Долго тебя ждала

23

Я до сих пор не могу прийти в себя после случившегося. Буквально за два месяца моя жизнь перевернулась с ног на голову, еще каких-то три месяца назад я была счастлива, ждала своего первенца, планировала свою жизнь, думала в каком городе мы будем жить с Максимом, а сегодня я осуждена на семь лет за то, чего я не делала. Сейчас я ругаю себя за то, что так сильно расслабилась, я ведь еще на суде все поняла, когда в качестве свидетеля обвинения был приглашен Шведов Семен. Все настолько быстро произошло, суд, срок и теперь я в колонии. Я каждый день проматываю в голове события, которые предшествовали этому ужасу. Да, я слишком доверилась, слишком размякла или беременность повлияла на мой мозг, но я не могу понять с какой целью все это заварил Семен? Согласна всем справкам и документам, которые демонстрировало обвинение с деньгами скрылась бухгалтер. Неужели месть за то, что я ему отказала? Или он метил на место главного, так он бы итак получил это место. Наверное, я бы давно опустила руки и смирилась с тем, что произошло, но теперь мне есть ради кого сражаться, ради того, чтобы мой ребенок рос в нормальных условиях, я готова наступить на гордость. Пока не представляю, как я смогу связаться с Максимом и попросить его забрать ребенка, но я обязательно придумаю. Здесь все не так просто, женщины очень злые, наверное, если бы не мое положение, то меня бы давно поколотили, слишком я им не понравилась с первого взгляда, а вот начальнику тюрьмы, к сожалению, понравилась. И от первых и от второго меня пока спасает мой сын, но остался всего месяц и он появится на свет, я молю только об одном, лишь бы Максим его забрал.

Ночью я просыпаюсь от боли и ощущения, что подо мной мокро, медленно встаю и включаю свет в камере, кровь, у меня кровь. Я начинаю орать на всю камеру и биться в истерике, я не могу потерять своего сына, я не могу потерять Мишу.

— Чего орешь, как резанная? В больничку ее надо. Зовите начальника — я слышу голоса сокамерниц, но уже ничего не вижу из-за слез. Просыпаюсь я уже на больничной койке.

— Ну как себя чувствуешь, Широкова? — спрашивает женский врач Марианна Антоновна.

— Мой ребенок? С ним ведь все в порядке.

— В порядке, в порядке, не волнуйся, у тебя произошла отслойка плаценты. До родов, надо будет полежать в больничке — успокаивает меня Марианна Антоновна.

— Мне не дадут столько лежать, еще три недели. Но я буду делать все, что нужно, чтобы сохранить ребенка — уверяю доктора.

— Дадут. А теперь поспи.

Марианна Антоновна права, следующие две недели меня не трогают, она каждый день приходит ко мне справляется о здоровье. Она безумна красивая женщина, я таких в своей жизни видела очень-очень мало, смотря на нее невозможно сказать ее возраст, даже приблизительно. Однажды, оставшись с ней наедине в палате, я набралась смелости и попросила:

— Марианна Антоновна, мне нужно позвонить отцу ребенка, Вы мне можете помочь?

— Давай ложись, поставлю тебе капельницу с витаминами, а завтра придешь ко мне в кабинет, мне нужно сделать тебе узи — посчитав, что таким ответом Марианна Антоновна дала понять, что помогать мне она не намеренна, еще раз спрашивать я не решилась.

Ночь я сплю беспокойно, все время думаю о сыне, он может остаться со мной здесь, до трех лет, но едва ли я бы хотела, чтобы детство моего сына проходило в этих стенах.

Конвоиры ведут меня в кабинет доктора. Я захожу и молча жду ее указаний, Марианна закрывает дверь изнутри.

— Держи, звони кому надо, будь осторожнее впредь, не думай, что мы в палате оставались одни. Женщины в колонии слишком озлоблены, поверь, я знаю о чем говорю, сама когда-то такая была. Звони, извини, выходить не буду — улыбается она.

Я трясущимися руками набираю номер телефона Максима. Слушаю бесконечные гудки, но трубку так никто и не снимает. Я звоню три раза подряд, но так и не дозваниваюсь.

— Не берет, но спасибо, что помогли — отдаю телефон.

— Если перезвонит? — внимательно на меня смотрит и задает вопрос Марианна.

— Скажите, как есть, что через пару недель его сын появится на свет и если он не хочет, чтобы его детство прошло в тюрьме, то пусть приедет и заберет его.

— Ты ведь ни в чем не виновата, Широкова Яна Эдуардовна — не спрашивает, а утверждает она — как же тебя угораздило попасть сюда?

— Может, виновата, откуда Вам знать, суд ведь дал мне семь лет — мне важно слышать это от нее, мне важно знать, что человек верит мне, в мою невиновность.

— Да за столько лет научилась разбираться в людях. Я ведь многих повидала здесь, у кого-то на лбу прям клеймо горит, что она здесь не случайно, а ты другая. Сокамерницы не трогают тебя?

— Нет, пока не трогают, но думаю, что стоит родиться сыну и моя жизнь резко изменится, не хочу, чтобы он все это видел, понимаете? Еще этот начальник колонии со своими сальными взглядами…

— От этого тебя точно спасает только беременность, все красивые женщины, попавшие в эту колонию были у него «в гостях». Он пока тебя не получит, не успокоится, я тебя не пугаю, Яна. Говорю как есть.

— Сколько Вам лет, я много думала, но никак не могу определить Ваш возраст. Извините за нескромный вопрос.

— Да, действительно нескромный — усмехается она, достает пачку сигарет из кармана белого халата, уже собирается поджечь тоненькую сигару, но взглянув на мой живот, прячет сигареты обратно в карман — мне пятьдесят один, Яна.

Меня это очень сильно удивляет, потому что мой макисмум, который я могла дать Марианне это сорок пять.

— Так, тебе пора, завтра тебя еще раз приведут ко мне, надеюсь, что твой благоверный перезвонит.

От доктора я ухожу счастливая, у меня появилась надежда на то, что сын не увидит этих стен, не услышит ничего и в его памяти о детстве не отложатся тюремные стены, надзиратели. Но следующий день преподнесет мне еще один сюрприз.

Когда Марианна закрывает дверь, отрезая нас от тех, кто меня привел к ней.

— Я сама дозвонилась до него вчера. Трубку взяла Вероника, его будущая жена, я попросила к трубке Максима, она подумала, что это ты звонишь, вылила ведро грязи, сказала, что у них скоро свадьба. Если бы у меня был ребенок, то я бы не хотела, чтобы он жил с такой. Говорю как есть, извини. Если посчитаешь нужным, можем еще раз перезвонить.

— Не нужно — глотая слезы, шепчу я — не нужно никому перезванивать. Я видела ее, эту Веронику…

— У тебя есть кому позвонить еще?

— Да, моя подруга Эльвира, она обо всем знает, но живет в штатах, она обязательно заберет сына, они с супругом смогут прилететь только в ноябре. Есть еще один вариант — вспоминаю Игоря, беру телефон, но никак не могу вспомнить его номер телефона — хотя нет, не помню его номер телефона.

— Ну что ты как в каменном веке? Социальные сети у него есть, может там указан его номер телефона.

Мы ищем вместе его профиль и на мое счастье или несчастье номер телефона действительно указан. Я дозваниваюсь до Игоря. Он обещает мне помочь, нанять адвокатов, но когда речь заходит о том, чтобы он забрал моего сына к себе на пару месяцев, он уходит от ответа. Я понимаю, что он его не заберет, ведь у него свои дети. Алиса такого терпеть не станет и я ее понимаю.

— Не заберет — констатирую я.

— Я помогу тебе, Яна — говорит Марианна.

— Почему Вы мне помогаете?

— Искупаю свои грехи. Мне было двадцать лет, студентка-второкурсница медицинского университета. То время было самым счастливым в моей жизни, у меня был мой Володя. Он грезил о военной карьере, мы вместе мечтали, я готова была мотаться с ним по гарнизонам, военные врачи всегда нужны. Я забеременела, а Володю забрали в армию. Думала, что два года пролетят очень быстро, мой любимый вернется, а тут мы с ребеночком. Не сказала ему ничего, чтобы служил спокойно, не переживал за нас. Родители мои были в курсе, поддерживали меня, Володю они любили как родного сына. А потом ко мне прицепился какой-то мажор, я много раз ему говорила, что жду из армии парня, отправляла подарки обратно. Видимо, зажравшийся мальчик не смог такого мне простить. Он отомстил мне, о как хорошо он мне отомстил за отказ быть с ним. Он со своим дружком просто увезли меня в загородный дом, измывались надо мной неделю, по очереди. Ублюдки ведь не знали, что я была беременна — по щекам Марианны начинают бежать слезы — я почувствовала этот момент, когда мой ребенок, наш с Володей ребенок покинул меня. Когда они пришли за очередной порцией, то увидели меня лежащую в крови. Смелости убить меня им не хватило, они просто бросили меня в лесу. Меня нашли, я до сих пор не знаю кто. Но ребенка я потеряла, как и возможность иметь детей — она замолкает, погружается в свои мысли.

— Нужно верить — пытаюсь поддержать ее — мне тоже поставили диагноз бесплодие, пятнадцать лет думала, что не смогу родить, а тут такое чудо.

— Мне удалили матку, Яна, о каком чуде ты говоришь — горько ухмыляется она. Я помню, как билась в истерике, когда пришла в себя и узнала, что меня больше ничего не связывает с Володей. С Володей я рассталась, написала письмо, что не могу так долго ждать, мне сделали предложение и я выхожу замуж. Говорят, что нужно сжигать мосты, чтобы огонь позади освещал путь впереди. Мой путь не нужно было освещать, я хотела, чтобы наш сгоревший мост осветил дорогу Володе. Я умоляла и заклинала родителей, чтобы они ни слова не говорили моему Володе о том, что случилось, если он когда-нибудь появится на пороге нашей квартиры и ни слова обо мне. Замужем. Счастлива. Точка. Я так сильно его любила и люблю, не могла позволить, чтобы он касался меня после них. Они делали со мной страшные вещи, Яна, я не виновата, но отмыться от этого я никогда не смогу. Моя красота — мое проклятье. Я переехала, перевелась в Медицинский Вуз другого города и доучилась. Но я никого не простила, эта боль живет внутри меня. Прошло долгих двадцать пять лет одиночества, я приехала к родителям и от них узнала, что один из двух ублюдков, как овощ после аварии. А главный ублюдок процветает и радуется жизни. Их ведь тогда даже не посадили, сколько грязи вылили на меня, чтобы их обелить. Месть — блюдо холодное, знаешь? У него был единственный сын, я очень долго собирала информацию, чтобы понять, что этот сын единственным и останется. Такой же баловень и мажор, как и его папаша, который метил в депутаты. Я знала, что его сынок клюнет на меня, ты ведь говорила, что невозможно определить мой возраст. Была у меня пациентка с очень серьезной болезнью, ты понимаешь о чем речь, сначала я его напоила до беспамятства, а потом он занимался с ней сексом, думая, что это я. Может, эта болезнь его уже и разрушила, не знаю. Только знаешь, эта месть не принесла мне облегчение, я каждый день думаю, что загубила жизнь молодому парню, ведь шанс на исправление есть у каждого, а я лишила его этого шанса. Мне не стало легче, Яна. Я до сих пор ненавижу все душой этих ублюдков, но месть меня разрушила. Володя уже генерал, все-таки сожжённый вовремя мост, осветил ему дорогу. Он женат, двое прекрасных сыновей, очень на него похожи.

— Вы виделись с ним после? — спрашиваю ее.

— Нет, мы с ним больше не виделись, я знаю, где он живет, порой украдкой наблюдаю за ним, вот посмотрю на него пять минут и могу дальше жить — улыбается она сквозь слезы.

— А если и он так же украдкой смотрит за Вами?

— Надеюсь, что не смотрит, потому что ничего хорошего он не увидит. Фух, выговорилась и легче стало. Чтобы ни сделал тебе твой Максим, не мсти, просто живи дальше, тебе есть ради кого жить.

— Я и не думала о мести, просто такая сильная любовь и страсть накрыла меня с головой в тридцать шесть лет. Сейчас, вспоминая свои поступки, я себя не узнаю, как восемнадцатилетняя девочка, эта любовь, наверное, разрушила прежнюю Яну…Мы вместе с ним не справились.

— Я помогу тебе, Яна, может спасенные две жизни зачтутся за одну сломленную судьбу. Только для этого Широковой Яне Эдуардовне придется умереть.