Девять карет ожидают тебя

5

Весна захватывала все большие территории, а погода ничуть не портилась. На ближних горах сохранялся снег, белые вершины сверкали под облаками, будто не имели ни малейшего представления о смене времен года. Но долина зеленела, у воды расцвели фиалки, а вазы и каменные кадки, окружающие террасы замка, выплескивали созвездия нарциссов, танцующих на ветру.

Мы гуляли каждый день, закрываясь пальто и шарфами от ветра со снегов. Горный воздух шел Филиппу на пользу, щеки стали поярче, он иногда смеялся и немного бегал, хотя чаще всего солидно шел рядом со мной и отвечал на попытки ведения беседы на прекрасном, но медленном английском. Часто мы ходили по отлогому склону. У подножия горы реку Марлон пересекал узкий деревянный мост. Начиная отсюда, она была глубокой и спокойной, плавно переходила от одного сверкающего озера к другому. Дорога направлялась через долины и виноградники к деревне. Когда было известно, что мы попадем в Субиру, миссис Седдон, Берта, а иногда Альбертина давали нам мелкие поручения.

Однажды утром в понедельник первого апреля месье Сент-Обрэ, кюре, который обычно в это время обучал молодого графа латинскому, греческому и римской католической религии, появиться не смог, подвернул ногу. Пропускать занятия было не желательно, поэтому я отвела Филиппа в дом кюре рядом с церковью и оставила там. Я в первый раз оказалась в деревне одна, причем с массой свободного времени, встала на маленькой площади и глядела по сторонам.

Жарко и солнечно. Белый кот загорал на высокой стене у примул. Единственное бистро раскинуло полосатый черно-красный тент. Дома, несмотря на выгоревшую краску, очень весело прижимали к стенам цветные открытые ставни. У магазина висела маленькая клетка, в ней пела канарейка. Загорелые черноволосые дети что-то изучали в водосточной канаве. У продовольственного магазина разлеглись яркие капуста, сыр и усталые апельсины. Мальчик проехал на велосипеде с длиннющим хлебом под мышкой. Приятная мирная сцена настроила меня на легкомысленный лад. В кармане лежали деньги, я могла делать что угодно целых два часа, тень приюта полностью растворилась под ярким солнцем. Теплый ветер нес запах примул и лепестки вишен. Весна.

Я медленно пересекла площадь, убедилась, что детей в канаве занимают камушки, а не лягушка или котенок, и зашла в аптеку, чтобы выполнить данные мне поручения.

— Мадмуазель Мартин?

Аптекарь вылез из своей пещеры.

Он меня уже знал. Миссис Седдон, когда переставала пить антигистаминные препараты, существовала преимущественно на аспирине и том, что она называла «лосьон». Во мне приютская жизнь пробудила неискоренимую страсть к как можно более экзотическому мылу. Я сказала жизнерадостно на самом английском французском:

— О, доброе утро, месье Гаруэн. Сегодня хороший день, не так ли? Вчера был хороший день. Завтра будет хороший день. Нет? Я ищу мыло, как всегда.

Я сказала par usuel[8], и его тонкие губы сморщились. Исправлять мой французский было его еженедельным развлечением, и я не собиралась лишать его удовольствия.

— Comme d'habitude[9].

— Plait il?[10] — спросила я очень свободно. Этому он учил меня на прошлой неделе.

— Comme d'habitude, — повторил он, повысив голос, будто я слегка глуховата.

— Comme quoi?[11] Не понимаю.

Я вела себя плохо, но был замечательный весенний день, а аптекарь такой засохший и пыльный, как пучок травы, которую хранили слишком долго. И вообще он всегда старался поставить меня на место, которое мне, по его мнению, предназначалось. Я тоже повысила голос и громко повторила:

— Я сказала, что ищу мыло par usuel.

Он дернул тонким носом, но с усилием взял себя в руки, глядя на меня через гору слабительного.

— Понятно. И какое вы хотите? — Он вытащил коробку из-под прилавка. — Это поступило на этой неделе. Роза, фиалка, сандаловое дерево, гвоздика…

— Да, пожалуйста. Гвоздика. Я это люблю.

В его глазах ракообразного показалось слабое удивление:

— Вы знаете этот цветок? Oeillet mignardise?[12]

Я ответила спокойно:

— Название на мыле. С картинкой. Voilà[13]. — Я схватила пачку мыла, понюхала и улыбнулась. — C'est le plus bon, ca.[14]

Опять попался:

— Le meilleur[15].

Я проблеяла:

— Le meilleur, спасибо.

— Делаете успехи, — сказал аптекарь великодушно. — А от хозяев есть сегодня поручения?

— Да, пожалуйста. Мадам де Валми просила получить ее лекарство и таблетки для спанья.

— Хорошо. Рецепт есть?

— Рецепт?

— Вы должны дать мне бумажку, понимаете?

Я подняла брови, пытаясь вспомнить, давала ли мне Альбертина рецепт вместе со списком покупок. Аптекарь начал проявлять нетерпение, губы делались все тоньше, пока совсем не исчезли. Он повторил очень медленно, как имбецилу:

— Вы — должны — иметь — бумажку — от — врача.

— А, рецепт? Почему вы так и не сказали? Она мне его не дала. Можно я его принесу в будущем году?

— Году?

— Неделе.

— Нет. Не отпущу без рецепта.

Я уже пожалела, что дразнила его, и сказала очень печально:

— Но мадам специально просила свое лекарство, я принесу рецепт сразу, как смогу, или пришлю, или еще как-нибудь, честно, пожалуйста, месье Гаруэн, поверьте мне на день или два!

— Невозможно. Нет. — Его костлявые пальцы укладывали куски мыла. — Что вам еще надо?

Я заглянула в список. Он содержал массу предметов и был написан к счастью на французском. Я прочитала все вслух: зубной порошок, шампунь, мозольный пластырь и йод (интересно кому, хорошо бы Альбертине) и так далее до самого конца, где находились неизбежные аспирин, лосьон и то, что миссис Седдон обозвала просто «моя бутылка».

— И таблетки для миссис Седдон, — выпалила я наконец.

Он выдал пачку аспирина:

— А другие не дам. (Я наверняка не знаю слова астма. И антигистаминный.)

— Таблетки для ее грудной клетки.

— Вы брали их на прошлой неделе.

— Не думаю.

— А я знаю.

Голос у него был почти грубым, но я это проигнорировала.

— Возможно, ей нужно еще.

— Нельзя, раз она получала их на прошлой неделе.

— Вы уверены? Она сама вставила их в список.

— У вас есть бумага… Рецепт. Вы сами получали их на прошлой неделе, торопились и дали мне рецепт вместе со списком. Может, вы забыли ей их отдать. У меня отличная память, более того, у меня все записано.

— Извините, забыла. Наверняка, вы правы. Ой, а вот рецепт в сумке. Voiez-vous, это то?

Хорошо, что я не позволила себе интонацию «я же вам говорила», потому что он сказал сварливо:

— Это рецепт на сердечное лекарство мадам де Валми.

— А я не знала, что он у меня есть. Он, наверное, был вместе со списком, я спешила и не заметила. Значит дадите мне лекарство все-таки?

Лицо аптекаря выражало, что нельзя спорить с умными людьми, он надел очки и прочел рецепт очень внимательно. Я смотрела, как солнце светит в дверь. Он прочел его еще раз. Можно подумать, что я Маделайн Смит и небрежно прошу продать полфунта мышьяка. Неожиданно я осознала, как это забавно и рассмеялась.

— Все в порядке, месье, совершенно безопасно мне его дать. Я доставлю его по назначению. Я очень редко ем дигиталис, или что там такое, сама!

Аптекарь сказал сухо:

— Я этого и не предполагаю. — Он аккуратно сложил рецепт и толкнул ко мне покупки. — Вот все это. Я дам вам капли, и возможно вы также проследите, чтобы мадам Седдон получила таблетки, отправленные ей в прошлую среду? — Я молча собирала вещи, а он подозрительно на меня поглядывал. — Должен поздравить, ваш французский очень улучшился.

— Спасибо, месье, — ответила я холодно, — я очень стараюсь и занимаюсь каждый день. Через три недели вы и не поймете, что я англичанка.

— Anglaise? — эхо прозвучало мужским голосом прямо за моей спиной. Я обернулась, не слышала, как кто бы то ни было входил, но теперь осознала, что большое тело пришельца перекрыло дверь в аптеку, а огромная тень, которую расстелило перед ним утреннее солнце, заполнила весь магазин. Он шагнул вперед:

— Извините, но вы сказали: «Je suis anglaise?» Вы правда англичанка?

— Да.

— Какое облегчение!

Он смотрел на меня сверху вниз. Очень крупный молодой человек в шортах цвета хаки и ветровке, без головного убора на копне густых светлых волос. Голубые глаза и смуглое лицо. На загорелых руках и ногах под лучами солнца сверкали волосы, бледные, как ячмень в сентябре. Он залез во внутренний карман и достал старый потрепанный конверт.

— Вы не могли бы мне помочь, как вы думаете? У меня тут целый список нужных вещей, и я гадал, каким бы способом мне их купить. Мой французский не существует, а у вас такой отличный…

Я сказала твердо:

— Может, он так для вас звучит, но он ничто для месье Гаруэна.

Я отправила аптекарю сияющую улыбку, на которую он не отреагировал, и опять повернулась к англичанину, который продолжал говорить.

— Во всяком случае он дает очевидные результаты, — и он указал на мои свертки.

— Не поверите, как мне ради этого приходится биться. Но, конечно, помогу, если смогу. Покажите список.

Англичанин с облегчением от него отделался.

— Ужасно хорошо с вашей стороны разрешать мне себя беспокоить. Обычно приходится бить себя в грудь, как Тарзан, и показывать пальцем.

— Отчаянный вы человек, отдыхать здесь, не зная ни слова на французском.

— Я здесь работаю.

— Наемный убийца?

— Простите?

— Список наводит на размышления. Бинты — три, полтора и один дюйм, пластырь, эластичный бинт, мазь от ожогов, борная кислота… Вы забыли зонд.

— Зонд?

— Доставать пули.

Он засмеялся:

— Я всего-навсего лесник. У меня избушка на высоте четырех тысяч метров и я подумал, что нужна аптечка первой помощи.

— Намерены вести такую опасную жизнь?

— А кто знает? К тому же я — убежденный ипохондрик. Не могу быть счастливым, пока не окружу себя термометрами, пилюлями и таблетками.

Я посмотрела на шесть с лишним футов мощных костей и мускулов.

— Да. Сразу видно, что вам нужно беречь себя. Вы действительно хотите, чтобы я все это попыталась перевести?

— Пожалуйста, будьте так добры, хотя единственное, что мне, скорее всего понадобится, это последний пункт, в крайнем случае я могу попросить это сам.

— Коньяк? Да, действительно.

Я повернулась к аптекарю и приступила к изматывающей процедуре: простыми словами и жестами я описывала предметы, названия которых я знала не хуже его. Месье Гаруэн обслуживал меня с редкостным терпением, иногда прямо переходящим в озлобление. Я дважды использовала улыбку, как amende honorable,[16] и поклялась себе не делать этого снова, поэтому мы перешли к формальной вежливости, которая довела нас до предпоследнего предмета в списке. Вот мы и закончили. Англичанин, отягощенный достаточным количеством таблеток и пилюль, чтобы удовлетворить самый тяжелый случай malade imaginaire[17], встал в дверях и пропустил меня вперед на солнечный свет. Когда я собрала собственные свертки и собралась уйти, раздался голос фармацевта, сухой, как шорох мертвых листьев.

— Вы забыли капли мадам де Валми.

Он протягивал сверток через прилавок.

Когда я вышла на улицу, молодой человек спросил с любопытством:

— Что его гложет? Он грубил? Простите, но вы такая… розовая.

— Да? Сама виновата. Нет, не грубил. Я глупая и получила по заслугам.

— Уверен, что не так. И благодарю вас самым диким образом за помощь. Я бы никогда не справился сам. — Он улыбнулся. — А еще мне надо купить коньяк. Может, поможете?

— Вы вроде сказали, что можете попросить его сами.

— Я… Надеялся, что вы пойдете со мной и разрешите чем-нибудь вас угостить, чтобы отблагодарить за все хлопоты.

— Вы очень милы, но нет необходимости…

Он взглянул умоляюще через охапку свертков.

— Пожалуйста. Кроме всего прочего, здорово было бы поговорить по-английски.

Я неожиданно представила, как он сидит в своем домике на горе, окруженный таблетками, пилюлями и термометрами, и ответила:

— С удовольствием.

Он засветился.

— Сюда? Все равно нет выбора, это, кроме «Смелого Петуха» — единственное место на мили.

Бистро раскинуло веселый тент рядом с аптекой. Внутри было темно и не особо привлекательно, но на улице стояли три металлических столика с ярко красными стульями и два маленьких стриженых дерева в голубых кадках. Мы сели на солнце.

— Что будете пить?

— Как вы думаете, они подают кофе?

— Наверняка.

Он оказался прав, кофе принесли в больших желтых чашках с тремя упакованными прямоугольниками сахара на каждом блюдце. Теперь, когда мы оказались в кафе в более менее формальной обстановке, мой компаньон восстановил весьма английскую застенчивость. Он сказал, интенсивно взбалтывая кофе:

— Мое имя Блейк. Вильям Блейк[18].

И посмотрел на меня со следами вызова.

— Совсем не плохое имя. Я всего лишь Белинда Мартин, можно просто Линда.

Он улыбнулся:

— Спасибо.

— За что? Что не заставила называть меня полным именем?

— О… Да, конечно, но я имел в виду, что вы не вспомнили про «Песни невинности».

— О ягненок, кем ты создан?

— Именно это. Не представляете, сколько людей не способны в себе это удержать.

Я засмеялась:

— Как трогательно! Но мне больше нравятся тигры. Нет, спасибо, не курю.

— А мне можно?

— Конечно.

Над брызгающим огнем французской спички он посмотрел вопросительно.

— А можно спросить… Что вы делаете в Субиру? Я понял, не отдыхаете?

— Нет. Тоже работаю. Гувернантка.

— Конечно. Вы, должно быть, английская девушка из замка Валми.

— Да. Слышали обо мне?

— Тут все всех знают. Кроме того, я, по здешним меркам, ближний сосед. Работаю в следующем поместье, плантации к западу от Марлона.

— Дьедонне?

— Именно. Замок, на самом деле это просто коттедж, четверть Валми, расположен в долине немного пониже деревни. Владельца там почти не бывает. Его зовут Сен-Вир. Он проводит большую часть времени в Париже или недалеко от Бордо. Как ваш босс, выколачивает кучу денег из леса и виноградников.

— Виноградники? В Валми?

— Ну да, в Провансе, кажется.

— Конечно, Бельвинь. Но это принадлежит лично месье де Валми, а Валми — нет. Даже он не будет тратить на Валми собственные средства.

— Даже? — Как ни странно, мой голос звучал будто я защищалась. — По-моему он очень хороший хозяин.

— А, это. Лучше нет. Его здесь очень высоко ценят. Но идет слух, что уже несколько лет весь доход от Бельвинь идет сюда, во всяком случае много денег.

— Здесь и так всего много.

— Да. Все пробуждается. Два хороших урожая, и можно крышу починить… — Он засмеялся. — Смешно, что здесь всем до всего есть дело. А быть гувернанткой, наверное, гнусно, нет?

— В книжках, конечно, бывает, наверное, и на самом деле, но мне нравится. Мне нравится мой ученик Филипп и само место.

— А не одиноко, так далеко от дома и Англии?

Я засмеялась:

— Если бы вы знали! Мой дом в Англии — семь лет в приюте. Гувернантка или нет, Валми для меня — роскошное приключение.

— Да, наверное, вы этого и хотите, приключений?

— Конечно! А кто не хочет?

— Я, например.

— А я думала, все мужчины мечтают прорубать себе путь мачете через мангровые топи и стрелять во всяких стремительных существ. Волосатые коленки, костры и широкий-широкий мир.

Он усмехнулся:

— Я этим переболел в очень раннем возрасте. И что вообще такое мачете?

— Бог его знает. Оно у них всегда есть. А если серьезно…

— Серьезно, не уверен. Мне нравятся путешествия, перемены, новые явления и предметы, но… Хорошо все-таки иметь корни. Извините. Это бестактно.

— Нормально. Я понимаю. Каждому нужен… центр. Чтобы откуда-то выходить и куда-то возвращаться. Думаю, с возрастом возвращаться делается приятнее, чем уходить.

Он улыбнулся.

— Да, я думаю именно так, но вы меня не слушайте. У меня склонность отставать от жизни, а вы идите вперед и укрощайте тигров. До сих пор у вас получалось нормально. Вы ведь нашли одного?

— Месье де Валми?

— Быстро сообразили. Он, значит, тигр?

— Вы имели в виду его. Почему?

— Репутация пламенная и непредсказуемая. Как вы с ним? Он какой?

— Очень вежливый и добрый, даже очаровательный. Вместе с мадам старается, чтобы я чувствовала себя дома. Я их мало вижу, но когда это случается, они очень добры… — Я посмотрела через площадь. Две женщины разглядывали нас с любопытством. Кто-то резко закричал и дети рассыпались, болтая и вскрикивая, как сойки. — А вы почему тут оказались? Расскажите о своей работе.

— Особенно нечего.

Он рисовал ложкой на скатерти и рассказывал об очень разумной жизни. Приятный благополучный пригородный дом, школа, два года в армии, никаких событий более существенных, чем маневры. Потом университет, четыре года тяжелой работы с каникулами в Скандинавии и Германии. Хороший диплом и решение заняться дальнейшими исследованиями каких-то болезней хвойных лесов, о которых он мне начал рассказывать с энтузиазмом — о каких-то жуках, предметах, называемых Phomopsis и Megatismus, и о том, что Hylobius, а не Pissodes в чем-то там повинны… Но в конце концов он остановился и покраснел.

— Вот почему я здесь. Месье де Сен-Вир — очень порядочный человек для француза, мой отец знал его во время войны. Он дал мне работу своего рода и платит немного за то, что я, в сущности, занимаюсь собственными исследованиями. Я получаю опыт и ценный материал, мне нравится. Люди здесь заботятся о своей земле, но еще многому надо учиться. Включая язык. Почему-то он мне не дается. Может, способностей нет. А очень бы пригодился.

— Если вы живете один с термометрами, не ясно зачем.

— Но я не все время там. Большей частью, там плантация, которой я занимаюсь и все мои вещи, и я там ночую, когда денег мало. Это конечно не редко. Но я часто спускаюсь в «Смелого петуха». Там шумно, но босс говорит на английском и пища хорошая… А это ваш маленький мальчик?

Открылись ворота в стене церковного сада, и Филипп появился в арке, а за ним — мощная фигура домоправительницы кюре.

— Да. Пора идти.

Я встала, ребенок меня увидел, сказал что-то женщине через плечо и побежал к нам через площадь.

— Хорошо, что вы ждали. Я сказал, что вы уйдете гулять, но вы — вот.

— Да, вот и я. Ты рано закончил, да? Кюре устал от тебя?

— Не знаю слова «устал».

— Ennuye.

— Нет. Он плохо себя чувствует. Устал, но не от меня.

— Печально это слышать. Филипп, это месье Блейк, он работает у месье де Сен-Вира. Comte de Valmi.

Они пожали друг другу руки, серьезность Филиппу шла.

— Над чем работаете, месье?

— Я — лесник.

— В Валми тоже есть лесники.

— Знаю, встречал их. Пьер Детрюш, Жан-Луи Мишо и Арман Лесток, который живет около «Смелого Петуха».

— Я их пока еще не знаю. Я здесь недавно, vous comprenez[19].

— Да, насколько я знаю, ваш дядя управляет этими вещами.

— Да, — сказал Филипп вежливо, — он мой опекун.

Он взглянул на меня триумфально от того, что вспомнил слово, но это придало ответу оттенок, который развеселил мистера Блейка.

Я торопливо заявила:

— Нам пора. Спасибо за кофе, мистер Блейк, очень рада, что мы встретились.

Я протянула руку. Англичанин взял ее и сказал:

— Пожалуйста, не исчезайте. Когда мы можем встретиться опять?

— Не такой уж я и вольный индивид. Иногда у меня свободно утро, но я так далеко не хожу.

— А вечером?

— Да нет. Иногда по пятницам или воскресеньям.

— Тогда ничего не выходит. — Он выглядел разочарованным. — На этом уикенде я договорился встретиться с приятелями. Может потом?

Филипп тихонько потянул меня за руку.

— Мне правда пора. Давайте не будем забивать себе голову? Наверняка встретимся, долина не такая уж и большая. И спасибо еще раз…

На мосту я обернулась и увидела, как он с деловым видом собирает бинты, пластырь и прочие средства, которые должны сделать приятной жизнь на высоте четырех тысяч футов. Я понадеялась, что он не забудет купить коньяк.