Дом интриг

Глава четвертая

Я услышала далекий звон в ушах и поняла, что это толчки взбудораженной крови. Слова расплывались перед глазами, я смотрела на них, словно через слой водяной ряби. Отчаянно проморгавшись, я смогла наконец прочитать строчки под фотографией:

«На этот раз гостьей Балликейвена оказалась очаровательная Дженни Армитедж, приемная дочь могущественного магната в области производства игрушек Билла Ральстона, который несколько месяцев назад трагически погиб вместе со своей женой, приемной матерью Дженни, в автомобильной катастрофе. Дженни приехала к нам, живет в Балликейвене. Все мы, конечно, с нетерпением будем ожидать результатов встречи Дженни со своей матерью Сарой Армитедж, которая исчезла при таинственных обстоятельствах, когда Дженни было всего несколько месяцев от роду. Дженни полагает, что мать следует искать за городом, где та владеет фермой».

Газета выскользнула из моих дрожащих рук.

— Попейте, Дженни, — услышала я участливый голос миссис Лангтон, донесшийся до меня издалека.

Я оттолкнула руку со стаканом воды.

— Нет, нет, спасибо… Со мной все в порядке.

На самом деле меня всю трясло от негодования.

— Насколько я поняла, Дженни, вы вовсе не хотели рекламировать цель своего приезда к нам.

— Да, вовсе не хотела!

— Не пойму, как это попало в газету… Может, кто-то из Лондона связался с местными журналистами?

— Не знаю.

Я все отличнейшим образом знала. На свете существовал только один человек, кто мог раскрыть мой секрет, и этим человеком был Джеф, которому я доверилась всей душой, всем сердцем. Теперь я ненавидела его. Воистину ненависть — лучшее лекарство от любви.

— Не переживайте вы так, Дженни. У нас здесь не Лондон, и репортеры не станут преследовать вас, поверьте мне.

— Меня волнует вовсе не это. Меня волнует, что будет с ней после этой статьи!

— Вы имеете в виду ту женщину, повидаться с которой вы сюда приехали?

— Я виделась с ней вчера. У нас состоялся разговор, и выяснилось, что она не мать мне.

— В таком случае еще лучше. Ее эта статья никак не заденет.

— Они напечатали имя — Сара Армитедж — и намекнули, что она живет на ферме. Не нужно быть особо проницательным, чтобы догадаться, что я приехала сюда для встречи с Сарой О'Мара. Я думаю, в городе это уже всем ясно. А те, кто успел прочитать заметку, наверняка вспомнили о том, что ее прежняя фамилия — Армитедж!

— Но раз она не мать вам…

— Вы не понимаете! — с отчаянием в голосе воскликнула я. — Я специально делала все, чтобы не бросить на нее тень, чтобы не причинить ей беспокойства!

— Прошу прощения, но я все еще не совсем пони…

— Миссис Лангтон, — перебила я ее. — Уверена, вы знаете о том, что Сара О'Мара у вас в округе пользуется репутацией загадочной женщины. В этом случае — даже если она публично заявит, что не имеет со мной ничего общего, — слухи все равно начнут распространяться! Все равно! В таком малом сообществе, как ваше, это неизбежно. Ей будет это неприятно…

Миссис Лангтон опустилась на краешек моей постели:

— Понимаю. Но все равно вы зря беспокоитесь о ней. О Саре О'Мара у нас всегда ходило множество слухов, однако ни одному из них она до сих пор не придавала значения. Более того, мне кажется, что эта статья ее даже позабавит. Во всяком случае, никак не огорчит и не возмутит, можете быть спокойны.

— Вы ее тоже недолюбливаете, — вырвалось у меня.

— Я ее едва знаю, впрочем, как и все у нас. Так что мне вообще трудно испытывать по отношению к ней какие-либо чувства. Все годы, прожитые здесь, она не показывала себя общительным человеком, наоборот, она будто старается быть как можно менее популярной. Мне кажется, она даже получает от этого какое-то удовольствие.

— Я считаю, что она очень несчастная женщина, миссис Лангтон.

— Очень даже верю, — несколько неприязненно произнесла моя собеседница.

— Полагаю, она заслуживает жалости в свой адрес. У нее в жизни было слишком много трагедий.

— Скажите, Дженни, эта статья причинила вам самой душевную боль?

— Нет. Да и с какой стати? Завтра я все равно уезжаю домой.

Я не смогла сдержать горечи при этих словах. Слишком сильную боль они вызвали.

«О Джеф! — кричала я про себя. — Что ты наделал! Зачем?»

Миссис Лангтон поднялась с моей постели:

— В таком случае вам не о чем беспокоиться, милая. Я уверена, что эта статья не причинит ей вреда, а через день-два о ней вообще забудут.

Я знала, что она думает, будто я из мухи раздуваю слона. Но она просто не была способна понять меня.

— Увидимся за завтраком, Дженни, — сказала миссис Лангтон, ободряюще похлопав меня по руке.

— Джеф дома?

— Он отправился на прогулку верхом. Боюсь, до одиннадцати часов мы его не увидим.

Когда она ушла, я открыла свою сумочку. Фотографии, с которой был напечатан мой снимок в газете, в сумочке не оказалось. Слеза сбежала с ресниц и покатилась по щеке. Я смахнула ее.

В ту минуту я была уверена, что отныне не буду верить людям до конца жизни.

Чтобы представить, как все произошло, не нужно быть пророком. Рейчел, терзаясь подозрениями, стала расспрашивать Джефа обо мне, и он все рассказал ей. Мне хотелось думать, что она обманом вытянула из него информацию, но скорее всего он пошел на это добровольно. Ведь он осмелился запустить руку в мою сумочку, где была фотография. Он вручил Рейчел и снимок, и всю мою печальную историю, а та получила наконец материал поинтереснее местных свадеб, базаров и прочих развлечений.

Все я делала в это утро, как под наркозом. Приняла душ, оделась… Выйти к завтраку оказалось выше моих сил. Я решила позвонить в транспортное агентство и заказать билет на самолет, вылетающий из аэропорта Шаннон.

Когда я спустилась по лестнице на первый этаж, меня позвала одна из официанток:

— А я как раз собиралась подняться в вашу комнату, мисс Армитедж. Звонила миссис О'Мара. Она хочет поговорить с вами.

В ее голосе чувствовалось плохо скрываемое волнение. Я поняла, что она уже просмотрела утреннюю газету и подозревала, что Сара О'Мара и есть та самая женщина, ради которой я сюда приехала.

Пытаясь выглядеть спокойной и даже равнодушной, я подошла к телефонной будке под лестницей, но рука, которой я прижала трубку к уху, дрожала, и я ничем не могла унять эту дрожь, со страхом ожидая услышать с того конца провода поток брани в мой адрес.

— Дженни?

Я с трудом сглотнула, удивленная тем, что меня назвали по имени. Более того, казалось, Сара О'Мара была совсем не рассержена…

— Это вы, миссис О'Мара? — спросила я.

— Не могли бы вы подъехать ко мне? Это очень важно.

Тон, которым она говорила, был мягким, едва ли не извиняющимся. Я ничего не понимала.

— Да, конечно. Не могу выразить вам, как сожалею о том, что моя история просочилась в газеты…

— Ничего, ничего… Когда мне вас ждать?

На дворе плотный туман рассекали мелкие капли дождя, и мне вовсе не улыбалась перспектива повторить свой пеший переход до фермы Сары О'Мара. К тому же теперь не было никакого смысла скрывать цель моей поездки.

— Я сейчас же закажу такси.

— Хорошо. Я жду вас.

Я положила трубку и задумалась. Почему ей так важно со мной встретиться сейчас? И почему она говорила таким невозмутимым тоном, будто ничего не произошло? Хотя миссис Лангтон упоминала, что для Сары находиться в самом центре нежелательных слухов — сплошное удовольствие…

Я вызвала такси, и через пять минут машина остановилась у крыльца отеля. Меня поразило любопытство, с каким на меня глазел водитель. Всю дорогу он отчаянно пытался завязать разговор, но я, плотно сжав губы, сурово смотрела перед собой. Я откровенно боялась хоть раз глянуть на него приветливо, ведь он тут же начал бы расспрашивать меня о Саре О'Мара.

Подъехав к калитке фермы, он заглушил мотор и проговорил:

— Надеюсь, вы не будете возражать, если я не подъеду к самому дому? Дорожка у миссис О'Мара в ужасном состоянии, никакие покрышки не выдержат.

— Ничего, ничего. Буду вам признательна, если вы подождете меня.

— Конечно, мисс.

Я с опаской глянула на дом. Темный, настороженный, отталкивающий… Дом тайн. Невольная дрожь пробежала по телу. Наверное, я от природы сверхчувствительна ко всему, что относится к домам. Помню, еще ребенком я видела старое викторианское здание, заросшее плющом, и оно своим видом напутало меня до полусмерти. Я всегда потом делала большой крюк, лишь бы не увидеть его снова. Вдобавок кошмары Энджи до сих пор не дают мне покоя и наполняют ощущением чего-то мрачного.

Миссис О'Мара, должно быть, заждалась меня, потому что не успела я подойти к двери, как та раскрылась, и я увидела хозяйку на пороге.

— Заходи, Дженни, — сказала она улыбаясь.

Я проследовала за нею в гостиную, гадая, почему она перестала обращаться ко мне официально.

— Садись.

Я опустилась в кресло, где сидела вчера, предварительно сняв меховую шубку.

— Давай я ее повешу.

Я отказалась, объяснив, что меня ждет такси и совсем нет времени.

Сегодня она выглядела совсем по-другому. Выражение лица было гораздо мягче, это заметно омолодило ее и сделало почти красавицей.

— Дженни, я хотела сказать тебе кое-что и… не знаю, как начать.

Я с ужасом заметила, как у нее подрагивают губы. Уж лучше бы она с ходу начала упрекать меня за статью в утренней газете.

— Вы так огорчены… Мне больно смотреть на это. Я знаю, что во всем сама виновата. Доверилась слепо человеку, он выдал мою тайну! Представляю, каково вам сейчас.

— Нет, Дженни, дело не в этом, ты не понимаешь… Меня вовсе не возмутило, что они напечатали заметку в газете. Просто все это заставило меня… устыдиться. Да, устыдиться! Я солгала тебе вчера.

— Вы солгали мне? Не понимаю…

Она подошла к буфету и вытащила оттуда пачку бумаг.

— Вот, взгляни.

Я увидела, что она протягивает сшитые в тетрадку продовольственные карточки военного времени. На обложке было написано имя… Сары Армитедж. Ниже стоял адрес, который был аккуратно зачеркнут, а под ним впечатано: «Отель «Маджестик Тауэр». Потрясенная, я опять взглянула на первый адрес, затем подняла глаза на миссис О'Мара и увидела… ее слезы.

— Этот… первый адрес, который зачеркнут… Там во время войны жили Лейла и Билл Ральстоны. От них я переехала в отель, и адрес на карточках вписали новый.

— То есть…

— Да, Дженни. Как я уже сказала, я солгала тебе. Я твоя мать.

Я снова уставилась на книжку карточек и попыталась прочесть зачеркнутый адрес. Действительно, по этому адресу во время войны проживали мои приемные родители. Суть происходящего не сразу дошла до меня, но, когда дошла, меня словно всю парализовало.

Через минуту, сама не сознавая, что делаю, я отчаянно затрясла головой.

— Не может быть! Вы не можете быть моей матерью! Вашего мужа звали Кеннет, а моего отца — Фред.

Она устало вздохнула.

— Моего мужа звали Фред.

— Но я же видела надпись на фотографии! — возразила я резко.

— Я сделала эту надпись за две минуты до того, как показала тебе снимок. Он не подписывал своей фотографии.

— Я вам не верю. Зачем вам нужно было делать это?

— Дженни, взгляни на это, — сказала она и протянула мне пожелтевший лист бумаги.

Я взяла его в руки и увидела, что это брачное свидетельство, где записано, что Фредерик Джон Армитедж берет в жены Сару.

— А вот мое военное удостоверение, несколько писем от твоего отца и еще письмо от Лейлы, которое она написала мне много лет назад. Надеюсь, ты узнаешь ее почерк.

Мне не нужно было долго всматриваться. Я бы узнала почерк приемной матери из тысячи других. Теперь я поняла, что Сара О'Мара говорит правду. Но я не чувствовала радости. Во мне закипала ярость.

— Зачем же вы солгали мне? Почему вы прогнали меня, заверив, что я не ваша дочь?

Слово «дочь» далось мне с трудом.

— Я не могла вчера сказать тебе правду, Дженни. Я испугалась. Испугалась того, что ты подумаешь обо мне. Испугалась твоего презрения… Я всегда была очень слабым человеком.

Мне не очень-то верилось в это. В чертах ее лица чувствовалась воля, особенно в твердом подбородке.

Словно догадавшись о моих сомнениях, она добавила:

— Я всю жизнь бежала от трудностей. От самой жизни. И в конце концов похоронила себя заживо в этом глухом месте.

— Вы… Вы боялись сказать мне правду? — вскричала я в отчаянии.

— Когда ты назвалась моей дочерью, я не почувствовала прилива счастья. Меня захлестнули чувства собственной вины перед тобой и стыда. Да, вины и стыда. Ты приехала в Балликейвен, чтобы разыскать меня, а я… Я никогда не старалась найти тебя, связаться с тобой… Больше того, все эти годы я старалась обмануть самое себя. Я говорила себе, что тебя не существует, и иногда почти искренне была уверена в этом. Но твой приезд заставил меня посмотреть в глаза истине. Обнажил чувство вины, с которым я жила все эти долгие годы…

Наверное, я должна была что-то почувствовать в эту минуту: сочувствие, горечь или, наоборот, счастье. Но я ничего не чувствовала. Эта несчастная женщина казалась мне какой-то ненатуральной, кукольной.

— Вчера я весь день после твоего ухода пыталась собраться с силами, позвонить тебе и сказать правду, но я не могла… Только сегодня утром, когда я прочитала в газете эту статью, до меня наконец дошло, что ты мой ребенок и что… и что я второй раз в жизни повернулась к тебе спиной.

Она коснулась моей руки, которую я тут же инстинктивно отдернула. В глазах ее отразилась боль, она отвернулась.

«Почему, — спрашивала я себя, — она решила рассказать мне правду только после того, как прочитала эту злосчастную статью? Может, из-за того, что там говорилось о моем наследстве? Может, ей что-то нужно получить от меня?»

Я ужаснулась собственным мыслям и попыталась отогнать их.

— Почему вы так внезапно исчезли? Почему заставили всех думать, что вас нет в живых? — требовательно спросила я.

Она вновь посмотрела мне в лицо. Щеки ее блестели от слез, но мне не было ее жалко.

— Наверное, я никогда не смогу описать весь ужас, который я пережила в тот вечер, когда на отель упала бомба.

— Хотя бы попробуйте. Мне нужно понять.

Ее губы скривила жалкая улыбка.

— Хорошо, я расскажу, но это будет нелегко. Тот день был для меня тяжелым с самого утра. Аннелиза Винтерс не относилась к числу приятных людей, с которыми хорошо работается. Она была строга до крайности, требовательна до невозможности и очень несдержанна. Настоящая стерва.

— Почему же вы не ушли от нее?

— А где бы я еще нашла такой хороший заработок? Мне нужна была эта работа. И потом, она собиралась взять меня с собой в Америку. Это означало для меня… надежды на новую жизнь. Разумеется, уже без нее. Я порвала бы наши отношения сразу, как только мы высадились бы в Штатах. Несколько месяцев я покорно сносила все ее придирки и оскорбления. Она была очень непостоянна в своих настроениях, и мне приходилось лезть из кожи вон, чтобы приспособиться. В тот, последний для нее день она вообще будто с цепи сорвалась, и я… я была на грани! Я никогда не рассказывала о том аде, через который проходила ежедневно, а потом, когда упала бомба, во мне будто что-то оборвалось… Я вдруг почувствовала, что абсолютно не подготовлена к нормальной жизни.

С самого утра Аннелиза рычала на меня по каждому пустяку. У меня как раз наметились два выходных, и я надеялась хоть немного отдохнуть от нее, но она заявила, что отправляется за город и рассчитывает на то, что я буду ее сопровождать. Я попыталась позвонить Лейле, но она вошла в комнату и вырвала у меня трубку из рук, а потом приказала поторапливаться со сборами. Она всегда запрещала мне звонить Лейле в рабочее время.

Сара О'Мара тяжело вздохнула.

— Я ведь, Дженни, с полным основанием могу винить себя в гибели Аннелизы. Если бы я не задержалась со звонком Лейле, мы бы успели покинуть здание до налета. Мы как раз выходили из дверей отеля, когда на него обрушилась бомба.

Она достала носовой платок из кармана своей твидовой куртки и принялась утирать лицо, мокрое от слез.

— Аннелиза была убита наповал, а я каким-то чудом отделалась несколькими синяками. Меня выкинуло взрывом из здания. Через дыру на том месте, где было крыльцо, я могла видеть Аннелизу. Ее разорвало на кусочки! Только и можно было узнать, что по шубе. И тогда меня охватила паника. Не помню точно, что случилось сразу после взрыва, и думаю, что никогда уже не вспомню. Должно быть, я сразу отправилась на станцию и купила себе билет до Ньюкасла. Почему именно туда — не могу сказать, сама не знаю. Возможно, это был ближайший поезд. А может, я просто подсознательно рвалась уехать как можно дальше от Лондона.

— Однако же вы не до конца растерялись, так как все же захватили из отеля свои вещи, — с укором сказала я. — При тех обстоятельствах мне, например, это просто не пришло бы в голову.

Она печально улыбнулась.

— Кто знает… Я была в состоянии шока и ничего не помню о тех минутах. Вещи были при мне, так как мы с Аннелизой собирались за город. Возможно, после взрыва я вернулась в разрушенный вестибюль и, покопавшись в обломках, отыскала свой чемодан. Не знаю…

— Среди трупов был найден ваш опознавательный браслет. Из чего заключили, что вы погибли.

— Слушай, а ведь я задумалась над этим только вчера, после твоего рассказа. Во время войны почти все гражданские носили такие браслеты. Должно быть, при взрыве он слетел у меня с руки.

— А что было потом? — подгоняла я ее.

— Не знаю. Честное слово, не знаю. Помню только, как сидела в поезде и все повторяла про себя: «Она мертва. Она мертва. Аннелиза мертва. Я свободна. Свободна!»

— А обо мне вы не подумали?

— Нет. Тебя словно какой-то силой совершенно вышибло у меня из головы. Тебя и Лейлу Ральстон. Я думала только о том, что Аннелиза погибла и я получила наконец свободу. И мне больше никогда не придется терпеть над собой ее издевательства. Должно быть, еще несколько недель я находилась на грани нервного срыва. Взрыв в отеле тяжело отразился на мне…

— На что вы жили в Ньюкасле, если болели?

— У меня было с собой немного денег. Я помню, что Аннелиза как раз заплатила мне в последний день. Она всегда платила мне раз в месяц. Возможно, это покажется странным, но Аннелиза была единственным человеком, который аккуратно платил мне и ни разу не обманывал с деньгами.

— На следующий день вы сняли остававшиеся у вас на счету в банке деньги. Ваша банковская книжка была переслана по адресу Лейлы.

— Должно быть, я сняла деньги, уже будучи в Ньюкасле.

— Не знаю… Я вообще узнала об этом недавно, прочитав одно из военных писем Лейлы к Биллу.

— Приехав в Ньюкасл, я сняла комнату со спальней, хотя помню об этом очень смутно. Провела там какое-то время, глядя на окружающие меня четыре стены и пытаясь собраться с мыслями. У меня было странное чувство, что Аннелиза не погибла, а ищет меня и я от нее прячусь. Постепенно я стала припоминать детали того кошмара, который со мной приключился. Это была не цельная картина, а отдельные образы и сцены, которые вспыхивали у меня в мозгу, но, когда я пыталась уцепиться за них сознанием, они ускользали, расплывались. Наверное, я все-таки начала потихоньку оправляться от шока. Помню, у меня стали подходить к концу деньги и я устроилась на работу. Кажется, в магазине…

— Как вы уладили вопрос со страховкой?

— Не помню. Наверно, карточки сохранились у меня в сумочке. А может, сказала своему работодателю, что потеряла их во время бомбежки, и уже в Ньюкасле на бирже труда получила новые. Не помню точно. В те дни по всей стране гулял такой хаос, что подобные вещи провернуть было не так уж трудно.

— У вас же оставались фотографии. Мои и моего отца. Неужели вы ни разу не задались вопросом, кто мы такие?

— Наверное, задавалась, только не вспомню наверняка. Те первые недели после налета до сих пор для меня как в тумане. У меня тогда еще не полностью восстановилась намять, и все дни слились в один смутный сон. Я только знаю, что, проснувшись однажды утром, я поняла: память наконец вернулась ко мне… и прошлое накатило на сознание мощной волной. Все события, которые произошли до бомбежки, приобрели кристальную четкость. Туманом были по-прежнему затянуты только те дни, которые следовали за моим чудесным спасением из-под обломков «Маджестик Тауэр».

— Вам следовало сразу же связаться с Лейлой.

— Нет, Дженни. Я не могла. Я боялась. Боялась, что вновь окунусь в неприятности. Но больше всего меня страшила ответственность, которая поджидала в Лондоне, если бы я надумала туда вернуться. Сама мысль, что мне придется в одиночку воспитывать ребенка и работать за кусок хлеба дни напролет на какую-нибудь стерву вроде Аннелизы Винтерс… сама эта мысль была для меня невыносима!

— Значит, вы не любили меня.

— Признаюсь честно, в те дни я вряд ли испытывала к тебе какие-нибудь чувства. Именно в те дни. Тогда я действительно воспринимала тебя только как обузу. Но не забывай, я все еще была не в себе, ведь я отлично помню, что до налета ты казалась мне дороже всего на свете.

— Продолжайте.

— Как я уже сказала, я пыталась отгородиться от мира. Только через какое-то время я стала приходить в себя и потихоньку начала строить свою жизнь заново.

— Обо мне вы и тогда не вспомнили.

— Как ты несправедлива ко мне, Дженни! Прошло около года после бомбежки, когда я вновь задумалась о тебе. До тех пор мои чувства пребывали в состоянии, близком к параличу. Но теперь мое возвращение было невозможно. Было уже поздно. Каким образом я могла появиться перед Лейлой и тобой? Как воскресшая из мертвых? Чем я могла объяснить свое столь долгое отсутствие? Больше того, я знала, что у Лейлы и Билла тебе живется хорошо. Гораздо лучше, чем жилось бы со мной. Лейла всегда любила тебя, и я знала наверняка, что с такой приемной матерью ты ни в чем не будешь нуждаться. Однажды чувства настолько овладели мной, что я не смогла удержаться, чтобы не позвонить ей…

— Вы звонили Лейле?! — вскричала я. — Не может быть! Лейла сказала бы мне об этом. Она не стала бы скрывать от меня, что вы живы!

— Она не знала, что звоню я. Я изменила голос. Я назвалась старой подругой Сары и спросила, живет ли она еще с ними. Когда она сообщила мне о «смерти» Сары, я справилась о тебе. Слушая ее рассказ, я убедилась, что Лейла и Билл просто обожают тебя, а когда Лейла упомянула о том, как хорошо пошли дела у Билла, я поняла, что возвращение мое немыслимо. Она и Билл способны дать тебе неизмеримо больше. К тому же я осознавала, что мое возвращение было бы нечестным поступком. Нечестным по отношению к тебе, к Лейле и к Биллу. И тогда я решила, что должна забыть о самом твоем существовании.

— У миссис Оливер вы квартировали примерно в то время?

— Нет, позже. Я ненавидела эту женщину. Нет сомнения, она по-своему была добродушна, но мне не нравились ее вечная подозрительность и стремление во что бы то ни стало докопаться до моей подноготной. Она замучила меня своими расспросами. Впрочем, ее допросы и другие уловки ничего ей не дали. Я все глубже и глубже замыкалась в себе. Все глубже и глубже… Пока наконец не наступил тот день, когда я поняла, что уже не смогу никогда выбраться из глубин самой себя. Я стала очень сдержанной и скрытной и считала, что только так нужно себя вести. Я утратила способность жить среди людей и общаться с ними.

— И тогда вы встретили Шона О'Мара. Вы любили его?

— Да нет, какая там любовь!.. Я просто хотела уехать от всех подальше. Мне казалось, что стоит пожить некоторое время на удаленной от мира ферме, и я вновь стану сама собой. Фермерская жизнь привлекала, манила меня. Шон был сама доброта. Влюбившись в меня, он возвел меня на пьедестал и так и не спустил оттуда. А я не умела там держаться и падала, и он винил себя во всем. Постепенно он забросил дела и ферму, возил меня повсюду, сорил деньгами, наивно полагая, что мне как раз и нужна такая жизнь. Ничего подобного! Может, тебе покажется странным, но такой беспечный образ жизни полюбился самому Шону. Он становился все более и более экстравагантным. Когда он умер, денег в доме уже почти не было, да и сам дом был заложен. Я, конечно, могла бы продать ферму, но это был мой единственный дом, мое убежище. И у меня еще остался сильный страх перед внешним миром.

Она печально улыбнулась.

— Я знаю, что думают обо мне в городе. Они считают, что я ставлю себя выше их. Называют меня заносчивой, совсем как миссис Оливер. Они ничего не понимают! Да и как они могут понять меня? И как я могу надеяться на то, что ты меня поймешь и простишь?..

— Мне нечего прощать вам. Если бы вы знали, как счастлива я была с Лейлой и Биллом, вас не беспокоила бы совесть. Они были для меня настоящими родителями.

Я заметила, как она содрогнулась при последних слонах. Черт! Я ведь не думала обижать ее. Сколь жестокими оказались мои слова, я поняла лишь тогда, когда произнесла их.

Я быстро добавила:

— Я не упрекаю вас за то, что вы сделали. И теперь, когда вы все объяснили мне, я понимаю вас.

Я действительно понимала ее. Передо мной возник образ молоденькой женщины, закрученной в водовороте обстоятельств, при которых и более сильные люди теряют над собой контроль. Потрясенная бомбежкой, напуганная до смерти, она могла защититься, только удалившись от жизни и замкнувшись в самой себе. Я не могла любить ее, она была для меня все еще чужим человеком, но у меня появилось к ней чувство сострадания.

Несколько минут мы сидели молча, глядя на огонь в камине. Затем я сказала:

— Сара…

Странно было слышать, что я называю ее по имени, но я знала, что матерью ее никогда не назову. Моей матерью была Лейла.

— Сара, я хочу увезти тебя отсюда.

Она отрицательно покачала головой.

— Слишком поздно, Дженни. Я уже не смогу жить рядом с людьми.

— Вновь научишься. Поедем со мной в Лондон.

— Нет, мой дом здесь.

Я содрогнулась.

— Здесь?! В этом ветхом доме, наполненном сквозняками? Да здесь просто невозможно жить!

— А мне здесь даже нравится. Несмотря на то, что протекает крыша и водопровод практически не работает.

— Но теперь, когда я разыскала тебя, я не могу вот так просто взять и уехать, оставив тебя здесь одну!

— Может, ты сможешь время от времени навещать меня, Дженни? Хотя понимаю, что не имею права просить об этом.

Я завороженно смотрела на искорки, взметавшиеся вверх и исчезавшие в трубе. Мне страстно хотелось сблизиться с ней, узнать ее получше. И даже не столько ради себя, сколько ради нее. Я была уверена, что смогу помочь ей, если только она позволит мне.

— Сара, — повинуясь внезапному желанию, проговорила я. — Можно мне сюда переехать на некоторое время?

Она пораженно взглянула на меня.

— Но… Но я не верю, что тебе хочется это сделать! Ты не сможешь тут жить, в таком неудобстве!

— Конечно, я с удовольствием пожила бы в другом, более комфортабельном месте, но раз ты не хочешь поехать со мной, я решила переехать к тебе.

Она порывисто наклонилась и взяла меня за руку, которую на этот раз я не отдернула, наоборот, я постаралась через это прикосновение передать всю теплоту моего сердца. Я чувствовала, что она невероятно одинока и что между нами есть связь, которая не прервется никогда. Эту связь не выбирают. Кроме меня, у нее больше никого не было. Кроме нее, у меня тоже никого нет.

— Дженни, если бы ты пожила со мной, это было бы так хорошо! — Слезы обильно покатились у нее по щекам, но она не стала вытирать их. — Я… Я не заслуживаю той доброты, какую ты проявляешь по отношению ко мне.

Только сейчас мне пришла в голову мысль, что, оставаясь здесь, я приговариваю себя на дальнейшие встречи с Джефом, на дальнейшие муки… И каждый раз я буду вспоминать о том, как он предал меня, буду горько жалеть о столь бесславном конце нашей дружбы. Я чувствовала, что до сих пор не могу отделаться от его чар, и поняла, что поступила глупо, предложив Саре пожить здесь вместе с нею. Но было уже поздно. Она и без того достаточно несчастна, не стоит добавлять ей горя.

— Когда ты переедешь ко мне, Дженни?

— Немедленно. Я только вернусь в отель сложить вещи, — с улыбкой ответила я. — О Господи, я же совсем забыла о шофере! Бедняга, наверно, до сих пор ждет меня во дворе.

— У ирландцев много терпения, — сказала Сара.

Я поднялась с кресла и натянула перчатки.

— До свидания, Сара. Я постараюсь не задерживаться.

Я подошла к ней и неловко поцеловала ее в щеку. Она отчаянно прижалась ко мне на мгновение, будто боялась, что я сейчас исчезну, как призрак.

— Я вернусь, — заверила я ее.

— А я тем временем приготовлю тебе обед. Кстати, Кевин Салливан, который работает у меня управляющим, ест всегда со мной. Он очень милый молодой человек. Думаю, он тебе понравится. Кроме него, у меня практически больше нет друзей.

— Кажется, это его я видела здесь вчера.

— Ты можешь с ним даже подружиться, Дженни.

Я пожала ей руку и ушла. До двери она меня не провожала.