Демоны брельского двора

9

Амато Мальвораль шел по длинному коридору центральной части дворца, увешанному портретами королей и картинами с батальными битвами, периодически останавливаясь, чтобы рассмотреть одну из них. Он был одним из немногих, кто это делал – обитатели дворца мало интересовались историей и искусством. Торен был практически пуст – на рассвете придворные и министры отправились с королем на трехдневную охоту в замок Мулине, давая возможность слугам отмыть огромную резиденцию. Можно было себе представить, как обрадовался альд дель Мулине перспективе кормить подобную толпу в течение несколько дней. Однако от чести принимать у себя в гостях короля и его свиту уклониться было невозможно, даже если она грозила разорением, чем совершенно беззастенчиво и пользовался августейший монарх. Говорили, что подобное гостевание экономило королевской казне до двадцати тысяч золотых в год.

Далия Эртега, не слишком любившая охоту, в Мулине не поехала. Свою нелюбовь к этому популярному развлечению она объясняла тем, что ей жаль несчастных животных, но хронист давно заметил, что она избегает ездить верхом. Не то чтобы она плохой наездницей, скорее причина крылась в том, что лошади ее побаивались, нервничали и частенько норовили сбросить с себя. Как бы там ни было, она отговорилась недомоганием и собиралась провести несколько дней в доме танны Дуарте. Амато приехал во дворец, чтобы составить ей компанию по дороге. Проходя мимо двери, ведущей в восточное крыло, молодой человек краем глаза заметил какую-то суматоху в примыкающем коридоре. Он остановился и посмотрел внимательнее. У одной из дверей в самом конце коридора собралась толпа горничных, что-то взволнованно обсуждающих. До него доносились обрывки фраз «И он ей говорит, вы мол мне изменили, но я жестоко отомщу за мою поруганную любовь и разбитое сердце… а она ему: не смейте мне грозить, иначе вам конец…и вот, полюбуйтесь, на следующее же утро – да что ты несешь, брехня все это – да как брехня, Венсен своими ушами все слышал, он тут был, пока его хозяин не позвал – да он брехун, твой Венсен, это все знают – надо спросить эту чуму, она наверняка что-то знает – куда же она подевалась, когда она нужна, никогда нет ее …»

С противоположной стороны приближалось несколько гвардейцев. Амато с удивлением увидел в их числе Меченого, которому полагалось быть в Пратте. Хронист, повинуясь какому-то внутреннему чувству, направился к загадочной двери, уже по пути вспомнив, что именно в эту часть дворца поместили раненого альда Дамиани – недалеко от комнаты лекаря – и… кажется, именно в эту комнату.

– Что здесь произошло? – строго осведомился он у одной из горничных, дождавшись, когда гвардейцы зайдут внутрь.

Та всплеснула руками и запричитала:

– Бедный молодой тан, это что же такое деется, а? Ужас-то какой!

Толпа заахала и с новой силой загалдела.

– Тан альд наложил на себя руки, – доверительно сообщила ему другая служанка, крепкая баба лет тридцати пяти, когда он, отчаявшись получить объяснения, попытался прорваться к двери. – Не видать ему следующей жизни, как своих ушей. Теперь демоны будут протыкать его раскаленными прутьями три сотни лет, потом три сотни будут сдирать с него каждый день заново кожу, а к утру она будет нарастать снова, а последние триста лет…

Амато не стал дослушивать, что произойдет с несчастным самоубийцей напоследок, прежде чем душа его воплотится в крысу, лягушку, или еще какую тварь, и решительно двинулся сквозь толпу. Неожиданно женщины расступились, и его буквально внесло в комнату.

Альд полулежал на кровати опершись на стену, держа в руке миниатюрный арбалет, который обычно прятали под плащом. В пустых невидящих глазах, устремленных в потолок, нельзя было прочесть ровным счетом ничего: ни страха, ни боли – может быть, только удивление. Белая рубашка была залита кровью, из груди торчала маленькая, почти незаметная глазу стрела. «Точно в сердце», подумал Амато. На полу валялся скомканный листок бумаги. Крайне мрачный командор, стоявший у кровати, поднял листок, пробежал глазами и усмехнувшись, протянул его хронисту.

– Это по вашей части…

Амато взглянул на листок.

«О бессердечная, надежды и мечты ты одним словом погубила…»

Сонет был ужасным, вполне в духе Дамиани, и Амато не смог удержаться от злорадства.

– Дело ясное, – бросил лейтенант, взглянув на Меченого. – Все из-за этой вертихвостки. Все они одинаковые, эти бабы, хоть девки простые, хоть…

Он не договорил и с горечью сплюнул, нимало не смущаясь присутствием дорогого ковра.

Меченый, по всей видимости, придерживался того же мнения, потому что при этих словах помрачнел еще больше и вместо ответа рявкнул:

– Всем заняться своими делами! И вам тоже, – добавил он Амато, бесцеремонно забирая у него сонет. Выходя, хронист обратил внимание еще на один смятый листок на столе, в котором было написано что-то на старо-брельском, кажется, слово «возмездие».

Амато поднялся на верхний этаж дворца, где располагались комнаты, гордо именуемые «покоями фрейлин Ее высочества принцессы Мелины» и среди десятка одинаковых дверей нашла ту, на которой значилось имя. Далии Эртега

Дверь ему открыла сама Далия – очевидно, ее ужасная горничная опять где-то пропадала. Выглядела она так, словно и в самом деле была больна.

– Как я рада видеть вас, дорогой друг, – возвестила она скорбным тоном жреца на похоронах, – добро пожаловать в мои покои.

«Покои» представляли собой довольно большую, но просто отделанную комнату, обстановка которой состояла из кровати, шкафа, сундука стола, пары стульев и зеркала. К ней примыкала другая комната, предназначенная для служанки. Еще одна дверь вела в ванную. Амато прошел внутрь и сел на стул, а девушка без сил повалилась на кровать.

– Боюсь, что сегодня я буду вынуждена остаться здесь, – виновато произнесла Далия, водружая себе на лоб мокрую тряпку, взятую из стоящего медного таза со льдом. – Поездки я не перенесу, кроме того, нельзя показываться танне Дуарте в подобном виде. У меня приступ мигрени. Будьте так добры, налейте мне отвара из того графина на столе. Я возлагаю на него большие надежды.

Амато послушно налил отвара в стакан и протянул ей. Взгляд его привлекли полупустая бутылка из-под вина, предательски блеснувшая в лучах утреннего солнца. Бутылка эта совершенно недвусмысленным образом намекала, что именно она являлась причиной неожиданно разыгравшейся мигрени.

– Никогда раньше не замечал, чтобы вы пили, – бестактно ухмыльнулся Амато.

– Севарды очень плохо переносят алкоголь, – пойманная с поличным, Далия не стала отпираться. – А я и того хуже. Быстро пьянею и становлюсь дикой и дурной.

– В смысле, буйной? – заинтересованно уточнил Амато.

– Нет, просто злобной. Если правду говорят, что в пьяном состоянии проявляется истинная сущность человека, то моя совершенно непотребная. Потому я ее всячески скрываю и почти не пью.

– Все это глупости и суеверия, не берите в голову, – заверил он ее. – А с чего вы вдруг решили изменить своим привычкам?

– Воспоминания одолели, да тоска напала. Не будем о грустном, – она беспечно махнула рукой и вдруг устремила на него внимательный взгляд. – У вас что-то случилось?

Амато, который как раз вспомнил о пересудах служанок, закашлялся.

– Ничего, – быстро и неожиданно для себя соврал он и на всякий случай отвел глаза. Неожиданно, потому что вообще-то он собирался рассказать ей о смерти альда. Нельзя сказать, чтобы он совсем не умел врать, однако в этот момент он прекрасно осознавал, что выглядит не слишком убедительно. Далия, впрочем, не стала настаивать и принялась болтать, как ни в чем не бывало.

– Кажется, мне стало получше, хвала Создателю, а то я уж думала, скоро придется петь предсмертную севардскую песнь. Это все чудодейственный отвар по нянюшкиному рецепту, могу с вами поделиться. Кстати, вы как-то упоминали, что ваш отец состоит в дружеских отношениях с альвом Лоретти, верно? Я буду вам безмерно благодарна, друг мой, если вы сможете как-нибудь устроить нашу встречу.

Амато вдруг подумал, что в последнее время она слишком часто стала говорить ему «друг мой», и невольно насупился.

– Да. Зачем он вам?

– Он дружен с матушкой молодого альда Лозанна, как я слышала. Было бы хорошо услать его, в смысле Лозанна, куда-нибудь подальше от дворца и чар принцессы. Вы же помните, я вам рассказывала, как ее высочество обнаружила свою тайную сердечную привязанность к нему? Так вот, принцесса уже начала на него охоту и собиралась добить его в Мулине – с моей помощью. Однако я не намерена участвовать в этом деле. Моя дорогая кузина приложит все усилия, чтобы донести эту историю до ушей короля, – видели бы вы этот хищный блеск в ее глазах, – и тогда всем причастным не поздоровится. Потому я решила себя обезопасить и остаться здесь. Теперь принцесса наверняка прибегнет к помощи Эмилии Варенн. Эмилии пара-тройка лет в монастыре пойдет только на пользу, а вот бедолагу Лозанна жаль. В лучшем случае его будет ждать изгнание, а в худшем, встреча с нашим другом Меченым где-нибудь на пустыре. Ох, и заварила я кашу, – вдохнула она.

– Но вы ведь не могли знать, что все так обернется, – рассеянно ответил Амато. Перед глазами у него до сих пор стоял Дамиани в залитой кровью рубашке. Вся эта история была совершенно дикой. Альд был последним человеком на земле, которого он бы заподозрил в том, что он способен покончить с собой из-за несчастной любви.

– Конечно же могла, и разумеется, знала, – беспечно заявила Далия. – Однако я ни за что на свете не отказалась бы от удовольствия увидеть лицо дорогой кузины в этот момент. Боюсь, я сделала бы то же самое снова, даже если бы командор превратил Лозанна в решето прямо на моих глазах. Кроме того, пришло время как-то расположить к себе принцессу. Жить в обстановке неприязни не слишком приятно, простите за каламбур… кажется, я вас шокировала, – добавила она, участливо глядя на него.

Амато, который едва прислушивался к ее болтовне и потому ни в коей мере не был шокирован, выдавил из себя:

– Вы поступили довольно легкомысленно…

– Танна Лавага сказала мне то же самое, – рассмеялась Далия. Солнечные блики играли в ее глазах. – «С вашей стороны, танна Далия, было весьма безответственно и легкомысленно поощрять интерес Ее Высочества к этому юноше». Ужасно чопорная девица. Позавчера, после карнавала, когда по моей идее мы все нарядились крестьянками и отплясывали таравату, она едва не свела меня с ума своим занудством. Неприлично мол благородным девицам скакать козами и задирать юбки чуть ли не до колен. И это притом, что мы с ней стали союзниками.

– Союзниками? В чем? – молодой человек вспомнил про бумажку на столе со словом «возмездие». Интерес альда к старобрельскому был, конечно, не так уж невероятен, однако это слово в подобных обстоятельствах наводило на определенные размышления. Это слишком походило на угрозу, или скорее, предупреждение, чтобы быть чем-то иным. Стало быть, Дамиани был убит? Значит ли это, что и остальные…

– В деле спасения Лозанна от принцессы, то есть наоборот. Я признала свое легкомыслие и пообещала сделать все, чтобы не допустить этого безрассудного союза, – но конечно, без ее помощи мне не справиться. Теперь она в Мулине будет следить за этой парочкой и ставить им палки в колеса. Опять же, если все пойдет плохо, у меня будет свидетель, что я защищала честь принцессы, как могла.

– Вы хорошо все продумали.

Необходимо, чтобы убийцу (если это было убийство) нашли как можно скорее. Нельзя допустить, чтобы слухи о том, что он покончил с собой из-за Далии, дошли до отца Дамиани. А легкомысленное создание, не ведающее о нависшей над ней опасности, продолжало щебетать. Он готов был слушать этот щебет вечно, словно это была музыка небесных сфер. А ведь когда-то он был убежден, что ему нравятся серьезные и глубокомысленные девушки. Ее голос ласкал и убаюкивал, обвиваясь вокруг сердца, унося куда-то вдаль по теплым волнам…

– Фи, тан Мальвораль, лицемерие не к лицу самому честному человеку при дворе! Можете не стесняться и прямо сказать мне, что я интриганка, так оно и есть. Я вас сразу предупредила, что я далеко не ангел, а вы мне не верили. Из меня вышла бы прекрасная злодейка, надеюсь, вы вспомните об этом, когда соберетесь, наконец, написать свою книгу, – почти промурлыкала она.

Поведай ему эту историю кто-то другой, пожалуй, она бы его покоробила, однако сейчас она казалась ему незначительной, и в общем, совершенно невинной…

– Зато вы можете смело рассказать мне всю правду… Быстро говорите, что произошло!

Внезапно переставший быть нежным голос прозвучал, как удар хлыста. Амато подпрыгнул и выпалил:

– Альд Дамиани мертв. Найден с арбалетной стрелой в сердце.

Девушка вздрогнула и едва заметно побледнела. Она медленно встала с кровати и подошла к окну, выходящему на пустой сад. На несколько долгих минут в комнате повисла тишина, мрачная, тягучая. Амато не мог избавиться от ощущения, что она не была ни удивлена, ни огорчена этим известием.

– Проклятия имеют обыкновение обрушиваться на головы проклинающих, – тихо произнесла она. Затем она вновь повернулась к нему лицом, сложив на груди руки. – Рассказывайте.

И Амато стал рассказывать о недавнем посещении комнаты альда и увиденном там, включая предполагаемую записку.

– Все это действительно очень странно, – согласилась Далия, – но вы говорите, арбалет был у него в руках…возможно, я ошиблась в нем … – она оборвала себя на полуслове, как будто обдумывая последнюю фразу, но, видимо, пришла к выводу, что ничего подобного с ней не могло произойти, и покачала головой.

– А что это за история, будто он вам угрожал? – молодой человек вдруг вспомнил намеки служанок.

Она махнула рукой, говоря этим жестом «неважно», снова улеглась на кровать, водрузила себе на лоб тряпку, которая, должно быть, была уже совсем теплой и закрыла глаза. Проделав все эти действия, она все же решила ответить:

– Он гневался, обвинял меня в том, что я коварно заманила его в свои сети, чтобы обезвредить и посмеяться над ним. Ничего особенного, такое с ним случалось иногда. Нельзя сказать, чтобы его обвинения были полностью лишены оснований, однако они сильно преувеличены. Он был довольно забавен и остроумен, и я вполне могла бы поддерживать с ним приятельские отношения, если бы он не стал совершенно невыносим.

Амато едва не задохнулся от возмущения.

– Даже если и так, что же, вы должны были позволить ему и дальше вести себя таким мерзким образом? Да что он себе позволял, негодяй! Вам можно только посочувствовать, что вы его столько терпели… Он хотя вспомнил о том, что вы вернули ему имение? Что вы спасли его от Меченого? Что он должен был быть благодарен вам до конца жизни? – он мерил шагами комнату, продолжая кипеть, и закончил свою гневную речь обвинительным вопросом: – Я подозреваю, вы не сказали ему ничего из этого?

– Конечно, нет, приличный человек не будет напоминать о своих благодеяниях, хотя я вряд ли подпадаю под это определение – она по-прежнему лежала, закрыв глаза с отрешенным видом, и вдруг заявила невпопад: – знаете, в семейных хрониках я вычитала довольно интересную вещь – девиз рода Эртега до Каурина Короткого звучал как «Ни жалоб, ни оправданий». Мне кажется, это отличный жизненный принцип, я намерена его придерживаться. Но сегодняшний день – исключение, – она открыла один глаз и подмигнула ему. – Я имею в виду свои стенания относительно головной боли.