Дикий цветок

2

Джасти спала как убитая. И неудивительно — после насыщенного событиями дня, который она пережила. Столько всего было! И длинный путь до Шайенна, и прибытие на ферму, знакомство с семьей и осмотр хозяйства, встречи с Синди и Лори, и общение вечером на подсобном дворе со многими другими, еще неизвестными ей людьми, а в качестве последней капли — вино, которым кто-то ее угостил.

Теперь Джасти предстояло встретиться с Гленом Обервудом. Она была рада, что так хорошо выспалась. Сейчас она чувствовала себя отдохнувшей и физически, и душевно, поэтому не слишком боялась ожидавшего ее испытания.

— Лучше всего отвечать ему спокойно и по-деловому, — советовала ей Синди, когда они завтракали. — Глен довольно угрюмый человек и не переваривает болтунов. Говори только то, о чем он тебя спрашивает.

— Он выглядит очень суровым, — задумчиво произнесла Джасти.

— Такой он и есть, — улыбнулась Синди и решительно принялась за бутерброд.

Джасти вздохнула.

— Тогда мне, пожалуй, стоит немедленно отправиться в пасть ко льву, — заявила она отважно, встав со стула. — Чем скорее состоится этот разговор, тем лучше для меня.

— Желаю удачи! — успела крикнуть ей вслед Синди, когда Джасти уже стояла в маленьком палисаднике, одинокая и всеми покинутая.

На ферме давно кипела работа. Джасти с интересом смотрела по сторонам, спеша к первому хозяйственному двору, где находились отдел кадров и управление фермы.

Контора располагалась в недавно выстроенном, вытянутом в длину здании, со свежепобеленными стенами. Перед высокими окнами пламенела в ящиках красная герань.

Внутри здания за счет кондиционеров было прохладно. И Джасти даже поежилась от холода, войдя в большое светлое помещение, где служащие усердно печатали, считали и вели телефонные переговоры.

— Мистер Обервуд уже ждет вас, — объявила ей секретарша за приемной стойкой. — Третья дверь направо. — Ее наманикюренный пальчик указал на одну из дверей, выходящих в коридор у нее за спиной.

Джасти кивнула и отправилась в указанном направлении.

Неужели она все еще находится на ферме? Девушке это больше напоминало центр управления крупной маркетинговой компании.

Кабинет Глена Обервуда лишний раз подтвердил ее мнение. Он восседал за необъятным письменным столом, впечатляюще строгий в отлично сшитом темном костюме и неброском элегантном галстуке.

И совсем не походил на фермера.

— Вы хотели со мной поговорить, — сказала Джасти, добравшись наконец до массивного стола.

За окном щедро сияло с небес летнее солнце, птицы щебетали в ветвях деревьев, но здесь, в этом кабинете, все было как будто заморожено.

Глен поднял голову и подверг Джасти пристальному, тщательному осмотру, прежде чем соблаговолил в конце концов вымолвить первые слова:

— Как вас зовут?

Джасти покраснела, но сумела подавить свой гнев.

— Отэм Джастис Колбери, сэр.

— И откуда вы приехали?

— Из Клапстока, штат Орегон, сэр.

— У вас есть с собой социальная карточка?

— Да, сэр.

Глен еще раз посмотрел на Джасти. Видимо, он не пропустил мимо ушей ее нарочито вежливое «сэр», но внешне никак не отреагировал и молча взял протянутую пластиковую карточку.

— Хорошо. — Глен небрежно сунул документ в свой нагрудный карман. — Можете идти, мисс. — От Джасти не ускользнуло, что последнее слово было произнесено с язвительным оттенком, но воздержалась от замечания, только коротко кивнула и вышла из кабинета.

На дворе она облегченно вздохнула. В любом случае, Глен Обервуд не принадлежал к тому типу людей, которые ей нравились.

«В каждом раю есть свой змей», — любила повторять ее мать. В таком случае, Глен Обервуд — здешний змей. Но она никому не позволит испортить себе пребывание в этом райском уголке. Джасти улыбнулась и направилась в сторону главного дома. Жизнерадостно насвистывая, девушка вошла в светлую современную кухню.

Глен стоял у окна своего кабинета и смотрел на залитый солнцем двор. Юбка Джасти весело развевалась вокруг ее стройных длинных ног, а рыжеватый конский хвост, перехваченный синей лентой, взлетал в такт ходьбе.

До Глена доносились оживленные голоса ковбоев, женщин, работающих на кухне, и сборщиков урожая, которые собрались во дворе во время обеденного перерыва.

Синклер Браун, десятник, выставил радио из столовой на подоконник открытого окна, и люди подпевали знакомому шлягеру, а несколько пар танцевали.

Джасти танцевала с Хортиком.

Глен наклонился вперед и прижался лбом к стеклу. Ощущение холода на горящей коже было приятным. Он чувствовал, что его лихорадит, но твердо знал, что абсолютно здоров.

Он подхватил не грипп, а другой, куда более опасный, вирус, грозящий разрушить привычную жизнь, которую он с таким трудом наладил.

Звучала песня «Король и королева Америки…». Хортик в совершенстве освоил современные танцы. Они с Джасти, легко и грациозно двигавшейся, составляли очаровательную пару — воплощение юности и беззаботности.

Глен медленно оторвался от окна и вернулся к письменному столу. На кожаной настольной папке лежало письмо. Он взял его в руки, прочитал, положил обратно. И тут же резкой, внешне молодцеватой походкой вышел из здания конторы.

Никто не обратил особого внимания на угрюмый взгляд человека, быстро пересекавшего двор под оглушительный грохот хитов, раздающийся из приемника и нарушающий покой знойного летнего полдня.

Джасти остановилась и обеими руками отвела от лица волосы.

— Мне нужен перерыв, — сказала она, задыхаясь. — Оставь меня в покое, Хортик, иначе обеда сегодня вечером не будет.

— Это было бы печально, — улыбнулся Хортик. Он тоже остановился и наклонился к Джасти. — Ты знаешь, что я набрал три с лишним фунта с тех пор, как ты здесь?

— Мне уехать?

Его лицо посерьезнело.

— Никогда, — негромко произнес он. — Я этого не допущу, слышишь?

Джасти не ответила. Она поспешно отвернулась и села рядом с Синди и Тиной Вэренс на грубо сколоченную скамью, стоящую в тени под навесом, увитом виноградной лозой.

Уже неделю девушка жила на ферме. Время промчалось так быстро, что Джасти еще не успела передохнуть и задуматься над своей новой жизнью.

Она нашла общий язык со всеми обитателями фермы, ее кулинарное искусство было по достоинству оценено, а с Синди, Тиной, Хортиком и десятником Синклером по-настоящему подружилась.

И все-таки у Джасти оставалась доля сомнения в правильности своего решения остаться здесь.

Присутствие Глена Обервуда не позволяло ей чувствовать себя спокойно и уверенно. Ее пугал взгляд его холодных как лед голубых глаз, а от вечно хмурого, недовольного лица Глена, которое при виде нее как будто еще больше мрачнело, у девушки всякий раз мороз пробегал по коже. Неужели этот человек когда-то смеялся?

— Завтра вечером мы празднуем день рождения Стивена! — ворвался в мысли Джасти крик Сэма Стока.

Сэм работал на ферме «Дикий цветок» поваром. Его обязанностью было ежедневно обеспечивать весь персонал трехразовым обильным питанием.

И, хотя в каждом жилом домике имелась своя маленькая кухня, большинство работников все же предпочитали есть в столовой, что экономило массу времени.

Сэм только что закрыл кухню и радовался возможности поболтать в перерыв с коллегами. Его сообщение сразу же вызвало всеобщий интерес.

— Стало быть, намечается пирушка? — осведомился Эдгар Хауэрт, один из конюхов, ухаживавших за лошадьми.

Сэм кивнул.

— Стивену исполняется… э-э, я не должен выдавать, но дата кругленькая. Такое дело он собирается отметить на полную катушку. Приглашает всех желающих в «Чертовы рога» в Шайенне. Начало в восемь.

— У-у-у, умираю от жажды, — выкрикнул Говард Пич, и все расхохотались.

— Ты пойдешь? — тихонько спросил Хортик и обнял Джасти, щекой коснувшись ее лица.

Она нерешительно пожала плечами.

— Не знаю. Я ведь должна…

— Ничего ты не должна! — нетерпеливо перебил ее Хортик. — Завтра суббота, а в воскресенье ты свободна. Мы поедем в Шайенн.

— В любом случае мне нужно сначала вернуться на кухню, — возразила Джасти и торопливо высвободилась из его объятий. Хортик все более открыто демонстрировал свое расположение к ней. Она сама толком не понимала, радует ее это или раздражает. Как бы то ни было, Джасти не слишком нравилось, что некоторые коллеги уже начали величать ее «новой миссис Обервуд». — Мой перерыв закончился, меня ждет масса работы. Эдвина объявила, что сегодня вечером будут гости.

— Ба, да это Логаны, — протянул Хортик, и на лице у него появилась гримаса, как у невоспитанного мальчишки. — Как только позволит этикет, я смоюсь. Мы пойдем в кино.

— Мы послушненько останемся дома, — крикнула Джасти уже на бегу. — Будь хорошим мальчиком, увидимся завтра вечером.

И она умчалась — рыжий вихрь в пестрой юбке и с синей лентой в волосах, развевающейся за ней, как знамя.

Глен Обервуд наблюдал из окна своей спальни, как она летела. При виде Джасти сердце у него опять безрассудно подпрыгнуло — так было всегда, когда он думал об этой девушке или слышал доносящийся откуда-то ее звонкий смех.

Глен не пытался побороть себя, всякое сопротивление было бесполезно. По крайней мере с самим собой нужно быть откровенным.

Он стоял, глядя на двор, и мысли его были о Джасти, которая только что скрылась в дверях заднего входа двумя этажами ниже.

Иногда Глену казалось, что всю прошлую неделю он ничем больше не занимался, кроме как торчал у одного из окон, откуда наблюдал за Джасти. Он смотрел, как она двигается, как шутит с коллегами, а когда раздавался ее звонкий голос, сердце Глена всякий раз учащенно билось.

В коридоре послышались шаги Хортика.

Глен оторвался от размышлений и быстро направился к двери. Он успел вовремя, поскольку Хортик уже подошел к свой комнате.

— Хортик! — окликнул Глен младшего брата. — Иди сюда, мне нужно с тобой поговорить, — потребовал он, не отдавая себе отчета в том, насколько жестко звучит его голос. Но все-таки заметил, что лицо брата замкнулось.

— Я приду к тебе в контору, — ответил Хортик.

— Нет. — Глен шагнул вперед, но остановился в дверном проеме, вспомнив, что оставил трость у кресла рядом с кроватью. — Я… я хочу обсудить с тобой личный вопрос. Пожалуйста, зайди ко мне.

Всем своим видом Хортик выражал досаду, которую вызвало в нем это требование. Но, чуть помедлив, подчинился.

— Ты влюбился в новую кухарку, — без обиняков заявил Глен, когда брат вошел наконец к нему в комнату.

Глен указал рукой на кресло, приглашая его сесть, но Хортик проигнорировал этот жест.

— Чего ты хочешь? — спросил он агрессивно.

Глен вернулся к окну.

— Тебе известно, какие планы я строю на твой счет, — негромко произнес он. — И я бы не хотел, чтобы ты преждевременно связал себе руки. Брак Майкла мог бы послужить тебе предостережением.

Хортик молчал. Он стоял посреди комнаты, засунув руки в карманы джинсов. Гнев и возмущение делали его лицо гораздо взрослее.

— Перестань вмешиваться в мою жизнь, — спокойно сказал Хортик, но дрожь в голосе выдавала усилие, с которым он сдерживался. — Тебя не касается, в кого я влюбился и когда намереваюсь «связать себе руки». Я совершеннолетний, Глен, а ты об этом постоянно забываешь.

— Что бы это значило? — язвительно пробормотал старший брат, но слова его упали в пустоту.

Взбешенный Хортик уже выскочил из комнаты.

Он стремглав бросился вниз на кухню, где Джасти в этот момент чистила овощи для предстоящего обеда. При появлении Хортика она подняла голову и посмотрела на него.

— У тебя неприятности? — встревоженно спросила девушка.

Достаточно было одного ее взгляда, чтобы весь гнев Хортика как рукой сняло. Чего стоили разговоры Глена по сравнению с улыбкой Джасти? Ничего! Ведь его старший брат совершенно не разбирался в любви и не понимал, какое счастье можно испытывать, просто обращаясь к любимому человеку.

— Да нет, все в порядке. — Хортик улыбнулся и взял из миски морковку. — Ммм, выглядит недурно. И что же будет на обед?

— Фаршированная дикая утка с овощами и брусникой. — Джасти протянула ему стебель сельдерея. — Эдвина здорово носится с этими гостями. Они что какие-то очень влиятельные или знаменитые?

— Да нет, — покачал головой Хортик. — Если и знамениты, то только своей дурью. Я их не переношу. Но Кеннет Логан сидит в городском совете, а Морган, его жена, когда-то давно выиграла титул «Мисс Шайенн» и была статисткой в довольно глупом фильме. Вот Эдвина и вообразила, что с ними требуется особо тонкое обращение. Ей ведь так хочется выбраться из своего положения брошенной жены и попасть в высшие сферы.

— Неприлично флиртовать с прислугой, но обсуждать с ней членов семьи — верх неприличия, — прервал их беседу Глен Обервуд.

Резко обернувшись, Хортик пронзил старшего брата острым, как хорошо заточенный стальной нож, взглядом.

— Смирись с тем, что Джасти для меня больше, чем прислуга, — прошипел он охрипшим от ярости голосом. — Тебе этого, правда, никогда не понять, но и меня твое мнение не интересует. Оставь нас в покое, Глен.

Тот неторопливо приблизился.

— Вот как? — спросил Глен с издевкой. — Ты полностью доверяешься первой встречной особе, подхваченной на улице, не задаваясь вопросом, откуда она и что натворила? Ты очень наивен, милый братец.

Казалось, что Хортик вот-вот бросится на старшего брата с кулаками, но Джасти положила руку на его плечо, и он замер как вкопанный.

Глена явно задел ее жест. Его лицо помрачнело.

— Сегодня утром я получил письмо из Клапстока, — холодно произнес он. — Мисс Колбери, вас ищет шериф.

Джасти сглотнула. Бешеная злоба чуть не захлестнула ее, но она сдержалась.

— Я так и предполагала, сэр. — Она взяла очередной пучок моркови и начала ее чистить, внешне ничем не выдавая своего волнения.

— Мисс Колбери помолвлена именно с шерифом Булдерингом, — продолжил Глен, хотя ни Хортик, ни Джасти не выражали особого желания его слушать. — Она сбежала от этого достойного человека из-под венца. Это, брат, тебя не настораживает?

— Если меня что и настораживает, так это твоя манера преследовать Джасти, шпионить за ней и настраивать меня против нее, — возмутился Хортик. — Что ты вынюхиваешь? Думаешь, она ограбила банк на несколько миллионов?

— Я не хочу лишь одного: чтобы с тобой произошло то же, что и с Майклом.

— Со мной? — Хортик зло рассмеялся. — Не лги, Глен! Тебе невыносимо видеть меня счастливым, вот в чем дело. Но все же придется к этому привыкнуть. Я люблю и буду любим, нравится тебе это или нет. Ведь я совершенно нормальный, здоровый человек, Глен, и ни я, ни Джасти не виноваты в том, что ты ничего другого не можешь делать с женщиной, кроме как играть в шашки или…

Хортик запнулся. Он растерянно взглянул в застывшее лицо брата, потом отвернулся.

— Прости, — подавленно пробормотал он. — Но моей вины в том действительно нет. Я с удовольствием отдал бы свою правую руку, если бы это помогло тебе выздороветь.

Глен по-прежнему неподвижно стоял с каменным лицом, и только горящие глаза выдавали смятение чувств, охвативших его.

Смерив младшего брата презрительным взглядом, он едва заметно приподнял голову, отчего приобрел еще более высокомерный вид.

— Ты путаешь болезнь и увечье, малыш, — медленно и очень четко произнес Глен. — Джордж Кенсингтон с фермы Риминда болен. Я же — калека. Можешь спокойно оставить правую руку себе.

В просторной кухне воцарилось холодное и гнетущее молчание. Через некоторое время Глен повернулся и неторопливо пошел к выходу. Металлический кончик его трости неприятно громко стучал по кафельным плиткам пола.

Только когда он вышел, Джасти бросилась к замершему на месте Хортику.

— Ты должен догнать брата, — настойчиво внушала она. — Он обиделся. Попытайся с ним помириться.

— Нет! — отвел глаза Хортик.

Не произнеся больше ни слова, он тоже покинул кухню.

После этой сцены Джасти долго не могла прийти в себя. Ее тревожила не мысль о Хортике или о том, что его брат раскопал ее секрет, а каменная маска на лице Глена Обервуда, когда тот уходил.

Слова младшего брата глубоко ранили его. В пылу ссоры Хортик выболтал то, что действительно не следовало предавать огласке. Даже если бы Джасти была с ним помолвлена, все равно не подобало бы рассказывать ей об этом. Девушка прекрасно понимала гнев и стыд, охватившие Глена, и нисколько бы не удивилась, если бы он стал теперь относиться к ней с еще большей неприязнью.

Снова и снова проигрывая в мыслях отвратительную стычку братьев, Джасти занималась приготовлениями к праздничному обеду.

Около пяти вечера пришла Августа, которая работала в столовой. Она должна была помочь Джасти с готовкой и обслуживанием гостей.

Окинув взглядом свое хозяйство и убедившись, что все идет, как надо, Джасти поручила Августе пару срочных дел, а сама отправилась к зданию конторы, где рабочий день уже закончился и стояла непривычная тишина.

Двери в кабинеты бухгалтерши, десятника и в святилище Обервуда были распахнуты. Джасти видела, что Глен сидит за своим письменным столом, склонив голову над стопкой бумаг.

Несмотря на то, что Джасти громко захлопнула за собой входную дверь в контору, он ее не заметил. Поэтому она пересекла большую приемную, постучала о дверной косяк и вошла в кабинет Глена.

— Мистер Обервуд? — Девушка стояла прямо перед ним. Их разделял лишь широкий стол.

Глен судорожно вздернул голову. На долю секунды он показался испуганным, но тут же его лицо опять замкнулось.

— Рабочий день окончен, мисс Колбери. Пожалуйста, приходите завтра утром. Я принимаю с девяти тридцати.

Но Джасти не дала сбить себя с толку.

— Я пришла только затем, чтобы извиниться за сегодняшнее происшествие, — громко и внятно сказала она. — Мне очень жаль, что все так далеко зашло.

На лице Глена появилось странное выражение. Какое-то время он продолжал сидеть, машинально крутя пальцами карандаш, потом медленно встал.

— Лучше позаботьтесь о том, чтобы Хортик не влюбился в вас еще сильнее, — произнес Глен охрипшим голосом. — Я… — Он сглотнул. «Я не вынесу, если ты будешь с ним», — вот что он должен был бы сказать, но тогда опозорил бы себя навсегда. Да и какие у него шансы? Очередное разочарование? Снова бессонные ночи, весь этот калейдоскоп отвергнутых, бессмысленных чувств и надежд, боль и отчаяние, которые неизбежно влечет за собой подобная ситуация? — У меня другие планы насчет Хортика, — твердо произнес Глен. — Впоследствии он должен будет взять ферму на себя. Вам ведь уже известны причины этого. Прошу вас принять во внимание мои пожелания.

— Вы должны попытаться взглянуть на жизнь иначе, более оптимистично, — заговорила Джасти, не придавая значения его словам. — Посмотрите: солнце светит, впереди выходные, Сэм выставил свой приемник в окно столовой, первые ковбои уже вернулись с пастбищ и собираются на кружку пива. Жизнь прекрасна, если только хочешь это видеть.

Не обращая внимания на то, что лицо Глена стало еще более мрачным и замкнутым, Джасти подошла к окну, отодвинула задвижку и широко распахнула створки.

В кабинет ворвался чудесный теплый воздух, напоенный ароматами лета. И вместе с ним мелодия, звучавшая из приемника, песня Шер «Сердце из камня».

Девушка, прислушиваясь, склонила голову к плечу и непроизвольно подпевала.

Глен наблюдал за ней. В самой глубине души у него что-то прорвалось, высвободилось, что много лет назад он наглухо запер. Теперь сдерживаться было поздно. Это чувство выплеснулось на поверхность с такой силой, что у него перехватило дыхание. Глен неотрывно смотрел на Джасти, наслаждающуюся музыкой, и безнадежно тонул в захлестывающем его влечении.

Девушка неожиданно обернулась. Их глаза встретились, и Глен почувствовал, что краснеет под ее взглядом. Сердце у него бешено заколотилось.

Сам не понимая, что делает, он протянул ей навстречу руки. На ощупь ее кожа была прохладной и упругой. Глен притянул Джасти к себе, она не противилась. Только глаза, большие и зеленые, как свитуотерские ручьи весной, смотрели на него удивленно.

Ее губы имели привкус корицы, и на вечность, длившуюся один такт биения сердца, Глен окунулся в поцелуй, вернувший ему воспоминания давно минувших дней. Потом, почувствовав, что девушка пытается оттолкнуть его, разомкнул объятие.

— Должно быть, я совсем сошел с ума, — в ужасе прошептал Глен. — Пожалуйста… — Что-то сдавило ему горло и не позволило продолжить.

Он отвернулся и подавленно уставился в стену.

Джасти ладонями откинула волосы с лица. Она была растеряна и одновременно опечалена.

Медленно повернувшись, Джасти вышла из кабинета. Глен не стал ее удерживать.

Эдвина блаженствовала в своей стихии. Она разыгрывала из себя великосветскую даму, принимающую гостей, и буквально выворачивалась наизнанку, стараясь продемонстрировать все свои достоинства.

Утверждение, что Майкл бесследно исчез, не вполне соответствовало истине. На самом деле он давно объявился, и они с Эдвиной два года назад официально развелись.

Сейчас Майкл жил в Нью-Йорке и работал адвокатом. У него и в мыслях не было возвращаться в Шайенн. Но Эдвине нравилась спокойная жизнь на ферме.

Здесь она могла изображать из себя домохозяйку, не утомляясь тягостными обязанностями, обычно связанными с этим положением.

Кенни, ее свекровь, жила только своей скульптурой. Лори была очень трудолюбива и взвалила на себя всю работу, ничего не оставляя Эдвине, а Хортик за это время вырос и почти не бывал дома.

Короче, Эдвине жилось прекрасно, и она хотела, чтобы все так и продолжалось.

Единственным минусом был Глен, ее деверь. Старый брюзга давно считал, что Эдвине пора становиться самостоятельной. Поэтому иногда ей даже приходила в голову мысль, а не женить ли на себе деверя. Это сразу решило бы многие проблемы. Но Глен не проявлял никакой готовности к браку.

«А жаль», — снова подумала Эдвина, глядя, как Глен пригубил из своего бокала. Он ел мало, хотя обед был отличный. Новая кухарка оказалась настоящим сокровищем, но ведь Глену все равно ничем не угодишь.

И все же в качестве супруга он бы вполне котировался. Сексуальных претензий у него не могло быть, следовательно, куча детей ей не грозила, а в остальном она бы перевоспитала Глена на свой вкус.

Тут Морган как раз отпустила очередное идиотское замечание относительно прискорбного положения разведенной женщины.

«Вот черт! С обручальным кольцом на пальце я имела бы совсем другой общественный статус. В качестве одиночки не пройдешь ни в церковный совет, ни в правление женской организации, поскольку остальные слишком боятся конкуренции более молодой подруги».

Эдвина очаровательно улыбнулась и опустилась в широкое бархатное кресло рядом с Морган Логан. Хортик сидел возле брата, Кенни у стены, а Лори, стоя, нервно теребила уголок носового платка.

— Включите хоть музыку, — потребовала Эдвина, чтобы как-то поднять настроение присутствующих.

Хортик бросился исполнять требование своей невестки, а Глен развернулся на каблуках и вышел.

Вскоре гостиную наполнили звуки «Летней песни» Дина Мартина, но Глен этого уже не слышал. Он стоял этажом выше в своей комнате, неподвижно глядя через окно в ночь.

Мысленно он был с Джасти, искал ее где-то там, на улице. Кровь стучала в висках, когда он думал о ней, представлял себе, что она лежит в его постели, голая…

Глен застонал. С тяжелым вздохом он подошел к кровати и лег. Снизу, из холла, послышались громкие голоса: Логаны прощались. Потом раздались голос Хортика, искусственный смех Эдвины, рев мотора, смолкший вдали.

Глен лежал, слушая привычные звуки. Семья готовилась ко сну. Наконец ночная тишина безраздельно воцарилась на всей ферме, и только животные в стойлах время от времени негромко всхрапывали и фыркали.

Когда забрезжил молочный рассвет, Глен поднялся, влез в теплый спортивный костюм, подаренный матерью на день рождения и который сначала так раздражал его, и спустился по лестнице на первый этаж.

Нога опять болела — верный признак резкой перемены погоды. Но, когда Глен открыл входную дверь, в лицо ему ударил душисто-свежий утренний воздух. Будет еще один теплый солнечный день, и неважно, что там предвещает его нога. Глен медленно пошел от дома, всей своей тяжестью опираясь на трость, чтобы снять нагрузку с поврежденной ноги.

«Пора возобновить занятия лечебной гимнастикой, — подумал он, проходя мимо выгонов. Но что это даст? — По крайней мере, это помогло тебе встать с инвалидной коляски, — тут же упрекнул он себя. — Если бы ты совсем ничего не делал, до сих пор разъезжал бы в ней, а так хотя бы можешь ходить и снова участвовать в нормальной жизни».

Нормальной?

Глен сбился с шага. Какое-то время он с удивлением озирался вокруг. Не отдавая себе отчета, он, оказывается, шел через пастбища прямо в направлении жилых домов персонала. Сейчас ряды домиков находились слева от него, а перед ним был небольшой спортивный зал, где работники фермы могли играть в гандбол, баскетбол и настольный теннис.

Там же проходили все праздники, такие, как День благодарения, Рождество, Новый год, юбилеи и даже День независимости, если случалась плохая погода. Из открытых двойных дверей звучала громкая музыка. Глен чуть подождал, потом вошел в вестибюль и осторожно приоткрыл створки раздвижной двери.

Перед ним раскинулся зал, залитый яркими лучами восходящего солнца, падающими сквозь высокие окна.

Паркетный пол блестел чистотой, баскетбольные корзины, как положено, откинуты кверху, канаты аккуратно закинуты на брусья.

На шведской стенке висел забытый кем-то дождевик. Но все эти детали Глен отметил лишь краем глаза. Его внимание было приковано к Джасти.

Даже в своих плотно облегающих выцветших гимнастических трико, голубых гольфах и кроссовках она казалась Глену принцессой. Он не отрывал от девушки глаз, а она, не замечая его, самозабвенно танцевала, без стеснения отдаваясь ритму движений: наклонялась, кружилась, невольно выставляя напоказ все свое хорошо тренированное тело.

На скамейке у стены стоял магнитофон. С кассеты раздавались голоса Энни Леннокс, Элтона Джона, Тины Тернер. Джасти танцевала так неистово, страстно и грациозно, что Глен не мог насмотреться.

Джасти казалась ему то маленькой девочкой, то зрелой женщиной, то задорным подростком, то опытной соблазнительницей.

Джасти виртуозно владела техникой современного танца и выдавала па так зажигательно, что захваченный этим зрелищем Глен забыл про свою трость и стал притоптывать в такт здоровой ногой.

Пленка кончилась. Девушка гибким движением отбросила назад волосы и, будто очнувшись, огляделась вокруг.

— Мистер Обервуд? — Она вопросительно смотрела на Глена.

— Вы занимались балетом? — спросил Глен, пытаясь говорить спокойно.

Джасти подошла к скамье, достала из своей сумки полотенце и начала насухо вытирать мокрые от пота лицо, руки и плечи.

— Да, сэр, — ответила она. — Всего шесть месяцев назад я еще регулярно — два раза в неделю — ходила на занятия к преподавательнице. Теперь танцую, чтобы не заржаветь и снять стресс. И знаете, помогает.

— Даже от стресса, вызванного мной? — Глен сказал это, не подумав. Поймав удивленный взгляд Джасти, он готов был надавать себе пощечин за длинный язык.

— Да, и от него тоже, — рассмеялась, к его изумлению, Джасти. — Я попросту все «станцовываю» с души и тем самым освобождаю место для новых неприятностей.

Она перевернула кассету и сразу же раздалась песня Элен Майлз «Черный бархат».

На этот раз Джасти не танцевала. Она замерла в центре зала, держа руки за спиной и слушая музыку. Потом медленно подошла к Глену. Помимо своей воли он тоже поддался очарованию музыки. Стройное тело Джасти манило к себе, а ее руки на его плечах заставили забыть обо всех преградах.

Она забрала у него трость, прислонила ее к стене и скользнула в протянутые ей навстречу руки.

Полностью растворившись в музыке и друг в друге, они медленно двигались по паркету.

«Черный бархат и его улыбка, черный бархат южных небес…».

Песня смолкла, и Джасти высвободилась из объятий Глена, но, продолжая крепко держать его за руку, начала двигаться под звуки следующей мелодии.

Глен совершенно потерял ощущение времени и не смог бы сказать, как долго он танцевал с Джасти, забыв обо всем на свете. Внезапно кассета кончилась, девушка отстранилась от него, подхватила свою сумку и выбежала из зала, прежде чем Глен успел хоть как-то попытаться остановить ее.

В полном смятении чувств он вернулся домой. Этой ночью он не спал ни секунды, но казался отлично отдохнувшим, даже слегка возбужденным, как после бокала шампанского.

Хортик, направлявшийся завтракать, недоуменно посмотрел вслед Глену, который поднимался по лестнице на верхний этаж. Неужели его старший брат действительно что-то напевал?