Долина влюбленных

Глава 2

Ансон вошел в приемный покой и сразу ее заметил – хотя в помещении было много людей, сидящих на стульях и диванах. Джинни сидела в углу – островок неподвижности во взбудораженном море волнения. Светлые волосы, недавно растрепанные, были приглажены, руки спокойно лежали на коленях. Но стоило ей поднять ему навстречу теплый взгляд голубых глаз, как он увидел там ужас, скрытый за внешним спокойствием.

– Тебя осмотрели? – тихо спросила она с напряжением.

– Да, переломов нет. Даже щеку зашивать не понадобилось. – Порез под правым заплывшим глазом жутко саднил, но Ансон предпочел не жаловаться, учитывая прочие обстоятельства. – Есть новости?

– Нет, – покачала головой Джинни. – Надеюсь, что отсутствие новостей – это хорошие новости.

– Да, будем надеяться. Можно я присяду?

– Конечно. – Она подвинулась, хотя и так сидела в углу. Ансон осторожно опустился рядом, стараясь не задеть ее. У него было нелепое чувство, что от прикосновения Джинни может разбиться вдребезги.

– Спасибо, что подвез меня. Мне очень не хотелось ехать с копами.

Ансон потрогал свой распухший нос и сморщился от неизбежной боли:

– А ты никак числишься в розыске?

– Нет, что ты, – серьезно произнесла Джинни, будто не поняла шутки.

– Они дежурят возле смотровой, наверняка хотят допросить твоего брата.

– Это бесполезно. Он пьяный и лыка не вяжет, – с горечью проговорила Джинни и на секунду оцепенела. – А тебе, видимо, надо домой? Может быть, вызвать такси?

– Нет, домой я не тороплюсь. – Ансон начал было пристраивать длинные ноги на стуле напротив дивана и вдруг остановился. – Если только я тебе не надоел…

Джинни помолчала, задумчиво глядя на него, точно оценивала его шансы составить ей компанию, и под конец кивнула:

– Оставайся, если хочешь.

Ансон вытянул ноги, ища более удобное положение.

Некоторое время они молчали, потом Джинни спросила:

– Полицейские беседовали с тобой?

– Да.

– А опознать тех, кто на тебя напал, ты мог бы?

В ее голосе звучала такая надежда, что Ансону неловко стало оттого, что он вынужден ее разочаровать.

– Дело в том, что я не очень хорошо их разглядел. Главное было задержать их, чтобы они тебя не догнали. Ну а потом они и вовсе футболили меня по земле, я только голову руками закрывал.

– Мне очень жаль, – сочувственно поморщилась Джинни.

– Ты не виновата.

– До сих пор не верится, что мне выпала такая удача. Ты настоящий герой! – Когда Джинни робко улыбнулась, от этой улыбки на небе разом зажглось солнце, радуга и засверкали фейерверки. Ансон чувствовал себя полным идиотом, но ничего не мог с собой поделать.

– Помнишь девиз нашей компании? «Один за всех, и все за одного».

– Но, по правде, это девиз трех мушкетеров.

– Замечательная книга.

– Но фильм неудачный.

– Который из них?

– Все неудачные.

«А ты, кажется, влюбился, отмороженный компьютерный нерд».

– Нужно позвонить мистеру Куину и предупредить, что завтра утром я опоздаю. – Джинни хмуро взглянула на часы. – Хотя время уже почти одиннадцать.

– Куин никогда не спит – типичный вампир.

«Ее смех звучит как музыка. Нет, надо прекратить думать об этом».

– Я могу сам ему позвонить, – предложил Ансон, – мы с ним приятели.

– И поэтому он отстранил тебя от работы? – ехидно поинтересовалась Джинни.

«Ах, да она язва. Ну и влип же ты».

– Я просто отпросился отдохнуть, а зарплату мне начисляют. Куин меня любит.

– Но в компании идет внутреннее расследование, что-то насчет утечки информации, так? – Что-то в ее тоне снова показалось Ансону любопытным, но не успел он ответить, дверь в приемную открылась и вышел человек в зеленой медицинской униформе. Взоры всех, кто был в приемной, с надеждой обратились на него.

– Миз Колтрейн?

Джинни встала, а прочие снова погрузились в томительное ожидание.

– Я Джинни Колтрейн, – четко произнесла она – прямая, с высоко поднятой головой, и лишь пальцы, сжимаясь и разжимаясь, выдавали волнение.

Ансон восхищался ее выдержкой, поскольку у него самого печенку сводило от страха.

– Я доктор Эмерсон, лечащий врач вашего брата Дэниела. Могу сообщить, что у него колото-резаная проникающая травма верхней части брюшной полости справа. По счастью, крупные сосуды и легкие не пострадали. Однако задета печень, и это нас тревожит, особенно учитывая высокое содержание алкоголя в крови. У него имеются заболевания печени?

Прежде чем ответить, Джинни покосилась на Ансона:

– Он… Я не в курсе, но он много пьет.

– Понятно, – кивнул врач. – Что ж, он пока молод и относительно здоров, и его организм должен восстановиться после травмы. Мы оставим его на несколько дней под нашим наблюдением.

Судя по тону врача, «наблюдение» большей частью должно было состоять в том, чтобы не позволять Дэнни Колтрейну загружать свою печень алкоголем, пока рана не заживет. Ансон понял это, и Джинни поняла. Она кивнула с мукой в глазах:

– Да, хорошая идея.

– Но мы не сможем держать его тут, если он станет препятствовать нашей работе, – предупредил доктор Эмерсон. – Объясните ему, пожалуйста, что это для него важно.

– Да-да, я с ним поговорю. – Джинни улыбнулась, но на лице ее не было облегчения, а только отчаяние и незащищенность, болью отзывающиеся у него в груди.

– Он сейчас спит, но если вы хотите видеть его, прежде чем мы переведем его в палату…

– Да, хочу. Спасибо.

Доктор Эмерсон взглянул на Ансона:

– Ваш друг может вас сопровождать.

Ансон хотел было отказаться, но она снова посмотрела на него с таким отчаянием в небесно-голубых глазах, что его охватила решимость идти за нее в огонь и воду.

Да что это с ним?

– Спасибо, – поблагодарила доктора Эмерсона Джинни.

Когда Ансон поднялся, долговязый и неуклюжий рядом с ней, маленькой и собранной, его вдруг посетило нелегкое ощущение, что он стоит на пороге чего-то нового, с чем в жизни ему еще не приходилось сталкиваться.

Врач ушел, и маска ледяной собранности на лице Джинни начала таять. Он увидел, что она вне себя от беспокойства.

– Тебе не обязательно идти со мной. Извини, мне не стоило…

– Нет, я иду с тобой.

Его ноющее сердце остро ощутило ее благодарность и облегчение.

– Он бывает, мягко говоря, невыносим.

– Он моложе тебя?

– Нет, старше. Но мне все равно приходится за ним присматривать.

– Почему?

Джинни нахмурилась, будто удивляясь его вопросу.

– Потому что мы одна семья.

Конечно, семья. Как он сразу не догадался? Наверное, потому, что у него никогда не было настоящей семьи…

Спящий Дэнни лежал на каталке. Он был очень бледен и казался маленьким и хрупким, пусть на самом деле был здоровый парень, хотя и худой, потому что много пил и мало ел. К двадцати восьми годам он не успел потерять здоровье из-за пьянства, но все к тому шло. Джинни прочитала это предупреждение в глазах врача, пока он рассказывал ей о состоянии брата. Дэнни спал, и она не стала его будить. Будет еще время поговорить в отдельной палате, когда он протрезвеет.

Ансон Дотри ждал ее, неловко пристроившись на узком металлическом стуле – длинноногий, длиннорукий, широкоплечий. Он взглянул на Джинни снизу вверх и показался ей таким милым, что ей по-детски захотелось броситься ему на шею, обнять его, расплакаться у него на груди, и чтобы он обнял ее этими длинными руками, наговорил ей теплых добрых слов и прогнал бы все ее страхи.

Джинни с трудом заставила себя отвернуться. Никто, кроме нее самой, не сможет изменить ее жизнь к лучшему. И она справится.

– Он тут неплохо устроился, – пошутил Ансон, кивком указывая на мониторы, подключенные к Дэнни. Шутка вышла натянутой.

Ей не стоило тащить беднягу сюда, ведь они почти не знают друг друга.

– Дэнни оклемается, я в порядке. Ты можешь ехать домой. Мы и так испортили тебе пятничный вечер.

– Испортили? – Ансон широко и искренне улыбнулся. – Неправда. У меня фингал под глазом, разбитый нос и куча впечатлений, чтобы делиться с друзьями. Самая лучшая пятница в моей жизни!

– Грустная история, – с улыбкой произнесла Джинни.

– Вот как? – Он хлопнул ладонью по соседнему стулу. – Садись. Я тебе сейчас поведаю такую грустную историю, по сравнению с которой твоя – еще цветочки.

Джинни села рядом, внезапно остро ощущая внушительную величину его поджарого тела. Она словно впервые заметила его широкие плечи и мускулы, которых не скрывала даже просторная футболка. И лицо у него хорошее – доброе. И морщины – говорящие о том, что он любит посмеяться.

Внутри шевельнулась невольная симпатия.

– Хватит с нас грустных историй, – заявила Джинни, с трудом отводя взгляд от его глубоких глаз цвета расплавленного шоколада.

– А веселых у меня нет, – ответил Ансон, и в его шутливом тоне впервые за весь вечер промелькнула тоскливая нотка, отозвавшаяся болью в сердце Джинни. И хотя Ансон уже улыбался от уха до уха, она поняла, что он говорит правду: он видел в жизни много печального куда больше, чем она. Ей стало жаль его и стыдно за свою слабость.

Несколько минут прошло в тишине, затем Ансон спросил, прерывая затянувшееся молчание:

– Ты действительно не знаешь, что это за типы и что им надо?

Его вопрос прозвучал почти подозрительно, хотя в глазах светились искреннее сочувствие и заинтересованность. Интересно, не скрывается ли за этим симпатичным выражением что-нибудь другое?

– Понятия не имею, но… – осеклась Джинни, глядя на брата, посапывающего на каталке. То, что она едва не произнесла, походило на предательство.

– Ты в курсе, чем занимается твой брат, когда тебя нет? – тихо спросил Ансон.

Джинни медлила с ответом, рассматривая жилистую фигуру спящего Дэнни. За последнее время он сильно похудел. Почему? Потому что пьет или, может быть, принимает еще какую-нибудь дурь? Мет, травка, кокс, героин – мало ли на свете отравы помимо выпивки?

– Днем я на работе. Прихожу вечером, а он иногда уходит.

– А он-то работает?

Джинни покачала головой:

– Он машинист по профессии. Несколько лет назад повредил руку, и врачи пока не знают, как скоро он сможет вернуться к работе. Сейчас он на инвалидности.

– Выходит, у него полно свободного времени?

Джинни уставилась на кафельный пол под ногами – больно было слышать собственные тревожные мысли из уст чужого человека.

– Не подумай, Дэнни не мерзавец какой-нибудь. Он мне во всем помогает, когда трезвый.

– И часто он бывает трезвым?

Поймав на себе ее предупреждающий взгляд, Ансон поджал губы и отвернулся.

– Может быть, тебе пора? – спросила Джинни, с ненавистью слыша свой натянутый, неблагодарный тон. Ведь Ансон спас ей жизнь, и не только ей, но и брату. Если бы он не задержал бандитов, она не смогла бы сбегать за помощью! Имей они еще несколько минут, и Дэнни сейчас не лежал бы в приемном покое.

– Извини, – буркнул Ансон. Его низкий баритон прозвучал в тишине как раскат грома. – Я слишком много себе позволяю.

– Нет, это ты меня извини. Я просто вся на нервах от беспокойства за Дэнни. Я могу казаться тебе неблагодарной, но это не так. Я признательна тебе за то, что ты сделал для нас с братом. – Видя его избитое лицо, окровавленную футболку, она внутренне вся сжималась от сострадания. – Ты жутко рисковал, помогая нам, и я…

– Ладно, можешь не объяснять, – улыбнулся Ансон, но веки его обиженно вздрогнули, – мне и впрямь пора.

Он начал было подниматься, но Джинни схватила его за руки:

– Нет, пожалуйста, не уходи!

Ансон снова сел и посмотрел ей в глаза:

– Любая зависимость – это ужасно. Все равно – от наркотиков или алкоголя. Зависимые люди могут быть милейшими созданиями, когда они трезвые и вменяемые, но это не облегчает трудностей, которые они создают своим близким в остальное время.

Судя по уверенности, с которой говорил Ансон, эти проблемы были ему знакомы лично.

– Он алкоголик, – Джинни кивком указала на брата, – насчет наркотиков я не уверена.

– Одного вполне достаточно, – усмехнулся Ансон.

Джинни закрыла глаза и прислонилась к стене, чувствуя рядом надежное тепло большого гибкого тела Ансона. Его спокойное дыхание помогало ей хотя бы ненадолго отогнать грызущий страх, не проходящий с той минуты, когда она включила в машине свет и увидела кровь на рубашке брата.

«Осторожно, – шепнул ей тихий голос, – не позволяй себе привыкнуть. Он не будет с тобой вечно. И даже до завтра не останется».

Она, как обычно, одна.

И, кроме нее, у Дэнни никого нет.

Когда Дэнни Колтрейна переместили в одну из палат на седьмом этаже больницы Ноксвилл, время было далеко за полночь. В процессе перевозки Дэнни очнулся и понял только то, что в тот вечер снова выпил лишку. Потом он долго и слезливо просил прощения у сестры, и Ансон слушал, теряя терпение.

«Больше никогда» – самый бесполезный оборот в английском языке, не содержащий ни обещания, ни смысла, и тот, кто к нему прибегает, есть самый отъявленный лжец на свете.

Потому что все повторится заново. Так бывает всегда.

Наконец Ансон не выдержал и улизнул в коридор, где устроился в небольшом зале для встреч пациентов с посетителями, пустовавшем в этот ранний час. Там стояли два дивана и несколько кресел. Ансон уселся в кресло и стал гримасничать, глядя в зеркало напротив. Кресло имело форму чаши, и Ансон, сидя в нем со своими длинными руками и ногами, напоминал себе богомола, который пытается спрятаться в ореховой скорлупе. Вздохнув, он пересел на диван, вынул телефон и стал проверять почту. Двадцать два сообщения за два часа – большей частью спам. Одно сообщение от Тука – Марти Тукера, его ассистента в IT-отделе, который замещал его на время вынужденного отпуска. Текст был длинный. Тук многословно описывал последние события в их конторе, передавал слухи и сплетни из мира действующих агентов «Гейтс», или «царства слизней», как он их называл, потому что их знания в области технологий были, мягко говоря, ниже плинтуса. В общем, ничего срочного или занимательного, разве что новое прозвище, придуманное Туком для сотрудницы по имени Оливия Шарп, – Барби Бомба. Шарп – высокая фигуристая блондинка из новичков – как крейсер рассекала по конторе, точно все вокруг принадлежит ей. С ней у Ансона были нормальные отношения. Тук, кажется, был безумно в нее влюблен и стремился сочинить для нее прозвище пообиднее, как это принято у подростков. Причем сам Тук был старше Ансона.

Ансон убрал телефон в карман и встал, чтобы размяться, под протестующие скрипы и стоны своего избитого тела. Он понимал, что двигаться необходимо, потому что сидеть на месте еще хуже. Ему, конечно, крепко досталось, однако теперь будет о чем рассказать знакомым при встрече, верно? Кто из компьютерщиков может похвастаться синяками, полученными в драке за красивую девчонку? Вспомнив о Джинни, Ансон помрачнел. Он и не догадывался, что у нее такая собачья жизнь. Она не хохотушка и не слишком общительна, но многие люди на работе серьезны и сосредоточенны. Зато на выходных или вечером они проводят время в семье и встречаются с друзьями. Взять хотя бы его, Ансона. Он ведет довольно замкнутый образ жизни, но у него есть компания старых школьных друзей, с которыми они время времени собираются вместе, чтобы заняться рафтингом, или порыбачить, или просто поплавать в реке у плотины, где шире и глубже. Интересно, у Джинни есть время, чтобы сходить на реку и искупаться? Наверное, нет. Вечера и выходные она проводит как сегодня – вытаскивая брата из баров, чтобы тот не упился до смерти.

Ансон встал и направился обратно в палату. Подойдя ближе, он услышал пение, голос Джинни. Она тихо напевала трагическую горную балладу о женщине, у которой умер возлюбленный и ее любовь не дает ему упокоиться с миром. Эту балладу Ансон помнил с детства, но мягкий альт Джинни придавал ей потустороннее, полное страшной красоты звучание.

Стоя у двери, он закрыл глаза, прислонился к стене и слушал, вспоминая, как эту балладу пела его мать. И хотя мать слегка фальшивила, и голос у нее был резковат, он любил слушать ее пение, как любил все, что с ней связано, – от аромата розовой воды до толстой каштановой косы на спине. Она умерла, когда Ансону было пять лет, и он остался с отцом. С тех пор счастье покинуло их дом.

Вдруг в коридоре раздались шаги. Ансон открыл глаза и увидел мужчину в темно-синей медицинской униформе, который остановился шагах в десяти от него. Но форма не могла скрыть клочковатую бороду и тяжелый взгляд голубых глаз – это был один из тех типов, что приезжали вчера к «Виски-Роуд-Таверн».

Когда их взгляды встретились, бородач вытаращил глаза. Ансон загородил дверь в палату и ждал, пока тот приблизится, хотя сердце у него в груди металось как испуганная белка, преследуемая гончей. Мужчина секунду подумал, повернулся и бросился бежать, на удивление быстро, учитывая его габариты.

Ансон припустил следом.