Дом горячих сердец

— У тебя есть мать?

— А ты думала, что меня нашли в капусте?

— Нет… я…

Когда улыбка начинает угрожать приподнять уголки его губ, я бормочу:

— Я знаю, как делаются дети, Лор. Я знаю, что они не растут в овощах.

— Как же повезло твоей будущей паре.

Мои щёки заливает румянцем.

— Мы зовём их мужьями. И да, я думаю, что он будет необычайно доволен, когда я раздвину ноги вместо того, чтобы выдать ему совок и мешок с семенами.

Лоркан давится воздухом, а может быть одной из пчёл, которые кружат по этой волшебной теплице. А когда он запрокидывает голову, и из его груди вырывается смех в виде низких и хриплых волн, я понимаю, что он не глотал никакое насекомое.

Как же я ненавижу то, что мне нравится его смех.

«Этот прекрасный смех издаёт совсем не прекрасный человек», — напоминаю я себе, чтобы не забыть, что именно этот мужчина лишил меня одного из моих фундаментальных прав.

Он успокаивается, но его глаза продолжают танцевать.

— Что мне с тобой делать, птичка?

Это риторический вопрос, но я всё-таки отвечаю:

— Для начала, можешь меня освободить, Морргот.

Свет в его глазах исчезает, и золотистые радужки тускнеют. Мы продолжаем смотреть друг на друга, и, хотя напряжение между нами нарастает, во всём этом нет никакой неловкости. Разве можно чувствовать неловкость рядом с человеком, который видел тебя голой? Который слышал о том, что твои соски горели, и о твоей глупой влюбленности в принца фейри?

Я считала Короля воронов другом. Тем, кто заслужил моё доверие и уважение. Тем, на кого я могла положиться. А затем своей жадностью и эгоизмом он взял и разрушил всё это.

Он, должно быть, услышал мои мысли, потому что его губы сжимаются, а радужки, которые, как мне казалось, уже сделались мутными, приобретают цвет потускневшего металла. Он расплетает руки и проходит мимо меня в сторону Фибуса и Эйрин, которые пытаются поддерживать разговор.

Беззвучные шаги Лоркана стихают, когда он доходит до Эйрин. Пожилая женщина-ворон наклоняет голову и смотрит на него. Она медленно обхватывает его за подбородок, приближает к себе его лицо и прижимается щекой к его щеке. Я встречала множество воронов во время своей прогулки по этому каменному королевству, и единственные, кто прижимались друг к другу щеками, были матери и их дети.

А это значит…

Это значит, что женщина, которую Фибус назвал садовницей — вовсе не садовод.

ГЛАВА 10

Мой рот, должно быть, раскрылся, потому что Фибус плетётся в мою сторону и закрывает его костяшками пальцев.

— Ты знал? — шиплю я, глядя на общение матери с сыном.

— Ты, правда, думаешь, что я бы назвал её садовницей, если бы знал?

Он начинает изо всех сил пожёвывать нижнюю губу.

— Хвала Котлу, что она не понимает люсинского языка.

Эйрин проводит большим пальцем вдоль впадинки на щеке Лора, размазывая чёрную полосу по краям.

У него есть мать.

У Лоркана есть мать, о которой он никогда не упоминал — ни разу — за всё время нашего путешествия по Люсу.

У него есть мать.

У Лоркана Рибава есть мать.

Мать?!

— Мне стоит волноваться?

— О чём? — я, наконец, отрываю взгляд от Эйрин и Лора.

Фибус наклоняет голову и прищуривает глаза.

— О том, что те ягоды могут расплавить мой мозг и лишить разума, так как они очевидно проделали это с тобой.

Мои скрещенные руки резко дёргаются.

— У этого мужчины есть мать, Фибс.

— У многих мужчин есть матери. Вообще-то, у всех мужчин есть матери. Ты же знаешь, что дети…

— И ты туда же? — бормочу я.

— Почему это тебя так расстраивает?

— Потому что я провела с ним столько дней. Наедине, только он и я. И он ни разу не упомянул о том, что его мать жива.

— А почему он должен был тебе рассказать?

— Потому что… потому что… — я выбрасываю руки в воздух. — Ты прав. Он не должен был делиться со мной никакой личной информацией. И сейчас тоже не должен.

Я добавляю это последнее предложение, потому что чувствую взгляд Лора на своём лице.

Я беру Фибуса за руку и тащу его в сторону коридора, который находится напротив входа, из которого мы пришли. Моя энергия заново вернулась ко мне. Но поскольку большая часть моей крови сосредоточилась между лицом и сердцем, я едва чувствую свои ноги, что очень печально, учитывая, что я планирую уйти как можно дальше от этого оборотня.

Если бы он мне доверял, он бы рассказал мне о своей матери.

— Мы идём не в ту сторону, — говорит Фибус, когда мы проскальзываем под каменной аркой, и потолок начинает резко опускаться вниз, вероятно, из-за рельефа горы над нашими головами.

Небо становится тёмно-фиолетового цвета и уже усыпано звёздами к тому моменту, как мы проходим под аркой, которая ведёт в грот, такой же огромный, как оранжерея, только здесь стоят большие столы, окружённые рыночными прилавками. Каждый прилавок оборудован очагом, над которым жарится еда: рыба и мясо… чему мог бы позавидовать Портовый рынок.

Переплетённые гирлянды дают так же мало света, что и луна, которая светит сквозь купол, вырезанный в зазубренном каменном потолке, но здесь есть факелы, которые не только прикреплены к неровным стенам, но также стоят вокруг каждого прилавка.

— Антони рассказывал мне про это место. Оно называется «Murgadh’Thábhain», что значит «Таверна-Базар». Она находится в самом центре королевства. Это одновременно рынок — причем единственный — и таверна.

Я перекатываю иностранные слова на своем языке: «Марго Хобен».

Фибус прищуривается, глядя на множество отверстий в скале и чёрные струи, проникающие внутрь них и наружу.

— Хм. Должно быть, это жилища пролетариата.

— Почему ты так говоришь? — спрашиваю я.

— Нет дверей. Комнаты рядами.

— Или это их вариант борделя.

— Или так.

— В Небесном королевстве нет борделей, потому что мы считаем совокупление священным действом.

Лоркан материализуется из тёмного угла.

Интересно, как долго он там стоял и зачем?

Я стараюсь избавиться от следов удивления на своём лице и поворачиваюсь, притворившись, что его здесь нет. Может быть, если я буду очень долго притворяться, он исчезнет?

— И кто тогда там живет? — спрашивает Фибус.

Я сердито смотрю на него из-за того, что он обратился к Лору.

— Птенцы.

Одна из светлых бровей Фибуса взлетает вверх.

— Вы разделяете детей и родителей?

Я уже готова поплестись назад, но задерживаюсь, желая услышать ответ.

— Нет. Цыплятки, как мы зовём наших самых маленьких детей, живут со своими родителями пока не решат, что готовы покинуть гнездо. Тогда им выделяют жилище здесь или на севере, где они вольны жить, пока не выберут себе ремесло и не станут полезными членами общества.

Другая бровь Фибуса взлетает вверх.

— Представитель любой касты получает бесплатное жильё?

Лоркан обводит взглядом своих людей, его глаза сияют в темноте, точно огранённые камни.

— У воронов нет каст.

— У вас есть король, — вставляю я, не в силах держать рот на замке.

Мой самоконтроль вызывает лишь жалость. Скорее всего, именно поэтому Лоркан так легко проникает в мой мозг.

Челюсть Лора начинает подергиваться.

— Ты такая наблюдательная, Behach Éan.

Его саркастичный тон заставляет меня сжать губы.

Наш разговор — или как мне его ещё назвать? — препирательство не остается незамеченным. Уровень шума заметно снижается, и вороны начинают открыто глазеть в нашу сторону.

Маленький мальчик подходит к нам и протягивает Лору глиняную кружку, его руки слегка дрожат. Из кружки выплёскивается жидкость и падает на гладкий блестящий камень у нас под ногами. Он наклоняет голову в легком поклоне и говорит фразу, которая заканчивается на «Морргот».

— Tapath, — говорит Лоркан, после чего берёт у мальчика кружку и пьёт.

В отличие от наших королей, он не просит кого-то попробовать напиток на предмет яда или соли, или Котёл ещё знает чего, что люди всегда пытаются подсыпать своим монархам.

«Хочешь верь, хочешь нет, Фэллон», — его глаза золотого цвета находят мои поверх чашки, — «ты единственный ворон, который желает мне смерти».

Я не отвечаю, ни вслух, ни по мысленной связи. Вместо этого я выпрямляю спину и ухожу прочь.

«Ты никогда не спрашивала о моей матери», — его слова замедляют мой уход.

Не поворачиваясь, я говорю: «А ты никогда не спрашивал меня о моих натёртых сосках, и, тем не менее, я всё тебе о них рассказала. А теперь скажи, дальше мне предстоит познакомиться с твоим отцом?»

«Мой отец умер ещё до того, как шаббианцы даровали нашему клану магию».

Тембр его голоса становится таким мрачным, что я жалею о своём вопросе. Я слышу, как он сглатывает.

«Моя мама хотела бы поужинать с тобой».

«Я ужинаю с Фибусом».

«Она приглашает вас обоих».

«Мы не голодны», — бормочу я, и в то же самое время слышу, как Фибус говорит.

— Мы умираем с голоду. Мы с радостью присоединимся к тебе и твоей маме за ужином.

Я оборачиваюсь в надежде, что мой друг согласился поужинать с сыном кого-то другого, но конечно же, он кивает Лоркану, который, должно быть, задал свой вопрос вслух и одновременно у меня в голове. Но это неважно. Фибус может ужинать с любым вороном в этом королевстве, мне всё равно.

Я продолжаю идти. Чёрт бы побрал мою усталость. К сожалению, когда я поворачиваю голову, мой побег прерывается. Я сталкиваюсь с женщиной, которая несёт напитки. Все они выплескиваются на меня, после чего падают на камень. Раздаётся звон, эхо которого стоит у меня в ушах ещё долго после того, как последний металлический кубок заканчивает катиться по полу.

Несмотря на тусклое освещение, я замечаю, как сильно бледнеет женщина.

Поскольку всё это случилось по моей вине, я бормочу извинения, которые она, вероятно, не понимает, а затем тяну за ткань своей рубашки-платья, чтобы отлепить её от своей промокшей кожи, после чего пытаюсь выжать красноватый сок.

Тяжёлая ткань опускается мне на плечи, и я перестаю отчаянно выжимать рубашку. Я почти говорю «спасибо», но моя благодарность тает на губах, потому что, конечно же, мне на выручку пришёл сам король.

Я хватаюсь за края своего новенького плаща.

«Пожалуйста, не снимай его. Здесь может и темно, но у воронов непревзойдённое зрение. Я бы предпочёл быть единственным мужчиной, который знаком с очертаниями твоего тела».

«Слишком поздно».

Его зрачки сужаются.

«Данте весьма хорошо знаком с каждым миллиметром моего тела».

Очертания Лора начинают мерцать, когда он выпускает дым, который становится таким густым, что мне приходится задержать дыхание, чтобы не задохнуться.

Так же быстро, как он вырвался из него, дым исчезает и принимает форму огромного тела, которое стоит слишком близко.

«Я собирался начать войну за трон твоего драгоценного принца в последнюю очередь, но ты убедила меня начать именно с него».

Я хрипло выдыхаю из лёгких задержанный мною воздух, и набираю свежего.

«Ты, может быть, и получишь его трон, но ты так же наживёшь себе врага».

«Когда у тебя так много врагов, как у меня, ещё один враг не делает большой разницы. А теперь, пожалуйста, пойдём к столу. Мама ждёт».

«Я не хочу с тобой ужинать, Лор. Я не хочу…»

И прежде чем я успеваю закончить своё предложение, Лор перевоплощается в ворона, хватает меня и несёт в одно из жилищ, чем заставляет полуголого парня испуганно спрыгнуть со своего матраса.

ГЛАВА 11

Лор, должно быть, попросил его убраться, потому что парень кивает, приходит в движение и вылетает через маленькое окошко грота, в котором находятся кровать, стол, стул и шкаф.

Я отшатываюсь от него в ту же секунду, как только его когти отпускают меня.

— Что с тобой не так? — шиплю я на громадную птицу, как вдруг в воздухе раздаётся громкий удар, за которым следуют вспышки света и грохот, от которого начинает вибрировать каждый камень.

Может быть, Лоркан решил вызвать грозу? Это ведь одна из его способностей.

Он распадается на дым, после чего снова обретает форму.

— Ты хочешь свободы? Ладно. Когда солнце встанет над Марелюсом, я унесу тебя из своего ужасного дома и позволю тебе вернуться к твоему возлюбленному Данте и твоей излюбленной профессии. Вероятно, тебе даже повезёт, и твой драгоценный принц нанесёт тебе визит. Если, конечно, он не будет занят, трахая любую подвернувшуюся ему женщину с пульсом. Он ведь теперь король. Любая захочет переспать с мужчиной, наделённым такой властью. Мне ли этого не знать, — добавляет он, и уголок его губ приподнимается, что заставляет мою кровь похолодеть. — Всё, чего я у тебя прошу, это на время забыть о своей злобе и поужинать с моей матерью. Как думаешь, ты способна на это?

Гром начинает греметь над Монтелюсом с новой силой, ускоряя мой пульс и дыхание. Я пытаюсь сделать несколько глубоких вдохов, но это не помогает.

— Ты будешь присутствовать на ужине?

Его ноздри раздуваются, и его дыхание становится таким же учащённым, как и моё.

— Моя мать будет переживать, если я уйду после того, как пообещал ей поужинать с ней, поэтому — да, Фэллон, тебе придётся потерпеть моё присутствие.

— И ты на самом деле унесешь меня из Небесного королевства завтра утром?

Пропитанная вином ткань начинает трепетать поверх моей кожи, покрывшейся мурашками.

— Я могу поручить эту работу другому ворону, но да… тебя унесут из этих стен.

— И Фибуса тоже, — говорю я тихим голосом, который, однако, не дрожит, в отличие моего тела.

— Если он захочет, мы найдём ему сопровождающего.

Если он захочет… А что, если он предпочтёт остаться? Эта мысль не приходила мне в голову.

«Мы договорились, Фэллон?»

Пожизненная свобода ценой одного ужина…

— Какая тебе от этого выгода?

— Выгода?

— Условия твоей сделки слишком хороши, чтобы быть правдой.

— Я не фейри. Я не заключаю сделок.

— Ты только что выторговал у меня послушание в обмен на мою свободу. Это называется — сделка.

Он не говорит мне, что я не права, потому что знает, что это не так. Хотя заключённые сделки не появляются на коже воронов, как это происходит у фейри.

— Здесь нет никакой выгоды.

— Значит, твои вороны не будут всё время меня охранять? Ведь я же должна положить конец вашему проклятию.

— Мы нашли Мириам, так что ты нам больше не нужна.

Его ответ ощущается, как пощечина.

Две пощечины.

— Вы нашли Мириам?

Когда он ничего не говорит, так как очевидно не заинтересован в том, чтобы делиться информацией с кем-то, кто не принадлежит его близкому окружению, я говорю:

— Она уже протыкала тебя обсидианом. Ты думаешь, она не сделает этого снова?

— Думаю, что она ничего так сильно не хочет, как превратить меня в кусок железа, поэтому мне придётся избавить её тело от крови, чтобы покончить с ней и её коварной магией. Магическая защита будет снята, и жители Шаббе будут свободны. Я позабочусь о том, чтобы все мои силы были брошены на борьбу с проклятием.

— А ты уже всё продумал, так ведь?

— У меня было время составить план действий.

Мы долго изучаем друг друга в тишине. Я очень хорошо знакома с его вороном, но пока не позволяла себе внимательно разглядывать его человеческое обличье.

И теперь… теперь он навсегда останется для меня незнакомцем, потому что мы достигли развилки на дороге, по которой шли бок о бок с тех пор, как Бронвен отправила меня на это дурацкое задание, а я — по своей глупости — согласилась, почти не задавая вопросов, на которые я всё равно бы не получила ответа.

Желание ругаться с ним покидает меня.

— Если Бронвен каким-то образом выяснит, как я могу снять ваше проклятие, найди меня, и я помогу тебе.

Несмотря на то, что он прекрасно знаком со всеми чертами моего лица, его взгляд задерживается на них.

— Tapath.

Как я поняла, «тапоф» значит — «спасибо».

— Как будет «пожалуйста» на языке воронов?

— Sé’bhédha.

— «Шехвеха», — повторяю я, и гроза начинает стихать, снаружи и внутри.

ГЛАВА 12

Лоркан перевоплощается в ворона. Но вместо того, чтобы схватить меня, он низко опускается и протягивает мне крыло. Я понимаю, что вряд ли ему приятно, когда на него наступают, но он даже не дёргается, когда я использую его крыло как лестницу. Схватившись одной рукой за вязаное покрывало, накинутое мне на плечи, другой рукой я обхватываю его за шею, утонув в его черных перьях.

Я стараюсь не сжимать слишком сильно, чтобы не задушить его, когда он вылетает из норы в скале и несёт меня вниз к мерцающим факелам и возбужденной толпе. Мы приземляемся рядом с большим столом, за которым уже сидят Эйрин и Фибус.

Она улыбается мне, а он пялится на меня с таким же ужасом и волнением, с какими смотрел на меня в тот день в подземелье его семьи, когда мы сняли первого ворона Лора со стены.

Я опускаюсь на стул рядом с ним и сжимаю его ногу, чтобы уверить, что со мной всё в порядке, но мне, видимо, не удаётся это сделать, потому что его колени продолжают подпрыгивать.

Вороны с каждого рыночного прилавка несут глиняные миски, наполненные сливочными соусами и тонко нарезанной рыбой, деревянные разделочные доски с жареным мясом, сочными овощами и зеленью, а ещё корзиночки с подрумяненными лепёшками, смазанными маслом.

Эйрин начинает нам что-то говорить, но поскольку она говорит на языке воронов, Лору приходится перевести:

— Надеюсь, что вы очень голодны, потому что каждый торговец хочет предложить вам своё фирменное блюдо.

Я возвращаю ей улыбку.

— Пока мы гуляли по вашему дому, у нас в желудках образовались дыры.

Фибус, который обычно легко разбрасывается любезностями, слишком ошеломлён, чтобы говорить.

Перед нами ставят кувшин и металлические кубки, наполненные вином воронов. И хотя я сказала, что никогда больше не буду пить, я всё-таки пью, в основном для того, чтобы успокоить свои расшатанные нервы.

Этот нектар такой же вкусный, как и всегда.

— Вам следует продавать это вино в Люсе.

Несмотря на то, что большинство воронов, сидящих дальше за этим же столом, используют когти, чтобы захватывать и разрезать еду, Лоркан берет вилку и нож, также как и Эйрин.

— Зачем нам это делать?

— Ради выгоды.

— Мы не нуждаемся в деньгах.

Я откидываюсь на стуле.

— Ладно. Тогда продавайте его в обмен на то, в чём вы нуждаетесь.

— Может быть, потом, когда мы получше устроимся.

Я фыркаю, уловив его намёк. Он явно имел в виду то, что они собираются захватить все три королевства, а вполне вероятно, что и четыре. Но поскольку я поклялась быть доброй, я увожу разговор подальше от политики.

— Это вино делается из чёрного винограда, или из зелёного, как фейское?

— Вообще-то, оно делается из beinnfrhal.

Должно быть, поэтому я предпочитаю его фейскому вину.

Эйрин касается руки своего сына и что-то говорит. Я разбираю только одно слово: «Зендайя».

— Мама говорит, что ты похожа на Дайю.

Я промокаю губы салфеткой.

— Мне это уже говорили.

Я пытаюсь вспомнить единственное видение, в котором она присутствовала, но я была так сильно сосредоточена на разговоре, что не запомнила её лица. Только оттенок её глаз.

«Ты бы хотела ещё раз на неё взглянуть?»

Я моргаю, глядя на Лора.

«Кажется, это первый раз, когда ты попросил разрешения проникнуть в моё сознание».

Он опускает столовые приборы и ждёт моего ответа, и я отвечаю ему кивком головы.

«Таверна-Базар» исчезает. Точнее, она подсвечивается. Солнечный свет проникает теперь сквозь люк, освещает бледно-серые камни и отражается от пылинок, заставляя их сверкать точно мишуру.

Какая-то женщина смеётся, отчего моя кожа покрывается мурашками, потому что мне почему-то знаком этот смех. Она сидит ко мне спиной, тёмно-рыжие волосы ниспадают волнами до самого её копчика.

Я подхожу ближе — я всего лишь призрак в воспоминании Лоркана. Я останавливаюсь только тогда, когда оказываюсь перед столом, за которым она сидит в компании других женщин и мужчин. Как и у всех у них, на её лице видны черные полосы и перо, которое я видела на щеке каждого ворона — всех, кроме Бронвен.

Может быть, чернила не держатся на её повреждённой коже? Я не даю себе развить эту мысль, так как знаю, что у меня мало времени, и мне нужно многое запомнить.

Взгляд Зендайи снова приковывает моё внимание. У неё приподнятые коричневые брови, которые оттеняют её розовые радужки, обрамлённые длинными ресницами. Этот оттенок глаз не встречается ни в Люсе, ни в Неббе, ни даже в Глэйсе. Я не унаследовала этот цвет, но он просочился сквозь голубой, сделав мои радужки фиолетового цвета, что заставляет фейри каждый раз останавливать на мне взгляд.

Цвет её кожи также отличается от моего. Этот блестящий оттенок оливкового напоминает обожжённую землю. Мой цвет кожи гораздо менее экзотичный — персиково-розовый, как у моего отца.

Единственная черта, которую я, пожалуй, ни от кого не унаследовала — это форма моего лица. Лицо Зендайи идеально овальной формы, а у моего отца — идеально квадратной. Что же касается меня… Бабушка считает, что у моего лица форма сердца. Это из-за моего острого подбородка и высоких скул. Я всегда думала, что пошла в маму, в Агриппину, потому что у неё тоже острый подбородок и выдающиеся вперёд щёки.

Но, очевидно, что это не так.

Я задвигаю подальше печаль, которая всегда сжимает моё сердце, когда я вспоминаю о секретах своего происхождения, и концентрируюсь на этом окне, в которое разрешил мне заглянуть Лоркан.

Губы Зендайи, полные и розовые, приоткрываются, и она улыбается такой яркой улыбкой, что та кажется неземной. Моё сердце сжимается при виде её радости, а затем сжимается ещё больше, когда я слышу её мелодичный смех. Интересно, смеялась ли она в последние двадцать лет?

Жива ли она?

Мои глаза замечают подвеску в виде перламутровой раковины в ложбинке на её шее. И хотя сама раковина белая, кончик её спирали — темно-красного цвета.

Моя мать встаёт, прижимает одну ладонь к столу, а вторую — к животу, к очень большому животу. Её пальцы ласкают живот, и хотя я больше не нахожусь внутри неё и никогда не чувствовала её ласки, моя кожа покрывается мурашками от этого фантомного прикосновения.

Она поднимает глаза, услышав шум крыльев. Гигантские вороны влетают в люк, точно пушечные ядра, их перья превращаются в дым, а затем в плоть. Одно из этих гигантских существ приземляется рядом с ней. Когда Кахол перевоплощается в человека, Зендайя обхватывает его руками за шею и притягивает к себе его лицо.

При виде такой большой любви моё сердце переворачивается и заполняет кровоток своими лихорадочными ударами.

Моя жизнь могла быть совсем другой, если бы Мириам не встала между ними… между всеми нами. Эта мысль заставляет меня почувствовать себя предательницей, неблагодарным ребёнком. Бабушка и мама дали мне всё, и как я им отплатила? Представляю жизнь в окружении других людей. Людей, которые даже не являются фейри.

Жар застилает мне глаза. Я закрываю их, и по моей щеке стекает горячая слеза.

Когда я снова их открываю, в «Таверне-Базаре» снова темно, а полуприкрытые глаза Лоркана ярко горят. Фибус и Эйрин тоже за мной наблюдают. И если губы Эйрин вытягиваются в мрачную линию, то Фибус так плотно сжимает губы, что ему едва удается уместить во рту хлеб, который он обмакнул во что-то жёлтое.

Я смахиваю слезу и одаряю его улыбкой, которая не снимает его беспокойства. Когда Лоркан переводит взгляд на свою мать, и их головы склоняются друг к другу, Фибус припадает губами к моему уху и шипит:

— Ты плачешь? Почему ты плачешь? Это Рибав заставил тебя плакать? Мне уже неважно, что у него есть железные когти и клюв. Если он сделал тебе больно…

Я поворачиваю голову, и наши носы почти сталкиваются.

— Он показал мне воспоминание о моей матери.

Зрачки Фибуса сокращаются, уступив место зелёным радужкам.

— Ох. Хорошо. Я предпочитаю не ввязываться в драки, в которых у меня нет шансов победить.

Я улыбаюсь.

— Какую мать он тебе показал?

— Зендайю.

Вниз по моей спине пробегает ток, когда я представляю, как её рука лежит на… мне.

— Думаю, я больше похожа на отца. Кстати, о нём…

Я поворачиваюсь к Лоркану и жду, когда Эйрин закончит говорить, после чего спрашиваю:

— Я ещё увижусь с ним перед своим отъездом?

— Отъездом? — голос Фибуса берёт такую высокую ноту, которую я не слышала со времён его пубертата.

— Лоркан разрешил мне вернуться домой. Разве это не чудесно?

Рот моего друга раскрывается, как и пальцы. Его бутерброд падает на тарелку, на которую он положил всего понемногу.

— По твоему голосу не скажешь, что это чудесно.

— И всё же это так. Я считаю, что это очень даже чудесно.

Он вытирает пальцы о салфетку, а его брови изгибаются, точно надутые ветром листья.

— Ты поедешь домой со мной или останешься?

Он колеблется, затем хмурится и смотрит на Лоркана.

— Я вернусь с тобой, Капелька, но, по моему мнению, это дерьмовое решение.

Я сглатываю, услышав его неодобрение, но затем напоминаю себе, что это идёт от его сердца. Фибус переживает, и не без причины. Перед отъездом из Монтелюса, Данте сказал мне, что для меня будет безопаснее держаться подальше от Люса, потому что фейри будут воспринимать меня как предательницу, которая убила их короля.

Эти слова вбили последний гвоздь в гроб моих чувств по отношению к нему. Ведь именно он потребовал голову своего брата, а не я. И, тем не менее, он обвинил во всём меня. Интересно, это именно то, что он всем рассказал, когда занял трон Исолакуори и объявил себя королём, надев на голову залитую кровью корону?

Я стараюсь найти ответ на этот вопрос в глубинах глаз Лоркана, но они ничего не выражают. Я пытаюсь проникнуть в его сознание, но наталкиваюсь на стену из обсидиана без начала и конца, и даже без единой трещинки. Я почти прошу его показать мне всё то, что он видел и слышал, но в глубине души я не хочу знать, так как это может повлиять на моё решение.

Я снова поворачиваюсь к Фибусу.

— Хорошо, что я не спрашивала твоего мнения, Фибс.

Он закидывает влажный хлеб в рот и начинает жевать его, точно бешеное животное, после чего хватает своё ягодное вино и залпом выпивает его. Кадык на его бледной шее двигается, точно бритва.

— Когда мы уезжаем?

— Утром, — говорю я.

Он кивает.

— Хорошо. Значит, у меня есть ещё несколько часов, чтобы покричать на тебя.

— Фибус, — вздыхаю я.

Он протягивает руку.

— Прибережём этот разговор до того момента, как мы окажемся за закрытыми дверями.

Ещё один вздох вырывается из моей измученной груди.

— Похоже, это будет совсем не разговор.

Он отворачивается от меня и переводит всё своё внимание на Эйрин. И хотя Лоркан не похлопывает его по спине, я понимаю, что раздражение моего друга доставляет оборотню удовольствие.

— Ничто и никто не заставит меня передумать.

— О, я и не питал иллюзий насчёт того, что ты останешься, Фэллон, — говорит он. — А что касается твоего отца — ты спросила, увидишься ли ты с ним. Он прочёсывает все три королевства в поисках Дайи, так что боюсь, он не успеет вернуться, чтобы тебя проводить.

Меня настолько шокирует эта новость, что мои пальцы отпускают мой импровизированный плащ. Тяжёлая ткань скользит вниз по моим рукам и остается лежать на сгибе локтей, словно шаль.

— Разве это не опасно?

— Он не один.

Я рада слышать, что мой отец отправился на эти поиски не один, и всё же…

Золотые радужки Лоркана вздрагивают, после чего застывают вместе со всем остальным телом.

— Воронам нелегко жить без своих партнёров.

Я не думаю, что он хотел меня в чем-то обвинить, и всё же именно чувство вины начинает наполнять мою пульсирующую грудь.

«Жаль, что я не та пара, которую ты заслуживаешь, Лор».

Он мне не отвечает. Наверное, тут не на что отвечать.

И, тем не менее, его молчание задевает меня за живое. И как бы я ни пыталась сосредоточиться на Эйрин и вопросах, которые она задаёт о моём детстве и моих увлечениях, вопросах, которые переводит мне Лоркан, мои мысли уносятся в другую сторону.

В мой маленький голубой дом в Тарелексо, с фресками на стенах и ароматной глицинией.

К моему верному розовому змею со шрамами, опоясывающими его плоть.

К мрачному ракоккинскому лесу, окутанному туманом.

К белым баракам, где я провела один вечер с Данте, будучи убеждённой в том, что это будет наш первый из многих других вечеров.

К горному перевалу, на который я взобралась на спине своего прекрасного скакуна.

К тому, как я впервые увидела Небесное королевство и поразилась ему.

К племени чистокровных фейри, которые атаковали меня ради мешков с золотом.

К Сельвати и человеку, который пожертвовал своей жизнью, чтобы помочь Лору и мне.

К Тареспагии и ужасным женщинам по фамилии Росси.

И к той последней поездке верхом, когда мой мир перевернулся и навсегда изменился.

Снова и снова я заставляю свои блуждающие мысли вернуться в настоящий момент. К этой женщине, которая намерена узнать меня, хотя я решила оставить её сына и его народ. Очень скоро, так же, как и фейри, вороны посчитают меня отступницей. Девушкой, которая отказалась от своего происхождения ради того, что ей даже не принадлежит.

Может быть, мне стоит уплыть на Шаббе?

«Не надо».

Я подпрыгиваю, услышав резкий голос Лоркана. И то, с какой горячностью он произнёс эти слова.

«Не раньше, чем я уничтожу магическую защиту».

Я изучаю резкие черты его лица, которые сделались ещё резче из-за его мрачного настроения.

«Клянусь не пересекать магическую защиту до тех пор, пока ты не убьёшь Мириам, Лоркан Рибав».

Он больше не смотрит в мою сторону до конца ужина, так же как не смотрит на меня после него, когда относит меня обратно в коридоры своего королевства, к моей камере, и затем улетает вместе с матерью, которая принесла Фибуса.

Фибуса, который с такой силой закрывает дверь, что она чуть не раскалывает дерево и не разбивает каменный проём.

Фибуса, который кричит до тех пор, пока его голос не становится хриплым, и у нас обоих не начинают бежать слёзы по щекам, потому что наш отъезд — это риск. Но я не могу прятаться внутри горы, пока мир вокруг разваливается на части. Прячутся только трусы, а я кто угодно, но не трусиха.

— Оставь борьбу тем, кто получает от неё удовольствие, Капелька. Пожалуйста. Ты не бессмертна.

— Но я могу ей стать.

Я смотрю на потолок, лежа на кровати, моя голова покоится в изгибе руки Фибуса, а левая рука переплетена с его правой рукой поверх его бурчащего живота.

— Если бы я нашла Мириам и заставила её разблокировать мою магию, я бы могла ей стать.

— Ты также можешь умереть.

Когда я торговалась о своей свободе, я не планировала принимать участие в войне между шаббианцами, воронами и фейри. Но чем дольше мы с Фибусом разговаривали — после того, как он закончил со своим горячим монологом — тем явственнее я понимала, что могу что-то изменить.

Если она умрёт, с ней умрёт и её коварная магия.

Моя мать будет свободна.

Жители Шаббе будут свободны.

Может быть, Мириам и хочет моей смерти, но, чтобы убить меня, она должна меня найти, и это делает меня идеальной приманкой.

ГЛАВА 13

Я резко просыпаюсь от звука грома.

Я издаю стон и утыкаюсь в теплое тело Фибуса, чтобы снова заснуть. Моя шея хрустит из-за того, что большую часть ночи я провела на его твёрдом бицепсе.

Я тянусь за подушкой и зарываюсь в неё лицом, но я знаю, что уже не усну. Моё сердце проснулось и бешено стучит, хотя моему телу ещё только предстоит освободиться от простыней, которые пахнут, как винокурня. Я с ужасом понимаю, что этот запах исходит от меня.

Издав еще один стон, я тащу своё тело в ванную. С каждым шагом в мои пятки вонзаются иголки. Боль пронзает мои икры и бёдра до самых костей. Желание провести остаток дня в кровати сильнό, но желание сделать что-нибудь полезное — сильнее.

Не говоря уже о том, что я так рьяно боролась за свою свободу, что было бы нелепо откладывать её. Но что, если Лоркан откажется выполнять свою часть сделки? В отличие от фейри у воронов не появляются кольца вокруг рук и отметины над сердцами, когда они заключают сделку.

Если он отменил своё решение, потому что я вовремя не ухватилась за возможность уйти, это испортит не только моё настроение. Это испортит весь мой пока ещё неоперившийся план, который продолжает оформляться, пока я тру каждый сантиметр своего тела ароматическим маслом.

Когда я начинаю пахнуть розой, которую окунули в сливки и мёд, я выключаю душ и иду в шкаф. Брюки и блузка Джианы не появились там, но я и не собиралась их надевать.

Сегодня я хочу надеть что-то, что мне подойдёт; что-то, что, по-видимому, было сшито специально для меня. Я выбираю серые замшевые леггинсы, к которым я подбираю блузку, способную сойти за платье. Я подвязываю белый материал поясом, украшенным серебряными монетами. Если приглядеться, они напоминают люсинские монеты с эмблемой солнца.

От Лоркана можно было вполне ожидать, что он сошьёт одежду из настоящих денег фейри.

Этот наряд отличается от того, что носят в Люсе, но я и сама отличаюсь. Как бы сильно я ни хотела раньше быть как все, сейчас я не испытываю такого желания. Фэллон, которая возвращается в Люс уже не та девушка, что его покидала. Я причёсываю волосы, заплетаю их в косу и подвязываю чёрной лентой, которую сняла с одного из платьев.

Теперь я готова к началу следующей главы своей жизни, поэтому я бужу Фибуса, который бормочет, чтобы я уходила. Я так и поступаю. Я разрешаю ему подремать ещё часок и ухожу в поисках завтрака для нас обоих.

В это время таверна почти пуста. Вороны либо спят, либо улетели в поисках мелкой добычи, которой можно согреть желудки.

Я морщу нос, вспомнив о кролике, которого пытался скормить мне Лоркан, когда мы поднимались на Монтелюс. После этого я объяснила ему, что не переношу никакого мяса или рыбы. Я не спросила его, характерно ли это для жителей Шаббе. Я много чего ещё у него не спросила.

Когда-нибудь я это сделаю, потому что когда-нибудь в Люс придёт мир, и Шаббе будет свободен от оков Мириам.

Когда я сажусь за стол, где я ужинала со своими друзьями, мои мысли переносятся к новости, которую сообщил мне Лоркан прошлым вечером — о Мириам. Неужели королева Шаббе выпытала место её нахождения у одного из попавших к ним фейри, или люди Лоркана нашли её, используя собственные методы? И если они нашли Мириам, то зачем мой отец ищет Дайю? Почему они не допрашивают колдунью, которая всё это затеяла? Я думала, что Мириам удерживает её.

Коннор подходит ко мне, и, хотя он не улыбается, он желает мне доброго утра с таким сильным акцентом, что мне требуется несколько мгновений, чтобы понять, что он говорит не на языке воронов.

— Это и правда буондиа, — говорю я с улыбкой. — Можно мне тарелку сыра, фрукты и ржаной хлеб? О, и кофейник.

Коннор кивает и уходит в сторону бара, который располагается рядом с одной из изогнутых стен. Я вижу, как он обменивается парой слов со своим коллегой-вороном, чьи светло-каштановые волосы кажутся мне необычными. Насколько я знаю, не у всех воронов чёрные волосы, но ни у кого из них нет светлых волос. Так же как ни у кого из них нет другого цвета глаз кроме тёмно-карего. Ну, не считая Лора.

Ворон со светло-каштановыми волосами поднимает глаза чёрного цвета и смотрит на меня. И хотя я могла неправильно считать выражение его лица, на нём как будто отражается отвращение.

Конечно, всё это время я не вела себя мило, но я сомневаюсь, что заслуживаю отвращения. Испытав раздражение, я отрываю взгляд от него и его осуждающего вида.

Сибилла закатила бы сейчас глаза и сказала бы мне не придавать значения его настроению. Я сосредотачиваюсь на том, что скоро её увижу. Так же как бабушку и маму, куда бы их ни спрятала Джиана. Сейчас они, наверное, уже не прячутся. Ведь Марко мёртв. Может быть, я даже посещу новое жилище Антони. Дом на Тарекуори должен быть просто огромным.

Несмотря на бушующую грозу, появившаяся радуга поднимает мне настроение. К тому моменту, как Коннор приносит мне еду, я успеваю повеселеть.

Я хватаюсь за край стола и придвигаю лавку поближе. Дерево скрипит по камню, а мои пальцы утопают в неглубоких бороздках. Я решаю, что их вырезали железные когти, но углубления гладкие и разные по размеру. Я не нагибаюсь и не заглядываю под стол, но ещё сильнее прижимаю пальцы к дереву, после чего подношу их к своему лицу.

Мой язык начинает пульсировать из-за учащённого сердцебиения, когда я замечаю три буквы на кончике среднего пальца.

Кто-то вырезал буквы на обратной стороне крышки стола!

Я резко вдыхаю, когда понимаю, что сижу на том месте, где сидел Антони во время нашего единственного совместного ужина. Стихотворение, которое всё ещё лежит у меня под матрасом, возникает у меня перед глазами. И хотя я не помню его дословно, я вспоминаю что-то про нож, который «вонзился в столешню» и призыв Антони «сесть с ним вместе за стол».

Это было не любовное письмо!

Это было послание, которое должно было привести меня сюда!

Дерево такое тёмное, а свет такой тусклый, что, если я не залезу под стол со свечой, я не смогу прочитать его тайное послание. Но если я заберусь под стол, то это привлечёт внимание, а мне не надо, чтобы кто-то сообщил о моём странном поведении Лоркану. Он не только запрёт меня, но и заставит Антони заплатить.

А что, если в его послании нет ничего такого? Может быть, это очередное прощальное письмо, что-то типа игры в поиски сокровищ, призванной не дать мне заскучать?

Даже я понимаю, что это полнейшее змеиное дерьмо.

Почувствовав на себе внимание светловолосого ворона, я хватаю кусочек сыра и начинаю жевать, а сама тем временем прохожусь рукой по обратной стороне столешницы, пытаясь понять, откуда начинается послание. Когда я обнаруживаю первое слово, я прижимаю к нему пальцы.

К тому моменту, как я нахожу все слова из первой строчки, я съедаю весь сыр. Еда ощущается точно мокрый песок в моём животе, который к тому же сжимается, когда следующие буквы начинают отпечатываться на кончиках моих пальцев — ЛЕС. Я понимаю, чем закончится это слово прежде, чем моя плоть касается его.

Мой желудок превращается в один гигантский узел к тому моменту, как я заканчиваю расшифровывать послание Антони. Несмотря на то, что он не подписал его, ворон смог бы понять, что это написал фейри, потому что воронам не нужны лестницы, так как они наделены крыльями.

Секретная лестница внутри колонны на эспаланде…

Знает ли Лоркан о её существовании? Может быть, он сам её построил? Разве это не угроза безопасности его людей?

Я пытаюсь вспомнить о том единственном разе, когда ехала по эспаланде на коне. Колонны казались такими гладкими. Неужели я могла пропустить дверь? Может быть, это случилось потому, что Лор быстро унёс меня с вершины горы, или потому что я была занята тем, что с изумлением разглядывала замок?

— Я надеялась увидеться с тобой до того, как ты нас покинешь, Фэллон.

Я подпрыгиваю, услышав голос Бронвен, и врезаюсь коленом в тёмное дерево. Металлические приборы звенят, ударившись о чёрные керамические тарелки и стакан с давно остывшим кофе.

— Можно?

Моя тётя указывает на лавку рядом с моей, словно она может её видеть.

— Конечно. Вам помочь?

Я начинаю наклоняться, чтобы выдвинуть лавку, но она останавливает меня, покачав головой.

— Я знаю Небесное королевство как свои пять пальцев; каждый уголок, каждый сучок, каждую трещинку в камне.

Мой пульс учащается. Неужели она намекает на скрытую лестницу? Она знает, что я о ней знаю? Может ли она видеть то, что скрывается у меня в голове?

— Вы пришли, чтобы отговорить меня?

— Нет. Я видела твою судьбу, и для того, чтобы всё случилось именно так, ты должна уехать.

Теперь мой пульс ускоряется уже по другой причине.

— И как всё должно случиться, Бронвен? Может быть, на этот раз мне предназначена корона Глэйса или Неббы?

Тон моего голоса язвительный. Но разве могло быть иначе, когда она сбила меня с толку своим пророчеством, которое служило только её народу?

— Ничего не поменялось, Фэллон. Ты станешь королевой Люса.

— Данте собирается жениться на невесте своего брата. Вы сами это сказали.

— У Люса только один настоящий король, и это не Данте, — она почти кричит.

Уф. А может ли она говорить ещё громче?

— Раньше меня, может быть, и интересовали короны, но теперь я хочу простой жизни.

— Тебе суждено снять проклятие, Фэллон.

— Я в курсе.

«Одному Котлу известно, как это сделать», — думаю я, но мне удается остаться невозмутимой.

— И я его сниму, но сделаю это спокойно и тихо, не обмениваясь клятвами в вечной любви.

— Ты получишь свою спокойную и тихую жизнь после того, как убьёшь Данте.

Огонь. Моя кровь превращается в огонь.

— Убью Данте? Вы, должно быть, перепутали меня с кем-то другим, потому что я никогда не смогу его убить!

Но Бронвен, в отличие от Коннора и других воронов, не слушает меня.

— Ты заранее спланируешь его смерть.

Ярость захлёстывает меня, точно я чайник, достигший точки кипения. Я кладу руки на стол и резко вскакиваю на ноги. Ножки лавки скрипят, когда я отодвигаю её назад. Мои пальцы врезаются в борозды, которые оставили когти Лоркана в ту ночь, когда он признался мне в нашей парной связи.

— Я, может быть, больше не люблю этого мужчину, но я точно не буду планировать его смерть.

Её фиолетовые губы смыкаются, а остекленевшие молочно-белые глаза вперились в каменную стену у меня за спиной.

И хотя мне очень хочется выбежать из таверны, меня неожиданно посещает мысль — точнее ударяет меня по голове — и я фыркаю. Ну, конечно, мать его.

— Лоркан подговорил вас. Это хитрый план заставить меня остаться, ведь так?

— Нет.

Она поворачивает ко мне лицо, точно подсолнух, ищущий тепла солнца, но всё, что она от меня получает, это колючий мороз.

— Лоркан всё еще считает, что сам убьёт Данте и потеряет в процессе свою человечность, потому что именно этому суждено случиться, если он отправит твоего бывшего любовника на тот свет до того, как будет снято проклятие.

Мои щёки заливает румянец, когда я понимаю, что Бронвен знает о том, что я провела день вместе с Данте на острове в бараках.

— Вы имеете в виду, что он превратится в железную статую? Дайте угадаю, а обсидианом пырну его я?

Ее глаза наполняются слезами, которые начинают бежать по её щекам, спотыкаясь о бороздки шрамов. Она плачет по другу, которого может потерять? Или она видит что-то ещё, чем пока не поделилась со мной?

— Нет, Фэллон, потому что ты уже будешь мертва.

ГЛАВА 14

Я тащу своё онемевшее тело назад в спальню на таких же онемевших ногах. Приятное ожидание, которое я чувствовала после пробуждения, было смыто пророчествами Бронвен.

Убийца или мёртвая девушка.

Вот два моих варианта.

И оба дерьмовые.

Как бы я ни была разочарована в поведении Данте, я не желаю ему смерти и не могу представить, чтобы что-то заставило меня отправить его на тот свет.

Но мысль о том, что я могу приговорить Лоркана и его народ, тоже мне не нравится. Тем более, что согласно этому сценарию, я тоже умру. У меня нет желания уходить в мир иной. Осталось ещё столько всего, что я должна сделать и увидеть в этом мире. Столько приключений, которые я ещё не испытала, столько мужчин, которых не поцеловала, и столько родственников, которых я не нашла.

И хотя я не в восторге от своего происхождения, мне любопытно познакомиться с этими ведьмами, которые являются моими предками. Вероятно, мне следует отправиться на Шаббе, пока эта битва за власть не поутихнет. Ну, почему мне не хватило дальновидности спросить у Бронвен о том, что случится с Данте и Лором, если я вообще уеду из Люса?

Да, я нарушу обещание, данное Королю воронов, но он ведь нашёл Мириам. Снятие магической защиты — дело времени. А когда это будет сделано…

Мне придётся вернуться в игру, хочу я этого или нет.

Я сжимаю каменный подоконник, розовый остров то исчезает, то снова появляется за пеленой дождя.

А что, если Лоркан проникнет сквозь магическую защиту? Конечно же, он никогда не отправится на остров по своей воле, но что, если я смогу обманом заманить его туда?

У каждого есть слабость. И всё, что мне нужно, это обнаружить её.

Либо я могу превратить его в кусок железа и перевезти на корабле сквозь магическую защиту на спине Минимуса.

О, как же разозлится Король воронов, но, по крайней мере, он будет в безопасности. Данте будет в безопасности. И, возможно, я тоже. Либо я всё равно умру, но, по крайней мере, они оба будут ненавидеть друг друга ещё пару столетий.

— Коннор… — бормочет Фибус с кровати, полностью одетый.

Я решаю, что он ещё не проснулся, как вдруг он добавляет:

— Ты пообещала принести мне завтрак, Капелька, но я не вижу никакой еды.

Беспокоясь о том, что выражение моего лица выдаст моё мрачное настроение, я продолжаю смотреть на Шаббе.

— Еду сегодня подавал не Коннор, а ворон со светло-каштановыми волосами.

Он зевает.

— Это сын Коннора.

— Сын?

На этот раз я отворачиваюсь от окна, позабыв о пророчествах Бронвен.

— Да. По словам Ифы, его родила смертная женщина за пару десятилетий до первого летаргического сна воронов.

Неожиданно меня посещает мысль о том, что Фибус очень сдружился с местным населением и, вероятно, не хочет уезжать.

— Может, тебе остаться?

Его изумрудные радужки темнеют, и он принимает сидячее положение.

— Тише, Капелька.

— Я не шучу, Фибс. Так будет безопаснее для тебя.

— Куда идёшь ты, туда и я, даже если место твоего назначения — болота, где живут люди.

Стук в дверь заставляет меня оставить наш разговор на потом.

— Войдите.

Мой пульс, ускорившийся из-за страха и чувства вины, стучит теперь из-за другого противоречивого чувства — мрачного предвкушения. Я хочу уехать, и в то же время не хочу.

Я предполагаю, что это пришли наши сопровождающие, но у мужчины, который стоит в дверях, нет крыльев.

— Я слышал, что вы уезжаете.

Лазарус, огненный фейри, который был лекарем у двух королей фейри, переводит взгляд с Фибуса на меня. Страсть воронов разукрашивать лица передалась и этому гиганту, который нарисовал вокруг своих глаз янтарного цвета чёрные полосы, которые делают его похожим на заправского воина.

— Так и есть. Мы скоро уедем. Вы поедете с нами?

Он переступает через порог, не закрыв за собой дверь.

— Мой дом убили несколько десятилетий назад, Фэллон. У меня ничего не осталось в Люсе.

Его домом был отец Данте, Андреа Регио, которого убил его собственный сын, хотя Марко обвинил во всём Короля воронов, чтобы настроить население против оборотней. Андреа, как и Данте, был готов заключить мирный договор, чтобы покончить со столетней враждой, а Марко этого не хотел.

— Я останусь здесь до тех пор, пока не будет снята защита, на случай если я понадоблюсь Лоркану.

Лазарус теребит сапфировую брошь, прикреплённую к стоячему воротнику его тёмно-синих одежд. И только когда он опускает пальцы, я замечаю две переплетенные буквы — «Л» и «А». «А» — значит, Андреа? Или фамилия Лазаруса начинается с буквы «А»?

— А затем я отправлюсь на Шаббе.

Его слова заставляют меня оторвать взгляд от искрящихся сапфиров.

— Шаббе?

Фибус закидывает ногу на ногу и вытягивает руки, из-за чего рубашка, которую он позаимствовал из моего шкафа, рвётся по швам.

Интересно, что сделает Лоркан со всей этой одеждой, когда я уеду? Раздаст её девушкам, которые будут бросаться на него из-за того, что он правит королевством? Девушкам вроде Имоген?

Вместо того чтобы снять рубашку через голову, Фибус срывает с себя то, что осталось от рукавов, и остается в сорочке, из которой виднеются его округлые плечи.

— Я слышал, что ваши лечебные кристаллы происходят отсюда. Это слухи?

— Нет. Всё верно.

Лазарус подносит руку к тридцати кольцам на правой ушной раковине, словно пытается убедиться в том, что небольшие цветные бусины, в которых содержится магия, всё ещё при нём. Он не проверяет другое ухо, в которое вставлено не меньше металла.

— Вообще-то, именно в этом причина моего визита. Фибус, я принёс тебе серёжку, которая сделает твою кровь невосприимчивой к железу и поможет тебе исцелиться, если только ты не будешь ранен в сердце.

Когда Лазарус приближается, Фибус садится прямее и свешивает ноги с края кровати.

— Я как раз хотел попросить у вас такую.

Мой друг убирает волосы в сторону и предоставляет Лазарусу доступ к одной из его многочисленных дырок, в которых он не носит украшения, как богатые фейри.

В школе его уши украшало множество дорогих побрякушек, но с тех пор, как он начал протестовать против кастовой системы Люса, порвал связи со своей семьёй и обрезал волосы, доходившие ему до пояса, он не носит почти никаких украшений за исключением редких гвоздиков.

— Как работает этот драгоценный камень, Лазарус?

— Ты трёшь его кончиками пальцев, а затем наносишь мазь на повреждение.

Интересно, почему он решил подарить его Фибусу именно сейчас. А не тогда, когда нас перенесли в Небесное королевство, где концентрация железа на квадратный метр гораздо выше, чем во всём Люсе?

Лазарус переводит на меня взгляд.

— Для тебя у меня тоже есть кристалл, Фэллон.

Я скрещиваю руки.

— Я невосприимчива к железу.

— Не для того, чтобы противостоять железу. Он просто поможет тебе излечиться, если кто-нибудь тебя поранит.

И седовласый фейри подходит ко мне. Его синие шёлковые штаны и струящаяся туника развеваются вокруг его ног точно свитер.

— Вы так говорите, как будто наше возвращение в Люс будет сопряжено с насилием.

— Я не знаю, как вас примут, Фэллон. Я надеюсь, что Данте окажется справедливым, как и его отец, — его кадык опускается, когда он с трудом сглатывает, — и защитит тебя и твоих друзей, но он молод и очень хочет стать популярным. Чтобы вознестись, многим приходится идти по головам.

Я хочу защитить Данте, но я больше не та наивная девушка, которая считала его неспособным на проступок. Всё, что я могу сделать, это постараться не встать у него на пути, так как я бы предпочла, чтобы никто больше не шёл по моей голове — снова.

Лекарь осматривает мои уши, которые сейчас прекрасно видно, так как я убрала волосы назад. До меня вдруг доходит, что я больше не зациклена на их форме, так как меня окружают люди с точно такими же ушами.

— Мои уши не проколоты, Лазарус.

— Специально? — спрашивает он.

— Да.

Зачем украшать ту часть тела, к которой ты не хочешь привлекать внимание?

— Кристалл не должен соприкасаться с твоей кожей, иначе его магия иссякнет.

Я наклоняю голову, предоставив ему доступ к своему правому уху.

— Я уже не против их проколоть.

Фибус таращится на меня, потому что он один из немногих, кто знает о моём нежелании открывать уши, но оно уже в прошлом.

— Ты уверена?

Я киваю, и удивление в его затуманенных глазах сменяется чем-то сродни гордости. Я не думаю, что это заслуживает гордости, но это всё равно довольно серьёзное решение. С сегодняшнего дня Фэллон Росси Бэннок больше не стыдится того, чем она не является.

Лазарус отстёгивает сапфировую брошь, которая украшает его воротник, затем трёт один из своих многочисленных кристаллов — фиолетовую бусину — и смазывает магической мазью, которую ему удалось добыть, булавку броши, которую он затем нацеливает на мочку моего уха.

Я качаю головой и постукиваю по хрящу в том месте, где находился бы кончик моего уха, если бы я родилась чистокровной фейри.

— Здесь.

Губы Фибуса опускаются, когда он слышит мою просьбу, потому что он понимает, что это привлечёт внимание к моим закруглённым ушам.

— Ну, хорошо.

Лазарус зажимает верхнюю часть моего уха между своими огромными пальцами.

— Будет больно, но всего на мгновение.

И, прежде чем я успеваю сглотнуть, он протыкает иглой хрящик, и хотя боль тупая, я задерживаю дыхание, когда Лазарус медленно вытаскивает острую иглу, а затем достает подходящее кольцо. Он трёт прозрачный кристалл янтарного цвета, прикреплённый к кольцу, между большим и указательным пальцами и наносит волшебную мазь на мою новую дырку.

Моя кожа начинает гореть, но затем сразу же остывает. Я выпускаю воздух, который задержала в лёгких, а Лазарус вставляет кольцо и закрепляет его. Несмотря на то, что кристалл почти ничего не весит, его присутствие наполняет меня храбростью.

— Тук-тук, — раздаётся звонкий голос, принадлежащий Ифе, которая стоит в дверях.

Её черные волосы заплетены в две длинные косы, которые начинаются на макушке.

— Я пришла отвезти вас в Люс. Собрали вещи?

— Да.

Я вытягиваю шею и одариваю Лазаруса улыбкой.

— Надеюсь, когда-нибудь я смогу отплатить вам за вашу доброту.

Высокий лекарь наклоняет голову. Его тяжёлые седые локоны падают ему на плечо, полностью закрыв его остроконечное ухо.

— Постарайся выжить. Этого будет достаточно.

— Я не планирую умирать.

Мои губы всё еще приподняты в улыбке, несмотря на чувство страха, разрастающееся у меня внутри.

— У Андреа тоже не было планов уходить в мир иной.

Его убитые горем светло-карие глаза ещё раз проходятся по моему лицу, после чего он поворачивается и покидает арендованную мной комнату, исчезнув в темноте коридора.

— Красивая серёжка.

Ифа улыбается нам по-настоящему милой улыбкой, показав все свои кривые зубы.

— Когда сделаешь себе татуировку воронов?

Я моргаю и смотрю на неё.

— Эм.

Я чувствую, что ответ «никогда» убьёт всю её радость, поэтому я заменяю это слово более расплывчатой формулировкой.

— Я ещё не решила.

— А я думал, что вы рождаетесь с ней.

Фибус встает, его новый кристалл зелёного цвета сверкает так же ярко, как и его глаза, несмотря на фиолетовые круги под ними.

Я не сомневаюсь в том, что, как только он доберётся до дома, он зароется в простыни и впадёт в спячку на месяц.

— Нет. Мы получаем её, когда вылетаем из гнезда.

Вставив свои большие ноги в зелёные замшевые мокасины, которые каким-то чудом пережили заплыв в Марелюсе, он спрашивает:

— А как так вышло, что такой татуировки нет у Бронвен?

Уголки губ Ифы опускаются.

— Коста Регио наслал на Бронвен фейский огонь, когда она решила выйти за Киана.

Я вздрагиваю.

— Что?

— Поэтому её лицо изуродовано… — бормочет Фибус. — Как странно, что она знала Косту Регио лично.

Брови Ифы сходятся вместе.

— Коста — отец Бронвен.

У меня, так же как у Фибуса, отвисает челюсть.

— Вы не знали?

Женщина-ворон переводит взгляд своих чернильных глаз между нашими ошарашенными лицами.

У меня в ушах начинает звенеть, и хотя я не чувствую себя обманутой, я чувствую себя глупой из-за того, что не знала об их родстве.

— Данте в курсе?

— Не знаю.

— У неё не заострённые уши, — отмечает Фибус.

— Потому что Коста обрезал кончики её ушей стальным клинком. Он был жестоким человеком. Uhlbheist.

— Uhlbheist? — повторяет Фибус.

— Монстр.

Я всё ещё пытаюсь осмыслить тот факт, что моя тётя также приходится тётей Данте. А это значит, что она Регио. Что в свою очередь значит…

— Бронвен — законная королева! — шепотом восклицаю я.

Ифа морщит свой нос-пуговку.

— Её пара — Киан. Не Лоркан.

Мне требуется секунда, чтобы понять смысл её фразы.

— В Люсе больше одного трона, Ифа.

— Это ненадолго.

Её указательные пальцы соприкасаются.

— Когда-нибудь будет только один трон.

Может быть, Бронвен сообщила всем о каком-то новом пророчестве? Надеюсь, что нет, потому что я верна тому, что сказала Бронвен — я никогда не убью её племянника.

Воздух сотрясается от взмахов крыльев, затем наполняется дымом, и через секунду рядом с Ифой материализуется второй ворон — Коннор.

Пока он обменивается парой тихих слов с младшей сестрой Имоген, рот Фибуса захлопывается, и он начинает лихорадочно приглаживать волосы, растрепавшиеся после сна. При других обстоятельствах я бы этому улыбнулась, но мой потрясённый мозг не дает мне изогнуть губы в улыбке, не говоря уже о том, чтобы закрыть рот.

Ифа снова поворачивается к нам.

— Имоген занята, поэтому с нами полетит Коннор. Надеюсь, вы не против?

В то время как Фибус заявляет, что нам это подходит, я сжимаю губы и смотрю на стену, отделяющую эту комнату от комнаты Лора. Насколько я понимаю, отсутствие Имоген связано с тем, что она находится сейчас в плену простыней определенного человека.

ГЛАВА 15

Мои зубы не разжимались с тех пор, как Ифа и Коннор унесли нас из Небесного королевства.

Как бы сильно я ни пыталась ощутить радость от того, что я направляюсь домой — да ещё и по небу — у меня в голове возникает очередной образ Имоген в объятиях Лора, что портит моё настроение, так же как гроза портит сейчас мою одежду и яркие краски ракоккинского леса.

Мне кажется, что их связь выводит меня из себя только по одной причине: она доказывает, что Рибав не лучше Данте или любого другого монарха — все они гуляки с распущенным поведением и приспущенными штанами.

Я уже даже начинаю думать, что верные мужчины — это исчезающий вид. Возможно, Сибилла права, и мне стоит оставить попытки найти того самого. С меня хватит чтения любовных романов.

Я собираюсь пойти в Великую Библиотеку Тарекуори, куда запрещала мне ходить бабушка, потому что для получения доступа туда нужна кровь. И хотя она была не в курсе истинной природы моей крови, она знала, что с ней было что-то не так.

В библиотеке я возьму журналы по медицине, религии и политике. По сути, мне подойдёт любая история, в которой есть много крови и здоровая доля ужаса вместо трогательных сюжетов. Мне ничего не остаётся, как закалить себя для этого мира и подготовить своё сознание к битве, в которой я планирую принять участие.

Перспектива оказаться в пятиэтажном храме знаний притупляет мою раздражительность, которая притупляется ещё больше, когда из Фибуса вырывается смех, а ветер вздымает его волосы, превратив их в светлое грозовое облако.

— Мы летим, Фэл! ЛЕТИМ! Посмотри, каким маленьким кажется это болото.

Он тычет в воздух подбородком, а его руки крепко сжимают его крылатого скакуна.

— А вон там люди! Они размером с эльфов!

Несмотря на лавину дождевых капель, я замечаю обращённые к небу лица ракоккинцев, которые бредут по колено в грязи и собирают свой утонувший урожай. Я уверена, что за этой грозой стоит Лоркан, но если это так, то ему следует успокоиться, иначе он может лишить людей источника дохода и пищи.

Фибус кричит:

— Привет!

Взрослые криком приветствуют его в ответ, а стайки детей машут ему, стараясь бежать как можно быстрее, шлепая ногами по грязному полю и забрызгивая кожу и потрепанную одежду. Их лица испачканы, но я замечаю, что их щёки приподнимаются в улыбках при виде наших гигантских крылатых скакунов.

И моё раздражение исчезает, точно его стёрли тряпкой, которой провели по запотевшему стеклу.

Подумать только, когда-нибудь я смогу летать без помощи других воронов.

Смогу превращаться в дым, покрываться перьями и колдовать, используя капельки крови.

Сердце расширяется в моей груди, и я начинаю дрожать от абсолютного возбуждения, которое исчезает, когда отряд эльфов, одетых в белое, проносится по воздуху и преграждает нам путь.

— Корви, вы вторгаетесь на территорию Люса. Просим вас немедленно остановиться!

— Они возвращают нас домой. В Люс!

Золотые локоны Фибуса прилипают к его щекам, когда мы останавливаемся.

— Потому что мы, — он указывает на меня, а потом на себя, — жители Люса.

— Согласно указу короля…

Эльф, который это выкрикивает, получает огромной дождевой каплей в лицо, что заставляет его голову повернуться вбок, а его лёгкое тельце опуститься.

— Ни одному ворону не разрешено залетать дальше ракоккинского леса! — заканчивает другой эльф, одетый в пиджак с яркими золотыми пуговицами. Как я понимаю, это лидер батальона.

— Святой Котёл, расслабьте крылья, эльфы. Эти добрые птицы всего лишь собирались опустить нас…

Слова Фибуса прерывает выкрик:

— Добрые? Они рубят наш народ на куски!

У меня сводит живот, потому что я помню, как Лоркан рубил их на куски. В тот момент я решила, что он убил их для того, чтобы меня защитить, но на самом деле он защищал себя. Он пытался сделать всё, чтобы я смогла собрать все разрозненные части, составляющие его.

— Немедленно приземляйтесь, корви, или мы заставим вас приземлиться с помощью обсидиановых дротиков.

Десять эльфов уже достали из ножен, висящих на поясе, черные трубки, тонкие, словно иголки.

Чтобы не нарушить зыбкое перемирие между воронами и фейри, я киваю:

— Мы приземлимся. Ифа?

Когда она начинает пикировать вниз, я вытираю свои промокшие ресницы о плечо. За белым облаком жужжащих маленьких фейри показываются острова Тарелексо — дом. Мы уже так близко, что я почти могу чувствовать запах плетей глицинии, которые обнимают мой маленький голубой дом. Не дольше чем через тридцать минут мы будем уже у парома, который отвезёт нас на пристань перед «Кубышкой».

Один из эльфов впивается взглядом в мою крылатую сопровождающую.

— И птицы возвращаются туда, откуда они прибыли.

Ифа поворачивает голову к Коннору и испускает карканье, которое звучит ещё громче на фоне грохочущего неба. Она складывает крылья одновременно с Коннором, и мы начинаем пикировать так быстро, что мой желудок по ощущениям подскакивает куда-то к моему горлу, хотя я точно знаю, что это невозможно с анатомической точки зрения. Я съёживаюсь, испугавшись, что моё приземление может стоить мне пары костей, но её крылья раскрываются и когти касаются грязной земли.

Она расправляет крыло, чтобы я могла спуститься. Твердо встав на ноги, я убираю с лица волосы, которые высвободились из моей косички.

Два эльфа шипят в унисон:

— Это девушка!

Мне требуется мгновение, чтобы понять, почему они решили, что я мужчина — брюки. Мне нужно ввести эту моду среди фейри, так как женщины должны познакомиться с тем, как удобны и комфортны штаны.

— Заклинательница змеев. Это заклинательница змеев! Предупредите короля!

И прежде, чем я успеваю сделать вдох, крылатые солдаты приставляют метательные трубки к своим ртам.

Ифа перевоплощается в человека.

— Мы возвращаемся, Фэллон! Коннор…

— Нет.

Я качаю головой, потому что слишком упорно сражалась за то, чтобы вернуться домой. Я не могу отступить при появлении первых же проблем.

— Мы пришли с миром, — говорю я батальону эльфов.

Эльф с золотыми пуговицами усмехается.

— Убийца короля пришла с миром?

Фибус отходит от ворона-Коннора и выскакивает передо мной и Ифой.

Я стараюсь выглянуть из-за спины Фибуса и сердито посмотреть на эльфа, но Фибус слишком серьёзно относится к своей роли моего щита.

— Я не убивала Марко Регио.

— Фэллон, пожалуйста. Лоркан навсегда превратит меня в ворона, если с тобой что-нибудь случится, — голос Ифы дрожит от волнения.

И хотя эльфы держатся на расстоянии, они взлетают повыше, чтобы видеть меня за спиной Фибуса, но тогда Коннор расправляет крылья, закрывая Фибуса и меня.

Ифа бормочет:

— Только не так.

— У вас неверная информация. Я не убивала вашего бывшего монарха.

— Мы знаем, что произошло. Абсолютно всё.

Насмешливый тон эльфа-золотые-пуговицы усиливает мой гнев.

— Тебя, очевидно, неверно проинформировали… мерзкий крылатый бутончик, — бормочу я.

Фибус фыркает.

— Мерзкий крылатый бутончик?

— Я слышала, что так их называли проститутки, — говорю я.

— Ты ведь знаешь, кто они такие? — в голосе Фибуса слышится улыбка.

— Как я понимаю, не цветочки.

— Нет, совсем не цветочки.

Этот глупый разговор странным образом помогает успокоить мои нервы. Но он не действует ни на Коннора, перья которого окутывает чёрный дым, ни на Ифу, очертания которой периодически расплываются, пока она пытается закрыть те части моего тела, что не могут загородить Коннор и Фибус.

— Вы знаете, кто я такой? — кричит на них Фибус.

— Предатель, — шипит эльф.

Фибус откидывает в сторону светлые волосы и показывает им свои уши.

— Я Фибус Аколти. Так что пропустите нас, пока я не начал пробивать нам путь кипарисовой веткой, и не попросил, чтобы вас выгнали из армии.

— У тебя здесь нет никакой власти, чистокровка.

— Король Данте сказал… — говорит какой-то эльф, тяжело дыша, его щёки раздуваются из-за того, как быстро он летел, — что Фэллон Росси должна… — ещё один глубокий вдох, — остаться целой и невредимой. И мы… должны… сопроводить её… туда, куда она пожелает.

Мой пульс ускоряется из-за чувства благодарности, но также от облегчения. Несколько дней у власти не превратили мою бывшую любовь в непредсказуемого деспота.

— Вернёмся домой, Фэллон. Пожалуйста, — голос Ифы звучит так, словно у неё вот-вот случится нервный срыв.

Я обхватываю её руку.

— Сначала мне надо найти свою мать и бабушку.

Я не уточняю, каких именно. Если мне повезёт, я найду их всех.

Её темные глаза вспыхивают, после чего становятся остекленевшими, точно гладкий мрамор.

— Guhlaèr.

— Гухлэр?

Несмотря на то, что тело Фибуса всё ещё напряжено, он поворачивается к нам лицом.

— Это значит — хорошо.

Ифа прикрывает веки и выходит из своего ступора.

— Лоркан сказал отпустить тебя в земли фейри.

Я поднимаю взгляд в небо, удивлённая тому, что Король воронов слушает нас сейчас, тогда как я представляла его занятым совсем другими делами.

— Это не его выбор.

Я жду его возражений, но никакие слова не гремят между моими висками.

— Он где-то близко?

Не глядя мне в глаза, Ифа говорит:

— Нет.

Ложь не имеет вкуса, и всё же в её дыхании чувствуется обман.

Не глядя наверх, я бормочу по нашей связи: «Ты пообещал не ходить за мной».

Тишина.

«Если ты слышишь меня, Лор… а я так понимаю, ты меня слышишь, пожалуйста, держись подальше от Люса. Ты слышал, как эльфы сказали, что им разрешено использовать обсидиан. Им, вероятно, вооружен сейчас каждый люсинец».

Воздух приходит в движение, и Ифа перевоплощается в своё животное обличье.

И прежде, чем она успевает взлететь, я говорю:

— Shehveha за то, что отвезли нас, и спасибо за вашу доброту.

Она кивает своей круглой головой, после чего взмахивает крыльями и исчезает в небесах, сверкнув когтями в приглушённом солнечном свете. Коннор следует за ней и исчезает за кронами деревьев следом за Ифой.

Эльфы машут крыльями с частотой своего пульса и следят за тем, как взлетают вороны, но не летят следом за ними.

— Коварные демоны, — бормочет один из них.

Я бросаю на него сердитый взгляд.

— Вороны более цивилизованные, чем большинство фейри, которых я знаю.

Фибус переплетает свои пальцы с моими и притягивает меня к себе.

— Несмотря на то, что я не против того, чтобы немедленно вернуться в Небесное королевство, я советую тебе не встревать в разговор, если ты хочешь увидеть Сиб, и найти Церес и Агриппину.

— Вы не найдёте здесь женщин Росси, — заявляет эльф-золотые-пуговицы, и его слова заставляют мои лёгкие сжаться.

— Почему это? — сдавленно спрашиваю я.

Пуговицы на его белом пиджаке блестят, как глаза Лора.

— Потому что они уехали, любительница змеев.

— Уехали куда? — спрашивает Фибус, потому что моё дыхание становится слишком хаотичными, и я не могу вымолвить ни слова.

— Ходят слухи, что они уехали на Шаббе, чтобы избежать позора, который ты навлекла на свою семью.

Моё сердце начинает громко стучать, когда я вспоминаю, как Лоркан рассказал мне о том, что Бронвен и Джиана увезли бабушку и маму в безопасное место. Он имел в виду Шаббе?

Я запрокидываю голову и сердито смотрю на небо дымчатого цвета.

«Их увезли на Шаббе?»

Тишина.

«Ответь мне, чёрт побери».

Тяжёлые слёзы покрывают мои ресницы.

«Ответь мне!»

«Я сказал тебе, что они в безопасности».

Слёзы текут из моих глаз, смешиваясь с дождевыми каплями.

«В Шаббе, Лор…» — мой голос срывается, а сердце разбивается.

«Это было самое безопасное место».

Может быть, но все мои надежды и мечты воссоединиться с ними, обнять их, объяснить им, почему я уехала и вернула Короля воронов… все они лопаются, точно мыльные пузыри.

«Они хотя бы знают, куда их увезли?»

— Почему девушка смотрит на небо? — восклицает один из эльфов.

— Вороны, должно быть, остались. Проверьте деревья! — командует эльф-золотые-пуговицы. — Сейчас же!

Весь отряд подпрыгивает, точно перепуганный косяк рыб.

— Сейчас же, сольдати, мать его!

Четыре эльфа ползут наверх с лицами такого же бледного цвета, как камни Монтелюса.

Фибус сжимает мою руку.

— Фэл, как ты хочешь поступить?

Я утираю слёзы.

— Сейчас я хочу накричать на Джиану, а затем хочу отправиться на Шаббе.

Раскаты грома прокатываются по небу, которое затем разрезают вспышки молний.

«Только попробуй отправиться на Шаббе, и я лично верну тебя в свой дом, где ты останешься до тех пор, пока магическая защита не будет снята».

Я скрежещу зубами, услышав угрозу Лора.

«Я никогда не вернусь в твой дом. Никогда. Я ненавижу твоё гнездо, и я ненавижу тебя».

Смех, эхом пронёсшийся по нашей связи, заставляет промокшие мелкие волоски на моих руках встать дыбом.

«Иди посмотри, что стало с твоим домом, а потом решишь, насколько ужасно моё гнездо».

ГЛАВА 16

Фибус не отпускает мою руку на протяжении всего времени, пока мы идём по сырой болотистой местности, зажатые в кольцо белых эльфов, которые делают и без того душный воздух ещё более удушающим. Он пытается затянуть меня в разговор, но моя злость и разочарование занимают слишком много места в голове, чтобы я могла поддержать какую-нибудь тему.

Он со вздохом обхватывает меня рукой за напряжённые плечи, прижимает к себе и, наконец, замолкает, так же, как и я.

Когда мы доходим до пристани, я уже насквозь мокрая. До мозга костей. И хотя сейчас ещё лето, моё тело трясёт от холода.

Фибус прижимает меня к себе ещё крепче, вода стекает по золотым прядям его волос, прилипшим к загорелой коже.

— В последний раз я был настолько промокшим, когда Даргенто бросил меня в Марелюс к змеям.

Моя кровь нагревается при воспоминании о том, что пережил мой друг от рук злобного капитана. Моя месть будет чертовски сладкой.

— Надеюсь, он гниёт сейчас где-нибудь в Филиасерпенс.

Вокруг его глаз появляются морщинки, словно он только что вспомнил всю ту боль и ужас.

— А ещё лучше — на Шаббе.

Испугавшись, что это может заставить моего друга запаниковать, я не признаюсь ему в том, что этот мерзкий мужчина всё ещё жив и находится в Люсе. К сожалению, эльф, находящийся ближе всего к нам, озвучивает оба эти факта.

Фибус сжимает меня так, что мне становится больно.

— Что?

— Храбрый капитан вернулся домой.

— Храбрый? — задыхаясь, говорит Фибус. — Этот человек — льстивая и коварная скотина.

Несмотря на то, что я дрожу от холода и горя, я сжимаю застывшие пальцы своего друга и бормочу:

— С ним разберутся, Фибс.

Я оборачиваюсь и смотрю в сторону Небесного королевства, погребённого под серыми дождевыми облаками. Когда я снова смотрю на Фибуса, его зелёные глаза широко раскрываются, и в них отражаются шок и тревога.

— Мы получим войну, если вороны вмешаются, — шепчет он мне в ответ.

Война и так уже стоит у нас на пороге, потому что Лоркану Рибаву недостаточно того, что он получил. Я не даю своим мрачным мыслям сорваться с моих губ, потому что Фибус может разволноваться ещё больше.

— Я говорю не о воронах. Данте мне должен.

Мы останавливаемся, чтобы пропустить лысых ракоккинцев с чумазыми лицами. Несмотря на то, что эльфы кричат им, чтобы они продолжали идти и опустили глаза, многие из них останавливаются, чтобы узнать, кому понадобился такой серьёзный конвой. Когда один из людей резко вздыхает и толкает локтем своего друга, я решаю, что они узнали девушку с каштановыми волосами и фиолетовыми глазами.

— Ты заключила сделку с Данте? — липкие пальцы Фибуса врезаются мне в кожу, и мы продолжаем идти.

— Не совсем. Я не фейри, забыл?

Он сглатывает, волнение и усталость ещё сильнее отражаются не его лице, несмотря на лёгкую улыбку, приподнявшую уголки его губ.

— Как я мог забыть, пиколо серпенс? Или мне следует называть тебя пиколо корво?

Его подкол снимает с меня часть напряжения.

— Ни так и ни эдак.

Он улыбается мне, когда мы выходим из кипарисового леса и подходим к воде. Наши сапоги хлюпают по мешанине из острых камешков и разбитого стекла, из которых состоит ракоккинский пляж. Когда полоска ткани с тёмно-красным пятном зацепляется за мою лодыжку, я морщу нос и нагибаюсь, чтобы снять её с себя. Зловонный порыв ветра вырывает её из моих пальцев и уносит обратно в Ракс, значительную часть пейзажа которого составляет мусор.

Я стараюсь дышать ртом и не наступать на подозрительные вещи. Я надеюсь, что одним из первых приказов Данте будет очистка этой части королевства. Как и надеюсь, что он будет достоин короны с изображением солнца, которую я помогла надеть ему на голову.

После очередной атаки ещё более зловонными порывами ветра и прибитым к берегу мусором, мы наконец-то достигаем расколотого пирса, который утопает в тёмных водах ракоккинского канала. К нему быстро приближается паром, напоминающий посетителя таверны, который выпил слишком много кувшинов вина.

С лодки доносится тихий крик, и какая-то женщина пытается поймать свой размотавшийся тюрбан, но ветер вырывает ткань из её рук.

— Займи свое чёртово место, пока не оказалась в воде вместе со своим головным убором, человек! — рявкает на неё капитан-фейри.

Как бы я хотела обладать магией, чтобы помочь ей, но я…

— Фибус! Помоги ей.

Он морщит нос.

— Я куплю ей десять новых тюрбанов, но я не собираюсь туда нырять.

— Я имела в виду, отрасти плеть или что-то типа того.

— О, это я могу…

— Никакого легкомысленного использования магии, — кричит эльф, преградив нам путь, чтобы мы обратили на него внимание.

Я жестом указываю на вздымающуюся красную ткань, которая напоминает реку крови.

— Тогда слетай и принеси его.

Маленький человечек резко поворачивает голову, и его верхняя губа искривляется от отвращения.

— Ты вообще знаешь, что плавает в этих водах?

— Да, мусор. И водяные фейри должны его собирать, а фейри огня — сжигать!

Я не осознаю, как громко я это сказала, пока лица всех присутствующих не поворачиваются в мою сторону.

— Людям следует научиться убирать за собой своё дерьмо.

Мой гнев вспыхивает.

— Когда ты только и делаешь, что пытаешься выживать…

— Тише, — Фибус сжимает моё предплечье. — Давай не будем начинать бунт в первый же день нашего возвращения.

— Я забыла, какими несправедливыми и бесчувственными могут быть люсинцы.

— Фэллон, — предупреждает меня Фибус. — Если ты не успокоишься, мы окажемся на Исолакуори раньше, чем попадём в Тарелексо, а мне очень-очень хочется полежать в своей ванне лет эдак сто, а потом проспать ещё столько же, после чего я могу отправиться за следующей порцией приключений со своей любимой преступницей.

Радужная чешуя разрезает коричневую поверхность воды, и заставляет меня перевести внимание с Фибуса и несправедливости мира фейри, в который я так сильно хотела вернуться, на змея.

Вспышка розового останавливает время и карусель мыслей в моей голове, но крик, который раздаётся сквозь грозу, выдёргивает меня из моего транса. Женщина, которая всё ещё пытается выловить свой головной убор, пятится назад, вместе с мужчиной, который удерживает её за талию, и опрокидывается на палубу вместе со своим услужливым якорем.

— Змей! — шипит она.

Все люди, сидевшие у борта лодки, пятятся прочь от него, из-за чего судно опасно накреняется.

Как же глубоко фейри заронили людям страх перед тем, что таится в наших морских водах.

Из воды поднимается рог, а затем лошадиная голова с глазами цвета обсидиана. Когда появляется первое белое кольцо, расположенное на шее существа, я резко вдыхаю и отрываю себя от Фибуса.

Несмотря на то, что Данте публично назвал меня Заклинательницей змеев, я всегда скрывала свою любовь к ним. Но теперь, когда я знаю о своём происхождении, мне больше нет надобности это делать. Я вольна отдавать свою любовь любому животному, какому только пожелаю.

Меня тут же переполняет неприятное чувство, вызванное тем, что я вернулась в королевство с первобытными законами. Я бегу по пирсу, падаю на колени и протягиваю руки. Мои пальцы готовы приласкать это прекрасное существо, по которому я так сильно скучала.

Тело Минимуса бросается ко мне, он не сводит с меня своих чёрных глаз. Свежие слёзы смешиваются с дождём на моих щеках, когда моя кожа касается скользких плавников змея. Он прижимается мордой к моей руке, и мне неважно, что вниз по его щеке стекает коричневая слизь.

Мне неважно, что отряд эльфов и люди в лодке наблюдают за моим воссоединением.

Мне неважно…

— Значит, это правда. Фэллон Росси осмелилась вернуться.

Я отрываю взгляд от Минимуса, который, должно быть, почувствовал дрожь, которую вызвал в моём теле голос Таво, потому что его голова поворачивается, а изо рта вырывается раздвоенный чёрный язык вместе с громким шипением.

Таво стоит на носу лакированной военной гондолы, его руки объяты пламенем.

— Прекрати! — кричу я. — Не нападай на него.

— Если он кинется на меня первым…

— Он не кинется.

Я провожу рукой вниз по мягким спинным плавникам Минимуса, напоминающим перья, и пытаюсь его упокоить.

— Я клянусь, что он не кинется. Пожалуйста, убери свой огонь, Таво.

— Теперь я генерал Диотто.

Несмотря на то, что он опускает ладони, огонь всё ещё пробегает по его коже.

Я ненавижу то, что Данте предоставил этому человеку столько власти, хотя могло быть и хуже… он мог сделать Даргенто своим новым генералом. Заметив китель в бордовых и золотых цветах, который украшает торс моего деда, я щелкаю языком, чтобы привлечь внимание змея.

Обхватив его огромную голову между своими ладонями, я шепчу:

— Уходи.

Минимус моргает.

Я киваю на море.

— Уходи.

Он пыхтит, прямо как Ропот, как будто его раздражает моя просьба. Я уже собираюсь надавить на его тело ладонью, как вдруг он опускается в коричневую воду, точно свернувшаяся веревка, и исчезает, оставив после себя пену цвета фуксии.

До свидания, мой дорогой зверь.

Я встаю в тот момент, когда паром пристает к берегу и врезается в пирс.

— Из-за этих гроз мою лодку скоро затопит, — ворчит сероглазый капитан с заостренными ушами, вычерпывая воду из трюма.

— Чему мы обязаны удовольствию лицезреть тебя у нас в гостях? — Таво произносит слово «удовольствие» так, как будто это что-то совсем противоположное.

— Я приехала не в гости, дорогой генерал. Я приехала домой насовсем.

Огонь наконец-то исчезает с его пальцев.

— Хм-м. Вас таких много…

Его глаза янтарного цвета как будто начинают гореть красным цветом, когда он проводит рукой по дневной щетине на своем подбородке.

— Но если ты приехала с миром, то не обращай внимания на стражников, которых я приставил к тебе ради твоей же безопасности.

Даже без его последней реплики, я прекрасно понимаю, что этого человека совершенно не заботит моя безопасность.

— И как долго меня нужно будет оберегать?

— До тех пор, пока ты будешь оставаться здесь.

— Значит, всю жизнь? — говорю я медовым голосом.

Его губы приподнимаются в коварной улыбке.

— Значит, до тех пор, пока ты не умрешь.

Мне это только кажется, или Таво мечтает как можно скорее отправить меня в могилу?

ГЛАВА 17

Таво настаивает на том, чтобы сопроводить нас с Фибусом вдоль канала.

Я не спешу садиться в военную гондолу, потому что боюсь, что новый генерал Данте планирует проехать мимо Тарелексо и отправить нас прямиком в подземелье Исолакуори, но я всё равно поднимаюсь на борт. Несмотря на то, что лодкой управляют водяной и огненный фейри, судно сильно качает.

— Тебе лучше сесть.

Фибус хватает меня за запястье, не желая касаться моих пальцев, хотя непрекращающийся дождь уже смыл с них ракоккинскую грязь.

— Почти приехали.

Я не свожу глаз с фиолетового навеса, такого же волнистого, как спинной плавник Минимуса, на котором чёрными буквами написано «Кубышка».

Я уже слышу хриплую болтовню и непристойный смех. Уже чувствую яркие ароматы еды Марчелло и Дефне, и представляю проституток, которые разгуливают вокруг в своих пикантных нарядах. Слова, которые я планирую сказать Джиане, горят у меня на языке и так и норовят сорваться с него.

Я знаю, что она хотела меня защитить, но разве не могла она рассказать мне о местонахождении бабушки и мамы? Почему я не настояла на том, чтобы она рассказала мне об этом? Потому что я была слишком сосредоточена на своей ненависти к Лоркану.

Когда мы пристаем к берегу, я высвобождаю запястье из хватки Фибуса, спрыгиваю с лодки и начинаю шагать по гладкой гальке в сторону входа в таверну, после чего распахиваю дверь.

Внутри не очень шумно, и я замечаю, что заняты только четыре стола. Но даже этот шум полностью прекращается.

Я насчитываю девять посетителей.

Девять посетителей во время обеда — это неслыханно. Может быть, в какой-то другой части королевства устроили пир? Может быть, Данте решил отпраздновать свою помолвку?

Дверь кухни распахивается, заставляя мой пульс слегка ускориться.

Серые глаза Дефне отрываются от подноса и останавливаются на моём лице.

— Фэллон.

Моё имя разносится в тишине таверны и кажется таким же тяжёлым, липким и грязным, как воздух, запертый между изношенными балками и истёртыми половицами.

От меня не укрывается то, как она сглатывает, и как поджимаются её губы.

Шок. Она в шоке.

Я натягиваю улыбку и делаю шаг вперёд.

— Уходи.

Я застываю. Неужели, она только что попросила меня…

— Пожалуйста.

Она качает головой из стороны в сторону, из-за чего её волнистые волосы, доходящие ей до плеч, рассыпаются по бежевому льняному корсажу её платья.

— Пожалуйста, Фэллон. Уходи.

Раздается скрип деревянных ножек, когда два посетителя встают со своих стульев.

— Я чувствую запах какого-то гнилья, — говорит один из них, пригвоздив меня острым как бритва взглядом.

— Пожалуйста, останьтесь, синьор Гуардано.

Дефне с силой прижимает к себе блюдо, и оно врезается в её мягкий живот.

— Фэллон, тебе здесь больше не рады.

Моя кровь становится холодной и вязкой, точно вόды, омывающие наши берега в разгар зимы. Я делаю шаг назад и врезаюсь в кого-то спиной.

— Что происходит? — раздается голос Фибуса рядом с моим затылком.

— Я… я…

Моё сердце так быстро колотится, что я не могу сформулировать ответ. Я начинаю разворачиваться, но останавливаюсь и осматриваю помещение.

— Где Сиб и Джиа? — говорю я хриплым шепотом.

Дефне закрывает глаза и снова сглатывает.

— Им здесь тоже больше не рады. Как и тебе, Фибус.

Он удивлённо обхватывает мои плечи руками. Мои глаза начинает щипать, я высвобождаюсь из его объятий и толкаю дверь. Когда я выхожу наружу, я поворачиваю голову и зажмуриваюсь, чтобы сдержать слёзы. Стук дождевых капель по натянутой ткани навеса звучит так же громко, как стук моего сердца.

— Какие-то проблемы, синьорина Росси? — слащавый голос Таво ползёт по влажному воздуху, проникает в мои пульсирующие барабанные перепонки и ещё больше портит мне настроение.

Я поднимаю веки и зло смотрю на него.

— Нет, — отвечаю я.

Он улыбается мне такой удовлетворенной и коварной улыбкой, что мне хочется ударить его по шее и призвать Минимуса.

Вместо этого я прищуриваюсь и смотрю в его глаза янтарного цвета в надежде, что солдат, который выдувает сейчас воздух из своих ладоней, чтобы не дать рыжему генералу замёрзнуть, исчерпает всю свою магию.

— Куда теперь, синьорина?

— Планируешь ходить за мной по пятам, Таво?

Его улыбка застывает на лице, но не исчезает.

— Моя работа — защищать королевство от тех, кто желает ему зла.

— Я не желаю зла ни Данте, ни Люсу! — восклицаю я, стараясь перекричать гром.

Фибус обхватывает меня рукой за локоть и уводит меня прочь.

— Идём.

Таво не следует за нами, в отличие от его голоса:

— Ты быстрее доедешь до дома на лодке.

Несмотря на то, что галька скользкая, а мои глаза застилают слёзы из-за разочарования, я предпочитаю пойти длинным путем. Мне надо выпустить пар и дать своему расстройству поутихнуть.

— Ты знал? — срываюсь я на Фибуса.

— Знал что?

Его походка кажется такой же напряжённой, как и плечи.

Я останавливаюсь посреди деревянного моста, увитого густыми ветками жимолости.

— Что мы стали изгоями?

— Я предполагал, что нас не станут встречать как героев. Мы ведь разделили королевство надвое, Фэл.

— Это сделала я. Не вы. Не Сиб. Не Джиа.

Дождь хлещет по моим щекам, приклеивая ко лбу выбившиеся пряди, обрамляющие моё лицо.

— Ни одного из вас не должны выгонять из заведений Люса из-за меня.

— Мы могли сразу же вернуться в Люс, но мы выбрали остаться.

— Тебя бросили в Марелюс и унесли в Небесное королевство. Какой у вас был выбор? — мой голос срывается.

— Мы могли уехать домой с Данте, но мы этого не сделали, так что хватит себя винить!

Моя нижняя губа так сильно дрожит, что мне приходится зажать её между зубами, чтобы не дать рыданиям вырваться наружу.

— Дефне и Марчелло выгнали их на улицу, Фибс! — хрипло говорю я. — Они обожали своих девочек, но они… они отвернулись от них. Моей мамы и бабушки здесь больше нет.

Мои слёзы прорываются наружу и размывают очертания Фибуса, превратив его в пятно зеленого, золотого и персикового цветов.

— Насколько нам известно, наши друзья уплыли на Шаббе.

— Они у Антони, — он опускает подбородок к шее. — Куда стоит отправиться и нам.

Моё сердце замирает.

— У Антони?

— В его новом доме.

— Я хочу домой, — шепчу я.

— Капелька, там никого нет…

— Мне нужна одежда и…

Он сжимает губы.

— Если честно, мне страшно.

Я напускаю на себя бравады ради своего друга.

— Ты же слышал эльфов. Данте сказал, чтобы нам не причиняли вреда.

— Да, и чтобы за нами следили.

Я слегка пожимаю плечами.

— За мной следили всю мою жизнь

— Это нисколько меня не успокаивает. Ни на грамм.

Он глядит в конец улицы и замечает парящего эльфа в полной военной экипировке.

— Даю тебе неделю на то, чтобы прийти в чувство, и ни минуты больше. Если кто-то что-нибудь предпримет, я зову Лоркана.

— Сомневаюсь, что он ответит на твой призыв.

Я пытаюсь улыбнуться, но улыбка тухнет на моих губах.

Утерев глаза промокшими рукавами, я поворачиваюсь и обнаруживаю ещё одного крылатого легионера, висящего среди капель позади нас, а также судно Таво, качающееся на пересечении канала, окружающего Тарелексо, и более узкого канала, над которым мы стоим.

Фибус обхватывает меня рукой за плечи.

— Пошли, пока мы не умерли от пневмонии на радость Диотто.

— Ты чистокровный фейри, Фибс. Человеческие болезни не могут причинить тебе вреда.

Он уводит меня прочь по дороге, как вдруг я замечаю едва заметную чёрную полосу на карнизе ближайшего к нам дома цвета подсолнуха.

Я быстро отвожу взгляд, чтобы не привлекать внимание к этой черноте.

«Неужели кто-то следит за нами, Лор?»

«За вами много кто следит. Вы собрали настоящую толпу».

«Я не имею в виду фейри; я имею в виду воронов. Ты послал кого-то проследить за нами?»

«А ты как думаешь?»

Думаю, Лоркан Рибав не слушал меня, когда я попросила его оставить меня в покое. И, наверное, я благодарна ему за защиту. Но я нуждаюсь в ней только до тех пор, пока Мириам не предстанет перед судом.

«Я всё ещё зла на тебя за то, что ты держал меня в неведении, Лор».

«Можно подумать, тебе бы понравилось то, что я мог тебе рассказать».

«Ты прав. Мне бы не понравилось. Но я предпочитаю видеть всю правду, чем быть слепой. Я предпочитаю знать, а не быть одураченной».

«Когда это я тебя дурачил?»

«Ты серьёзно, Лор? Серьёзно?»

Я вспоминаю о том, как ходила голышом прямо у него перед глазами.

Вспоминаю о реликвиях, которые я оживила, поверив в то, что это были всего лишь… реликвии.

Я вспоминаю о том, как звала его Ваше Величество, потому что решила, что это было его имя, и он ни разу меня не поправил. Да, он сделал это, чтобы сохранить свою личность в секрете, но я отдала ему всё, а он не дал мне ничего, кроме отговорок и лжи.

«Я вернул тебе твою свободу, Фэллон».

Это так, но теперь я уже думаю, что он вернул её мне только потому, что знал, что моё возвращение домой будет печальным.

«Нет, Behach Éan. Я освободил тебя, потому что понял, что хотя ты и не была превращена в камень, ты чувствовала себя запертой в клетке, а в мире нет более ужасного чувства».

Возвращение моего прозвища, приподнимает завесу из облаков, нависшую над моим настроением. По-видимому, то же происходит и с Лорканом, потому что у нас над головами появляются проблески голубого неба.

ГЛАВА 18

Входная дверь в мой дом раскрыта, но не это заставляет мои подошвы прирасти к гальке, а сердце припечататься к ребрам. Что заставляет меня застыть на месте, так это высохшие потёки красной краски.

Которой написано: Убийца короля.

Меня охватывает гнев.

Этот гнев направлен на фейри, которые осквернили мой дом.

На Данте, который так и не объяснил всё своему народу. Да, его брат пал благодаря мне, но его смерть была делом его рук.

Я бросаюсь вперёд на одеревеневших ногах и ещё шире распахиваю дверь.

Фибус зовёт меня по имени и кричит:

— Стой! Не надо!

Но я не останавливаюсь.

Моя кровь нагревается, как вода в чайнике бабушки, который криво стоит рядом с нашим выпотрошенным диваном.

Наша кухня исписана ещё более нецензурными выражениями, окна разбиты, а фрески на стенах разрисованы ещё более жестокими словами, написанными чем-то похожим на кровь.

«Алая шлюха».

«Шлюха ворона».

«Ведьма из Шаббе».

«Убийца».

«Предательница».

На плитке медового цвета я замечаю зловонные лужи, окруженные мухами, и запах мочи ударяет в мои раздувающиеся ноздри.

— Добро пожаловать домой, Фэллон Росси, — голос Таво перекрывает мерный плеск воды и проникает сквозь разбитое стекло прямо в мои пульсирующие уши.

Мой взгляд проникает в огненные глубины его радужек, которые самодовольно сияют.

— Кто это сделал, Диотто? — на челюсти Фибуса дёргается мускул.

— Чистокровки. Полукровки. Бедные. Богатые. Я даже слышал, что некоторые люди пришли отдать дань девушке, которая воскресила Алого ворона и его армию обсидиановых палачей.

Жилы на длинной изящной шее Фибуса натягиваются, точно канаты.

— Их наказали? Скажи мне, что их наказали.

— Мы теперь выступаем за свободу выражения в Люсе.

Серьёзно, мать твою? Слова застревают у меня в горле, которое свело судорогой.

— Ты называешь ненависть свободой выражения!?

Фибус описывает руками большой круг, в то время как я разворачиваюсь на месте и смотрю на самого ужасного из всех фейри.

Неожиданно мне в голову приходит мысль, представляющая гораздо бόльшую важность, чем спор о грубом применении этого нового закона.

— Мои бабушка и мама… они были здесь, когда пришли вандалы?

— Я не знаю, Фэллон, ведь я был в Тареспагии.

Лжец. Он был на юге вместе с Данте.

Со мной.

Вместе с отрубленной головой Марко.

— Ты, вероятно, мог бы использовать свой новоприобретённый авторитет, чтобы поспрашивать об этом от моего имени.

Он встречает мой презрительный комментарий ухмылкой.

— Тебе лучше не обращаться ко мне в таком тоне.

— Или что, генерал?

В сверкающих аметистах, которыми украшены его уши, преломляется предрассветный солнечный свет.

— Напишешь эти прозвища на моём теле своим фейским огнём?

Он прищуривается.

— Я не один из твоих дикарей, Фэллон. Мы не наносим татуировки на кожу, чтобы продемонстрировать, кто мы такие.

Я не удостаиваю его ответом, потому что не хочу тратить своё дыхание на человека, который считает меня демоном. Поэтому я разворачиваюсь на пятках, обхожу лужу цвета охры и поднимаюсь по скрипучей лестнице. Двери всех комнат висят на петлях, позволяя мне разглядеть хаос внутри.

Мамино кресло-качалку сожгли и разрубили на куски. Плетёные корзины бабушки с лекарствами перевернули, а содержимое пузырьков разбили. Окна в наших спальнях выбиты, занавески разрезаны. Бездыханная птица лежит на моём голом матрасе, её крылья распростерты как у ворона из подземелья Аколти.

Запах гнили в воздухе заставляет меня ухватиться за что-нибудь твёрдое, и как только мои ладони касаются стены, я сгибаюсь. Я стараюсь удержать внутри завтрак, но он выходит наружу, весь до последнего кусочка. Опустошив желудок, я отталкиваюсь от стены, вытираю рот тыльной стороной руки и застываю, когда замечаю, что кончики моих пальцев покрыты сажей.

Я поднимаю глаза, и пламя, такое же горячее как фейский огонь, начинает пожирать меня изнутри.

— Санто Калдроне.

Фибус приземляется на пятки и закрывает нос рукой.

Неприличные рисунки, изображающие девушку, которая совокупляется с вороном в его зверином обличье, покрывают мои стены.

Они ужасные.

Отвратительные.

Мерзкие.

Они убивают мою веру в человечество и наполняют меня жаждой мести. Я хочу наказать всех тех, кто посмел опорочить мою репутацию и мой дом.

— Данте знает об этом? — говорю я сквозь сжатые зубы, отчаянно пытаясь не вдыхать тошнотворно-приторный запах разложения.

— Он слишком занят, — говорит Таво. — Как и его постель.

Его неведение не уменьшает силу моего гнева, но усмиряет его, потому что если бы Данте знал…

Но если он позволил этому случиться и сознательно оставил мой дом в этом ужасном состоянии…

Боги, я сомневаюсь, что смогу его простить.

— Одежда.

Фибус тяжело дышит, его рот и нос всё ещё зажаты рукой.

Я подхожу к своему шкафу, подцепляю крючок одним пальцем и открываю его, а затем всё смотрю и смотрю внутрь. Я моргаю несколько раз, желая сдержать слёзы ярости, после чего возвращаюсь обратно к двери.

— Что? — спрашивает Фибус, когда я его обхожу.

— Идём.

— А что насчёт твоей…

— Её там нет.

Я не добавляю, что вместо неё кто-то оставил мне несколько змеиных рогов — один из которых всё ещё прикреплён к плоти, покрытой бирюзовой чешуей, а другой — размером с мой мизинец.

Слёзы покрывают мои ресницы, когда я снова заглядываю в мамину комнату и гляжу на полки, где она хранила свои любимые книги — любовные истории, которые я читала ей вслух. Все книги исчезли, но кое-что осталось лежать на полке — гладкий камень с вырезанной буквой «В». Я достала его из одного из её платьев, которые унаследовала от мамы, когда мне исполнилось пятнадцать, и когда я выросла из тех платьев, которые штопала и надставляла бабушка для того, чтобы я могла носить их ещё один год.

Я прохожу вперёд, хватаю камень и снова осматриваю комнату. Её разворотили и испачкали, как и мою. Водя большим пальцем по выемкам на камне, я слетаю вниз по лестнице и выбегаю за дверь.

Оказавшись снаружи, я сгибаюсь пополам и начинаю дышать. Просто дышать.

А затем…

Затем я наконец-то кричу.

Мои соседи высовывают головы из своих домов, но никто не спрашивает, почему у меня случился нервный срыв, потому что они знают. Они видели всё своими глазами и сидели ровно на своих задницах, позволив всему этому случиться.

— Тебе уже лучше? — спрашивает Фибус.

Фыркнув, я выпрямляюсь.

— Нет. Ни капли.

«Я не решился сжечь твой дом и скрыть от тебя то, что с ним стало», — голос Лоркана похож на тёплый бальзам, но ему не удаётся согреть мою заледеневшую кровь.

Я закрываю глаза и сосредотачиваюсь на воздухе, который проникает внутрь и выходит из моих сдавленных лёгких.

«А ещё ты этого не сделал, потому что хотел, чтобы я это увидела».

«Неведение делает нас слабыми».

Я маниакально вожу пальцем по букве «В», раздумывая о такой мести, чтобы не опуститься до их уровня.

«Если ты мне позволишь, Behach Éan, то я буду рад защитить твою честь».

Я фыркаю, представив себе, как сильно он будет рад, но это лишь испортит отношения между воронами и фейри. Я обхожу набережную и иду в сторону лодки Таво, покачивающейся на волнах.

— Новый дом Антони. Где он?

— По соседству с поместьем Аколти. Тебя подвезти?

— Нет. Мы…

— Мы были бы рады, если бы нас подвезли.

Фибус кладёт ладонь мне на поясницу.

— Я не хочу рисковать и идти по этим улицам, где полно ненавистников, которые могут опрокинуть на нас котёл с внутренностями животных или мёртвыми птицами, или бог знает чем, что они собирают у себя в домах.

Я моргаю и смотрю на него. Несмотря на то, что люди презирают именно меня, отвращение, которое они ко мне испытывают, настолько огромно, что простирается на близких мне людей.

— Прости, Фибус.

— В лодку. Сейчас же.

Он подталкивает меня вперёд.

— И тебе не за что извиняться. Всё, что ты сделала, это стёрла весь тот лоск, который слишком долго покрывал Люс. Если кому и надо извиняться, так это нашему новому лидеру, который позволил… — он выбрасывает руку, которая не лежит у меня на спине, в сторону голубого дома, который был моим безопасным раем, — этому вандализму случиться.

— Осторожнее, Аколти.

Таво дышит на стальной клинок, после чего не спеша полирует серебристое лезвие о дорогую ткань своего бордового кителя.

— Твои слова можно расценить как агрессию, а ты знаешь, куда отправляются несогласные.

В Филиасерпенс, логово змеев, растянувшееся вдоль разлома между Исолакуори и Тарекуори. Место, куда фейри сбрасывали своих врагов в течение многих веков.

Я слежу взглядом за клинком. Интересно, как быстро я смогу разоружить Таво и проткнуть его паршивое сердце.

Он, должно быть, понял ход моих мыслей, потому что вешает клинок обратно на портупею и прижимает ладонь к рукояти.

— Даже не думай, что я не брошу тебя следом, Фэллон.

Я улыбаюсь ему бесстрастной улыбкой.

— Ты в самом деле угрожаешь мне заплывом в Марелюсе?

Он отвечает мне ещё более бесстрастной улыбкой.

— Я слышал, что трупы тонут, а не плавают.

«Проверим?»

Между оставшимися облаками начинает собираться дым, что заставляет мою улыбку исчезнуть.

«Лор, нет!»

Если он убьёт Таво, разразится война, и с обеих сторон будут потеряны жизни.

Друг Данте запрокидывает голову и кричит своим людям, чтобы те вооружились обсидианом.

«Улетай. Пожалуйста, Лор. Ты сделаешь только хуже. Пожалуйста».

Канал начинает бурлить и пузыриться, и переливающаяся чешуя разрезает воду.

Неожиданно тепло руки Фибуса исчезает, и он резко вздыхает.

Я разворачиваюсь и вижу, что один из солдат приставил стальное лезвие к его горлу.

Но не простой солдат.

Это черноволосый, кареглазый капитан Даргенто.

— Отзови своих питомцев или твой маленький друг погибнет, синьорина Росси.

ГЛАВА 19

Холодный пот стекает по моему позвоночнику, и мамин камешек выскальзывает из моих пальцев.

— Стоп! Всем опустить оружие! СТОП!

Чёрный дым распадается на пять облаков. Если до этого у меня были какие-то сомнения в том, что Лор здесь, то теперь они исчезли, потому что только Король воронов может разделяться на пять сущностей. Двое его воронов зависают над гондолой Таво, а другие три летят ко мне, разрезая воздух, и начинают кружиться вокруг моей груди, головы и других самых уязвимых частей моего тела.

— Отпусти Аколти, Сильвиус!

Воздух наполняет голос, который я не слышала уже много дней, и хотя он больше не заставляет мою кровь течь быстрее, благодаря ему, давление на мои лёгкие уменьшается.

— Данте, — восклицаю я, а прохладный дым Лоркана тем временем продолжает бешено растягиваться по моей коже.

Мой бывший герой стоит на другом военном судне, которое сверкает, точно драгоценный камень в водах тёмно-синего канала. Корона с изображением солнца сияет поверх его косичек, которые поднимаются в воздух из-за той скорости, которую развила лодка, подгоняемая воздушными фейри, окружившими его.

— Вы слышали, что сказал ваш король, — рявкает Таво. — Отпусти чистокровного фейри, Даргенто.

Ноздри капитана раздуваются несколько раз, а затем он так сильно толкает Фибуса, что тот теряет равновесие и падает. Его лицо становится цвета разлитого молока, когда его тело срывается с набережной.

Я бросаюсь вперёд, чтобы прыгнуть за ним, но вороны Лоркана удерживают меня.

— Отпусти меня, Лор, — рычу я.

Неожиданно, точно кто-то пустил время вспять, тело Фибуса поднимается в воздух. И только тогда я замечаю под ним гигантскую птицу, которая ставит его на твёрдую землю. Я перестаю сопротивляться Лоркану и позволяю своему сердцу опуститься из моего горла и занять его законное место.

Как только хватка Лоркана ослабевает, а ворон, который спас Фибуса, взлетает высоко в небо, я бросаюсь вперёд, обхватываю руками шею своего друга и прижимаю к себе его большое трясущееся тело. Он рыдает, громко всхлипывая, из-за чего белки его глаз становятся красными.

И в этот момент я делаю то, чего никогда от себя не ожидала — то, что сделал со мной Лоркан, и за что я его ненавидела — я принимаю за Фибуса решение, остаться ему в Люсе или нет.

«Унеси его обратно. Я не могу его потерять. Я не могу…» — мой голос срывается.

«Коннор отнесёт его домой, Behach Éan».

Лоркан, должно быть, мысленно передал приказ своему соратнику, потому что огромная птица, которая спасла Фибуса из морских волн, пикирует вниз.

И, прежде чем Фибуса заберут у меня на, Котёл его знает, какое время, я обхватываю руками его мокрые щёки и целую в лоб.

— Скоро увидимся.

Он высвобождает своё лицо из моих ладоней.

— Ты улетаешь?

— Нет, Фибс, ты.

— Нет.

Он качает головой.

— Фэллон.

Но уже слишком поздно. Своими сверкающими когтями Коннор хватает Фибуса за пояс и приподнимает.

— Фэллон! Как ты могла? — кричит он. — Как ты могла?

Его тело начинает удаляться и становится не больше того жёлтого воздушного шарика, который подарила мне бабушка на один из дней рождения, и который выскользнул из моих перемазанных тортом пальцев, когда мы шли домой из таверны, где Амарисы угощали меня покрытым глазурью десертом с горящими радужными свечами.

«Твоя очередь».

Я опускаю голову и закрываю глаза.

— Не сейчас. Мне надо найти Сиб и остальных.

Я стараюсь не думать о бабушке. Я не могу показать ему свои истинные намерения, иначе он унесёт меня обратно в свой замок, а ключ выбросит.

Его глаза лимонного цвета сверкают, а затем его бесформенное тело начинает обретать формы.

И когда чёрное облако, похожее на человека, собирается в плоть, я шиплю на него:

— Перевоплощайся обратно. Теперь ты для них лёгкая добыча, как те утки на болоте.

— Вообще-то, я ворон. У меня другие гены.

Я смотрю на него, раскрыв рот.

— Не думаю, что сейчас самое время обсуждать виды птиц.

На его лице появляется лёгкая улыбка, когда он поворачивается к Данте.

— Добрый день, Регио. Прости, что не предупредил о своём визите. Да ещё и прибыл с отрядом воронов. Не думал, что придётся вмешаться, но у твоих людей, похоже, проблемы со слухом.

Резкий смешок вырывается из приоткрытого рта Таво.

— Наглость этого…

— Таво, пожалуйста, возвращайся в замок.

Корабль Данте не подплывает ближе. Это потому, что он боится мужчины, стоящего рядом со мной? Или потому, что змеи, зигзагами плавающие туда-сюда, не дают ему подойти?

Несмотря на то, что они уже успокоились, эти прекрасные создания не уплывают, словно ожидают моей команды.

Подумать только — я могу командовать животными — или типа того.

— Ты не против забрать с собой бывшего капитана, Диотто?

Лицо Лора с чёрными полосами поворачивается в сторону Даргенто, который делает небольшой шаг назад.

— Боюсь, что Фэллон, которая очень своенравна и упряма, нарушит наше перемирие, если он здесь задержится.

Я фыркаю.

«И с помощью какого оружия?»

«С помощью меня», — добавляет он, подмигнув мне. И это так не вяжется со всей этой ситуацией — со всем этим днём — что я не могу сдержать улыбки, которая приподнимает мои щёки.

«Говорят, я искусный палач».

Я морщу нос.

Данте, видимо, приказал Даргенто сесть к Диотто, потому что тот запрыгивает на пришвартованную лодку.

Несмотря на злобный взгляд Сильвиуса, мой пульс замедляется, когда они отплывают от берега.

— Тебе лучше уйти. Я слышала, что воронам не разрешено заходить дальше ракоккинского леса.

— Их королю разрешено ходить где угодно.

Его взгляд следит за траекторией гондолы.

— У ворона, который унёс Фибуса, будут проблемы?

Наконец, он снова переводит на меня своё внимание.

— Нет.

— Как долго ты решила пробыть здесь, Фэллон? — кричит Данте. Его грубый голос проносится по водной глади, разделяющей нас.

— А разве мой визит ограничен по времени, Маэцца?

Даже со своего места я замечаю, как на его виске начинает дёргаться нерв.

— Я слышала, что тебя можно поздравить.

Я пристально смотрю в голубые глаза, которые когда-то очаровывали меня.

— Алёна, должно быть, ужасно разочарована.

— Так и есть, но её отец нашёл для неё утешительный приз.

Из-под железных наплечников Лоркана начинает вырываться дым.

— Могу я поделиться этой чудесной новостью с синьориной Росси, Рибав?

Я хмурюсь и перевожу взгляд с одного мужчины на другого. Интересно, почему Данте спрашивает у Лора разрешения?

Лор пожимает плечами.

— Пожалуйста, Регио.

Радужки Данте небесно-голубого цвета становятся ледяными, точно кусочки льда.

— Король воронов любезно предложил жениться на принцессе Глэйса и сделать её своей… как вы там оборотни это называете?..

Когда Лоркан помогает ему подобрать термин, мой желудок опускается, а во рту пересыхает точно так же, как в засушливых районах Сельвати.

ГЛАВА 20

— Ты…

Я пытаюсь не выдать своей боли и удивления, но, по словам Сиб, я совсем не умею делать бесстрастное лицо.

— Ты обручен?

Лор наблюдает за выражением моего лица, следя за моей реакцией на эту новость.

— С каких пор?

Мой голос звучит так тихо, что вот-вот готов надломиться, как те сладкие миндальные вафли, которые бабушка пекла на Йоль.

— Мы подписали соглашение прошлым вечером.

Прошлым вечером? Прошлым вечером мы ужинали с ним! Когда это он успел слетать в Глэйс, чтобы обсудить свою помолвку? До или после своего пафосного рассказа о том, что вороны выбирают себе пару на всю жизнь?

Бледный овал лица Алёны, её серебристые глаза и копна светлых волос, доходящих до талии, встаёт у меня перед глазами, заставив тёмные очертания Лоркана исчезнуть.

Это глупо, совершенно глупо, но новость о его предстоящей свадьбе ощущается как удар в сердце.

Лоркан опускает подбородок и продолжает рассматривать меня.

— Этот союз серьёзный шаг на пути к миру.

— Не сомневаюсь.

Я чувствую себя так, словно моё горло протащили по стиральной доске, вместе с остальными органами.

— Имоген, должно быть, разочарована.

— С чего ей быть разочарованной?

Вместо того, чтобы указать ему на очевидный факт, я спрашиваю:

— Так ты переедешь в Глэйс, или твоя невеста переедет в Небесное королевство?

Я представляю её в комнате, которую я занимала. Она трогает мягкую ткань одежды, которую сшил для меня Лоркан, своими, ещё более мягкими, пальцами. Насколько я помню её тело, эта одежда придётся ей в пору. Скажет ли он ей, что она были выкроена и сшита специально для неё?

Ревность поднимает свою жалкую голову, и я неожиданно начинаю жалеть о том, что не сняла всю эту одежду с вешалок и не привезла с собой. Даже то ужасное чёрное платье из перьев.

Легкая улыбка играет в уголках губ Лоркана. Конечно же, он мечтает сейчас о своей маленькой принцессе, а вот мои мысли далеко не весёлые.

— Алёна пока останется в Глэйсе.

Значит, она вернулась на родину… Наверное, весь этот хаос заставил её покинуть Люс. Если только её не вернуло на север разбитое сердце. Ведь Данте ей, кажется, очень нравился. Интересно, находится ли она в предвкушении своей предстоящей свадьбы, или её пугает то, что ей придётся выйти за оборотня с когтями и клювом, которые могут оборвать её долгую жизнь фейри?

— Мне надо… мне надо…

«Что тебе надо, Behach Éan?»

Мне надо побыть одной и подумать.

Мне надо, чтобы мне перестали подбрасывать такие сюрпризы.

Мне надо перестать переживать о том, что жизни других людей движутся дальше, тогда как моя оказалась в подвешенном состоянии.

— Мне надо идти, — говорю я, наконец.

— Хорошо. Позволь мне отнести тебя в дом Антони, чтобы тебе не пришлось идти по улицам Люса.

— Ты же знаешь меня и мою любовь к прогулкам.

— Фэллон, — вздыхает он. — Это последний раз, когда мы видимся, перед долгой разлукой. Позволь мне хотя бы убедиться в том, что ты доберёшься до места своего назначения в целости и сохранности.