Я проснулся в 8 утра от сигнала СМС. Спросонья взяв телефон, прочёл сообщение от Егора: "Спишь? Как проснёшься, позвони".
СМС в такую рань обычно не сулит добрых вестей. У парня явно что-то случилось. Звоню ему и слышу в динамике голос, владелец которого, похоже только что плакал.
Пытаясь сдерживать нотки трагедии, Егор рассказывает интересные вещи…
Для начала – жена уличила его в измене. Сегодня рано утром она услышала, как звонит его телефон, ответила на звонок и услышала девичий голос… Не долго думая, она залезла в его "Вотсапп" и прочла переписку с этой девицей:переписка эта была весьма откровенной, и из неё много чего вытекало. Оказывается, Егор встречался с девочкой уже неоднократно и позволял себе то, что прочие супруги с головой на плечах умудряются умело друг от друга скрывать.
Егор старательно сдерживает слёзы, это слышно, и говорит, что, оказывается, он встречался и с другими женщинами, не с этой одной. И это уже около трёх лет. Из всех четырёх лет его брака. Четыре года существует его брак, и три из них он периодически спал с другими…
Но больно Егору не от этого. А от того, что жена выгоняет его из дому, а у них общий сын четырёх лет, которого Егор очень любит. Просто души в нём не чает. И я тому свидетель.
Он засыпал с сыном каждый вечер, а днём устраивал ему развивающие игры. Мы неоднократно выезжали сообща на загородные пикники с шашлыками и вином, где мне доводилось наблюдать за этими редкими трепетными отношениями отца и сына. Внешне весьма невзрачная мама всегда тихо сидела в сторонке и с улыбкой помалкивала.
Больше всего меня удивил тот факт, что измены Егора продолжались целых три года и с разными женщинами, и со мной он ничем даже не делился. Хотя некогда мы были самыми близкими друзьями. Я даже не уловил того момента, как мы отдалились. А произошло это, наверное, именно с момента его женитьбы.
Вирус женщины vulgaris проникает в мозг непривитого мужчины и оказывает сильное влияние на его поведение, вплоть до отдаления от друзей, а в самых острых случаях – даже от родственников.
Я отменил назначенное на вечер свидание с невероятной замужней симпампулькой, и мы встретились с Егором в ресторане. За столом он не столько сидел, сколько лежал – положив руки на стол, он уронил на них голову и в такой трагической позе провёл большую часть вечера.
Я говорил ему о том, что всё это ерунда, что через это проходят почти все семьи – если и не через сам факт раскрытия измены, то хотя бы через факт её сокрытия. Я говорил ему о том, что теперь ему надо строить конкретные планы на будущее, которых в его голове всегда было в избытке – писать книги, сценарии, выбивать деньги из Государственных фондов и снимать фильмы. Но Егор слушал всё это вполуха. Его лицо было проникнуто самой что ни на есть древнегреческой трагедией, будто все олимпийские боги ополчились против него. Но, конечно, единственный бог, пребывавший на его стороне, был богом человеческой глупости.
– Мне просто не хочется жить, – сухо говорил Егор, не отрывая головы от стола. – Не знаю, что дальше делать… Не представляю, как Антошка без меня… Как он будет засыпать и ждать папу…
– Но погоди, – одёргивал я его сопли. – Никто ведь сына у тебя не отнимает и видеться с ним не запрещает. Ты будешь видеть его ровно столько, сколько тебе надо. Она ведь тебе условий никаких не ставила? А если и сможет ставить, так только через суд…
– Как теперь вечера проводить? – сокрушался Егор мёртвым голосом. – Мне вообще ничего не хочется теперь. Что мне делать сейчас?
– А как ты проводил свои вечера четыре года назад, до того, как женился? Ты ведь читал, писал, играл – много чего ещё делал, вспомни. Как жил до всего этого, так живи и сейчас.
Но всё это не имело смысла. Егор страдал, и выхода не видел.
Он никогда особенно и не скрывал, что с женой любви у него как таковой и не было. Всё было весьма заурядно – встретились, секс, потом снова секс, ещё немного секса, вот уже и свыклись. А когда она забеременела, тогда все события и вовсе упали в проторенное веками событийное русло. Но вот почти сразу после женитьбы её отношение к нему резко переменилось, она будто мигом к нему охладела. Тот самый феномен, наступающий с рождением ребёнка, о котором я, холостяк, знал давно, но о чём он, женатый, и представления не имел, пока сам не столкнулся и не наелся досыта.
Я смотрел на него, убитого своим далеко не уникальным горем, и пытался донести, что жизнь его сейчас не только не заканчивается, но только начинается. Сейчас он наконец-то мог заняться всем тем, что минувшие четыре года только вынашивал в планах, но приступить к чему не позволяла семейная рутина. Егор соглашался, признавал, что много чего бы уже успел сделать интересного, но попросту не мог, не было возможности в русле всего этого быта. Но затем его мысли снова возвращались к страданиям Антошки, и он впадал в отчаяние.
Конечно, мне было ужасно тоскливо смотреть на все его страдания, я хотел хохмить над ним, над всем этим театрализованным действом, которое происходит в жизни каждого, но он был моим давним другом, даже ближайшим, пока не женился, и я должен его поддерживать. Каждому из нас все наши страдания кажутся уникальными и самыми-самыми, но всё это большая иллюзия. Все наши страдания – курам на смех в масштабах нашей безграничной Вселенной, где каждую секунду взрываются новые звёзды и исчезают целые миры. Но в иллюзии собственной уникальности мы готовы купаться вечно и смаковать её до самого дна, будто она масштабнее всего Млечного пути.
Я пил коктейль "Белый русский" и смотрел на этого убитого горем парня, понимая, какой путь ему ещё предстоит пройти, чтобы осознать собственную неисключительность. Осознание неисключительности наших трагедий делает их куда менее значительными. Но для этого надо постараться. Это будет поистине титанический труд. Который он вряд ли когда-либо проделает.
Наши дороги с Егором сошлись восемнадцать лет назад, когда он перевёлся в наш десятый класс из другой школы. И судьбы наши плотно сплелись в силу того, что мы были единственными в классе ребятами, читающими книги по космологии, криптозоологии, изучали работы Ницше, Шопенгауэра и Фейербаха. Вершиной нашего интеллектуального роста было знакомство уже на первом курсе института с философией диалектического материализма – труды Маркса и Энгельса произвели на наши юные умы колоссальное впечатление и предопределили наше мышление на всю оставшуюся жизнь. Помимо самого диамата, в работах марксистов Егор нашёл и подпитку для своего вечно бунтующего духа, восстающего на дыбы буквально по поводу каждой мелочи: если существовала в быте россиян средней полосы какая-либо традиция, то Егор непременно вскакивал на броневик и провозглашал её никчемность, громогласно призывая отречься от неё за её неразумностью. Мы даже отказались с ним от традиции рукопожатия при встрече как и от всякого приветствия в целом, поскольку это давно уже было пустой традицией, создающей больше ненужных хлопот – и для окружающих мы представляли собой весьма забавную картину, ибо были ближайшими друзьями, но которые при этом не пожимают друг другу руки, в то время как всем прочим людям пожимают ))) Это где-то десятый-одиннадцатый класс школы.
В плане критики традиций мы с Егором очень сходились во взглядах. Всякую традицию мы считали тасканием трупа лошади, только потому что когда-то на ней было удобно ездить.
Только я занимал более умеренную позицию в этом деле, ненавязчивую, тогда как Егор всегда пытался очень активно насаждать свои взгляды всякому человеку, случайно подвернувшемуся ему под руку. Читать неуместные длинные морализаторствующие нотации было его непревзойдённым коньком.
Как-то в одиннадцатом классе он даже отчитал девочку по телефону за то, что она напрашивалась на празднование Нового года к нам. "Ты ведь понимаешь, напрашиваться – некрасиво. Особенно для девушки", говорил он назидательным тоном в трубку, а мы рядом хватались за голову и за валидол: ведь он звонил ей исключительно по нашему же поручению, чтобы как раз пригласить её к нам на Новый год – просто она чуть поторопила события )))
В общем, типом Егор был неординарным )))
В институтские годы бунтарские мысли настолько охватили его голову, что он стал не на шутку грезить революцией – ворваться в Кремль, свергнуть власть, расстрелять Президента. На резонный вопрос о дальнейшем плане по восстановлению экономики в стране он удивлённо смотрел и отвечал: Не важно, это потом сообразим…
В ту пору он начал активно увлекаться трудами Кропоткина и мемуарами лидеров как "Красного", так и "Белого" движений революционной России. На этом наши идейные дороги стали расходиться, поскольку я занимал больше созерцательную позицию в отношении политических событий, интересовали они меня мало. Потихоньку я начинал увлекаться антропологией и научной психологией, из пут которых мне не суждено уже будет выбраться никогда.
Но Егор всегда оставался лютым революционером, если не по фактическим поступкам, то по мыслям, по духу. Борцом за что-то – не важно, за что. Из тех людей, что встретив попутный ветер, непременно повернутся к нему лицом и пойдут против. Если бы Егору нужно было написать фамильный герб, то я бы написал его в образе гиганта Маяковского, мощно стоящего на броневике и декламирующего свои жгучие тезисы серым массам, копошащимся далеко внизу.
Действительно был широкой эрудиции человек. Пусть и своеобразных жизненных взглядов.
Такие в жизни встречаются мало.
"Говорить – так правду. Поступать – так по зову сердца" – таким было его жизненное кредо. Жгучее и непримиримое.
Но годы подкорректировали его принципы. Под спудом жизни даже железобетон превращается в податливый студень. И Егор стал ярким тому примером…
Сейчас этот железобетонный студень сидел передо мной, расплывшись по столу в своём маленьком неказистом горе.
Я пытался донести, что сейчас у него начинается новый этап в жизни, когда он может подняться на новый уровень самореализации, развития. С его-то вечно кипящей идеями головой это совсем плёвое и даже желанное дело. Приводил ему в пример нашего общего друга, который год назад развёлся и в итоге так скакнул в своём развитии, что впервые в жизни принялся читать научно-популярную литературу по космологии, эволюции и нейробиологии – и его это реально захватило. Марков, Фейнман, Докинз, Газзанига – новые идеи ворвались в его жизнь. И человек изменился до неузнаваемости. Научился видеть прекрасное в каждом мельчайшем явлении этого мира.
Егор признавал, что да, последние четыре года брачной жизни сильно затормозили его увлечения, стал меньше читать и ещё меньше – делать. Была только работа и работа.
Я объяснял ему, что для начала неплохо бы переработать свой имидж – поработать над своим внешним образом вообще. Вылезти из этих безразмерных джинсов, задница которых торчала пузырём, выбраться из его вечно мятых мешковатых футболок. Начать активнее посещать тренажёрный зал, следить за фигурой. Тогда и женщин в его жизни появиться куда больше, и отпадёт необходимость держаться зубами за какую-то из них.
Он соглашался, угрюмо кивал, всё понимая.
Через неделю едва активизировавшееся общение с Егором вновь резко прекратилось, что само по себе уже было тревожным симптомом. Я смутно догадывался, что это может значить. Да и те двое опытных друзей, с кем успел поделиться его трагедией, совершенно верно спрогнозировали её исход.
– Вернётся он к своей клуше, куда денется… Он ведь тюфяк. А это очень сложно – вдруг взять и переломить свои уже сложившиеся в браке привычки, свой быт. Ну а Валя его – она ведь не просто невзрачная, она откровенно ведь некрасивая… И она наверняка вполне чётко понимает, что ей на этом половом рынке сбыта свою нишу теперь найти будет сложно. Особенно с четырёхлетним-то ребёнком. Она понимает, что её никто такую не возьмёт. И поэтому, если Егор вдруг к ней приползёт, она сделает великодушную мину, но с облегчением и скрытой радостью примет его обратно под своё крыло… Но только теперь будет вертеть им так, как захочет, потому что за ним такой большой косяк. Виноват – поэтому будет тянуть эту ношу.
Как это ни было досадно, но я был согласен с этим прогнозом. Егор был далеко уже не тем могучим революционером, горящим изменить мир. Ему бы со своей камерной жизнью теперь совладать…
Ещё через неделю продавец из моего магазина женской одежды сообщила: заходил Егор, спрашивал блузки…
Мда… Либо они с женой вновь сходятся, либо он не совсем верно понял мою рекомендацию по смене имиджа после развода ))))))))
Наш контакт с Егором вновь оборвался, но я уже не писал ему сам, не спрашивал, как дела. Потому что и так с большой долей вероятности понимал исход этих самых что ни на есть заурядных жизненных событий.
Я провёл замечательную ночь. Просто восхитительную. До самого утра я занимался любовью с невероятной женщиной. С молодой и красивой. С жизнерадостной, как "Артек", и яркой, как солнце над Ялтой. Мы барахтались в кровати, путаясь в одеялах, ворочались и смеялись. Мы были легки и непосредственны, как молодые котята. В какой-то момент она даже мяукнула, игриво глядя мне в глаза, и было это так забавно, что я просто обнял её крепко и чуть не съел до самых пальцев ног.
И минувший вечер был не менее замечателен. Мы сидели на летней веранде уютного ресторана и пили вино. Я обратил внимание на юную девочку за барной стойкой – она показалась мне очень знакомой. Я точно её где-то видел, но никак не мог вспомнить, где. Да и она смотрела на меня так, что рот только чудом не открылся. Она тоже меня узнала. Но наверняка также не вспомнила. В какой-то момент, идя по залу и неприкрыто глядя на меня, она даже запнулась )))) Юное загорелое чудо.
А когда же к нашему столику подошла рыжеволосая официантка, я и вовсе удивился. Я посмотрел на её бейдж и сказал:
– Даша, а ведь мы с Вами знакомы, верно?
– Да, похоже на то, – улыбнулась она.
– Тренажёрный зал "Гранд фитнес", правильно?
– Да, всё верно, – расплылась она в широкой улыбке. – Наверное, Вы меня по волосам и запомнили.
– И благодаря им тоже, – улыбаюсь я.
Чёрт подери, сразу две знакомые девчонки в одном ресторане, фантастика! До чего тесен наш город. Невероятное тёплое лирическое настроение наполняет меня до самого темени. Я смотрю на свою милую спутницу с её шикарной улыбкой и понимаю, что замечательным будет не только этот вечер, но и вся ночь. И так оно и было. Потому что мы молоды, холосты и красивы. И нет у нас поводов для грусти.
Уже утром, проводив свою спутницу на работу, заперев дверь съёмной квартиры, я скидываю ключи от неё в почтовый ящик, чтобы хозяйка позже их забрала. Иду по улице с сияющими глазами и широкой улыбкой на лице. В МР3-плеере звучит светлая музыка, и я счастлив. Вдруг по вибрации в кармане джинсов понимаю, что мне звонят. Вынимаю телефон – это снова СМС от Егора. И снова примерно тот же самый текст, что и месяц назад.
Что за хрень происходит, чёрт подери? )))
Набор номера и прочие эффекты.
В трубке вновь раздаётся голос Егора, в котором слышится литр уже выплаканных слёз и литр тех, что комом стоят на подходе.
Чёрт подери, в своей жизни плачущих мужчин я видел куда больше, чем женщин… Неужто обратное – лишь избитый стереотип?
Из вокальных дребезжаний Егора я узнаю, что наши с ребятами прогнозы сбылись – недели две назад он вернулся-таки к жене. И она его таки приняла.
По голосу слышно, что ему неудобно мне в этом признаваться. Но в чём же трагедия, если к жене и сыну он успешно вернулся?
А трагедия в том, что жена уличила его в измене.
СНОВА.
Всего месяц спустя! Две изобличённые измены ЗА МЕСЯЦ! Блин, это не человек, это феномЕн! ))
Ему просто необходима футболка с эмблемой Супермена, но с надписью "ФеномЕн" ))) Тут и без МРТ всё понятно.
– Нет, я допускал, что я идиот, конечно, – сквозь сдерживаемые слёзы слышна его улыбка.
– Но не ожидал, что настолько?! – с восхищением перебиваю я.
Вот они! ЖИВЫЕ люди!
Героев нет… Всё, как у Чехова. Обычные люди – во всех своих простеньких страстях.
Как же у людей всё незамысловато. Почти на уровне комедии. Только они перепутали жанры, ошиблись кинозалом и теперь переживают свою комедию в качестве трагедии.
Помню, в глубокой юности я читал статью о том, как иссякал гений у великих философов и деятелей культуры, стоило им только жениться и родить детей… Один перестал писать великие оперы, как только женился. Другой перестал писать свои труды, как только родил детей.
Тогда меня это забавляло и я многажды пересказывал её друзьям. Хотя тогда я и относился к этому скорее как к курьёзу, к хохме, анекдотическому стечению обстоятельств. И ни за что бы тогда не подумал, что это вековечная проверенная схема обуздания гения – семья и быт.
Так и гаснут искры Революции… Буднично и тихо.
Закончив разговор с Егором и договорившись встретиться с ним вечером в баре, сажусь в автобус и еду домой. С лёгкой тревогой прислоняю голову к стеклу и думаю: сегодня обещал встретиться Оле, которая разводится, чтобы поддержать её… И сегодня-завтра обещал прогуляться с Аней, от которой ушёл молодой человек, любовь её последних двух лет… А теперь ещё и Егор…
Да что ты с ними со всеми поделаешь, будь они неладны?!
Смотрю в окно, на утреннюю июньскую улицу – небо голубое, яркое, солнечно, красота. Молоденькие девчушки спешат на работу, в джинсовых шортиках, в обтягивающих штанишках, с сумочками в руках, с рюкзачками за спиной… Жизнь кипит, жизнь продолжается, не обращая ни малейшего внимания на ежедневные жертвы.
Ну их всех к лешему! Все их трагедии!
Идите к чёрту…
Ни с кем встречаться не буду.
Я молод, холост и красив. И у меня всё замечательно. Я провёл фантастическую ночь и я, блин, счастлив. А это и есть самое главное. И невольно моя тревога сменяется улыбкой. Я смотрю на красоту вокруг… Смотрю на красоту.
Новый день начался просто восхитительно, вот это я и сберегу.
Примерно через неделю Егор вновь воссоединился с женой.
Он снова пришёл к ней с покаянием, и она снова по-христиански его приняла ))) Великодушно так… Это мы с прожжёнными друзьями понимали, что у неё и нет другого выхода, но Егор ничего этого не понимал. Он был, как в старших классах школы, столь же молод и наивен. Верил в человеческое благородство и всепрощение…
Я слушал его, и понимал, что вот так и гаснут искры Революции. Тихо и незамысловато. Даже не шипят.