Девочка-лёд

Глава 6

АЛЁНА

Аллочка сдувает прядь обесцвеченных волос со влажного лба и спрыгивает со стула.

– Пятьдесят девять, – сообщает, стаскивая хозяйственные тканевые перчатки.

– Может, мы ошиблись, когда считали? – почёсывая левую бровь, предполагаю я. Очень даже вероятно, учитывая, что Шевцова сбивалась дважды.

– Да леший с ним, поймаем, Алён. Не змея, так что не страшно, – её аж передёргивает.

Видимо, вспомнила недавно произошедшее у нас ЧП. Из террариума пару недель назад уполз удав Григорий. Вот где весь ужас-то первобытный! Мы два дня его найти не могли на просторах нашего зоомаркета, до тех пор, пока Аллочка в какой-то момент не завизжала диким криком.

Дело в том, что она по просьбе покупателя доставала с верхней полки корм, и в ту же секунду почувствовала, что рука коснулась «беглеца». Завопила как пожарная сирена. Пожилая женщина, стоявшая рядом, схватилась за сердце. Благо Олег Дмитриевич очень удачно появился в магазине. Удав был пойман, а Шевцова пришла в себя после доброй порции валокордина.

«Ненавижу этих тварей ползучих», – стирая слёзы с раскрасневшегося лица, произнесла тогда она, вцепившись в руку нашего начальника. Директор до сих пор на эту тему хохочет. Он не был в курсе фобии своей подчинённой и не догадывался о том, что в террариуме всё это время убиралась только я. Хорошо хоть кормил он его сам. Мне страсть как жалко маленьких хомячков и мышек. Прямо сердце кровью обливается, когда понимаю, что разводим мы их лишь для того, чтобы они стали чьим-то завтраком. Несправедливо.

После утомительной поимки волнистиков, Аллочка по традиции принимается за макияж, а я кормлю многочисленных животных, населяющих наш зоомагазин: мелких грызунов, шиншилл и декоративных кроликов, которых так обожает моя Ульяна. Насыпаю зерновую смесь шумному семейству, выпорхнувших из клетки попугайчиков, канарейкам, неразлучникам и болтливому жако Аркаше. Рыбки тоже не остаются без внимания. Я позволяю Ульяне угостить их сухим кормом из баночки.

– Ну всё, время чая, – торжественно провозглашает Шевцова, закончив наводить марафет. – Тебе ещё аквариумы сегодня чистить.

Я напрягаю память и хмурю брови.

– Так сегодня ведь вроде как твоя очередь…

– Ну Алён, глянь какой у меня маникюр! Только сделала в салоне. Смотри какой рисунок бомбезный получился! – лучезарно и кокетливо улыбается, показывая мне свои длинные ногти, на которых изображены чёрные кошечки.

Я вежливо киваю. От модных тенденций я далека… Ей бы на эту тему с моими одноклассницами пообщаться, а не со мной.

– Класс, да? Еле уговорила Ирку из «Бьюти» прийти за час до открытия. Тебе, Лисицына, тоже не мешало бы привести себя в порядок. Маникюр, педикюр, – придирчиво осматривает мои пальцы.

– Так ты поэтому, что ли, опоздала? Ногти делала? – ужасаюсь я, игнорируя её дельные советы.

– Ну да. Я и к Ире то опоздала, из дома поздно вышла, в метро ещё застряла. Говорю ж коллапсас, – отмахивается девчонка и включает в розетку чайник, который нам любезно привёз Олег Дмитриевич.

Коллапсас…

– Знаешь, я помою аквариумы, но только потому что боюсь за тех дорогущих цихлид. Вдруг они отравятся, – с опаской смотрю на свежий маникюр.

– Лисицына, ты – чудо! – целует меня смачно в щёку. – Ой, Алёёёнка! Я вчера с таким парнем познакомилась! Мечтаааа…

Я хмыкаю. Она вот так томно всякий раз вздыхает. Да только все эти герои якобы её романа исчезают из жизни так же быстро, как появляются.

– А Костя? – спрашиваю снова с недоумением.

– А что Костя? Костя – это стабильность. Он дарит мне подарки, свидания устраивает. Нравится моим предкам. Студент МГУ, при деньгах, с отдельной хатой. Пусть будет, – ненавязчиво подставляет чашки, намекая, чтобы я разлила нам чай.

– Ну обманывать-то его зачем, – аккуратно порицаю её я.

– Ой, Лисицына, чё ты правильная-то такая! Не дели мир на чёрное и белое. Я ж с остальными так, развлечения ради. Я своего академика ни за что не брошу. Мне ещё это, женой гения становится. Ну во всяком случае, первый брак я планирую с ним.

В шоке распахиваю глаза. Рассуждения Шевцовой в голове не укладываются.

– Вадика, кстати, я бросила. Тяжело, знаешь ли, с двумя сразу встречаться. За телефоном надо постоянно следить, да и времени на себя в обрез остаётся.

Я качаю головой.

– Что бы ты понимала, Лисицына! – фыркает она.

– Я просто не знаю, Ал… Костя – хороший парень, что тебе ещё нужно?

Усаживаю за стол Ульяну и ставлю перед ней чашку с ароматным чаем. Сами же возвращаемся в зал за прилавок. Стёкла прозрачные, так что всегда можно незаметно и вовремя убрать кружку до того, как в магазин войдёт клиент. В этом преимущество расположения нашего помещения. Торец здания, чуть левее от центрального входа в ТЦ «Мегаполис».

– Зануда он, понимаешь? Ботанище. Как начнёт про эту свою квантовую физику заливать, так мне плохо становится, – пучеглазится Аллочка, доставая из пакета круассан. – Угощайся. От твоего ненаглядного Костика как раз. Вчера привёз вечером.

– Какой молодец…

– Я на него наорала, – в очередной раз удивляет меня блондинка. – Будто он не знает, что я на диете!

Скептически вскидываю бровь, глядя на то, как выпечка стремительно исчезает во рту Шевцовой.

– И не надо так смотреть. До вчерашнего дня была на диете!

– А, – смеюсь, – ясно…

– Не всем ж так везёт как тебе! Вобла ты гадкая! – скользит по моей фигуре недовольным взглядом. – Завидую я тебе, Лисицына! Но ты помнишь, бег – ну ваще ни разу не моё.

Я не могу сдержать смешок, вспоминая, как мы с Аллочкой однажды условились побегать вместе вечером. Мало того, что она опоздала (впрочем, как и всегда), так ещё и вырядилась так, будто, как минимум, на вечеринку собралась: боевой раскрас, новый спортивный комбинезон яркой леопардовой расцветки. Только ленивый в тот вечер не смотрел на Шевцову, хватающуюся за живот. А спустя пятнадцать минут мучений она и вовсе заявила, что заслужила в качестве вознаграждения шаурму. Так что… да, она права, спортсмен из неё так себе.

Звякает колокольчик, Алла громко цокает.

– Иди, поклонник твой явился, – говорит насмешливо. – И поосторожнее давай с этим полоумным.

– Тише ты, услышит! – шикаю на неё и направляюсь в сторону вошедшего в зал лысоватого мужчины.

– Добрый день, – здороваюсь приветливо.

– И тебе, Алёнушка, – останавливается и чуть кланяется.

Шевцова зовёт его шизиком. Взгляд у него и впрямь немного неадекватный. Маленькие глазки постоянно бегают, рот растянут в широкой улыбке, а руки сложены перед собой. Он постоянно крутит большими пальцами, будто находится в нетерпении и куда-то спешит.

Наблюдаю за тем, как мужчина по традиции обходит все аквариумы, склоняясь у каждого.

– А можно не елозить пальцами по стеклу? – громко делает замечание Шевцова. – Не для того я натирала их вчера!

– Да-да, – кивает головой и затравленно косится на неё.

Алла строит презрительную мину и подходит к кассе, чтобы ответить на внезапно раздавшийся телефонный звонок.

– Поймать вам кого-нибудь? – дружелюбно предлагаю я.

– Парочку гуппи, Алёнушка, – снова тычет пальцем на самый левый из аквариумов под сопровождающий это действо тяжёлый вздох Аллы.

– Хорошо.

Пару минут пытаюсь поймать рыбок, на которых он указывает. Рукав футболки мокнет, потому что «нырнуть» приходится очень глубоко.

– Не та, не та, – злится он, и приходится изловчиться, чтобы понять, кто вообще нужен.

Наконец, мне удаётся угодить ему. Пара вертлявых гуппи в пакете с водой. Надуваю его воздухом, завязываю резинкой и прохожу на кассу. Жду пока этот чудик достанет деньги. Высыпает кучу монет и просит отсчитать девяносто пять рублей. Алла брезгливо морщится.

– Спасибо тебе, Алёнушка! – кладёт передо мной конфету, явно с давних пор залежавшуюся в кармане его брюк, и, кланяясь, уходит, прижав к груди пакет.

– Жесть, Лисицына. Меня от одного его вида выворачивает. Неопрятный, руки мокрые как у неврастеника. Бе, – она брызгает мне на ладони антисептик. – И как таких земля носит?

– Просто человек болен, – отвечаю я ей. – Не забывай, что он чей-то отец, сын, брат. Никто ведь от подобного не застрахован.

– Упаси боже, – крестится она слева направо.

Поражаюсь, как православный человек, который ходит в церковь ставить свечки (пусть лишь за безбедную жизнь и олигарха), не знает таких элементарных вещей.

– Поставка сегодня в два, Олежка звонил, – сообщает она. – Опять глаза ломать, глядя в накладную.

Я молчу. Уж лучше, сидя на стуле, в накладную смотреть и карандашиком галочки ставить, чем как я, не разгибая спины разбирать коробки и расставлять впоследствии товар.

– Олесе позвоню, пусть тоже выходит, – прикладывая телефон к уху, говорит она. Шевцова имеет ввиду нашего нового стажёра.

– Так у неё же вроде выходной…

– А нечего отдыхать, когда другие работают, – надевая на нос очки, деловито заявляет Аллочка.

*********

Шевцова отпускает меня в шесть и с барского плеча даёт мне на воскресенье выходной. Она у нас как никак старший продавец. «Почти царь и бог торговли» – как сама зовёт себя Аллочка. А порой и вовсе представляется заведующей магазина, коей, конечно, не является.

«А я, между прочим, всю Танькину работу делаю», – пропыхтела как-то мне в ответ обиженно. Я всего лишь навсего поинтересовалась, когда это она успела получить повышение. Танька – это Татьяна Андреевна Пельш, сестра моего классного руководителя, которая работает заведующей этого магазина вот уже несколько лет, и свои обязанности, вопреки словам Аллы, она выполняет исправно…

Уже сидя в электричке и поглаживая спящую на моих руках Ульянку, прислоняюсь лбом к окну. На миг прикрываю глаза.

Спина разболелась нещадно. Виной тому те огромные мешки с новыми кормами для собак. Пока растащила по углам все четырнадцать штук, чуть коней не дала. Не так уж у меня и много сил, как в начале казалось. А в понедельник, между прочим, тренировка… Пётр Алексеевич итак мною не доволен в последнее время. Смотрит с такой жалостью, что стыдно становится. Да ещё и на весы загоняет постоянно, и вроде как невзначай обедами из столовой подкармливает. Так неудобно, что даже в глаза смотреть ему стыдно.

Я по началу отказывалась. Так он стал приносить эти самые обеды в тренерскую. Сказал, чтобы уважала труд его матери, работающей помощником повара в столовой. Вот и приходится с тех пор послушно есть, подавляя смущение…

К слову, в школьную столовую, именуемую красивым названием кафетерий «Фиеста» я наведываюсь крайне редко. И то только потому что Данька и Пашка уговаривают. Вы бы видели тамошние цены! Булочки по восемьдесят рублей, супы по двести, салаты по триста–четыреста за порцию. Чай и тот пятьдесят рублей стоит! Как по мне, совсем перебор. Хотя, для того контингента, который там обучается – это вполне себе норма. Они ведь с детства не знают, что такое цена деньгам. Даже сдачу не берут, не то чтобы заморачиваться по поводу стоимости.

Запахи правда в кафетерии отменные… Как-то Данька без спросу купил мне крем-суп с шампиньонами. Вот это чудо чудное!

Желудок заныл, а во рту, кажется, даже появился вкус этого самого супа. Сглотнула. Ничего… Бабушка Маша почти наверняка уже борща полную кастрюлю наварила. К приезду своих девочек она всегда готовится тщательно. Ну и пусть, что мы ей не кровные… Относится она к нам, как к родным. Добрейший души человек.

Мысли опять возвращаются к столовой. Последний раз я там была, когда со всех ног удирала от Романа Беркутова, ненавистного одноклассника, устраивающего мне ежедневные квесты по выживанию. Губы растягиваются в ехидной улыбке. Я страшно горжусь тем, что в тот день окатила его грязной водой. Это будет один из самых моих любимых школьных эпизодов (а чтобы сосчитать их хватит пальцев одной руки).

Надменное лицо Романа в ту секунду выражало поистине искреннее изумление. Наверное, подобной выходки он от меня никак не ожидал. Всему есть предел в конце концов! Ну и пусть, что потом он это самое ведро в отместку водрузил мне на голову. Ожидаемо было от такого придурка, как он. И в принципе всё бы ничего, если б я, находясь внутри этого самого ведра, не разгрохала стекло.

Слыша гневный зов завуча, Дубининой Венеры Львовны, я тряслась как осиновый лист на ветру. Прекрасно осознавая, что не смогу оплатить новое стекло. Сколько бы оно не стоило. Пока я находилась в шоке от произошедшего, глядя на то, как на пол капает кровь, Беркутов успел, как обычно, заявить, что дверное стекло разбил он. И нет, он не эдакий герой, как вам возможно показалось. Дело в том, что этот парень всегда берёт вину на себя. Наверное, дурной репутации ради. За ним тянется такой длинный шлейф из проступков, что просто уму непостижимо…

В кабинете директора медсестра, не обращая внимания на мой отказ, обработала мою пораненную руку. Я всё это время пыталась объяснить присутствующим, что врезалась в стекло, убегая от Беркутова. Он хохотал и крутил у виска, дескать посмотри на себя, что ты вообще можешь разбить. Мне никто не верил, и это было страсть как обидно. Не хотела я быть должной Роману, ни при каких обстоятельствах. Даже учитывая тот факт, что он действительно причастен к досадной случайности. Ведь из-за того, что на голове у меня было ведро, я и влетела так неудачно.

К разговору привлекли Петра Алексеевича, Элеонору Андреевну и даже уборщицу, являющуюся «свидетелем». Стало известно про совместное наказание, и тут уж деваться было некуда. Беркутов правда так и не дал возможность всё объяснить. Вникнуть в то, что произошло между нами у взрослых не получилось.

В итоге, Борис Ефимович Невзоров, директор школы, окончательно потерял звенья той цепочки событий, которую я пыталась озвучить. Прервал мои стенания, попросил всех выйти и оставил в кабинете только нас с Беркутовым. Не впервые мы вот так сидели перед ним. Роман со скучающим видом, закинув ногу на ногу, и раскаявшаяся я – с виноватым выражением лица.

Борис Ефимович сказал, что устал от нашего противостояния, и когда он в очередной раз принялся проводить воспитательную беседу, приводя вполне очевидные аргументы, я и представить не могла, что закончится эта его речь гениальной идеей. Идеей направить нашу неуёмную энергию в нужное русло.

Мне вообще это нисколечко не понравилось. Берутов – тоже в восторг не пришёл. Фыркая, как взбесившийся ёж, он вскочил со стула и заявил, что стекло будет восстановлено, и на этом всё. Я в свою очередь заявила, что за стекло буду отвечать сама. Мы опять начали спорить, и Невзоров, выслушав наш эмоциональный диалог, пришёл к выводу, что его затею надо реализовать как можно скорее.

– Станция «Бобрино» – объявляет механический голос.

Я спешно трясу Ульянку. Хватаю сонную сестрёнку за руку и бегу с ней к выходу.

На улице уже давно темно, народу почти нет.

Страшно. Не люблю я вот так поздно ходить с Ульяной. Всегда переживаю, что в случае чего, не смогу её защитить, а для меня это – самое страшное на свете.

Петляя меж длинным забором и домами, которые стоят на окраине, мы выходим к знакомой остановке. Последний автобус, судя по часам, должен приехать через пятнадцать минут. На лавке спит пропойца. И, как назло, ни души. Одинокий фонарь освещает территорию, напоминающую пустырь.

Вообще Бобрино – одним словом глушь, но окраина деревни – особенно пугает. Напротив остановки располагается единственный на сегодняшний день функционирующий завод, справа – железнодорожная станция, а по периметру кругом лесополоса.

«Уписаться можно» – непременно прокомментировала бы пейзаж Шевцова. Так-то оно и есть. Не самое приятное местечко.

– Дым страшный, – шепчет Ульянка, показывая пальцем на большую трубу, устремлённую в небо.

Я, отслеживающая местоположение принявшего на грудь, на секунду отвлекаюсь. Нервно вскидываю руку и смотрю на часы. Только пять минут прошло.

Мимо проносится автомобиль, оставляя после себя столб пыли. Ульянка кашляет, и я, проклиная идиота, что сидит за рулём, отвожу сестру в сторонку. Но машина, цепляя днищем гравий, сдаёт задом. И мне это совсем не нравится. Стискиваю покрепче руку Ульяны и бросаю взгляд на дорогу. Автобуса не видно. Людей тоже.

Тревога стремительно разливается по телу, пульс учащается. Замечаю, что измученная жизнью чёрная приора в дополнение ко всему, полностью тонирована. И да, я не знаю местных жителей, у которых во владении был бы подобный автомобиль. Это и пугает…