Дочери лорда Окбурна

Глава I

Маленький городок Венок-Сюд, находящийся в центре Англии, несколько лет тому назад был местом одного трагического происшествия. Дело было в пятницу, 10 марта 184* года. В середине дня старый дилижанс въехал на одну из главных улиц этого города, повернул налево, и – остановился перед гостиницей «Красный лев». Мистрис Файл, хозяйка гостиницы, очень деятельная, живая и услужливая женщина появилась в дверях, чтобы принять гостей, приехавших в дилижансе. На этот раз из кареты вышла только одна молодая женщина с небольшим чемоданом. Взглянув на приехавшую, мистрис Файч была поражена ее миловидностью.

– Вы желаете здесь остановиться, сударыня? – Спросила ее Файч.

– Да, я остановлюсь у вас, но только на очень короткое время, чтобы позавтракать, – ответила путешественница, тон и манеры которой говорили о том, что она принадлежит к хорошему обществу.

Мистрис Файч помогла ей выйти из экипажа и проводила до двери гостиницы.

– Вы издалека приехали, сударыня? – начала снова мистрис Файч. – Вероятно, вас сильно растрясло в дилижансе. Отдохните немного, а я пойду и распоряжусь завтраком.

– Хорошо, – ответила гостья, направляясь между тем за хозяйкой, которой провела ее в свою гостиную и, усадив в кресло, поспешила пойти, чтобы распорядиться на кухне.

Оставшись одна, путешественница развязала ленты соломенной шляпы и расстегнула свое пальто.

– Будьте настолько любезны сказать мне, могу ли я найти здесь меблированную квартиру? – Спросила она вошедшую мистрис Файч.

– Вы желаете меблированную квартиру? Хотя они, по всей вероятности, и не все заняты, но ведь, мы, сударыня, живем в очень маленьком городке, где их всегда немного, – отвечала мистрис Файч, – впрочем, здесь есть вдова Гульд, которая на днях просила меня присылать к ней квартирантов. У нее вам будет хорошо, тем более, что мистрис Гульд чрезвычайно честная и степенная особа. Если вам угодно, я могу сейчас послать узнать, есть ли у нее свободная квартира.

– Не беспокойтесь, пожалуйста, я сама могу отправиться и разузнать, а если она уже занята, поищу другую.

Окончив свой завтрак, она обратилась к хозяйке с такими словами: – «Благодарю вас за вкусный завтрак, я совершенно теперь сыта и могу отправиться посмотреть квартиру; не можете ли вы постеречь мой чемодан?»

– С большим удовольствием, – ответила хозяйка, – но позвольте прежде узнать вашу фамилию?

– Мистрис Крав! – Ответила путешественница.

– Если вам угодно, мистрис Крав, я могу вам указать дорогу до дома вдовы Гульд?

– Укажите, если только вас это не затруднит.

Разговаривая, они вышли на улицу, на которой Файч указала дом вдовы Гульд. Сама вдова Гульд – маленькая и невзрачная женщина – показалась в дверях и попросила незнакомку войти.

Войдя и осмотрев квартиру, мистрис Крав решила оставить ее за собою, так как нашла ее подходящею во всех отношениях.

– Быть может, вам будет почему-либо неприятно или неудобно, если я размещусь у вас… Я нездорова, – сказала мистрис Крав.

– Н… нет, я не думаю, чтобы это могло помешать мне, – запинаясь ответила вдова Гульд, – вероятно, у вас будет своя прислуга, сама же я не в состоянии ухаживать за вами.

– Конечно, у меня будет своя горничная, – ответила мистрис Крав и, выслушав требуемые условия, она оставила квартиру за собой с платою помесячно; вернулась затем в гостиницу, заплатила там по счету и просила перенести ее чемодан в дом вдовы, где уже ею был заказан чай.

Придя в свое новое жилище, она нашла все в порядке: камин был затоплен, чай приготовлен и постель постлана. Обрадованная сдачею квартиры на несколько месяцев, вдова Гульд заботливо приготовила все нужное для своей новой квартирантки, даже положила на стол около чайника еженедельный журнал, получаемый из Большого Венока.

Когда чай был окончен, мистрис Крав позвонила. На звонок в комнату вошла сама хозяйка и начала мыть и убирать чайную посуду со стола.

– Не торопитесь убирать со стола, а лучше присядьте и скажите мне, пожалуйста, кто у вас доктора в Венок-Сюд?

– Два брата Грей, сударыня, мистер Джон, и мистер Стефен, – ответила вдова.

– Как Грей? – Как бы удивляясь, возразила мистрис Крав.

– Был еще третий брат, но он умер в прошлом году. Джон и Стефен Грей прекрасные люди и у них большая практика, да и отец и дядя их пользовались здесь общим расположением.

– Неужели в таком значительном городе, как Венок-Сюд, нет других докторов? – Спросила – с удивлением приезжая.

– Венок-Сюд не очень давно стал таким большим городом, сударыня. Братья Грей здесь очень любимы и уважаемы и помощь их совершенно достаточна для здешних больных. Впрочем, здесь есть еще один доктор – г-н Карлтон.

– А кто он такой?

– Я, право, хорошо не помню, откуда он приехал; думаю, что из Лондона. Приехал он сюда несколько месяцев тому назад, поселился на окраине города и соперничает с братьями Грей. В особенности он прославился в девятом квартале Монтикюля. Он настолько богат, что завел даже себе кабриолет.

– Что вы говорите? – Переспросила мистрис Крав.

– Я говорю, у него есть кабриолет, то есть щегольский экипаж в одну лошадь. У братьев же Грей никогда ничего подобного не было. Они обыкновенно ездят в совершенно простом экипаже. Многие думают, что Карлтон с большими средствами, а другие говорят, что он просто хочет таким казаться.

– Но как доктор – он хорош?

– Некоторые предполагают, что он даже способней братьев Грей, но, как мне кажется, при оценке следует вспоминать пословицу: «Новая метла метет чисто». Мистер Карлтон поселился здесь совсем недавно и, желая приобрести практику, прикладывает всевозможные старания, чтобы доказать свое искусство.

Это замечание заставило мистрис Крав улыбнуться.

– Но чтобы показать искусство, не нужно ли быть способным? – Возразила она после минутного молчания.

– Вы совершенно правы, – начала вдова немного подумав. – Я право не знаю, до какой степени простираются его способности, но знаю только одно, что он здесь любим. Вот, например, в Монтикюле есть одно семейство, в котором он бывает довольно часто. Это семейство капитана Шесней, одного старого дворянина. Оно переехало сюда очень недавно и члены, его составляющие, по слухам, люди очень гордые и необщительные. У капитана три дочери, из которых средняя замечательная красавица, старшая уже пожилая девушка, а младшая совсем еще ребенок. Мистер Карлтон их часто посещает, потому что сам капитан почти постоянно болен и… Ах, Боже мой, что с вами, сударыня?

Восклицание это, не относящееся к рассказу вдовы Гульд, было вызвано переменою с мистрис Крав, которая вдруг побледнела как смерть и без чувств откинулась на спинку кресла. По природе мистрис Гульд была большая трусиха и вообще очень нервного темперамента. С испуганным видом она приподняла голову больной, которая все еще не могла придти в чувство. Испуганная мистрис Гульд бросилась бежать, оглашая дом своим криком, быстро спустилась с лестницы, выбежала на улицу, перешла на другую сторону, и ворвалась в кухню соседнего дома.

– Ради Бога, пойдемте со мной: моя новая квартирантка при смерти, – закричала она двум женщинам, которые спокойно сидели там, и, не ожидая ответа, быстро вышла. Одна из этих женщин, встревожившись, приподнялась, а другая преспокойно продолжала мешать уголья.

– Не путайтесь, Юдио, – сказала она, вы не знаете мистрис Гульд. – Если щетка падает на пол, то она уже кричит.

Впрочем, вы можете пойти и узнать в чем дело. Юдио поспешно вышла. Это была молодая женщина с большими черными глазами, темными волосами и очень бледным цветом лица. Возвратясь домой, вдова Гульд схватилась за первое попавшееся перышко, слегка подпалила его кончик и поднесла к носу больной.

– Что вы делаете? – Воскликнула Юдио, входя, – неужели вы хотите этим привести ее в чувство? Все это вздор и пустяки! Дайте лучше стакан свежей воды. – Юдио поспешно смочила больной лицо и руки холодной водой и мистрис Крав, благодаря этому, вскоре пришла в себя. Вдова следила за больной очень спокойно и, убедившись наконец, что ей немного лучше, воскликнула, заливаясь слезами: «Я не могу владеть собою, когда вижу страдающего человека».

– Не плачьте, – сказала слабым голосом мистрис Крав; с некоторых пор я стала очень слаба и склонна к обморокам; мне следовало вас об этом предупредить, а я и забыла. Потрудитесь открыть мой чемодан и передать мои письменные принадлежности.

– С удовольствием, сударыня, – ответила вдова, и, моментально исполнив просьбу своей квартирантки, прошла с Юдио в кухню.

– Не уходите, – умоляла она Юдио, – ведь, она может снова лишиться чувств. Оказывается, она подвержена этим припадкам, и я ни за что на свете не решусь остаться с ней одна. Ну, что вам стоит побыть со мной, тем более, что теперь вы совершенно свободны.

– Хорошо, я останусь с вами, только пойду предупрежу об этом Маргариту и, кстати, возьму свою работу. – С этими словами Юдио вышла. Переговоривши кое о чем с Маргаритой, она взяла все нужное и поспешила к вдове Гульд. Придя к ней, Юдио присела к столу и принялась за работу, не переставая думать о больной. – Кто она такая? – Спросила Юдио.

– Она совершенно мне незнакома. Это мистрис Файч привела ее ко мне.

– Она очень молода. Как вы думаете, она замужем?

– Замужем! – Едко ответила вдова. – На руке венчальное кольцо; надо предполагать, что не девушка.

– Быть может это вовсе и не венчальное кольцо. Если она замужем, где же ее муж? Зачем она сюда приехала? – Продолжала спрашивать Юдио.

– Право не Знаю, почему она попала сюда. Она уже расспросила у меня про здешних докторов… – Это она звонит, – перебила Юдио, – должно быть надо подать ей свечи.

– Не думаю, потому что свечи на камине и она сама их хотела зажечь.

Запечатанное письмо лежало на столе, когда вошла мистрис Гульд в гостиную.

– Потрудитесь отправить это письмо, – начала больная, я не думала приглашать доктора ранее завтрашнего утра, но, чувствуя такую усталость и слабость, вынуждена попросить его сегодня.

– С удовольствием исполню вашу просьбу, сударыня, – сказала вдова, – тем более, что братья Грей живут в близком соседстве с нами. Надеюсь, что с вами больше не случится обморока.

Мистрис Крав улыбнулась на это замечание, а сама вдова Гульд нервно потирала руки.

– Но я, право, боюсь напутать вас вторым обмороком. Обыкновенно в таких случаях я принимаю лекарство, которое мне очень помогает, но, как нарочно, его у меня нет. Поэтому-то мне и необходимо посоветоваться с доктором. – Это ваша дочь приходила сюда? – Спросила затем мистрис Крав. – Какая она миленькая.

Вопрос этот сильно оскорбил самолюбивую мистрис Гульд. Она имела претензию казаться еще очень молоденькой, между тем как Юдио было уже тридцать два года.

– Нет, это не моя дочь!.. У меня не было детей. Эта девушка – Юдио Форт, сестра соседской служанки. Теперь она без места и хозяйка сестры позволила ей пробыть несколько дней у меня. Я сейчас попрошу ее отнести ваше письмо к доктору, – сказала вдова. Вслед затем она взяла письмо и вышла из комнаты, совсем не обращая внимания на адрес. Увидя это, мистрис Крав вернула ее и спросила: «Знаете ли вы, на чье имя оно адресовано?»

Мистрис Гульд остановилась, посмотрела на надпись и, с трудом без очков разбирая почерк, вскрикнула: «Как сударыня! Это… это к мистеру Карлтону?»

– Да. Почему же нет? – Сказала мистрис Крав, в свою очередь удивленная восклицанием

– Ведь братья Грей вполне надежные люди, сударыня.

– Да разве Карлтон не пользуется такою же известностью, как и братья Грей?

– Нет, сударыня, я этого не говорю, но у братьев Грей гораздо больше практики.

– Когда мы вечером говорили про здешних докторов, я тогда решила пригласить мистера Карлтона, потому что, как мне кажется, следует всегда поощрять новичков. Впрочем, если вы имеете что-либо относительно мистера Карлтона…

– Нет, сударыня, я ничего не знаю про него плохого, но обыкновенно рекомендую братьев Грей. Что касается меня, я из числа пациенток мистера Джона Грея и, в случае необходимости всегда обращаюсь к нему за советом, а прежде меня лечил его отец. Впрочем, я сейчас пошлю ваше письмо к мистеру Карлтону.

– Пожалуйста, поторопитесь. Мне хотелось бы его видеть сегодня вечером.

Вдова Гульд спустилась в кухню, где-то на шкафу отыскала свои очки и с помощью их прочла адрес.

– Смотрите! – Воскликнула она, – вот так штука! Мистеру Луи Карлтону. Каким образом она знает его имя? Я ей не могла сказать, так как и сама не знала его имени. Должно быть она себя чувствует действительно плохо, что посылает за доктором, – добавила вдова. – В самом деле она, кажется, не совсем здорова. Сходите, милая Юдио, с этим письмом к доктору Карлтону.

– С удовольствием, – ответила услужливая Юдио, надела шляпку, платок и вышла из комнаты.

– Я сама бы исполнила это поручение, но мое присутствие здесь необходимо, – прибавила вдова.

Квартира мистера Карлтона находилась на окраине города. Это был белый дом очень красивой архитектуры, с. галереей, окруженной железной решеткой. Поднявшись по лестнице, Юдио позвонила. На звонок в дверях появился ливрейный лакей.

– Мистер Карлтон дома? – Спросила Юдио.

– Вы пожаловали к нему за советом? – Спросил лакей с важным видом.

– Да.

– Тогда, сударыня, потрудитесь пойти и позвонить у двери его кабинета с противоположной стороны, – сказал он, показывая влево от себя.

Подойдя к двери указанной комнаты, Юдио прочла надпись: «кабинет консультаций» и вошла в дверь.

Мальчик в ливрее лежал на лавке, что-то насвистывая.

– Кто там? Что вам угодно? – Спросил он.

– Мистер Карлтон дома?

– Нет, их дома нет-с.

– Нельзя ли его отыскать. Вот это письмо необходимо ему сейчас же передать. Одна особа непременно желает его видеть сегодня вечером.

– Боюсь, что желание этой особы не будет исполнено,

– ответил с усмешкою мальчик, – так как мистер Карлтон еще с утра уехал в Лондон.

– В Лондон? – Повторила Юдио. – Когда же он вернется? – Не ранее двух или трех дней, – продолжал мальчик, – отвечая ей серьезно. – Его отец, – продолжал он, – доктор Карлтон, опасно болен.

– Тогда потрудитесь передать ему по приезде, – сказала она, отдавая письмо в руки.

Глава II

Возвращаясь от доктора, Юдио встретила мистрис Файч.

– Куда так спешите? – Спросила ее мистрис Файч.

– Иду домой, сейчас была у Карлтона, но его нет дома; он, как говорит прислуга, уехал в Лондон к отцу.

– Да, сегодня утром он проехал на станцию Большой Венок. А разве ваша квартирантка заболела?

– Да ей что-то не по себе; после чая ей сделалось дурно, поэтому она и послала за доктором.

– Почему же мистрис Гульд послала за Карлтоном, а не за одним из братьев Грей?

– Сама мистрис Крав просила пригласить мистера – Карлтона.

– Послушайте, Юдио, если мистрис Гульд будет в чем-либо нуждаться, то потрудитесь прислать ко мне. Для такой милой и симпатичной особы, как мистрис Крав, я готова все сделать. Поговорив еще кое о чем с мистрис Файч, Юдио направилась в дом вдовы Гульд.

– Ах, Юдио! Наконец-то вы пришли. Скажите, что мне делать с бальной? Она опять чувствует себя очень нехорошо, – сказала вдова, обращаясь к Юдио.

– Как! Ей опять плохо?

– Да, плохо; где же Карлтон?

Юдио, ничего не отвечая, поспешила к больной. Мистрис Крав сидела в кресле с распущенными волосами и болезненно стонала. Юдио старалась ее успокоить.

– Смотрите, не упадите, сударыня, – сказала Юдио, – облокотитесь лучше на меня и все, Бог даст пройдет.

– Скоро ли придет мистер Карлтон? – Спросила мистрис Крав, откинув голову на плечо Юдио.

– Мистера Карлтона нет в Венок-Сюд. Он уехал в Лондон.

– В Лондон!.. – повторила больная и застонала еще сильнее.

– Чего вы так беспокоитесь, сударыня? Ведь все здешние доктора вам люди совершенно посторонние, и я уверена, что вы будете совершенно довольны одним из братьев Грей. Прошу вас лишь об одном: не отчаивайтесь. Мы постараемся устроить все как можно лучше.

– Я не в состоянии платить двум докторам, – едва слышно проговорила больная.

– Да зачем же вам платить двум, когда вас будет лечить один. В данную минуту, за отсутствием мистера Карлтона, советую вам обратиться к мистеру Грею, а когда приедет Карлтон, тогда мистер Грей передаст вас ему, конечно, рассказав подробно о ходе вашей болезни. Теперь же надо, во-первых, не теряться, а во-вторых, немедленно послать за одним из братьев Грей.

– Нет, я не хочу доктора Грея, – начала больная, – я их не люблю и видеть их не хочу.

– Следовательно, сударыня, вам что-либо наговорили про них, если вы так настойчиво требуете того, чтобы их не приглашать.

– Да мне сказали, что они далеко не хорошие доктора.

– Как! Братья Грей не хорошие доктора?

– Но знаете ли, мне теперь гораздо лучше и я, как мне кажется, сейчас засну.

Усадив больную в кресло, Юдио и вдова Гульд спустились в кухню, где не успели пробыть и пяти минут, как по всему дому раздался страшный крик. Юдио поспешно побежала в спальню и тотчас же спустилась снова вниз со следующими словами: «Пошлите скорей за доктором Греем, ей опять Нехорошо».

– Но ведь она не хочет никого из них.

Не мне же, право, платить доктору за визит.

– Как вам не стыдно говорить о таких пустяках, если ее жизнь находится в опасности. Сейчас пойдите к ней в комнату, а я схожу за доктором, – сказала Юдио, и с этими словами быстрыми шагами направилась к дому доктора Грей. Придя к Стефену Грею, она прошла прямо в лабораторию, где увидела молодого человека, лет 17-ти, с очень выразительным лицом и приятной улыбкой. Это был Фредерик Грей, единственный сын Стефена Грея.

– А, это вы, Юдио? – Воскликнул он.

– Да, я. Скажите, дома ли доктор?

– Папа дома, а дяди Джона нет.

– Мне необходимо видеть одного из них, как можно скорее.

– Сейчас приведу, – сказал он и направился в кабинет за отцом.

– Не зуб ли опять хотите выдергивать, Юдио? – Спросил Стефен Грей, входя в лабораторию.

– Нет, не зуб; мне бы хотелось поговорить с вами наедине.

Фредерик вышел из лаборатории и запер за собою дверь, а Юдио очень подробно рассказала Грею о мистрис Крав.

– Юдио, – сказал Стефен Грей, – я предпочитаю не лечить клиентов мистера Карлтона, а то, пожалуй, нас сочтут слишком завистливыми, чего я вовсе не хочу.

– Из ваших слов, доктор, я заключаю, что эта несчастная особа должна умереть, не получив помощи.

– Зачем умирать?

– Но я вас предупреждаю, что она умрет, если кто-либо из вас не поможет ей избавиться от этих мучительных страданий. Мистер Карлтон приехать к ней не может, так как он в Лондоне.

– Ну, хорошо, я пойду с вами, – сказал он после некоторых размышлений. – Она молодая женщина, говорите вы? А где же ее муж?

– Он где-то путешествует.

– Фредерик, – обратился он к молодому человеку, – когда дядя Джон вернется, скажи ему, что я у вдовы Гульд. Ее новая квартирантка что-то заболела.

Юдио ушла вперед доктора и каково было ее удивление, когда, войдя в комнату больной, она увидела ее за письменным столом.

– Вам теперь лучше, сударыня? – спросила Юдио.

– Наоборот, мне хуже. Все это случилось так неожиданно, что я немедленно должна предупредить одну мою подругу, – сказала мистрис Крав, запечатывая письмо. – Потрудитесь опустить его в ящик, – добавила она, передавая Юдио.

– Сейчас, сударыня, но вряд ли оно пойдет сегодня с почтовым поездом.

– Это безразлично. Вы только потрудитесь опустить его в ящик, а затем я думаю все же пригласить одного из братьев Грей.

– Мистер Стефен Грей сейчас придет. Да вот и он звонит, – сказала Юдио, и вышла с письмом в руках, читая адрес: г-жа Шмит… Лондон.

– Как вы думаете, мистер Стефен Грей, почтовый поезд уже ушел в Лондон? – Спросила Юдио, встретив доктора на лестнице.

– Если поспешите, то поспеете, осталось ровно 4 минуты до прихода поезда, – сказал он, посмотрев на часы.

Войдя в комнату мистрис Крав, он подошел к ней, протянул руку и посмотрел на нее своими добрыми и честными глазами. Мистрис Крав взглянула на доктора заплаканными глазами и чуть слышно сказала:

– Я страдаю, я страшно страдаю, доктор, неужели я умру?

– Вы умрете быть может лет через 50 или 60, но никак не теперь. Сядем и поговорим спокойно.

– Как вы добры, и как я вам благодарна, доктор. Но прежде, чем говорить, позвольте предупредить вас, что я пациентка мистера Карлтона. Но так как его в данную минуту нет в Венок-Сюд, то я решилась обратиться к вам за советом. Притом здесь я совершенно никого не знаю, а об мистере Карлтоне я знаю от одних друзей.

– Отлично. Значит до возвращения мистера Карлтона я буду вас наблюдать, а затем передам ему. Вы здесь одни?

– Добавил он.

– Да, к несчастию, одна. Сейчас написала моей подруге, чтобы она как можно скорей приехала ко мне.

– Ваш муж путешествует?

– Да.

– Помогите мне, – обратился доктор к входящей Юдио.

– Мистрис Гульд не может считаться помощницей. Да, кстати, где она?

– Мистрис Гульд сидит на лестнице, закрыв уши руками.

– Хорошо. Сейчас вы пройдите к больной, а я пойду к мистрис Гульд. – сказал доктор.

– Мистрис Гульд, вы знаете дом Грота? – Спросил доктор, обратясь к вдове.

– Конечно, знаю, сударь, как бы простонала вдова, подымаясь со ступеньки. О, сударь, я очень испугалась.

– Если знаете, так отправьтесь туда и спросите там мистрис Хюттон и скажите ей, что я прошу ее придти сюда.

Обрадованная тем, что ей можно было удалиться от больной, мистрис Гульд очень скоро дошла до дома Грота и, не найдя там мистрис Хюттон, привела другую женщину, очень небольшого роста, притом весьма полную, с узенькими глазами и седыми волосами.

– Кто вас прислал сюда, мистрис Пеперфли? – Спросил Стефен Грей, увидев ее перед собой.

– Я пришла… сударь, – едва решилась проговорить она, продолжая низко приседать. – Вы прислали за мистрис Хюттон, но ее нет. Сегодня утром за ней прислала из Монтикюля мистрис Жильберт.

– «Прошу Вас как следует исполнять вашу обязанность. Если же я что-либо за вами замечу, знайте, никогда не приму вас больше на мою практику. – Заключил он и велел ей раздеться и идти к больной.

Всю ночь все в доме вдовы Гульд были страшно взволнованы. Наутро же в доме царствовала полнейшая тишина и спокойствие, а мистрис Пеперфли в наилучшем расположении духа укачивала маленького ребенка, завернутого во фланель.

– Ну что? Как себя чувствует мистрис Крав? – Спросила Юдио у доктора, которого вышла проводить в переднюю.

– Она чувствует себя как нельзя лучше. Смотрите, Юдио, следите за мистрис Пеперфли. Через два часа я снова зайду к. вам, – добавил он и вышел в переднюю дверь. Юдио осталась у постели больной.

– Как это случилось, Юдио, что вы до сих пор здесь? – Спросила мистрис Крав, проснувшись после долгого сна, – я предполагала, что вы у кого-нибудь на должности.

– Нет, сударыня, я теперь без места и пока живу у моей сестры, служащей горничной в соседнем доме, у мисс Женкинсон. Вот уже пошел 11-й год, как она живет у них.

– Следовательно, вы теперь свободны, Юдио?

– Да, совершенно свободна, сударыня.

– Я так должна благодарить Бога, что Он вас послал ко мне в самые тяжелые минуты моих страданий. Когда я вас увидела, мне как-будто стало легче. Мне кажется, что вы уже привыкли ходить за больными.

– Как же не привыкнуть, сударыня, когда на последнем моем месте мне пришлось ходить за одной больной ровно четыре года. Она долго болела, очень много страдала и скончалась три недели тому назад, поэтому-то я теперь и без места.

– По ней вы носите траур?

– Да, сударыня, я ее очень любила, я охотно ходила за ней, она была тяжело больна и много страдала. Мистер Стефен Грей ездил к нам каждый день до самой ее смерти. – Говоря это, Юдио заплакала, мистрис Крав пристально посмотрела на нее.

– Юдио, сказала она, вы хорошая и преданная женщина. Скажите, куда положили мой саквояж?

– Он в шкафу сударыня.

– Потрудитесь его отпереть. Ключи в боковом кармане. В мешке вы найдете медальон с жемчугом.

Достав из чемодана, Юдио подала его мистрис Крав. Это была прелестная вещь из голубой эмали, окруженной жемчугом. Медальон этот был приделан к хорошенькой золотой цепочке, и мог надеваться как ожерелье и как браслет.

– Возьмите его себе, Юдио, – сказала больная.

– О, сударыня!..

– Внутри лежат мои волосы, а если вы захотите, можете заменить их волосами вашего жениха, который, может быть, у вас уже есть.

– Такая драгоценная вещь сделана не для меня; я не могу ее взять.

– Возьмите ее, Юдио; я счастлива, что могу вам дать хотя бы это, но все же прошу вас считать меня вашей должницей, так как не знаю, что было бы со мною, если бы вас не было.

– Я вас уверяю, сударыня, что не нахожу слов отблагодарить вас, – сказала Юдио, – я буду беречь его до последнего дня жизни моей. Клянусь вам, что никогда не расстанусь с ним, – добавила она.

Глава III

– Скажите мне, который час? – Спросила, проснувшись, мистрис Крав.

– Восемь часов, сударыня.

– Восемь часов? Но, ведь, вы мне сказали, что поезд из Лондона приходит в половине восьмого.

– Точно так, сударыня, в Большой Венок он приходит даже без четверти семь, а омнибус приезжает сюда в половине восьмого.

– В таком случае, где же она может быть, – промолвила мистрис Крав с беспокойством.

– Кто, сударыня?

– Та особа, которой я вчера писала; она должна была получить мое письмо сегодня утром и сейчас же выехать. Уверены ли вы, что не опоздали вчера на почту.

– Вполне уверена, сударыня. Но, ведь, ночью будет еще поезд.

Мистрис Крав помолчала с минуту и порывисто обратилась к девушке: «Ах, Юдио, будет ли жив мой ребенок?»

– Почему же нет, сударыня? Хотя он и слабого сложения, но кажется здоровеньким мальчиком. Знаете, не лучше ли было бы для него, если бы вы сами его кормили?

– Нет, сама я не могу, – сказала мистрис Крав тоном, не допускающим возражения, мистрис Шмит обо всем рассудит, когда будет здесь; вот беда, что она так запоздала, я боюсь за малютку. Слава Богу, что хоть мальчик.

– Сударыня, напрасно вы так много говорите. Это может вас утомить.

Почему же? Я чувствую себя как нельзя лучше. Мистер Стефен Грей сказал сегодня утром, что дай Бог всем его больным чувствовать себя настолько хорошо. Ах, Юдио, как я рада, что обратилась к мистеру Стефену Грею. Что за прекрасная личность; все время он поддерживает и утешает меня!

– За это так и любят его все пациенты, – заметила Юдио.

– Боже, как я ему благодарна! Карлтон наверно не сделал бы более для меня.

Только на следующий день утром приехала мистрис Шмит или, по крайней мере, та особа, которую приняли за Шмит и с которой мистрис Крав тотчас затворилась одна в своей комнате.

Тетушка Пеперфли и Юдио остались в гостиной, по до их слуха доносился крупный разговор; Казалось, там ссорились. Слышно было как мистрис Крав говорила громко и горячо.

Вдруг дверь спальни отворилась и в гостиную вошла мистрис Шмит в дорожном платье. Она взяла ребенка из рук Пеперфли и начала его рассматривать.

– Он нисколько не похож на мать, – сказала она Юдио.

– Разве можно об этом судить теперь? – Ответила Юдио, – ребенок еще так мал.

– Бедное дитя!.. Непонятно даже, как может жить такой крошечный человечек.

– Что же делать, не великаном же ему быть, когда он родился прежде времени, – заметила Пеперфли, уходя в спальню.

– Прежде времени! – Сказала сердито незнакомка. – Ведь говорили ей, что нельзя предпринимать такого длинного путешествия, да еще по изрытому шоссе в этом омнибусе. Нельзя себя представить, что это за дорога: и колеи, и канавы, и рытвины. Даже я совсем измучилась, хотя и не больна.

– Все жалуются на дурную дорогу, – заметила Юдио, – говорят, мистер Карлтон написал жалобу властям и что же: навалили камней и, стало еще хуже.

– Кто это мистер Карлтон?

– Один из здешних докторов.

– Чем кормили вы ребенка? – Спросила мистрис Шмит, оставляя разговор о дороге.

– Ячменной водой с молоком, как советовала нам Пеперфли, – отвечала Юдио.

– Не нравится мне ее взгляд, – сказала незнакомка, намекая на Пеперфли.

– Если бы нас всех ценили по взгляду, то немногие из нас нашли бы себе дело, – отвечала Юдио. – Пеперфли была бы отличной сиделкой, если бы не выпивала, но зная ее слабую струнку, можно принять предосторожности.

– Вы тоже сиделка у больной? – Спросила мистрис Шмит.

– Нет, я ее соседка; эта молодая барыня меня очень обласкала и я обещала походить за ней, сколько могу. Она должна быть настоящая леди, не правда ли? – Спросила Юдио.

– Да, действительно, леди, но к несчастью, она влюбилась и вышла замуж за того, за кого бы не следовало; впрочем, она его очень любит и никому не позволит сказать что-нибудь дурное про него.

– А что, – придет он сюда?

– Меня это не касается. Где детское белье? Надо его собрать и приготовить.

– Не увезете же вы ребенка с собою?

– Конечно, увезу. Я думаю выехать семичасовым поездом.

– Так прямо и повезете бедного малютку в Лондон?

– В Лондон ли или куда бы то ни было – это мое дело; в вагоне ему будет также хорошо, как и здесь.

Юдио, решив, что дела мистрис Крав ее не касаются, замолчала. Во время их разговора мистер Стефен Грей вошел в спальню через сенную дверь. Мистрис Крав волновалась и лихорадка снова начала ее беспокоить. Доктору это не понравилось.

– Что это с вами? – спросил он.

– У меня снова маленький жар, – ответила смущенно больная. – Да это пройдет. Знаете, та… та особа приехала и в разговоре мы погорячились.

– Всегда так, – сказал доктор, – только начнет больной поправляться, а его беспокоят. Я сейчас пришлю вам микстуру, а теперь потрудитесь меня выслушать. По меньшей мере два дня вы не должны вступать ни в какие разговоры, которые могли бы вас волновать.

– Хорошо, – ответила мистрис Крав, – только об одном позвольте у вас спросить: можно ли окрестить ребенка?

– Сейчас? Зачем же? Он ведь не болен.

– Его не здесь будут кормить.

– А у вас уже есть на примете кормилица? Признаюсь, мне бы хотелось, чтобы вы сами кормили его; это было бы полезнее и для вас и для него.

– Я уже вам сказала, что имею причины, не позволяющие мне кормить его самой, к тому же это будет против желания моего мужа. Я хочу, чтобы окрестили ребенка до его отъезда, – добавила она. – Нет ли священника поблизости?

– Будьте покойны, я все устрою. Как желаете вы назвать вашего великана.

– А вот я сейчас подумаю.

Но когда спустя несколько времени священник Вилльям Лиссед, викарий св. Марка, явился крестить ребенка, его встретила Юдио, и от имени мистрис Крав извинилась за напрасное беспокойство. Удивленный Лиссед простился с нею и направился домой. Это маленькое происшествие возбудило много толков в Венок-Сюде.

Мистрис Шмит в тот же вечер отправилась с ребенком, захватив и сверток его белья. В омнибусе ей пришлось ехать одной; всю дорогу ее бросало из стороны в сторону. Напрасно она стучала в окно, чтобы предупредить кондуктора; напрасно кричала, что ей дурно, что она может лишиться жизни, – на все это флегматичный кучер не обращал никакого внимания. Омнибус прибыл на станцию в этот вечер раньше обыкновенного. Мистрис Шмит, рассердившись на кондуктора, объявила ему, что немедленно подаст на него жалобу начальнику станции железной дороги. Но начальник станции, выслушав ее, рассмеялся и сказал, что железнодорожной администрации нет никакого дела до кондукторов омнибуса. Рассерженной мистрис Шмит ничего более не оставалось, как терпеливо дожидаться прихода лондонского поезда, который подошел через несколько минут. Он привез немного пассажиров, из которых только один вошел в залу первого класса.

Это был мистер Карлтон, тот самый доктор, которого приглашала больная в Венок-Сюде.

Среднего роста, очень стройный, с каштановыми волосами, с голубыми глазами, с правильными чертами, нежным цветом, и несколько холодным выражением лица Карлтон казался моложе своих 28 лет. Проницательному взору мог не понравиться склад его тонких и сжатых губ. Но на всей его фигуре лежал отпечаток изящества и порядочности – он был совершенный джентльмен. Заметив кого-то в полумраке, царствующем на английских станциях по воскресеньям, он слегка приподнял шляпу и, дойдя до выходной двери, взглянул на улицу.

– Тейлор, – обратился он к служителю, приехал ли мой грум с каретой?

– Нет, сударь, не видать.

Карлтон вернулся обратно, прошелся по залу и, отворив выходную дверь, снова посмотрел вдаль.

– Добсон, – сказал он кондуктору омнибуса, – не встречали ли вы дорогой мою карету?

– Нет, сударь. Но позвольте вам предложить место в омнибусе, я, ведь, возвращаюсь без пассажиров.

– Нет, благодарю вас. Вы меня раз чуть вдребезги не разбили.

– О, это случилось с вами прежде, чем я узнал, кто вы такой. Я не имею обыкновения плохо возить своих горожан.

– Пусть они вам и доверяются, а я пойду лучше пешком, если мой экипаж запоздает.

Добсон, видя, что он не уговорит мистера Карлтона, сел на козлы и, ударив кнутом по лошадям, поехал крупной рысью.

Было уже без десяти минут семь, когда мистрис Шмит пошла брать билеты, оставив на диване сверток с маленьким существом. Как раз в эту минуту Карлтон возвращался в залу и услыхал слабый крик с дивана; он подошел и, ощупав сверток, лежащий на диване, почувствовал что-то мягкое и теплое. Темнота мешала ему рассмотреть, что это было такое, он зажег спичку и увидал маленькое личико тщедушного ребенка. Бедный малютка заплакал, когда подходила к дивану мистрис Шмит.

– А, вы его разбудили, – сказала она недовольным тоном.

– Я ушам не поверил, – сказал Карлтон, – когда услыхал крик, исходящий из свертка, и не мог понять, ребенок ли это или котенок.

– Действительно, крик его может ввести в заблуждение. Несчастный ребенок. Просто невероятно, чтобы мог жить такой слабый.

– Он родился раньше времени, – заметил Карлтон.

– Раньше времени? – Повторила мистрис Шмит, пораженная его замечанием. – Почему вы так думаете, молодой человек?

– Да потому, что часто приходилось принимать рождающихся.

– Так, стало быть, вы доктор?

– Да, я доктор, и как доктор вам предсказываю, что этот маленький образчик человечества не в состоянии путешествовать.

– Я не утверждаю противного, но мало ли что нужда заставляет делать.

– Когда он родился?

– Вчера утром. Милостивый государь, имеете ли вы какое-нибудь влияние в этой стране?

– Почему вы меня об этом спрашиваете?

– А если оно у вас есть, надеюсь, вы им воспользуетесь и уничтожите этот ужасный омнибус. Эти ухабы и рытвины всю дорогу могут совершенно изуродовать пассажиров. Мне пришлось ехать в нем сегодня от станции и на станцию; один только Бог знает, сколько мук я перенесла. Все путешественники могут это подтвердить.

– Просто срам! – Воскликнул мистер Карлтон и что меня более всего удивляет, так это то, что жители Венок-Сюд мирятся с такой дорогой. Они непременно дождутся несчастного случая и тогда только возьмутся за ум.

– Один несчастный случай уже был, сударь; в прошлую пятницу в этом омнибусе приехала в Венок-Сюд больная молодая женщина и ее так в нем растрясло, что страдания ее были ужасны и следствием такого путешествия было рождение вот этого бедного ребенка.

– В самом деле? А мать?

– К счастью, она чувствует себя хорошо, но могло случиться наоборот.

Мистер Карлтон с нею согласился.

– Вероятно, она одна из пациенток братьев Грей? – Спросил он. – Скажите, не молодая ли это Липсоне из Монтикюля?

– Нет, сударь, но не все ли равно: фрейлина ли королевы Виктории, дочь ли бедного мужика, ведь зло будет одно и то же.

– Черт возьми этот проклятый омнибус.

– Кто едет в Лондон? – Сказал начальник станции, показавшись в двери, ведущей в залу. Мистрис Шмит собрала свои свертки и, пожелав всего хорошего своему новому знакомому, вышла на платформу.

Мистер же Карлтон, услыхав шум колес подъезжавшего экипажа, направился к двери?

Глава IV

Подъезжавший экипаж был тот самый изящный кабриолет, про который так много говорила мистрис Гульд.

Карлтон, выходя со станции, окинул взглядом кабриолет и тотчас заметил, что кучер пьян.

– Иван, что я тебе приказывал?

Кучер начал оправдываться.

– Иван, лучше не ври, – спокойно сказал Карлтон, сел на козлы, взял в руки вожжи и быстро поехал.

Нанимая себе квартиру, Карлтон не забыл о важности для начинающего практиковать доктора обстановки, хорошо определяемой пословицей: «пустить пыль в глаза». Две прихожии расположены были по обе стороны сеней, и парадная лестница вела в целый ряд больших комнат первого этажа. Но он не успел еще совсем меблировать квартиру. Подъехав к дому, Карлтон вошел в переднюю налево, служившую ему столовой. В ней было два окна, шторы на которых были опущены, так что комната освещалась только огнем топившегося камина. Он позвонил и на его звонок явилась женщина средних лет. Эта женщина, Иван и Бен – маленький грум составляли всю домашнюю прислугу молодого эскулапа.

– Анна, – сказал он вошедшей женщине, пошлите Бена.

– Слушаю, сударь. Сударь, кушать будете?

– Буду. Ведь я ничего не брал в рот с утра. Что у нас есть?

– Холодный ростбиф, сударь, и…

– Хорошо. Пришлите же скорее Бена.

Бен не заставил себя ждать, хотя был тоже в нетрезвом виде.

– Бен, есть письма? – Спросил Карлтон.

– Нет, сударь. Вас спрашивали двое или трое, но узнав, что вас нет дома, опять уехали. Кроме того два раза присылали от капитана Шесней; говорят, ему хуже, и они очень серчают, что вы уехали в Лондон; велели вам сказать, что ежели вы не будете у них сегодня, то позовут мистера Грея.

– Хоть обоих Греев пускай зовут, – вырвалось у Карлтона с досадой. – Больше ничего?

– Ничего, сударь. Это было все, что мог запомнить Бен. Видимо он забыл про Юдио и про письмо мистрис Крав.

Карлтон подумал с минуту и взялся за шляпу.

– Не убирай ужина, – сказал он вошедшей Анне, – я скоро вернусь.

С этими словами он вышел и поспешно отправился к капитану Шесней.

По своему характеру Карлтон не принадлежал к числу тех докторов, которые охотно исполняют все желания своих пациентов. Но на этот раз им руководили особые соображения.

Хотя капитан Шесней находился в родстве с семейством лорда Окбурна, но его средства, как почти всех армейских офицеров, были очень ограничены. И поэтому он переехал из Плисмута в Монтикюль, где и поселился с тремя своими дочерьми: Дженни, Лорой и Люси, между которыми была большая разница в летах.

Капитан Шесней болел подагрой; с годами болезнь повторялась чаще и припадки его становились мучительнее. Однажды, по приезде в Венок-Сюд, капитан сильно заболел, послал за доктором своего старого слугу, негра Помпея.

Не зная никого в городе, Помпей где-то справился и ему указали на братьев Грей, но он ни одного из них не застал дома. Возвращаясь от них, Помпей заметил вывеску у Карлтона и привел его к больному. Вот какой случай свел Карлтона с капитаном. Припадки капитана часто возобновлялись зимой и молодой доктор сделался своим человеком в семействе.

Небольшой домик с хорошеньким садиком, занимаемый капитаном Шесней, имел приветливый вид и представлял собой уютный утолок. Войдя в сад через комнату, Карлтон заглянул в окна гостиной. Она была слабо освещена огнем камина, комната же капитана была ярко освещена.

Старый негр сильно обрадовался доктору.

– А меня послали было за Греем, – сказал он шепотом.

Карлтон на это сообщение презрительно кивнул головою и поднялся к капитану. Он нашел его в постели. Несколько дней тому назад Карлтон оставил его оправляющимся после сильнейшего припадка подагры.

В посвящении доктора теперь не было необходимости. Но капитан, раздражительный от болезни вообще, сделался особенно нетерпеливым во время своего выздоровления. В постели лежал человек небольшого роста, с блестящими черными глазами, с седыми бровями и густыми белыми волосами. Одна из дочерей капитана, Лора, сидела у кровати.

Про нее-то и говорила мистрис Гульд, называя ее «красавицей». Лора, действительно, была красавица, с большими черными глазами, блеск которых затмевал кротость их. Едва успела она поменяться поклоном с вошедшим доктором, как к ней обратился капитан и сказал: «Оставь нас, Лора».

Она слегка поклонилась и вышла.

Карлтон сел против капитана Шесней и выжидал, когда пройдет взрыв его гнева.

– Я не мог быть у вас, капитан, – сказал он спокойно, когда, наконец, капитан утих. Надо заметить, что Карлтон всегда умел владеть собой в присутствии капитана, никогда не теряя притом своей обычной важности.

– Отец меня вызвал в Лондон телеграммой; он сильно болен и я боялся не застать его в живых. Это, без сомнения, объясняет вам причину, по которой я не мог явиться тотчас же по вашему приглашению.

– Я тоже мог умереть, – проворчал капитан.

– Извините, милостивый государь, вы, слава Богу, далеки от смерти, а если бы я и боялся за вас, то наверно предупредил бы об этом одного из Греев.

– Да, если бы вы не приехали сегодня вечером, я бы и сам за ними послал; подумать ужасно о том, что я тут лежу и… такие страдания, да еще доктора при мне нет.

– Но, капитан, вам гораздо лучше по сравнению с прежним. Разве вы не вставали сегодня с постели?

– Нет, я не вставал и не хочу подниматься на ноги.

– Хорошо. Завтра, Бог даст, вы будете в состоянии встать с постели.

– Хм!.. Застали вы отца в живых?

– Да, благодарю Бога, ему теперь немного лучше, но я боюсь, что он долго не проживет. Может быть, мне придется опять поехать к нему, если я получу от него снова телеграмму, тем более, что мы с ним не всегда жили в ладу, – добавил Карлтон, с непривычной ему доверчивостью.

Для капитана это было безразлично: его доктор был только доктором и никем более. Он не подумал бы даже на один день сделать его своим другом, или близким человеком.

– Он совсем не был мне добрым отцом, – продолжал между тем доктор в раздумье смотря на огонь, – далеко ему до этого!

А матери я лишился еще ребенком. Но ввиду его болезни, мне следует отнестись к нему иначе, чем я относился до сих пор.

– Люди обыкновенно сами за себя отвечают в жизни; отец и мать тут не причем, – резко возразил капитан.

– Вы не знаете, как прошло мое детство и моя юность без матери. Будь она жива – не то бы было!

– Ваш отец беден? – Спросил капитан.

– Напротив, он очень богат и я его единственный сын и наследник.

– Не поменяете ли вы этот рецепт? – Напомнил ему больной.

Замечание это заставило Карлтона заняться больным. Он встал, взял микстуру, на которую ему указал капитан, и возвратился к своей докторской серьезности. Написав рецепт, он простился с больным, который сильно дернул звонок, привязанный к его постели, чтобы предупредить Помпея о выходе доктора. В то время, когда Карлтон проходил по коридору, дверь одной комнаты отворилась и Лора Шесней показалась на пороге. Он поспешно подошел к ней, протянул ей руку, которую она крепко пожала. Ее большие глаза засверкали и яркая краска покрыла ее- прелестное лицо. Карлтон – всегда холодный – заговорил с ней нежным и дрожащим голосом, красноречиво выражающим его чувство к молодой девушке.

– Я думал вас нет дома?

– Дженни и Люси в церкви, а я осталась с папой. Вы когда вернулись?

– Только сейчас, – продолжал он тоном глубокой страсти. – Я все равно, что в рай попал, увидя вас, к тому же так неожиданно. Едва успел Карлтон крепко пожать руки Лоры, как показался Помпей.

Лора, прислонившись к притолоке двери, внимательно слушала, как одна дверь затворялась за другой, вслушивалась в его шаги, шум которых казался ей лучшей музыкой в мире. Когда же все утихло, она глубоко вздохнула и вошла в комнату своего отца.

В саду, недалеко от их дома, Карлтон встретил двух дочерей капитана, с которыми поговорил немного и, успокоив их насчет болезни отца, раскланялся, пожелав им доброго вечера, а сам быстро направился к своему дому.

Путь его освещался сильным лунным светом. Глядя па луну, он замечтался. Разговор его с капитаном Шесней заставил его вспомнить о прошлом. Свою молодость он не мог помянуть добром, благодаря тому, что у него не было человека, который мог бы служить ему хорошим примером. Жизнь его отца не могла служить таковым для молодого человека. Еще юношей Карлтон наделал массу долгов и обязался выплачивать их по срокам. Когда наступил срок платежа, он должен был во всем сознаться отцу. Отец, понятно, рассердился, хотя и заплатил долги, но после сильной ссоры. После этой ссоры Карлтон решился покинуть дом своего отца и переехал в Венок-Сюд. Несмотря на переезд, они все же виделись друг с другом, но встречи эти были далеко не сердечными. Во время последней болезни, старик очень изменился, он стал гораздо добрее, уступчивее и даже первый сделал шаг к примирению с сыном. В последнее свидание, перед отъездом сына, он призвал его к себе и прочел свое духовное завещание, в котором делал его наследником всего своего имущества. Успокоенный настоящим, Карлтон замечтался о будущем. Одной из главных его мыслей была женитьба на дочери капитана, Лоре Шесней, в которую он был страстно влюблен. Мечтая таким образом, он совершенно незаметно дошел до дому и, войдя в столовую, сел за ужин. Но прежде чем начать ужинать, он вынул несколько писем из бокового кармана, быстро пробежал их, положил в сторону, и сказал самому себе: это письмо нужно спрятать, а остальные можно. сжечь. В это время подошел к нему Бен, подавая ему какой-то пакет.

– Кто подал тебе его?

– Он получен в день вашего отъезда, сударь, мне передала его какая-то женщина. Карлтон перечел его с большим вниманием и положил возле своего прибора. Затем, отобрав все ненужные письма, он бросил их в камин, а остальные взял с собой и прошел в свой кабинет. Но вспомнив, что оставил в столовой на столе письмо, поданное Беном, он вернулся туда и, несмотря на все поиски, не мог никак отыскать его. «Куда могло оно деваться? – Думал он. – По всей вероятности, я по рассеянности сжег его вместе с другими письмами. Я не помню номера квартиры, кажется, 13, Дворцовая улица, квартира № 13», – и, схватив шляпу, он поспешно вышел из дому.

Глава V

Луна освещала широкую улицу, по которой мистер Карлтон быстро шагал, направляясь к дому № 13, к мистрис Гульд.

Вдова, услыхав звонок, сама вышла отворить дверь и, увидев доктора, низко присела.

– Здесь живет мистрис Гульд? – Спросил Карлтон.

– Точно так, сударь, я и есть Гульд.

– Когда я приехал из Лондона, мне подали письмо, оставленное два или три дня тому назад; из этого письма я понял, что меня просят приехать к больной, к мистрис… к мистрис…

– К мистрис Крав, – докончила вдова. – Но теперь, сударь, благодаря Богу, все благополучно окончилось и мистрис Крав чувствует себя довольно хорошо.

Карлтон удивился.

– Как!? Все кончено и благополучно кончено? Но в письме говорилось, что это будет только через месяц…

– Совершенно верно, сударь. Да омнибус тут беды натворил. Она чуть было не умерла от него.

– Омнибус! Какой омнибус? Что вы говорите?

– Эта барыня ехала из Лондона. Она иностранка и попала ко мне через мистрис Файч. Она молоденькая такая, точно барышня, право.

– Ну, скорей к делу, к делу, скажите пожалуйста, что же с ней случилось? – Перебил ее Карлтон.

– Извольте, сударь, только что она приехала, как почувствовала себя нехорошо. Она мне сказала, что омнибус ее ужасно растряс. Ведь вы знаете эти омнибусы хорошо, а ей не следовало… Сначала она думала, что это так, пройдет. Но ночью ей становилось все хуже и хуже, а утром Бог дал мальчика и такого плохонького, чисто куколку. За ним приезжала женщина из Лондона и увезла его с собой.

Карлтон тут вспомнил маленького тщедушного ребенка, которого он видал на станции Большой Венок.

– Кто принимал ребенка? – Спросил он.

– Мистер Стефен Грей. Но он будет при больной только до вашего приезда, сударь, так как барыня намеревалась обратиться к вам. Ей на вас указали.

– Это она говорит?

– Да сударь; да впрочем, она сама вам все скажет; конечно, все это очень странно.

– Как она чувствует себя теперь?

– Очень хорошо. Вы пройдете к ней?

– Сейчас пожалуй, слишком поздно ее беспокоить, – сказал он, – тем более, что она может быть спит.

– Нет, она, кажется, еще не спит и я думаю, что будет очень рада видеть вас.

С этими словами они вошли вместе в переднюю, где мистрис Гульд оставила его одного, а сама пошла в кухню за свечой. Придя туда, она бесцеремонно взяла свечу со стола, за которым сидела и ужинала мистрис Пеперфли, и поспешила к Карлтону, чтобы проводить его в спальню больной.

Подойдя к двери гостиной первого этажа, Карлтон взял свечу из рук мистрис Гульд.

– Спасибо вам, – сказал он, понижая голос, – теперь я один могу дойти.

Мистрис Гульд, передав ему свечу, побежала ужинать.

Карлтон же, пройдя гостиную, тихо отворил дверь спальни и вошел туда, заслоняя огонь рукой. Кругом была мертвая тишина.

Несмотря на то, что он вошел с большой осторожностью, мистрис Крав все же проснулась и, приподняв голову, посмотрела вокруг себя… Карлтон подошел к постели и сказал несколько слов больной. Вдруг послышался шорох.

– Кто тут? – Громко спросил Карлтон. Больная бессознательно повторила то же.

Не дождавшись ответа, Карлтон осмотрел вокруг кровати, но никого не нашел.

– Здесь есть кто-нибудь? – спросил он. На его вопрос ответа не последовало. Он не успокоился и взял свечу, чтобы осмотреть комнату. При осмотре, он совершенно нечаянно наткнулся на небольшую, едва заметную дверь; подумав немного, он решился отворить ее. Взор его остановился на большой лестнице, площадка которой была освещена сильным светом луны, проникавшим через окно. Но и здесь никого не было. Карлтон не мог понять причины шороха.. – Это что-то странно, но я хорошо слышал шорох, производимый кем-то в этой комнате, – сказал он вслух.

– Это вам показалось; у меня здесь никого нет, вся прислуга ушла ужинать, – сказала больная.

– Может быть, и показалось – сказал он.

Но они ошибались, думая, что никого не было возле них. Юдио, по своему обыкновению, сидела за занавеской у постели больной, она-то и зашуршала, удаляясь из комнаты. Когда вошел Карлтон, скромная девушка нашла неудобным быть при свидании больной с доктором и поспешно вышла в ближайшую дверь. На ней были надеты мягкие суконные туфли, благодаря которым ее шагов не было слышно. Оставив разговаривавших одних, Юдио спустилась в кухню, где Гульд и Пеперфли ужинали.

– Вы откуда? – Удивленно спросила вдова.

– Сверху, – спокойно ответила Юдио.

– А я думала, что вы заменили на время вашу сестру у соседей.

– Да, я должна была остаться там на некоторое время, но Мариетта почему-то отделалась сегодня очень скоро и я пришла узнать, не буду ли я вам здесь нужна. Я уже была у больной, она немного уснула, а теперь у нее сидит этот доктор, как его Кар… Карлтон.

– Скажите мне, пожалуйста, мистрис Пеперфли, – сказала вдова, – разве вы не пройдете к больной в присутствии доктора?

– Если я буду ему нужна, он потрудится меня призвать, – совершенно спокойно ответила эта ленивая особа.

– Что ваши зубы, Юдио? – Спросила вдова.

– Совсем меня измучили. Весь вечер проболели. С этими словами она вышла и отправилась домой.

А вдова и сиделка беззаботно продолжали рассиживаться за ужином. Вдруг послышались шаги Карлтона и мистрис Гульд пошла к нему навстречу, чтобы проводить его за дверь; поговорив кое о чем она распростилась с ним, и, проводив его до крыльца, потушила лампу.

На следующий день Карлтон встретился со Стефеном Греем, с которым он был знаком только шапочно. Несмотря на это, Карлтон подошел к нему.

– Ее здоровье быстро поправляется, – сказал Карлтон.

– Да, – ответил Стефен Грей, приняв замечание Карлтона за вопрос. – Я недавно заезжал к ней. Мне очень хотелось бы побывать у нее вместе с вами, чтобы рассказать вам весь ход ее болезни и…

– Потрудитесь, – прервал его Карлтон, – навещать ее еще два дня, а то у меня сейчас совершенно нет времени, Я ездил в Лондон к отцу, который очень болен и поэтому несколько дней не был у моих пациентов, которые нуждаются в моем присутствии, а некоторые из них даже рассердились на меня. И прежде чем я займусь этой дамой… как ее зовут?

– Мистрис Крав.

– Мистрис Крав! Я, право, никак не запомню ее фамилии, хотя она не трудная. Теперь я положительно не в состоянии заменить вас у нее. Хоть зарежьте – ничего не могу сделать. Голова кругом идет от массы занятий. Но побывать у нее с вами вместе я могу даже сегодня, вечером… часов в семь… – на этой фразе он остановился, – а если почему-либо не удастся, то завтра утром в десять часов уже непременно буду. Но надеюсь успеть сегодня. Эта дама кажется очень молодой, – добавил он.

– Да, очень еще молода, хотя и уверяет, что ей уже 22 года, но мне это не верится.

На этом они окончили разговор и разошлись.

Глава VI

Ровно к семи часам вечера явился мистер Стефен Грей к мистрис Крав. В ожидании докторов, мистрис Крав волновалась, от волнения началась лихорадка. Это очень не понравилось Стефену Грею и он спросил Юдио, сидевшую в соседней комнате:

– Вероятно, больная много говорила сегодня?

– Нет, сударь, – ответила Юдио. – Она говорила немного, но с большим воодушевлением; это очень естественно.

– Мало ли что естественно, но если вредно, значит не следовало допускать подобного возбуждения, – недовольным тоном сказал доктор. – Где мистрис Пеперфли? – Добавил он.

' – Она все время была тут и только сейчас спустилась за чем-то в кухню.

Доктор позвонил. Вскоре послышались мрачные шаги старухи, которая с трудом подымалась по лестнице.

– Зачем вы разрешили больной говорить так много, – сказал он сиделке.

– Ах, сударь, я беспрестанно останавливала ее, но она, ведь, не слушается. Мне кажется, что разговор ей не повредит.

– Ей не следует так утомляться. Убедительно прошу вас следить за этим. А теперь мне нужно прописать ей успокоительную микстуру. Впрочем, я подожду еще мистера Карлтона.

Но он не дождался его, хотя просидел у больной до 7 1/2 часов. Обещая возвратиться на следующий день, он удалился, настоятельно требуя для больной полного спокойствия и совершенной тишины. Задернув занавес кровати и спустив шторы у окон, Юдио, ухаживавшая заботливо за больной, отозвала сиделку, чтобы передать ей тихим голосом:

– Я уйду домой, так как зубная боль меня совсем измучила.

– Ступайте, ступайте, моя милая помощница, – приветливо сказала ей сиделка. Вскоре по уходе Юдио, приехал Карлтон. Он был очень недоволен, узнав, что мистер Грей был без него. Он пожелал увидеть больную и попросил мистрис Гульд проводить его только до второго этажа. Исполнив его просьбу, вдова снова спустилась в кухню. Но вдруг послышался звонок и она пошла отпереть дверь. Карлтон, услыхав шаги на лестнице, прошел в гостиную, думая встретить там Стефена Грея, но перед ним появилась мистрис Пеперфли с пузырьком в руках.

– Вот микстура, сударь, – сказала она.

– Микстура? – Спросил Карлтон, взяв из ее рук пузырек. – Какая микстура? Разве Стефен Грей прописал что-нибудь больной?

– Да сударь, он прописал ей успокоительное, чтобы она уснула крепче.

Карлтон сорвал обертку с пузырька, раскупорил его и понюхал.

– О, какой сильный запах миндаля! – Воскликнул он.

– Не ошибаетесь ли вы? – Сказала сиделка.

– Если вы мне не верите, понюхайте сами, – сказал он ей, передавая пузырек.

– У меня, сударь, сильный насморк и я не услышу запаха.

Карлтон, то нюхая, то пробуя микстуру, казался очень занятым ею. «Странно, – громко сказал он сам себе, зачем прописал он это».

– Однако, получите ее от меня обратно, добавил он, обращаясь к сиделке. С этими словами он направился в спальню, а сиделка, поставив лекарство в шкапчик, подошла к больной.

– Не угодно ли вам чего-нибудь, сударыня?

– Нет, спасибо. Вы можете оставить меня одну, – ответила больная. Карлтон, поговорив немного с мистрис Крав, пожелал ей покойной ночи и вышел из комнаты. Спускаясь по лестнице, он думал о больной, и вдруг вздрогнул: пред ним стоял человек с густыми черными бакенбардами, с бледным цветом лица и неподвижным выражением глаз. Хотя Карлтон был и не труслив, но, при появлении этой странной и при том неожиданной фигуры, он очень испугался.

– Кто там? – Едва слышно проговорил он, – кто там?

Но никто ему не отвечал. Чтобы убедиться в том, что эта фигура не показалась ему только от лунного света, доктор вернулся в гостиную и, взяв свечу со стола, пошел на площадку лестницы, чтобы хорошенько осмотреть ее. Но он никого не нашел, хотя сам не сомневался в присутствии кого-то. Все было тихо и спокойно. Со свечой в руках он вошел в спальню. Мистрис Крав удивленно посмотрела на него и спросила:

– Разве вы что-нибудь забыли?

– Нет, ничего…

Поставив свечу на камин, он вытер холодный пот с лица. – Что это со мной? Я должно быть с ума схожу, – сказал он. – Привидение это или нет, во всяком случае это вестник несчастья этому дому, которого никто не ожидает…

Глава VII

Мистрис Гульд, заперев дверь за Карлтоном, вернулась снова в кухню, где уже ожидала ее сиделка. Они снова принялись за разговор, который был вскоре прерван сильным стуком в окно. Собеседницы вздрогнули и вскочили.

Вдова с испуга уронила со стола чашку с ложкой, а сиделка чуть было не выронила из рук кастрюлю с супом.

– Кто это может быть? Уж не Юдио ли? – Сказала мистрис Гульд. И действительно, это была Юдио, которая с громким смехом и шумом вбежала в кухню.

– Можно ли так шутить? – Сказала вдова.

– Я вас этим предупредила о своем приходе, – смеясь сказала Юдио. – Впрочем, шутки в сторону, я пришла затем, чтобы узнать, буду ли я вам нужна? Пойду лучше сама к мистрис Крав, она наверное еще не спит, – добавила она.

– Нет еще, мистер Карлтон только что вышел оттуда, – сказала сиделка, которая очень любила Юдио за то, что она довольно часто заменяла ее у больной.

– Ну, прощайте, я пойду к больной, – сказала Юдио и с этими словами вышла из кухни и прошла в спальню мистрис Крав.

– Это вы, Юдио? – Спросила мистрис Крав, – что ваши зубы?

– Немного лучше, сударыня. Я вот пришла узнать, не буду ли я вам нужна нынешней ночью.

– Нет, спасибо. Вам с вашей зубной болью необходимо отдохнуть и хорошенько заснуть… Скажите, пожалуйста, мистрис Пеперфли, что давно пора принести мне суп.

– Сейчас, сударыня.

– Мне теперь, можно сказать, совсем хорошо. Завтра я даже хочу встать.

– Не рано ли, сударыня, полежите лучше дня два или три и тогда уже с Богом вставайте.

Во время их разговора в спальню вошла мистрис Пеперфли со свечой в одной и подносом в другой руке. Юдио, по обыкновению своему, посмотрела – приправлен ли суп. Решив, что на вкус он хорош, она велела подавать его больной, а сама, пожелав покойной ночи мистрис Крав, удалилась. Мистрис Пеперфли, поставив поднос на постель, стояла возле, пока больная ела суп.

– Теперь можно принять лекарство, – сказала мистрис Крав, передавая ей пустую тарелку.

– Нет, сударыня, нужно немного повременить. Ведь, вы изволили только что покушать.

– Да это не может мне повредить. Оно, ведь, там стоит? – Добавила она, показывая на шкапчик.

– Да, оно в шкапчике. Мистер Карлтон понюхал и попробовал его, как обыкновенно делают доктора с лекарствами, прописанными их собратьями.

– Мистер Карлтон должен завтра быть у меня к десяти часам, чтобы видеть здесь Стефена Грея и с завтрашнего дня он уже начнет меня лечить, – сказала мистрис Крав.

В комнату вошла мистрис Гульд, чтобы постлать себе постель в гостиной на диване, чтобы помочь, в случае надобности, мистрис Пеперфли.

Около 10 часов мистрис Пеперфли решила, что больной пора принять микстуру.

– Посветите мне, пожалуйста, – обратилась она к мистрис Гульд, которая вошла со свечой.

– Сейчас, – ответила вдова.

Они обе прошли в гостиную и, взяв пузырек из шкапчика, вернулись в спальню, где мистрис Пеперфли вылила все из пузырька в большой стакан. Мистрис Крав, несмотря на сильный запах лавро-вишневых капель, который она и сама заметила, приняла лекарство сразу. Обе женщины шепотом переговаривались на счет сильного запаха в микстуре, как вдруг раздался страшный крик. Сиделка не могла понять, кто так пронзительно и вместе с тем умоляюще закричал: вдова ли, или мистрис Крав, или обе вместе. Что случилось с больной? Не обморок ли с ней? Не конвульсии ли это? Уж, не смерть ли? А может быть она приняла по ошибке не то лекарство? – Думала Пеперфли; взглянув же на больную, она тотчас же заметила на ее лице признаки смерти. И действительно, через минуту мистрис Крав была уже не жилица на этом свете.

– Она умерла! – Вскричала в отчаянии мистрис Пеперфли.

– Умерла?! Отчего же она могла умереть, испуганно спросила вдова.

– Отчего? – От яда, – сказала сиделка, показывая на пустой пузырек.

Мистрис Гульд, оканемев от ужаса, с раскрытыми глазами и разинутым ртом, едва слышно шептала: «Яд… микстура… но тогда… это мы об… обвинены… нас повесят.» Затем опомнившись немного, она поспешно сошла с лестницы и побежала прямо к дому Греев, но по дороге встретила Карлтона и, ничего ему не объясняя, схватила его за руку и потащила за собой. Но Карлтон оттолкнул ее с пренебрежением.

– Что это значит? Что вам нужно? – Удивленно спросил он.

– Сударь! Сударь! Она умерла!

– Умерла? Кто умер?

– Мистрис Крав, моя квартирантка, та самая, у которой вы вчера были. Она отдала Богу душу!.. Только сейчас.

Услыхав об этом, Карлтон скорыми шагами направился за вдовой. Встретив возле своего дома Вилльяма Лисседа, викария церкви святого Марка, мистрис Гульд повела и его с собой.

Войдя в спальню, Карлтон сбросил простыню с мистрис Крав и, дотронувшись до ее уже холодного лба и безжизненных рук, убедился в ее смерти.

– Это ужасно! Час тому назад я был у неё и она чувствовала себя совсем хорошо и вдруг… Что же я вижу здесь? – Похолодевший труп несчастной женщины, – воскликнул он, схватив себя за голову. – Но какая может быть причина?

– Одумавшись немного, он вдруг спросил: «Что вы ей давали сейчас?»

– Вскоре после вашего отъезда они покушали немного супа, а через два часа приняли успокоительную микстуру, присланную еще при вас мистером Стефеном Греем, – ответила сиделка.

– А! Эту микстуру!? – воскликнул он, напрасно я ее не взял с собой.

– Но разве вы заметили что в ней? – Спросил мистер Лиссед.

– По всем признакам надо предполагать, что в ней что-нибудь да было, иначе какая же может быть причина? Да вот, понюхайте пузырек от этой микстуры, – добавил Карлтон, передавая ему пузырек.

– Синильная… кисло… кислота, – чуть слышно проговорил мистер Лиссед.

– Вот суповая миска, извольте попробовать оставшийся суп, сударь, – сказала сиделка мистеру Карлтону.

– Суп хорош, – заметил Карлтон.

– Кем прописана микстура? – Спросил мистер Лиссед и сам себе ответил, посмотрев на этикетку, – Стефеном Греем.

– Мистрис Гульд, пошлите, пожалуйста за Греем, – сказал Карлтон.

– Сейчас, сударь. И с этими словами она поспешно вышла из комнаты и вскоре очутилась на улице; она еще издалека увидала Джона Грея, стоявшего возле парадного крыльца своей квартиры. Подойдя к нему, мистрис Гульд громко зарыдала и воскликнула:

– О, сударь, это убьет одного из нас! Джон Грей с удивлением посмотрел на нее и спросил:

Что может убить одного из нас?

– Наша… Где мистер Стефен Грей?… О! Она умерла, приняв лекарство, присланное вашим братом сегодня вечером?

– Кто умер?… Какая женщина?… Что вы говорите?…

– Мистрис Крав умерла!

– Умерла? – Воскликнул Джон Грей.

– Да, сударь. Мистер Карлтон и мистер Лиссед послали меня за вашим братом.

Джон Грей поспешно вошел в дом и, увидав Фредерика, спросил: «Фредерик, отец твой дома?»

– Нет еще, но ему давно пора придти. Дядя Джон, мы получили письмо от мамы…

– Не знаешь ли ты, отец твой составлял какую-нибудь микстуру сегодня? – Прервал его Джон Грей, не обращая внимания на то, что тот собирался рассказать ему.

– Да, папа сегодня послал одну микстуру. А что?

– Что? Вы не знаете, что, благодаря этой микстуре, мистрис Крав умерла, – воскликнула вдова Гульд. – Это была синильная кислота, а не успокоительное.

– Что за глупости рассказываете вы мне, – сказал Фредерик, расслышав только последние слова.

– Глупости? Вы говорите. Значит не глупости, если она уже скончалась.

Это печальное известие изумило Фредерика Грея. В сущности говоря, он ничего не понимал и не мог себе представить чего-либо подобного. Он задумался, но был. окликнут дядей, который сказал ему, что пойдет с мистрис Гульд и чтобы отец приходил туда же как можно скорей. Проводив дядю, он подошел к окну и увидал на улице помощника своего отца мистера Уйтикаль. Фредерик, схватил фуражку, побежал к нему навстречу.

– Вы слышали… Вы слышали, что мистрис Крав скончалась, – с волнением сказал Фредерик мистеру Уйтикалю.

– Какая глупость, – возразил Уйтикаль, – как это может быть, если она себя чувствовала так хорошо все это время. Да кто вам это сказал?

– Мистрис Гульд сейчас приходила за отцом и, не застав его дома, просила дядю Джона пойти с ней. К тому же дядя просил меня как можно скорей прислать туда отца. Вы потрудитесь ему это передать. Объяснив ему все, Фредерик пустился бежать и, догнав мистрис Гульд, вошел с ней вместе в квартиру умершей.

Джон Грей, войдя в комнату покойницы, первым делом подошел к ней и, отдав ее телу должное почтение, осмотрел ее и едва слышно сказал: «Что за чудо?»

Мистер Карлтон, передавая ему пузырек, сказал: «В микстуру была примешана синильная кислота».

– Да, конечно, – сказал Джон Грей, понюхав хорошенько. – Но я ручаюсь, что не мой брат ее подмешал, хотя он сам составлял эту микстуру.

– Лекарство было принесено еще при мне, – сказал Карлтон, – и я, понюхав его, сейчас же заметил в нем что-то странное, мне показался запах миндального масла. Я предупредил об этом мистрис Крав и просил ее не принимать этой микстуры, а сам как можно скорей отправился к вам, но, не застав дома вашего брата, я поехал домой и приготовил уже сам микстуру, намереваясь отвезти ее к больной, как за мной прислал один из моих клиентов, и я не успел сделать этого вовремя.

В это время вошел в комнату Фредерик Грей и, подойдя к Карлтону, сказал:

– Сударь, микстура, приготовленная вами, у вас?

– Да, у меня, – ответил Карлтон, оскорбленный вопросом молодого человека. – Вот она, – добавил он, вынимая пузырек из кармана, – в нем вы не найдете ни капли синильной кислоты.

Здесь ее нет. Но я ручаюсь головой, что и в микстуре, приготовленной отцом, ее не было; я ведь присутствовал при составлении и…

Разговор был прерван появлением Стефена Грея.

Он вошел в комнату бледный, с трясущейся челюстью. Растерянно взглянув и ни слова не сказав, подошел к покойнице. Мертвая лежала ничуть не изменившись, то же выражение, несмотря на остановившиеся глаза и на бледность щек, было на этом прелестном детском личике. «Я никого не обидела, что вы со мной сделали?» – Как-бы говорило ее мертвое, но все-таки прелестное лицо.

– Я клянусь Богом, что в моем лекарстве не было синильной кислоты, – сказал Стефен Грей, как бы опомнившись. Это что-то странное и непонятное. – Мистер Карлтон, я считаю нашим долгом вывести это дело на чистую воду и надеюсь, что в этом вы мне поможете.

Карлтон ничего не ответил ему на это, так как не слыхал того, что говорил ему его коллега. Он погрузился в глубокую задумчивость. Он вспомнил о странной фигуре, представившейся ему на площадке лестницы. Он был вполне уверен, что эта фигура не была предметом его воображения и не принадлежала к числу привидений, но что она представляла собой – существо действительное, живое? Для чего этот бледный профиль показался во мраке? Разве он думал своим таинственным посвящением принести смерть и совершить злодеяние? На это трудно ответить. Но при одном воспоминании о случившемся, Карлтон перечувствовал снова тот глубоко проникающий страх, который овладел им при встрече с этой неопределенной и таинственной фигурою. Он уже не раз думал об этом и всеми силами старался убедить себя, что фигура ему только показалась.

Глава VIII

Что нужно делать? Как узнать причину смерти мистрис Крав? Доктора недоумевали и не знали, с чего начать.

– Скажите, пожалуйста, – сказал Карлтон, – нельзя ли подозревать в этом деле одну из этих женщин? Вы их знаете больше меня, следовательно можете лучше судить о них.

– Подозревать их немыслимо, – возразил Стефен Грей. – Обе они честнейшие женщины и не решатся на убийство. Мистрис Пеперфли любит иногда выпить, а мистрис Гульд немного трусовата – вот их недостатки, – добавил он.

– Но ведь никого кроме их тут не было, я поэтому и решился спросить вас о них.

– Но мистер Стефен Грей, как мне кажется, никого и не подозревает, – возразил мистер Лиссед.

– Совершенно верно, – сказал Грей. – Я предполагаю, что другое лекарство было дано по ошибке или, может быть, принесли его подмешанным.

– Нет, ты, брат, ошибаешься насчет твоего последнего предположения; а мне пришла в голову совсем другая мысль: не отравилась-ли мистрис Крав сама? Не заметил-ли ты в ней в последнее время тоски или грусти?

– Наоборот, она была так весела все это время, что мне ничего подобного и в голову не могло придти. Да к тому же она не могла этого сделать, так как лекарство стояло в шкафу в гостиной, а сиделка ни на минуту не отходила от нее. Тут есть какая-то тайна, которую трудно разгадать.

– Ну, скажите же, каким образом и когда наконец был подмешан яд? – Спросил Джон Грей.

– Да кто же из нас может на это ответить? – Сердито сказал Стефен Грей.

– Но кто была эта особа? Откуда она? Зачем она сюда приехала? Она кажется такой молодой, – добавил Джон Грей, показывая на покойницу. И действительно, она казалась очень молодой: маленький рот на ее бледном прелестном лице был полуоткрыт и из него виднелись маленькие зубы, ее длинные золотисто-каштановые волосы покрывали ее чудные плечи. При взгляде на нее у всех выступали слезы на глазах.

– Да покоится она в мире – проговорил викарий, благословляя ее.

Вскоре все разошлись, за исключением Карлтона, который с мистрис Пеперфли начал осматривать все вещи больной, чтобы найти какой-нибудь намек для выяснения ее личности. Перерыв ее чемодан и рабочую корзинку и, не найдя ничего, он запечатал их своей печатью.

– Теперь все это мы оставим до полиции, которая наверно придет сюда для осмотра, – сказал Карлтон.

Не успел он этого договорить, как вошел полицейский, которому было заявлено о смерти мистрис Крав.

Выслушав все подробно от сиделки и мистера Карлтона, он взял свечу и пошел по всем комнатам, чтобы осмотреть их. При обходе он наткнулся на небольшую дверь. «Это дверь»? – Грубо спросил он, и, не дождавшись ответа, быстро толкнул ее. Открылась маленькая комната, стены и дверь которой были выкрашены под серый мрамор.

– Это стенной шкапчик, в котором прячут щетки и ведра, – сказала мистрис Гульд. Карлтон пошел домой.

Спускаясь по лестнице, он встретился с мистрис Гульд и Пеперфли, которых просил проводить себя и спросил между прочим, нет ли кого у них в доме или на площадке лестницы. Мистрис Гульд удивленно посмотрела на него и ответила: «Никого, сударь кроме нас, двух женщин. Всю дорогу он думал о показавшейся ему на лестнице фигуре. Он сам удивлялся тому, что ничего не сказал об этом ни полицейскому, ни Греям. Но что мог он сказать? Что при лунном свете на площадке лестницы ему представилась странная фигура с черными бакенбардами и что, взяв свечу и обойдя всю лестницу, он никого не нашел. Спрашивается, как могла исчезнуть эта фигура, если только она была живым существом. Он также не мог поверить и тому, чтобы эта фигура могла скрыться в том стенном шкапчике, двери которого полицейский открыл; если бы даже он и сказал об этом, то всякий ответил бы ему, что это нечто иное, как галлюцинация. Так размышляя, Карлтон дошел, наконец, до дому и вскоре лег спать, но никак не мог заснуть, благодаря различным мыслям, приходившим ему в голову.

Мысли братьев Грей, также шедших домой, были заняты тем же ужасным происшествием.

– Это невозможная вещь! – Воскликнул Стефен, – синильная кислота! Кислота в моем лекарстве?! Нет, это невероятно.

– По остатку в пузырьке, – заметил Джон, – можно судить, что было налито еще несколько капель яда, чтобы ускорить смерть несчастной женщины.

– Но ведь я составляю лекарства уже 20 лет и никогда подобного случая не было со мной. Чтобы мой клиент так внезапно умер после приема моей микстуры! Ведь это для меня непростительная ошибка. Нет!.. Нет! микстура была приготовлена как следует, никто меня в этом не разубедит.

– Дядя, – сказал Фредерик, – папа говорит истинную правду. Кроме меня в лаборатории при составлении лекарства был еще мистер Фишер.

– Твоя правда, – сказал Стефен. – Я был у него на именинах жены утром и он со мной пошел, чтобы пройтись и освежиться, а я его затащил к себе в Лабораторию и эту микстуру составлял при нем. Затем, когда микстура была приготовлена я послал ее с Диком к мистрис Гульд, в присутствии сына и мистера Витикара.

– Ну, хорошо, – воскликнул Джон, – в таком случае я уже совсем путаюсь в мыслях и не знаю, на чем остановиться.

Приехав домой, они сейчас же разбудили Дика и спросили, когда он отнес микстуру, переданную Стефеном Греем для мистрис Крав и кому отдали ее.

– Да сейчас же, как вы дали ее, сударь; а передал я мистрис Пеперфли, которая отворила мне дверь. А разве мистрис Пеперфли вам что-нибудь сказала про меня?

– Ничего она мне не говорила, но я хочу знать, доставил ли ты ее к больной в том же виде, в каком получил от меня?

– Конечно, сударь, что же я могу с ней сделать?

– Больше ничего. Можешь ложиться спать.

С этими словами они прошли в лабораторию. Стефен со скамейкой подошел к тому углу, где стояла банка с надписью: «синеродисто-водородная кислота».

. – Смотрите, воскликнул он, – взяв ее оттуда, она покрыта пылью в палец толщиной, это служит лучшим доказательством того, что до нее давно никто не дотрагивался.

После этого они окончательно недоумевали. Они начали обдумывать этот трудный вопрос со всех сторон, не замечая между прочим Фредерика, сидевшего возле них, который совершенно машинально взял пыльное полотенце и стер пыль с той банки, стоявшей возле него на столе. Когда Джон Грей заметил это, было уже поздно, банка была вытерта чисто на чисто.

– Фредерик!.. – Воскликнул он, – что ты делаешь?

– Я… я стираю пыль с…

– Ты стер пыль с этой банки!?…

О, несчастье! Ты не знаешь, что твой отец может поплатиться жизнью из-за этого.

От изумления и испуга Фредерик не мог ничего ответить.

– Ведь эта паутина и пыль для нас были драгоценны, так как служили лучшим доказательством невиновности твоего отца. Теперь все пропало.

Фредерик, услыхав такие доводы от дяди, сильно огорчился; он так любил отца, что готов был пожертвовать для него жизнью, а между тем, хотя и невольно, послужил ему несчастьем.

– Нет, никто не смеет подозревать отца в этом ужасном преступлении.

– Скажи, кого же могут осудить, как не твоего отца, если лекарство послано им. Паутина на банке служила бы прекрасным оправданием, да вот ты немного напроказничал. Ну, да что теперь об этом говорить: делу ведь не поможешь разговорами – иди лучше спать.

Фредерик, сильно встревоженный, слушал своего дядю. Его тяготили мысли о последствиях своего невольного действия и он ничего не мог ответить дяде. Ему хотелось выплакаться и найти какое-нибудь средство для исправления своей ошибки. Посидев немного, он простился с дядей и подошел к отцу, который сказал ему очень нежно.

– Поди, мое милое дитя, да благословит тебя Бог. Ты сделал это по незнанию; забудь все и засни покойным сном. Совесть моя чиста перед всеми и с Божьей помощью мы добьемся того, что никто не посмеет подозревать меня в этом деле.

Фредерик скоро разделся, лег в постель и разрыдался, несмотря на свои 17-ть лет. Никто не мог его утешить. Он был единственный сын у отца, а мать, которую он так любил, уехала лечиться за границу. Оба же брата Грея и мистер Витикор остались в лаборатории, где вели тот же разговор, и, в конце концов, не пришли ни к какому заключению.

Глава IX

В таком маленьком городке, как Венок-Сюд, известие о таком выдающемся происшествии как внезапная смерть мистрис Крав, быстро разнеслось и взволновало почти всех. Обычно во всех городах, в особенности небольших, где все жители хорошо знают друг друга, всякое подобное событие есть пища для разговора, хоть на некоторое время. Всяк судит о событии по-своему, доискивается причин и по большей части обвиняет того, на кого сердит или к кому не расположен, даже если в данном случае и нет мотивов для каких бы то ни было обвинений.

Почти все жители столпились возле гостиницы «Красный лев». Раньше пришедшие рассказывали о происшествии подходившим. Много рассуждали об этой несчастной женщине, которую постигла такая участь в столь мирном уголке. Несмотря на то, что мистер Стефен Грей был всеми любим, все же держались того мнения, что он ошибочно приготовил микстуру.

– Ошибки бывают со всяким, – говорил кузнец, стоявший в толпе народа, – как-то раз ковал я лошадь и немного далеко забил гвоздь: лошадь захромала. Со мной никогда прежде этого не случалось…

– Да, это большое горе и большой подрыв авторитета мистера Стефена Грея, – говорил какой-то джентльмен, – если действительно с его стороны был недосмотр, то…

– В этом деле много странностей, – заметил преподобный мистер Джонес.

– Но мистер Джон Грей сказал мне сегодня утром, – прервал чей-то живой голос, что банка с синильной кислотой была покрыта пылью и паутиной даже после смерти этой женщины, но Фредерик нечаянно стер их.

– Было бы лучше оставить паутину на банке до прихода судебного следователя, – сказал толстый пряничник Плуметад, который не очень стоял за братьев Грей, потому что все сладости они забирали не у него.

– Джон Грей очень честный человек и никогда не решится солгать, – заметил кто-то из толпы. Некоторые покачали головой.

– Кто из нас может знать, на что он пошел бы для спасения своего брата, – снова кто-то заметил.

– Но зачем же Фредерик стер паутину и пыль с банки.

Это что-то невероятно.

– Сегодня утром Фредерик проходил мимо моего магазина и я его остановил, чтобы порасспросить; он мне сказал: мой отец не виноват в смерти этой женщины, так как микстура была им составлена совершенно правильно, я могу побожиться.

– И решитесь присягнуть, – спросил я, чтобы смутить его.

– Да, я присягну охотно, если это будет нужно, – не запинаясь ответил он мне. С этими словами он отошел от меня и поспешно направился домой.

– Многие предполагают, – закричал кто-то грубым голосом, что Стефен Грей выпил бутылку шампанского, благодаря чему не мог правильно приготовить микстуру; кажется он был на именинах у агента поземельного общества мистера Фишера.

– Какая нелепость! Стефен Грей никогда не употреблял никаких крепких напитков.

– Между прочим, – заговорил тут же стоявший кучер дилижанса, уверяют, что мистер Фишер может служить свидетелем…

– Сам Хот, – прервала его мистрис Файч, – пассажиры давно ждут омнибуса.

– Сейчас, сейчас сударыня, – закричал он и побежал настолько скоро, насколько позволяла его толщина.

К толпе подошел проходивший мимо мистер Фишер, которого встретили вопросами.

– Мистер Фишер! Как вы поживаете? Правда ли это, что вчера вечером Стефен Грей опьянел от вашего шампанского и, благодаря этому, влил в микстуру синильной кислоты вместо латукового сиропа?

– Полноте, полноте! – отвечал Фишер. – Выпил он так мало, что опьянеть не мог. Я вместе с ним вышел из своего дома и зашел к нему в лабораторию, где он при мне составлял микстуру.

– Вы побожитесь, что он не влил в лекарство синильной кислоты?

– Нет не могу, потому что видел только, как он составлял его из двух или трех жидкостей, но была ли одна из жидкостей синильной кислотой, я право не знаю. Могу подтвердить только одно, что Стефен Грей не доставал ни одной банки с верхних полок. Вообще, если лекарство… Берегитесь, а то нас с вами раздавят.

Толпа расступилась; омнибус быстро проехал среди толпы и скрылся в облаках пыли. Пропустив омнибус, все снова сошлись и начали рассуждать.

Большинство было против Стефена Грея, собственно не против его личности, а против того, что он так неосторожно составил микстуру. Напрасно многие защищали его, напрасно Фредерик повторял свои уверения, – общее мнение было то, что Стефен Грей ошибся, составляя микстуру.

Глава X

В вечер рокового происшествия, как мы уже говорили, Юдио, простившись с мистрис Крав, пошла домой, где и легла спать в комнате своей сестры. Все уже спали в том доме, когда это несчастье постигло мистрис Крав. Только на следующее утро Маргарита узнала о ее смерти и не решилась разбудить Юдио, которая, как нарочно, спала гораздо дольше обыкновенного. Только в десятом часу она сошла в кухню, где Маргарита кончала уже готовить завтрак.

– Тебе лучше, Юдио? – Спросила она, приготавливая ей чай, – опухоль, кажется, почти что спала, – добавила она.

– Да, я совсем здорова. Напрасно только ты меня не разбудила вовремя; я так много спала, что голова не совсем свежа.

Маргарита не знала, как сказать ей о мистрис Крав. Она боялась ее встревожить, сообщив ей эту крайне неприятную новость. Только было собралась она сказать ей о смерти Крав, как послышался нетерпеливый звонок ее хозяйки, и она поспешила явиться к ней. Исполнив ее приказания, она снова вернулась в кухню.

– Маргарита, не знаешь ли, как здоровье мистрис Крав?

– Я… Мне кажется… Нет, она чувствует себя не совсем хорошо.

– Разве снова лихорадка вернулась?

– Нет, не лихорадка. Говорят… Говорят, что она… приняла не совсем свежую микстуру.

– Как? Микстура была не свежа?

– Я точно не знаю, слышала только, что она очень плоха, и вряд ли будет жива.

Услыхав это, Юдио вскочила и направилась к двери.

Но Маргарита не пустила ее дальше.

– Не ходи, – сказала она ей, – тебе там нечего делать; останься со мной.

– Пусти меня Маргарита. Зачем ты меня так настойчиво задерживаешь?

– Знай, что в твоей помощи мистрис Крав более не нуждается. Слышишь ли ты? Понимаешь ли?

Юдио, заметив серьезный тон сестры, села, ожидая от нее более точного объяснения.

– Я тебе должна сказать, что теперь все уже там кончено. Все это было кончено еще вчера, в 10 часов вечера. Мистрис Крав отдала свою душу Богу, а тебе велела долго жить.

Юдио так была поражена всем тем, что услыхала от сестры, что ничего не могла ей ответить.

– Теперь ты свободна и можешь идти куда тебе угодно, – сказала Маргарита.

Но чем же могла она отравиться?

– Я, право, не знаю. Говорят, микстурой, присланной Стефеном Греем. Но мне не верится.

– Нет, нет! Он не виноват, – воскликнула Юдио. – О, Маргарита это ужасно. Когда она умерла?

– Около десяти часов вечера. Говорят, Карлтон был незадолго до этого у нее. При нем принесли микстуру от Грея. Он будто бы понюхал и сказал, что в ней какой-то странный запах. Он сейчас же поехал к Грею, чтобы узнать не вышла ли тут какая ошибка, а мистрис Крав, не зная ничего об этом, приняла ее до возвращения Карл…

– Если Карлтон знал это, почему же он не предупредил никого, – спросила Юдио, взгляд которой делался все суровее и строже.

– Я… я право не знаю. Мистрис Гульд рассказывает, что он, кажется, предупредил больную. Она ужасно боится, чтобы ее не обвинили вместе с мистрис Пеперфли. Но, по-моему, ей уже окончательно нечего бояться.

– Мне необходимо пойти самой и подробно узнать обо всем, – решительным тоном сказала Юдио и вышла на улицу.

Войдя в кухню дома мистрис Гульд, Юдио захлопнула за собой дверь. Поздоровавшись с обеими старушками, она начала их расспрашивать о случившемся. Узнав все подробно, Юдио захотела пройти в комнату покойницы. Хотя комната, в которой лежала покойница, охранялась полицией, Юдио была впущена. Юдио, взглянув на покойницу, громко зарыдала. Затем она стала на колени и начала усердно молиться за упокой невинной души; помолившись, поцеловала покойницу в лоб. Выходя из комнаты, она встретила мистера Карлтона.

Войдя в спальню покойницы, он начал расспрашивать мистрис Пеперфли:

– Не говорила ли вам больная, что я запретил принимать ей эту микстуру?

– Нет, ни полслова насчет этого, – преспокойно ответила сиделка.

– Но этого не может быть, так как я предупреждал ее.

– Клянусь вам Богом, что ничего не говорила, – возразила она, не зная, что делать при таком строгом допросе: рассердиться, или начать плакать. – Напротив, сударь… Она сама хотела его принять… да поскорей все просила… Бедная женщина! – Сквозь слезы проговорила она.

– Может быть, вы правы, но все же мне кажется это очень странным, – заключил Карлтон и вышел из комнаты.

Юдио, бледная, с красным от слез лицом и глазами, в задумчивости шла по улице, где вскоре встретила Фредерика Грея, который, обрадовавшись ей, бросился скорей навстречу и начал говорить про несчастье, постигшее его отца.

– Вы знаете? Город, весь город обвиняет моего отца. Говорят… Нет я не хочу повторять, что говорят.

Юдио, скажите мне, что… Неправда ли, есть же такие люди, которые не поверят всему дому, что говорится теперь в Венок-Сюд про несчастного, убитого горем моего отца?

– Успокойтесь, мой друг. Конечно, умные люди не поверят этому.

– Ах Юдио, я… – Фредерик туг вдруг замолк. Он не мог сказать громко то, что у него было на уме. Подумав немного, он нагнулся к Юдио и сказал ей что-то на ухо. При его словах она только покраснела и хотела закрыть ему рукой рот, чтобы он замолчал.

– О, мистер Грей, не говорите этого!

– Нет, Юдио, я скажу это во всеуслышание.

Юдио старалась перейти на другой разговор. Но он не мог ни о чем больше говорить. Туг он рассказал ей о паутине и пыли, стертых им с банки с синильной кислотой.

– Но вот еще беда: никто не может разыскать ее знакомых. Говорят, что вы носили ее письмо на почту.

– Да я носила письмо на почту. Оно было написано в Лондон к мистрис Шмит, той самой, которая приезжала за ребенком.

– Но ведь по этому адресу нельзя ее найти в Лондоне, – заметил Фредерик и, распростившись с Юдио, поспешно направился домой, а Юдио, как бы растерявшись в своих мыслях, следила за ним глазами, полными участия.

Глава XI

На другой день, несмотря на проливной дождь, большая толпа запрудила улицу, на которой находилась гостиница «Красный лев», к которой подъехал человек небольшого роста, очень полный, с большими выразительными глазами, черными, как смоль, волосами и приятным выражением лица. Это был следователь. Выйдя из экипажа и, поздоровавшись со знакомыми, которых замечал в толпе он, в сопровождении своего письмоводителя, пришел в гостиницу, где попросил себе завтрак. Плотно покушав и отдохнув немного, он принялся за дело. Первым долгом он отправился на Дворцовую улицу, в дом мистрис Гульд, чтобы ознакомиться с условиями, при которых произошла смерть мистрис Крав. После осмотра всех ее вещей, следователь занялся допросом свидетелей. Главной его заботой было узнать ее имя и фамилию, но через кого и как? Хотя на всем ее белье была метка – французское С, но что она могла дать следователю, так как с этой буквы начинается множество имен. Мистрис Файч и мистер Грей рассказали ему все, что только знали про нее. Мистер Джон Грей и Броклин, осматривая её тело заявили, что причиной ее смерти было отравление синильной кислотой.

Затем была вызвана мистрис Пеперфли, которая вошла в комнату судьи в ужасном виде. Ее одежда состояла из короткого старого черного платья, красной шерстяной шали, грязной изношенной желтой шляпки с бантом на затылке. Из-под ее короткого платья виднелись стоптанные башмаки и грязные чулки.

– Вы Пеперфли? – Спросил ее следователь.

– Точно так, сударь, но с прибавлением Бетси, – ответила сиделка, низко приседая.

– Вы хотите сказать Елизавета?

– Ваше благородие, меня все зовут Бетси. Может быть в метрических я записана Елизаветой; право не могу вам сказать… Моя мать…

– Достаточно, достаточно, – сказал следователь, – это не относится к делу. Получили ли вы какое-нибудь лекарство в прошлый понедельник для мистрис Крав?

– Да, сударь, я получила успокоительную микстуру.

– В котором часу?

– Я уже почти поужинала, должно быть, был девятый час. Я ела последнее блюдо – селедку…

– Право следователю не нужно знать, что у вас было на ужин. Кто принес вам микстуру?

– Дик, слуга мистера Грея. Такой дерзкий мальчишка, какого свет не производил. Он передал мне пузырек, завернутый в бумаге, в том самом виде, в каком получил из лаборатории мистера Грея.

Он надо мной начал насмехаться, а я за это хотела его отодрать за уши, но он скоро убежал.

На это все присутствующие рассмеялись.

– Ведь я вам говорил, что этого всего я знать не хочу, мне нужно знать дело, а вы пристаете ко мне с пустяками. Рассказывайте дальше.

– Когда мне Дик передал микстуру, я понесла ее больной и, встретив на площадке мистера Карлтона, отдала ему. Он при мне же раскупорил и, понюхав сказал: «В этой микстуре есть миндальное масло».

– Миндальное масло?! Вы правду говорите?

– Конечно, правда. Не во сне же я видела все это.

– А сами вы чувствовали запах миндального масла?

– Нет’ сударь, я не могла чувствовать потому что… – тут она замялась, – потому что только что выпила рюмку можжевеловой настойки, – чуть слышно проговорила она. – Я только взялась за рюмку, как послышался звонок и, выпив ее наскоро, пошла отворять дверь.

– Но кто принял лекарство от посланного: вы или мистер Карлтон, или же сама больная?

– Ведь я, сударь, вам уже сказала, что я, и я же передала его мистеру Карлтону, затем, получив обратно от него, я снесла его в гостиную и поставила в шифоньерку, где ставилось лекарство.

– Не взяли ли вы по ошибке какое-нибудь другое лекарство?

– Нет, там стояли только пустые пузырьки. – Не трогал ли его кто после вас?

– У нас некому трогать. Кроме меня и мистрис Гульд никого в доме нет.

– Мистер Карлтон сейчас же уехал?

– Да, он сейчас же уехал.

– Мистрис Пеперфли, скажите, просил ли вас мистер Карлтон не давать больной принесенную микстуру?

– Клянусь вам Богом, что ничего подобного не с пыхала от него, – ответила она с особенным воодушевлением. – Милорд, ваше благородие, эта страшная ложь с его стороны. Уже после смерти мистрис Крав, он уверял меня, что сказал ей не принимать этой микстуры, а теперь говорит, что мне сказал.

– Вам сданы были ее лекарства?

– Да, лекарства были у меня на руках. Я почувствовала запах миндального масла только тогда, когда принесла его больной принять.

– А больная ничего не имела против?

– Нет, она мне ничего не сказала. Но прежде чем принять микстуру, она понюхала ее и сказала: «Как она пахнет вишневым тортом!» И, сказав это, она сразу проглотила и… тут же скончалась, но мне показалось сначала, что ей сделалось только дурно. – Что с ней? – Спросила я тут же стоявшую мистрис Гульд.

– Не имеете ли вы на кого подозрения?

– Я? – Возразила удивленная этим вопросом сиделка.

– Дорого бы дала, чтобы узнать виновника.

– Теперь вы свободны, – заключил следователь. Нередко возбуждавшая смех своим рассказом, Пеперфли, с сияющей физиономией вышла из зала, низко приседая всем присутствующим.

Следующим свидетелем был вызван мистер Карлтон, который пошел совершенно свободно и, глядя прямо в глаза следователю, начал свой рассказ, повторяя все, что читатель уже знает. Но когда следователь спросил его: «А как она подписалась в своем письме к вам? Полным своим именем?

– Полным именем? – повторил Карлтон, как бы не понимая этого вопроса.

– Неужели вы не понимаете, о чем я вас спрашиваю? – Как она подписалась в письме?

– Письмо было написано в третьем лице, таким образом: мистрис Крав свидетельствует свое почтение мистеру Карлтону и т. д. и, судя по письму, я думал, что у нее родится ребенок не ранее мая месяца.

– А при первом свидании с ней ничего не сказала она вам о себе – кто она такая, откуда и зачем приехала сюда?

– Нет, ничего, да я и не спрашивал, боясь ее утомить, тем более, что она мне много говорила о своем здоровье, о том, что очень сожалела о моем отсутствии, и добавила, что она очень довольна мистером Греем.

– И вы не узнали, кто вас рекомендовал ей?

– Нет, насчет этого она что-то сказала, но так тихо, таким слабым голосом, что я почти что ничего не мог расслышать.

– И с этого дня вы приняли ее на свои руки?

– Нет, я думал приняться за ее лечение со следующего дня, так как нужно было разузнать о ходе ее болезни, а для этого необходимо было видеть мистера Грея, которого я встретил в тот же день на Высокой улице и условился с ним встретиться у нее в семь часов вечера того же дня, а если бы мне не удалось, то на следующий день, в десять часов утра; к семи часам я не мог попасть, приехал позднее и не застал уже Стефена Грея.

– Отчего же вы ничего не узнали об ее личности, приехавши к ней во второй раз?

– Оттого… что… оттого что с ней сделалась лихорадка, а беспокоить при лихорадке, да еще по таким пустякам, как вам известно, очень вредно.

Затем он начал рассказывать со всеми подробностями о том, как принесли лекарство, как он услышал запах, сначала показавшийся ему запахом миндального масла, а потом он убедился, что это была синильная кислота; как просил ее не принимать микстуры до приезда мистера Грея, к которому прямо от нее поехал и, не застав его дома, отправился домой, где, приготовив ей сам микстуру, хотел везти, но был удержан одним из своих пациентов, и, наконец, о том, как он приехал к ней и не застал ее уже в живых.

– Но скажите, пожалуйста, вы первый увидели ее умершею?

– Да, первый после мистрис Пеперфли и мистрис Гульд, которая и привела меня к ней.

– Как вы думаете, что было причиной ее смерти?

– Конечно, синильная кислота.

– А что, этот пузырек похож на тот, в котором была эта гибельная микстура?

– Да, мне кажется, он и есть тот же; ну, конечно, да; запах до сих пор не выдохся, – добавил он, понюхав из пузырька.

– Вы не видели, куда мистрис Пеперфли поставила лекарство?

– Нет, не видал и не знаю.

– Вторично вы не дотрагивались до него?

В это время в толпе послышалось имя Карлтона. Карлтон услыхав, спросил: «Кто меня спрашивает?». На этот вопрос последовало молчание.

– Извините меня, следователь, – сказал Карлтон, начиная снова продолжать свои показания.

– Я попрошу удалиться тех, кто нарушает тишину и спокойствие, – заметил следователь, обращаясь к той части публики, откуда слышался шепот, – но как думаете вы насчет… Как мог попасть яд в микстуру, – добавил он.

Карлтон молчал. Он не знал, что ответить; не знал, сказать ли о виденной им фигуре на площадке лестницы в квартире мистрис Крав. Но если я скажу, пожалуй, все подымут меня на смех, подумал он.

– Что же вы молчите? – сказал следователь.

Карлтон глубоко вздохнул, думая о чем-то другом.

– Право не знаю, кого можно подозревать; по всей вероятности была сделана ошибка в лаборатории мистера Грея, хотя и это трудно допустить.

Затем, рассказав о встрече с мистрис Шмит на станции Венок-Сюд, он раскланялся со следователем и вышел совершенно спокойно из залы.

Глава XII

Вы сейчас будете приведены к присяге, – начал следователь, обратясь к вновь вызванной мистрис Пеперфли, – в том, что мистер Карлтон советовал мистрис Крав не принимать микстуры. Что вы скажете на это, – добавил он.

– Право, она ни мне, ни при мне ничего никому не говорила. Знай я это, сама бы не допустила ее принять эту злосчастную микстуру.

– Следовательно вы уверены в том, что она ничего не имела против принятия?

– Если вы мне не верите, потрудитесь спросить вдову Гульд, которая с девяти часов вечера не покидала комнаты мистрис Крав. Она сейчас сидит в соседней комнате.

– Пошлите ее сюда, – сказал сердито следователь. Немного спустя с испуганным видом в зал вошла вдова Гульд.

– Ваше имя сударыня, – спросил следователь.

– О! Милые господа, пожалейте меня, я бедная вдова, – со слезами ответила она.

– Хороню, хорошо. Потрудитесь сказать ваше имя, если вы вдова.

– Меня зовут Елизаветой Гульд; о Господи, пожалейте меня!

– Если вы сейчас не успокоитесь, то придется прибегнуть к более строгим мерам, – возразил следователь.

– Я никогда никому не причиняла никакого зла, – начала мистрис Гульд и поэтому мне, бедной вдове, без всякой поддержки с чьей-либо стороны, иметь дело с судом – большое горе.

– Хорошо, хорошо! Скажите теперь, который вам год?

– Который мне год? – Повторила мистрис Гульд. Разве это так важно?

– Да это необходимо, и вы должны отвечать на все вопросы, которые я вам задаю. Который вам год?

– Мне 42 года, – едва слышно ответила она.

– Пишите: 42 года!.. Надеюсь, впрочем, что вы сказали правду, – добавил он, оборачиваясь лицом к свидетельнице, – не забудьте только, что вы на суде, и что ваши показания придется подтвердить под присягою.

Мистрис Гульд, услыхав это, заплакала, совсем упав духом.

– Который вам год? – Снова спросил следователь.

– Разве я непременно должна назвать мой возраст?

– Без всякого сомнения. Теперь, сударыня, я спрашиваю вас в последний раз. Время мне слишком дорого, чтобы терять его по пустякам. Который вам год?

– Мне только 56 лет, – сказала вдова сквозь слезы.

– Потрудитесь зачеркнуть 42 и написать 56, - сказал следователь, обращаясь к писарю. – Что знаете вы насчет молодой дамы, которая у вас квартировала?

– Я знаю только то, что на пальце у нее было надето золотое кольцо, а это служило доказательством того, что она замужем, – отвечала она (отвечать не на вопрос было всегдашней манерой мистрис Гульд).

– А не знаете ли вы, откуда она приехала? Зачем приехала? Есть ли здесь у нее какая либо родня?

– Она наняла у меня квартиру по рекомендации мистрис Файч, которая мне передавала, что муж мистрис Крав путешествует.

– А где именно он путешествует, об этом она вам не говорила?

– Нет, сударь, больше ничего сказать вам я не могу. Это все, что я знаю про ее мужа.

– Долго ли она должна была прожить у вас?

– Срока своего пребывания в Венок-Сюд она не назначала, но сообщила мне, что пробудет у меня в доме до рождения ребенка, которого ожидала не ранее мая месяца; просила между прочим, назвать докторов Венок-Сюда; я отрекомендовала ей братьев Грей, как моих соседей и как лучших врачей города, но она почему-то хотела пригласить мистера Карлтона.

– А почему хотела она непременно пригласить мистера Карлтона?

– Потому что, как она мне сказала, ее друзья советовали ей обратиться к нему. Затем она ему написала пригласительное письмо, которое было тотчас же послано. Но доктора дома не нашли, и когда ей это объявили, высказала неудовольствие.

– Высказала неудовольствие, – повторил следователь.

– Да, ей не хотелось лечиться у двух докторов, да она и не могла платить двум одновременно, но мы ее разубедили, объяснив, что если она пригласит до приезда Карлтона, мистера Грея, то будет платить одному только доктору, именно Грею. Услышав это, она попросила послать за одним из братьев Грей, так как она почувствовала себя не совсем хорошо. Затем у нее родился ребенок, который был принят доктором. И она осталась весьма довольна Греем. Она его не пригласила раньше по всей вероятности из-за денег.

– А почему вы знаете, что деньги были причиной.

– Потому что после ее смерти, полиция обыскав и осмотрев все ее вещи, нашла всего только 19 шиллингов и 6 пенсов. Но чем бы она заплатила мне, доктору, сиделке, за обеды и ужины сиделки, которая истребляла их довольно охотно. – Когда яд был влит в лекарство, – до того, когда его принесли или это произошло у вас в доме?

– Не думаете ли вы, что я совершила это преступление? – Спросила она, удивленная таким вопросом.

– Я по необходимости спрашиваю вас, не подозреваете ли вы кого-либо?

– Никто из нас не способен на такую вещь. Когда микстура была принесена от Греев, я передала ее больной и в доме, кроме нас двух и мистера Карлтона, никого не было, хотя Карлтон и обвинил нас в том, что мы спрятали какого-то мужчину с баками, но это было напрасно.

– Когда это? – Спросил следователь, вслушиваясь внимательнее в рассказ свидетельницы.

– Это было в день смерти мистрис Крав. Услыхав, что Карлтон сходит по лестнице, я вышла ему навстречу со свечой в руках, чтобы проводить его на улицу. «Разве у вас есть в доме кто-либо из мужчин?» – Спросил он, увидев меня. – Кто-либо из мужчин? – Спросила я его. – Какой мужчина? – «Мне показался спрятавшийся мужчина с черными баками». – Нет, у нас в доме, кроме нас двух никого нет, – отвечала я ему. – «Следовательно, это мне показалось, я сказал вам это, чтобы предупредить вас», – добавил он, и простившись со мною, вышел на улицу.

Весь этот рассказ поразил следователя. Допрос продолжался, но спрашивалось только о том, что уже известно. Мистрис Гульд вскоре была отпущена и мистер Карлтон снова вызван, но его не оказалось. Тогда за ним был послан полицейский, который нашел его дома и попросил сейчас же явиться к следователю.

– Зачем я опять нужен? – Спросил Карлтон.

– Не могу знать, мистер.

С этими словами они вместе отправились в зал следствия.

– Я предполагал, что вы знаете мистер Карлтон, – обратился следователь к входившему Карлтону, – что свидетели не имеют права выходить из зала до окончания следствия. Случается так, что одно показание вызывает вопросы к другим.

– Извините меня, – ответил Карлтон, – я отправился домой, никак не предполагая, что могу быть вам еще нужным.

– Что вы скажете о человеке, которого вы видели на лестнице или на площадке в ночь смерти мистрис Крав.

– Кто это вам сказал? – Спросил удивленный Карлтон.

– Дело не в том, кто мне об этом сообщил, а в том, действительно ли вы видели кого-нибудь?

– Нет я никого не видал.

– А вдова Гульд, между прочим, утверждает, что вы видели какую-то бледную фигуру, да еще с черными бакенбардами.

– Действительно, когда я вышел из комнаты больной, площадка была освещена светом луны, проникавшим из окна, – отвечал Карлтон, и на ней-то перед мной предстала фигура, бледная, с черными бакенбардами.

Но теперь я почти уверен, что мне это просто показалось, тем более, что фигура эта через секунду исчезла. Тогда я зажег свечу и, осмотрев площадку, убедился, что это была ошибка; а если я и решился сказать об этом вдове Гульд, это только для успокоения совести.

– Вы понимаете, господа, – обратился следователь к присяжным, – если действительно кто-нибудь мог спрятаться на площадке, то легко может быть, что он мог совершить преступление, тем более, что обе женщины – вдова Гульд и мистрис Пеперфли были внизу, а больная находилась совсем одна наверху, и, понятно, не могла видеть, что делалось в остальных комнатах.

– Убедились ли вы, что во всем этом играло роль ваше воображение? – Спросил Карлтона один из присяжных.

– Я вполне убежден, что это было мое воображение, – сказал Карлтон. – Я из светлой комнаты вышел на площадку…

– Извините меня, г. Карлтон, но вдова Гульд сказала нам, что комната больной не была освещена, а свеча, как обычно стояла в гостиной.

– Вы правы, – начал он, – я теперь припоминаю: свеча была в гостиной, куда именно я и отправился за нею, чтобы осмотреть площадку.

– Почему вы ничего не сказали мне об этом, когда я вас вызывал в первый раз, – спросил следователь.

– Потому что я не придавал этому никакого значения.

– Очень хорошо, сударь, вы теперь свободны, – сказал следователь Карлтону.

– Позвольте сказать вам несколько слов, – обратился бывший тут Фредерик Грей, который слушал внимательно показания всех свидетелей.

– Если это касается дела, отчего же нет?

– Да, касается, – живо отвечал Фредерик. Жестокие подозрения на моего отца по поводу смерти мистрис Крав слишком тяготят его. Его обвиняют в невнимательном составлении лекарства для своей пациентки. Я заявил, что все эти подозрения неосновательны; я, к несчастью, уничтожил одно самое важное доказательство его невиновности. – И он рассказал, как стер пыль и паутину с банки, в которой находилась синильная кислота.

– Кто был свидетелем этого, кроме вашего отца.

– Мой дядя Джон Грей, – отвечал Фредерик.

– Попросите его сюда, – сказал следователь. Господа, – добавил он, обращаясь к присяжным, – я быть может поступаю незаконно, вызывая как свидетеля Джона Грея, но предупреждаю вас, что для меня более чем невероятно, чтобы мистер Стефен Грей, всеми здесь любимый и уважаемый, мог совершить такое преступление. Мне кажется необходимым выслушать всех, кто имеет что-либо сказать по поводу этого дела, тем более, что Карлтону представилась какая-то фигура около комнаты, в которой стояло лекарство. Быть может кто-нибудь из ее врагов следовал за ней, поселился каким-нибудь таинственным образом в доме, где она остановилась, воспользовался случаем совершить преступление и скрылся.

– Несмотря на все это, – сказал один из присяжных, надо думать, что яд был влит в лекарство раньше того, как принесли его к мистрис Крав.

– Это правда, но все это очень непонятно. Потрудитесь подойти поближе, мистер Джон Грей, – сказал он обратясь к вошедшему. – Вы были свидетелем того, что ваш племянник стер паутину и пыль с банки, в которой находилась синильная кислота.

– Да, я присутствовал при этом, – отвечал Джон Грей. – Банка эта была покрыта толстым слоем паутины и пыли.

– А племянник ваш стер ее уже после смерти мистрис Крав?

– Возвратившись домой после осмотра покойницы, мой брат сказал мне, что эта пыль и паутина будут служить доказательством того, что он не трогал синильной кислоты. Разговаривая таким образом мы не заметили, как Фредерик, взяв полотенце, стер пыль со всех банок и с этой тоже. Никто из нас не успел его остановить, но он был очень удивлен узнав, что этим принес отцу страшный вред.

– У вас больше нигде нет синильной кислоты?

– Нет нигде ни капли.

– Конечно, не он виновник, если только эти показания верны, – сказал один из присяжных.

– Господа, ведь мистер Джон Грей слишком честный человек, чтобы дать ложное показание, и тем более под присягою, – сказал следователь, с чем все присутствующие согласились.

Глава XIII

Едва успел следователь окончить допрос свидетелей, как послышался сильный шум на дворе, производимый толпой народа, которая бросилась к гостинице «Красный лев». Что случилось? Что могло быть? Напрасно следователь и все судьи ждали, чтобы народ успокоился, – он все более и более волновался и наконец всей массой как бы вломился в залу, где каждый хотел объяснить, в чем дело. Хотя с большим трудом, но все же наконец удалось властям успокоить разбушевавшуюся толпу, из слов которой следователь понял, что в платье был найден оторванный клочок письма с большим чернильным пятном мистрис Крав, которое она надевала в пятницу в день своего приезда в Венок-Сюд.

Осмотрев этот смятый лист бумаги, следователь прочел во всеуслышание следующее:

13, Дворцовая улица,

Венок-Сюд, вечер 10 марта 18** г.

«Милый друг, ты будешь удивлен, узнав, что я уже в дороге, и что благополучно доехала до Венок-Сюда. Я уверена, что ты будешь сердиться, но что же делать? При свидании обо всем этом поговорим. Я справлялась здесь о докторах, и все мне советуют обратиться к одному из братьев Грей, которых хвалят, а мой выбор пал на мистера Карлтона. Что ты на это скажешь? Со станции я ехала в омнибусе, который меня сильно расстряс, и, благодаря этому, я чувствую себя очень плохо и прошу тебя немедленно»… На этом слове заканчивалось письмо. Что было причиной того, что письмо было не дописано, никто не знает. Но это письмо не прояснило, кто была эта особа, зачем приехала она и еще меньше – причину ее смерти.

Подумав немного, следователь велел попросить Карлтона, который разговаривал в это время с кем-то на дворе.

– Меня опять требуют? – Спросил он.

– Да, г. Следователь приказали вас попросить пожаловать к ним, – ответил посланный.

– Разве еще что-нибудь открылось?

– Да, что-то новое узнали, но из слов толпы я ничего не мог разобрать. Мистер Карлтон вошел в зал.

– Мистер Карлтон, посмотрите, – сказал следователь, подавая ему письмо, – не имеет ли этот почерк сходства, не напоминает ли он вам почерка мистрис Крав?

Взяв письмо, Карлтон направился к окну, возле которого он его прочел раза два, осмотрел со всех сторон и в третий раз, подошел к столу, у которого сидел следователь и судьи, внимательно следившие за всяким его движением.

– Право, не знаю, ее ли это почерк, – сказал Карлтон.

– Но, ведь, у вас же есть письмо, написанное рукою мистрис Крав, так нельзя ли вам сравнить?

– Если бы оба письма были здесь, я бы с удовольствием исполнил вашу просьбу, но ведь ее письма у меня уже нет; вернувшись сегодня после первого допроса домой, я начал искать ее письмо, но поиски мои были совершенно напрасны, так как по всей вероятности оно брошено было в камин, что я делаю обыкновенно с письмами мне не нужными.

– Следовательно, по поводу почерка ничего не можете нам сказать? – Спросил следователь.

– Положительно ничего, – ответил Карлтон, – хотя он немного и напоминает тот, но, как вам известно, почерки всех женщин обыкновенно сходны между собою.

– Мало женщин с таким красивым почерком. Разве вы близоруки мистер Карлтон, что подошли к окну, чтобы прочесть это письмо? – Спросил следователь.

– Нет, не близорук, но, по случаю пасмурной погоды, в комнате довольно темно. Я думал, что вы показываете мне что-нибудь, что подвинет наше дело хотя немного вперед, – сказал Карлтон следователю, который видимо стал недоверчиво относиться к его словам.

Затем следователь попросил всех присутствующих удалиться из зала, где началось совещание между судьями.

Юдио Форт, предполагая, что будет вызвана следователем на допрос, присутствовала при следствии, и вместе со всей массой любопытных вышла во двор. Проходя мимо гостиницы «Красный лев», она повстречалась с мистрис Файч, которая подойдя к ней, спросила? «Ну, что, Юдио, каков приговор присяжных?»

– Еще ничего не объявлено, они только пошли совещаться. Не думаю, чтобы обвинили мистера Стефена Грея.

– Я того же мнения, тем более после показаний Фредерика Грея. Юдио, вы не здоровы? – Добавила Файч, внимательно вглядевшись в ее лицо.

– Нет, не то что не здорова, а просто расстроена этим неприятным и тяжелым происшествием. Головная боль меня замучила и вот четверо суток, как у меня не было ни крошки во рту.

– Не хотите ли чего-нибудь покушать?

– Нет, благодарю вас, я и сегодня не в состоянии есть.

– Напрасно вы так грустны. Действительно, смерть этой особы неприятна, но ведь мистрис Крав для нас совершенно постороннее лицо.

На это Юдио ничего не возразила.

– Мне необходимо чем-либо заняться, – начала Юдио, – не можете ли вы, мистрис Файч, рекомендовать какое-либо место?

– Мне говорили, что в Монтикюль одной семье нужна прислуга. Не хотите ли пойти туда?

– Какая семья?

– Я право хорошо не помню их фамилии, кажется, Шесней. Они люди, как говорят, очень хорошие и добрые и я думаю, для вас место это подходящее.

– Да, я отправлюсь и переговорю:…

На этом слове она была прервана сильным шумом, производимым толпой народа. Они поспешили узнать причину шума, оказалось, что совещание окончилось, и все желающие выслушать приговор могли войти в зал. Юдио прошла туда вместе со всей публикой. До ее слуха дошли следующие слова следователя: покойница, по фамилии мистрис Крав, но имя которой остается неизвестным, умерла приняв успокоительную микстуру с ядом. Мы не знаем кто (с намерением или же по ошибке) виновник этого преступления, поэтому, господа, никого не можем обвинить», – заключил следователь и вышел из зала. Друзья Стефена Грея, окружив его, крепко жали ему руки. О радости Фредерика Грея, понятно, нечего и говорить.

Глава XIV

Наконец все жители Монтикюля дождались хорошей погоды. Дожди перестали и стало гораздо теплее. Солнце заходящими лучами осветило большую гостиную капитана Шесней, где перед раскрытым окном, с целою кипою бумаг сидела Дженни.

Это была старшая дочь капитана, тридцатилетняя девушка с белокурыми волосами, голубыми, добрыми выразительными глазами и прелестным цветом лица; при всем этом она была далеко не красива, но чрезвычайно симпатична. Взглянув ей в лицо можно было сразу сказать, что жизнь ее была негладкой. У рояля сидела вторая дочь капитана – Лора. Ей было около 23-х лет, но на вид она казалась гораздо моложе. Это была девушка редкой красоты с черными бархатными глазами, с правильными чертами и нежным цветом лица и грациозной фигурой. Все говорило в ней о хорошем происхождении и действительно, она принадлежала к хорошей семье, чем и гордилась. С некоторого времени гордость ее стала смягчаться; более сильное чувство овладело ею. Она полюбила Людвига Карлтона и, благодаря этому, сильно изменилась к лучшему. На ней было в этот день по какому-то случаю прелестное светлое шелковое платье с белыми кружевными рукавчиками и золотые браслеты и кольца на руках – наследство ее покойной матери. Около окна прыгала самая младшая дочь капитана, Люси, в мериносовом платье лилового цвета и в черном кашемировом фартуке. Это была 12-летняя девочка, весьма грациозная и красивая, с замечательно добрым выражением глаз, что составляло большой контраст с ее сестрой Лорой.

Средства этой семьи были весьма ограничены. Так как капитан получал очень небольшое жалованье, на которое надо было содержать всю свою семью, да еще с тремя взрослыми дочерьми, то ему пришлось наделать долгов и, в конце концов, бежать от кредиторов. По этому случаю он покинул окрестности Плимута и переселился в Венок-Сюд, но и здесь собиралась гроза.

Все разговоры и переговоры с докучливыми кредиторами приходилось вести Дженни, как старшей дочери и к тому же хозяйке дома.

Любя до обожания отца, она готова была пожертвовать жизнью, чтобы избавить его от всевозможных неприятностей. Только она одна умела уговаривать кредиторов, одна только умела жить так скромно, чтобы им хватало 10 фунтов стерлингов в месяц, как это ни было трудно. «Живи не так, как хочется, а как Бог велит», – эту пословицу хорошо помнила Дженни. От нее никогда никто не слыхал ни жалоб, ни ропота; все лишения в жизни она переносила очень спокойно. Дженни была прелестная девушка и редкая дочь, редкая хозяйка, и редкая сестра. Для своей младшей сестры Люси она была незаменима.

Дай Бог, чтобы всякая мать заботилась так о воспитании и образовании своей дочери, как Дженни о Люси.

– Люси, твое прыганье меня беспокоит, перестань, пожалуйста, – сказала Дженни.

– Но, ведь, я не делаю шума Дженни.

– Нет, все-таки перестань, у меня голова и так болит, да еще эти счета тут. Ох! Это ужасно и подумать.

– А разве у тебя болит голова?

– Да и к тому же я очень расстроена сегодня.

– Неужели ты нездорова, благодаря счетам, – спросила Лора. – Стоят ли они того, чтобы принимать их близко к сердцу. Бери пример с меня, я нисколько не беспокоюсь ни о чем, нисколько не волнуюсь.

– Но ведь надо же кому-нибудь заниматься хозяйством; если не мне, так папа должен.

– Папа сам виноват во всем. Действуй он благоразумнее, никогда бы не отняли у него половину его жалованья, а теперь что делать?

– Молчи, Лора, – возразила Дженни, – как можешь ты так отзываться об отце, которого мы так любим.

– Мой отец мне так же дорог, как и тебе, – сказала Лора, – но я рассуждаю. Ведь невольно замечаешь, как живут девушки нашего круга. Мы прозябаем, а те живут настоящим образом.

– Всякий имеет свое горе; но трудно судить других, не зная их несчастий. Вспомни итальянскую пословицу: «Non ve rosa senza spina». Нет розы без шипов.

– Мы, Дженни, ведем жизнь совершенно монашескую, никуда не ездим, никого у себя не принимаем, боясь истратить лишнюю копейку. Это просто возмутительно.

– Лора, Лора, что может быть возмутительнее жалоб. Мы без ропота должны переносить все то, что посылает нам Господь.

Лора, ничего не ответив на это, села за фортепиано, чтобы игрой успокоиться. Люси же, сидя у окна, внимательно вслушивалась в разговор сестер, посматривая то на одну, то на другую. Сверху послышался стук.

– Лора, ты слишком громко играешь! – Сказала Люси. – Играя сегодня утром, я нечаянно надавила педаль довольно сильно и, не замечая этого, продолжала играть. Папе, верно, не понравилось и он застучал так же как сейчас.

Лора, привстав, закрыла фортепиано и села к окну. Стук снова повторился. – Верно, папе что-нибудь нужно, – приподнимаясь с кресла сказала Дженни.

Выйдя из гостиной, она услыхала голос отца, который кричал: «Лора, Лора!»

– Лора, папа тебя зовет, поспеши к нему.

Лора, взяв со стула свою черную накидку надела ее, чтобы прикрыть прелестное шелковое платье и золотые браслеты на руках, и в таком виде отправилась к отцу.

Люси о чем-то задумалась. Видно было, что она что-то обдумывала.

– Дженни, – сказала она после некоторого молчания, – зачем Лора надела накидку, – идя к папе? Верно, чтобы скрыть от него свое хорошенькое платье. Но я удивляюсь только одному: зачем она каждый день носит свой лучший туалет?

– Лора очень любит наряды; ей может быть кажется, что отец ее не так сильно любит… – начала Дженни, не зная, что ответить ребенку на ее вопрос.

– Отец ее не так любит? – Повторила Люси, – я не думаю, чтобы папа любил только из-за хорошего платья.

– Платья очень дороги, а ты знаешь…

– Да я знаю, но зачем же она каждый день носит свое лучшее платье? – Снова спросила Люси.

По правде сказать Дженни не раз об этом думала, и ни до чего не могла додуматься.

– Дженни, скажи мне, пожалуйста, – сказала Люси, – что значат эти слова:»всякий имеет свое горе», которые ты сказала Лоре во время нашего разговора.

– Поди ко мне, Люси.

Послушная девочка подошла к сестре, села на табурет возле ее ног, положила свои руки к ней на колени и посмотрела на спокойное и улыбающееся лицо сестры, которая, подумав немного, проговорила: «Будь наша мать жива, никогда бы ты не спросила этого».

– Я уверена, Дженни, – сказала Люси со слезами на глазах, что ты мне вполне заменяешь мою мать.

– Чем больше мы, моя милая, живем, тем нам труднее становится.

– Разве всем трудно жить? – Да, мой друг, всем без исключения. Мы, конечно, знаем только про свое горе, а до посторонних нам дела нет. Мы часто видим людей очень богатых и нам кажется, что они очень счастливы, а выходит наоборот, из этого и следует заключить, что не в деньгах счастье.

– Но почему же горе постигает всякого?

– Один Бог это знает, дитя мое. Иногда мы сами виноваты, а иногда причиной несчастья бывают какие-нибудь обстоятельства, но теперь я не хочу рассказывать тебе всего этого; ты так еще молода и так впечатлительна, что на тебя это нехорошо подействует, а главное многого ты еще и не поймешь, – добавила она, поцеловав ее в голову.

Глава XV

Капитан был сердит на Лору. Войдя в его комнату, она застала отца, лежащего в кресле. Страдания его еще не совсем прекратились и раздражительность его не стала меньше.

– Это ты, Лора, так громко играешь на фортепиано? – Закричал он.

– Да, папа.

– Так это не Люси?

– Папа, вы отлично знаете, что Люси не может так играть, – отрывисто ответила Лора.

– Если бы она посмела так сильно заиграть, я бы в наказание уложил ее в постель на весь день.

Погоди, я тебя проучу. Возьму да продам его завтра.

Лору это нисколько не удивило, она уже привыкла ко всяким вспышкам своего отца.

– Где Дженни? – Сердито спросил он.

– Она сидит в гостиной за своими счетами, – возразила Лора.

– Хм! Бросила бы она все эти счета в огонь.

– Я давно бы это сделала на ее месте, – ответила Лора.

Такой ответ так рассердил капитана, что он в продолжение пяти минут не мог придти в себя от гнева.

– Окончилось ли следствие? – Грубо спросил капитан.

– Я, папа, право не знаю.

– Карлтон еще не приезжал?

– Н… нет, – возразила она нагибаясь, чтобы поправить подушку, но более для того, чтобы скрыть румянец, покрывший ее лицо, при имени Карлтона.

Но как нарочно, поправляя подушку, она дотронулась до больного места ноги отца и капитан застонал от боли и в раздражении швырнул палку вдоль всей комнаты.

– Извините меня, папа, – проговорила она льстивым голосом, – рука моя соскользнула.

– У тебя всегда есть какая-нибудь отговорка, относилась бы к каждому делу внимательнее, а что рука соскользнула – хорошее нашла извинение, причинив мне такое страдание. – Что ты тут делаешь? Почему Дженни не пришла сюда?

А разве вы не меня звали, папа.

– Да, я тебя звал, чтобы остановить эту невыносимую игру. Завтра же непременно пошлю за купцом, чтобы купил рояль и увез сейчас же. Почему Карлтон не приехал? – Вспомнив о нем, снова спросил капитан. Я кончу тем, что откажу ему от дома, а приглашу одного из братьев Грей, которые внимательнее относятся к своим пациентам. Изволь написать ему, чтобы не смел являться ко мне.

– Но вы, папа, не можете отказать ему не заплатив денег, – проговорила она, страшно изменившись в лице.

– А что Помпей вернулся?

– Нет еще, и едва ли вернется так скоро.

– По всей вероятности он зашел на следствие и там слушает. Вот я ему задам. Дай мне мою палку.

Лора поспешила исполнить приказание отца. Взяв палку из ее рук он так сильно ударил ею по столу, что пролил чашку с бульоном.

– Кто приготовил бульон? – Спросил он, попробовав оставшееся в чашке.

– Я… По всей вероятности, Дженни, – ответила Лора.

– Я приказал никогда мне не подавать бульона из бычьих ног.

– Вы, папа, кажется ошибаетесь, – возразила она. – Дженни два дня тому назад заказывала бульон из телячьих ножек.

– А… эта… скажи… Кларисса что пишет? – Вдруг переменил капитан разговор.

– Кларисса? – Повторила Лора, удивленная, слыша имя своей сестры, произносимое отцом.

– Я тебя спрашиваю, Лора, что пишет Кларисса?

– Когда? Откуда? Милый папа?

– Когда? Откуда? Да что пишет она Дженни.

– Дженни мне ничего не говорила.

– Наверно она бы мне ничего не сказала, если бы не получила письма.

– Дженни не получала письма, – упрямо повторила Лора, – иначе бы наверно сообщила мне.

– Чтобы черт вас побрал! – Закричал капитан.

После этого Лора вышла из комнаты отца и направилась к сестре.

– Папа в очень плохом расположении духа. На все сердится, – сказала Лора, войдя в гостиную.

– Это болезнь делает его таким раздражительным, – сказала Дженни, готовая всегда во всем извинить отца.

– Дженни, скажи пожалуйста, из телячьих или бычьих ножек приготовлен бульон?

– Из бычьих.

– Вот, видишь ли, а папа рассердился, почему не из телячьих. Я же, чтобы успокоить его уверила, что бульон приготовлен из телячьих.

– Они слишком дорого стоят, – сказала Дженни.

– Ты получила письмо от Клариссы?

– Письмо от Клариссы? Почему ты меня об этом спрашиваешь?

– Папа мне сказал сейчас, что ты получала от нее письмо.

– Он первый спросил тебя о Клариссе?

– Нет, ты мне скажи правду, не говорила ли ты отцу, про письмо Клариссы?

– Да, да я теперь припоминаю. Несколько дней тому назад, кажется во вторник, я какими-то судьбами решилась произнести ее имя в присутствии отца и в разговоре с ним сказала между прочим, что думаю скоро получить от нее письмо.

– Почему же так ты думала?

– Потому что… потому что с воскресенья на понедельник видела необыкновенный сон и я почти уверена, что скоро буду иметь от нее известие.

– Ты видела сон? – Так расскажи же нам его.

– Нет, я его никому никогда не расскажу.

– Мисс Шесней, содержатель экипажей желает видеть капитана – проговорила вошедшая горничная.

– Капитал болен и никого не принимает, – ответила Лора.

– Он приказал вам доложить, что до тех пор не уйдет, пока не увидит самого капитана, или кого-нибудь из вас.

– Я сейчас выйду к нему, – тихо проговорила Дженни. Дженни не успела договорить, как послышался стук сверху.

– Лора, поди ты хоть раз поговори с содержателем экипажей и узнай, что ему нужно, а я пойду к папе; но я боюсь, что ты с ним не сумеешь переговорить. Не сердись, а то все дело испортишь. Иду, иду дорогой папа, – отвечала она на вторичный стук отца.

Лора спустилась в сад, прошла по аллее и подошла к калитке, у которой стоял очень благородный на вид мужчина в плисовой куртке. Это был хозяин их кареты, которому давно следовало отдать деньги, но за неимением их капитан день ото дня откладывал срок отдачи и таким образом накопил довольно большую сумму долга.

– Капитан болен и никого не может принять. Не потрудитесь ли вы подождать его выздоровления, – начала Лора.

– Право, мне уже несколько раз говорили это, а деньги мне очень нужны. – А много мы вам должны?

– Семь ливров и 12 стерлингов. А что, разве вы хотите мне их отдать?

– Я бы с удовольствием их заплатила, но в данную минуту у меня нет ни копейки.

– Позвольте мне пройти к капитану.

– Ведь, я же вам сказала, что папа болен и никого не может принять. Уверяю вас, что это не ложь с моей стороны. – Так вот что: сегодня среда, я даю вам два дня сроку и если в субботу, к 11 часам утра, не будут приготовлены мне деньги, тогда вы напишите вексель, – с этими словами он поспешно вышел на улицу.

Лоре, конечно, этот разговор был очень неприятен, тем более, что она к этому совсем не привыкла.

Она задумалась. Раздумье ее было прервано неожиданным приходом Карлтона.

– Моя милая!.. Вы меня ждали? – Начал он, крепко пожимая ей руку.

Она была так рада его неожиданному приходу, что ничего не могла ответить на это.

– Папа с нетерпением ждет вас к себе, наконец проговорила она.

– Зачем? Разве он чувствует себя хуже?

– Нет, не хуже, а просто он стал очень раздражителен.

– Я сейчас зашел собственно к вам, а никак ни к нему, так как намеревался пройти к капитану на обратном пути от мистера Невбери.

– Не лучше ли будет вам сейчас пройти к папе, хоть на короткое время, а на обратном пути можете зайти снова к нам и пробыть более долгое время.

– Да, пожалуй, зайду, – сказал он, проходя за Лорой в калитку, – позвольте предложить вам руку, чтобы довести до дома.

– Нет, нет, благодарю вас, – прошептала она, покраснев, – не забудьте, что Дженни сидит у окна.

– Тем лучше, моя милая, – сказал он, взяв ее за руку. – Вы сами мне сказали, что нам сначала надо привыкнуть друг к другу, а потом уже переговорить с капитаном, но мне все-таки хотелось бы как можно скорее с ним поговорить о вас.

Разговаривая таким образом, они совершенно незаметно дошли до дома. У окна сидели Дженни и Люси, которые были удивлены, увидев их вместе.

– Все поступки Лоры весьма необдуманны, – едва слышно проговорила Дженни.

Доведя Лору до дома, Карлтон прошел прямо к капитану и, пробыв там очень недолгое время, зашел в гостиную, где сидела Дженни, которая очень холодно ответила на его приветствие.

– Почему вы так недолго были у папы? – Спросила она.

– Потому что мне необходимо сейчас быть у одного очень слабого больного. Побывав у него, я снова зайду к капитану.

– Следствие окончено?

– Да, я прямо со следствия зашел к вам; суд решил, что мистрис Крав умерла от отравления синильной кислотой, которая была подмешана в микстуру. Но виновника этого преступления не нашли, – сказал он и, простившись с ними, вышел из гостиной.

Глава XVI

– Мне надо с тобой поговорить, Лора, – сказала Дженни, подойдя к ней и положа руку на ее плечо.

– Изволь, я слушая, – спокойно ответила Лора.

– Твое поведение меня удивляет. Разве возможно было идти под руку с Карлтоном. Мистер Карлтон ни что иное как доктор, и насколько мы знаем, доктор без всяких связей, а ты не забудь того, что ты дочь Шесней.

– Связи! – Возразила Лора, – что мы имеем от этих связей. Мы ничего больше как разорившиеся люди, почти нищие. Эти ужасные долги висят над нами, как темные тучи. Что дают нам связи?

– В этом смысле ты права, Лора: долги нас унижают потому именно, что мы не можем их никак выплатить, но это нисколько не унижает наше положение в свете и никто из-за долгов не может лишить нас дворянства. Прошу тебя поэтому в следующий раз не позволять себе быть столь фамильярной с Карлтоном. Что сказал содержатель экипажей? – Спросила Дженни, видя, что разговор этот далеко не приятен для сестры.

– Он объявил, что если в субботу к 11 часам не будут приготовлены ему деньги, он заставит отца написать ему вексель, и он это сделает, я уверена.

– Но как и где достать папе денег? – Сказала Дженни, схватив себя за голову.

– Кончал бы папа с ним скорей все дела.

– Ты правильно рассуждаешь, но когда нет на это никакой возможности. Кроме этого у меня есть еще забота, – добавила Дженни, – Роза, наша прислуга, объявила мне, что уходит от нас.

– Роза? Почему же?

– Потому что нашла себе место у богатых людей, где задержки в жалованьи не будет, – как она мне сама сказала. – Я объявила ей, что отпущу ее тотчас же, как найдется прислуга на ее место. Она… Что тебе надо, Люси? – Спросила Дженни у входящей сестры.

– Дженни, какая-то особа желает тебя видеть.

«Уж не кредитор ли какой» – подумала Дженни.

– Не продавщица ли фруктов явилась? – Спросила она.

– О, нет! Роза говорит, что прислуга пришла наниматься.

– Так вели провести ее в столовую, – сказала она, направляясь туда же.

Увидя перед собой весьма прилично одетую горничную, Дженни решила взять ее к себе, если только сойдутся в условиях. Прислуга эта была Юдио Форт.

– Нам нужны, – начала Дженни, – кухарка и горничная, поэтому мне бы очень хотелось найти такую, которая могла бы исполнять должность той и другой. Мы из дворян, – добавила она, считая долгом объявить это. – Но наши небольшие средства не позволяют нам иметь более одной прислуги. Если наше место вам подходяще, я буду очень рада.

– Я буду одной прислугой во всем доме? – Спросила Юдио, немного подумав.

– Из женской прислуги вы будете одна, но у нас есть лакей, который ходит за отцом, подает к столу и, конечно, всегда в свободное время помогает на кухне.

– Я решусь попробовать пожить у вас. На последнем моем месте я была совсем одна.

– А где жили вы?

– На Дворцовой улице, дом № 14.

– На Дворцовой улице, дом № 14? Ведь это рядом с домом, где разыгралась столь печальная драма.

– Точно так, сударыня, совсем рядом с этим домом.

– Следовательно, вы видели мистрис Крав? – Спросила Дженни.

– Несколько раз, я даже одно время ходила за ней.

– Но как все это случилось и кто виновник ее смерти?

– Дело это, сударыня, очень таинственное, но, по всей вероятности, не нынче, завтра, все выйдет наружу. А теперь очень трудно решить, кто был причиною ее смерти. Я крепко убеждена, что эта несчастная женщина была отравлена… отравлена с умыслом и с преднамерением.

– Да кем же?

– В том-то и дело, сударыня…

– Знаешь ли, что рассказывает Помпей? – Вбежав, сказала Люси. – Он говорит, что в день смерти мистрис Крав, Карлтон видел какую-то высокую бледную фигуру на лестнице, и что благодаря этому мистер Стефен Грей не обвинен в смерти мистрис Крав.

– Люси, ступай к отцу, нечего тебе слушать рассказ Помпея, – строго сказала Дженни.

Люси послушно удалилась.

– Что это за фигура, про которую рассказывает Помпей? – Спросила Дженни у Юдио.

– Мистер Карлтон, уходя вечером от больной, незадолго до ее смерти, как рассказывал следователь, встретил на лестнице необыкновенную фигуру, очень высокого роста, бледную и с густыми черными бакенбардами. Он тогда же объявил хозяйке дома, а на следствии сказал, что это было его воображение. Следователь же счел это показание очень важным, – добавила она и, простившись со своей будущей хозяйкой, удалилась.

Задумчиво войдя в гостиную, едва освещенную заходящими лучами солнца, Дженни в темном углу увидела Лору, голова которой лежала на плече мистера Карлтона. Дженни убедилась, что они любят друг друга. Как бы не замечая их, она прошла в гостиную и позвала Помпея, чтобы приказать принести лампу. Затем, подойдя к Лоре, она спросила: «Почему ты в темноте сидишь, Лора?»

– Потому что Помпей не подавал еще ламп, – ответила Лора.

– Я не знала, мистер Карлтон, что вы уже вернулись, – проговорила Дженни. – Вы уже давно здесь?

– Уже порядочно, и успел передать мисс Лоре все мои секреты, – ответил он, смеясь, – а теперь пройду к капитану, – добавил он, направляясь к двери.

– Что все это значит, Лора? – Спросила ее Дженни.

– Что все это значит? – Переспросила Лора. Про что это ты говоришь Дженни?

– Что значит, что мистер Карлтон говорит тебе все свои секреты?

– Он шутит, а ты и поверила.

– Следовательно, он, тоже шутя, назвал тебя Лорой?

– Разве он меня назвал Лорой?

– А ты и не заметила? Вот как. Но знаешь ли, я даже разглядела в темноте, что твоя голова была на его плече.

– Да тебе просто показалось, Дженни. Вообще я замечала за тобою способность преувеличивать.

– О, Лора! – Воскликнула она, – я слышала как дурно отзываются о молодых девушках, которые так много позволяют себе с молодыми людьми; надеюсь, что между тобой и мистером Карлтоном нет ничего подобного, – добавила она. – Лора, разве ты его любишь?

Не советую тебе поддаваться этому чувству, зная, что ты не можешь быть его женой.

– Я не говорю, что люблю его, – возразила она с волнением, – но почему же я не могу быть его женой?

– Быть его женой?! Быть женой доктора! Тебе – дочери капитана Шесней, племяннице…

– Довольно! – Воскликнула Лора, топнув ногой’ – мне уже надоело постоянно слушать кто я такая, кто мы все. Хотя наши родственники благородны, богаты, но к чему все это? Чего ты можешь ожидать от них? Ты знаешь, Дженни, все твои доводы выводят меня из терпения и поэтому бывают минуты, когда я, несмотря ни на что, в состоянии оставить дом и следовать примеру Клариссы.

– Было бы благоразумнее последовать ее примеру, чем сделаться женой Карлтона. Знай только, что если бы даже он был человеком нашего круга, я и тогда была бы против этой свадьбы.

– Почему же?

– Я сама не знаю почему, – а просто потому, что имею что-то против него. Я не знаю… я не выношу его, сама не знаю, по какой причине…

– Я была бы тебе очень благодарна, Дженни, если бы ты мне объяснила причину. – Ну, хорошо, но только смотри не смейся надо мной. Знай только то, что Карлтон играл большую роль во сне, о котором я тебе еще тогда сказала, и с той минуты я боюсь его.

Сверху послышался стук палки отца.

– Дженни! Знаешь ли, – воскликнула Люси, вбежав в гостиную, – леди Окбурн умерла.

– Умерла? – Повторила Дженни, – 8 дней тому назад я получила от нее письмо и она была совершенно здорова, а теперь внезапно умерла.

– Дженни, ты видно меня не понимаешь, я говорю не про старую тетю Окбурн, а про молодую графиню Окбурн, и ее дочь умерла почти в одно время с ней, – добавила она.

– Пойду к папе и узнаю всю правду, – сказала Дженни, направляясь к отцу в кабинет.

Войдя к нему, она застала отца, лежащего в своем кресле, в сильном волнении.

– Дженни, возьми газету «Times», – закричал капитан, – и посмотри, что Люси прочла в объявлениях.

Дженни пробежала глазами по газете и громко прочла в столбце новорожденных: «12, улица Адлей-Сюд. У графини Окбурн родилась дочь».

Затем прочла следующее в столбце умерших: «14, улица Адлей-Сюд, Кларисса, новорожденная дочь графини Окбурн, и графиня Окбурн, после продолжительной и тяжкой болезни, скончались и т. д.

– Умерла! – Проговорил капитан. – Молодая скончалась раньше старой.

– Разве графы Окбурны вам знакомы? – Спросил Карлтон.

– Как же мне их не знать, когда они мне самые близкие родственники.

– Виноват, капитан, я этого право не знал.

– Мой отец Франк Шесней, второй сын 9-го графа Окбурн и брат десятого графа Окбурн. Просто стыдно, – продолжал он, – что я, столь близкий родственник английского пэра, дослужился только до чина капитана.

– Дочь ее назвали Клариссой, – заметила Дженни, после некоторого молчания.

– Разве старая бабушка, позволит дать ребенку какое-нибудь другое имя. Г-н Карлтон, вы наверно не знаете старую графиню Окбурн? – спросил капитан.

– Нет, капитан, не имел удовольствия знать ее.

– Мало от этого потеряли. Старуха эта их бабушка, – сказал он, показывая на дочерей, – и моя тетка. Когда у меня родилась Дженни, тетка моя настаивала, чтобы ее назвали Клариссой, но я на это не согласился; я назвал ее именем матери, т. е. Дженни. То же самое повторилось при рождении Лоры.

– А у вас много родственников? – спросил Карлтон.

– Остался единственный граф Окбурн и если он умрет бездетным, я стану графом Окбурном. Но зачем ему умирать? Он так еще молод, еще раз женится и наживет себе наследников, – сказал капитан.

– Если бы я имел родственника в лице английского пэра, наверно постарался бы достигнуть этого титула, – сказал, улыбаясь Карлтон.

– Нет, я с вами в этом не согласен. Желать обуться в башмаки умершего нехорошо, а еще хуже того желать смерти молодого человека. Благодарю Бога, что никогда подобная мысль не приходила мне в голову. Я никогда не надеялся стать графом Окбурном. У него был другой наследник, брат самого графа – Артур Шесней, но он года два или три тому назад утонул на гонках в Кембридже.

Дженни, нужно теперь позаботиться о трауре, – добавил он.

Дженни вздрогнула при одной мысли о непредвиденном расходе.

– Разве необходимо надеть по ней траур? – Спросила Дженни.

– Необходимо надеть траур! – Повторил капитан, – что хочешь ты этим сказать. Как! Хоронят молодую графиню, а ты не будешь в трауре? В своем ли ты уме, мисс Шесней.

Карлтон, пожелав всего лучшего, простился и вышел, за ним тотчас же вышла Лора. – Будьте спокойны, – сказал Карлтон на ухо Лоре. Вы будете моей женой!

Они взволнованно жали друг другу руки и переживали лучшие минуты. Лора, вся сияя радостью и счастьем, оглядывалась крутом, боясь прихода Дженни. Но страх ее был напрасен, так как Дженни не выходила из кабинета капитана.

Глава XVII

В здоровье капитана Шесней не было никаких улучшений, и поэтому Карлтон должен был чаще посещать больного. Хотя Дженни находила, что двух визитов в день совершенно достаточно, но капитан нуждался в помощи доктора и третий раз. Частые пребывания мистера Карлтона в доме капитана еще более сближали его с Лорой. Всякий день они успевали передавать друг другу свои письма, успевали вдоволь наговориться и вообще проводили вместе эти часы так, как им хотелось.

В один прекрасный день Карлтон в разговоре с Лорой объявил ей, что желает обо всем переговорить с капитаном. Получив от нее согласие, он решил поговорить с капитаном наедине в тот же день вечером. Ему надо было только получить согласие отца. Зайдя вечером к капитану уже после своего визита, Карлтон не застал дома двух старших дочерей капитана. Дома оставалась одна Люси, которая, встретив доктора, прошла с ним в гостиную, откуда послала Помпея к отцу спросить, может ли он принять Карлсона, который желает с ним переговорить.

– Вы рисуете, мисс Люси? – Спросил Карлтон, видя на столе карандаши и альбом.

– Да, я большая любительница, особенно пейзажей, – ответила Люси. – Дженни так хорошо рисует, – добавила она, – и теперь дает мне уроки рисования и вот сегодня я должна нарисовать этот рисунок к возвращению Дженни.

– Я уверен, что вам больше хотелось бы поиграть, чем исполнить заданный урок.

– Конечно да, но ведь этого нельзя сделать, следовательно нечего об этом и говорить. – Затем, положив карандаш па стол, она спросила гостя, – скажите мне, пожалуйста, мистер Карлтон правда ли говорят, что эта несчастная женщина была отравлена с умыслом. Неужели нашелся такой человек, который решился влить синильную кислоту ей в лекарство.

Карлтона поразил этот вопрос и, видимо, не понравился ему, поэтому он долгое время молчал.

– Прошу вас меня извинить, мисс Люси, – сказал он, – мне уже наскучило это дело. Все жители Венок-Сюд прожужжали мне уши подробностями смерти этой особы. Я посоветовал бы вам спросить об этом у мистера Стефена Грея.

– А что скажете вы насчет этой бледной фигуры, которую встретили на площадке, – продолжала Люси.

– Капитан просил к себе доктора, – возвестил Помпей, войдя в гостиную. – Что заставило вас ко мне вернуться, доктор, – спросил капитан вошедшего Карлтона.

– У меня, капитан, есть к вам великая просьба, – начал Карлтон, садясь недалеко от больного.

– Вот уже несколько педель как я хотел с вами поговорить и все не приходилось, то есть скорее не решался. Но прежде чем начать, позвольте мне объяснить вам мое положение в свете: я единственный сын и наследник всего имущества моего отца, который считается лучшим доктором в Лондоне.

– Сударь, – возразил без стеснения моряк, – зачем все это вы мне говорите? Меня это нисколько не касается.

– Выслушайте меня, – покраснев сказал доктор, – я открыл лечебницу поставленную на очень хорошую ногу; практика моя с каждым днем увеличивается, так что я надеюсь получать приличный доход, и кроме того, в будущем меня ожидает наследство от моего отца, все это делает меня богатым человеком.

– Что же мне от этого? – Спросил капитан.

– Дело в том, что мне хотелось бы с кем-нибудь разделить… все это хотелось бы разделить с вашей дочерью Лорой Шесней, выдайте ее за меня!

Капитан был так удивлен этой просьбой, что долгое время ничего не отвечал.

– Я говорю, капитан, про мисс Лору Шесней, согласитесь выдать ее за меня, знайте, что я буду ее боготворить, буду делать все, чтобы сделать ее счастливой.

Предложение казалось капитану настолько же невероятным, как и предложение его, моряка, жениться на дочери королевы.

– Что вы говорите, сударь? – Спросил он, стиснув от злобы зубы.

– Я люблю вашу дочь. Я люблю Лору Шесней так, как не любил никогда никого в жизни. Благословите ее на брак со мною.

– Помпей! Помпей! – Закричал капитан, сильно ударив палкой по столу.

– Масса[1], вы больны? – Спросил Помпей, стремительно вбежав в комнату.

– Не я болен! – Кричал капитан, выйдя из себя, это он болен, указывая на Карлтона. – Он сумасшедший. Вы меня заперли с умалишенным человеком, выведите его сейчас же на улицу, – продолжал кричать капитан,

– Несчастный Помпей не знал, что ему делать: он не смел ослушаться своего хозяина и между тем не смел дотронуться до доктора, так как отлично видел, что Карлтон не был сумасшедшим.

– Капитан, – сказал Карлтон, встав во весь рост и сложив руки на груди, – вы должны были выслушать мою просьбу и затем уже отвечать, а вы только кричите, не поняв хорошенько, в чем дело.

– Вы с ума сошли предлагать мне подобные вещи. Знаете ли вы, сударь, что моя дочь – Шесней.

– Ну так что же? А я Карлтон, – спокойно проговорил доктор.

– А! Но… Прости меня, Господи, – возразил капитан, вы… вы негодный купец, сударь, вы лекарь, а вы, такая ничтожность, надеетесь войти в родство С семейством Шесней?

– Я член Королевской школы докторов, – возразил Карлтон.

– Понимаешь ли ты, Помпей, – снова закричал капитан, – я приказал тебе вывести этого барина.

– Дверь отворена, г-н доктор, – сказал Помпей, взяв за руку Карлтона, который спокойно отстранил его.

– Я ведь вам сказал, капитан, что без ума люблю вашу дочь, я вам ведь уже сказал, что мое положение в свете и мои средства будут удовлетворительны, чтобы оправдать мое притязание. Опять повторяю вам: желаете ли выдать за меня мисс Лору Шесней?

– Я вам уже раз повторил, что нет и теперь скажу тоже самое – нет! Нет! И нет! Пускай моя дочь лучше умрет, но не будет носить вашего имени.

– А что сделаете вы, – хладнокровно возразил доктор, – если я вам скажу, что ее жизнь, ее собственная жизнь соединена с моею?

– А что сделаете вы, если я вас назову презренным? Как вы смеете просить руки одной из моих дочерей, – кричал капитан. Так-то делают, джентльмены, так-то поступают честные люди. Что же ты, Помпей, стоишь, – закричал капитан на слугу, – чтобы черт тебя побрал! Я приказал тебе вывести этого… этого выскочку отсюда.

– В священном писании сказано, – начал Карлтон, «жена да оставит отца своего и матерь свою и да последует за мужем своим».

– Я вас спрашиваю в последний раз: по какому праву вы против свободы выбора вашей дочери? Она меня любит и положение мое независимо.

– А по какому праву, сударь, вы увлекаете мою дочь? Потрудитесь выйти, господин доктор, с тем, чтобы нога ваша не переступала порога дома и навсегда забудьте мисс Лору Шесней.

– Сказать легче, чем сделать.

– Вон, повторяю вам, вон, смутьян! Благодарите Бога, что я слаб сегодня и не могу воздать вам должное, прибавил он, бросив свою палку вдоль комнаты.

Бедная Люси, привлеченная шумом, дрожа от страха, вошла в комнату.

– Скажите, что случилось? Что сделала Лора, – я слышала, как произносили ее имя.

Карлтон, не обратив внимания на слова Люси, хотел было идти, но опомнился и сказал:

– Не пугайтесь, мое дитя; я сделал предложение капитану Шесней, а он, говоря со мной, забыл о вежливости. Но передайте Лоре, что все устроится. Извините меня, что был так невнимателен к вам, прибавил он, уходя.

Выйдя из дому, он встретил Дженни и Лору Шесней. Карлтон, дав им дорогу, сказал, снимая шляпу:

– Могу ли я с вами переговорить наедине, мисс Лора?

Лора покраснела и смутилась, как вдруг Дженни быстро проговорила:

– Вам не о чем говорить с ней наедине, и я не могу согласиться на вашу просьбу.

Лора, конечно, не могла открыто действовать против желания сестры. Карлтон сконфузился, но, обратясь к Лоре, снова начал:- Я только сейчас просил у капитана Шесней разрешения обратиться к вам лично, но он принял мою просьбу за оскорбление, наотрез отказываясь, слушать мои объяснения. Остается только рассчитывать на вас одну.

Лора казалась испуганною и сильно покраснела.

– Капитан Шесней принял меня плохо, но я все ему извиняю ради вас.

– Разве отец запретил вам являться к нам? – Спросила Дженни.

– Да, но мы – я и ваша сестра – надеемся победить его сопротивление. Мисс Шесней! – Добавил он, взяв ее за руку, – не будьте против нас. Я не могу отказаться от Лоры.

– Вы говорите – против нас! – Возразила Дженни, – говоря таким образом, вы уверены, что моя сестра согласна с вами. Так ли это?

– Да, – храбро ответил Карлтон, – да мы любим друг друга, – это ведь не детская любовь. Помогите нам сломить сопротивление отца.

– Решительно отказываюсь, – сказала Дженни. Мне крайне прискорбно слышать это от вас. Это несбыточно.

– Я предвидел, что вы разделяете мнение отца, – холодно сказал Карлтон. – Но, мисс Шесней, позвольте мне вам объяснить в присутствии Лоры, что ей необходимо. быть моей.

Потом, обратясь к Лоре, он сказал:

– Моя милая, – и в голосе его звучала бесконечная нежность, – надейтесь на меня; двери вашего дома теперь заперты для меня, но я найду возможность с вами видеться. Прощайте, мисс Шесней, – сказал он и быстро удалился. Дженни, глядя вслед удалявшемуся Карлтону, подумала, что он принесет им много горя.

Глава XVIII

Лора была в нерешительности: идти ли против желания, отца и, бросив все, стать женою Карлтона, или остаться дома. Капитан в тот же день позвал к себе Лору; взволнованный, он начал ее жестоко упрекать и кончил тем, что запретил ей думать о Карлтоне, добавив, что лучше умрет, нежели допустить в свою семью шарлатана. Тем не менее Лора внутренне не соглашалась с отцом и, страстно любя Карлтона, всегда находила возможность видеться с ним: всякий вечер Карлтон являлся в густой сад, где Лора ожидала его. Ни отцу ее, ни сестре никогда и в голову не приходило, что Лора назначает свидания молодому человеку. Но такое положение дел долго длиться не могло. Всякий раз Карлтон уговаривал ее бежать с ним. Он говорил: «Покуда вы будете мисс Шесней, отец ваш будет упорствовать в своем мнении, а раз мы женимся, он нас простит». Он был убежден, что так случится, предполагая, конечно, что люди горячего характера не могут долго сердиться. Наконец, после долгого колебания, Лора согласилась на все. Она никогда не могла видеть его в своем доме, боялась украдкой видеться с ним, а жить, не видя его, ей было не в силу. И она решилась бежать с Карлтоном.

Была лунная ночь. По темным аллеям сада осторожно пробиралась Лора, одетая в черное шелковое платье и закутанная в большую шаль. Скоро она увидела Карлтона, который ожидал ее. Лора бросилась в его объятия, говоря: «О, Луи! Я боялась не застать вас. Меня задержали дома: отец читал газеты, а Дженни не хотела готовить чай без его приказания. Поэтому я раньше не могла уйти».

– Все будет кончено, завтра, – ответил Карлтон.

– Я не знаю, что мне делать – со слезами проговорила она; ведь, это ужасная вещь, Луи? Ведь это нехорошо…

– Что нехорошо?

– Таким образом покидать дом, тем более, что мы воспитаны в строгом послушании.

– О, Лора!

Она ничего ему не сказала, но в душе сознавала, что нет ничего ужаснее, чем тайно бежать из родительского дома. В это время луна осветила её и Карлтона; заметив выражение ее Лица, он угадал ее мысли и постарался их рассеять.

– Верьте мне, Лора, – говорил он. Тиранство вашего отца дает вам право на свободу действий. Лора! Если вы меня любите, то исполните ваше обещание. О, я уверен, вы не откажетесь! Она страшно рыдая, проговорила.

– Нет, я вам не откажу! Но я не знаю, почему в эту ночь меня все так страшит! Прежде всего будущее.

– Я не могу жить без вас, – сказал он ей нежным голосом, который мало-помалу успокоил ее; она была счастлива сознанием его любви. После того они стали обдумывать, как бежать, чтобы не быть настигнутыми. Через два часа должно было все кончиться. Незамеченная в темноте она, закутавшись в шаль, торопилась домой, как вдруг луна, выглянув из-за туч, осветила перед ней человека, пристально смотрящего на неё.

– Лора Шесней! Что делаете вы с Луи Карлтоном? – Спросил незнакомец.

Лора остановилась, ничего не отвечая, она испуганно смотрела на незнакомца.

– Вам нечего делать с Луи Карлтоном. Если вы заботитесь о вашем счастье и даже, может быть, о вашей жизни – избегайте его. Спросите у него, что сделал он с Клариссой? Спросите у него, торгует ли он ядом? – Тихо сказал незнакомец и удалился.

Лора замерла от испуга на месте. Карлтон же, выйдя из сада, вспомнил одну подробность относительно завтрашнего побега, и вернулся, чтобы догнать Лору. Неожиданно он увидел перед собой неподвижную фигуру в дорожном пальто и шляпе. Думая, что это кто-либо из дома Шесней, он сконфузился, но в это время незнакомец снял шляпу и Карлтон с ужасом узнал то самое лицо, которое он видел на лестнице в квартире мистрис Крав, в день ее кончины, то же бледное лицо с густыми черными бакенбардами.

Испуг так сильно овладел им, что он подумал – не привидение ли это, которое, впрочем, скоро исчезло. Но куда? Карлтон не знал, что думать. По аллее оно не могло идти и быть незамеченным, в дом же оно не прошло, – в этом Карлтон был уверен, – спрятаться в кусты, тоже невозможно: шум листьев выдал бы его. Бледный, как само привидение, Карлтон стоял недвижим несколько минут. Затем совершенно машинально он подошел к тому месту, где оставил Лору, хотя был уверен, что он ее здесь не найдет. Но каково было его удивление, когда дрожащая от страха Лора бросилась в его объятия, как бы ожидая от него помощи.

– О, Луи! Видели ли вы его? Видели, ли вы его? – Бормотала она.

– Кого? Кого я видел?

– Этого незнакомца, который был здесь.

Карлтон чувствовал, что сердце его сильно бьется,

– Какого человека, говоришь ты?

– Я не знаю, кто это; но я увидела его, когда нагнулась поднять шаль, я слышала его голос. Сначала мне показалось, что это женщина, потому что голос был женский, но потом я разобрала, что это был мужчина, а кто – не знаю. Он мне сказал, что нужно избегать вас. О, Луи, ведь это ложь. Скажите, что это ложь. Он мне советовал избегать вас, и говорил, что мне нечего делать с Луи Карлтоном.

– Это кто-нибудь знает наши намерения и хочет помешать нам, – возразил он.

– Дайте закончить: он мне велел спросить, что вы сделали с Клариссой и торгуете ли ядом?

– Какая Кларисса? Кто это Кларисса?

– Я не знаю, – сказала Лора, всхлипывая.

– Знаете ли вы кого-нибудь, носящего это имя?

– Я никаких Кларисс не знаю. А насчет яда, – прошептала Лора, – что значат слова: спросите у него, торгует ли он ядом?

– Я предполагаю, что это означает лекарство. Ведь, лекари торгуют обычно и ядом.

В его голосе что-то пугало Лору, даже больше того, что только что произошло.

– Фигура эта была с бакенбардами? – Спросил Карлтон.

– Я не могла рассмотреть бакенбарды, а видела только, что фигура эта была поразительно бледна или казалась быть может такой от лунного света.

Но почему вы у меня это спросили, разве вы тоже видели ее?

– Да, я ее видел и Даже два раза, – сказал Карлтон, как бы сам с собою говоря. Он видимо забыл, что около него стояла Лора. – Я видел ее на лестнице в день смерти мистрис Крав, – продолжал он, – и сейчас предо мною предстала та же бледная фигура с теми же густыми черными бакенбардами.

– Что вы говорите? Вы видели фигуру, которая показалась вам на Дворцовой улице? Это невероятно, – добавила она, дрожа от ужаса. – Зачем она сюда попала?

– Я сам не знаю, – сказал Карлтон. – Это ни что иное как привидение.

– Где вы ее видели? Где она была?

– Я ее видел в аллее. Да это та же фигура. А может быть это какой-нибудь подлый шпион, который пробрался сюда с какими-нибудь дурными намерениями.

– Луи, кто была эта личность на площадке у мистрис Крав?

– Я сам не знаю и готов пожертвовать половиной моей жизни, чтобы узнать это.

– Очень может быть, что этот злодей и отравил ее.

– Да, так же как хотел отравить счастье нашей жизни,

– взволнованно сказал Карлтон, – так же как хотел отравить в вашем сердце всякое доверие ко мне. Так знайте, Лора, нужно сделать выбор между ним и мною.

– Не говорите со мной так, – нежно проговорила Лора.

– Если даже весь свет будет против нас, он не в силах будет нас разлучить. О, Луи, не сердитесь на меня за то, что я вам сказала.

– Быть сердитым на вас? За что же, моя милая. Будьте спокойны, пройдут еще сутки и мы станем совершенно счастливы.

– Однако, нам пора расстаться, – проговорила Лора, – а то меня могут хватиться. Прощайте, до свидания, до завтра, – добавила она и поспешила домой.

Он глазами проводил ее до самого дома, сам же пошел своею дорогой и боялся встретить кого-либо в аллее.

Дженни между тем понадобился какой-то узор, который надо было спросить у Лоры, и для этого она отправилась в ее комнату, но не найдя ее там, она подошла к лестнице и закричала: «Лора, Лора, поди сюда!»

– Вы меня звали, сударыня, – спросила Юдио, выйдя на зов своей хозяйки.

– Нет, Юдио, мне нужна мисс Лора. Ее нет там?

– Никак нет, сударыня, она сюда и не входили.

Не найдя ее и в остальных комнатах, Дженни отправилась в кухню, где застала одного Помпея.

– Помпей, не знаешь ли ты, где мисс Лора? – Спросила Дженни.

Помпей был смущен и не знал, что ответить. Солгать хозяйке дома ему не хотелось, и не хотелось вместе с тем выдать мисс Лору, которую он любил больше всех, и все ее проделки держал всегда в большом секрете.

– Помпей, я тебя спрашиваю, не знаешь ли ты, где мисс Лора? – Повторила Дженни.

– Она там, сударыня, – наконец отвечал он, показывая на сад. – Но им не должно быть холодно, так как на них черная шаль.

– А кто же с ней?

– С ними доктор Карлтон, но он никогда не бывает там долго, – добавил он, как бы этим защищая свою любимицу.

В это время послышались чьи-то легкие шаги по коридору. Дженни поняла, что это Лора шла с тайного свидания. И действительно, это была она. Увидав ее, Дженни обомлела и не могла произнести ни слова. Они встретились и молча разошлись по своим комнатам, где скоро легли спать.

Глава XIX

На следующее утро Помпей принес три письма и, по обыкновению, передал их Дженни. Одно из них было адресовано отцу, другое ей самой, а третье графу Окбурну. – Эти оба письма для тебя? – Спросил отец, прочтя свое.

– Нет, папа, одно мне, а другое лорду Окбурну. Но почему оно попало сюда, я не понимаю.

– Лорду Окбурну? – Спросил отец, взяв письмо. – Да, оно для него. «Многоуважаемому графу Окбурну Седер-Лоджу, в Монзикюль, Венок-Сюд» – вот адрес, который написан на конверте, – сказал капитан, – вероятно он приедет сюда, что будет очень мило с его стороны.

– Иначе нечего предположить, – сказала Дженни.

– Для меня это будет великая честь. Но какой черт затащит его сюда? Разве только приедет для перемены воздуха?

– Я не думаю, папа, чтобы он приехал надолго, тем более, что у нас нет для него удобного помещения.

– Если он приедет, то должен довольствоваться всем тем, что есть у меня. Милорд, скажу я ему, Франк Шесней бедный человек и поэтому не может дать вам того комфорта, каким вы пользуетесь дома. Мы поместим его рядом со мной, так как это самая удобная комната.

– Он в Лондоне или в Шесней-Локсе? – Спросила Люси.

– Месяц тому назад он вернулся в Шесней – Локс и, думаю, что поселился теперь там. Впрочем я понял в чем дело, – добавил капитан, – он, по всей вероятности, идет на один день в Большой Венок и, решив остановиться у меня, велел все письма пересылать к нам. Но посмотри, Дженни, какая марка?

– Пембюри, – громко прочла она. – Это почтовая контора, кажется, находится очень близко от резиденции графа Окбурна в Шесней-Локсе.

– Я думаю, что граф снова скоро женится, – начал капитан. Вот бы тебе, Лора, понравиться ему и тогда ты будешь графиней Окбурн, – проговорил он это своей дочери, конечно, в насмешку, так как он был не в состоянии выдать замуж ни одну из своих дочерей.

Лора между тем, понурив голову, задумчиво сидела за завтраком. Услыхав от отца такой совет, она как бы сконфузилась и покраснела. Капитан же хохотал от души, воображая, что его случайная острота сильно затронула ее самолюбие, и что она воображала себя уже графиней Окбурн. Но она покраснела совсем не потому и, по правде сказать, была далеко от этой мысли.

– Я надеюсь, папа, что вы меня освободите от уроков сегодня, благодаря, конечно, приезду лорда Окбурна, – сказала Люси.

– Дождись по крайней мере его приезда, сказал капитан, – и тогда уже хлопочи о свободе, а пока еще рано, мой мышонок, – добавил он.

– Разве у тебя болит голова? – Спросил капитан, обратясь к Лоре.

– Нет, папа, – ответила она, покраснев еще более.

– Ты почему-то очень тиха и кажешься такой мрачной.

– Дженни, – добавил он, вставая из-за стола, – пожалуйста, приготовь хороший бульон для графа.

– Хорошо, папа, – сказала Дженни, которой приезд лорда был далеко не приятен в виду предстоящих расходов.

Позавтракав, капитан прошел к себе в кабинет, Лора в свою комнату, а Дженни осталась в столовой читать письмо.

– Ты читаешь письмо? – Спросил капитан, войдя к ней, оно от… – тут капитан замялся и не продолжал больше.

– Это письмо из Пмисирию, – сказала Дженни. И действительно, письмо это было от кредитора, который убедительно просил ее выслать ему деньги. Затем дав урок Люси, она прошла в комнату Лоры, которая, схватив себя за голову, лежала на постели лицом в подушку. Открытие, сделанное Дженни накануне, ужасно беспокоило и мучило ее. Со своим прямодушным и честным характером она принимала все выходки своей сестры если не за преступление, то, по крайней мере, за непростительные ошибки. Чем все это кончится, думала она. Лорино же положение было тоже незавидным, хотя во всем она сама была виновницей, но что было делать, думала она, бежать – это слишком постыдно, остаться и заглушить в себе любовь к Карлтону для нее было невозможно. Раздумывая таким образом, она всю ночь не сомкнула глаз.

– Лора, – сказала Дженни, сев возле нее, – это не может так продолжаться.

Лора вскочила с постели, никак не ожидая видеть перед собою Дженни.

– Я почему-то сегодня устала, – сказала она в свое оправдание.

– Я тебе говорю, Лора, прекратить эти тайные свидания с Карлтоном. Я тебя положительно не узнаю. Что с тобой случилось?

– Кто тебе сказал, что я назначаю тайные свидания.

– Лора, ложь не сглаживает дурных поступков. Ты всякий вечер уходишь в сад, чтобы видеть его. Прошлую ночь я сама видела, как ты, с закрытым лицом возвращалась домой. Я не хочу, друг мой, говорить с тобой строго, но скажи мне только одно, что могло заставить тебя настолько забыться. Я умоляю тебя бросить все это для ограждения твоей же чести, – продолжала она, – я уверена, что этот Карлтон не сделает тебя счастливой даже при самых лучших условиях жизни.

– Странно только то, что вы так настроены против него,

– с живостью возразила Лора.

– Ничего нет странного, Лора. Ты мне скажи только, какова будет у вас развязка после таких отношений.

– Карлтон говорит со мной о свадьбе. Через несколько времени, когда ваши предубеждения рассеются…

– Не заблуждайся, Лора. Знай, что какой-то внутренний голос говорит мне, что человек этот – твое несчастье.

– Прежде чем сделать такое заключение, надо хорошо знать человека; если сопротивление с вашей стороны увеличится, если вы будете продолжать так же упорно отстаивать свое мнение, мне придется, да, мне придется покинуть ваш дом и тайно обвенчаться.

– Лора, ты не думаешь, что говоришь. Никогда не повторяй этого. Взвесь то, что сказала, и тогда сама вникнешь во все твои нелепые надежды. Именем твоей покойной матери умоляю тебя не держать в голове таких ужасных мыслей – бежать из дому и втихомолку обвенчаться! Знай только, что при таком браке вы не можете быть счастливыми.

Лора, закрыв лицо руками, нервно зарыдала.

В ней в эту минуту происходила борьба между страстью и благоразумием и она не знала, что победит.

Кого должна была она слушать? Своего отца, своих друзей, или того, кого она страстно и безумно любила.

– Оставь все это с сегодняшнего дня, исполни долг в отношении всех нас и себя. Не назначай свиданий, ведь это неприлично, – сказала Дженни, поцеловав ее.

Решив, что Лору необходимо было оставить одну, чтобы она могла выплакаться наедине и затем обдумать все, Дженни вышла из ее комнаты и, идя по лестнице, услыхала громкий крик.

Юдио, услыхав его тоже, вышла из кухни, чтобы узнать причину.

– Что случилось? – Воскликнула Дженни

– Люси! Это Люси! – Отчаянно кричал капитан, – она упала на окно гостиной. Поди к ней скорей, может быть она расшиблась. Дженни бросилась в гостиную, где на ковре, возле окна, выходившего в сад, лежала Люси. Люси торопливо бежала навстречу отцу, поскользнулась и, падая, попала руками в окно, в котором вышибла два стекла и ими порезала себе руки.

Ее подняли, положили в кресло и послали за доктором, только уже нс за Карлтоном, а за Джоном Греем. К счастью, тот проезжал мимо, и Юдио, увидев его, выбежала на улицу и, к счастью, успела остановить его. Доктор, осмотрев руку, промыл ее и остановил кровь. Это заняло не больше десяти минут и Люси плакала скорее от страха, нежели от боли. «Разве я умру? Разве я умру?» – Спрашивала Люси, сердце которой сильно билось.

– Да нет же. Зачем нам, таким молодым, умирать, – успокаивал ее доктор.

– Я слышала, как говорили, что я умру, потому что это очень опасно: у меня перерезана вена.

– Опасно-то опасно, но у вас совсем не то, милая барышня, держите вашу руку покойнее, это самое важное. Смотрите, – сказал Джон Грей, – засучивая свой рукав, видите вы этот шрам?

– Да, вижу, а что?

– Ну, так видите ли, когда я был еще моложе вас, я так же упал и стаканом перерезал себе вену, следовательно случай этот был еще важнее и то, как видите, все зажило, остался один только шрам.

– Я теперь успокоилась и даже нисколько не боюсь, – сказала Люси. – Навестите ли вы меня еще раз, доктор, – спросила она.

– Непременно заеду к вам после обеда, милая моя пациентка. А теперь позвольте пожелать вам всего хорошего. Смотрите, держите, руку прямее и покойнее.

– Я думаю, что сегодня можно не заниматься? – Сказала Дженни.

Непременно освободите барышню от уроков, – отвечал мистер Грей. – Сегодня лечение – завтра уроки, добавил он.

– Все пройдет благополучно, капитан, – сказал доктор.

– Очень вам благодарен. Я вижу в вас настоящего джентльмена и человека, которого следует уважать. Я сожалею только об одном…

– О чем же? – Что обратился с первого раза не к вам, а к этому Карлтону. Я его видеть не могу, он не посмеет больше переступить порога дома моего. Он не достоин не только быть принятым в порядочном доме, но даже и зашнуровать ваши башмаки. Джон Грей засмеялся этому сравнению и, поговорив кое о чем, уехал.

Капитан сам проводил доктора до передней, где прощаясь с ним, крепко пожал ему руку, чем доказал ему свою симпатию.

Вечером почтарь снова принес письмо на имя графа Окбурна, но капитана в это время не было дома, так как он еще после обеда поехал в город, встречать омнибус из Большого Венока.

Вскоре пришел мистер Джон Грей, сел с Дженни к столу и, заметив на нем письмо, адресованное на имя Окбурна, спросила: «Вы знали графа?»

– Да, – ответила Дженни, – ведь он нам родственник.

– Значит вы можете мне сообщить что-нибудь новое про графа?

– Мы сегодня весь день ждали его и вот до сих пор он не приехал.

– Вы ждали его сегодня весь день? – С удивлением повторил мистер Грей. – Напрасно ждете его, он не может приехать, так как он очень болен и вряд ли останется жить.

– Что же с ним? Он в Шесней-Локсе? – Спросила она.

– Да, он там болен тифом, в этом я уверен. Третьего дня я был в пятнадцати верстах от Шесней-Локса, где должен был встретиться с одним доктором, вместо которого я видел его друга, он-то и сообщил мне, что граф болен тифом и поэтому доктор не мог приехать ко мне.

– Но, мистер Грей, если граф умрет, то зачем ему пишут сюда письма? – Спросила Люси.

– Я тоже не понимаю этого, а главное не одно, а два письма; одно из Пембюри, а другое из Лондона. Если бы граф не намеревался посетить нас, то зачем бы им присылать сюда эти письма.

– По всей вероятности вам пишут, так как вы знаете его наследников, вот, должно быть, вся и причина.

– Мой отец его ближайший наследник, – сказала Дженни.

– Капитан Шесней – наследник графа Окбурна?

– Да, конечно.

– Теперь, милая моя барышня, все ясно как день – молодой граф умрет и эти письма адресованы вашему батюшке только с новым титулом, то есть графу Окбурну.

Глава XX

В полумраке, осмотрев оба письма, Дженни решила, что предположение мистера Джона Грея совершенно верно. Если граф действительно лежал в тифе, нечего было и сомневаться в том, что письма эти были не для него.

– Дженни, как ты думаешь, правда ли, что папа будет графом Окбурном? – Спросила Люси, первая прервав молчание.

– Я… Я думаю, что ничем больше нельзя объяснить подобного адреса писем, – сказала Дженни.

– Нужно пойти объявить это Лоре, – сказала Люси, вставая со стула, стоявшего возле самого камина.

– Нет, друг мой, подожди, – сказала Дженни, – сначала сами убедимся, а потом уже сообщим ей. Мне, право, так жаль, что этот молодой человек умрет так рано, добавила она после минутного размышления. И, действительно, она от всей души жалела его.

– Я не имею никаких известий от графа, – сказал, войдя в гостиную, капитан. – Омнибус не привез ни одного пассажира и… А что? Разве на его имя пришло еще письмо? – Спросил он, увидав перед собой на столе нераспечатанный конверт.

– Папа, – сказала Дженни, – я почти уверена, что мистер Джон Грей совершенно прав в своем предположении: он говорит, что граф опасно болен и вряд ли будет жив, как думают доктора, следовательно, эти письма присланы вам, как наследнику графа Окбурна.

– Мне? – Удивленно спросил капитан, – Да что ты говоришь Дженни, потрудись повторить.

– Извольте, папа, – сказала она, и слово в слово повторила слова мистера Джона Грея.

– Остается, следовательно, распечатать одно письмо; если Грей ошибается, то я извинюсь перед молодым графом, объяснив ему причину моей бесцеремонности, он простит, как славный малый. Дай мне утреннее письмо, – добавил он, обратясь к Дженни.

Распечатав его он прочел и, глубоко вздохнув, сказал: «Предположения мистера Джона Грей вполне оправдались, граф скончался, о чем извещает меня управляющий и просит немедленно приехать в Шесней-Локс. Величая меня графом, он ввел меня в сильное заблуждение. Если бы не мистер Грей, я и до сих пор не догадался бы, в чем суть.

Впрочем, все эти управляющие на один покрой: хотят польстить наследникам – новым хозяевам».

Подумав немного, граф (будем звать теперь капитана Шесней графом Окбурном) решил ехать сейчас же в Шесней-Локс.

– Я не могу ждать, Дженни, – сказал он ей. Ты предлагаешь мне чаю? Нет, мой друг, если я начну чай распивать, то наверно опоздаю, что мне будет очень неприятно. Если я сейчас застану еще карету у гостиницы «Красный лев», то поспею к поезду в Большой Венок. Умер. Этот несчастный умер и нет никого из близких около него, – добавил он, действительно сожалея о смерти этого молодого графа.

– Папа, вам необходимо взять с собой чемодан, вам будет нужно…

– Я ничего не возьму с собою, кроме очков, – возразил граф, порывисто застегивая пуговицы своего сюртука, – завтра утром ты мне пришлешь в. Шесней-Локс Помпея с бельем и моим платьем, – не буду терять времени. Прощусь со всеми, и с Богом. А где же Лора, – спросил он.

– Лора, Лора! – кричала Люси, но ответа не было.

Отец пошел за Люси и, проходя переднюю, захватил шляпу и пальто.

– Ее здесь нет, – сказал он, – вероятно, она ушла уже спать, поцелуйте ее за меня и спросите, довольна ли она титулом «леди Лора Окбурн». Хотя Дженни и убеждала отца не ездить в дом, где был граф, но он, не обращая внимания ни на какие ее доводы, надел пальто, распростился с нею и с Люси и вышел прямо в сад.

Люси, снова подойдя к лестнице, громко закричала: Лора! Лора! Поди к нам, что я тебе скажу! – Но никто ей ни слова не ответил сверху, – по всей вероятности, она уже заснула, добавила Люси, обратясь к Дженни.

– Я пойду сейчас и узнаю, а ты ступай в гостиную и прикажи нам, подавать чай.

Не найдя Лоры в ее комнате и нигде в доме, Дженни прошла в сад; из сада во двор и со двора опять в дом, но нигде не нашла сестры. Снова пройдя в комнату Лоры, она заметила, что нет ее шляпы и драпового пальто, чем была очень встревожена. «Куда она могла пойти, – думала она – остается только ждать, пока сама она придет» – решила Дженни, а сама прошла в гостиную, где за чайным столом сидела Люси, давно ожидавшая сестер к чаю.

– Где же Лора? – Спросила она, увидев одну Дженни. Дженни ей что-то уклончиво ответила и велела продолжать читать начатые сказки.

– Разве мы не сейчас будем пить чай? – Спросила Люси.

– Нет, можно немного подождать, тем более, что папы нет, следовательно, торопиться нечего, – сказала Дженни.

Погода в этот вечер была ужасная. Дождь лил как из ведра, грязь была непроходимая, ветер так и завывал и наводил скуку и тоску на всех. В гостиную вошла Юдио.

– Где мисс Лора? – Спросила ее Дженни, – я сейчас ходила к ней в комнату и не нашла ее.

– Разве мисс Лора ушли куда-нибудь? – Спросила Юдио.

– Она… Она ушла в город за покупками. Уже 10-й час, и ей давно бы пора вернуться.

– Разве только они зашли куда-нибудь, чтобы переждать дождь?

– Но к кому зайти? – Ведь у нас тут нет никого знакомых.

– Позвольте мне, барышня, пойти их поискать?

– Но я не знаю, где она. Подожду до 11 часов, а если и к этому времени она не придет, я не знаю, что делать.

Дженни сделала чай, напоила Люси, уложила ее спать, а Лоры все не было. Пробило 11 часов. Дженни сильно тревожилась. Не зашла ли она к мистеру Карлтону, думала она, от ее ветрености можно и этого ожидать. Впрочем, нет, не хочется и допускать эту мысль.

– Где Лора? – Спрашивала Люси, заливаясь слезами.

Исчезновение Лоры начинало мало-помалу беспокоить всех.

– Мисс Дженни, – сказала Юдио, – я лучше пойду. Может быть… Может быть мисс Лора была вынуждена зайти к мистеру Карлтону?

– Нет, этого не может быть, – возразила Дженни, – а впрочем, если вас это не затруднит, потрудитесь сходить туда.

Юдио была рада хоть чем-нибудь помочь Дженни и, схватив шляпу и шаль, скорым шагом направилась к дому мистера Карлтона, и дошла до него через 10 минут, так как он был недалеко от квартиры капитана Шеснея. Не видя света в окнах, она смутилась и не знала, что ей делать, тем более, что фонарь во дворе был погашен, значит все в доме уже спали.

После некоторого колебания она решилась постучать, но на стук никто не вышел; тогда она позвонила, и сверху кто-то открыл окно и спросил: «Кто звонит так сильно? Вы, ведь видите, что в доме темно. Кого вам нужно? Мистер Карлтон внезапно уехал на несколько дней, и никто не знает, когда он вернется».

– Мне он и не нужен. Я зашла узнать, не здесь ли пережидает дождь одна из моих барышень?

– А кто ваши барышни?

– Фамилия их Шесней. Одна из них пошла в город за покупками и, по всей вероятности, зашла куда-нибудь.

– Нет, у нас не было никакой барышни.

– Извините меня, пожалуйста, что я вас побеспокоила. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – было ответом.

Юдио поспешила к Дженни и передала ей то, что узнала о Карлтоне. После этой неудачной попытки отыскать Лору, тревога и беспокойство Дженни дошли до крайних пределов. Она даже не могла себе представить, чем можно объяснить отсутствие Лоры.

Глава XXI

Напрасно Дженни так волновалась, напрасно провела бессонную ночь, каждый час поджидая Лору домой. Лора не возвратилась и не возвратится домой, так как она решила во что бы то ни стало стать женой Карлтона, а для этого надо было бежать вместе с ним, что она и сделала. Бегство это было совершенно обдумано. Зная, что уехать с нею в экипаже гораздо удобнее, чем по железной дороге, Карлтон предупредил об этом Лору заранее и вместе с нею решил встретиться ночью в Бистеровском переулке, где должен был их ждать его кабриолет.

В этот день Карлтон все утро бегал по своим пациентам, которых предупреждал о своем отъезде. Придя домой только к шести часам вечера, он велел подать себе обед, и, плотно покушав, прошел, по обыкновению, в кабинет, где прилег немного отдохнуть; когда же совсем стемнело, он приказал своему кучеру Ивану запрячь своего Беса (так звали его лучшую лошадь) в кабриолет, а сам начал укладывать в чемодан некоторые необходимые вещи.

– Анна, – сказал Карлтон вошедшей горничной, – я уезжаю на несколько дней, если кто будет меня требовать, скажите, что уехал по делам. Слышите?

– Слушаю-с, сударь; а когда прикажете вас ждать?

– Я сам еще не знаю, когда вернусь домой, – сказал он, и, надев пальто и шляпу, вышел на крыльцо, возле которого стоял Иван, держа под уздцы лошадь.

– Ты останешься дома, так как я не вернусь сегодня, – сказал Карлтон Ивану.

– Слушаю-с, сударь, – ответил Иван, подавая вожжи в руки Карлтона.

Простившись таким образом с прислугой, мистер Карлтон поехал, не спеша, по дороге в Монтикюль и на повороте в известный уже нам переулок встретился с мистером Джоном Греем.

– Здравствуйте, мистер Карлтон, – закричал он ему.

– Здравствуйте, мистер Грей, – ответил Карлтон, откуда и куда идете?

– Иду от капитана Шесней, его младшая дочь Люси поранила себе руку и я приглашен был сделать ей перевязку. Скажите мне, пожалуйста, вы, вероятно, слышали о смерти графа Окбурна?

Карлтон, хотя и ничего не слыхал о его смерти, но вспомнил, что эта фамилия упоминалась несколько дней тому назад в разговоре с капитаном Шеснеем.

– О чем спрашиваете вы меня? – Спросил Карлтон.

– Слышали ли вы что-нибудь о смерти графа Окбурна? Я знаю, что не было никакой надежды на его выздоровление и, по всей вероятности он уже скончался. А что заставляет меня еще более убедиться в этом, это то, что капитану Шеснею пришло несколько писем на имя графа; а так как капитан наследник графа, то я и решил, что письма эти написаны капитану, а не самому графу Окбурну.

– Следовательно, капитан Шесней теперь граф Окбурн, а дочери его леди Окбурн?… Вы в этом уверены?

– Вполне уверен. Однако нам пора расстаться. До свидания.

– Будьте здоровы, – ответил Карлтон, – натянув вожжи, он повернул в переулок и остановился у назначенного места.

Между тем Лора с нетерпением ожидала той минуты, когда можно будет привести в исполнение свое намерение. Узнав, наконец, что мистер Джон Грей сидит в гостиной с Дженни и Люси, она воспользовалась этим случаем и, спустившись по лестнице, прошла черным ходом в сад.

Юдио, хотя была около дверей, но не заметила проходящей Лоры. Мысленно простясь со всеми, она поспешно пошла по аллее и недалеко от калитки встретила мистера Грея,

– Добрый вечер, мисс Лора, куда это вы собрались?

– Я… я вышла только, чтобы посмотреть, какова погода.

– Погода ужасная и я вам не советую гулять, – сказал он и, простившись с нею, направился домой.

Сердце Лоры сильно билось и совесть ей подсказывала, что было бы лучше вернуться домой. Но теперь было уже поздно. Она совершенно растерянная вышла из дому, и не обратила даже внимания на то, что на ней было надето домашнее платье и шелковые башмаки. Услыхав еще издалека ее поспешные шаги, Карлтон подъехал к ней, и, усадив ее в кабриолет, поехал довольно скоро.

– О, Луи, – сказала она вся в слезах, меня чуть-чуть не остановил мистер Джон Грей, который, возвращаясь от наших, встретился со мной у нас в саду. Но я скоро оставила его, сказав, что вышла в сад узнать погоду, а потом, когда он ушел, я поспешила скорей сюда к вам, мой милый Луи.

– Вы ничего не слыхали, Лора, насчет смерти графа Окбурна?

– Как насчет смерти графа, ведь у нас его ждут с часу на час, все уже приготовлено к его приезду и даже получены письма на его имя, а вы говорите о его смерти.

Узнав из ответа Лоры, что она ничего не знает о смерти графа, Карлтон не продолжал этого разговора и не сообщил ей того, что слышал от Грея, опасаясь, чтобы новое положение Лоры не лишило ее решимости бежать с ним. Недалеко от Лишфорда Карлтон припустил свою лошадь, которая ни с того ни с чего начала бить задними ногами и опрокинула экипаж; Лора и Карлтон не были выброшены из него. Карлтон кое-как выкарабкавшись из кабриолета, почти на руках вынес из него Лору, и, усадив ее на довольно далеком расстоянии от дороги, подошел к Своей лошади и перерезал ее постромки: лошадь, почувствовав себя на свободе, пустилась бежать вдоль поля. Ночь была темна. Найти экипаж в подобном месте не было возможности, а нужно было какими-нибудь судьбами доехать до Лишфорда, откуда, дождавшись первого поезда, они отправились бы дальше по железной дороге.

– Что нам делать? Что с нами будет? Зачем только я поехала? – Сказала Лора.

Карлтон просил се успокоиться и не бояться. Все устроится, заключил он. Затем, увидев где-то вдалеке огонек, он пошел на него вместе с Лорой. Огонек этот горел в одном из домов очень небольшого селения. Карлтон подошел к окну и постучал; никто не вышел на его стук; тогда он прошел в дом и позвал кого-нибудь. На его зов вышел старик в синей блузе и с чепчиком на голове. Пристально посмотрев на него Карлтон решил, что имеет дело с идиотом. Увидев перед собою незнакомца, старик начал с того, что объяснил ему, что какая-то старуха пошла в соседнюю деревню и вот до сих пор не возвращается домой.

– Не знаешь ли, дедушка, у кого я могу найти здесь лошадь и экипаж? – Спросил Карлтон.

– Ни у кого, сударь, здесь не найдешь. Тут народ все бедный. А вот пошли в Лишфорд за извозчиком.

– Батюшки-светы, что это тут навалено, – закричал на дворе чей-то молодой голос.

Услыхав чьи-то голоса, Карлтон вышел на двор и увидал перед собою человек двенадцать мужиков, возвращавшихся, как они ему сказали, с работы.

– Подымай выше, выше; эй ты, поддержи с боку, вали, вали, да смотри, ставь прямо на колеса, ну, ладно. Отлично! – Кричали голоса.

Это они подымали опрокинутый кабриолет. Карлтон удивился их предупредительности и дал им на чай. Затем, обратясь к народу сказал:

– А что, ребята, не сходит ли кто из вас в Счимфор мне за извозчиком?

Услыхав это, Лора сказала: «Не посылайте за извозчиком, я все равно не поеду, а пойду пешком».

– Посмотрите, что за погода. Идти совершенно невозможно.

– Я вам сказала, что пойду, а не поеду, – сказала опять Лора. Лора была девушка с таким характером, что если она что-либо задумает, то уже настоит на своем. Карлтон повиновался ей и пошел с нею пешком, несмотря ни на дождь, ни на грязь. Лора промокла до костей. Тогда Карлтон, сняв с себя пальто, надел его на Лору, которая была ему очень благодарна.

– Луи, мы опаздаем на поезд, – сказала Лора, услыхав шум поезда.

– Да мы почти уже дошли, вот-вот вокзал.

– Пойдемте скорей, а то поезд пройдет мимо нас. Дойдя, наконец, до станции, Лора прошла прямо в залу, а Карлтон побежал в кассе, но она была заперта. Он начал стучать. Никто не выходил на его стук. Тогда Лора вышла из зала, прошла через багажное отделение, и поспешила выйти на платформу, чтобы остановить поезд. Но он, не обращая никакого внимания на ее знаки рукою, быстро пролетел мимо нее.

В окно одного из вагонов 1-го класса Лора увидала капитана Шеснея, который, разговаривая с кем-то, не заметил ее.

Карлтон увидав, что поезд уже скрылся, начал требовать кого-нибудь из служащих железной дороги.

– Что это значит, – сказал он какому-то служащему, – пассажиры ждут билетов, а на станции нет ни одного человека. Я пожалуюсь, я напечатаю об этих беспорядках в газетах.

Карлтон обычно путался в словах, когда начинал горячиться.

Станционный служащий, спокойно выслушав Карлтона, отвечал, что если поезд не останавливается на станции, то, понятно, билетов и не продают.

– Он здесь не останавливается? Но ведь, есть же поезд, который останавливается здесь.

– Есть, но он уже минут 20 как прошел, а следующий пойдет в 12 часов ночи, тогда за десять минут до его прихода вы потрудитесь взять билеты.

Узнав, что поезда слишком долго придется ждать, Карлтон под руку с Лорой вошел в залу, где, усадив ее в кресло, пошел заплатить мужику, который принес его чемодан.

Лора нервно дрожала, причиною чего был не холод, а встреча с отцом.

Карлтон же, думая, что она озябла, предложил ей чаю, но его на станции не оказалось; он хотел отправиться за ним в соседнюю деревню, но Лора не велела ему этого делать, объяснив, что она дрожит никак не от холода, а по другой причине.

– Разве вы его не видели? – Начала она.

– Кого не видел?

– Моего отца?

– Вы его видели? – Спросил Карлтон удивленный.

– Да, я сама его видела, он с кем-то сидел возле окна в вагоне первого класса.

– Вы наверно ошиблись, – сказал он, – этого не может быть.

Стараясь успокоить ее, он взглянув нечаянно на ее маленькие ножки, которые грелись перед камином, и воскликнул:

– Где же ваш башмак, Лора?

– Я его потеряла.

– Потеряли?

– Да, что вас так это удивило, тесемка развязалась и, завязнув в грязи, он соскочил с моей ноги.

– Но почему же, моя милая, вы мне не сказали тогда же; ведь, с вами был фонарь, мы бы нашли его без всякого труда.

– Я боялась опоздать и поэтому не сказала вам ничего. Встреча с отцом, неприятности в дороге совершенно расстроили Лору, и она в тревоге и слезах нетерпеливо ждала прихода поезда.

Глава XXII

Посмотрим теперь, что решила сделать Дженни. Положение ее действительно было ужасно. Она не знала, как и где розыскать Лору, тем более, что она никак не могла предположить, чтобы Лора прямо из дому отправилась в Лишфорд. К неприятности примешивал и страх; как объяснить отцу о побеге Лоры. Как сказать ему? С чего начать? – Думала она и не находила ответа. На следующий день почти весь Венок-Сюд знал о случившемся. Мистер Джон Грей пришел к Дженни с тем, чтобы осмотреть руку Люси, и, между прочем, передал ей о слухах в городе, связанных с именем Лоры.

– Не надо так расстраиваться, вы знаете, что это нехорошо действует на ваше здоровье, оттого у вас и такой страдальческий вид, сказал он, входя в ее комнату. Дженни вздрогнула при одной мысли о том, что вся история уже известна городу.

– Неужели все уже известно? – Спросила Дженни, глубоко вздыхая.

– Да, – ответил он, – город только и говорит об этом.

– Я вчера все время поджидала Лору, думая, конечно, что она зашла к кому-нибудь, чтобы переждать дождь и затем вернется домой. Мистер Грей, известие это меня как громом поразило. Воспитание, которое она получила должно было ее предостеречь от такого проступка.

– Да, в ее воспитании я уверена, а между тем она избрала самый дурной выход. Конечно, это было сделано необдуманно.

– Как же все узнали?

– Точно сказать вам не могу, но знаю только то, что лошадь Карлтона была приведена сегодня утром каким-то незнакомцем.

– Его лошадь? – С удивлением спросила Дженни.

– Он повез вашу сестру в Лишфорд, насколько я понял, с тем, чтобы оттуда продолжать путь по железной дороге. Вчера вечером, идя домой от вас, я его встретил на углу Бистеровского переулка. Какого больного может он посетить здесь, – думал я, увидав его в своем кабриолете, да еще без кучера. Ее я тоже видел.

– Вы ее видели, мистер Грей, и не остановили!

– Мог ли я себе представить, чтобы мисс Лора намеревалась предпринять такое путешествие, и что она спешила в этот переулок; где Карлтон, видимо, поджидал ее. Я встретился с ней в саду, поговорили мы об ужасной погоде, распростились и разошлись. Говорят, что лошадь их опрокинула экипаж, и им пришлось до станции дойти пешком, – вот что рассказывают в городе.

– Теперь ее ничем не воротишь, – проговорила Дженни, отвечая скорее на свои мысли, чем на вопросы мистера Джона Грея.

Конечно, теперь ничего не сделаешь. У них была целая ночь и такое длинное путешествие. Наверно уже обвенчались, или же обвенчаются сегодня.

– Мистер Грей, позвольте мне говорить с вами как со старым другом, – сказала Дженни, посоветуйте, как объявить это отцу?

– Да, новость эта для него будет ужасна, и я вполне с этим согласен. Представьте себе, что моя дочь поступила бы так же, как ваша сестра; я не знаю, чтобы со мной было! Мне кажется, было бы легче перенести ее смерть, чем такой поступок.

Позвольте узнать, мисс Дженни, делал ли ей предложение мистер Карлтон?

– Он делал, но отец решительно отказал ему. У нас его никто не любит кроме сестры Лоры.

Джон Грей, зная отлично, что слишком трудно утешить Дженни, прекратил разговор и прошел в комнату Люси, которой, после осмотра руки, позволил встать с постели.

– Могу ли я вам быть в чем-либо полезен? – Спросил он Дженни, уезжая.

– Вы слишком добры, – сказала она ему, крепко пожав руку. – Не можете ли вы мне сказать, как мне проехать в Пембюри?

– Вы хотите туда отправиться?

– Это необходимо. Вчера вечером папа уехал в Шесней-Локс и… вы, ведь, знаете, что лорд Окбурн умер?

– Да, я слышал.

– Папа, ведь, уехал в Шесней-Локс. Его отсутствие еще более затрудняет меня.

– Да, вы правы. Конечно, вам самой лучше всего предупредить его, – сказал он и вышел на крыльцо.

Дженни, скрепя сердце, решилась ехать в Шесней-Локс, зная отлично, что ей придется перенести. Помпей приготовил все, чтобы успеть отправиться к первому поезду, и Дженни уехала с ним, оставив Люси на попечении Юдио. Можно себе представить, как показалась ей длинна дорога до Пембюри при одной только мысли о встрече с отцом для передачи столь неприятной новости. Приехавши в Пембюри, Дженни не знала: остановиться ли ей в гостинице или прямо ехать в Шесней-Локс. Боясь встретить в Шесней-Локсе свою старую тетку Окбурн, которой еще труднее было объяснить причину ее приезда, Дженни решила остановиться в гостинице, а Помпея послать в карете за отцом в замок. Послав Помпея туда, она строго запретила ему говорить что-либо об Лоре с отцом. Шесней-Локс представлял собой очень красивый замок с громадным парком, который тянулся до самых стен Пембюри. Дженни с нетерпением ожидала возвращения кареты. Наконец-то она показалась. Сердце Дженни страшно забилось. Но, к ее удивлению, карета остановилась не около гостиницы, а проехала дальше; Дженни думала, что отец хочет пройти пешком, но ошиблась, отец ее вовсе не приехал, и карета была отправлена назад, но уже без Помпея. Вскоре за каретой показался на улице нарядный шорный экипаж, запряженный парою вороных чистокровных рысаков.

Весь вид этого ландо показывал, что он принадлежит очень богатому человеку. Через несколько секунд в дверях Дженни показался напудренный лакей с письмом в руках.

– Это мне? – Спросила Дженни.

– Точно так-с, миледи.

Дженни встревожилась: миледи! Но почему же нет? Конечно, она теперь миледи. Ей показалось странным слышать, что ее, мисс Дженни Шесней, зовут миледи. Распечатав письмо, она прочла следующие строки, написанные карандашом: «Я не могу себе представить причину твоего приезда, Дженни» Приезжай ко мне и объясни все. Помпей с ума сошел, все плачет, а ничего мне не говорит».

– Вы за мной приехали? – Спросила она.

– Да, миледи, лорд просит вас немедленно пожаловать к ним.

– Быть может мне опасно ехать в Шесней-Локс, – сказала она, немного подумав. – Отсюда я поеду к моей маленькой сестре, а вы знаете, как дети легко заражаются такими болезнями, как, например, тиф?

– Не думаю, миледи, чтобы была какая-либо опасность. Лорд поселился в левой половине замка, а тело покойного стоит в правой половине, там, где он и болел, и умер.

– Ну, хорошо, – сказала она, подходя к зеркалу за шляпой, шалью и перчатками.

Хозяин гостиницы, жена его, дети и горничная, увидав у подъезда такое ландо, полюбопытствовали узнать, чьими могут быть такие чудные лошади и с этой целью вышли на крыльцо.

– Кто эта особа? – Спросила хозяйка дома у лакея, провожавшего Дженни.

– Леди Дженни Шесней, дочь нового графа.

Швейцар, с булавой в руках, и все присутствующие при этом имени поклонились Дженни, которая вежливо отвечала на поклоны.

Проехав громадную аллею из старых деревьев, они подъехали к замку, два боковых строения которого составляли прелестные апартаменты. Экипаж не остановился около главного подъезда, а проехал далее, к маленькой двери левой половины. Дженни кто-то встретил и провел в гостиную к графу, который сидел за столом с управляющим и занимался делами.

– Здравствуйте, папа, – сказала войдя Дженни.

– Здравствуй, дочь моя, кто разрешил тебе приехать сюда и зачем приехала? Этот идиот Помпей сказал мне, что не Люси причина твоего приезда. А на вопрос кто же – он молчит и ревет. И что за фантазия была у тебя прислать за мной карету? Отчего ты прямо с вокзала не приехала ко мне в Шесней-Локс? Ведь, теперь это мой дом… и ваш.

– Я не приехала прямо сюда папа, – очень спокойно ответила Дженни, – боясь встретить туг мою старую тетю Окбурн, чего мне очень не хотелось в данную минуту, так как я вам привезла очень неприятное известие. Кроме того, я опасалась тифа, конечно не из-за себя, а из-за Люси.

– Леди Окбурн здесь нет, а что касается тифа, то бояться нечего, так как мы не имеем никакого сообщения с той половиной, где болел и умер граф. Теперь объясни мне причину твоего приезда. Не сгорел ли дом?

Дженни посмотрела на управляющего, который, поняв, что его присутствие здесь лишнее, вышел из комнаты, сказав, что зайдет опять часа через два.

– Что ты молчишь, Дженни? Скажи же, что случилось?

– Я молчу, потому что не знаю, как начать. У меня не хватает храбрости сказать вам… Знайте только, папа, что большое горе постигло нас.

Несмотря на грубое обращение с дочерьми, старый моряк все же очень любил их всех и первое, что пришло ему в голову, была мысль о том, что Люси истекла кровью и уже умерла. Заметив волнение Дженни, он уже больше не сомневался в своем предположении.

– Этот осел ничего мне не сказал, – начал граф, – разве Люси умерла?

– Нет, нет, Люси тут не причем. Она чувствует себя отлично. Это… это Лора.

– Не упала ли и она из окна? – Спросил граф, удивленный ответом Дженни.

– Хуже того, – тихо проговорила она.

– Хуже того! Ну что же? Говори же скорей! – закричал граф, топнув ногой.

– Лора бежала, – едва слышно сказала Дженни.

– Бежала! – Повторил граф, пристально посмотрев на дочь.

– Она покинула дом, по всей вероятности, вчера вечером, именно в то время, когда вы уезжали. Помните вы искали ее, чтобы проститься, а ее уже не было.

– Я ее возвращу. Но где же она была? И зачем ушла?

– Папа, ведь она бежала не одна… Мистер Карлтон с нею.

– Что? – Воскликнул граф.

– Они уехали, чтобы обвенчаться, в этом нет никакого сомнения.

Граф разразился криком и бранью. Дженни заливалась слезами. Для старого честного моряка это известие было большим ударом. Его дочь, красавица, которой он так гордился… и такой случай.

– Папа, простите меня, что я вам сказала, но ведь это мой долг, моя обязанность предупредить вас.

– Дженни, – сказал он, приподняв свое бледное лицо, – прошу тебя никогда не произносить ее имени при мне. Я знать ее не хочу. А теперь пойдем пообедаем, я должен, снова заняться своими делами, – заключил он.

Глава XXIII

Обвенчавшись в Экосе, Карлтон дал знать домой телеграммой, чтобы все было убрано и приготовлено для встречи молодых. В среду вечером прислуга решила выслать за молодыми экипаж, думая, что они приедут шестичасовым поездом. Но с этим поездом их не оказалось. Анна и Бен начинали уже беспокоиться, предполагая, что поезд опоздал или что-нибудь с ним случилось. Чтобы удостовериться, Бен вышел на улицу и спросил первого прохожего: «Вы не знаете, пришел ли поезд?»

– Какой поезд? – Ответил прохожий.

– Шестичасовой из Гран Венок.

– Да он давно пришел; омнибус уже приехал с пассажирами, и снова отправился на вокзал к девятичасовому поезду.

– Спасибо, что сказали, – ответил Бен и запер парадную дверь.

– Знаете ли, Анна, закричал Бен, вбегая в комнату, поезд давно уже пришел. По всей вероятности, господ что-нибудь задержало и сегодня они уже не приедут.

– Давайте ужинать, – сказала Сарра (Саррой звали новую прислугу, взятую исключительно для Лоры).

– Как мне жаль, – сказала Анна; – что господа не приедут, я им в зале приготовила чай и ужин и все это пропадет даром.

Не успела она еще договорить, как послышался сильный звонок.

– Господи Боже мой, это господа приехали, идите же отоприте им дверь и встречайте скорее или вы оглохли – закричала Анна Бену и Ивану.

Иван поспешил отворить дверь, думая принять молодых, он сильно распахнул дверь и что же? Это были не молодые, а женщина с громадным свертком в руках. Она прошла в переднюю и без всякой церемонии положила узел на стул.

– Что вам угодно? – Спросил Иван, видимо не узнавая Юдио.

– Могу ли я видеть леди Лору Карлтон? Я из Седер-Лоджа, – продолжала она, – от леди Дженни Шесней. Эти вещи надо передать леди Лоре Карлтон, а чемодан с остальными вещами будет прислан завтра.

На другой день своей свадьбы Лора написала отцу и Дженни письмо. Получив письмо от сестры, Дженни переслала его отцу, в Шесней-Локс, но отец, не распечатав письма, бросил прямо в огонь.

Похоронив лорда в понедельник утром, граф вернулся домой, а в день его приезда Дженни снова получила письмо от Лоры, в котором та, сообщая о приезде с Карлтоном в Венок-Сюд во вторник вечером, просила выслать ей ее вещи на квартиру Карлтона и главным образом не забыть ее светлого шелкового платья, которое ей необходимо.

Долго пришлось Дженни упрашивать отца позволить отправить сестре вещи. Он долго не соглашался, но Дженни все-таки настояла на своем и выпросила у него разрешение на это. Было уже восемь часов, когда Дженни увязала ее шелковое платье, и еще кое-какие вещи, которые, по ее усмотрению, были необходимы и послала все это с Юдио, и просила ее постараться увидать Лору, чтобы передать, что остальные вещи будут присланы завтра. Поэтому-то Юдио была теперь в передней мистера Карлтона, и хотела видеть Лору.

– Могу ли я видеть леди Лору Карлтон, – снова спросила она.

– Они еще не приехали, – ответила Анна.

– Не приехали? Миледи мне сказала, что они должны были приехать семичасовым поездом.

Мы тоже ждали их этим поездом, но вот, как видите, до сих пор никого нет.

– Так потрудитесь передать леди Лоре, этот узел и сказать, что завтра им перешлют все остальное. Мне очень жаль, что лично не могу их видеть.

– Хорошо, я им все передам. Право, отлично бы дать нам знать, что не… что это там за стук такой? – Сказала Анна, услыхав стук подъезжавшего экипажа.

– Иван, – закричала она, – ступай встречай господ, да поскорей, а то барин терпеть не может ожидать у подъезда.

Мистер Карлтон, под руку со своей молодой супругой, прошел в первую комнату, где торопливо сняв с себя пальто, поспешил к Лоре, чтобы помочь ей раздеться. Лора вошла счастливой и улыбающейся, но каково было ее удивление, когда она увидела перед собою Юдио.

– Юдио! – Воскликнула она, – вы ли это?

– Мне нужно с вами поговорить, миледи; меня прислала к вам леди Дженни.

Лора пристально посмотрела на Юдио; этот титул миледи и леди Дженни, ее удивил, так как она ничего не знала про болезнь и смерть графа Окбурна, а Карлтон, хотя и знал, но не нашел нужным сообщить ей об этом.

– Что вы говорите, Юдио? – Спросила она, – леди Дженни вас прислала? Это моя сестра вас прислала?

– Да, она меня прислала, чтобы вам кое-что передать.

– Пойдемте сюда, а то тут темно.

– Юдио, – начала она, – вы назвали мою сестру леди Дженни? Разве лорд Окбурн…

– Лорд Окбурн умер, – ответила она, – то есть молодой умер, а мой барин теперь лорд Окбурн.

– Я никогда ничего подобного не слыхала, – сказала Лора, садясь на диван. – Когда же он умер? Когда же все это узнали?

– Он умер во вторник, вот уже восемь дней, как он скончался. Письмо, которое было получено у нас на его имя, было написано вашему батюшке.

– Но когда же узнали про это?

– В день вашего отъезда. Мистер Грей был у нас и сказал нам, между прочим, что граф болен тифом и вряд ли выздоровеет.

– Юдио, что папа, был очень сердит, когда… когда узнал, что меня нет дома?

– Они не знали, так как уехали раньше в Шесней-Локс. Леди Дженни ездили к ним туда, чтобы объявить им о вашем отъезде.

– Он кажется очень сердитым?

– Да, они не в духе все это время, – и в разговоре вежливо намекнула, что отец ее так недоволен ее поступком и так на нее сердит, что трудно надеяться на примирение с ним. Юдио еще несколько времени разговаривала с Лорою, затем хотела уйти.

– Нет, подождите, – сказала Лора, – скажите: мне это Дженни прислала сказать?

– Не они сами, но, ведь, леди не может ослушаться приказаний графа.

– Конечно, скажите им, что этого я и ожидала от них.

– А ваша маленькая сестрица приказали вам сказать, что они вас очень любят.

– Премилый она ребенок, – сказала Лора и, простившись с Юдио, прошла в залу, где чай и ужин был приготовлен. Вскоре туда же пришел Карлтон, которому она все рассказала, но от которого никак не могла узнать – знал ли он раньше о смерти графа.

Послышался звонок.

– Не принимайте никого, – закричал Карлтон, – скажите, что сегодня я не могу никого принять.

– Сударь, это полицейский вас требует, – сказала горничная, – Я передала ему ваше приказание, но он мне сказал, что ему необходимо видеть вас.

Карлтон был поражен.

– Полицейский? – Спросил он.

– Да, сударь, он приходил к вам еще вчера и сказал нам, что вы нужны по какому-то очень важному делу.

Это известие взволновало и встревожило Карлтона, который, взяв свечу со стола, направился к двери, снова вернулся, поставил свечу посередине комнаты и пошел опять к двери, и вторично вернулся назад, и наконец спросил: «Где же полицейский?»

– Он в передней.

Карлтон со свечой в руках отправился в переднюю, полицейский почтительно поклонился ему и последовал за ним в гостиную.

– Милостивый государь, – начал полицейский, мне очень неприятно, что приходится вас беспокоить так поздно, но это необходимо. Дело в том, что у нас назначен новый следователь по делу смерти мистрис Крав, и он всеми силами старается разыскать виновника ее смерти. Слышав кое-что о фигуре, которую вы видели на лестнице в квартире покойной, он хочет с вами поговорить о пей.

– И я должен явиться сегодня же?

– Зачем же сегодня, вы можете придти к нему завтра утром.

– Хорошо, я снова расскажу ему эту историю.

– Будьте здоровы, – проговорил полицейский, низко кланяясь.

– Прощайте, – ответил Карлтон, – затворяя дверь за посетителем, явившимся так некстати.

Глава XXIV

На другой день своего приезда встав довольно рано, Карлтон отправился к викарию, мистеру Лилет и попросил его быть к девяти часам в церкви св. Марка, куда к этому часу приедет он со своей супругой Лорой для вторичного венчания. Слухи об их свадьбе весьма быстро разнеслись по всему городу. И когда Карлтоны подъехали к церкви, их встретила толпа зевак. Карлтону встреча эта, видимо, не понравилась и, чтобы избавиться от массы любопытных глаз, он просил как можно скорей начинать венчание. Просьба его была исполнена и в какие-нибудь полчаса они были обвенчаны. Получив тысячу поздравлений и много наилучших пожеланий, молодые с радостными лицами сели в карету и отправились домой, никак не ожидая встретить графа Окбурна, который при виде их, едва удержался, чтобы не бросить в экипаж новобрачных своей палки.

Приехав домой, Карлтон позавтракал с Лорой и отправился в полицию, где его встретил человек небольшого роста, с выразительным лицом, насмешливым видом и проницательными глазами. Это был новый следователь мистер Медлер.

– С кем имею честь говорить? – Спросил Карлтон.

– Со следователем Медлером. Позвольте, в свою очередь, спросить, с кем я имею честь говорить?

– С доктором Карлтоном. Вы, кажется, вызывали меня по делу о смерти мистрис Крав?

– Очень рад с вами познакомиться, мистер Карлтон. Вы действительно мне очень нужны по этому делу. Вот мы сейчас с вами обо всем поговорим. Потрудитесь войти в комнату, – добавил он, показывая на большую, хорошо убранную комнату, куда они и вошли.

– Потрудитесь, мистер Карлтон, – начал инспектор, – рассказать мне все подробно о смерти мистрис Крав. Мне кажется, что дело это велось не совсем правильно.

– Вы думаете?

– Не только думаю, но даже уверен в этом. Как это можно было не обратить никакого внимания на эту фигуру, которую вы видели на лестнице в квартире мистрис Крав, ведь, эта фигура – очень важное обстоятельство в деле. Конечно, следователь упустил это из виду по неопытности, но нам-то уже будет стыдно. Кроме всего этого еще сделана непростительная ошибка, именно: не постарались розыскать мистрис Смит, которая увезла отсюда ребенка мистрис Крав.

– В этом я с вами вполне согласен, но все же винить следователя нельзя, так как он писал в Лондон к мистрис Смит и даже нс к одной, а ко многим, но ни от одной из них не последовало ответа. Поэтому он решил, что фамилия приезжавшей за ребенком особы была не Смит, а какая-нибудь другая.

– А больная, как вам известно, отправила письмо именно на имя мистрис Смит?

– Да, может быть они условились заранее писать так.

– Против этого я ничего не имею, но все же не понимаю, как можно не розыскать. Но вы то, мистер Карлтон не могли узнать, кто вас отрекомендовал умершей?

– Нет, я ничего не узнал; хотя тоже писал моим знакомым и друзьям, но они мне ответили, что никому никогда меня не рекомендовали.

– А быть может, – возразил мистер Медлер, – ее фамилия не Крав?

– Конечно, и это возможно. Вообще, скажу вам, что все это дело весьма странное.

– Но мне бы хотелось знать, кого именно вы подозреваете виновником смерти этой особы.

– Я того мнения… хотя я не люблю высказываться, но я того мнения, что яд был налит по недосмотру мистера Стефена Грея. Ничего другого предположить нельзя.

Медлер нагнул голову, показывая этим, что он не согласен со словами Карлтона.

Он и действительно не верил, чтобы мистер Стефен Грей мог сделать такую ошибку.

– Отчего же вы не подозреваете в этом преступлении того человека, которого вы видели в день ее смерти?

– Я никакого человека не видал, – как-то грубо сказал Карлтон. – Тут сыграло роль мое воображение.

– Будьте уверены, сударь, что кто-нибудь там был, он-то и совершил это преступление. Я знаю… да я уже наперед знаю ваш ответ. Хотите скажу? – Извольте.

– Вы скажете, что лекарство уже пахло синильной кислотой, когда его принесли к ней на квартиру? Но знаете, для меня это не имеет значения.

– Вы хотите этим сказать, что я говорю неправду?

– Нет, я этого не скажу. Вы, конечно, говорите так, как было, но я знаю как часто обоняние нам изменяет. Вы говорите, что пахло синильной кислотой, а вот сиделка объяснила мне, что никакого особенного запаха не было в микстуре. Хотя она действительно перед этим только что поужинала и выпила крепкой настойки, но все-таки ей поверить можно. Право, вы скорее ошибетесь, чем она.

– Нет, это невозможно! – сказал Карлтон, – не забывайте, я доктор!

– Но, ведь, вы привыкли к этому запаху, а у нее обоняние в этом случае чувствительнее. Ну, одним словом, в лекарстве не было яда, когда его принесли, – решительно сказал мистер Медлер.

– А я вам говорю, что был.

– А я вам, говорю, что нет. Я в этом вполне уверен. Личность, которую вы видели на лестнице, налила эту синильную кислоту в микстуру после вашего отъезда.

– Я вам больше не нужен? – Спросил Карлтон.

– Нет, я бы желал, чтобы вы лично мне рассказали обо всем. Мне очень жаль, что вы не сохранили ее письма.

– Кто же мог предполагать, что оно будет нужно? – Сказал Карлтон. – Но если бы даже оно было цело, какую бы оно принесло вам пользу?

– Оно бы принесло огромную пользу.

– Никогда! – Возразил Карлтон.

– Потрудитесь, мистер Карлтон, рассказать мне подробно все, что знаете об этом деле.

– Извольте, – ответил Карлтон и с самого начала со всеми подробностями начал свой рассказ.

Окончив рассказ, Карлтон простился с мистером Медлером и вышел на улицу. Глубоко задумавшись, он чуть не попал под проезжавшую карету, в которой сидела старая графиня Окбурн в глубоком трауре.

Подъехав к гостинице «Красный лев», Таймс (так звали выездного лакея графини Окбурн) соскочил с козел и подошел к графине.

– Зачем вы здесь остановились? – Спросила она.

– Ни кучер, ни я не знаем дороги в Седер-Лодж, ваше сиятельство.

– Скажите, пожалуйста, – обратилась она к мистрис Файч, которая стояла возле крыльца, – как нам проехать в Седер-Лодж?

– Это вам надо въехать в город, в Монтикюль.

– Но как попасть в Монтикюль?

– А вот так: сейчас проезжайте напрямик город и этой дорогой доедете до холма, застроенного новыми домами, – это и есть Монтикюль, а Седер-Лодж немного правее.

– Благодарю вас, сударыня, – вежливо ответил Таймс. В это самое время послышался стук открывавшегося окна. В окне показалась Лора, леди Окбурн заметила ее и с гневом отвернулась.

Глава XXV

Решив отдать внаём Шесней-Локс, граф сообщил об этом Дженни, которая была вполне согласна с ним, так как отлично знала, что отец слишком уже стар для хлопот, связанных с личным управлением имения.

В последнее время Дженни жилось спокойнее и если бы не отъезд Лоры, то она считала бы себя вполне довольной. С получением такого большого наследства, мелкие хозяйственные заботы не тяготили Дженни; тяжело только было думать ей о Лоре и Кларисс – этом тайном горе семьи Шесней.

Ей хотелось добиться хотя бы того, чтобы отец позволил упоминать имя Клариссы. Но чтобы добиться этого, надо было начать разговор, крайне неприятный и трудный для нее, хотя и неизбежный. Для этого собственно она с нетерпением ждала приезда графа. Приехал граф. Он был очень не в духе, и Дженни не решалась заговорить с ним об этом, хотя и сознавала, что отец мог опять скоро уехать. И действительно, через несколько дней граф объявил, что едет опять по делам в Шесней-Локс. И вот, перед самым его отъездом, Дженни подошла к нему и тихо сказала:

– Папа, извините меня, я хочу поговорить с вами, хотя вы мне это и запретили.

– Что? – Вскрикнул граф Окбурн.

– Насчет Клариссы, – запинаясь, сказала она, – нельзя ли разыскать ее?

– Нет! – Закричал отец, – ее искать? Позволить Клариссе вернуться домой? Да ты с ума сошла!

Граф, не сказав более ни слова, простился с Дженни и Люси, сел в карету и отправился на станцию в Большой Венок; в этот раз он и встретил Лору с Карлтоном, ехавших с венчания.

Здесь, для некоторого разъяснения разговора отца с Дженни насчет. Клариссы, нам необходимо возвратиться немного назад.

У капитана Шесней (будем называть его тем именем, которое он носил в то время), было четыре дочери: Дженни, Лора, Кларисса и Люси. По мере того, как они подрастали, Лора и Кларисса обещали быть необыкновенными красавицами, хотя между ними не было никакого сходства. Вдовствующая графиня Окбурн, протежируя семью капитана, предложила ему поместить двух дочерей, Лору и Клариссу, в один из лучших пансионов во Франции, на что капитан согласился и вскоре отправил их туда, где они прожили 3 года и возвратились в Англию уже совсем взрослыми девушками, Лоре минуло 19 лет, а Клариссе 18 лет. Обстановку дома их отца в то время нельзя было и сравнивать с обстановкой богатого пансиона. Дома было и бедно, и скучно, и им обоим трудно было привыкать к такой жизни. Кларисса первая решилась покинуть дом своего отца с тем, чтобы идти в гувернантки. О своем решении она объявила отцу и семье, но оно не было ими одобрено.

Но Кларисса была настойчива; чтобы не компрометировать их имени, она решила жить под другой фамилией. Конечно, ей самой не хотелось идти в гувернантки; она понимала отлично, что ей придется исполнять прихоти и желания людей, быть может, стоящих ниже ее по положению. Но что же делать, если нужда заставляет и нет возможности предпринять что-нибудь другое. Ей много приходилось убеждать отца, много уговаривать, но он все-таки не соглашался. Видя, что она не в силах убедить его, Кларисса решила уйти, и после довольно крупного разговора покинула дом своего отца.

Услыхав об этом, старая графиня, предложила взять ее к себе, но было уже поздно. Кларисса была далеко от своих. Делать было нечего. Графиня не стала больше беспокоиться о Клариссе, а отец так на нее рассердился, что запретил при нем произносить ее имя.

По прошествии некоторого времени Дженни получила от Клариссы письмо, в котором она сообщила, что поступила в очень милую семью в Ферт-Вест Лондона, где носит теперь другое имя и фамилию; письма же просила адресовать: мисс Шесней, в библиотеку окрестностей Хайд-Парка. В письме же, между прочим, просила передать отцу, что она его очень любит, и что он может быть уверен, что она не уронит ни его, ни своего имени, что намерения ее самые хорошие и честные, и что она надеется, что он простит ее. Дженни показала это письмо отцу, который так рассердился, что заставил ее написать дочери, чтобы она никогда и не смела думать вернуться к нему и объявить ей, чтобы она никогда и не надеялась на прощение. Дженни конечно, не хотелось писать этого сестре, но она не могла поступить против воли своего отца. После этого прошло уже довольно много времени. Капитан Шесней получил такое большое наследство и титул графа. Дженни надеялась, что это побудит его к примирению с дочерью и что он позволит ей приехать к нему. Ведь она теперь леди Кларисса Шесней и оставить ее в гувернантках было почти невозможно. Но Дженни ошиблась в своих предположениях. Отец, как мы знаем, не стал об этом и разговаривать.

Проводив отца, Дженни призвала новую горничную и сделала некоторые распоряжения. Затем послала за Юдио, а сама начала выкладывать все вещи Лоры, чтобы отправить их к ней.

– Я думаю, бесполезно отсылать ей старые башмаки ведь, наверное, она их не наденет.

Юдио ничего ей не ответила, так как с вниманием смотрела в окно.

– Юдио! – Снова позвала ее Дженни.

– Извините, сударыня, у нашего подъезда остановилась карета, в которой я вижу старую графиню Окбурн.

– Это моя тетя! Идите, Юдио, встречать ее.

Юдио поспешила навстречу, вслед за ней пошла и Дженни.

– Где твой отец? – Спросила ее леди Окбурн, входя в гостиную.

– Папа уехал сегодня в Шесней-Локс, тетя, – ответила Дженни.

– Но, видишь ли, я вчера приехала в Большой Венок, где ночевала, а сегодня утром послала телеграмму в Шесней-Локс, чтобы узнать, там ли твой отец? Мне ответили, что он в Седер-Лодже; я отправилась сюда к нему, а оказывается, он уехал туда. А мне необходимо видеть его сегодня. Так вот как мы сделаем: ты, Дженни, дай мне чего-нибудь закусить; позавтракав у тебя, я отправлюсь в Шесней-Локс.

Дженни приказала сейчас же подать завтрак и к нему любимое вино старой тетки. – А что думает твой отец сделать с Шесней-Локсом? Ведь, он не будет в состоянии удержать его за собой.

– Если я не ошибаюсь, папа хочет отдать его внаём.

– Отдать внаём? Никогда!

– Тогда что же делать? Ведь, вы сами говорите, что он не в состоянии удержать его за собой, следовательно, надо отдавать внаймы.

– И сказать после всего этого, что он наследник! Моряк Франк! Никогда, знаешь ли Дженни, мне и в голову не приходило, что это будет так.

– Мы, тетя, тоже никак этого не ожидали.

– А вы что думаете делать? Надеюсь, что вы долго не останетесь здесь.

– Через неделю мы уедем и встретимся с отцом в Шесней-Локсе и затем проедем в Лондон, где уже и поселимся.

– Отлично сделали, что выбрали своей резиденцией Лондон. Но куда денете вы свою мебель? – Добавила она, осматриваясь вокруг себя.

– Покуда она постоит на этой квартире, так как срок еще не вышел.

– А Лора?

Дженни почувствовала, как сильно забилось ее сердце при этом вопросе. Ей еще труднее было говорить о Лоре с теткой, нежели с отцом.

– Поступок ее был страшным ударом для нас всех, – ответила она.

Ведь она всегда была сумасшедшая.

– Да, она была слишком легкомысленна, – сказала Дженни.

– Легкомысленна! Такой поступок вы называете легкомыслием! Что это за личность Карлтон? Урод… Оригинал?…

– Да, урод, хотя и красив. Я его не люблю; не только за Лору, но вообще не люблю. Они вернулись вчера вечером, – добавила Дженни. – Я боюсь, как бы Лора не раскаялась в своем поступке.

– Я только что ее видела. Она стояла у окна своего дома, когда я проезжала. Знай только, Дженни, что такие свадьбы к счастью не ведут. А где Кларисса?

– Кларисса там где и была.

– А где она была? Скажи мне все, что ты знаешь о ней.

– Это все не так много, тетя. Она мне писала, как вам уже известно, что поступила в гувернантки в очень милую семью в окрестностях Хайд-Парка.

– И что она переменила свою фамилию – это мне тоже известно, – добавила графиня.

– Хотя она и носит другую фамилию, а письма просила меня адресовать на имя мисс Шесней.

– А кто же ей пишет?

– Я с ней в переписке, тетя. Но она меня не балует письмами. Я ей пишу чаще, чем она мне.

– А что она тебе пишет?

– Да почти что ничего. Письма самые обыкновенные и весьма короткие. Но вот уже на два письма я не получила ответа и это меня беспокоит.

– Она скоро приедет, – сказала графиня.

– Было бы очень хорошо. Но я не думаю, чтобы она с ее гордым характером решилась сделать первый шаг.

– Ну, будь я ее отцом, так не дождалась бы она моего первого шага, – сказала графиня. Затем, поговорив еще кое о чем, она простилась с племянницами и уехала.

Глава XXVI

Весь май месяц граф с дочерьми прожил на квартире в Шесней-Локсе, а замок свой отдал внаем одной богатой семье. Узнав это, старая графиня пришла в сильное негодование. Рассерженная этой безумной, как она сама говорила, выходкой графа, она явилась к нему и в минуту сильного гнева сказала: «Вы, кажется, намереваетесь осрамить этим всю свою семью?»

– Очень может быть, – преспокойно ответил граф. – Меня удивляет только одно, что вы так беспокоитесь об этом. Ведь не вас срамлю.

– Конечно не меня, а себя и своих дочерей. Затем они долго спорили. Ни тот ни другой не хотели уступить друг другу и поэтому расстались заклятыми врагами. Вся мебель и вообще вся обстановка этого громадного дома принадлежала старой графине, и будь она в хороших отношениях с графом, наверно все оставила бы ему.

– Не оставлю графу Окбурну ни одного гвоздя, ни одной дощечки, – кричала она в минуту вспышки.

– Я ими и не воспользуюсь, если даже и останется что после вас, – тихо ответил граф, – а вам бы следовало как можно скорее взять все ваши вещи, чем бы вы меня очень успокоили, – добавил он.

Граф решил продать Шесней-Локс и иногда кое с кем поговаривал об этом. Он хорошо знал, что не может управиться с таким имением, а довериться управляющим он боялся, вот что побуждало его к продаже такого чудесного имения, не столько доходного, сколько прекрасно устроенного. Это была усадьба с громадным домом, с одной стороны которого примыкал обширный сад с оранжереями, мостиками, прудами и фонтанами, в которые накачивалась вода из двух колодцев, окруженных большими ветвистыми деревьями. Двухэтажный дом, построенный по плану известного архитектора, стоял на возвышенном месте, в конце обширного села, которое отделялось от деревни небольшим лугом и узенькой речкой. Испещренный всевозможными цветами китайский мостик, перегибаясь через речку, упирался в круглую готическую башню, которая служила заставою. Широкая липовая аллея шла от ворот башни до самого дома. Низенькие и толстые колонны, похожие на египетские, поддерживали греческий фронтон.

Трудно было решить, к какому времени архитектуры принадлежала эта чудная постройка: все стили древние и новейшие были в ней перемешаны, как языки при Вавилонском столпотворении. Действительно, такую роскошь жалко было продавать. Но что же оставалось делать? Ведь не дожидаться того, чтобы пустили это имение с публичного торга. Понятно, что граф поступил совершенно правильно, решив его продать.

Покупатель скоро нашелся. Это был Джемс Марден, который после долгого пребывания на Востоке, возвращался в Англию и просил своего брата полковника Мардена подыскать ему имение по соседству с ним.

Осмотрев Шесней-Локс полковник решил, что оно самое подходящее для брата. Переговорив лично обо всем с графом, полковник сказал, что имение это останется за его братом. Жена полковника нанесла визит Дженни. Они с первого же раза почувствовали друг к другу симпатию. Дженни от своей новой знакомой получила приглашение ехать на утренний концерт, на что она согласилась, хотя не любила выездов. Она большую часть времени старалась проводить с отцом. Дженни была прекрасная дочь, хозяйка и сестра.

– Надеюсь, папа, – начала однажды Дженни, сидя с отцом в прелестной гостиной, – вы ничего не будете иметь против того, чтобы пригласить для Люси гувернантку.

– Да разве я тебе ничего не говорил об этом? – Спросил граф.

– Мистрис Марден рекомендует мне очень милую особу, и говорит, что условия ее нам вполне подходящи.

– Я нахожу лучшим поместить Люси в пансион.

– О, нет, милый папа, ради Бога этого не делайте, я так люблю Люси, что мне трудно будет расстаться с ней, да я думаю, что и вы не захотите удалить ее от себя.

– Впрочем, делай как знаешь, если эту личность ты считаешь подходящей, приглашай ее, я буду очень рад.

– Ваше сиятельство, вас спрашивает какая-то незнакомая особа, – громко проговорил лакей, войдя в гостиную.

– Как фамилия?

– Кажется, мисс Летвайт, ваше сиятельство.

– Проси в гостиную; я сейчас выйду… Мисс Летвайт… – думала она, – Летвайт; кажется эта та самая особа, про которую мне говорила мисс Марден.

Молодая особа лет двадцати семи или восьми, очень высокого роста с приятным выражением лица, в чертах которого не было ничего обращающего на себя внимание, привстала со стула и подошла к Дженни.

По ее изящным манерам можно было прямо сказать, что она принадлежала к хорошей семье.

– С кем имею честь говорить? – Спросила Дженни, подойдя к ней.

– С мисс Летвайт, про которую вам говорила мистрис Марден.

– Очень рада с вами познакомиться, прошу садиться. Мы сейчас переговорим с вами.

Подробно переговорив обо всем, они сошлись в условиях и Дженни просила мисс Летвайт переехать к ним как можно скорее.

– Итак, – сказала мисс Летвайт, – я могу рассчитывать на место? Если я успею, то перееду к вам завтра к вечеру.

– Хорошо. Чем скорее, тем лучше, – сказала Дженни.

– До свидания.

– До свидания, – ответила Дженни.

Через некоторое время послышался звонок и в гостиную вошла мистрис Марден.

– Здравствуйте, графиня! – Сказала, войдя, мистрис Марден.

– Здравствуйте. Как поживаете?

– Я чувствую себя отлично, а вы как?

– Я тоже хорошо. У меня сейчас была мисс Летвайт, которую я пригласила к себе для Люси. Удивляюсь только, мистрис Марден, как вы ее не взяли к себе для своих детей.

– Но зачем же мне менять, если я довольна своею. Она отлично ведет моих детей. Хотя она не музыкантша и познания ее не велики, но она очень милая особа и к тому же немного надо знать, чтобы учить таких малюток, как мои.

– Она не дочь Джонса в Венок-Сюде?

– Нет, хотя я ничего не знаю про ее родителей. Как-то раз я что-то про них спросила, она нехотя ответила мне и постаралась переменить разговор.

Дженни немного поразила эта новость. Неужели это была ее сестра Кларисса?

– Ваша наставница еще молодая особа? – Спросила Дженни.

– Да, совсем молодая, и очень мила, так что мне будет жаль расстаться с ней, когда сыновья мои подрастут.

– Не можете ли вы сказать мне ее имя?

– Я, право, нс знаю. Письма ее адресуются на имя К. Джонс. Быть может, ее зовут Каролина.

– А может быть и Кларисса?

– Почему, графиня, вас это так интересует?

– Я знаю одну молодую девушку, которая против воли своего отца поступила в гувернантки, но под другим именем и фамилией. И мне бы очень хотелось ее видеть. Нельзя ли будет сделать это у вас? – Спросила Дженни.

– Пожалуйста, приезжайте, когда только вам будет угодно. Не хотите ли поехать сейчас прямо ко мне, а оттуда на концерт?

– Очень вам благодарна за ваше милое приглашение, – сказала Дженни, – я сейчас приду, пойду пока оденусь и явлюсь к вам через 10 минут.

С этими словами она вышла из гостиной и поспешила к отцу, чтобы объявить ему, что она едет на концерт. Затем, наскоро одевшись, она вышла к мистрис Марден, они вместе сели в карету и поехали на квартиру мистрис Марден.

Приехавши домой, мистрис Марден провела Дженни в гостиную, а сама пошла за мисс Джонс, которую, взяв под руку, привела к Дженни и сказала: «Вот мисс Джонс». Это была молодая и действительно очень милая особа, но, к несчастью, не Кларисса.

– Извините меня, мистрис Марден, что я вас побеспокоила, но мисс Джонс не та особа, про которую я вам говорила, – сказала Дженни.

– Очень жаль, графиня. Теперь пойдем на концерт, – добавила она.

Глава XXVII

Возвратимся теперь к леди Лоре и ее мужу.

Карлтон только что приехал домой и, не найдя Лоры в первом этаже, позвонил. Через несколько секунд на пороге гостиной показалась Сара.

– Что вам угодно, сударь? – Спросила она.

– Мисс Лоры нет дома? – Никак нет, сударь. Я им наняла карету и они почти с утра уехали. Теперь скоро должны вернуться.

– Хорошо. Ступайте, – ответил Карлтон.

Сара поспешно оставила комнату и направилась в девичью, где ждала ее масса работы.

Оставшись один, Карлтон в раздумье подошел к окну и начал насвистывать мотив какого-то романса. Быть может, в эту минуту он думал о мисс Крав; быть может, он думал о непредвиденных расходах со стороны Лоры. Действительно, положение его было незавидно: расходов масса, а доходов мало. Как и на что жить? Одному ему хватало, с женой же нет. После долгого размышления он решил, наконец, написать отцу письмо, прося его убедительно помогать ему хоть немного, так как он теперь не один, а с женой, и что им не хватает денег. После долгого молчания со стороны отца, Карлтон наконец получил письмо следующего содержания:

«Милый мой Людвиг.

Прошу тебя в следующий раз не беспокоить меня письмами. Ты отлично знаешь, что я не люблю писать. Ты прав, говоря, что я советовал тебе жениться, но я говорил тебе жениться на девушке твоего крута, а никак не на дочери лорда. Я даже никогда и не предполагал, что ты способен на такую непростительную глупость. Впрочем, нельзя поправить того, что уже сделано. Добывайте сами и живите на собственные деньги, а на меня не рассчитывайте. А что касается наследства, то мы еще подумаем об этом. Вообще я должен тебе сказать, что это будет зависеть от твоего поведения. А в данную минуту я чувствую себя лучше, чем когда-либо.

Искренне преданный тебе отец твой Ж. Карлтон».

Лондон, июля 12, 1848 г.

Карлтон был страшно поражен этим ответом.

«Отец всегда Бог знает как ко мне относится! – Подумал он с гневом. – Однако мне не привыкать к подобным письмам».

В это время послышался стук подъезжавшего экипажа и Карлтон, посмотрев в окно, опрометью бросился к крыльцу навстречу своей жене.

– Я думал, Лора, что ты уже не вернешься! – воскликнул он, улыбаясь.

– Но как ты думаешь, Людвиг, где я сейчас была? – Спросила она.

– По крайней мере в двадцати пяти различных местах.

– Положим, что так, но сейчас-то я откуда?

– Право, не могу себе даже представить.

– Так слушай: я ездила с визитом в Монтикюль и, проезжая обратно, вздумала заехать в наш старый дом в Седер-Лодж. Меня там встретила сторожиха, которая, видимо, меня не знает. Думая, что я приехала снимать квартиру, она дала мне адрес папа и сказала, что я могу написать ему или агенту Фишеру. Поблагодарив ее за любезный прием, я простилась с ней и уехала. Не правда ли, Людвиг, это смешно? – Добавила Лора, разразившись громким смехом. – Кроме того, – продолжала она, – я получила приглашение на сегодняшний вечер к мисс Ньюбери. У нее теперь гостят ее две премилые племянницы, для которых собственно она и устраивает этот вечер. Надеюсь, ты поедешь со мной? – Спросила она мужа.

– Нет, мой дружок, я тебя только провожу и за тобой приеду. У меня есть больные, которых необходимо посетить сегодня же вечером.

– Очень жаль, – ответила Лора, и с этими словами пошла в спальню, раздумывая, какое бы ей надеть платье. Мысленно перебрав все платья, она остановилась на шелковом цвета gгis-peгles. «Если я к своим кружевным рукавам пришью черные бантики оно будет вполне траурное. А где рукава? Кажется, в этом комоде, – сказала она, – сейчас поищу». Но поиски ее были напрасны, как она ни старалась, как она ни рылась, Лора все же ничего не нашла кроме небольшого клока письма, написанного, как она решила, Клариссой к сестре Дженни 28 февраля из Лондона. В письме не только не было подписи, но и обращения; все это было изорвано.

«Я никогда не воображала, чтобы Дженни была так скрытна, – сказала она сама себе. – Как она меня уверяла, что после Нового года не получала писем от Клариссы, а вышло наоборот. Верно, что нельзя ничего скрыть, так как в конце концов все узнается. Ведь даже есть пословица: шила в мешке не утаишь. Так и это».

– Я нашла рукава, сударыня, сказала Сара, войдя в спальню.

– Где вы их нашли?

– В кармане вашего муарового платья.

Тут только Лора вспомнила, что она как-то впопыхах засунула их туда.

«Я это письмо лучше не покажу Людвигу, – подумала Лора, пряча его в карман. – Так пришейте рукава сейчас к этому платью», – сказала она, обратясь к Саре.

Несмотря на все свои недостатки, Сара была отличная горничная. Быстро исполнив приказание своей госпожи, она принесла платье и Лора начала одеваться. В этом платье она была так хороша, что трудно себе представить что-нибудь лучшее. При том же ее чудные каштановые волосы кудрями падали на плечи редкостной белизны.

Сама Лора невольно любовалась собою, смотрясь в зеркало.

– Пожалуйте кушать, – сказала Сара.

– Сейчас иду, иду; попросите барина разлить суп.

Через несколько времени она отправилась в столовую, где с нетерпением ожидал ее Карлтон.

Глава XXVIII

Оставим на некоторое время Карлтонов и перенесемся в изящно убранную гостиную Окбурна, где за столом с газетой в руках сидел сам граф и дочь его Дженни.

– Папа, – вдруг прервала молчание Дженни, – мисс Летвайт, по-вашему, подходяща для нас?

– Почему же нет? – Ответил отец.

– Я нахожу, что она с большими претензиями и кроме того ее манеры мне не по нутру. Третьего дня, например, она меня так толкнула, что я волей-неволей отлетела в сторону.

– Отплатила бы ей тем же.

– Это легче сказать, чем исполнить. Она удивительно надменна. Elle est naturellement portée a traiter le monde de haut en bas, – добавила Дженни по-французски, забыв совсем, что отец терпеть не мог слышать, когда говорят на каком-либо другом языке.

– Как ты сказала? – Возразил он грубо.

– Извините меня, папа, – ответила тихо Дженни, – мисс Летвайт совсем забывает, что в нашем доме она не что иное, как гувернантка.

– Если ты это замечаешь за ней, так скажи.

– О нет, папа, на такие поручения я не согласна. Она сама должна знать, как себя вести в чужом доме.

– Я ничего не нахожу плохого в ее поведении, если бы что-нибудь было, давно бы я ее удалил от Люси. Она очень красивая особа, – добавил граф, вздохнув.

– Вы находите, а мне она далеко не нравится.

– Если она тебе чем-либо не нравится – откажи ей.

– Как гувернантка для Люси она незаменимая

– В таком случае оставь ее, Дженни. Я, главным образом, обращаю внимание на воспитание, а до всего остального мне почти нет дела.

– А скоро ли ты намереваешься позаботиться о Клариссе, – неожиданно спросил граф.

Дженни была так поражена и к тому же так обрадована этим вопросом, что долгое время не могла ответить отцу.

– Вы мне позволяете о ней справиться, – едва дыша, спросила она наконец.

– Если не ты, так я займусь этим.

– О папа, зачем вам беспокоиться, я все устрою.

– Я того мнения, что леди Клариссе Шесней совсем не место быть гувернанткой в незнакомой семье.

– Но ведь, папа, я вам об этом говорила вскоре после смерти дяди Окбурна, но вы меня заставили молчать, сказав, что она сама должна опомниться.

– Однако она этого не сделала. Я вижу теперь, что в этом случае ею руководит гордость.

– Да у Клариссы было всегда желание как… как…

– Как у кого? – Спросил граф.

– Как у Лоры, хотела я сказать, но вспомнив, что вы мне запретили произносить ее имя, я и замялась.

– Лора! Никогда не смей говорить про нее в моем присутствии. Она выбрала себе лучшее, пускай и остается там. Кларисса меньше виновата, поэтому я ей все прощу. Надеюсь ты знаешь, где она теперь живет.

– Нет, папа, я не знаю.

– Как! Ты не знаешь где Кларисса! Ведь она тебе писала!

– Папа, я убеждена, что ее можно найти. По всей вероятности она живет где-нибудь по соседству с Хайд-Парком. Я ей писала письма обычно на имя одного книгопродавца, который может указать мне ее местожительство.

– Хорошо. Поезжай сейчас же и узнай.

– Я буду готова в пять минут.

Граф позвонил и через несколько секунд вошел лакей.

– Запрячь карету для графини, – грубо проговорил граф.

– Не пойти ли мне пешком, папа, я думаю, что это будет удобнее.

– Что за глупости – идти пешком. Поезжай в карете. И что это пришла тебе в голову такая глупая мысль – идти пешком.

– Папа я хотела сделать это, чтобы сохранить инкогнито Клариссы, а раз увидят такой экипаж и лошадей, то все узнают, кто она такая.

– Пускай она оставит место как леди Кларисса Шесней.

– Папа, но ведь сегодня она не будет в состоянии вернуться со мной, не предупредив заранее об этом хозяйку дома. По крайней мере не раньше чем через неделю, она будет у нас.

– Что за вздор ты говоришь; чтобы сегодня же она была у меня! Увидим, кто посмеет ее удержать! Скажи там, кто она, кто я и, что я ее зову к себе.

– Но если она заключила с ними контракт, то никакими судьбами не может покинуть их сегодня и приехать домой. Вообще я постараюсь устроить, но за успех не ручаюсь.

– Одним словом я хочу, чтобы она возвратилась домой! – Сказал граф.

После этого Дженни вышла из гостиной и, надев белую шляпу и черную мантилью, обшитую крепом, направилась в рабочий кабинет, где сидела Люси и мисс Летвайт.

– Ты уезжаешь, Дженни? – Спросила ее Люси, – ведь ты сегодня обещала отвести меня в Ботанический сад.

– Я тебя, дружок мой, сведу туда, но только попозже, – ответила Дженни, гладя ее по головке.

– Леди Дженни, Люси сказала мне, что вы хотите переменить часы прогулок, – спросила мисс Летвайт,

– Да, я думаю, что это будет удобнее, как для вас, так и для нее, тем более, что Люси не переносит жары, – ответила Дженни и вышла из комнаты.

Выйдя на крыльцо, она села в карету – прекрасную карету с гербами на дверцах и с двумя напудренными лакеями па запятках. Быстро промчавшись по широким улицам, карста подкатила к небольшой книжной лавке. Войдя в нее, леди Дженни подошла к продавцу и спросила: не можете ли вы мне сказать, где живет мисс Шесней?

– Шесней? Шесней? – Ответил книгопродавец, как бы припоминая что-то – нет, сударыня, я не знаю никакой мисс Шесней.

– Сюда были адресованы несколько раз письма на имя мисс Шесней, мне кажется, что она сама к вам приходила за ними.

– Ах да, это была мисс Бошан. Действительно, письма были адресованы на имя Шесней, но за ними приходила мисс Бошан.

Бошан!. Загадка была отгадана, и Дженни сама себя спрашивала, как ей раньше не пришло в голову, что Кларисса, естественно, должна была назвать себя вторым именем – Бошан.

– Не можете ли вы мне сказать, где она теперь? – Спросила Дженни.

– Никак нет-с, сударыня, ответил книгопродавец, мисс Бошан была гувернанткой в двух семействах; сначала она жила у мистрис Лортон, а потом у мистрис Вест.

– Не можете ли вы мне описать эту мисс Бошан?

– С удовольствием, – ответил книгопродавец, который сейчас же начал подробно описывать ее, и так верно, что Дженни сражу же узнала свою сестру.

– У меня есть два-три письма к ней и вот уже сколько времени она не идет за ними.

– Не потрудитесь ли вы мне показать их?

– Вот эти письма сударыня.

– Я хочу их взять с собой, – сказала она, видя по почерку, что они ею написаны.

– Если бы я точно знал, что могу вам их отдать, то отчего же вам не взять, а то быть может мисс Бошан их потребует.

– Ведь я писала эти письма, – возразила она, и, распечатав одно из них, Дженни показала ему свою подпись, а затем вынув свою визитную карточку, сказала: «Вы можете вполне убедиться, что я Дженни Шесней».

– Извольте получить все три письма, – ответил он, передавая ей всю корреспонденцию Клариссы.

– Я лучше оставлю одно из них и на конверте напишу наш адрес, а вы потрудитесь передать мисс Бошан по первому ее требованию.

– Очень хорошо-с, сударыня, – согласился книгопродавец, раскланиваясь.

Дженни, в свою очередь, также любезно раскланялась с книгопродавцом и направилась пешком по адресу в один из домов, где Кларисса жила гувернанткой, а кучеру велела шагом следовать за ней.

– Дома мистрис Лортон? – Спросила она швейцара, стоявшего возле крыльца.

– Как прикажете доложить о вас сударыне?

– Мистрис Лортон меня не знает, – ответила Дженни, входя в переднюю. Сняв с себя пальто, она прошла в гостиную, где была встречена самой хозяйкой, которая попросила ее сесть на диван.

– Я приехала к вам, – начала Дженни, – узнать адрес мисс Бошан, которая жила у вас наставницей.

– Я не знаю, где она, – сухо ответила мистрис Лортон. – Мисс Бошан непристойно вела себя в моем доме. Она поощряла в моем сыне ухаживание за ней и когда все это открылось, она моментально покинула мой дом, не предупредив меня об этом заранее. А разве вы ее знаете? – Добавила она.

– Да, мисс Бошан моя сестра, и я приехала к вам, чтобы узнать, где она теперь живет. Я бы никогда не решилась побеспокоить вас, но мне указал на вас один книгопродавец, которого она хорошо знала.

– Я вам уже сказала, что ничего не знаю про нее. Генриета, поди сюда, – обратилась она к входившей молодой девушке, – вот эта особа сестра мисс Бошан. Она приехала к нам, чтобы узнать, где живет мисс Бошан.

– Уйдя от нас, она поступила к мистрис Вест, где также недолго прожила, – сказала Генриета.

– Она рождена быть не гувернанткой, – возразила ’ мистрис Лортон, – мисс Бошан слишком горда.

– Весьма естественная вещь раз она из очень хорошей семьи; ей совершенно случайно пришлось жить своим трудом, – ответила Дженни.

– О, да я знаю, – сказала мистрис Лортон, большинство гувернанток рассказывают вам о своем хорошем происхождении; Генриета, а что рассказывает ваша гувернантка? – Спросила она, обратясь к дочери.

На этот вопрос Генриета громко захохотала.

– Она говорит, что ее тетя… Мама, гости приехали в какой чудной карете, – закричала дочь.

Забыв все свое достоинство, мистрис Лортон поспешила к окну.

– Карета леди Дженни Шесней! – Доложил лакей, входя в гостиную.

– Извините меня, пожалуйста, что я вас побеспокоила, – сказала Дженни, прощаясь с мистрис Лортон, которая едва ответила ей на поклон.

Мистрис Лортон была страшно взволнованна тем, что леди Дженни Шесней приехала к ней с визитом. «Но где же она? – Думала хозяйка, в страшном волнении подходя то к окну, то к двери. – Кто приехал?» – Спросила она швейцара, который только что провожал Дженни в экипаж.

– Никого нет-с сударыня.

– Чья же эта была карета?

– Я доложил леди Шесней, что за ней приехала карета.

От удивления мистрис Лортон даже побледнела. Как! Эта особа была леди Шесней! Нет, это невероятно! И чтобы убедиться, она подошла к окну и посмотрела на улицу. Действительно сестра мисс Бошан сидела в этой чудной карете, причинившей столько волнения хозяйке дома.

– Генриета, что мы наделали? – Сказала мистрис Лортон.

– У нее был вид такой grande dame, мама.

– Леди Дженни Шесней! Что скажет она про нас! – Воскликнула мистрис Лортон, качая головой.

А леди Дженни, выходя от Лортон, думала о Клариссе: бедная ей пришлось, наверно, много перетерпеть от этой особы. Я со своим характером и дня не прожила бы у нее.

Глава XXIX

Выйдя от мистрис Лортон, Дженни велела ехать к мистрис Вест. Муж ее был негоциант в Сити. Мистрис Вест была женщина образованная, воспитанная, умная, притом весьма добрая, но имела один недостаток – была немного болтлива.

– Мисс Бошан прямо от мистрис Лортон поступила к нам, – начала она, узнав цель приезда Дженни. – Мы все ее очень полюбили и страшно жалеем об ее отъезде, но…,

– Извините меня, пожалуйста, – прервала ее Дженни, – не можете ли вы мне сказать, почему она ушла от Лортон?

– С величайшим удовольствием, – улыбаясь ответила мистрис Вест. – Дело в том, что за ней начал ухаживать сын мистрис Лортон. Мисс Бошан сначала не обращала внимания, но когда дело стало доходить до серьезного, она сказала все мистрис Лортон, а эта, как маменька, конечно стала на сторону сына, а чтобы успокоить гувернантку, предложила ей двойное жалование, на что мисс Бошан конечно не согласилась. Я ей тут же предложила место у себя, она, видимо, с удовольствием его приняла; вот вам и вся причина.

– А сколько прожила у вас?

– Всего шесть месяцев.

– Но почему она ушла от вас?

– Я, право, не смею вам это сказать. Когда она нас покидала, я спросила: «Быть может вы чем-либо недовольны?»

– Нет, наоборот, я здесь так счастлива, что никогда бы не ушла, не будь таких неожиданных обстоятельств, – ответила она мне. Как сейчас помню эти слова: «неожиданные обстоятельства».

– Но куда именно она поехала от вас? – И этого я тоже не знаю. Вообще в ее отъезде есть что-то таинственное. Когда я с ней прощалась и сказала, что желала бы видеть ее опять у себя, она ответила мне, что никуда не намеревается поступать.

– Но на что же и на кого же в таком случае она рассчитывала?

– Мы и сами не знали, на что она будет жить. В конце концов мы решили, что она выходит замуж, хотя этого не было заметно. – Выходит замуж? – Повторила Дженни.

– Уезжая, она была очень весела. Сказала между прочим, что через некоторое время посетит нас. Вы, кажется, что-то очень беспокоитесь о ней.

– Да, действительно, я очень беспокоюсь. Мне необходимо ее разыскать. Я вам скажу, кто это была мисс Бошан; нет причины скрывать это от вас: мой отец хотя очень хорошей фамилии и вообще семьи, но одно время был очень беден.

У него четыре дочери и все взрослые, кроме одной, которой четырнадцать лет.

– Но, следовательно… вы сестра мисс Бошан.

– Да, она моя сестра. Кларисса вдруг решилась быть наставницей; видя тяжелое положение отца, она хотела быть помощницей своей семье. Это было очень честно с ее стороны, но отец этого и слышать не хотел. Но сестра, не обращая ни на кого внимания, покинула наш дом и поступила прямо к Лортонам, рекомендуя себя как мисс Бошан. Я должна вам сказать, что у нее два имени: одно Кларисса, данное ей в честь ее тети, графини Окбурн, а другое Бошан – в честь ее крестного отца.

– Следовательно она не мисс Бошан?

– Она леди Кларисса Шесней.

– Значит, я имею честь говорить с…

– С леди Дженни Шесней, – преспокойно докончила Дженни. – Но когда она жила у вас, то была просто мисс Шесней, а в ее отсутствие отец мой получил большое наследство и вместе с ним титул графа. Вы не можете себе представить, как нам хотелось бы теперь вернуть Клариссу, – добавила Дженни.

– Неужели вы не знаете ее место пребывания, леди?

– Да, не знаю, что с ней и где она; до сегодняшнего дня, я была почти уверена найти ее где-нибудь в окрестностях, а вышло все наоборот.

– Ведь она должна знать, что положение ваше изменилось?

– Я не могу себе представить, чтобы… Но нет, это невозможная вещь! – Воскликнула Дженни, желая отогнать от себя это глупое предположение. – Неужели Кларисса вздумала выкинуть с нами то же что и Лора, – думала Дженни.

– Быть может, она получила место за границей.

– Дай Бог, чтобы это было так. Вы мне позволите оставить у вас мой адрес. В случае, если она зайдет к вам, потрудитесь ей тогда передать эту записку, – сказала Дженни, кладя на стол свою визитную карточку.

Обещав исполнить ее просьбу, мистрис Вест распростилась с Дженни, которая прямо от нее отправилась домой.

Издалека еще Дженни заметила карету возле подъезда их дома. Эта была карета графини Окбурн, приехавшей к графу для переговоров насчет Клариссы, о чем Дженни узнала от Люси.

– Тетя Окбурн давно уже здесь и все время спорит с папа насчет того, как он позволил Клариссе уйти из дому и жить в чужой семье, – сказала Люси, встретив Дженни еще на лестнице.

– Они хотят вернуть Клариссу тогда, когда ее и след простыл, – думала Дженни. – Ты, Люси ступай чем-нибудь займись, – сказала она сестре, а сама направилась в гостиную и нашла графа в большом гневе; он то и дело стучал палкой об пол, а вдовствующая графиня с раскрасневшимися щеками говорила очень громко и колко. Разговор с Клариссы перешел на передачу внаём Шесней-Локса.

Неожиданное появление Дженни положило конец этому спору.

– Ну где же она? – Спросил граф у Дженни.

Ответа не последовало и граф снова повторил: «Ты не привезла ее с собой, Дженни?»

– Нет, папа, я…

– Теперь всякий может меня упрекнуть. Вот ваша тетка приехала сюда с этой целью, – продолжал он, оборачиваясь лицом к старой графине.

– Я вам всегда говорила, что вы ничего не умеете сделать, – сказала графиня, обратясь к графу, – ее следовало запереть, раз она не слушала советов.

– Папа, ее очень трудно найти, – возразила Дженни.

– Как нельзя найти, раз ты знала, где она живет?

– Нет, папа, вы ошибаетесь: ровно год, как я не имела никаких известий от Клариссы.

Трудно описать весь ужас графа. Свое отчаяние он выразил страшным гневом. Тут под руку ему попался несчастный Помпей, на которого все и обрушилось.

– Мне нужна Кларисса, – кричала тетка, – я еду на будущей неделе за границу и хочу ее взять с собою. Как это ты не могла ее разыскать? – обратилась она к Дженни.

– Я совсем не виновата, милая тетя, все мои письма лежат у этого книгопродавца, через которого она получала всю корреспонденцию. Ровно год, как он мне сказал, Кларисса не приходила за письмами.

– Дженни, из твоих слов, я ничего не понимаю, потрудись мне рассказать все сызнова, – сказала старая графиня.

– Извольте, дорогая тетя, – и Дженни начала подробно описывать все, что только знала. Последнее письмо я получила от нее на Новый год, по марке я решила, что оно прислано из Лондона.

В этом письме она просила меня не писать ей до тех пор, пока не получу от нее известия, так как она ехала на морские купания. Письмо это я дала прочесть папа и он…

– И он запретил отвечать Клариссе, – докончил граф, видя, что дочь его замялась.

– Но в марте месяце я… я… один случай навел меня на мысль, что с Клариссой случилось несчастье и я решилась написать ей письмо. Случай этот следующий: я видела сон, который меня очень…

– Что очень? – Воскликнула графиня.

– Обыкновенно, тетя, таким снам я придаю большое значение. Может быть вы назовете это суеверием, но я ничего не могу с собою сделать. Вижу я во сне, что Кларисса очень больна и даже при смерти. Чтобы успокоиться я написала ей письмо, но ответа до сих пор не имею. Тогда я написала ей во второй, в третий раз – ответа все нет. И сегодня вдруг узнаю, что она даже и не брала тех писем.

– А что говорит та семья, у которой она жила? – Спросил граф.

– Они ничего не знают про нее, – ответила Дженни.

После этого разговора графиня, страшно рассерженная, уехала домой, граф в отчаянии лег. на кушетку в своем кабинете, а бедная Дженни осталась в гостиной придумывать, каким образом найти Клариссу.

Глава XXX

Вся полиция была поставлена на ноги для розыска Клариссы и, благодаря одному полицейскому, граф узнал, что некая мисс Бошан отправилась в Канаду с одной английской семьей Воган ровно год тому назад. Собрав эти сведения, граф написал туда письмо и, желая немного развеять обстановку в своей семье, устроил у себя танцевальный вечер, на который пригласил всех знакомых.

Люси также участвовала в этом вечере, за что. была очень благодарна своей сестре.

Никогда так весело не проводила она время, как в этот раз. Появившись в гостиной в своем белом креповом платье и с белой гирляндой цветов на голове, она поразила своею красотой всех присутствующих.

Мужчины с удовольствием танцевали с ней.

Дженни, видя, что она просто переходит из рук в руки кавалеров подошла к ней и сказала: «Удивляюсь, как мисс Летвайт позволяет тебе так много танцевать. Ты посмотри на себя; ты ведь красна, как пион? А где мисс Летвайт?» – Спросила Дженни.

– Она, кажется, у папа в комнате набивает ему трубку! По крайней мере я оставила ее там и после этого успела протанцевать четыре контрданса.

– Зачем ты с ней пошла к папе в кабинет?

– Я с ней не ходила, Дженни, она раньше меня была там.

– А ты зачем попала в кабинет?

– А я, знаешь ли, Дженни, шла мимо и, увидев ее там, зашла. Однако, пусти меня скорей, сейчас начнут танцевать и я уже приглашена.

– Ступай, моя милая, только смотри, много не танцуй. Мисс Летвайт действительно сидела в кабинете у графа. В этот вечер она была более чем восхитительна со своим бледно-матовым цветом лица, черными глазами и чудными волосами цвета воронова крыла. Никогда она не казалась графу такой привлекательной, как в данную минуту, и он, стоя возле ее кресла не спускал с нее глаз.

– Разве вам нравится вся эта толпа, этот шум, суета? – Спросил он.

– Нет, граф, всю эту суету я предпочитаю семейному очагу, конечно я говорю про тех счастливцев, которые могут его иметь, – добавила она.

– Ведь это счастье доступно всякому, – возразил граф.

– О, нет! Вы жестоко ошибаетесь, граф, рассуждая таким образом. Вот, например, у меня нет семейного очага и теперь вряд ли когда будет, – проговорила она и тихо заплакала.

– А почему вы думаете, что у вас не будет своего домашнего очага? – Резко спросил граф, от взора которого не ускользнула ни одна ее слеза и ни одно движение.

– Счастье и богатство не всякому достается, – добавил он.

– Вы правы, граф. Но нет ничего хуже, как быть прикованной к своей участи, как я теперь, и, несмотря на все мое старание избавиться от этого, я ничего не могу сделать.

Видно, на роду мне написано век свой промаяться в чужих людях.

– Хотите разделить со мной мою долю? – Спросил ее неожиданно граф.

После этого вопроса мистрис Летвайт долго смотрела на него, желая узнать, смеется ли он над ней, или же говорит совершенно серьезно.

– Мисс Летвайт, – сказал граф, заметив ее испытующий взгляд, и положил без церемонии руку на ее плечо, – я моряк, мне 59 лет, я свободно владею руками, ногами и зрением, никогда не страдал ничем больше, как подагрой, хотите сделаться графиней Окбурн и устроить таким образом свой семейный очаг?

Конечно предложение это было сделано очень странно: подагра и свадьба – эти два слова как-то не вязались друг с другом. Но граф не привык объясняться в любви, а высказал все, что у него было на душе.

– Что же вы на это скажете? – Продолжал он с нетерпеньем.

– Благодарю вас, граф, от всего сердца, – ответила мисс Летвайт, – но это невозможно.

– Невозможно! Почему?

– Это… я… Дочери ваши никогда не допустят этой свадьбы. Они никогда не будут меня признавать вашей женой.

– Мои дочери! – Воскликнул он, – что им за дело до меня? – Я ведь моложе Дженни, – выронила мисс Летвайт, – если я буду вашей женой, между вами и Дженни будут бесконечные неприятности, в чем я почти уверена.

– Лора уже сделала свой выбор, Кларисса где-то странствует, Люси еще совсем ребенок, а что касается Дженни, то она слишком благоразумна, чтобы иметь что-нибудь против этого.

Мисс Летвайт была слишком верных правил, и поэтому не хотела служить яблоком раздора в семье графа. Между прочим ей вспомнилась вся горечь прошлого и будущее предстало во всем своем ужасном виде.

– Пусть будет по-вашему, наконец проговорила она, я постараюсь быть хорошей и верной вашей женой.

– Сказано – сделано! – Радостно воскликнул граф, крепко целуя ее прямо в губы.

В этот самый момент бархатная портьера приподнялась и на пороге показалась взволнованная Дженни.

Увидав перед собою отца, целующего мисс Летвайт, она моментально задернула портьеру.

– Завтра же её не будет в моем доме, – подумала она. – Это ни на что не похоже. И при этой мысли она направилась тихо в гостиную; услышав за собой шаги, Дженни обернулась и увидела отца, выходящего из кабинета. Она пропустила графа, не взглянув на него, и повернула в кабинет.

– Вы здесь, мисс Летвайт? Я вас всюду ищу. Пожалуйста, будьте неотлучно при Люси, – сказала Дженни с гордостью и пошла к гостям.

В гостиной до ее слуха долетели следующие слова мистера Вогана: «Ее зовут мистрис Бошан, к нам она поступила через одно бюро, рекомендующее гувернанток. Она премилая особа. Maman говорит, что без мистрис Бошан ей будет очень плохо».

Услыхав это, Дженни подошла к мистеру Вогану и, взяв его за руку, тихо спросила: «Вы кажется из Канады»?

– Да я из Нижней Канады, живу в самом Монреале.

– Давно вы туда переехали?

– Да, мой отец переведен туда со всем своим полком уже несколько лет тому назад.

– Вы сейчас говорили о мисс Бошан; позвольте мне узнать, у кого она живет?

– Она взята к нам для моей сестры, и живет у нас ровно год. Дженни, почти убежденная, что эта мисс Бошан и есть Кларисса, бесцеремонно взяла мистера Вогана под руку и повела с собой в маленькую гостиную.

– Дело в том, – продолжала Дженни, – что я очень интересуюсь одной мисс Бошан. Одна особа позже под тем же именем поехала за границу, тоже год тому назад, как мы предполагаем, и с тех пор не имеем от нее никаких известий. Мне очень хотелось бы найти ее. Быть может, ваша мисс Бошан и есть та особа, которой я так интересуюсь.

– Позвольте вам описать ее наружность? – Спросил он.

– Ах! Пожалуйста, я вам за это буду весьма благодарна.

– Она совсем молодая особа, очень высокого роста, замечательно стройна, ловка, красавица собою, с белокурыми волосами, большими выразительными глазами; впрочем, что ее описывать – я вам сейчас покажу ее портрет. Вот он, – сказал он, показывая на одну барышню в голубом платье. – Они поразительно похожи друг на друга; мисс Бошан, – добавил он, – одна из самых милейших молодых девушек, которых я когда-либо встречал.

– По вашему описанию, к несчастью, это не та, про которую я говорю. Моя знакомая мисс Бошан, очень похожа вот на этого подростка, – сказала Дженни, – показывая на Люси, – у нее такие же волосы, такие же глаза и такой же цвет лица, а рост ее скорее подходит под мой.

– Мне сказали, – возразил молодой человек, смотря на Люси, что это ваша младшая сестра, леди Люси Шесней. Как она хороша и замечательно грациозна. Но нет, между леди Люси Шесней и нашей мистрис Бошан нет ничего общего, – добавил он.

В это время музыка заиграла мазурку и мистер Воган, доведя Дженни до назначенного ею места, поспешил к своей даме, которая давно уже ожидала его.

Глава XXXI

К чему все это ведет? – Спрашивал граф Дженни, сидя с нею вдвоем за завтраком на следующий день бала. – К тому, что весь дом поставили вверх дном! Пробыть два, три часа в этой жарище и не получить почти никакого удовольствия, – ворчал он. К тому же со всем этим сопряжена масса совершенно ненужных расходов, что позволительно делать только богатым людям. Если только ты на будущий год вздумаешь устроить что-нибудь подобное вчерашнему вечеру, то я уеду куда-нибудь на это время, – добавил он и, выпив почти залпом свою чашку чаю, вышел из столовой, не замечая того, что завтракал меньше обыкновенного.

Спокойно выслушав воркотню графа, Дженни взяла домовую книгу и начала подводить итог заработанных мисс Летвайт денег. Окончив с этим делом, она обратилась к Помпею и сказала:- Попроси ко мне мисс Летвайт.

– Слушаю-с, ваше сиятельство, – ответил тот и поспешил исполнить приказание хозяйки.

Мисс Летвайт не заставила себя долго ждать. Она гордо вошла в комнату Дженни. Дженни держала себя чересчур уж надменной в отношении мисс Летвайт, которую даже не попросила сесть, а заставила простоять, как горничную.

– Мисс Летвайт, – начала она холодным, но вежливым тоном, – я нахожу, что вы для нас неподходящи и поэтому думаю заменить вас другой особой. Так что вам придется сегодня же уехать.

– Вы говорите уехать! Уехать сегодня же? – Удивленно спросила мисс Летвайт.

– Да сегодня же, – спокойно возразила Дженни.

– Но какая тому причина?

– Лучше не спрашивайте о причине. Вы сами должны ее знать. Мне очень прискорбно, что я так ошиблась в Вас и я крайне сожалею, что поручила вам Люси, – добавила она.

Мисс Летвайт нашла ненужным возражать, боясь скандала, и лишиться от этого навек титула графини Окбурн.

– Вам следует получить, – продолжала Дженни, – 20 ливров за то, что я неожиданно прошу вас покинуть наш дом и кроме того пять ливров в счет жалованья. Надеюсь, что этого для вас достаточно, – сказала она, кладя на стол билет в 25 ливров.

– Мне очень жаль, леди Дженни, что я у вас не в милости; быть может в один прекрасный день вы будете обо мне лучшего мнения.

– Никогда этого не будет. Если вам кто-нибудь нужен, чтобы собрать вещи, потрудитесь позвонить. Мне не хотелось, чтобы перед отъездом вы видели Люси.

– Выгнана!.. Как собака, выгнана из дома? – Повторяла несчастная гувернантка. – Но это переменится и в очень скором времени, – думала она.

Простившись с Дженни, мисс Летвайт вышла из ее комнаты и направилась прямо в кабинет графа.

– Леди Дженни Шесней прогнала меня, – едва слышно проговорила мисс Летвайт.

– Что? – Удивленно спросил граф.

– Я пришла объявить вам, что леди Дженни меня прогнала, – повторила она.

– За что же? – Спросил он, как бы не понимая слов.

– Она мне не объяснила причины, а сказала только, что ей очень хотелось бы, чтобы я удалилась как можно скорее. Я, граф, не хотела покинуть ваш дом, не сказав вам… и… и… если… Не оставив вам моего адреса. Прямо от вас я перееду к отцу.

– Нет, вы не уедете…

– Но я нс согласна оставаться здесь после всего того, что я выслушана от леди Дженни. В вашем доме я жить больше не могу до…

– До тех пор, – прервал ее граф, – пока не войдете в мой дом полнейшей хозяйкой. Пусть будет по-вашему. А когда вы будете готовы?

– Через час. Ведь мне укладывать почти нечего.

– Я не про ваш отъезд спрашиваю, – с живостью возразил граф, – Я вас спрашиваю, когда нам можно будет обвенчаться?

– Обвенчаться?

– Ну да, через неделю можно?

– Через неделю, – это слишком скоро. Ведь одни приготовления к свадьбе займут несколько недель.

– К чему так много времени? Постарайтесь сделать все пораньше.

– Мы еще успеем переговорить обо всем этом, а теперь, граф, возьмите мой адрес, – сказала она, передавая свою визитную карточку.

– Поцелуйте меня на прощанье!

Исполнив его просьбу, мисс Летвайт отправилась в свою комнату, где застала Люси, которая увидав ее, бросилась ей прямо на шею.

– Как вчера было весело. Я до упада танцевала, – начала она, вспомнив вчерашний вечер. – И я вам очень благодарна, что вы мне устроили сегодня отдых, я не в силах заниматься, – добавила она, целуя мисс Летвайт.

– Это не я устроила вам отдых, и ухожу от вас. Ровно через час меня уже не будет здесь.

– Как! Почему? – Воскликнула Люси. – Разве вы больше не будете давать мне уроки?

– Я очень сердита на себя, что сказала это вам, – вполголоса проговорила мисс Летвайт. – Мне следовало бы от вас все скрыть. Будьте так добры убедить леди Дженни, что я вам сказала об этом совершенно случайно.

– Но мисс Летвайт, скажите мне… – Я вам скажу только то, что очень вас любила и буду всегда любить, – проговорила она, крепко поцеловав ее.

– Где леди Дженни? – Спросила Люси у Помпея, встретив его в столовой – Они в маленькой гостиной, ваше сиятельство, – отвечал Помпей.

– Дженни, правда ли это, что мисс Летвайт уходит от нас?

– Да, – спокойно ответила Дженни.

– Почему же? Меня это сердит!

– Молчи, Люси!

– Но скажи, за что ты ей отказала?

– Это не твое дело, с тобой пока я буду заниматься, – сказала она и отправилась к отцу.

Придя к графу, она объявила ему, что отпустила мисс Летвайт.

– Ты слишком строго поступаешь. Впрочем, это твое дело. Скажи мне лучше, как найти нам Клариссу. Я получил сегодня из Канн письмо, где мне сообщают, что эта мисс Бошан не та, про которую я спрашивал.

– Да, папа, я слышала уже это. По правде сказать, я начинаю отчаиваться.

– Это ужасно! – Воскликнул граф. – Ты не надеешься ее найти? Почему? Я отправлюсь в общество гувернанток и спрошу там, на каком основании нам сказали, что Кларисса отправилась в Канаду.

Собравшись идти, он позвал Помпея и тут же распек его за то, что он не мог долго найти шляпу графа.

Не было еще 12 часов, когда мисс Летвайт покинула дом графа навсегда… навсегда в качестве наставницы.

Глава XXXII

На следующий день граф собрался съездить в Шесней-Локс, чтобы отдать визит Мистеру Джемсу Мардену. Уложив все необходимое для путешествия и, простясь с дочерьми, граф в сопровождении Помпея отправился в карете на станцию Паддингтон. Приехав туда, лорд Окбурн прошел в зал I и II класса, сел у маленького столика и потребовал себе бутылку сельтерской воды. Через некоторое время раздался звонок, извещавший пассажиров о выдаче билетов. Подойдя к кассе и взяв билет, граф вышел на платформу, куда вскоре со страшным шипеньем и пронзительным свистом подошел скорый поезд.

Граф вошел в вагон первого класса и устроился напротив одного морского капитана, с которым по обыкновению разговорился и, встретив в нем приятного собеседника, проболтал всю дорогу, так что совершенно не заметил, как поезд остановился на станции Пембюри, где на платформе стоял сам Джемс Марден; последний, увидев в окно графа, подошел к вагону, чтобы помочь ему выбраться.

– Не беспокойтесь, – сказал ему граф.

– Нет, ничего! Тут вы не скоро добьетесь носильщика; позвольте мне ваш сак, а сами выходите из вагона.

– Очень вам благодарен, – сказал граф, сходя со ступеней вагона. – Здравствуйте, мистер Марден, – продолжал он, протягивая ему руку.

– Здравствуйте, граф, извините меня, что я забыл с вами поздороваться.

– Ах, да все равно!

– Пойдемте, граф, прямо к подъезду; мои лошади ждут нас там, – сказал мистер Марден, сходя с лестницы. – Подавай! – Закричал он кучеру.

Изящная двухместная коляска, запряженная парою чистокровных рысаков, подкатила к подъезду.

– Граф, прошу садиться, – сказал мистер Марден, подсаживая лорда Окбурна в экипаж, и, заняв место рядом с ним, приказал ехать как можно скорей.

Приехав домой, мистер Марден провел графа в кабинет, а сам отправился к жене сообщить, что привез дорогого гостя, для которого необходимо приготовить лучшую комнату. После обеда граф объявил, что ему необходимо отправиться в Пембюри.

– Как? Так скоро! Разве вы у нас не переночуете? – Спросил удивленно мистер Марден.

– Нет, я вам очень благодарен за любезное приглашение, но, к сожалению, не могу воспользоваться им, так как меня ждут дела в Пембюри, – отвечал лорд Окбурн.

Причиной столь быстрого отъезда графа из Шесней-Локса было сильное желание видеть как можно скорей мисс Летвайт.

Простившись с гостеприимными хозяевами, и поблагодарив их за радушный прием, граф сел в плетеный шарабан и в десять минут был уже в доме викария мистера Летвайта.

– Я приехал познакомиться с батюшкой мисс Летвайт, – сказал граф, входя в гостиную.

– Честь имею отрекомендоваться – викарий мистер Летвайт, – ответил человек небольшого роста, протягивая руку графу. – Очень рад. Милости прошу садиться, – добавил он, показывая рукой на мягкий диван, обитый штофной материей.

Через несколько минут вышла сама мисс Летвайт. Поздоровавшись с нею, граф начал вести переговоры насчет свадьбы. После долгих всевозможных комбинаций, они порешили наконец обвенчаться в октябре месяце, так как к этому времени граф должен был поменять квартиру и устроить все, чтобы принять к себе новую хозяйку.

В сентябре начался переезд с одной квартиры на другую. Дженни весь этот месяц провела в хлопотах, устраивая свою квартиру как можно уютнее. Лучшие комнаты и мебель были отданы под кабинет и спальню отца, а из остальных были сделаны гостиная, столовая, спальни Люси и Дженни, будуар Дженни и комната гувернантки; по числу комнат мы видим, что квартира была почти в полтора раза больше прежней. Устроив все как следует, Дженни совсем расхворалась. Дело было в последних числах октября. Вечера становились все холоднее и длиннее. Графа не было дома уже более трех дней. Дженни скучала без отца. Какое-то странное предчувствие тяготило ее. Раз вечером она полулежала в большом вольтеровском кресле в будуаре перед камином. Мисс Сноф, новая наставница Люси, ухаживала за Дженни: накинула ей на плечи большой плед, укутала ее ноги теплым платком и положила их на скамейку и, поставив перед ней столик, подала ей горячего чаю.

– Какой-то господин желает видеть графа, – громко произнесла Юдио, войдя в комнату Дженни.

– Какой господин? – Спросила Дженни.

– Агент мистера Джемса Мардена. Он говорит, что только что из Шесней-Локса и имеет что-то передать графу.

– Передать графу?! Ведь папа в Шесней-Локсе.

– Нет, Дженни, ты ошибаешься, – возразила Люси, – папа не там, если бы он был в Шесней-Локсе, то поехал бы на станцию Паддингтон, а он поехал на станцию Кинг-Гросс.

– Папа мне сам сказал, что едет в Шесней-Локс, – сказала Дженни, – впрочем, Юдио, сходите к кучеру и спросите его, на какую станцию отвез он папа. А этому агенту скажите, что графа нет дома.

Исполнив приказание графини, Юдио вернулась к ней объявить, что Люси была права, сказав, что граф поехал на станцию Кинг-Гросс.

Это известие удивило Дженни. Она никогда не знала, что отец имел дела по этой линии. Но утомление взяло верх и она задремала, но ненадолго. Вдруг послышался звонок, разбудивший ее.

– Неужели гости? – Спросила она, приподымаясь со спинки кресла.

– Не принимайте их, леди Дженни, – поспешно проговорила мисс Сноф. – Ведь вы не в состоянии занимать их.

Услыхав звонок, Люси побежала к лестнице и свесилась через перила, чтобы посмотреть, кто бы это мог приехать так поздно.

– Уйдите сейчас оттуда, – кричала мисс Сноф, на слова которой Люси не обращала внимания.

– Дженни, – воскликнула она, подбегая к сестре, – это приехал папа с мисс Летвайт.

– Ты говоришь глупости Люси, мисс Летв…

– Да, да же, Дженни! По всей вероятности, папа пригласил ее на несколько дней, так как в передней стоит багаж мисс Летвайт.

– Не может этого быть, говорю я тебе, – возразила Дженни.

– А я тебе говорю, что это она. На ней надето прелестное платье из дама, белая шляпа и индийская кашемировая шаль, точь-в-точь как шаль покойной мамы.

– Я опять тебе повторяю Люси, что мисс Летвайт не смеет переступить порога моего дома.

– Граф приехали, – доложил, войдя Вильсон, – они приказали вас спросить, почему никто из ваших сиятельств не вышли встретить его… и… леди Окбурн?

– Что приказал спросить? – Удивилась Дженни.

– «Поди и узнай, где они, и спроси, почему никто из моих дочерей не встретил леди Окбурн?» – Слово в слово повторил Вильсон приказание графа.

– Разве также приехала тетя Окбурн?

– Никак нет-с, ваше сиятельство. С ними пожаловала мисс Летвайт. То есть она была мисс Летвайт, когда жила у вас…

Слова Люси оправдались. «Зачем она приехала? В качестве кого явилась она к нам?» – Думала Дженни. И каково было ее удивление, когда она узнала от Юдио, что граф вчера обвенчался с мисс Летвайт в церкви ее отца, викария мистера Летвайт, и что теперь она приехала в качестве жены ее отца и хозяйки дома.

– Пойду сейчас разузнаю все, – сказала Дженни, направляясь в гостиную, куда за ней последовала Люси, вся в слезах.

– А! Наконец-то вы явились, – сказал граф, ходя взад и вперед по комнате. – Но почему ничего не приготовлено для нашего приезда?

– Потому что я вас не ждала сегодня, – очень тихо проговорила Дженни, поворачиваясь спиной к экс-наставнице.

– А разве вы не получали моего письма?

– Нет, папа, я писем от вас не получала.

– Не получили! Я начну процесс с почтовой дирекцией! – закричал он. – Дети мои, – продолжал он, понизив голос и оборачиваясь к своей жене, – вот ваша новая мать – леди Окбурн. Надеюсь, вы и без письма примете ее, как подобает барышням.

Графиня протянула руку Дженни и проговорила: «Я вас умоляю, леди Дженни, будем друзьями. Уверяю вас, что я не приехала сюда, чтобы оспаривать права дочерей графа и водворить раздор в семье! Полюбите меня!» – Добавила она.

– Вас полюбить! – Повторила Дженни, полюбить змею, которая старается обвиться вокруг нашего тела, чтобы задушить нас, – мелькнуло в ее голове, – нет никогда! – Это вещь невозможная, – закончила она громко.

– Люси! По крайней мере вы, позвольте вас любить так же, как я любила прежде; я всеми силами постараюсь заменить вам мать, – сказала графиня Окбурн, поцеловав крепко-крепко Люси.

Граф, представив леди Окбурн дочерям, тотчас же удалился в свою комнату, чтобы не быть свидетелем всех этих крупных разговоров, которых он ожидал, и расположился на диване, желая отдохнуть с дороги.

– Ваше сиятельство! Комната ваша готова и лампа зажжена, – доложила горничная графине Окбурн, войдя в гостиную.

Какое несчастье! Какой ужас! – думала Дженни, – папа женился, не предупредив меня об этом; и, заплакав горькими слезами, прошла в свою комнату, куда вскоре вошла Юдио с письмом в руках.

– Что это за письмо? – Спросила Дженни.

– Это то самое письмо, которое граф написал вам после своей свадьбы. Помпей забыл опустить в ящик и убедительно просит вас не говорить этого графу.

– Хорошо. Дай мне его сюда, – добавила она, протягивая руку.

Распечатав письмо, она прочла следующее:

Милая Дженни!

Сегодня утром я обвенчался с мисс Летвайт и приеду с ней домой завтра вечером. Пожалуйста, приготовь все для нашего приезда. Напрасно ты была о ней плохого мнения. Это милейшая из женщин, которых я когда-либо встречал. Надеюсь, что, узнав ее получше, ты полюбишь ее. Не забудь, что она моя жена и хозяйка моего дома.

Преданный отец твой

Окбурн!

Прочтя это послание, она смяла его и снова залилась слезами.

Глава XXXIII

Я больше не могу жить с вами, – начала Дженни, оставшись глаз на глаз с отцом, – позвольте мне выбрать какое-либо другое помещение.

– Не говори, Дженни, таких пустяков, – возразил граф, – все пойдет по-старому, если ты только этого захочешь.

– Я не останусь здесь, – едва слышно проговорила Дженни. – Позвольте мне поселиться в Венок-Сюде, в нашем доме, надеюсь, я могу воспользоваться им, тем более, что зима уже на дворе, и вряд ли кто возьмет эту квартиру.

– Если хочешь, проведи зиму в Венок-Сюде. Дело твое, но потом уж не пеняй.

– Позвольте мне, папа, взять с собой и Люси!

– Нет, уж не прогневайтесь, – Люси останется у меня.

Затем, простившись с отцом, Дженни пошла к себе в комнату укладывать свои вещи.

– Юдио, – сказала она, я сегодня переезжаю в Венок-Сюд, в наш дом в Монтикюль. Хотите ехать со мной? Если же вы не согласны жить у меня, то останьтесь при Люси.

– Нет, ваше сиятельство, я лучше с вами поеду.

– Знайте только, Юдио, что у меня будет две прислуги: вы и еще кто-нибудь. Я решила сегодня же ехать. Потрудитесь все убрать.

– О, Дженни, как нам будет весело! – Вскричала Люси, вбегая в комнату старшей сестры, – леди Окбурн прелестная женщина, она мне сейчас сказала, что найдет хорошее место для мисс Сноф, а моим воспитанием займется сама.

– Я уезжаю Люси, – сказала Дженни, – мне бы хотелось… Да мне хотелось бы взять тебя с собой, но папа этого не позволяет.

– Как, ты уезжаешь! Но ведь не навсегда же?

– Навсегда.

– Куда же ты едешь?

– Я переезжаю в Венок-Сюд.

– И ты соглашаешься покинуть отца?

– Да ведь теперь папа не один, – возразила Дженни.

– А я-то останусь одна.

– Надо быть благоразумной, Люси, сегодня мне некогда обдумывать это. Оставь меня одну, иначе я не успею уложиться.

Люси вышла из комнаты и с заплаканными глазами вошла в зал, где возле пианино сидела графиня Окбурн.

– О чем ты плачешь, Люси? – Спросила она.

– Дженни уезжает от нас.

– Дженни уезжает?

– Да она переезжает в Венок-Сюд сегодня же вечером.

– Граф это знает?

– Да, папа знает. Графиня, оставив Люси в зале, пошла к графу.

– Правда ли то, что Дженни хочет нас покинуть? Нельзя ли как-нибудь остановить? – Спросила она мужа.

– Нет, теперь ничего невозможно сделать. Если Дженни что решила, то уж ничем не заставите ее передумать.

– Но… граф…

– Ведь я тебе говорю, что теперь ничего не сделаешь.

После этого графиня решилась пойти в комнату Дженни, где все уже было уложено.

– Леди Дженни, не причиняйте мне такого горя. Клянусь вам: предвидь я это, ни за что бы не вышла замуж за графа.

– Раньше следовало думать об этом, – проговорила Дженни, не смотря на графиню.

– Если бы вы согласились быть хозяйкой в доме, – сказала графиня, – и…

– Нет, благодарю вас за предложение, но позвольте на сей раз нс воспользоваться им.

Граф был совершенно прав, подумала графиня.

– Впрочем, – снова начала она, обратясь к Дженни, – я не теряю надежды подняться в ваших глазах в один прекрасный день, и после этих слов она вышла из комнаты.

Пообедав, Дженни простилась с Люси и мисс Сноф и отправилась с Юдио на свое новое местожительство.

Все эти неприятности слишком подействовали на нервы Дженни, и она совсем разболелась, так что была вынуждена пригласить к себе мистера Джона Грея.

Доктор узнав, что причиной ее болезни была не простуда, а просто нервное расстройство, объявил ей, что ему незачем ездить к ней, так как нет необходимости прописывать лекарства. «Одно время вылечит вас», – прибавил он.

– А что нового в Венок-Сюде? – Спросила Дженни доктора.

– Ничего особенно интересного для вас: одни умерли, другие поженились.

– Как идут дела Карлтона? – Спросила она, желая узнать о нем и о Лоре.

– Практика его с каждым днем все увеличивается. С тех пор как случилось это несчастье с мисс Крав, от моего брата все бросились к нему.

– Все это должно быть неприятно для мистера Стефена Грей.

– Да, неприятность это большая. Но он надеется на то, что в один прекрасный день все выяснится. Да, вы представьте себе, что до сих пор никто не справляется об мисс Крав. Ни муж, ни кто из родных.

– Хотя не совсем хорошо думать так о покойнице, но мне кажется, что она не была замужем, – возразила Дженни.

– Мне тоже иногда приходит эта мысль в голову, а мой брат сердится на меня за это. Я уверена, что она не сама отравилась, к тому же мистер Карлтон видел кого-то на лестнице. Но на следствии он объявил, что это был плод его воображения. Однако мне пора ехать, – сказал он, посмотрев на часы, – я обещался быть у одного больного ровно в 2 часа, а теперь без пяти минут два, – добавил он, вставая.

Простясь с Дженни и пожелав ей скорейшего выздоровления, он уехал, а Дженни осталась совсем одна, погруженная в свои думы.