Дневник осени

4

Мы выходим из магазина косметики и замечаем их.

Амалита и я провели два часа, пробуя разные тестеры и сравнивая бренды. Амалита, безусловно, разбирается в этом. Она могла рассказать о каждом средстве: насколько оно качественное, для чего предназначено, как долго держится, кто из звезд его рекламирует и кто действительно им пользуется, хорошо ли оно на них смотрится. Стилист Кайлера Лидса, похоже, большой поклонник именно той линии косметики для волос, которую обожает Амалита. Упоминание этого факта выливается в совместное пространное признание в любви к Кайлеру. Мы понимаем, что однажды нам придется сразиться не на жизнь, а на смерть за право быть с ним.

Ринзи, Тейлор, Шон и великан спускаются вниз по эскалатору. Они нас не видят. Пока что.

Я хватаю Амалиту за руку.

– Давай вернемся в магазин. Думаю, мне все-таки нужно купить тот увлажнитель для кожи под глазами.

– Я не боюсь Ринзи, – говорит Амалита, пристально глядя на них. – И ты не должна.

– Я и не боюсь. Просто когда я вижу осиное гнездо, то не пытаюсь его разворошить.

– Ну ты прямо как Джек и Джей-Джей! – Она бросает на меня тяжелый взгляд. – Если хочешь затаиться, ты не с той связалась. Я всегда действую прямо.

– Считаю, это здорово. Просто…

– Отем!

Амалита и я одновременно поднимаем головы. К нам идет Шон. Мы не виделись с первого урока, и я прикидываю, не переоценила ли я в своих воспоминаниях его привлекательность.

Нет, не переоценила. И он идет прямо ко мне.

– Думал, мы встретимся еще на каком-нибудь уроке, но увы, – говорит он.

– Увы, – тупо повторяю я.

Это странно. Последний раз, когда я его видела, он был среди толпы тех, кто хохотал надо мной, а теперь заявляет, что искал меня на других уроках?

Я стараюсь настроить мой внутренний детектор лжи на максимальную чувствительность, но это дается мне с большим трудом, потому что я могу сейчас думать только о его глазах и улыбке.

– Вы уже знакомы? – спрашивает он, как будто только сейчас осознал, что он не один. – Тейлор, Ринзи, Зак… А это Отем.

Его приятели стоят поодаль. Зак поднимает руку в приветствии, а Ринзи и Тейлор одаривают меня вынужденными улыбками. Я отвечаю такой же. Мне боязно даже взглянуть, что в этот момент делает стоящая рядом со мной Амалита.

– Вы что, решили здесь поужинать? – спрашивает Шон. – Мы вот обсуждали, не пойти ли нам в ресторанный дворик. Может, присоединитесь?

– Какая отличная идея! – захлебывается от восторга Амалита. – Разве это не здорово, Тей? Мы можем перекусить в бургерной «Черная Борода». Помнишь, когда ты еще не парилась так по поводу того, что люди скажут, мы надевали пиратские шляпы? Подожди-ка, по-моему, у меня и фотки сохранились…

Она достает свой телефон, и, могу поклясться, Тейлор готова выбить его у нее из рук. Прежде чем ей это удается, Ринзи вступает своим визгливым голоском:

– Ой, хотелось бы, конечно. – В ее голосе столько же искренности, сколько у главного злодея в ток-шоу. – Но мне только что мама написала: она уже приготовила нам ужин. Так что нам уже пора.

– Да? – говорит Шон, а потом улыбается мне. – Жаль. Тогда до завтра?

– Конечно! – пищу я в ответ, мысленно отвешивая себе подзатыльник. Однако, когда я смотрю ему вслед, он оборачивается, чтобы улыбнуться мне еще раз. Дважды.

Амалита смеется.

– Да уж, затаиться тебе не удастся! Она уже занесла тебя в свой черный список.

Я смотрю на нее:

– В смысле?

– Ты что, не видела, каким смертоносным взглядом смотрела на тебя Ринзи? Она позаботится о том, чтобы превратить твою жизнь в ад.

– За что? – занервничала я. – Что я такого сделала?

Амалита берет меня под руку и ведет мимо магазинов.

– Она влюблена в Шона. Все это знают, кроме него. Или, может, он тоже знает, просто не хочет с ней связываться.

Я очень надеюсь, что так оно и есть, и он не хочет – совсем не хочет – с ней связываться.

– Шон любит, чтобы все шло мирно, без конфликтов, – продолжает она. – Как это предложение перекусить всем вместе. Он не идиот, и ему прекрасно известно о наших отношениях с Тей и Ринзи. Он знает, что этому не бывать.

– То есть он приглашал не всерьез?

Мне хочется, чтобы мой голос не звучал разочарованно. Но по гримасе на лице Амалиты я понимаю, что так и есть.

– Нет, ему хотелось, чтобы мы пошли. Или, вернее, чтобы ты пошла. – Она издает горький смешок. – Просто он из тех людей, которые думают, что если неприятности не замечать в упор, то они сами уйдут.

Я на минуту задумалась над ее словами.

– Но это… довольно мило.

– Считаешь? – Амалиту я не убедила. – Конечно, можно закрывать глаза на проблему, но когда ты их откроешь, она все еще будет тебя ждать, хочешь ты этого или нет.

В отличие от Шона, мы с Амалитой все-таки посетили ресторанный дворик, но сделали выбор не в пользу «Черной бороды», а променяли бургеры на жареную картошку с сыром и чили – блюдо, в котором овощи, молочные продукты и протеин превращаются во вкусную и гармоничную еду. Поэтому когда я добираюсь до дома, я не голодна, хотя энчилада[15], которую мама приготовила на ужин, издает дивный аромат.

– Ну, как дела в школе? – спрашивает она, поднимая голову от планшета.

– Было классно, – отвечаю я, наливая себе стакан воды и роясь в буфете в поисках десерта, который я смогу позже съесть в своей комнате наверху.

– Я рада, – говорит мама. – Знаю, утро выдалось тяжелым.

– Ммм… – Нашла. Пшеничные крекеры с шоколадом.

– У тебя есть минутка? – спрашивает она. – Мне нужно с тобой поговорить.

Что-то в ее голосе мне не нравится. Я сажусь за кухонный стол напротив нее.

– Я хочу, чтобы ты кое-что послушала. – Она встает, подходит к автоответчику и нажимает на кнопку воспроизведения. Я слышу пронзительный голос с кубинским акцентом.

– Отем, mi corazon[16], это Эдди, твоя бабушка. Мама пообещала прокрутить тебе эту запись, если я перезвоню. Я должна тебя увидеть, querida[17]. Я скучаю по тебе, но дело не только в этом. У меня для тебя что-то muy importante[18]. Что-то, что может изменить твою жизнь.

Потом идет продолжительная пауза, во время которой слышится только тяжелое дыхание, как будто она не знает, как закончить. Затем запись прерывается.

– Эдди, твоя бабушка?! – переспрашиваю я.

– Да, знаю, у нее есть склонность к театральным эффектам. Но мы во Флориде уже три недели. Я навещаю Эдди практически ежедневно. Эрик ездит со мной два раза в неделю. Ты была у нее только один раз. Один!

– Я была занята!

Мама смотрит на меня так, будто это самая злая вещь, какую я когда-либо говорила.

– К тому же она сумасшедшая, – добавляю я, поскольку мама по-прежнему смотрит на меня. – Я понимаю, у нее был инсульт, и с этим ничего не поделаешь, но послушать только: «Что-то, что может изменить твою жизнь»! Кто бы говорил!

– Хочешь знать, что я думаю? – спрашивает мама таким тоном, каким разговаривают с неразумным ребенком. – Я думаю, ты винишь Эдди за то, что случилось с твоим отцом.

Серьезно? Это что, диагноз психоаналитика?

– Конечно, она в этом виновата! – говорю я. – Если бы она не заболела, папе не нужно было бы сюда приезжать и он бы не попал в аварию. Это факт.

На лице у мамы удивленное выражение.

– Хорошо. Но она же не специально! Ты не можешь ее за это винить.

Еще как могу! Внезапно я чувствую такую усталость, что мои глаза слипаются. Мне нужно подняться наверх, и я обещаю маме, что завтра после школы съезжу навестить Эдди. Я пробуду там ровно столько, сколько нужно для ее судьбоносного сюрприза, а потом уйду.

Гарантирую, этим сюрпризом станет ее очередной керамический горшок.