Глава 5

Москва безжалостно ампутирует друзей. Вроде бы еще вчера ты знала мельчайшие подробности ее жизни: на какую радиостанцию запрограммирован ее будильник, и что на завтрак она ест кефир с клетчаткой, и почему ей никогда не нравился Джонни Дэпп, а Леонардо Ди Каприо назойливо являлся в эротических сновидениях, и что у нее вдруг образовалась аллергия на противозачаточные пилюли, и что позачера, катаясь на велосипеде в Ботаническом саду, она познакомилась с мужчиной, от которого вот уже пятьдесят часов нервно ждет телефонного звонка. Ты доверяла ей все свои секреты, она даже знала, что в школе к тебе отчаянно клеился физрук и ты однажды позволила ему снять твой лифчик в обмен на вечную справку об освобождении (ты до сих пор считаешь это главным позором своей жизни). Каждый вечер вы созваниваетесь, каждую среду ужинаете вместе, раз в году выезжаете вдвоем в Анталью и там зажигаете так, что все местные мачо еще долго прицокивают языками, вспоминая о вас. Кажется, что вы не расстанетесь никогда, и даже в старости будете вместе есть фруктовые корзиночки на летних верандах, с деликатным смешком вспоминая былые годы.

Но потом как-то незаметно все меняется. Ей звонит тот самый красавец-велосипедист, и она отменяет ритуальный ужин-по-средам. Ты легко ее прощаешь, ведь потрясающий секс с перспективой любви до гроба куда важнее сплетен за капучино. А потом ты меняешь работу, снимаешь квартиру поближе к центру, а соседкой по лестничной клетке оказывается веселая одинокая девушка, которая в первый же вечер приглашает тебя на вегетарианский обед, который заканчивается бутылкой текилы «gold» и взаимными откровениями. Дружить с соседкой удобнее, она всегда под рукой. А лучшая подруга все равно никуда не денется, к тому же ей не до тебя, у нее головокружительный роман. Вы созваниваетесь реже и реже, иногда пересекаетесь за пиццей в «Бокончино», и вроде бы вам по-прежнему весело вдвоем, но у каждой из вас своя жизнь, вы больше не единый организм, именуемый «лучшие подруги». И в Анталью она поехать не сможет, бойфренд пригласил ее в велотур по Крымскому побережью. А на день рождения она подарит тебе старомодные духи Диор, забыв, что ты терпеть не можешь «пыльные» ароматы. Обидно, но иногда всего за год-два и может произойти эта метаморфоза: от «ну как ты могла не позвонить вчера, мы же не обсудили последнюю серию „Lost“ до „как-нибудь встретимся, о’кей?“»

К чему я это все?

Ах да, я собиралась рассказать о Миле.

Некогда мы с Милой были не разлей вода. Мы чем-то похожи – обе гедонистки, обе бунтарки, обе плевать хотели на карьеру. Даже внешнее сходство наблюдалось, нас иногда принимали за сестер. Мила была высокая, немного крупнее меня и тоже грешила обильным мелированием. Она была похожа на королеву из скандинавского эпоса: метр восемьдесят два, широкие плечи, высокий гладкий лоб, льдинки в голубых глазах. Мы жили по соседству, и, видимо, территориальный фактор играл в нашей дружбе роковую роль, ибо когда я переехала из Сокольников на Домодедовскую, общение постепенно сошло на нет.

Мила была журналисткой, специализирующейся на светской хронике. «Это единственное занятие, которое мне по душе, – с кокетливым вздохом признавалась она, – шастать по тусовкам, пить халявное шампанское, стрелять глазами на мужиков, которые никогда не будут моими, писать об этом десять строк по шаблону и получать пятьдесят баксов за каждый материал!» Мила была не из тех раболепных околосветских девушек, которые гордятся рукопожатием Паши-фейсконтроль, покупают прошлогодние джинсы в элитном секонд-хенде, с партизанской резвостью прорываются в Куршевель и поют дифирамбы Ксении Собчак в надежде, что та их заметит и возведет в ранг «приятельниц-с-которыми-можно-иногда-выпить-кофе».

Может быть, из-за нехватки денежных ресурсов, может быть, из-за господствующего в ее жизни агрессивного раздолбайства, возможности влиться в светскую тусовку она предпочитала себя ей противопоставлять. Она могла заявиться на открытие ювелирного бутика в кедах Dr. Martens, с огромным «Никоном» через плечо и растрепанными волосами. Напудренные леди в платьях на бретелях в ужасе следили, как тяжелой походкой статуи командора Мила перемещается по залу, сшибая крутыми бедрами углы и бесцеремонно фотографируя самых завидных холостяков Москвы как раз в тот момент, когда они решили воспользоваться зубочисткой.

Естественно, такого «светского обозревателя» терпели только самые заштатные газетенки. Миле было все равно, казалось, она не въезжала, зачем нужны деньги, если ты не шопоголик, не гурман, а вечера проводишь, катаясь на роликах в парке Сокольники.

Я ее любила. Было в ней что-то настоящее. Ее басовитый смех был таким заразительным, что у меня тут же поднималось настроение. С Милой было легко.

А потом на какое-то время она исчезла из моего поля зрения. Я вышла замуж за Гениального Громовича и была занята игрой в послушную домохозяйку, Милка подвизалась писать репортажи для крупного интернет-портала и неожиданно увлеклась. И вот получилось, что мы не общались почти четыре года.


И каково же было мое изумление, когда знакомый хрипловатый голос вдруг выдернул меня из меланхоличного созерцания бенеттоновских пуловеров и размышлений на тему «полнит – не полнит».

– Верка! Сколько лет, сколько зим!

Голос несомненно принадлежал Милке, но, обернувшись с недоверчиво-радостной улыбкой, я обнаружила перед собой чужую женщину. Блондинка, зауженные брючки и твидовый жилет в стиле Кейт Мосс, серебристые босоножки, вишневый педикюр. Судя по всему модель – незнакомка могла с легкостью посместиться в неполный сороковой размер, под ее четко обозначенными скулами были впадины, как у Марлен Дитрих, а ручки были до того тонки, что казалось странным, как же они могут удерживать массивный кожаный саквояж.

– Ну что ты смотришь на меня как овца недоенная? – загоготало нежное создание. – Я это, я. Мила Ивчикова, твоя забытая любовь.

– Милка… – прошептала я. – Но… Как же… Что же… Отлично выглядишь!

– А то! – Она самодовольно повела цыплячьим плечиком. – Я еще и замуж выхожу.

Она вытянула тонкую смуглую руку, на безымянном пальце искристо блеснула брильянтовая капля, тянущая как минимум на пять карат.

– Ну ничего себе, – восхищенно присвистнула я. – Не пожалел на колечко, сразу видно, широкая натура.

– Да ну тебя! Он мог бы и десять карат себе позволить. Не хотел меня баловать, – в Милкином голосе появились несвойственные ей капризные нотки.

– И кто он такой? – прищурилась я.

Немного понизив голос, она назвала имя одного из завидных московских холостяков, над которым в былые времена мы любили подтрунивать, причем Мила называла его «бездушным сексуальным монстром, перетрахавшим весь первый состав всех более-менее значимых модельных агентств».

Я так удивилась, что выронила вешалку с пуловером, чем вызвала горячее неодобрение двух дурно мелированных продавщиц.

– Но ты же говорила…

– Ой, да мало ли что я когда-то говорила, – махнула рукой Милка. – Слушай, а может, кофе где-нибудь выпьем? У меня столько новостей!


И вот, запивая крепчайший ристретто минеральной водой и жуя листик рукколы, Мила начала свой душераздирающий рассказ, в то время как я увлеченно принимала лучшее лекарство от внезапного стресса – вишневый штрудель с ванильным мороженым.

– Ты меня знаешь, я всегда была сорвиголовой. Жила как хотела. Плевала на социальный статус, деньги. Не понимала, зачем носить неудобные туфли, когда есть разношенные кеды. И почему на сумке должен быть известный логотип. И почему важно, чтобы все видели тебя в Каннах. И почему нельзя весить больше пятидесяти пяти килограммов. И какого хрена все бегают за одними и теми же мужиками, хотя прекрасно знают, что у каждого из них гарем модельных любовниц. А потом… Все получилось так глупо, – Мила застенчиво хихикнула, – мне заказали материал «Московские метросексуалы», обещали неплохо заплатить, выдали список интересующих лиц. Среди них был и Он, – слово «он» Мила произносила с душераздирающим придыханием. – Я достала номер Его мобильного, Он неожиданно легко согласился дать интервью, мы встретились в «Пушкине»… Я всегда презирала таких, как он, считала их жизнь бессмысленной и пустой. Но, к моему удивлению, Он оказался великолепным собеседником и самым обаятельным мужчиной на земле. Я никогда так не смеялась. Я вдруг поняла, что все эти многочисленные модельки охотятся за ним вовсе не из-за денег. Он и правда волшебный мужчина, из тех, кого называют роковыми. Верка, когда я смотрела Ему в глаза, у меня мурашки по спине бежали!

– Где-то я эту фразу уже слышала, – нахмурилась я, – уж не в каком-нибудь трехкопеечном любовном романе с грудастой блондинкой и образцовым самцом на обложке?

– Заткнись, – беззлобно сказала Мила, – в общем, это была любовь с первого взгляда. Я сидела напротив него, давилась чаем с пирожными, стеснялась облупленного лака на ногтях и дешевого свитера и понимала, что сейчас мы расстанемся, и я больше никогда его не увижу, потому что он привык к жизни класса люкс, а я mass-market girl.

– Помню, раньше ты называла девушек класса люкс «вагинами в Версаче», – фыркнула я.

– Вер, ну ты сама подумай… Если он красив, как дьявол, умен, остроумен и может получить любую, на кого только падет его ленивый взгляд… Кого он выберет – роскошную диву или меня, сутулую и в пыльных «гриндерсах»?

– Ну-у, – замялась я.

– Вот именно! – перебила Мила. – Сказка про Аленький цветочек – это пережиток прошлого.

– Ладно, давай к делу. Ты поняла, что больше его не увидишь, и решила измениться? Ради внезапного помутнения рассудка, любви с первого взгляда, солнечного удара?

– У меня словно открылся третий глаз. Я вдруг в одночасье осознала законы, по которым строится московская любовь. Если играть не по правилам, никогда не будешь на плаву. Я вернулась домой, открыла холодильник, схватила мешок для мусора и безжалостно выкинула все, в чем содержалось больше ста пятидесяти калорий. Я подписалась на Shape и на ближайший гонорар купила степпер. Я начала принимать витамины, антидепрессанты и таблетки для подавления аппетита. Я впервые в жизни купила туфли на каблуках и взяла уроки дефиле в ближайшем к дому модельном агентстве. Дальше – больше. Я потратила все сбережения на роскошное платье и новый цвет волос. Сделала отбеливание зубов, а в правый клык вставила крошечный бриллиантик. Научилась рисовать стрелки на верхних веках и не ржать, как пьяный конь, когда кто-то рассказывает анекдот. Я по-прежнему работала светским обозревателем, бывала на тусовках. Только теперь я не просто слонялась из угла в угол или набивала живот фуршетными закусками. Я присматривалась к светским телкам, фотографировала их, прислушивалась, как они говорят, что говорят. В моем лэптопе есть даже специальный файл – подробное досье на каждую мало-мальски известную светскую девицу. Они и сами не знают, что стали моими учителями. Я возвращалась домой и репетировала у зеркала, пытаясь сымитировать поворот головы Цейтлиной и улыбку Фриске.

– Ну ты даешь, – восхищенно присвистнула я, – я бы так не смогла!

– А вот я постепенно втянулась. Самым сложным была диета. Ты же знаешь, я всегда носила сорок восьмой размер. А ему нравились миниатюрные нимфы. Я дурела от голода, не могла уснуть, рыдала. Горстями жрала отруби. Меня тошнило от обезжиренного творога. По ночам снился торт «Наполеон». Но со временем удалось решить и эту проблему.

– И как же ты ее решила? – я заинтересованно подалась вперед.

– Я сделала операцию, – выдержав эффектную паузу, объявила Милка.

– Какую еще операцию?

– Усечение желудка, – сказала она таким будничном тоном, как будто бы речь шла о невинном выдавливании прыща.

– Что-о?

– Неужели никогда не слышала? Между прочим, очень популярный метод. Тебе хирургическим методом уменьшают желудок. И ты физически не можешь много есть. Сто граммов творога, и ты уже чувствуешь себя как после обильного ужина в баварском ресторане.

– Но это же… больно, – я была потрясена.

– Еще как! – гордо повела плечом Милка. – Но и у боли есть свои плюсы. Первый месяц я почти вообще ничего не ела и сбросила десять килограммов. Потом можно каши и протертые овощные пюре. Диета хуже, чем у язвенника. А потом постепенно возвращаешься к привычному рациону. Только ешь в двадцать раз меньше, и чувства голода никакого… Вер, да не смотри ты так на меня, половина Москвы с усеченными желудками ходит, а ты как будто с Луны свалилась.

– Просто… Все это как-то неожиданно, – выдавила я. – Не знаю, смогла бы я решиться…

– Ну результат же тебе нравится, – самодовольно улыбнулась Милка.

– Еще бы, – я вздохнула. – Ты всегда была симпатичной, но сейчас просто топ-модель.

– Вот и мой так говорит. Кстати, я не закончила историю. Когда я почувствовала себя готовой к встрече, я ему позвонила. Хорошо, что номер не изменился, а то такие мужики меняют sim-карточки через день. Естественно, он меня не вспомнил. Я что-то наплела, предложила ему принять участие в фотосессии, как-то уломала его на встречу. И на этот раз все было по-другому.

– Он тоже в тебя влюбился? – недоверчиво спросила я. Милкина история была слащавой до неправдоподобия. Если бы не ее новое тело, если бы не ее впечатляющий брильянт, я бы скорее всего подумала, что она фантазирует.

– Не сразу. Но он смотрел на меня другими глазами. Если тогда, в «Пушкине», я чувствовала себя кем-то бесполым, то теперь… Он смотрел на меня как на женщину. Как на красивую женщину. Заинтересованно. Соблазняюще. Он попросил мой телефон. Пригласил на свою яхту… Дальнейшее было делом техники. Все-таки по сравнению с его подиумными куколками у меня явные преимущества. Университетское образование, например. Понимаешь, внешность – это не все. Но и без нее никуда, это как бы входной билет.

– Впечатляет, – протянула я.

– Ладно, что мы все обо мне да обо мне, – рассмеялась Мила. – Ты-то как? Я слышала, с Гениальным Громовичем развелась?

– Так и есть. Не сошлись характерами.

– Он никогда мне не нравился. Чудак и мямля. И единственный мужчина, который мог носить бежевые носки.

– Зато он их гладил после стирки. Это мой главный культурный шок минувшей пятилетки, – улыбнулась я.

– И с кем ты сейчас?

– Да так, – неопределенно пожала плечами.

– В свободном полете, значит, – прищурившись, резюмировала Мила.

– А что, есть кто-нибудь на примете? У твоего Мистера Совершенства имеется лучший друг, которому нужна слегка располневшая блондинка с отличным чувством юмора и патологической неспособностью вести домашнее хозяйство?

– Надо подумать, – на полном серьезе откликнулась она, – только ведь ты понимаешь, что тебе… Ну, в общем…

– Придется похудеть, – закончила за нее я. – Именно этим я с переменным успехом и занимаюсь последнее время. Шесть килограммов в минусе. Спокойная семейная жизнь, знаешь ли, осела на талии плотным жирком.

– Так чего ты мучаешься, сделай операцию! – удивилась Милка. – А остальному я тебя научу. Тебе будет гораздо проще, чем мне, ведь ты пойдешь по проторенной дорожке. Я отведу тебя к своему стоматологу и стилисту, дам поносить свои туфли, прочту свой заветный файл, познакомлю с нужными людьми.

– Я не такая отчаянная, – поежилась я, – мне ни разу в жизни не делали общий наркоз… И я чудовищно боюсь боли.

– Но игра стоит свеч, – без улыбки сказала Мила. – Обратить на себя внимание в городе, полном красивых сук, – это война. А ты когда-нибудь слышала о сражениях, выигранных без боли и потерь?


На следующий день Мила собиралась преподнести мне первые уроки московского выживания. Мы встретились ранним утром – у светских девушек вроде моей подруги оно начинается примерно в полдень. Мила пригласила меня к себе. Теперь она жила не в захламленной съемной однушке, где упитанные тараканы наблюдают за твоими передвижениями изо всех щелей, обои в коридоре исписаны телефонными номерами каких-то случайных людей, а незнакомая соседка сверху заунывно, как бензопила, визжит на своего не сделавшего уроки отпрыска. Мила нового формата обосновалась в элитном пентхаусе – ее семикомнатная квартира занимала два последних этажа новостройки на берегу Строгинского залива. Консьерж ранее, видимо, служил в Интерполе, ибо допросил меня с пристрастием, долго листал паспорт и, кажется, сомневался, достойны ли мои сандалии топтать дорогой мрамор местного холла.

Заспанная Мила, накинув на загорелое тело шелковый халат цвета увядшей розы, лениво провела меня по квартире – роскошные интерьеры вкупе с ее будничными комментариями производили впечатление.

– Это спальня, это мой рабочий кабинет. Обрати внимание на бюро. Начало шестнадцатого века, именно за ним я пишу свои статьи. Купили в Париже, на антикварном аукционе. Это мой тренажерный зал. Это мой домашний салон красоты. Зачем куда-то ходить, если лучшие мастера сами приходят ко мне? У меня и СПА-капсула, и массажный стол есть. И джакузи с подводным массажем, и солярий, и инфракрасная сауна. Здесь гардеробная. Еще есть мини-гардеробная, пришлось завести специально для туфель и сумочек. На днях дура-домработница спрашивает – Людмила Сергеевна, зачем вам шестьсот тридцать пар обуви? А я, может быть, коллекционер… А спальню оформлял аргентинец, молодое дарование. Говорят, через пару лет его дизайн-проект будет стоить под сотню тысяч евро. Но честно говоря, я подумываю все переделать, хай-тек надоел. Негоже это, когда в спальне молодой красавицы кровать, как у робота, и стальные подоконники.

– Да-а, – потрясенно протянула я, – даже спрашивать не буду, сколько все это стоит.

– А я все равно не знаю, – Мила легкомысленно махнула рукой, – мне было дано задание выбирать, что понравится, а на цены не смотреть. Все счета отправлялись прямиком к нему в офис… Ну что, может быть, начнем с легкого завтрака?

Молчаливая домработница принесла нам свежайший кофе, свежий грейпфрутовый сок, теплые тосты и вазочку с прохладной черной икрой. Я не помнила, когда в последний раз ела черную икру, и смотрела на нее, как на чудо. Мила же небрежно зачерпнула и отправила в рот целую ложку – без хлеба.

– Твоя жизнь похожа на сказку, – вздохнула я, – живешь тут, как принцесса в замке.

– Это все не с неба на меня свалилось. Будешь умницей – тоже станешь принцессой… Хотя, скажу тебе честно, работать придется много. Вариант запущенный.

Меня немного покоробило, что бывшая лучшая подруга, с которой мы не раз напивались вместе, которую я однажды снимала с крыши девятиэтажного дома, когда она решила произвести на кого-то впечатление, изобразив лунатика, с которой мы спали в одной постели и делились самыми сокровенными секретами, называет меня «запущенный вариант». Но виду я не подала. Просто, усмехнувшись, спросила:

– Что, я так уж ужасно выгляжу?

– И это тоже, – не пожалела меня Мила, – но дело даже не только во внешнем виде… Ты неаккуратно ешь, сутулишься, болтаешь ногой под столом! От всех этих привычек придется избавляться. Подожди, у меня кое-что для тебя есть. Небольшой тренажер.

– Тренажер? – удивилась я.

– Сейчас увидишь, – Мила метнулась в одну из многочисленных комнат и вернулась через несколько минут, держа на вытянутых руках странный предмет. Какие-то резинки, лямки, веревочки.

– Что это, пояс верности? – ухмыльнулась я.

– Почти, – серьезно ответила Мила, – а ну снимай футболку… Снимай-снимай, не стесняйся, я все равно знаю, что у тебя сорок шестой размер.

Нехотя я подчинилась. Я буквально физически чувствовала на своем обнаженном теле ее липкий насмешливый взгляд, отмечающий каждый изъян.

Мила обошла стол кругом и протянула мне ленточно-веревочную конструкцию, которая, как выяснилось, одевалась на плечи на манер карнавальных крыльев.

– Выпрями спину, – она ловко затянула на мне ремни, потом отошла на несколько шагов и критически меня осмотрела, – так, а теперь попробуй расслабиться.

Я расслабленно ссутулилась и тут же вскрикнула от боли – в спину словно нож воткнули.

– Что это??! – возопила я.

– Это самое гениальное изобретение человечества после тампакса и лифчика wander-bra, – усмехнулась Мила, – мне подруга-модель привезла из Амстердама. Электрошокер против сутулости.

– Что-о?! Его в садомазомагазине купили, что ли?

– Зря смеешься. Я носила его всего месяц, и вот теперь у меня почти балетная осанка. Здорово тонизирует. Говорят, раньше балерины использовали для этих целей обычную канцелярскую кнопку. Ее привязывали между лопаток и, если девушка сутулилась, кнопка впивалась в спину. Электрический разряд гуманнее. И от него не остается следов.


Мила носилась по квартире, как ведьма на метле, вываливая на мою голову свои интимные секреты. Через пару часов я знала почти все подноготную ее амурного успеха. Оказывается, помимо чудовищной операции по усечению желудка, ей пришлось пойти и на другие «подвиги». Она закончила курсы гейш, где ее учили управлять вагинальными мышцами. Она брала уроки этикета и техники речи. Она освоила танец живота в арабском стиле – все для того, чтобы поразить воображение жертвы. Помимо личного тренера, астролога и психотерапевта, у нее был стилист интимных причесок – раз в неделю он приводил в порядок курчавую поросль меж ее стройных ног. То забавную стрижку в виде короны изобразит, то украсит смывающимся орнаментом из хны, то наклеит стразы. Каждый ее день был расписан по минутам. Мила призналась, что живет, как на вулкане, – ровно до тех пор, пока в ее паспорте не появится официальный штамп. Потом она сможет немного расслабиться, перестать работать над собой и начать наконец жить.

По мере того как ее рассказ набирал обороты, мое лицо вытягивалось.

– Мил… Если честно, это все не очень заманчиво звучит. Мне кажется, все это слишком большая жертва. Красивая жизнь не стоит того, чтобы терпеть столько лишений.

– Я же тебе не рассказала о бонусах, – пожала плечами она, – да, мне приходится много работать. Зато я каждый месяц путешествую. И не в Анталью или Хургаду, заметь. Выбираю самые красивые места земного шара. Остров Сайпан. Токио. Мадагаскар. Перуанские джунгли. Роскошные отели Рио. У моего жениха есть собственный островок в Карибском море. Представляешь – на целом острове никого, кроме меня и обслуживающего персонала! Я покупаю все, что хочу. У меня девятнадцать сумочек Birkin, в том числе и украшенный брильянтами парадный вариант. У меня есть платье, которое носила Софи Лорен. И оно мне впору.

– Но все равно… Как-то это не по-человечески, – выдавила я. – Мила, ты же была свободной девушкой, а превратилась… В гейшу, которая вынуждена угадывать желания хозяина… Может быть, это прозвучит жестоко, но мне хозяева не нужны.

– Вот как? – холодно переспросила Мила, и я пожалела, что так резко с нею обошлась. – Но ты сама не далее как вчера жаловалась на свои проблемы. Те мужчины, которых хочешь ты, неизменно выбирают других. Стройнее, известнее, красивее. Я пыталась тебе помочь. Раскрыла тебе свои секреты. Поделилась верным рецептом, как можно получить любого мужика.

– По-твоему выходит, что надо всего лишь стать совершенством, – нервно усмехнулась я, – Мил, ты на меня уж не сердись. Это я так сболтнула, сгоряча.

Но разговор был смазан. Мила спряталась в невидимую раковину. Я пыталась задавать наводящие вопросы, но она предпочитала переводить все на безобидные поверхностные темы. Я заметила, что под столом она нервно дергает ногой. А ведь раньше Мила была спокойной, как сам Будда. Да и ее новообретенная красота при ближайшем рассмотрении уже не производила столь завораживающего впечатления. Я вдруг заметила, что в похудевшем Милкином лице появилось что-то неуловимо птичье – словно мелкий пернатый хищник вроде разжиревшей помоечной вороны неприязненно смотрел на меня через стол.

Все это выглядело так, словно вместе с частью желудка Миле отсекли и кусочек души, частичку ее спокойного обаяния.

Простились мы холодно. И снова это московское «ну как-нибудь созвонимся».

Почему-то я была уверена, что Мила больше никогда мне не позвонит.


Наверное, многим эта ситуация показалась бы дикой, но после развода мы с Гениальным Громовичем будто бы стали ближе друг другу. Сексуальные и финансовые проблемы не висели над нашими головами, точно топор над плахой. Наконец-то мы могли расслабиться и нормально пообщаться.

– Громович, ты и тут умудрился доказать свою неординарность, – заметила я как-то, когда моей свободе исполнилось, кажется, недели две. – Чтобы стать твоим другом, нужно сначала отвести тебя в ЗАГС, потом убедиться, что супружество в твоем исполнении – это смертная скука, потом благополучно подать на развод…

– Сволочь ты, Верка, – покачал головой Громович, – так пренебрежительно отзываться о наших отношениях… А я на тебя лучшие годы убил.

В первые дни после развода я упоенно наслаждалась одиночеством. И будто бы нарочно делала все не так, как было заведено в нашей семье. Вставала не в половину девятого, а как минимум в полдень. И еще пару часиков слонялась по квартире – в пижаме, с зажатой меж расслабленных пальцев тлеющей сигареткой, с чашечкой крепчайшего кофе. Пила вино в первой половине дня (Громович считал, что по утрам квасят только алкоголики, и ему невозможно было объяснить, что бокал ледяного шабли перед обедом скорее тонизирует, чем погружает в омут дурманного хмеля). Носила дома каблуки (помню, Громович со скандалом выбросил мои тапочки на шпильках, которыми я в былые годы очаровывала будущих любовников, он вопил, что к старости у меня деформируются косточки возле больших пальцев, и тогда ничего, кроме жутких ортопедических бот, я носить не смогу). Часами смотрела телевизор. Запоем читала разную хрень. Гуляла на ночь глядя (люблю болтаться по пустынным бульварам и улочкам с баночкой прохладного пива в руке, так лучше думается, а Громович мрачно предвещал, что на меня нападут все маньяки этого города сразу).

Прошла неделя, потом другая, и я немного заскучала. Вспомнилось вдруг, что в моем браке было и кое-что хорошее – например, вечерние чайные посиделки. Мы вытаскивали на балкон соломенные шезлонги, я заваривала крепкий чай, Громович покупал в гастрономе напротив свежую ванильную пастилу… И мы часами обменивались новостями. Наверное, Громович чувствовал то же самое, ту же невнятную необъяснимую тоску… Потому что именно недели через две после моего переезда он позвонил и застенчиво предложил встретиться-поболтать.

– Скучаю я, – признался он, протягивая мне коробку с пастилой. – Я запутался. Вроде и не люблю уже тебя, вроде бы, мне казалось, что развод – к лучшему. Но в пустой квартире как-то тоскливо.

– Та же фигня, – с удовлетворением заметила я, – но ведь это не будет полным идиотством, если мы все-таки иногда будем встречаться? В конце концов у нас был цивилизованный развод… По обоюдному желанию.

– Точно! – обрадовался он. – Я все стеснялся тебе предложить… Думал, что ты меня пошлешь куда подальше.

– Значит, дружба? – я протянула ему руку.

– Дружба! – он радостно потряс мою ладонь, но потом, нахмурившись, выдернул руку. – Только с одним условием.

– Никакого секса! – быстро сказала я.

– Тьфу на тебя, нужна ты мне. Условие такое: о новых романах не рассказывать. Меня не интересует, с кем встречаешься ты, а тебя не должна касаться моя личная жизнь. Идет?

– Да пожалуйста, – немного удивленно согласилась я. – Неужели ты меня до сих пор ревнуешь?

– Вроде бы нет, – помявшись, ответил он, – но кто знает… Если ты начнешь про мужиков рассказывать, могу вскипеть. Я все-таки еврей, а мы – жуткие собственники. Да и за тебя поручиться не могу, ты у меня девушка горячая.

Загрузка...