды в квартире Чейза Крофта.

— Полагаю, моя жена хочет сказать: "что случилось потом, Джемма?" — предлагает Марк, закатывая глаза.

Я слегка смеюсь.

— Потом он ушёл.

— Что? — восклицает Крисси, её глаза возвращаются ко мне. — Что ты имеешь в виду, он ушёл?

— То, что ушёл. Короткий миг он пристально смотрел мне в глаза, а затем отошёл и сел обратно в свой лимузин.

— Он ничего не сказал?

— Нет, — вру я. — Но в любом случае это не имеет значения, потому что я отказываюсь от мужчин. Всех мужчин. Включая миллиардеров.

Брови Марка взлетают вверх.

— Что? — визжит Крисси.

— Больше никаких мужчин. Все мои женские части официально закрыты для взаимодействия, — решительно говорю я, закидывая ногу на ногу, чтобы подчеркнуть свои слова.

— Ох, — говорит Крисси с облегчением. — Я думала, ты серьёзно!

— Я серьёзно, — мои глаза сужаются. — Мужчины — крысиные ублюдки. Любви не существует, во всяком случае, для меня. И я больше не буду пытаться. Я собираюсь купить дюжину или около того кошек, несколько высококачественных вибраторов, достаточно батареек, чтобы хватило на следующее десятилетие, а затем покончить с этим.

Крисси и Марк смотрят друг на друга, встречаются взглядами и через несколько секунд в унисон разражаются громким смехом.

— Я серьёзно, — ворчу я.

Это не имеет значения. Ни один из них не слушает.

* * *

Только позже, спустя много времени после того, как Крисси и Марк укрыли меня на своём диване кучей одеял и удалились в свою спальню, я позволяю себе отбросить свой мужененавистнический фасад и воспроизвести последние моменты, которые я разделила с Чейзом под дождём, задерживаясь на всех деталях, которыми я пренебрегла и не поделилась со своими друзьями, когда они спрашивали об этом, по причинам, которые я не была уверена, что смогу объяснить.

Его губы на моих, поглощают меня, и я чувствую себя распутной, безрассудной, стоя и целуя совершенно незнакомого человека. Впрочем, это не имеет ни малейшего значения. Я не могла перестать целовать его в этот момент, даже если бы кто-то приставил пистолет к моей голове и приказал мне уйти.

Мои руки находят его плечи, скользят по мокрой ткани его футболки, и как только он чувствует лёгкое прикосновение моих пальцев к себе, его тщательный контроль, кажется, ускользает. Звук вырывается из его груди, как будто его сдержанность подвергается жестокому испытанию, и его руки сжимаются вокруг меня, так что я прижимаюсь к нему. Его хватка такая яростная, что почти болезненна, но в лучшем виде.

На несколько мгновений мы теряемся.

В этом миге, под дождём, друг в друге.

Я смутно улавливаю звук открывающейся поблизости двери, но меня так мало интересует мир за пределами его губ, что Бостон может утонуть в чёртовом океане, а я и глазом не моргну.

Очевидно, он не чувствует того же, потому что внезапно отрывает свой рот от моего и отступает назад, создавая осторожную дистанцию между нами.

— Джемма, — повторяет он так настойчиво, что одно моё имя имеет больший вес, чем тысяча бессмысленных слов из небрежных уст.

Я просто смотрю на него, затаив дыхание. Жду, когда он заговорит.

На долгое мгновение воцаряется тишина. И когда он, наконец, разрушает это, его голос прерывается.

— Прости.

Я в замешательстве приподнимаю брови.

— За что ты извиняешься?

— За то, что поцеловал тебя.

Я игнорирую вспышку боли, которая пронзает меня.

— Никогда не извиняйся перед девушкой за то, что поцеловал её, — говорю я лёгким тоном, повторяя его предыдущие слова в машине, в надежде рассмешить его.

Его губы слегка подергиваются, но глаза серьёзны, он испытующе смотрит на меня. Прежде чем я успеваю сказать ещё хоть слово, он наклоняется вперёд и запечатлевает мимолетный поцелуй на кончике моего носа. Затем он поворачивается и уходит.

Я смотрю, как он забирается обратно в машину, и дверь за ним захлопывается.

И ещё долгое время после того, как задние фары его автомобиля исчезли на улице, я стою, застыв на ступеньках под дождём, гадая, что, чёрт возьми, только что произошло.

ГЛАВА 8

МИСС ТАЙНА

Звук настойчивого жужжания пробуждает меня от глубокого сна. Я со стоном переворачиваюсь на бок и вслепую нащупываю телефон, мои пальцы скользят по кофейному столику в тёмной квартире. Мои глаза всё ещё закрыты, когда я, наконец, прячу его под одеяло и подношу динамик к уху.

— Алло? — сонно бормочу я.

— Джемма! Что, чёрт возьми, происходит?! — в трубке раздается голос Шелби.

— Который час? — со стоном произношу я.

— 5:30.

Ворчание недовольства срывается с моих губ.

— Не обращай на это внимание! — продолжает она. — Я уже собиралась отправиться на пробежку, когда увидела это. Джемма, как ты могла не сказать мне?

— Шелбс, мой мозг ещё не проснулся. Я понятия не имею, о чём ты говоришь.

— Поцелуй! Чёртов поцелуй с Чейзом Крофтом!

Мои глаза распахиваются, и вся влага мгновенно испаряется изо рта.

— Что ты только что сказала?

— Джемма, это по всему интернету. Есть, например, миллион видео на "Ютуб", и местные новостные каналы мусолят эту тему! Я бы поспорила на свою левую грудь, что к полудню она попадёт в национальный округ, если уже не попала.

Я сажусь так быстро, что одеяла разлетаются по сторонам.

— Они называют тебя Золушкой Чейза! — Шелби радостно визжит. — Ты знаменита!

Страх камнем ложится в животе.

— Они знают, кто я?

— Ну, сомневаюсь, что у них уже есть твоё имя, но у них определённо есть твоя фотография.

— Нет, это не происходит, — говорю я, отрицательно качая головой. — Нет, этого не может быть.

— Прости, куколка, но это уже случилось. Все хотят знать историю. Включая меня, сучка, — она раздраженно фыркает. — Я не могу поверить, что мне пришлось услышать об этом на грёбаном "Фейсбуке", а не от моей лучшей подруги.

— Но… но… — я сглатываю. — Но это был всего лишь поцелуй!

— Нет, — я практически слышу, как Шелби качает головой. — Это был поцелуй с самым неуловимым завидным холостяком страны на одном из самых широко транслируемых спортивных событий года.

Я чувствую, что начинаю паниковать.

— Но ведь это ничего не изменит, верно? — наивно спрашиваю я. — Я имею в виду, что через несколько дней всё пройдет.

Я стараюсь не обижаться, когда Шелби разражается громким, непримиримым хихиканьем, которое издевается надо мной через телефонную линию.

— О, куколка, — выдыхает она, когда, наконец, немного овладевает собой. — Мне жаль, что приходится тебя огорчать, но это изменит всё.

* * *

Как только я заканчиваю разговор с Шелби, я направляюсь к кофеварке и завариваю свежий кофе, я никак не могу справиться с таким как этот кризисом, без кофеина. Пока кофе заваривается, я хватаю ноутбук Крисси с барной стойки, запрыгиваю на барный стул и захожу в интернет. Неуверенными, испуганными нажатиями клавиш я набираю "ЧЕЙЗ КРОФТ, СЕЛТИКС" в строке поиска и, прежде чем успеваю отговорить себя, нажимаю клавишу "ВВОД", скривив лицо в гримасе дурного предчувствия.

Полсекунды спустя экран полон видеоклипов, новостей и фотографий человека, чью звездную силу мои лучшие друзья явно не преувеличивали в своих описаниях. Я нажимаю фильтр изображений и начинаю прокручивать страницу вниз. Картинка за картинкой атакуют мои глаза, каждая из которых изображает различные виды одного и того же: безумно привлекательный мужчина, держащий девушку в объятиях на баскетбольной площадке, их губы слились воедино.

Святое. Дерьмо.

Я нажимаю на одно изображение и сразу же вижу, что оно прикреплено к новостной статье с сайта "США СЕГОДНЯ". Другое приписывается "ПИПЛ". А еще есть "ЭНТЕРТЕЙНМЕНТ УИКЛИ". И "БОСТОН ГЛОУБ". О, и кто мог пропустить абсурдно большой заголовок, напечатанный над моей фотографией, где я с полуиспуганным лицом, застигнутая врасплох, бегу со стадиона?

МИСС ТАЙНА! Кто тайная любовница Чейза Крофта?

Вскоре я вижу, что это даже не худший из заголовков. На самом деле, все они довольно ужасны. Чем больше я читаю, тем больше мне хочется захлопнуть ноутбук, отказаться от аренды квартиры и переехать в уединенную хижину у пруда в дикой местности, без интернета, камер мобильных телефонов, желтой прессы или миллиардеров с действительно потрясающими навыками поцелуев.

Раз уж Генри Торо⁵ справился. Почему я не справлюсь?

ПОЦЕЛУЙ НА КАМЕРУ! Миллиардер ЧЕЙЗ КРОФТ с шумом возвращается в Бостон!

ВСЁ О ЧЕЙЗЕ: Плейбой в плей-офф!

ГОНКА ЗА ЧЕЙЗОМ! Новая девушка КРОФТА!

СЕЛТИКС Забивает! (и КРОФТ тоже): Смотрите эксклюзивные фотографии!

Заголовки всё продолжаются, и продолжаются, и продолжаются.

По большей части, у них есть минимум подробностей обо мне, что заставляет меня дышать немного легче. Почти все они сосредоточены на внезапном возвращении Чейза в Штаты после его пятилетнего отсутствия и предлагают не более чем предположения о том, кто может быть "таинственной девушкой", которую он поцеловал прошлой ночью. Некоторые из них откровенные измышления.

Например, по словам Перес Хилтон, я экзотическая танцовщица по имени Бетани Синклер, которая часто посещает игры НБА в надежде заполучить богатого игрока в качестве мужа. С другой стороны, Марио Лопес думает, что я бывшая болельщица "Селтикс" по имени Шареена Трояни, которая получила травму два сезона назад, но всё ещё время от времени пользуется командными преимуществами. А "Полиция Моды", благослови их господь, просто хочет знать, с какой стати я надела коктейльное платье и кеды "Чак Тейлор" на баскетбольный матч.

Признаюсь, последнее заставляет меня улыбнуться.

Я только начала немного расслабляться, когда мне бросается в глаза один конкретный заголовок.

Золушка КРОФТА: Кто она и почему сбежала… У нас есть Сенсация!

Я нажимаю на заголовок, и трепет беспокойства пронзает мои внутренности.

Когда я вижу, что источником истории является сайт КБЛ — БОСТОН, я чуть не падаю со своего барного стула.

Это не может сулить ничего хорошего.

Так и есть. Потому что КБЛ, ублюдки, нажились на том факте, что билеты, которые они предоставили, привели к такой сенсационной новой истории. И все они слишком охотно сообщили имя девушки, которая вчера выиграла места в конкурсе по радио.

Моё имя.

Большими, жирными буквами, нацарапанными в верхней части страницы.

ОТ ЗВОНЯЩЕЙ СОТОЙ ДО ЦЕЛУЮЩЕЙСЯ С КРОФТОМ, ДЖЕММА САММЕРС МАКСИМАЛЬНО ИСПОЛЬЗУЕТ СВОЮ ПОБЕДУ В КБЛ!

Святое. Долбанное. Дерьмо.

* * *

Когда Крисси и Марк находят меня десять минут спустя, я начинаю задыхаться. Марк протягивает мне бумажный пакет и говорит "дыши", за что получает сердитый взгляд от меня и его жены, в то время как Крисси передаёт мне огромную кружку кофе с недостаточным количеством сахара и слишком большим количеством молока. В данный момент я слишком рассеяна, чтобы быть разборчивой, поэтому всё равно пью его, едва ощущая вкус горячей жидкости, когда она скользит по моему горлу. Что касается мешка, я скатываю его в шарик и бросаю в голову Марка, как только он поворачивается спиной.

Он просто улыбается мне и направляется в детскую за ребёнком, который начал издавать очаровательные булькающие звуки, чтобы весь мир знал, что он уже проснулся и готов позавтракать, чего и нам желает.

— Послушай, всё не так уж плохо, — говорит Крисси, заглядывая поверх моего плеча. — Большинство из них пока ещё не сообразили, что это ты.

— Ммм, — цинично бормочу я. — И как долго это будет продолжаться?

— По крайней мере, ещё час или около того, — говорит Марк, возвращаясь в комнату с Уинстоном на руках.

Мой взгляд останавливается на светловолосом, взъерошенном годовалом мальчике, который по счастливой случайности оказался моим крестником, и я протягиваю к нему руки.

— Дай-ка мне этого паренька.

— Сначала он должен поесть, — возражает Крисси.

— Сейчас 6 утра, и у меня уже самый худший день в моей жизни, — замечаю я. — Мне нужна небольшая детская терапия.

Марк смеётся, передавая своего всё ещё сонного сына мне на руки, и я сразу же вдыхаю неописуемо удивительный детский запах, когда прижимаю его к себе.

— Привет, Винни, — воркую я, покачивая его на коленях.

Его пронзительный радостный смех мгновенно заставляет меня чувствовать себя лучше.

— Кто лучший мальчик? Так и есть! Да, это ты!

Марк и Крисси закатывают глаза, но позвольте мне целых пять минут игнорировать мир, пока я корчу смешные рожицы Уинстону и радуюсь каждому бессмысленному звуку, исходящему из его крошечного розового рта, вероятно, потому, что они нашли ссылку на видео на "Ютуб" и наблюдают за моим поцелуем, показанному по всему миру, с восторженным вниманием и содержательными комментариями.

— Смотри, Марк! Вот она!

— Я вижу её, дорогая.

— Смотри, моё платье подружки невесты! Я выбрала отличные платья. Я была потрясающей невестой.

— Я знаю, дорогая.

— Знаешь, я велела ей надеть его.

— Я был здесь, дорогая.

— О, Боже! Посмотри на это! Он целует её! С языком!

— Я мог бы прожить, не видя этого, дорогая.

— О, и посмотри на этого маленького хорька, Ральф! Он так зол. Но он абсолютно этого заслуживает. Он проныра, ты согласен, Марк?

— Согласен, дорогая.

И так далее, и так далее.

Когда Марк, наконец, забирает своего сына, я снова поворачиваюсь к экрану с удрученным раздражением.

— О, смотри! — говорит Крисси. — Они также прикрепили запись твоего радиовызова! Мы должны послушать.

Я застонала и уронила голову на руки.

— Мне не нужно слушать, я была там, помнишь?

— Ну, мы не были!

Она нажимает кнопку, включая звук, и прежде чем я успеваю её остановить, и внезапно из динамиков раздаётся голос ведущего КБЛ.

— Поздравляю, вы наш сотый абонент! Назовите ваше имя!

Я вздрагиваю, когда мой собственный голос, резкий и слишком гнусавый, наполняет комнату.

— Джемма. Джемма Саммерс.

— Откуда вы?

— Из Кембриджа.

— Ну, Джемма Саммерс из Кембриджа, вы выиграли два билета на матч плей-офф сегодня вечером!

Дерьмо.

Чёрт, чёрт, чёрт.

Почему, ох, ну, почему я назвала им свою фамилию? И почему я не могла солгать и сказать им, что я из какого-нибудь дурацкого массачусетского городка, где они никогда не смогут меня найти? Как Марблхед. Или Свампскотт. Или Сэндвич.

Они никогда не выследят Джемму из Сэндвича.

Голос Марка прерывает мой мысленный бред:

— Помнишь, как я сказал, что у тебя есть, по крайней мере, час или около того, прежде чем они сообразят, что ты та таинственная девушка? — спрашивает он, с сожалением глядя на меня с другого конца комнаты.

Я сглатываю.

— Да?

— Ну, я думаю, у тебя осталось минут десять.

— Чёрт.

Я опускаю лоб на прохладную гранитную столешницу, вся надежда покидает мою систему.

— Я боялась, что ты это скажешь.

ГЛАВА 9

КАНАРЕЙКА

Через полчаса жизнь, какой я её знала, закончилась.

Облачившись в позаимствованные у Крисси слишком длинные джинсы, которые мне пришлось трижды подвернуть внизу, и квадратный, слишком большой свитер, который делал меня похожей на представителя "ГАП", я ухитряюсь скрываться от радаров на протяжении всей двадцатиминутной поездки на метро через реку в Кембридж. Никто не смотрит на меня дважды, даже когда я прохожу три квартала от станции до своего дома.