Весь день Юля с дочкой перетаскивали дрова с улицы и складывали в поленницу. Поленница получалась высокая, почти вровень с сараем. Аккуратные ровные чурбачки отсвечивали белой берестой. Юля с интересом наблюдала за дочерью. Оля быстро освоилась на новом месте, кажется, ее восхищало любое новое открытие, сделанное в Вишневом. Как сказку девочка воспринимала осенний сад, весь желто-красный, как подарок – кучу березовых дров с сочной, песочного цвета, сердцевиной, как что-то манящее и недоступное – пронзительно-синюю полосу реки за забором.
– Понюхай, мам! – Оля протягивала матери чурбак, и Юля послушно нюхала, чем пахнет береза.
Дочь учила Юлю радоваться простым вещам. Очень похожие, с одинаково зелеными, в коричневую крапинку глазами, мать и дочь, обнявшись, смотрели на Волгу, закрытую у горизонта покрывалом неба. А мысли у них в это время бывали разные. Оля думала о том, как здорово, что они оказались в этом красивом месте, и что хорошо бы научиться плавать и еще – завести лодку, кошку и собаку. А Юле думалось, что вот так же мимо нее течет жизнь. Как эта река. Настоящая жизнь, достойная молодой красивой женщины. А она, Юля Скачкова, оказалась безжалостно выброшенной на обочину. Безжалостно и, пожалуй, безвозвратно.
Когда Юля попыталась представить себе, как она станет жить здесь, растить дочь, стариться, глядя на эту же реку, все ее существо противилось. Ей становилось страшно.
– Оля, мой руки, и пойдем ужинать.
Дочка вприпрыжку побежала к рукомойнику, который стоял рядом с темной бревенчатой баней.
– Мама, мама, иди скорей сюда!
Олины косички мелькнули в грязно-желтой листве яблони. Присев на корточки, девочка рассматривала что-то в траве с интересом исследователя.
– Ну что там? – недовольно отозвалась Юля. Ее иногда раздражали эти садово-огородные восторги дочери. – Если навозный жук, то я его уже видела.
– Нет, не жук! Ну мам, ну подойди же!
Ничего не поделаешь, нужно идти разбираться.
Юля стянула с рук матерчатые рабочие перчатки, подошла к дочери и склонилась рядом с ней. В траве валялся окурок. Окурок был свежий, это Юля сразу поняла: и вчера, и позавчера шли дожди. Дождь прекратился только вчера к вечеру. Ночью и сегодня днем было сухо, трава вокруг едва успела высохнуть, окурок не выглядел размокшим. Желтый фильтр не потерял свой цвет, обожженный край хранил остатки пепла по кромке.
У Юли громко стукнуло сердце.
– Ты курила? – Оля строго взглянула на мать.
– Конечно, нет. Раз я пообещала тебе, что курить больше не стану, значит – держу слово. Ты меня знаешь.
Сердце стукнуло еще раз.
– Тогда – кто? – резонно заметила Оля.
«Кто?» – отозвалось у Юли в мозгу. Действительно, кто? Она, как переехали в Вишневый, сигарет в рот не брала. Дел было столько, что бросить курить оказалось для нее не так уж трудно. Да и не курила она такие дешевые никогда. Она курила с ментолом – тонкие и длинные, которые приятно в пальцах держать. А это – «Прима», которая раньше вообще без фильтра выпускалась, а последние пять лет стала выпускаться и с фильтром. Такие курили у их подъезда безработные мужики. Кто-то чужой отирался у них в саду в последние сутки. Но кто? Шофер, что привез дрова, не заходил. Выгрузил дрова кучей у дороги и сразу уехал. Если бы курильщик приходил по делу и не застал их дома, то окурок валялся бы у калитки, у входа в дом, в крайнем случае – у забора. А то – в конце сада, у бани, в заросшей травой части участка. Словно куривший прятался, стараясь остаться незамеченным из окон дома. Внутри у Юли все похолодело.
– Оленька, ты иди, дочка, доставай молоко из холодильника, я сейчас.
Едва дочка скрылась за кустами смородины, Юля осторожно подошла к бане. Темное строение в первых прозрачных сумерках казалось ей зловещим, полным страшных тайн. Но словно кто-то незримый стоял за спиной и толкал ее туда. Она, леденея от предчувствий, подошла к бане. На глаза ей попалась кочерга. Юля прихватила ее для храбрости и потянула на себя дверь. Та со скрипом открылась. Из глубин помещения пахнуло дымом, смесью хвойного мыла и пеньки. Она заглянула внутрь и, не увидев никого, осторожно вошла. Окно в бане было занавешено и плюс ко всему прикрыто плотной грязной тряпкой. Юля нашарила на стене выключатель. Свет вспыхнул. Она огляделась в поисках следов чужой жизни, попыталась обнаружить присутствие чужака. И – о ужас – нашла! В середине, на промятых пружинах, лежала подстилка из ватной фуфайки. За занавеской, на узкой раме окна лежали целая сигаретина «Прима» и неполный коробок спичек. В углу за диваном валялась куча тряпья. Она, конечно, могла остаться от прежних обитателей: какая-то бесформенная тряпка из байки, ватное одеяло, сшитое в позапрошлом веке из цветных лоскутков, мужская рубашка с обрезанными рукавами, застиранные детские ползунки, которыми, похоже, уже давно мыли полы или окна.
Обследовав угол, Юля двинулась из предбанника в баню. В самой бане весь закопченный потолок был увешан пучками трав, валялось несколько старых березовых веников. Юля повертела в руках кусок потрескавшегося хозяйственного мыла и потрогала пеньковую мочалку с одной лямкой. Мочалка оказалась влажной! Юля отбросила ее, словно дохлую мышь. Она вылетела в предбанник и остановилась, с трудом переводя дух. Но уйти не смогла. Словно находок, обнаруженных в бане, ей показалось мало, как сыщику – улик, она подошла к дивану и попыталась приподнять его. С трудом ей это удалось. Она заглянула в ящик под диваном, где обычно хранят одеяла и подушки, и увидела там небольшую стопку газет. Придерживая диван одной рукой и бедром, Юля свободной рукой достала газеты. Уселась на диване и стала листать. Издания были разные. Здесь имелись страницы «Аргументов», несколько фрагментов «Пульса Поволжья», аккуратно оторванные странички «Комсомолки». Номера были относительно свежие, в основном за последний год. Учитывая тот факт, что последние полтора года в доме официально никто не проживал, Юля пришла к выводу, что газеты собирал ее невидимый квартирант. Собирал просто так? На растопку? Почитывал? Почему не полностью газеты, а только отдельные страницы? Юля еще полистала, ничего особенного в них не нашла. Загадки, цепляясь одна за другую, громоздились в голове. Сердце торопливо прыгало в груди.
– Мама!
Голос дочери вернул Юлю к действительности. Она распахнула дверь бани.
– Иду, Оля! Уже иду!
Дочка подбежала и заглянула внутрь.
– Ну вот, я так и знала. Читаешь. А у нас гости. Котенка принесли.
Лариса пришла вместе с детьми. Непоседа Вовчик держал в руках палевого, с черными ободками вокруг глаз, котенка. Окрас напоминал сиамский, но шерсть у котенка была пушистая, мягкая.
– Осенью в своем доме нельзя без кота, – пояснила Лариса. А вглядевшись в бледное Юлино лицо, сообразила: – Снова гости к вам наведывались, что ли?
Юля кивнула. Усадив детей ужинать, она повела Ларису в баню.
– Он всего лишь перебрался из дома в баню, представляешь? Видимо, дождется, когда мы спать ляжем, и потихоньку через нижнюю калитку – сюда.
Юля выглядела совершенно потерянной. Лариса деловито осмотрела баню, изучила все представленные Юлей улики и уселась исследовать газеты.
– Да газеты-то так… Вероятно, заворачивал что-нибудь. Я в них ничего интересного не обнаружила.
– Не скажи… – неторопливо возразила Лариса, изучая какую-то статью.
– Главное, если обычный бомж, то где бутылки? И перегаром в бане не пахнет, и шприцев нигде не валяется.
– А ты в печке смотрела? – не отрываясь от статьи, поинтересовалась Лариса. – Наркотики – это не только шприцы. Там могут быть упаковки от таблеток.
Юля взяла кочергу и пошарила в поддувале. В мягкой древесной золе не обнаружилось никаких предметов. Она открыла дверь топки и заглянула внутрь. Среди пепла и черных угольков валялась сиреневая бумажка. Юля присела на корточки и осторожно, двумя пальцами, достала бумажку. Это была обертка от шоколадки. Еще не развернув, Юля определила марку. «Сударушка». С орехами и изюмом. Она осторожно развернула обертку, предполагая, что бумажка могла послужить лишь оберткой для чего-то постороннего. Фольга зашуршала, Лариса оторвалась от газет. Глаза ее были наполнены страхом. Юле мгновенно передалось состояние приятельницы.
– Сомнений не остается, – заключила Лариса, протягивая Юле прессу. – Он террорист!
– Что?! – Юля выронила бумажку, схватила газеты, но буквы перед глазами запрыгали, она села на пол. – Почему ты так решила?
– Почему, почему. Статьи все о боевых действиях в Чечне! Вот почему.
Юля теперь уже и сама видела, чем связаны статьи из «Комсомолки», «Аргументов» и местного «Пульса»: на вырванных страницах имелись фотографии с мест боевых действий и статьи о буднях бойцов. Попадались и статьи о заложниках и натуралистические описания их мучений. Юлю передернуло.
– Меня тошнит! – сообщила она.
Лариса открыла дверь настежь. Свет из бани квадратом лег на темную траву.
– Видишь, собирает статейки. Чтобы быть в курсе, как там у них все движется. Нашел заброшенный дом и готовит потихоньку свой теракт. Ты в сарае не смотрела? Может, он у вас тротилом забит?
Юля чумными глазами посмотрела на соседку.
– Что у вас тут, в Вишневом, взрывать? – со слезами в голосе взмолилась она, внутренне уже обессилев от страха. – Домов-то больших полтора строения.
– Посмотри на Волгу-то! Разуй глаза!
Юля послушно переместила свой взгляд на черную гладь реки. Ее поразила красота увиденного. Железнодорожный мост в четырнадцать пролетов, который днем казался совершенно обыденным, привычным взгляду и потому – незаметным, теперь весь играл огнями, освещаемый мощными прожекторами с правого берега и отражая всю иллюминацию в зеркале реки. По мосту бежала светящаяся электричка, и стук ее казался веселым и даже легкомысленным. Вся эта красота не помышляла, что на нее уже готовится покушение! И где готовится? В старой бане у нее, Юли Скачковой, молодой вдовы…
Она покрылась мурашками.
– Это стратегический объект! Его по приказу какого-то царя строили, кажется, Александра, – вдохновенно продолжала Лариса. – Немцы его в войну бомбили. Он Азию с Европой соединяет. Поняла?
И тут Юле на глаза попалась сиреневая бумажка от шоколадки. Она торопливо развернула ее. Там среди смятой фольги еще остались крошки молочного шоколада.
– Если он террорист, то почему шоколад? – выставила она против Ларисиных предположений этот зыбкий факт.
Лариса повертела в руках бумажку, проверила дату изготовления.
– Свежий. А может, это Оленька забежала и кинула?
– Оля не ест шоколад. Совсем, – отрезала Юля.
Лариса пожала плечами. Еще раз осмотрела бумажку и даже понюхала ее.
– Ну и что. Летчики тоже едят шоколад, он очень питательный, это всем известно. А чем, по-твоему, должен питаться скрывающийся в подполье террорист? В бане суп варить?
Юля не мигая смотрела на Ларису. Возразить было нечего. Хотя версия о бомже ее привлекала больше.
– Что же теперь делать? – забрасывая фантик от шоколадки обратно, спросила она.
– Сообщить надо, – со вздохом посоветовала Лариса. – В милицию.
– Я и ночевать теперь не смогу здесь! Ни за что не усну! – громко зашептала Юля, отодвигаясь от газет. – И в милицию не хочу, я устала от милиции! Когда Никита погиб, они замучили нас своими вопросами. Все искали виновного. А теперь? Только Оленька успокоилась, забывать стала, и опять?
Юля была почти на грани истерики. Лариса торопливо разложила все по местам. Газеты – в диван, спички – на окно. И вывела подругу на воздух.
– Успокойся. Пойдем к детям. Хочешь, мы у вас сегодня заночуем? Ну? А завтра утром все решим.
Кое-как успокоив, Лариса повела подругу к дому. Они уже дошли до крыльца, когда громкий, показавшийся пронзительным скрип задней калитки заставил обеих вздрогнуть.
Денег на большое застолье, как обычно, не было.
– Ничего, устроим шведский стол, – бодро объявила Наташа, лихорадочно соображая, во сколько ей может вылиться Леркина вечеринка. Лерка в наушниках и с плеером на шее вытирала пыль.
– Испечем корзиночки, сделаем фруктовый салат, – подсчитывала Наташа.
Лерка методично кивала в такт музыке. Наташе было не до гостей и не до застолий. Деньги, которые Рожнов накалымил к дню рождения дочери, он до дома не донес. Она ждала его вчера вечером, но к девяти часам поняла, что ночевать он не явится, пропивает с друзьями заработанное. А шестнадцатилетие дочери ложится полностью на ее плечи. На которых, собственно, давно лежит все остальное. Деньги были только те, что дала свекровь и прислал на подарок Лерке Бородин.
Наташа сходила в магазин и купила самое необходимое. Будущий именинный стол без труда уместился в одном большом пакете.
Когда она вернулась, Лера домывала полы в тех же наушниках. Судя по всему, у нее было отличное настроение. Его подогревало предвкушение вечеринки. Наташа хорошо помнила себя в шестнадцать. У них тоже не хватало денег, отчим пил, мама выбивалась из сил. Но она каким-то образом всегда умудрялась справлять Наташины дни рождения. Приглашались подружки, одноклассники, пир бывал до небес. Только теперь Наташа поняла, как это все давалось матери. Как ни измудрялась Наташа по поводу чисто символического угощения, в задуманную сумму она не укладывалась. Внутри у нее что-то вздрагивало пугливо и мелочно, когда она пыталась свести в уме приход с расходом. Правда, потом сам процесс готовки захватил ее, и она перестала думать о деньгах, хлестнув себя хорошенько фразой, которая ей обычно помогала: «В конце концов, Михална, у тебя всего одна дочь!»