Дикарь и лебедь

5

Дни сменялись медленно, один за другим – как семена растений, что опадают в почву.

Тело отца в конце концов было возвращено и, словно огромное семя, предано земле позади замка под вишневым деревом рядом с моим братом. У подножия вишни распустились ослепительно-белые цветы – ковер их простерся до самых наших ног, словно небосклон с сотнями крошечных звезд.

Мать плакала рядом со мной, но с глаз ее не упало ни слезинки.

Наверное, это худший вид душевной боли – когда невыносимо настолько, что слезы не идут и горе отказывается покидать твое тело. Ибо если оно выйдет наружу, внутри не останется ничего. Ничего.

Потерять того, кого любишь; ни больше ни меньше, а свою половинку…

И это была моя вина.

Я ничего ей не рассказала. Я сомневалась, что вообще когда-либо смогу рассказать, как меня обманули, какой дурой я оказалась. Как проводила время с врагом, не зная – не подозревая, – кто он на самом деле.

Он – наша погибель.

Посмотри на меня, пчелка.

Я запретила себе лить слезы. Но не по той же причине, что и мать. Я не решалась скорбеть по отцу, поскольку этого не заслуживала.

От нашей армии остались жалкие крупицы, и страх заполонил коридоры замка, будто раньше времени пришла зима.

Некому было сплачивать народ, разрабатывать стратегию укрепления наших границ и призывать новобранцев, будь то фермеры, торговцы или кто-то еще. Безмолвие, царившее в замке, стало до того удушливым, что я задавалась вопросом, не убьет ли оно всех нас раньше, чем король Дейд.

Эльн получил серьезное ранение, и следить за порядком в городе и королевстве, которые утопали в панике, выпало двум армейским командирам. Из поверженного отцовского отряда в живых остались только капитан и пара солдат.

– Принцесса. – Эдван, прислужник и ближайший друг матери, поклонился, когда я подошла к лестнице, что вела к королевским покоям.

Я избегала встреч с матерью. Что было несложно, поскольку она отказывалась покидать опочивальню. Но я наконец набралась смелости, дабы проведать ее.

Некогда смуглое лицо Эдвана побледнело и осунулось, щеки запали, остроконечные уши сильно выделялись на фоне лысины. Я показала на поднос с чашкой бульона и краюхой хлеба, который подрагивал у него руках.

– Она так и не ест?

– Увы, нет, моя принцесса, – пробормотал он, губы его побелели от волнения. – Вот уже четыре дня.

Я закрыла глаза.

– Но хотя бы пьет?

Эдван кивнул:

– Пьет, но мало, и в основном вино.

Мы, фейри, жили тысячи лет, но, подобно людям, вполне могли умереть от истощения. Умирание в нашем случае затянулось бы, но кончина была неминуема, если наши тела не получали подпитки.

– Спасибо, Эдван. Сделаю, что смогу.

Слезы благодарности подступили к его фиолетовым глазам, он поклонился мне еще раз и скрылся за углом.

Дверь в материнские покои открылась передо мной сама, и я вошла в сумрачную душную комнату. Лимонная роза была любимым ароматом матери, и теперь он угасал вместе с ней – в комнате горько пахло прелой листвой.

Мать полулежала на россыпи подушек, устремив взгляд на колышущиеся шторы. Я поставила поднос на прикроватный столик.

– Мама, давай уже, еда ведь портится.

Болезненно сглотнув, она пошевелилась.

– Я не голодна.

– Я знаю, – сказала я, перелезла через ее ноги и улеглась на место отца. Подушка источала его запах: лайм и дубленая кожа. Сердце у меня заколотилось, голос дрогнул от чувства вины. – Я тоже – так что, может, вместе поголодаем?

И тогда она снова стала собой – Никайя, королева Синшелла. Жгучий взгляд горячее солнца.

– Даже не думай.

– Если не будешь есть, я тоже не буду – так и знай. – Я стиснула ее прохладную ладонь. – Ты должна поесть. – Ее ресницы дрогнули, она сглотнула, и я взмолилась: – Ну не могу я и тебя лишиться.

Мать посмотрела на меня золотистыми глазами, очень похожими на мои, и я испугалась, что она разглядит, прочтет вину по моим глазам и голосу.

Даже если что-то и заметила, она не подала вида и вяло сжала мою руку в ответ.

– Пчелка, – прошептала она – неуместное обращение к дочери, что разбила ей сердце. – Однажды ты поймешь, каково это – чувствовать, как душа покидает твое тело, и пытаться перебороть инстинкт, который велит жизненной силе последовать за ней. – Облизнув сухие губы, мать еле слышно добавила: – Однажды ты узнаешь, каково это – обрести, а затем потерять свою истинную половинку. – Ее холодные пальцы ласково коснулись моей щеки. – Я бы скорее пожелала тебе умереть, чем испытать подобное, пчелка.

Не зная, что на такое ответить – мне лишь хотелось, чтобы она не закрывалась, чтобы слушала меня и не умолкала сама, – я сказала:

– Боюсь, что умру я раньше, чем успею даже задуматься о поиске половинки.

Она улыбнулась – горько, с тоской во взгляде.

– Половинку невозможно найти, – твердо сказала она. В ее голосе слышалась печаль, но он зазвенел. – Ее приведут к тебе звезды.

Я не раз слышала историю о том, как они с отцом обрели друг друга. Когда маме исполнилось пятьдесят лет, ее отец заявил, что ей пора расстаться со своей пассией и остепениться, и для нее устроили брак с одним из выбранных моим дедом ухажеров.

За две ночи до свадьбы, когда в город начал прибывать народ со всех уголков Синшелла, мама познакомилась с моим отцом – сыном фермера, жившим на окраине леса, у границы между Эррином и Синшеллом. Он был воином, но не по собственной воле, а потому что земли и скот, принадлежавшие его семье, нуждались в охране. Его мать настояла, чтобы он посетил королевскую свадьбу, поскольку пропустить такое событие было немыслимо.

Мама, которая на тот момент, разумеется, была влюблена – но вовсе не в своего нареченного, хоть они и дружили, – улизнула из замка, чтобы выпить кружечку эля в городском трактире. Забившись в дальний угол заведения, она горевала над своей участью и наблюдала за тем, как фейри всех мастей напиваются, танцуют, играют на деньги и метают дротики.

Отец говорил, что почуял ее еще до того, как вошел туда. Не привыкший сидеть без дела, с наступлением ночи он решил побродить по городу. Из любопытства зашел в трактир, и его притянуло к ней, как мотылька к огню. Спустя несколько часов свадьбу отменили, а родные отца принялись ломать головы, как бы перевезти свое хозяйство поближе к сердцу Синшелла.

Побороть тягу к половинке невозможно, как-то сказал мне отец. Несмотря на досаду из-за впустую потраченных денег и времени, дед принял его в семью, но приказал разгрести последствия этого безобразия.

И отец с готовностью это сделал: женился на матери – вместо Эльна.

Это была волшебная сказка – подобная тем, что обожают слагать и рассказывать в человечьем королевстве.

Но, как это нередко случается, не у всех волшебных сказок хороший конец.

– В наших краях тебе половинку не найти. – Она изрекла это мрачное предсказание и закашлялась, а я недоуменно свела брови. – Принц написал нам. – Она поймала мой локон и пропустила между пальцами. А потом небрежно добавила: – Он предлагает тебе из соображений безопасности пожить у них, пока они обдумывают возможность вашей свадьбы.

– Что? – воскликнула я.

Свадьба. Я не думала, что от меня все еще ждут… Я была уверена, что лишила себя последнего шанса заключить подобный союз, когда починила плащ принца золотой нитью, и он сбежал домой.

Мать не удивилась – только печально улыбнулась и вздохнула:

– В какие только игры нас не вынуждают играть.

– Мама, я не могу…

– Ты выезжаешь послезавтра на рассвете. – Она заткнула локон мне за ухо – ее ладонь стала заметно теплее. – Поживешь под их защитой. Нам нужно, чтобы ты уцелела. Сейчас это важнее всего.

Я прикрыла глаза. Мне хотелось возразить, хотелось накричать на нее – чтобы поднялась, чтобы помогла мне все исправить. Но именно этим мама и занималась, и принц был нашей единственной надеждой на спасение.

Она знала, что иначе никак.

– Не знаю, как со всем этим справлюсь, – сказала я, проглотив комок в горле. – Но постараюсь, хотя кровавый властитель…

– Он еще вернется сюда, поэтому о твоем отъезде никто не знает. Только ты. – Ее колючий взгляд уперся в меня, в нем читался приказ. – И я.

Мне предстоит отправиться туда одной. Перекинуться и полететь.

Я кивнула и взяла ее за руку.

– Я сделаю это ради тебя, но ты должна поесть. – Она закатила глаза. – Мама, – сказала я уже мягче. – Если у меня никого не останется, что помешает мне улететь не в Эррин, а за моря?

Я думала, что услышу выговор, напоминание о долге. Но ни того, ни другого не последовало.

Несколько секунд она смотрела на меня невидящим взором – такого прежде не случалось, – а затем поднесла мою руку к губам.

– Именно так тебе и стоило бы поступить, пчелка. Улететь и не возвращаться.

Мы обе знали, что я так не поступлю, поэтому она села повыше, а я принялась кормить ее кусочками хлеба, обмакивая их в бульон.