Дикий мед

Глава 2

Чеки благополучно хранятся в банковском сейфе в Лоуэ!

Этими словами он погасил последние искры надежды в душе Домини, и она стояла, не чувствуя боли, причиняемой пальцами, яростно сжимавшими плечи. Ей следовало бы самой догадаться, что он не оставит ни малейшей возможности для побега. Он заплатил за нее слишком высокую цену и пока еще не получил того, что считал процентами от вложенного капитала.

Она стояла, немая и застывшая, а он внимательно смотрел на нее, и его взгляд не пропустил ничего: ни следов слез на бледных щеках, ни того, как извивались еще влажные после душа волосы цвета дикого меда и как этот цвет контрастировал с молочной белизной кожи плеч и шеи. Крохотная жилка забилась у самого рта Поля, и ее еле заметное биение привлекло внимание Домини. Потом, когда Поль подхватил ее на руки с такой легкостью, будто она была маленьким ребенком, веки ее опустились и закрыли глаза. Он перенес Домини в ее спальню, но не сразу опустил на кровать, а долго стоял, глядя в лицо.

— Как может за этой простотой скрываться такой клубок противоречий, — тихо проговорил он. — Должно быть, я сильно тебе не по нраву, мое крошечное воплощение женственности, если ты посмела рыться в моих вещах, рискуя разбудить во мне демона. За это тебя следовало бы нашлепать.

— Я все приберу, — заикаясь предложила она, губы у нее дрожали, но подбородок упрямо задрался.

— Ты будешь одеваться, — приказал он, и, когда опустил ее на ноги, она услышала, как тихо усмехнулся. — Никогда больше не пытайся сбежать от меня, Домини. Я всегда догоню тебя и буду держать до тех пор… пока это будет доставлять мне удовольствие.

Угроза, казалось, исходила даже от кончиков пальцев, держащих ее плечи. Потом он отпустил ее, вышел в свою комнату и тихо прикрыл разделяющую их спальни дверь.

Он принялся складывать заново свои вещи и собирать документы, рассыпанные на полу, как будто это мусор.

Поль сумел заставить ее почувствовать стыд, и оттого Домини, одеваясь, чувствовала еще больший гнев.

Платье, сшитое из темно‑синего гипюра, одетое на белоснежный чехол из органцы, переливалось. Это был свадебный подарок от подруги, имевшей магазинчик модного платья в Вест Енде в Лондоне. Покрой был просто изумителен, и в глубине души Домини сознавала, что одела его для свадебного ужина из страха перед Полем. Ее отчаянный поступок рассердил его, и только это сине‑белое мерцающее платье, в котором она казалась такой хрупкой, позволяло чувствовать себя хотя бы в относительной безопасности от того, что гнев сделает его жестоким.

Клипсы из жемчуга с рубинами все еще были в футляре, но когда Домини наконец нашла в углу у кровати брошь, она поняла, что не может одеть ее. Не сможет терпеть на себе, такую очаровательную броскую вещицу, во всяком случае, в этот вечер. И Домини надела нитку жемчуга, которая была на ней во время венчания. Жемчуг принадлежал матери и придавал ей немного храбрости.

Она брызнула на себя духами и долгое мгновение стояла, глядя в несчастные глаза, отраженные в зеркале, лицом к лицу с сознанием того, какую жертву она решила принести для спасения семейной чести. У нее не будет близости и тончайшего взаимопонимания настоящего брака. Не будет нежности, радости и веселья.

С нервами, дрожащими, как корни вырванного из родной почвы растения, Домини спускалась на свадебный ужин, который будет издевательской насмешкой над жертвой, вынужденной изображать притворное веселье.

Поль перехватил ее на лестничной площадке. Она искоса взглянула на него, стараясь понять, насколько остыл его гнев, и он улыбнулся, как будто посмеивался над опасениями, которые она не сумела скрыть. Домини почувствовала, как скользнула его рука, обнимая за талию, когда они стали вместе спускаться по ступеням, и с отчаянно бьющимся сердцем заставила себя перетерпеть этот интимный жест.

— В этом сине‑белом платье ты похожа на лунную девушку, — заметил он. — Даже кажется, что ты вдруг превратишься в облако и исчезнешь, оставив меня в одиночестве.

Когда они входили в столовую, Димини с любопытством взглянула на него и впервые задумалась, только ли из‑за внешности Поль женился на ней, не нуждается ли он в ее обществе?

Она решила, что в вечернем одеянии он выглядит еще более внушительно, чем обычно. Его смуглость и особая, присущая грекам правильность черт лица еще сильнее подчеркивались и оттенялись шелковой рубашкой и черным смокингом. Домини была не маленького роста, но рядом с ним казалась себе маленькой и вдруг почувствовала какую‑то особую ауру, свойственную одиноким людям. Очень богатый, красивый особенной, мужественной красотой, этот человек, однако же, был одинок. Одинокий и загадочный, и она сегодня обвенчана с ним и этой ночью станет его женой!

За весь день Димини не съела ни крошки, и теперь, когда Янис поставил перед ней коктейль из устриц, вдруг почувствовала голод.

— М‑м‑м, это выглядит изумительно, — сказала Домини и одарила Яниса теплой сверкающей улыбкой. Она никогда не улыбалась так Полю и не заметила, что он, откупоривая бутылку с шампанским, наблюдает за ней. Пробка выскочила с громким хлопком, пенистая золотая жидкость хлынула наружу. Поль намочил палец в шампанском и тронул им Домини за ухом, насмешливо улыбнувшись, когда почувствовал, как она вся напряглась. — Это для удачи, Домини, — сказал он насмешливо и наклонил бутылку, наполняя ее высокий бокал.

Поль уселся за стол напротив нее и наполнил свой бокал. Потом поднял его и произнес тост по‑гречески.

Домини принялась за свой устричный коктейль.

— Можно узнать, что ты сказал? — спросила она, не поднимая глаз.

— В любом свадебном пироге самой сладкой начинкой является надежда, — небрежно сообщил он.

Тогда она посмотрела на него и увидела, как тени от пламени свечей двигаются по высоким скулам и красному шраму на виске.

— Жаль, что мы мало знаем друг друга, — сказал он. — Если бы мы встречались, ужинали, катались на машине, гуляли вместе, возможно, тебе было бы легче… не стесняться меня. Но ничего нельзя поделать. У меня было очень важное личное дело здесь, в Англии, которое отнимало почти все время. Именно это и привело меня сюда так неожиданно.

Она почувствовала, как ее охватывает холод, — именно его неожиданное появление в Англии и сплело ту паутину, в которой она запуталась. У Дугласа не было времени возместить проигранные деньги, украденные у хозяина. И у нее не хватило духа увидеть своего кузена — слабовольного, но очаровательного — на скамье подсудимых из‑за совершенной им ошибки. Теперь оставалось только надеяться, что он извлечет урок изо всей этой истории, расплачиваться за которую пришлось ей.

Подали баранье жаркое в рябиновом соусе, потом суфле с ликером, так и тающее на языке. Жена Яниса принесла кофе в маленькую гостиную. Это была смуглая и очень замкнутая женщина с примесью цыганской крови. Она протянула Домини маленький подарок, доставивший девушке истинное удовольствие, на мгновение она даже забыла, что вышла замуж не по любви, как думали Лита и ее муж. Свадебным подарком была маленькая стеклянная с хромовой отделкой корзиночка, наполненная марципановыми яблочками.

— Как она красива и необычна, — с улыбкой воскликнула Домини. — Вы оба страшно добры!

На губах Литы играла застенчивая улыбка, но глаза серьезно и внимательно смотрели в молодое и очаровательное лицо Домини. В свете свечей черты ее казались такими нежными, а глаза, как темные синие сапфиры, были одного цвета с камнем обручального кольца, украшавшего ее левую руку. Крылья медовых волос нежно падали на белые обнаженные плечи.

— Пусть вам всегда сопутствует радость. И пусть Бог подарит вам chavo.

В комнате наступила напряженная тишина. Едва закрылась дверь за одетой в черное Литой, Домини не смогла удержаться, чтобы не взглянуть на Поля. Выражение удовольствия мгновенно исчезло с ее лица, и в синих глазах мелькнула боль.

— Что значит chavo? — прошептала она.

— Младенец мужского пола, — тихо сообщил Поль.

В ее глазах отразился ужас, который она не успела скрыть, и шрам на его лице стал гораздо заметнее. Домини поторопилась склониться над кофейным подносом и налила приготовленный Литой ароматный и темный турецкий кофе в крохотные чашечки. Когда она передавала Полю чашку, лицо ее снова было спокойным и равнодушным.

Они выпили по несколько чашек кофе, потом Поль налил немного старого выдержанного бренди. Но Домини не притронулась к бокалу, оставив его на столике у кушетки, и принялась беспокойно бродить по комнате, рассматривая картины, поднимая и ставя на место безделушки. Наконец она остановилась у тяжелых шелковых штор, обрамляющих высокие двери, выходящие в сторону пляжа.

Все время ужина Домини ухитрялась соблюдать относительное спокойствие, теперь же оно испарилось, а вместе с ним и кратковременный интерес к острову Анделос, о котором рассказывал Поль. Непривычные черты лица даже очаровали ее, пока он описывал дикое неиспорченное очарование острова и говорил о своем доме, стоящем высоко над нетронутой полоской закрытого пляжа. Дом на орлином утесе — так называли его островитяне.

— Отпусти меня, Поль! — вдруг заговорила она голосом, исполненным муки. — Если у тебя есть сердце, ты отпустишь. Ты ведь знаешь, что я не люблю тебя… — Тут у нее перехватило дыхание, так как Поль поднялся с места и направился к ней. Пальцы ее вцепились в шелк портьеры. Она видела сдержанную силу, тигриную грацию и самоуверенность, которая всегда сокрушала любой барьер, возникающий на пути к желаемому.

Домини стояла у портьеры, обрамленная шелком цвета слоновой кости, чуть отклонившись назад, как будто бросала вызов.

— И что я буду делать, как ты полагаешь, если отпущу тебя? Сожгу чеки и удовольствуюсь оставшимся пеплом? — спросил Поль.

— Что же, кроме горького вкуса пепла, может дать этот брак?

Ее глаза сухо блестели от отчаяния и казались огромными на побледневшем лице, она не отрываясь смотрела ему в лицо. Лицо Аполлона, смуглое и необычное, каждая черта будто отчеканена на несгибаемом железном характере.

— Если ты принудишь меня остаться, я возненавижу тебя, Поль, — предупредила она.

— Ненависть и любовь — близкие родственники, моя маленькая сабинянка, — говоря это, он тихо рассмеялся. — И то и другое чувство одинаково слепо.

— Между нами нет любви. — Глаза ее возмущенно вспыхнули от одной этой мысли. — И никогда не будет.

— Ну, ты говоришь о романтической любви. — Он подошел к ней еще на шаг. Его теплые ладони легли на ее щеки и остались так, хотя она напряглась. Он внимательно вглядывался в ее глаза. — О какой любви ты знаешь, кроме той, что описывают в романах? Какую другую любовь могли тебе предложить застенчивые молодые Галахадыnote 1 с заплетающимися языками? Когда он говорил это, она почувствовала, как зачастил у нее пульс, и подумала о Берри. Берри разбудил сердце Домини и заставил задуматься о любви и ее тайнах.

— Никто еще никогда не говорил, что глаза у тебя сине‑пурпурные, — почти невнятно проговорил Поль. — Они, как южные небеса в тот момент, когда все звезды еще прячутся. — Он наклонился и прижался губами к нежной коже в том месте, где шея переходила в плечо. — Ты должна понять, Домини, что когда я вступаю в сделку, то всегда выполняю обещанное и добиваюсь, чтобы и другая сторона выполняла свои обязательства.

— Но это не бизнес, — потрясенная, прошептала она. — Это наши жизни, наше счастье. Поль, неужели ты настолько циничен, что не веришь в счастье? И так неуязвим, что не чувствуешь боли?

— Мне не может причинить боль чужое мнение, — голос его слегка отвердел. — Я грек, и для меня важно только собственное мнение о себе. Как бы то ни было, Домини, мы заключили сделку и сегодня утром скрепили ее в церкви. Ты моя жена, и я не намерен отпустить тебя.

Он говорил совершенно серьезно. Это было написано на его лице, беспощадном прекрасном лице с янтарными тигриными глазами, в которых начало разгораться пламя. Страх, притаившийся в ее душе, вдруг вырвался, как туго заведенная пружина, и она рванулась, выскочила за дверь и помчалась к ступеням, ведущим к пляжу.

Холодный морской ветер тут же пронизал тонкие кружева и шелк платья, едва она выбежала на песок, спотыкаясь на тонких каблуках. Высоко над головой луна ныряла в облака, и темная тень накрыла Домини. Она испуганно оглянулась. Поль преследовал ее, как мстительный ночной бог… и в неровном свете луны лицо его казалось лицом дьявола.

Она была одержима таким отчаянным желанием убежать, что совершенно не сознавала, как близко находится от воды и скал на краю пляжа. Волны с грохотом обрушивались на узкую полоску песка, темные, огромные и взрывались сверкающим фейерверком. Домини вскрикнула, когда нога в туфельке на высоком каблуке подвернулась, она споткнулась о скользкий камень и почувствовала, как над ней разбилась огромная волна. Волна завертела и потащила Домини в море, будто тряпичную куклу. От холода у нее захватило дух, в ноздри моментально залилась вода, и Домини беспомощно закружилась в морском водовороте, не воспринимая ничего, кроме оглушительного грохота.

— Домини, — донеслось до нее, а за именем последовало непонятное греческое слово, потонувшее в реве моря.

Поль на ходу сбросил туфли. Штормовые облака разразились громом, и молния осветила пенящиеся волны. Он мощными гребками приближался к судорожно поднимавшей над водой руки жене. В резком свете молнии мелькнуло бледное отчаянное лицо. Еще мгновение — и его руки сомкнулись вокруг Домини. Она бессознательно вцепилась в него. Поль поддерживал ее голову над водой, и сознание у нее немного прояснилось. Домини осознала, что это Поль, ее муж, — и покорилась.

Он держал ее и боролся с волнами, плывя назад, к пляжу. Когда он выбрался на песок, вода ручьями лилась с его вечернего костюма. Руки крепко держали Домини, трясущийся от холода и страха комочек, в прилипнувшем к телу, совершенно испорченном сине‑белом платье. Песок хрустел под торопливыми шагами Поля, затем он поднялся по ступеням к вилле и вошел через высокие двери прямо в гостиную.

Домини шевельнулась в его руках, чуть слышно кашлянула и задрожала. Поль наклонился и посмотрел ей в лицо, с его волос полилась вода, и глаза ее широко распахнулись. Губы беззвучно зашевелились, она пыталась выговорить его имя, и он сказал почти нежно:

— Все в порядке, глупышка. Теперь ты в безопасности.

Он быстро прошел к камину и, не обращая внимания на то, что с них обоих струилась вода, положил Домини на жемчужно‑белую кушетку и позвонил, вызывая Яниса. Когда Янис поспешно вошел в комнату, Поль стоял у кушетки на коленях и держал у рта дрожащей Домини бокал с чистым виски. Она отхлебнула и закашлялась от крепкого напитка, заметив, как с лица Яниса сошла обычная маска серьезности и как он уставился на них с Полем.

— Мы прогуливались по пляжу, и жена упала в воду, — отрывисто и сухо сообщил Поль. — Скажи Лите, что я велю ей сейчас же положить в постель жены грелку и приготовить для нее горячую ванну. И принеси мне толстый купальный халат. Ну же, поторопись!

Янис бросился в кухню и быстро на греческом объяснил Лите, что произошло. Взгляд ее острых темных глаз скользнул по его лицу.

— Нехорошо, Янис, что произошел такой несчастный случай, — заметила она. — Не зря говорят, что те, кто поет до завтрака, будут плакать вечером.

— О чем это ты говоришь, женщина? — сердито взглянул на нее Янис, но она отвернулась к крану и наполнила водой большой чайник.

— Разве он не пел сегодня перед завтраком? — Лита покачала головой и нахмурилась. — И не странно ли, что молодые жена и муж гуляют на пляже, когда начинается шторм.

— Ты думаешь, они уже поссорились?.. — воскликнул Янис.

— Думаю, лучше поторопиться и принести ему халат, — заявила жена. — Поспеши, а не то он будет кричать на весь дом.

После того как Янис принес халат, Поль сказал Домини:

— Я собираюсь снять с тебя промокшую одежду. Не сопротивляйся, а то еще больше выбьешься из сил.

Она совершенно обессилела и дрожала, как мокрый котенок, когда Поль снимал испорченное платье и белье. Взгляд его был совершенно бесстрастным, а прикосновения почти отеческими, когда он заворачивал ее в теплый, грубый на ощупь, мохнатый халат.

Его сочувствие странно успокаивало ее, казалось невозможным, что несколько минут назад он был так требователен. Поль поднял ее с кушетки, обхватив его шею, она спокойно лежала в его руках, пока он нес ее из гостиной и поднимался по лестнице в сиреневую спальню, где передал ее в руки Литы.

— Проследи, чтобы моя жена хорошо прогрелась в ванне, — попросил он, — потом дай выпить горячего молока, чистого молока, так будет лучше. Мальтийский напиток не очень хорошо сочетается с виски.

Лита кивнула и отметила легкий упрек во взгляде, когда он желал своей невесте спокойной ночи.

— Спокойной ночи, Поль. — Домини казалась крошечной и несчастной в свободных складках его халата, с мокрыми слипшимися волосами. — М‑мне очень жаль, что я выбежала в шторм и мы оба в таком состоянии.

— Мне тоже жаль, — с особенным ударением протянул он. — В любом случае, забудь об этом и хорошо выспись. Увидимся утром.

Он быстро вышел в свою спальню, твердо прикрыв за собой дверь, и откинул со лба мокрые волосы. Через несколько минут к нему подошел Янис.

— Я приготовил для вас горячую ванну, сэр, — уважительно обратился он к хозяину.

— Что ты сказал, Янис? — Поль поднял мрачный взгляд, до того устремленный на ковер.

— Вы совершенно промокли, сэр. — Янис старался не казаться обеспокоенным, так как Поль терпеть не мог, чтобы вокруг него суетились. — Для вас приготовлена ванна.

— Спасибо, Янис. — Поль чуть улыбнулся и слегка пожал руку своего слуги, когда двинулся мимо него в ванную комнату.

Домини погрузилась в глубокий, сон, едва успев выпить молоко и выключить ночник. Спокойный сон длился недолго, а потом начались кошмары. Она бежала по холодному морскому берегу и слышала грохот волн, чувствовала, с каким огромным усилием ей приходилось вытаскивать каблуки туфелек из песка. Луна, казавшаяся злым лицом, следила из‑за облака, и кто‑то гнался за ней. Она поспешно оглянулась через плечо и увидела, что это огромный кот. Он мчался совершенно беззвучно, и глаза его жутко светились янтарным огнем. Домини вскрикнула от ужаса. Она была уверена, зверь разорвет ее, если догонит.

Он приближался, все время приближался, молчаливый и быстрый, и как раз в тот момент, когда он готов был кинуться на нее, она закричала.

— Домини, детка, что случилось? — разбудил ее голос. Кошмар отступил, и она увидела, что ночник включен, а над ней склонился Поль и обнимает ее плечи такими теплыми и такими ласковыми руками. — Девочка моя хорошая, — говорил он чуть обеспокоенно и в то же время насмешливо, ты часто кричишь во сне?

— Я кричала? — Она недоуменно моргала глазами, глядя на него в лиловом свете лампы, заметив, как растрепались во сне черные волосы у него на лбу, как распахнулась куртка темной шелковой пижамы, открыв треугольник темных волос на его широкой груди.

— Который час? — спросила она. — Почти утро?

— Совсем немного за полночь, — он сверкнул белыми зубами в веселой улыбке, — и я надеюсь, что Янис и его жена не слышали твоего крика.

Эти слова тронули ее сердце, и Домини невольно улыбнулась ему в ответ.

— Кажется, мне приснился страшный сон, — проговорила она. — Как странно. У меня с детства не было кошмаров.

Мгновение Поль смотрел на нее сверху вниз, потом присел на край кровати и ласково обратился к ней:

— Не я ли приснился тебе в этом страшном сне? Но разве ты не знаешь, Домини, что я никогда не смог бы сделать тебе больно? Разве ты не чувствуешь это?

Он взял ее руку и прижал к своей груди, там, где стучало его сердце. Ночник бросал на его сильное мужественное лицо фиолетовые отсветы, и Домини подумала второй раз за этот вечер, что он одинок и страдает от этого.

Она лежала неподвижно, глядя на него огромными синими глазами, и видела незнакомца, который, однако же, был ее мужем. На руке, которую он прижимал сейчас к своему непонятному, чужому и сложному сердцу, было надето золотое кольцо, утверждавшее его права на ее личность и жизнь. И все же не только из покорности данной клятве и его законным правам на нее она позволила ему обнять себя.