Дом Монтеану. Том 2

Мои клыки врезаются в кожу Томаса и прорывают её. Мой рот наполняется кровью Томаса, и в этот же момент он кусает меня. Меня разрывает на мелкие осколки от ощущений. Я перестаю ощущать своё тело, чувствуя только пронзающее меня удовольствие. Я достигаю пика настолько ярко, что перед глазами снова всё белеет. Словно до краёв наполняюсь кровью Томаса, и меня бросает в жар. Он проникает в мою кровь, и я обретаю часть своей свободы. Она поглощает меня раз за разом.

Раскрываю глаза и нахожу себя лежащей на снегу. Удивлённо озираясь, поднимаюсь на ноги и осматриваю себя. Я одета в чёрную толстовку и такого же цвета лосины. Я не могу понять, что происходит. Темнота вокруг подсказывает мне, что сейчас ночь. Вдалеке я вижу огни и быстро иду на них. Мои ноги утопают в снегу, я перехожу на бег и вылетаю на занесённую снегом подъездную дорожку дома. Довольно знакомого дома. Это дом Сава и его семьи. Я слышу голоса. Голоса всех, как и Томаса. Подхожу ближе и заглядываю в окно.

— Ты уверена, что хочешь этого, Майди? — хмуро спрашивает Томас, глядя на женщину.

Она испуганно сглатывает и кивает.

— Да. Иначе я никогда не помогу Саву. Обрати меня, Томас. Обрати, как моих сыновей. Сав нуждается в нас.

Томас выпускает клыки, Майди убирает волосы и обнажает шею. Все три брата наблюдают за ними, их глаза сверкают, а клыки блестят в свете искусственного освещения. Крик боли Майди разрывает тишину, и до меня доходит, что Стан не врал. Это прошлое, и я вижу его. Томас обратил их. Он помог им бежать. Они живы. На меня накатывает сильнейшее облегчение, и моё тело расслабляется, падая в темноту.

Глава 21

Делиться воспоминаниями — это определённый уровень доверия. Вообще, так просто влезть в голову вампира невозможно. Я имею в виду чистокровного вампира. В сознание полукровки войти легко, а вот чистокровного вампира намного сложнее. Он должен дать своё разрешение, если его нет, то придётся ломать ментальные стены, наносить физические увечья и ослабевать полностью организм, чтобы вампир не мог сопротивляться. И даже когда удаётся проникнуть в сознание, то не все воспоминания можно увидеть. Ты увидишь лишь то, что хочет помнить вампир. Обычно в таких случаях вампиры цепляются за воспоминания боли и ненависти к насильникам. И в конечном счёте ты ничего не получишь. Поэтому так важно дать разрешение и впустить вампира в своё сознание добровольно. Даже если разумом ты будешь согласен, а твоё существо нет, то ничего не получится. В общем, требуется единогласное мнение всего тела, души, разума и чувств. Иначе никак.

Когда я распахиваю глаза, то оказываюсь снова в спальне. Недалеко потрескивает огонь в камине. Вокруг нас всё ещё пульсирует воздух, сохраняя аромат секса и сладкой кульминации. Томас поднимает голову, глядя в мои глаза, и в его чёрных омутах я вижу улыбку, как и на губах. Это особая улыбка, она исходит именно их глаз, искренняя. Мне кажется, что Томас, как будто рад тому, что я увидела. Он убирает мокрые пряди волос с моего лба и чертит крест, а затем мягко целует это место. Он часто так делает. Так же он сделал перед тем, как войти со мной в ад. Зная, что вот-вот ему придётся обнаружить себя, показать своё истинное лицо и разбить мне сердце, Томас выбрал сторону. Но чью?

Томас ложится рядом со мной и прикрывает глаза, его грудь быстро вздымается. Пот блестит на его коже, излучающей жар. Я переворачиваюсь на бок и наблюдаю за тем, как он что-то обдумывает. Иногда тишина кажется такой громкой, а разговоры, наоборот, тишиной.

Касаюсь пальцами бицепса Томаса, и он поворачивает ко мне голову. Его глаза снова человеческие, а мне, оказывается, нравится его чернота, тьма и вековая печаль, застрявшая в глубине его зрачков. Томас подхватывает мои пальцы и целует их. Он кладёт себе на грудь мою руку и закрывает глаза. Я слышу стук его сердца. Оно медленно приходит в нормальное состояние. И вот этот маленький мир, в котором есть он и я, такой уютный, особенный и по-семейному тёплый. Мне представлялось, что вот так мои родители лежали в кровати, утопали в удовольствии, оттого что были рядом друг с другом. Так больно обманываться. Причём никто мне не говорил, кто и что делает, я выдумывала за них, то есть изначально готова была страдать. Хотела страдать.

У меня так много вопросов, но я не могу задать ни один из них без опасения того, что нас могут раскрыть, и мы оба пострадаем. И когда я думаю, что Томас может пострадать, то мне становится плохо, искренне плохо. Меня начинает мутить от страха. И это так хреново. Сколько бы я ни бегала от правды, лучше мне не становится. Пора бы признать, что ничего ещё не закончено, и, вероятно, моё сердце снова может быть разбито.

Томас резко напрягается и садится на кровати, а я, хмурясь, распахиваю глаза. Он подскакивает на ноги, показывает мне притвориться спящей и бросает на моё обнажённое тело одеяло за секунду до того, как в комнату без стука влетает Соломон. Он словно специально пытался поймать с поличным Томаса за чем-то таким, что мог бы использовать против него.

Я закрываю глаза и замираю.

— Ни черта себе. Я думал, что ты презираешь её, — смеётся Соломон.

— Хочешь присоединиться? — ухмыляется Томас.

— Что?

Что?

Я озадаченно слушаю их разговор.

— Брось, Соломон, мы часто такое проделывали раньше. Нам нравилось. Я не против поделиться, тем более уже закончил с ней. Можешь тоже попробовать. Она всё равно спит, и это словно трахать труп. Никакой отдачи, но как унитаз использовать можно. Немного сбросить напряжение и просто получить моральное удовлетворение оттого, что ты просто можешь сделать это с ней, — неприятный и насмешливый голос Томаса обижает меня. Хотя я осознаю, что он говорит таким издевательским тоном не для того, чтобы причинить мне боль, но всё же меня это задевает.

— Спасибо, воздержусь. Не хочу падать так низко, — с отвращением отвечает Соломон.

— Ладно. Так зачем ты пришёл? Что-то случилось?

— Уже утро. Обычно в это время ты спускаешься вниз. Отец отправил за тобой.

— Обычно я спускаюсь вниз тогда, когда хочу. У меня нет определённого графика, Соломон. Да и я был занят. Сейчас оденусь и спущусь. Есть какие-нибудь новости по поводу местоположения Стана и призыва остального клана Монтеану? Что говорят твои люди? Он привёл их к клану?

— Они пока не отвечают. Предполагаю, что они поехали дальше за ним. Это было умно, прикрыться доказательством твоей власти и желания жениться на Флорине, убить предателей, пока Стан сбежал. Отличное алиби для всех нас.

— Я знаю, — отвечает Томас, и раздаётся шуршание одежды.

Но меня поражает, что это Томас помог бежать Стану, и он же послал вампиров, чтобы они проследили за ним, а Радимил их нейтрализовал. Эти парни — заклятые друзья друг другу. Ложь на лжи, это просто куча лжи.

— А что насчёт крови Флорины? Есть какие-нибудь результаты? Сегодня день свадьбы, и я бы не хотел, чтобы наша королева внезапно передумала или выкинула ещё какую-нибудь ерунду.

— Там всё паршиво. Её кровь ядовитая. Никто из нас не смог даже попробовать её, я уже не говорю про остальное. Бесполезная трата времени. Но отец сказал, что проще дать ей небольшую дозу сыворотки, затормаживающей сознание. Она отупеет, и её легко можно будет контролировать. Скажешь ей, что делать, она выполнит. Это как в случае со Станом. На нём сработало, на ней тоже сработает. Я принёс один шприц. Можно вколоть сейчас, а потом ещё раз, если понадобится. Тем более она спит, Флорина даже не поймёт, что с ней делают.

— Да, это разумно. Нам не нужны сюрпризы. Давай сюда, сделаю это сейчас, чтобы потом не тратить время.

У меня внутри всё леденеет от страха. Томас не выгнал Соломона. Он, действительно, собирается это сделать со мной? Я не позволю ему просто так играть мной.

Томас забирается на кровать и откидывает немного одеяло, я намереваюсь напасть, когда он на пару секунд прикладывает свой палец к моим губам, приказывая молчать. Я чувствую тень Томаса, скрывающую меня, и тогда подсматриваю. Томас закрыл собой обзор. Он срывает колпачок со шприца и берёт мою руку. Я не шевелюсь. Он подносит иглу и резко всаживает её в одеяло, лежащее рядом с моей рукой. Быстро надавив на шприц, Томас выливает содержимое препарата и вытаскивает иглу, накрыв меня снова одеялом.

— Готово, — довольно произносит Томас.

— Знаешь, я бы на твоём месте хотя бы немного попытался сблизиться с ней. Флорина не так плоха, — произносит Соломон.

— Как хорошо, что ты не на моём месте. Если хочешь её, то без проблем, после слияния и коронации, я отдам её тебе. Делай, что хочешь с ней, пока я не приговорю её к смертной казни.

— Нет, мне она не нужна. Но… не знаю, это ведь выгодно, Томас, обладать ей.

— Ты забываешь, для чего она, вообще, нужна мне. Она лишь расходный материал, и только. Как только ты найдёшь место, где Радимил прячет Гелу, мы с тобой станем повелителями этого мира. Только подумай, Гела знает наверняка, где находится место обращения. И она расскажет нам, потому что будет зависеть от нас. Ну, и мне всегда нравилось с ней трахаться. Она была довольно умелой любовницей и безумной. Это, видимо, у нас семейное.

— Фу-у-у, Томас, это мерзко. Она же твоя мать.

— Это ничего не меняет. Ты же меня знаешь. Я тот ещё ублюдок, мне плевать, кто и как относится к моим предпочтениям. Я сделаю всё, чтобы вернуть Гелу. Всё. Даже легко убью Флорину у всех на глазах, вырву её сердце и верну его матери. Это даже комично. Флорина убила Гелу и съела её сердце. А в итоге она же и спасёт Гелу, умерев ради её существования. Когда-нибудь это будет анекдотом. Пошли, я проголодался, а также нужно проверить всё ли готово к потрясающему дню нашей новой жизни, — смеясь, Томас уводит Соломона. Когда за ними закрывается дверь, я распахиваю глаза, но не двигаюсь.

Чёрт. И как вот после таких слов оставаться спокойной? Конечно, подозрения и сомнения терзают меня и будут терзать. Я не могу просто взять и прекратить думать о том, что Томас собирается сделать, а он собирается, я чувствую это. Да ещё и слова о том, что он спал с Гелой. Конечно, это, вероятно, ложь, но… чёрт, не знаю. Не знаю, и всё.

Дверь вновь открывается, и в спальню возвращается Томас. Он хватает блокнот и быстро что-то пишет в нём, а затем передаёт его мне.

«Сегодня будь вялой и послушной хотя бы на церемонии, иначе подставишь нас».

Он ждёт моего ответа, и я киваю.

Я пишу ему вопрос: «Где Стан? Ты помог ему сбежать?».

Томас читает и кивает мне. Я недовольно поджимаю губы, пока он пишет ответ.

«Стан — твоя слабость. Его здесь нет, а значит, нет угрозы, что тобой будут манипулировать. Никто за ним уже не следит. Он ушёл к твоему клану. Он в безопасности».

— Гела, — одними губами произношу я.

Томас кривится и показывает на свой висок, в очередной раз предлагая мне впустить его в свой разум. Но я не могу. Это так не работает.

С тяжёлым вздохом он осознаёт, что я ему не доверяю. Секс сексом, но доверие это серьёзно. Вижу, как по его лицу пробегают печаль и разочарование. Пытаюсь взять его за руку, но он делает шаг назад.

— Я понимаю, — отвечает он и уходит.

У меня остаётся неприятное чувство, но я подавляю его. У меня есть причины сомневаться до сих пор. Сложно понять, где ложь, а где правда. Конечно, если бы я полностью поверила ему и впустила его в свой разум, то увидела бы правду в его воспоминаниях. Тем более вся семья Сава жива. Информация об их смерти и жестоком убийстве Савом тех, кого он любит, было ложью. Но есть ещё другой вариант, когда Томас забирается в мою голову и полностью подчиняет меня себе, и я ничего больше не могу контролировать, а предупреждения Соломона оказываются правдивыми. Хотя Соломон врёт. Радимил врёт. Они разнятся в своих показаниях наедине с Томасом. И это путает меня ещё больше.

Мне приходится встать с постели и застирать одеяло, чтобы не задержалась вонь от сыворотки. Потом я принимаю душ и сажусь напротив огня. Через некоторое время Томас возвращается с огромным чехлом для одежды и несколькими пакетами.

— Твоё платье и остальное, что может тебе понадобиться, чтобы подготовиться к церемонии, — сухо говорит он, бросая всё на кровать. — Тебе нужна помощь?

— Я плохо себя чувствую, — закусывая губу, шепчу.

Томас бросает взгляд на закрытую дверь, а потом усмехается, кивая мне.

— Флорина, мы подписали с тобой соглашение. Ты выйдешь за меня замуж. Добровольно. Сегодня. Тебе не отвертеться от этого. Ты меня поняла? Повтори.

— Я выйду замуж за тебя добровольно. Сегодня, — тихо говорю я.

Прикрыв глаза, Томас беззвучно благодарит меня.

— За тобой придут через три часа. Тебе нужна помощь? Мне прислать слуг?

— Нет.

— Что ж, тогда до встречи. Этот день ты никогда не забудешь, Флорина. Уже завтра ты будешь полностью моей. Навсегда.

Томас уходит, а моей голове до сих пор звучит его последнее слово: «Навсегда». Я серьёзно собираюсь выйти за него замуж? Связать себя клятвенными узами брака и слиться с ним, признав своим королём? Боже. Где Стан? Мне нужен Стан, и я должна понять, что происходит.

Мне приходится признать, что выбранное платье прекрасно. Оно чёрное, как и любое наше традиционное свадебное платье. Да, мой друг, мы надеваем белое только на похороны, вы же празднуете в нём. Мы выбираем чёрное, так как чёрный для нас цвет защиты и силы.

Не так я представляла день своей свадьбы. Не так. Мне ничего не хочется делать. Не хочется натягивать на себя тугой корсет и затягивать его. Не хочется слышать, как смеются и выселятся вампиры, которые как тараканы расползлись по замку в ожидании церемонии и праздника. Я хотела бы, чтобы меня вёл Рома по проходу к мужчине, за которого я бы отдала свою жизнь. Но это несбыточно. Мне придётся пройти через очередной ад одной.

Чем ближе час церемонии, тем мрачнее становится у меня внутри. Хотя моя сущность стремится поскорее заклеймить собой Томаса, но она глупа и не понимает, насколько всё серьёзно. И я бы ещё пострадала, если бы в мою спальню не постучались.

Встаю и открываю дверь, притворяясь слабой и безвольной. Это так ужасно. Отвратительно, как и мои чувства к вампиру, пришедшему ко мне.

— Флорина, выглядишь потрясающе, — улыбнувшись, Соломон проходит в спальню, а я возвращаюсь в кресло, плюхаясь туда в пышном чёрном платье. Чёрная фата валяется на кровати, а туфли на полу. Мне всё равно.

— Томас просил передать тебе его подарок, — Соломон протягивает руки, на которых лежит бархатный футляр для украшений. Щёлкнув замками, перед моими глазами оказывается бриллиантовый комплект: колье и серьги.

— Это принадлежало моей маме, — шепчу, касаясь пальцами крупных камней. — Папа подарил ей, когда она родила меня.

— Наверное. Я не знаю. Томас просто просил передать, — пожав плечами, Соломон кладёт украшения на столик. — Тебе помочь их надеть?

— Нет, — отвечая, отворачиваюсь от комплекта, потому что моё сердце сжимается от боли за маму. Она знала, что отец был ей неверен? Она знала, какой он был на самом деле? Даже Рома знал. А мама была слепа, и все эти его подарки, внимание и наигранная любовь были фальшью. Я не хочу носить то, что символизирует собой ложь.

— Хм, хорошо. Ты как? — Соломон вглядывается в моё лицо, когда я поворачиваюсь к камину.

— Мне дурно. Тошнит немного. Как будто я не выспалась или заболела. Не могу нормально думать, — притворно и печально признаюсь я.

— Ты ела сегодня?

— Не помню, — равнодушно пожимаю плечами.

— Понятно. Так ты, и правда, собираешься выйти за Томаса замуж, сделать его королём и отдать ему власть?

— Я должна это сделать. Таков ведь план. Я подписала мирное соглашение.

— Ясно. Но, а если ты не должна?

Я озадаченно поворачиваю голову к Соломону. Он присаживается на корточки напротив меня.

— Что? Я бы спать легла, — говорю невпопад. Пусть думает, что я отупела.

— Понимаю. Это потому, что Томас вколол тебе сыворотку, которая подавляет твою силу, делая тебя сонной и слабой.

— Что? — шепчу я.

Он так легко сдал Томаса? Серьёзно?

— Да. Мне жаль, Флорина, но ты лишь средство для достижения его целей. Ему нужно всё, что у тебя есть. Особенно твоё сердце. И оно его, правда?

Я касаюсь рукой своей груди и сглатываю.

— Это его месть тебе и всему роду Монтеану. Но ты можешь не выходить за него замуж или не передавать ему власть. Ты же знаешь, что если немного поднапряжёшься, то сможешь собрать последние силы и вызвать ненависть к нему. А эта ненависть не позволит тебе добровольно совершить ритуал и короновать его сегодня. Ритуал работает, только если ты не противишься происходящему. А ты можешь противиться и выставить свои условия. Сорвать ему планы. Ты же хочешь этого?

Обессиленно прикрываю глаза и тяжело вздыхаю.

— Я не могу… мне так плохо. Меня так тошнит и… дышать сложно.

— Флорина, возьми себя в руки. Ты потеряешь всё, если скажешь ему «да» перед алтарём, — Соломон поднимается и наклоняется к моему уху, начиная шептать, словно дрянная, ядовитая гадюка. — Томас предал тебя. Он обманул твоё доверие. Привёл сюда врагов и передал им всю информацию о тебе. Он убил Рома, Флорина, и сделал это хладнокровно твоими руками. Томас монстр. Он специально отпустил Стана, и теперь ему угрожает опасность. Этой ночью Томас насиловал тебя благодаря сильному снотворному, которое ты приняла вместе с кровью. Он всё знал. А дальше будет хуже. Через Стана он доберётся до твоего клана. Томас уже практически до него добрался. Он уничтожит всех, заберёт твою власть и возродит Гелу, свою мать. Ту женщину, которая тоже тебя предала. Предательство у Догаров в крови. Им нельзя верить. Они хитрые и скользкие твари. Откажи ему. Откажи. Выбери другого. Выбери того, кто сможет противостоять Томасу. Выбери меня. Я смогу тебя защитить. Я убью его. Мы вместе убьём его. Я защищу и Стана тоже. Больше никто не пострадает. Унизь Томаса перед всеми. Откажи ему. Отвернись от него. Найди силы. Вспомни, как ты его ненавидишь. Вспомни, как он смеялся, когда Рома погиб. Вспомни, что именно он бросил его тело на съедение вампирам. Вспомни, это Томас заставил меня принести головы всех погибших, чтобы добить тебя. Вспомни каждую минуту, проведённую в темнице, и ту боль, которой ты подверглась. Уничтожь его, как он пытается уничтожить тебя. Без твоей помощи, без трона и без власти он ничто. Мы победим. Выбери меня.

Если бы я была под наркотиками, которые хотели мне вколоть, думаю, я бы совершила свою самую жестокую ошибку в жизни. Я бы поверила этому отравляющему меня шипению. Но теперь я знаю, что Соломон хочет.

— Флорина, — Соломон немного отодвигается и приподнимает мою голову, вглядываясь мне в глаза. — Повтори за мной. Я откажу Томасу перед алтарём. Я скажу ему «нет». Я выберу Соломона.

— Я откажу Томасу перед алтарём. Я скажу ему «нет». Я выберу Соломона.

— Умница, — улыбается он. — Не беспокойся. Мы его убьём. Ты и я. Всё будет хорошо. И мы убьём снова Гелу. Я убью её для тебя. Обещаю.

Хлопнув меня по щеке, Соломон выпрямляется и поправляет чёрный пиджак.

— Этой ночью я окажусь здесь с тобой, — произносит он, бросив взгляд на кровать, и довольный собой уходит, вызывая внутри меня реальную тошноту. Ну что за мерзкий ублюдок.

Ловлю себя на мысли о том, как разнится отношение Томаса и Соломона ко мне. Томас целует меня в лоб, а Соломон шлёпает по щеке, как какую-то тупую шлюху.

Что ж, я могу сделать выбор. И я сделаю его перед алтарём.

Боже, помоги мне.

Глава 22

Свадьба — это всегда праздник, веселье, смех и радость. Но не в моём случае. Моя ситуация достаточно паршива. Я не могу разобраться в своих чувствах к Томасу. Не могу разобраться в том, что происходит, и кто говорит правду. У меня даже пробегает мысль о том, что они специально путают меня, чтобы свести с ума и быстрее добиться своего. Я не могу поверить в то, что тело Гелы находится у кого-то из них. Да, меня рвут на части сомнения, и от этого мне дурно. Я знаю, как хорошо умеет играть Томас нужные чувства и выдавать нужные эмоции в нужное время. Он это проделал и со мной. Но из двух зол я выбираю Томаса. Соломона я не перевариваю. Он вызывает внутри меня отвращение и отторжение от себя. А я хочу в этот раз довериться своей интуиции, точнее, своей сущности. Она могла заметить многое, что дало ей право отвергнуть Соломона. Но вот и с Томасом ведь такая же ерунда, а сущность тянется к нему. Она выбрала его окончательно. Кажется, что она с первой встречи выбрала Томаса, когда его кровь капнула на пол. Именно тогда я ощутила её вновь.

В дверь стучат, и я поднимаюсь из кресла. Мне так хочется напиться и просто уснуть. И да, друг мой, я в курсе, что это означает убегать от проблем, но порой очень хочется снова стать маленькой и ни черта не решать.

— Флорина? Ты готова? — В комнату заглядывает Радимил, и я сдерживаю себя от фырканья, глядя на ленты, пересекающие его чёрный камзол. Ленты, принадлежащие Рома. Помимо этого, на нём ещё и брошь Рома, и его перстни. Ублюдок.

— Да. Мне нужно обуться, но я… не могу. Голова немного… темно, — мямлю, пытаясь попасть в туфлю ногой, и шатаюсь для правдоподобности.

— Ох, ничего. Для меня будет честью помочь тебе, — с улыбкой говорит Радимил. Он подходит ко мне и опускается на колени, помогая влезть в чёрные лодочки.

— Идеально. А теперь фата, — схватив тонкую органзу, переливающуюся вшитыми мелкими камнями и гипюром, он закрепляет фату у меня на макушке и словно отец любуется мной.

— Русо был бы счастлив сегодня, — говорит Радимил.

— Папа? — хмурюсь я.

— Да, твой отец, Флорина. Он не особо возлагал на тебя надежды. Ты же была тринадцатым ребёнком. Но он надеялся, что тебе удастся хорошо пристроиться к какому-нибудь мужчине, который позаботится о тебе. И как всё интересно вышло. Ты последняя из рода Монтеану и прекрасно устроилась. Ты выходишь замуж за самого сильного вампира в истории, Флорина. Ты должна гордиться собой. Ты достигла своего максимума.

Стискиваю зубы от откровенных оскорблений. Радимил не особо уважает меня. Хотя он не уважает, вообще, женщин. Я не раз слышала, как он говорил нас, как о мясе, как о плодовитых кобылах и слугах для мужчины. И, конечно, он молчал, когда мама приказывала ему что-то, но по его виду всегда было понятно, что она ему противна. Поэтому он зачастую уезжал, когда отца не было дома, или, вообще, старался не попадаться на глаза маме, а отправлял кого-нибудь другого выполнить её приказ или передать ей новости от отца. В общем, он всегда был тем ещё мудаком. А тот факт, что он напялил на себя вещи Рома, присвоив себе его заслуги, бесит меня ещё больше.

— Вот так, пошли, Флорина, я проведу тебя в церковь. Все уже собрались. Ты будешь счастлива увидеть, что Томас сделал для тебя. А он не обязан был, ты же понимаешь. Но он достойный будущий король. И сегодня тебе предстоит короновать его. Ты обязана провести ритуал идеально, Флорина. Это новая история, и на вас будут смотреть, — подхватив меня за руку, Радимил ведёт меня по пустым коридорам, а мне приходится слушать его. Мне уже хочется искупаться и избавиться от его прикосновений. Но я молча иду рядом с ним.

— Ты же помнишь, что должна делать, Флорина?

— Выбрать Соломона, — выпаливаю я.

Радимил резко останавливается, и я вместе с ним. Он поворачивает меня к себе.

— Что ты сказала?

— Я должна сказать Томасу «нет». Унизить его. Выбрать Соломона, — как робот повторяю я.

— Вот же сучий ребёнок, — злобно шипит Радимил. — А я-то думал, какого чёрта он решил лично отнести тебе украшения, которые выбрал для тебя Томас. Козёл мелкий.

Подавляю улыбку, наблюдая за возмущениями Радимила. А это на минуточку его сын. Мда, меня потрясает их отношение друг к другу. Реакция Радимила доказывает, что он желает, чтобы Томас стал королём, а не Соломон. Значит, Соломон действует против них. Или же это всё идеально поставленный спектакль.

— Так, послушай меня, Флорина, — Радимил берёт меня за плечи и встряхивает. — Не смей выкинуть подобную глупость. Томас твой король. Именно Томас. И ты забудешь, что потребовал Соломон, поняла? Ты здесь только для Томаса. Ты его вещь. Ты принадлежишь ему.

Вещь? Сукин сын. Я не грёбаная вещь!

Но мне приходится молчать, а клыки так и чешутся показать, что я на самом деле думаю обо всём этом.

— Ты войдёшь в церковь и будешь улыбаться. Ты скажешь Томасу «да», у нас полно гостей. Ты не посмеешь унизить Томаса. Ты поняла меня? Отвечай, — требует Соломон.

— Я войду в церковь и буду улыбаться. Я скажу Томасу «да», у нас полно гостей. Я не посмею унизить Томаса, — послушно отвечаю.

— Отлично. И ты коронуешь его. Я знаю, что ты бесполезна. Но ты должна знать, что делать, чтобы возвести Томаса на трон. Ты знаешь?

— Я знаю.

— Хорошо. И потом ты совершишь с ним наш обряд священного союза. Ты отдашься ему и с радостью исполнишь любую его прихоть. Ты поняла меня?

— Я поняла, — киваю ему.

— Умная девочка. А теперь пошли. Жених уже заждался. Запомни, Флорина, от твоего поведения зависит будущее нашего клана и всех вампиров. Ты обязана вести себя так, чтобы не уронить лицо своего мужа. Муж это тот, кто приказывает тебе и владеет тобой. Всё, что он захочет, ты исполнишь, даже если это будет смерть. Ты рождена только для этого. Поняла?

Я киваю. Боже, если он сейчас не заткнётся, я просто его убью. Я устрою такой скандал с оторванной головой, что он всем будет сниться.

Радимил окидывает меня пронзительным взглядом и кривится.

— Ладно, лучшего у нас всё равно нет. Хотя я бы предпочёл, чтобы это была другая женщина. К примеру, твоя старшая сестра. Ох, эта женщина была потрясающе умной и мудрой. Жаль, что её убили, — Радимил тяжело вздыхает и тащит меня дальше.

Ублюдок.

— Не переживай, тебя ждёт интересное будущее. Только представь, Флорина, ты доказала своему отцу, который пренебрегал тобой и, в принципе, не ценил, считая абсолютно бесполезным куском мяса, что чего-то стоишь. Ты исполняешь его волю. Ты не можешь подвести Русо, Флорина. Ты последняя из рода и обязана следовать нашим правилам. Мы лишь делаем то, что хотел Русо. Он планировал коронацию Томаса, — продолжает Радимил.

Пусть его кто-нибудь заткнёт. Пожалуйста. Я уже едва держусь.

— Русо любил Томаса, как никого из своих детей. Жаль, что его дети оказались такими бездарными. Я говорил Русо, что ему следовало выбрать другую жену, а не тащить в новую жизнь старую женщину. Но нет, ему казалось, что он любил твою мать. А в мире так много прекрасных, умных и красивых женщин. Он поспешил, конечно, но ничего. Теперь всё правильно.

Я сжимаю кулак. У меня остаются лишь капли самообладания. Ладно, он унижает меня, но теперь ещё и оскорбляет мою мать.

— А Гела. Боже, что за женщина была. Ты поступила плохо, Флорина, убив такую женщину. Гела была умной, хитрой, прозорливой и, действительно, нравилась твоему отцу.

— Мне дурно, — шиплю я. Меня уже трясёт от ярости. Ублюдок. Он специально говорит мне гадости.

— Потерпишь для общей цели. Мы уже практически пришли.

— Голова болит. Потише.

— Ох, да, ты же… да, — Радимил, наконец-то, затыкается. Я могу вытерпеть всё, но не тогда, когда восхваляют суку, предавшую меня и убившую всю мою семью. Всю и маму тоже. Да, Гела трахалась с моим отцом. Господи, не осталось ни одного мужчины, кроме Стана и Рома, наверное, кого она не трахнула. Она была шлюхой. Законченной шлюхой.

— Ты дрожишь, — замечает Радимил, когда мы подходим к дверям небольшой церкви. В каждом нашем доме есть церковь, потому что мы веруем в Создателя. И в этом месте есть небольшая часовня, куда мы могли ходить слушать проповеди.

— Да. Я волнуюсь, — выдавливаю из себя.

— Господи, да возьми себя в руки. Тебе нужно-то сделать немного, а ты уже трясёшься от страха. Ведёшь себя, как дура, Флорина. Давай. Я поведу тебя.

— Нет! — громкое слово вырывается из меня. Только не это. — Я имею в виду, что хотела бы… одна. Без прошлого.

— Понятно. Что ж, тогда не облажайся, Флорина. Не забывай, что если ты ошибёшься или совершишь глупость, то ты подставишь своего отца. Он будет тобой очень недоволен.

— Мой папа мёртв, — бормочу я, делая вид, что поправляю платье.

— Да, но он всё видит. В тебе его кровь. Поэтому не подведи весь наш клан. Давай. Входи, как только услышишь музыку. И ты должна сказать «да» Томасу, Флорина. Это всё, что от тебя требуется. И твой жалкий мозг должен с этим справиться.

— Хорошо, — шепчу я. Свали уже отсюда, козлина.

Радимил всё же стоит напротив меня, когда двери церкви немного приоткрываются, и оттуда выходят два оборотня.

— Следите за ней. Она тупая сегодня. Её нужно подтолкнуть, — бросает Радимил и скрывается в церкви.

Две чёртовы собаки, ухмыляясь, смотрят на меня. Чёрт, молчать и терпеть всё это дерьмо оказалось очень сложно. Но я должна. Должна ли? Не знаю.

И в какой-то момент на меня наваливается апатия, рождающая боль в моей груди. Вот я стою в свадебном платье у дверей церкви, а для меня это похороны. Мне больно, что рядом нет Рома. Он бы взял меня за руку и улыбнулся. Он бы провёл ладонью по моей щеке и сказал бы, какая я молодец, и как он гордится мной.

Рома, ты мне нужен. Рома…

Играет музыка. Орган и скрипка. Двери церкви открываются, и я поднимаю голову. Слеза скатывается по моему лицу, и я делаю шаг вперёд. Вампиры встают при моём появлении. Но мне так больно. Каждый шаг даётся мне с трудом. Здесь нет Стана. Он должен стоять, как шафер моего будущего мужа. Он должен мне улыбаться и гордиться мной. Но я одна, и это чертовски больно. Никого нет рядом. Больше никого. Меня все бросили. Меня все предали. И словно дожидаясь этого момента, осознание того, что я абсолютно одна придавливает мою грудь, отчего становится сложно дышать. Я делаю ещё шаг, затем ещё, а слёзы катятся по моим щекам.

Никого нет, чтобы поддержать меня, зато унизить и плюнуть в меня полно желающих. Только за что? Да, я не всегда поступала правильно, но… я живая же. Я тоже потеряла многое. Я потеряла… убила Рома. И я… одна. Хочется кричать от боли и убежать отсюда. Я же для них всех, действительно, лишь средство, а не живая. Но я иду, как на казнь. Иду по проходу, пока играет орган. Мне становится всё равно. Словно это не я. Всё равно. А потом появляется злость. Она вспыхивает в моей груди и сразу же гаснет, уступая место печали и пониманию, что меня никто не любит. Стан любил, но… уже нет. Я знаю об этом. Его чувства изменились. Он не любит меня, как раньше. Меня никто не любит и не особо любил.

Не любят.

Ненужная.

Нелюбимая.

Нежеланная.

Мои ноги дрожат, когда я поднимаюсь по ступеньке, глядя в пустоту перед собой. И становится так жалко себя. Так больно. Я так завидую тем, кого любят, и кто знает, что это такое.

Тёплые пальцы касаются моей руки, и я вздрагиваю, поднимая голову. Томас в чёрном фраке и тёмно-синей рубашке стоит напротив меня. Он поднимает мою вуаль, и наши взгляды встречаются.

Мне больно. Мне так больно. Смотреть в твои глаза больно, потому что я не знаю, нужна ли тебе. Больно дышать, потому что понимаю, что ты никогда меня не любил и играл мной. Больно двигаться, потому что ты уже приговорил меня к смерти. Больно… ты меня не любишь. Никогда не полюбишь. Больно… так больно, Томас. Больно. Я одна здесь, понимаешь? Мне больно. Я одна, и мне нужен папа… мой Рома. Отдай его мне. Прошу… верни мне папу. Верни… он любил меня безвозмездно. Верни… хотя бы кого-нибудь… верни. Пожалуйста.

Я разваливаюсь на части у Томаса на глазах. Мне хочется рыдать, но я сдерживаюсь. Я просто умираю внутри. Это моя свадьба, а на самом деле я хороню себя здесь. Заживо.

Томас отворачивается и ведёт меня к пастору. Его пальцы немного сильнее сжимают мои. Мне хочется закрыть глаза и прижаться к сильному плечу. Заплакать, быть слабой… но я выпрямляю спину и встаю напротив Томаса. Я смотрю мимо него, не ощущая никакого тепла.

Пастор произносит речь, приветствуя нас. Но я не слушаю его. Я хочу видеть свою семью рядом с собой. Мне нужен хоть кто-нибудь…

— Да, — чётко произносит Томас.

Перевожу на него взгляд. Он так холоден. Отстранён. А я подыхаю, слышишь? Я подыхаю из-за тебя! Ты виноват во всём! Ты!

— Флорина Русо Монтеану, вы берёте в законные мужья Томаса Догара? Обещаешь ли ты его чтить и быть верной, любить и поддерживать и в горе, и в радости?

— Да, — сухо отвечаю.

Томас подавляет улыбку и кивает, по церкви раздаются радостные возгласы.

— Вы можете…

— Это лишнее, — обрывает Томас пастора.

Он предлагал ему поцеловать меня, но даже этого я лишена.

— Тогда поздравляю вас.

А есть с чем?

Томас берёт меня за руку и поворачивает к толпе. Он ведёт меня за собой, а я как кукла иду за ним, в нас летят лепестки роз, но мне всё равно. Теперь осталось короновать его, а затем я просто спрячусь и отдамся своим эмоциям. Мне так больно.

Мы останавливаемся в дверях церкви, когда мимо нас проходят гости и поздравляют, осыпая лепестками роз. Я ловлю злой взгляд Соломона, и мне всё равно. Я просто жду, когда всё это закончится.

— Располагайтесь пока в зале, а мы выпьем немного шампанского наедине, — говорит Томас и кивает Радимилу.

Он всех уводит, закрывая двери церкви.

Мы остаёмся одни в окружении тишины и свечей, горящих повсюду в церкви. Томас поворачивает меня к себе и обхватывает моё лицо. Он улыбается мне, а по моей щеке стекает слеза.

— Мне так жаль, — шепчет он, целуя дорожку от слёз. — Так жаль, Флорина.

Он мягко касается моих губ и прижимает меня к себе.

— Так жаль, что Рома не с нами. Прости меня, — от слов Томаса, по моим щекам ещё быстрее бегут слёзы.

— Но я обещаю, что мы отомстим за него. Обещаю, что мы не падём. Мы выстоим. Ты моя жена. Навечно. И я клянусь защищать и заботиться о тебе даже ценой собственной жизни.

— Не надо врать… только не сейчас, — выдавливаю из себя.

Томас копается в кармане пиджака и что-то достаёт. Он раскрывает ладонь, а на ней лежит подвеска в форме ангела.

— Стан сказал передать тебе, ты поймёшь, что она означает, — шепчет Томас.

Я задыхаюсь, касаясь пальцами тёплого металла. Это ангел, снежный ангел, которого Рома сделал для меня и для Стана, это была наша клятва на троих, когда мы были маленькими. Рома дал нам по подвеске и сказал, что мы должны обещать в любой ситуации помнить о том, что если кого-то, кого мы любим, нет рядом, то он всё равно всё видит и находится рядом с нами. Рома всегда будет рядом с нами, как и эта подвеска. Я потеряла свою, а эта принадлежит Стану. У него была из платины, у меня из розового золота. И вот она сейчас здесь.

— Спасибо, — улыбаясь, отвечаю я. — Рома, спасибо. Я так скучаю. Мне так тебя не хватает. Я люблю тебя, папа. Люблю.

Поднимаю взгляд на Томаса и вижу печаль в его глазах. Он накрывает мою руку с подвеской и прижимается к моему лбу своим.

— Я люблю тебя. Я люблю… так сильно. Прости, что я люблю. Прости, — бормочет он.

Я закрываю глаза, позволяя слезам катиться по моим щекам. Мы так и стоим вдвоём в церкви, переживая каждый свою боль.

Свечи шипят. Где-то вдалеке можно услышать звуки музыки и разговоры.

Но сейчас важно то, что мы здесь. Мы одни и можем быть собой. Я нахожу вторую руку Томаса и сжимаю её.

Не знаю, может быть, я тоже люблю его, поэтому мне так больно. Больно от этой сухости вокруг, от невозможности быть честными на людях. Больно, оттого что у нас есть лишь страх довериться и обжечься. Больно, оттого что мы изначально были настроены друг против друга. Больно, оттого что… наши сердца изранены настолько, что в них не осталось уже живого места. Больно, оттого что любовь для нас — это страдания. Больно, оттого что вот здесь мы вдвоём, и это лишь несколько минут против часов противостояния, жестокости и воспоминаний.

Больно… больно любить друг друга. Больно…

Глава 23

Я никогда не была на коронации вампиров, потому что мой отец сам себя короновал и прописал целый свод правил, как сделать это правильно. Читала ли я его? Нет, конечно. Хотелось ли мне? Абсолютно нет. Думала ли я, что мне самой придётся короновать вампира и сделать его королём всех вампиров? Точно нет. В общем, помимо моего разбитого, подавленного и унылого настроения, а также боли, которая терзает каждую частичку тела, я должна сейчас короновать Томаса в тронном зале своей семьи. Это дерьмовый зал.

Мы входим с Томасом в зал рука об руку. Моя рука лежит на сгибе его локтя. Как только мы вышли из церкви, Томас снова отдалился от меня, стал холодным и грубым. Да, я убеждаю себя в том, что так нужно, жизненно необходимо. Но… но мне противно. Словно в Томасе живёт два вампира, хотя это так и есть. Есть тёмная сторона и светлая. Нужен баланс. Но он явно находится не в балансе, как и я. Тем не менее мы проходим мимо вампиров, приветствующих нас по обе стороны. Они выстроились живым коридором, провожая нас к возвышению, на котором располагаются два трона, принадлежащие Монтеану. На каждом из тронов выбит герб Монтеану, и они украшены драгоценными камнями. Троны сейчас переливаются в свете свечей, а я запомнила их пыльными и старыми. Этот зал когда-то был мрачным и мёртвым, сейчас он яркий, чистый и украшен цветами.

Отпускаю руку Томаса и поднимаюсь на возвышение. По правилам нельзя никому без разрешения короля или королевы подниматься на возвышение, на котором стоят троны. Мне можно, я же как бы уже королева Монтеану.

Все замирают. Наступает идеальная тишина. Я смотрю вперёд и распрямляю плечи. Я королева, чёрт возьми.

— Сегодня мы собрались здесь для того, чтобы заполнить пробелы в истории и создать новое будущее, — громко произношу я и перевожу взгляд на Томаса. — Перед тем как я разделю власть с Томасом Догаром, он должен доказать, что достоин быть королём.

По залу проносится удивлённый возглас и кое-где даже возмущённый.

— Я, Флорина Русо Монтеану, разрешаю задать пять любых вопросов Томасу о методах и планах его правления. Если они удовлетворят вас, то я начну обряд посвящения, — добавляю я. — Вы можете приступать.

Сделав шаг назад, наблюдаю за залом, наполненном вампирами. Их лица выражают просто невероятную смесь озадаченности, страха и непонимания.

— Я задам первый вопрос, — говорит Соломон и выходит вперёд.

Радимил шипит на него, пытаясь вернуть его обратно в толпу, но Соломон дёргает плечом, и его едкий взгляд останавливается на Томасе.

— Я слушаю, — спокойно реагирует Томас.

— Ты убил вампиров, которые помогли нам добраться сюда и обрести власть над кланом Монтеану. Ты убил верных тебе вампиров, Томас. Многие из нас возмущены твоим единоличным решением, — по залу пролетает одобрительный гул. — Какую гарантию ты можешь дать любому из нас, что под твоим правлением, нам не нужно будет переживать за свои жизни? Ведь по твоей новой логике, мы все предатели. Мы создали свой клан, отреклись от Монтеану. Мы боролись с ними и выиграли. А теперь ты стал Монтеану, значит, мы твои враги.

Приподнимаю уголок губ в насмешке. Да, Соломон сразу пошёл с козырей, а вот Радимил всем своим видом обещает наказать меня. Пусть только рискнёт, старый ублюдок.

— Хороший вопрос, Соломон, — улыбается Томас. — Но ты ошибаешься. Женившись на Монтеану, я не стал Монтеану. Я лишь временно взял имя прошлого правителя, пока мы не придём к общему решению с моей женой насчёт нового имени нашего великого рода. В моих венах течёт кровь Догаров, а не Монтеану. Я Догар. Я родился Догаром и умру Догаром. А насчёт показательного убийства, хм… что ж, кто из вас даст гарантии мне, что в будущем никогда не будет противиться моим приказам? Кто даст гарантии в том, что каждый из вас будет мне верен и не решит меня свергнуть? Кто из вас даст мне гарантии, что уже не помышлял о предательстве и побеге из моего клана?

Соломон недовольно поджимает губы, когда вампиры начинают оправдываться.

— Молчать, — рявкает Томас. — Видите, никто никаких гарантий дать не может? Но я могу обещать, что буду судить каждого честно и справедливо. Повторюсь, я убил предателей, которые боролись против своего рода и клана, а это для меня неприемлемо. Если бы там был кто-то из моего клана, и он боролся бы против нас, то я сделал бы то же самое. Я не приемлю предательства. Без верности и честности друг к другу мы проиграем. Всегда будут те, кто решит, что они сильнее и нападут на нас. Всегда будут те, кто выберет путь войны и убийств, насилия и жестокости. Всегда это было, есть и будет. Но не в моём клане. В моём клане вампиры будут уважать друг друга, вне зависимости от их положения, возраста и звания. В моём клане вампиры будут наказаны в соответствии с тяжестью преступления, и никаких поблажек не будет, как это было в клане Монтеану. В моём клане будут чёткие законы, и все должны соблюдать их, даже я и Флорина. Если мы нарушим их, то ответим за это наравне с вами. В моём клане все равны. Мы братья и сёстры. Мы семья и должны поддерживать, заботиться и помогать друг другу, а не травить друг друга, убивать и строить заговоры за спиной. Этого достаточно? Я ответил на твой вопрос, Соломон?

Зал взрывается аплодисментами, и я должна признать, что Томас хороший оратор. Он всегда был таким. У него были годы практики, чтобы уметь вести за собой людей. Он же бывший пастор.

— У меня вопрос, — поднимает руку Норман.

— Прошу.

— Мы оборотни, и нас травят другие. Нас изгнали и сделали из нас козлов отпущения. Отомстишь ли ты за нас? Убьёшь ли за нас наших обидчиков? И как мы будем жить рядом с вами?

— Я выбираю справедливость, Норман, как и трезво оцениваю ошибки, которые вы совершили. Скажите мне, вас изгнали из ваших стай за то, что у вас был не такой цвет глаз? Или потому что ваши родители были бедными? Или вас ущемляли в еде и защите? Нет. Я знаю историю каждого из вас. Вас наказали, изгнали и отреклись от вас, потому что вы нарушили законы. Вы убивали, насиловали, воровали, шли против главы стаи. И вы не были хорошими оборотнями, вам хотелось крови. Я не прав?

Норман отводит взгляд и притоптывает ногой, что выдаёт его нервозность и признание верности слов Томаса.

— Я прав, не так ли? Вы совершили ошибку. Кровавую ошибку. Но я вас принял. Я вас не судил. Я нашёл в себе силы простить вам ваши злодеяния и поверить в то, что вы изменились. А вот заданный вопрос наводит меня на мысль, что вы абсолютно не изменились и жаждете крови тех, кто защищал свои семьи от вас. Это неправильно для меня. Я приму ваше решение выйти из моего клана, если вам не нравится моя политика, но убивать из-за преступлений, совершённых вами, я не собираюсь. Да, мы все убийцы и рождены ими. Мы хищники. Но пока мы помним о своей человечности, и в нас живёт желание мира, должны следовать правилам Создателя. Не убей. Не соври. Не укради. Вы нарушили их все. И вы ответили за свой проступок. Но я предлагаю вам идти вперёд, простить себя за ошибку и стать лучше. Доказать не только вашим бывшим стаям, что вы изменились, но и себе. Это ваш шанс обрести мир и покой, наладить свою жизнь и перестать прятаться и бояться за свою жизнь. Я обещаю защищать вас, как самого себя, но только при условии, что вы будете уважать мои правила.

— Я принимаю твой ответ, Томас, — Норман склоняет голову и уходит в толпу.

Наступает тишина, больше никто не хочет задать вопрос.

— Приступай к делу, Флорина, — шипит на меня Радимил. — Все принимают Томаса. Давай.

— Увы, не могу. По закону должно быть задано пять вопросов. Прозвучало только два, чем быстрее вы это сделаете, тем быстрее всё закончится, — отвечая, равнодушно пожимаю плечами и получаю настоящее удовольствие от ярости, вспыхнувшей в глазах Радимила.

— Законы есть законы. Я готов ответить на остальные вопросы, — улыбается Томас. — Я честен перед вами.

— Но Норман задал три вопроса. Это должно считаться, — замечает Радимил.

— Да!

— Коронуй его!

— Остался всего один вопрос!

— Да!

Я закатываю глаза и киваю.

— Что ж, я согласна на один вопрос, и его задам я, — резко перебиваю шум в зале. Томас поворачивается ко мне.

— Скажи, Томас, готов ли ты отречься от своего прошлого? Отречься от своей семьи и своих родителей? Отречься от своего имени? Отречься от прошлых обид и зла, которое терзает тебя?

— Это нечестный вопрос! — возмущается Радимил.

Я вскидываю руку, затыкая его.

— Отнюдь. Чтобы править и быть королём всех вампиров, а это два разных клана, два различных уровня жизни и взгляда на этот мир, нужно забыть прошлое, иначе это приведёт к очередной войне. Если Томас и дальше продолжит травить мой клан, то вампиры возмутятся и поднимут бунт. Если Томас отдаст предпочтение своему клану, то я вряд ли буду молчать. Поэтому я задаю разумный вопрос, который обеспечит всем вампирам этого мира защиту, спокойствие и процветание.

— Ты права, — кивает Томас. — Это разумный вопрос. И я отрекаюсь. Отрекаюсь от прошлого, чтобы принять будущее. Отрекаюсь от боли, которую причинила мне твоя семья, чтобы она не туманила мой разум. Отрекаюсь от мести твоему клану, чтобы мы жили в мире. Отрекаюсь от учений моих отца и матери, чтобы найти ответы самому.

Все принимают ответ Томаса одобрительно, и мне ничего другого не остаётся, как перейти к главной части, как бы я этого ни хотела.

— Подойди сюда и встань на колени, Томас Догар, — приказываю я, показывая на место напротив себя.

Томас делает то, что я сказала.

Поднимаю корону с трона, и мои пальцы покалывает, моё существо внутри ликует от восторга, хотя я лично его не разделяю. Я видела эту корону на отце. Он обожал и боготворил её. И однажды он бросил ею в меня. Она тяжёлая с острыми гранями. Корона разорвала мою кожу. Отец просто психанул, потому что я отсутствовала на каком-то очередном балу в честь чего-то там. Он так разозлился, а я попалась под его горячую руку, и он швырнул в меня короной.

Воспоминание об этом внезапно появляется в моей голове, и я испытываю отвращение ко всему, что меня окружает. Ненавижу эту власть. Она уничтожает всё хорошее, имеющееся внутри нас. Но я держу корону над головой Томаса и должна дойти до конца.

— Томас Догар, клянёшься ли ты защищать свой клан ценой собственной жизни?

— Клянусь.

— Клянёшься ли ты быть справедливым и честным правителем?

— Клянусь.

— Клянёшься ли ты следовать правилам мироздания и не нарушать их?

— Клянусь.

— Клянёшься ли ты править двумя кланами без личных предпочтений?

— Клянусь?

— Берёшь ли ты ответственность за жизнь каждого существа, который преклонит колени перед тобой и попросит защиты у тебя?

— Беру.

— Берёшь ли ты ответственность за все свои поступки и действия, которые собираешься совершить в будущем?

— Беру.

— Берёшь ли ты ответственность за судьбу всего клана, как и мою?

— Беру.

— На этом я заканчиваю свои вопросы и нарекаю тебя, Томас Догар, королём всех вампиров, королём Монтеану, — произношу я и опускаю корону на голову Томаса.

Шум, гул и аплодисменты сразу же взрываются вокруг.

— Да здравствует король!

— Да здравствует Томас!

Томас, улыбаясь, поднимается и вскидывает руку.

— Мы ещё не закончили, — произносит он, поднявшись на пьедестал. Я беру вторую корону и присаживаюсь, передав её Томасу.

— Я нарекаю тебя своей королевой, Флорина Русо Монтеану. Я нарекаю тебя своей женой перед короной и нашими кланами. Я нарекаю тебя символом мира между нами, — громко произносит он, водружая корону мне на голову. Томас протягивает мне руку, и я встаю, опираясь на неё. В этот момент всё моё тело словно оживает. Такая странная метаморфоза. Я ненавижу корону и ненавижу власть. И я против всего, что делал мой отец. Я никогда не любила этого пафоса. Но теперь на моей голове красуется корона, и я смотрю в глаза своего короля, а внутри меня просыпается другая часть меня, сильная и властная, требовательная и тёмная.

— Теперь мы проведём священный ритуал, слияния крови, чтобы заключить настоящее перемирие, — произношу я, быстро пряча взгляд.

Радимил передаёт Томасу кинжал, а мне кубок. Томас надрезает своё запястье и наполняет кубок кровью, затем это делаю я. По моему телу проносятся дрожь и предвкушение, хотя я это просто чувствую, но не думаю об этом. Моё тело подчиняется моему существу, которое моментально выпускает свои клыки, являя собой свою силу.

Наша кровь смешивается, и Томас первым подносит кубок к губам в полной тишине. Он делает пару глотков, а затем я допиваю оставшееся и с силой бросаю кубок на пол, разбивая его на части.

— Да здравствуют король и королева!

Вампиры начинают скандировать эти слова, а Томас берёт мою руку и поднимает её вверх, словно выиграл какое-то то состязание. Это смешно и неправильно. Хотя признаю, что наша общая кровь согревает меня изнутри. Я моментально начинаю чувствовать крепнущую связь с Томасом на более тонком уровне. На самое удивительное для меня то, что моё тело, мой разум и моё существо единогласно принимают Томаса, как своего короля, мужа и возлюбленного. Я не могу уловить тот момент, когда это происходит, но всё внутри меня меняется. А это лишь начало, и оно пугает меня. Сильно пугает. Я не хочу терять себя. Не хочу раствориться в Томасе. Я не хочу… чувствовать его тепло и то, как быстро бьётся его сердце. Я не хочу ощущать, как его кровь сливается с моей в опасном танце смертоносного влечения.

Томас внезапно притягивает меня к себе за талию и впивается в мои губы. Его жар опаляет меня, и я цепляюсь за его плечи, чтобы не упасть от той силы, с которой он меня целует. С особым голодом и жаждой.

Так же неожиданно, как поцеловал меня, он отрывается от меня и облизывает немного покрасневшие губы. Его глаза заволочены чёрным дурманом и пылают азартом и похотью. И всё внутри меня сжимается от желания немедленно приступить к ритуалу брачного союза. Но я одёргиваю себя, как только Томас отводит взгляд.

— А теперь нас ждёт праздник! Столы уже накрыты…

— Подожди, Радимил, — перебивает его Томас. — Для начала у меня есть подарок для всех гостей. Он вам понравится. Идите за мной и своей королевой. Нам придётся немного нагулять аппетит.

Томас берёт меня за руку и ведёт за собой. Я, ничего не понимая, просто следую за ним. Мы выходим из замка и огибаем его. Прохладный воздух сейчас прекрасно остужает внезапно появившееся желание к Томасу.

Ещё вчера на этом месте лежали трупы, сегодня площадка за замком вычищена, и везде расставлены факелы.

Вампиры толпятся в стороне, когда Томас кивает, и что-то начинает грохотать. Перед нами появляется нечто, накрытое чёрной тканью. Я сразу же слышу частые удары сердец. Их много. Ткань слетает, и я охаю, когда вижу клетку, в которой заперты люди. Самые обычные люди. Они начинают кричать, молить о пощаде и просить о помощи.

— Ты что делаешь? — с ужасом выдыхаю я.

Томас фыркает и дёргает меня назад за свою спину, приказывая заткнуться и не мешать ему.

— Дорогие мои друзья, мой клан. Я знаю, что мы долго шли к тому, чтобы этот день наступил. Я стал королём. Мы получили то, что планировали. Но я не добился бы всего этого без вас. Без вашей силы и ума. Без вашей веры в меня и поддержки. Поэтому сегодня я хочу подарить каждому из вас подарок. Вот он, — Томас показывает на клетку с напуганными до смерти людьми.

— Я предлагаю вам поохотиться. Мы откроем клетку и выпустим добычу. Мы дадим людям немного времени, чтобы они разбежались, а после моего сигнала вы приступите к охоте. Каждый из вас выбирает свой выигрыш и ищет его. Как только вы поймаете свою добычу, то приходите с вашей парой на праздник. Убедите вашу пару, что вы исполните все её мечты. Развлекайтесь. Сегодня каждый из вас должен получить удовольствие. Вы можете делать с ними всё, что хотите, но есть одно ограничение — убивать нельзя. Они нам ещё понадобятся. Это наши рабы. Вы готовы?

Я в таком шоке и не могу поверить в то, что Томас это сделал. Это же люди, чёрт возьми! Люди! Но внутри меня существо шепчет, что он не разрешил их убить, да и мы не без греха. Это будет просто развлечение. А вот мой разум против. Это жестоко и неправильно. Нельзя так поступать с людьми, но остальные с готовностью встают на позиции.

Раздаётся гонг, и клетка открывается. Люди бегут кто куда. Они натыкаются друг на друга, падают, визжат, кричат.

Томас, улыбаясь, поднимает руку, а затем резко опускает её вниз.

— Охота началась! — кричит он.

Вампиры с улюлюканьем и смехом срываются со своих мест. И даже Радимил понёсся искать себе жертву. Боже.

Я разочарованно качаю головой, когда замечаю единственного, кто не побежал. Это Сав. Наши взгляды встречаются, и он тяжело вздыхает, а затем уходит в замок. Признаю, что в эту минуту я благодарна ему за отказ участвовать в этой затее и начинаю уважать его немного больше, чем раньше.

— Ты просто чудовище, — шепчу, глядя на довольного собой Томаса. — Мы так не договаривались. Это же живые люди.

— Боже, да успокойся, Флорина. Это просто развлечение. Ну что они с ними сделают? Не убьют же. Всем нужно немного расслабиться, как и тебе. И это лишь только начало. Ты же не против немного развлечь своего короля, — Томас тянет ко мне руку, но я отпрыгиваю в сторону.

— Да пошёл ты, — шиплю я.

Томас откидывает голову назад и хохочет.

— Уже поздно отступать, Флорина. Ты короновала меня. Ты дала мне то, что мне было нужно. А теперь важны лишь мои желания. Я твой король. Ты признала меня и теперь подчиняешься мне. Я же теперь могу заставить тебя делать всё, что захочу. Мы провели ритуал, и ты не будешь отрицать, что уже чувствуешь эту магию на себе. Я требую, чтобы ты подошла ко мне и поцеловала меня. Немедленно.

Его голос звенит в моём теле, и я сжимаю кулаки, заставляя себя стоять на месте. Заставляя… мои ноги идут к нему. Я не могу сопротивляться, и это паршиво. Господи, что я наделала?

Мои губы касаются губ Томаса, и моё сознание становится таким слабым, когда он крепко обнимает меня и прижимает к своему телу, смакуя мои поцелуи. Я осознаю всё, что делаю, только вот моя сущность настолько стала сильной внутри, что ей плевать на мои желания. Она берёт то, что хочет. А хочет она Томаса.

Чертовски плохой расклад.

Глава 24

Мир меняется. Думаю, и ты это заметил, мой друг. Нужно приспосабливаться к другим правилам и подстраиваться под них. Нам это делать крайне сложно, потому что у нас есть сравнение. Раньше всё было намного проще. Не было мгновенного интернета или сообщений, которые бы передали всю информацию. С одной стороны это круто, с другой… опасно. Думаю, если бы мы выбирали, то все бы жили в средневековье, только с нормальным унитазом и душевой. А остальное… боже, как сложно.

Наверное, ты не понимаешь, почему я думаю об унитазе, а не о том, как губы Томаса жадно поглощают мои. Как его ладони сжимают мою талию и ласкают спину. Как он по-хозяйски прижимается ко мне, подавляя мою волю. Ну, я пытаюсь отвлечься от мощного потока возбуждения, которое покалывает в каждом участке моего тела. Поэтому мне приходится думать про унитазы. Да-да, знаю, то ещё занятие. Но как тебе объяснить? Я запуталась. Понимаешь? Я больше не могу контролировать происходящее, а в этот момент вампиры вышли на охоту за людьми. Ведь в следующий раз ты, мой друг, можешь оказаться на их месте, и умом я понимаю, что должна защитить тебя, уберечь… но что мне делать с моими чувствами и существом, которые требуют занять своё место под Томасом? Именно под ним, а не рядом с ним. Это унизительно, правда?

Томас отрывается от моих губ и улыбается, лаская взглядом моё лицо. Мои щёки горят, как и губы.

— Ты до сих пор борешься с собой, Флорина. Пора признать, что ты проиграла, — шепчет он, касаясь моего подбородка и поглаживая его.

— Не дождёшься, — шиплю я.

— Дождусь. Ты признаешь меня своим королём, своим мужем, своим любовником и своим единственным.

— Зачем? — Боль моментально прорывается сквозь порочный шёпот в голове поддаться и покориться ему. — Зачем ты это делаешь?

— Потому что могу, — усмехается он и щипает меня за щёку. — Я могу, Флорина. Могу и буду пользоваться любой возможностью продемонстрировать тебе, насколько теперь ты зависишь от меня, и как легко я могу управлять тобой. Тебе не стоило соглашаться ни на одно моё условие. Тебе стоило умереть. Поверь мне, смерть была бы намного приятнее, чем твоё будущее.

Меня до глубины души пугают и ранят слова Томаса. Никого ведь нет рядом. Никого. Почему он говорит мне это?

Непроизвольно в моих глазах появляются слёзы, и я ненавижу себя за эту реакцию. Моё существо скулит внутри меня, требуя умолять его о ласке и любви. Но я не позволю себе так низко упасть. Я совершила ошибку, да? Боже, как мне надоело сомневаться. Так задолбало, что я ни черта не понимаю, постоянно путаюсь и блуждаю в темноте, в которой только Томас может ориентироваться. И именно он включает свет там, где хочет, где ему нужно, чтобы управлять мной словно марионеткой. Это оскорбительно и больно. Да всё уже больно для меня. Даже дышать.

— Знаешь, мне так жаль тебя, — шепчу я, с горечью рассматривая его лицо. — Искренне жаль, Томас. Посмотри, как низко ты упал. Ты приложил все силы для того, чтобы контролировать женщину, которая тебя презирает. Думаешь, что получишь от меня любовь? Нет. Получишь тело. Получишь подчинение своим прихотям. Но любовь не получишь. Нет.

— С чего ты взяла, что я ищу у тебя любви? — спрашивает он. — Флорина, ты так много о себе возомнила, что я…

— Ты ищешь, — уверенно перебиваю его. Он хочет причинить мне боль, буду отвечать тем же. — Ты ищешь, потому что тебя никто не любил. Никогда тебя не любили. Тобой пользовались, как туалетной бумагой. Ты был лишь вещью для всех. Но теперь, зная о своей силе, ты нашёл последователей, напал на нас, убил лучших вампиров, думая, что это возвысит тебя над другими. Нет. Ты так и остался тем самым брошенным ребёнком. Нелюбимым ребёнком. Забытым ребёнком. Вещью. И что бы ты ни делал сейчас, каким бы сильным ни был, всегда будешь чувствовать себя лишним и нежеланным. Поэтому ты и ищешь любовь, точнее, насильно требуешь её любым способом от меня, ведь я для тебя нечто особенное и ценное. И ты считаешь, что, разбив мне сердце, у тебя появится то, чего ты был лишён в прошлом. Нет. Если тебе не купили машинку в детстве, купи их себе хоть несколько сотен во взрослом возрасте, но факт остаётся фактом, в детстве машинку тебе не купили. Ты ничего не изменишь. Так что мне тебя жаль. Ты так пытаешься выдавить хотя бы у кого-то любви, отчего хочется тебя пожалеть, проявить сочувствие, как к бедному, раненому и брошенному ребёнку, сироте. Бедный малыш.

И я вижу, как мои слова цепляют его. Глаза Томаса темнеют от боли и злости одновременно. Прикрывать боль злостью — это самое простое, что он может сделать. А ещё причинить мне боль ответно, чтобы показать, что ему плевать, но на самом деле это не так.

Томас грубо хватает меня за волосы, срывая фату. Она мягко падает к моим ногам. Он стискивает пряди волос, вынуждая меня запрокинуть голову.

— Ты ни черта не знаешь обо мне. Твоя жалость мне не нужна, Флорина. Себя жалей и только себя. Ты здесь самое безвольное и жалкое существо, — шипит он мне в лицо.

Я улыбаюсь ему, получив реакцию, которую намеревалась увидеть.

— Бедный малыш. Бедный, бедный малыш. Мамочка тебя бросила, папочка оказался гадом, другой дядя соврал, и ты остался один. Бедный, бедный малыш, — издевательски тяну я.

Дыхание Томаса рвано вырывается из его ноздрей. Я чувствую, как он весь напрягается, готовый разорвать мне глотку.

— Ты была аккуратнее, Флорина. Я же отомщу.

— И что ты сделаешь? Заберёшь моё сердце? Забирай, — легко отвечаю я.

— Именно. Заберу его. Вырву его из твоей груди. Присвою себе, — цедит он сквозь зубы.

— Пожалуйста, Томас. Я не против. Только вот оно никогда не будет любить тебя. Никогда. Что бы ты с ним ни сделал, ты не добьёшься того, что ждёшь. Никогда. Ты не будешь тем, о ком болит моё сердце. Ты не станешь мужчиной, ради которого оно будет биться. Ты просто будешь убийцей, чудовищем и мразью для него. Вот и всё. Забирай, оно не особо мне дорого, там никого больше нет. Оно пустое и разбитое. И я буду молиться, чтобы оно смертельно ранило тебя, и ты умирал в страшных муках, глядя на царапины от острых осколков, в которое превратил его. Забирай. Я ни слова не скажу. Забирай, — выдыхаю последнее слово, извращённо наслаждаясь, как ему больно.

Его глаза горят паникой и страданиями. А мне хорошо… точнее, моему разуму хорошо. Я ударила его. Ударила сильно. Мощно. Задела его чувства. Разорвала их. И я рада, но только в своих мыслях. Рада… а вот моё сердце трещит, опять ноет, как подстреленное ядовитой стрелой животное. Ноет и скулит, скрипит и воет от той боли, которая сквозит в глазах Томаса.

Я не улавливаю того момента, когда уже совсем близко раздаются радостные голоса вампиров, которые тащат свои пойманные жертвы. Томасу приходится меня отпустить и отойти на шаг, чтобы начать наигранно улыбаться ртом, но не глазами. Глаза пусты.

В этот момент, если честно, мне становится дурно. Я осознаю, что мы сделали. Мы причинили друг другу боль просто так. Это же чудовищно. Мы относимся друг к другу, как чудовища, а что говорить о других? Так неправильно. Я не могу поверить в то, что Томас начал всё это. Ещё пару часов назад в церкви он сказал, что любит меня. Я помню об этом… Боже, откуда столько жестокости друг к другу? Откуда? Любить больно. Но за что мы мстим друг другу? За любовь? За прошлое? За боль? Разве это всё стоит той агонии, которая разгорается внутри? Нет. Не стоит. Тогда зачем? Зачем?

Пока я страдаю, стоя позади Томаса, он весело приветствует своих вампиров. Люди становятся зомби. Вас, мой друг, легко заставить видеть и делать то, что мы хотим. Просто внушить, прикусить немного вашу кожу, и тогда вы отключаетесь. Вы перестаёте соображать рационально, потому что вампир имеет над вами власть. Он даёт вам то, что вы хотите. И это страшно.

Мы ожидаем, когда все соберутся, и мне ничего другого не остаётся, как просто ждать со всеми вместе. Я не могу возмутиться. Не могу спасти этих бедных людей из лап вампиров. Я ничего не могу, и от этого мне паршиво.

Через некоторое время Томас сообщает, чтобы все направлялись в основной зал, в котором и будет проходить торжество, или просто следовали за нами. Он грубо берёт меня за руку и тащит за собой в прямом смысле слова. Он специально идёт быстро, а я без своих способностей, которые нет смысла применять, не могу так быстро идти на каблуках. Томас так выплёскивает на меня свою злость и обиду за то, что я ранила его. Отчасти мне жаль, а с другой стороны… он первый начал. Он решил снова подавить мою волю и показать мне, что теперь я его рабыня. Ни одной женщине такое не понравится.

Мы входим в зал, украшенный цветами. Столики, расставленные на огромной площади, накрыты чёрными скатертями и усыпаны лепестками роз, как и весь пол под ногами. Наш стол длинный и стоит на возвышении в самом начале зала. Свечи создают интимный полумрак, и когда мы входим, в нише зала начинает играть небольшой оркестр. Должна признать, что Томас прекрасно всё организовал. И я бы хотела насладиться, но мне сегодня до этого.

Томас заводит меня на возвышение, и мы наблюдаем за тем, как все гости располагаются на свободных местах. Смех, хихиканье и причмокивания некоторых целующихся парочек перебивают музыку, вызывая тошноту во мне. Я мрачно смотрю на Радимила, щекочущего юного мальчика, хихикающего от его прикосновений. Боже, как противно. Перевожу взгляд на Соломона, держащего за волосы девушку и жестоко терзающего её рот. Он кусает её, царапает клыками, отчего по щекам и подбородку девушки начинает капать кровь, но она абсолютно ничего не ощущает, кроме похоти.

Боже, меня сейчас стошнит.

— Дорогие наши гости, мы с вашей королевой приветствуем вас на банкете в честь нового мира, нового времени и нового клана, который сегодня мы с вами создали, — Томас привлекает внимание и делает паузу, чтобы заполучить полностью внимание всех присутствующих в зале. — Я надеюсь, что мой подарок придётся вам по вкусу. Я предлагаю поднять бокалы за этот знаменательный день.

Томас протягивает мне бокал с шампанским, и я молча беру его. Он поднимает бокал, как и все остальные.

— За новый мир! Мир вампиров! — провозглашает Томас.

— За новый мир! Мир вампиров! — подхватывают все и начинают орать это, отчего у меня даже уши закладывает. Идиоты.

Делаю вид, что отпиваю шампанское и отставляю бокал.

— Но это ещё не всё. Я знаю, что вы ожидали увидеть столы, ломящиеся от еды, но еда в ваших руках. Предлагаю вам положить еду туда, где она должна лежать, — говорит Томас, и все вампиры, смеясь, улюлюкают и толкают своих жертв к столам. Некоторые забираются туда, другие оказываются на коленях у вампиров. Кто-то, вообще, располагается на полу.

— И, конечно, мы, как король и королева, должны показывать пример, чтобы вы могли следовать ему. Мы взяли на себя обязательство сделать всё, чтобы наш клан был доволен и счастлив, особенно в такой великий день. И мы с радостью начнём этот вечер. Я бы лично хотел, чтобы каждый из вас убедился в том, что наш союз с королевой официально консумирован.

Что?

Я резко поворачиваю голову к Томасу, улыбающемуся гостям. И видимо, до них доходит смысл сказанных слов. Повсюду раздаются удивлённые и восторженные оханья. Он же не может…

— Да, я знаю, что моя жена давно не девственна. Я не расстроен. Честно, — Томас прикладывает ладонь к груди и смеётся.

Он не может! Это просто хрень собачья! Он не посмеет! Это всё игра!

— Тем более мы уже так стары, было бы стыдно оставаться девственниками, — теперь все смеются, а Томас продолжает: — Но для меня очень важно установить с моим кланом крепкую связь, семейную связь. И я не вижу ничего ужасного в том, чтобы показать вам самый интимный момент, как и начать вечеринку. Флорина.

Томас поворачивается ко мне и протягивает мне руку, но я отшатываюсь от неё.

— Ты не посмеешь, — в ужасе шепчу я.

— Флорина, ты как королева, должна показать своим примером, что мы принимаем новый мир и его правила. Подойди сюда, — рявкает он.

Я надавливаю на туфли так, чтобы не подчиниться приказу.

Он собирается трахнуть меня у всех на глазах! На глазах у этого сброда! Я не позволю! Нет! И ты не смей! Он ублюдок, слышишь? Он не тот, кого ты хочешь! Ты видишь, он унижает тебя! Нет! Не смей!

Тишина, кажется, становится осязаемой. Бросаю взгляд на толпу, ожидающую, когда я подчинюсь приказу Томаса. Их глаза стеклянные, и в них сквозит грязная похоть, от которой меня сейчас просто вырвет. Затем я смотрю на Томаса, требовательно протягивающего руку.

Нет. Никогда. Он не унизит меня так. Нет.

Я собираюсь бежать, но Томас прыгает и перекрывает мне путь. Я делаю шаг назад, он оказывается у меня за спиной. Я дёргаюсь в сторону, Томас оказывается рядом и толкает меня в грудь. Я падаю на стол, сметая бокалы на пол. Они со звоном бьются. Я шиплю, выпуская клыки. То же делает Томас, срывая сюртук. Он летит за его спину, как и корона. Мой взгляд в страхе бегает по сторонам, и я понимаю, что мне не удастся сбежать. А они хотят шоу. Они ждут шоу и жаждут моего сопротивления и унижения. Хотят услышать мои крики и мольбы о помощи.

Никогда.

Я выпрямляю спину и делаю глубокий вдох.

— Как прикажете, Ваше Величество, — глухо отвечаю. Не верю, что теперь я соглашаюсь на насилие добровольно. Это просто отвратительно. Но я выбираю контролировать своё унижение. Они хотят его увидеть, я дам им то, что сама сочту нужным.

Томас подбирается ко мне, как хищник, и его ладони ложатся мне на плечи. Он разворачивает меня и касается моей шеи, крепко хватая её. Его губы грубо впиваются в мой рот, и он терзает его. Я не отвечаю. Я сопротивляюсь как могу. Его зубы рвут мою кожу, но я остаюсь безучастна, как кукла, которую он планировал получить. Томас больнее прикусывает мою губу, и кровь капает мне на грудь, стекая по подбородку. Температура в зале повышается и начинает вонять похотью и возбуждением. Меня тошнит сильнее, но я стою, как изваяние. Язык Томаса слизывает мою кровь. Он целует мой подбородок и хватается за лиф платья, затем дёргает его в разные стороны и материал трещит, разрываясь на груди. Меня ведёт вперёд, затем назад, пока он рвёт на мне платье у всех на глазах. А зрители подначивают его, выкрикивают похабные вещи и причмокивают. Я закрываю глаза, позволяя Томасу отбросить моё платье в сторону, оставив меня в одном чёрном нижнем белье. Так хочется прикрыться, но я открываю глаза и гордо поднимаю подбородок.

Томас скользит губами по моему животу и, выпрямляясь, поднимается выше. Он обхватывает мой подбородок, поднимая выше моё лицо к себе.

— Ты знала, что я отомщу, но не знала, когда я это сделаю, — хмыкает он, проводя пальцем по моим губам.

— Ты ублюдок. Ты самое противное существо в этом мире, — выплёвываю ему в лицо.

— Накажи её!

— Ударь её!

— Покажи ей, кто главный, Томас!

Мерзости, которые орут эти чёртовы вампиры, унижают меня ещё сильнее. Только внутри. Снаружи я спокойна для них. А их это бесит.

— Пусть орёт!

— Пусть умоляет об удовольствии!

Томас хватает меня за волосы и разворачивает. Он толкает меня грудью на стол и нажимает на шею так, чтобы я не поднялась.

Его ладонь со шлепком опускается на мою ягодицу, и я жмурюсь, вздрагивая от боли. У меня на глазах выступают слёзы, но я приказываю себе не плакать. Нет. Этот поступок все воспринимают с радостью. Ещё один удар, от которого я вздрагиваю, и мою кожу пощипывает от боли, но она быстро исчезает, а вот другая боль приникает глубже.

— Я предупреждал, что если кто-то не выполняет мои приказы, то он будет наказан. Это касается даже королевы. И она не получит удовольствия. Я получу, начав с вами, мои гости, праздник. Для меня жертва осталась? Или может быть две? — смеётся Томас и сдвигает мои трусики в сторону.

Крики и похотливые звуки звучат спереди. Они наблюдают, лаская своих жертв. Они готовят их, когда пальцы Томаса врываются в меня, и я жмурюсь от неприятного ощущения. Я абсолютно не возбуждена. Но суть в том, что у меня не будет никаких последствий после насилия. Я же вампир и могу пережить всё.

И я просто жду. Стараюсь отключиться от происходящего, но не могу игнорировать настойчивые прикосновения Томаса. Его губы скользят по изгибу моего плеча, и он прикусывает его. Я сжимаю сильнее губы, чтобы не издать ни звука. Нет. Никогда. Для меня всё кончено. Если он это сделает… он уже сделал. Он разрушил всё. Он уничтожил всё.

Его член врезается в меня, и я инстинктивно подаюсь вперёд. Мои пальцы до боли стискивают стол. Под звуки радости и поддержки Томас насилует меня. Удар за ударом внутри меня. Он двигается, разрывая меня изнутри. Его член сухой, как и я. Боль бьётся огнём внизу живота, и я только жмурюсь, когда он снова входит в меня. Он трахает меня быстрее, хватаясь за мои бёдра. До моего носа доносится запах крови. Запах смешивается с унизительными криками подбадривания. А я просто жду. Я смотрю в одну точку, и из уголка моих глаз стекает слеза. Быть изнасилованной на собственной свадьбе ужасно. Но быть изнасилованной мужчиной, который ещё несколько часов назад говорил, как любит… разрушающе.

Толчок, и боль растекается ядом по моей крови. Томас ожесточённо трахает меня, вымещая на мне злость.

Толчок, и я беззвучно умоляю о смерти. Его фрикции становятся безумнее. Его ногти впиваются в мою плоть ягодиц и рвут кожу, вызывая адскую боль.

Толчок. Толчок. Толчок. Тонкая струйка крови стекает между моих ног. Я не позволяю себе закричать от той боли, в которой варюсь сейчас. Это ужасно больно, словно я стала куском мяса. Томас разрывает меня всё сильнее и сильнее.

Толчок. Толчок. Толчок. Кажется, что я становлюсь пустой. Полой внутри. Куклой.

Толчок. Толчок. Толчок. Я перестаю что-либо слышать.

Толчок. Толчок. Толчок. Мне так стыдно перед Рома и Станом. И я рада тому, что их нет рядом. Это убило бы их. А так я пронесу это внутри себя. Я вынесу эту боль. Вынесу унижение. Вынесу всё. Я всегда и всё вытерплю.

Толчок. Толчок. Толчок. Толчок. Кажется, что в моей груди всё покрывается коркой льда.

Толчок… слеза снова скатывается из глаза. Я же любила его… я любила. Я была жестока в своей любви или фантазии. Я любила… там в церкви любила Томаса, а он меня. Мне так казалось…

Толчок… меня хватают за шею и швыряют на пол.

Удар сердца. Я поднимаю голову и встаю, выпрямляя спину, хотя хочется просто упасть и сжаться, притянуть ноги к груди и заснуть навечно.

Удар сердца. Слёзы высыхают. Никому не покажу, как я разрушена. Я поправляю трусики, ощущая, как из меня вытекает кровь. Мои руки трясутся, ноги дрожат. Кожа горит огнём, но я не издаю ни звука.

Удар сердца… не успеваю уловить. Я смотрю в глаза Томаса, и мне просто больно. Больно видеть там лёд и удовольствие. Больно видеть там монстра. Больно видеть… его. Снова так больно. Когда пройдёт боль? У неё есть срок?

Удар сердца. Я разворачиваюсь и ухожу. Спокойно. Не тороплюсь. Я иду в нижнем белье мимо вампиров, предающихся разврату, а за мной тянется струйка крови.

Удар сердца. Я бы хотела, чтобы оно остановилось.

Глава 25

Не знаю, сколько ещё всё это будет продолжаться. Я даже анализировать не могу. Мне больно думать, потому что в моих мыслях Томас. Лишь от упоминания его имени меня всю скручивает от невыносимого яда, который продолжает терзать мои вены отравленной кровью. Я пытаюсь угомонить свои чувства, сердце и существо. Но все они орут о боли. Даже моё существо ранено настолько сильно, что теперь никак не может помочь мне защитить себя. У меня нет сил. Больше нет никаких сил, и так пусто в груди.

Смотрю на свои руки, лежащие на коленях, и они до сих пор дрожат. Несколько ногтей, сломанных во время моего отчаянного стискивания стола, сломались до мяса и отвалились, оставив после себя кровавые раны. Они затянутся. Любые физические раны затягиваются, а вот эмоциональные дыры никогда не залатать. Они всегда будут со мной.

Мне пришлось дойти до спальни. Сав хотел мне помочь, но я не позволила. Любое прикосновение причиняло боль. Любое. Я и без того была унижена и испачкана дерьмом, меня изваляли в этой вони, поэтому было невыносимо больно осознавать, если кто-нибудь ещё меня хотя бы коснётся. Нет. Успокоилась ли я? Да. Я больше не плачу. Стало ли мне лучше? Нет. Стало хуже. Играть так, как повёл себя Томас, просто невозможно. Да ни один нормальный мужчина, который любит женщину, не протащит её мордой по асфальту на потеху другим людям. Ни один. Томас мог бы этого не делать. Господи, да он, вообще, не должен был так поступать! И, конечно, я сделала вывод, что он водил меня за нос, чтобы добиться короны, водружённой на свою голову. Я вновь облажалась.

Дверь в спальню резко распахивается, ударяясь о стену и чуть ли не слетая с петель, и передо мной оказывается Томас. Его глаза пылают яростью. За ним залетает Сав и встаёт между нами.

— Томас, прошу, — тихо говорит Сав.

Я озадаченно приподнимаю брови, наблюдая за ними. Явно что-то случилось, но я понятия не имею, что именно, кроме того, что Томас изнасиловал меня и унизил перед всем кланом не только как королеву, но и как женщину. Он показал им, что в меня можно плевать, и ничего за это не будет.

— Уберись отсюда, — рычит Томас, хватая Сава за рубашку, и толкает в сторону от меня.

— Томас… так нельзя, — с горечью в голосе шепчет Сав. — Одумайся. Ты должен поступать разумно. Должен. Я понимаю, что тебе сложно, но одумайся. Прошу. У вас не так много времени. Я буду следить за ними, но не трать это время на споры. Всё наладится, найдите компромисс. Объясни всё. Томас.

Я абсолютно ни черта не понимаю, да и не хочу. Я хочу, чтобы меня оставили в покое, и уж точно видеть Томаса не желаю.

— Уйди, — не глядя на Сава, приказывает Томас.

— Но…

— Уйди, я сказал, — рявкает Томас.

Сав с тяжёлым вздохом проигравшего в этом споре закрывает за собой дверь.

— На тебя противно смотреть, — с отвращением произношу я. — Последуй за Савом, это моя спальня, не пачкай её своей вонью.

— Ты, — словно не слыша моих слов, Томас тычет в меня пальцем. — Ты.

— Да я. Да, я ещё жива. Да, я не плачу. Да, ты унизил меня. Да, ты притащил сюда чёртовых людей для развлечения. Да, я ошиблась. Пошёл на хрен отсюда, — злобно рычу, показывая пальцем на дверь.

— Ты хотя бы раз, хотя бы один грёбаный раз могла следовать моим просьбам? Один грёбаный раз! — орёт он. — Ты что устроила? Ты головой думала, когда всё это делала?

— Что? — спрашивая, поднимаюсь из кресла, и ярость ещё сильнее вскипает в моих венах. — Что я устроила? Я? А ты что устроил? Ты изнасиловал меня! Ты изнасиловал меня перед всеми! Ты чёртов проходимец! И если ты думаешь, что я буду слушать твои извинения, то хрен тебе! Это ты устроил ужасную охоту на людей! Это ты вынудил меня защищаться! Это ты начал оскорблять меня первым! Это был ты, а не я! Так что не смей здесь орать на меня! Не смей, иначе я тебя убью!

Замечаю, как Томаса начинает трясти от ярости. Он срывает свой камзол и швыряет его в стену. Затем он хватает кресло, в котором пять минут назад сидела я, и с ором бросает его в другую стену. Щепки, куски дерева, обивки и поролона разлетаются в разные стороны, и я взвизгиваю от страха.

— Ты! — он снова показывает на меня пальцем. Его глаза так ярко блестят злостью, отчего Томас, действительно, начинает меня пугать. Честно я боюсь его. Делаю шаг назад. — Мне так хочется тебя придушить! Боже, как же хочется!

Он трясёт руками передо мной, словно душит воздух.

— Ты… ты… чёртова дура! Один раз. Я просил тебя, быть послушной и тихой только один вечер. А что сделала ты? Ты хотя бы немного подумала о том, что тебя могут услышать? Ты подумала, что говоришь мне при других вампирах?

— А ты подумал? Ты так обиделся и разозлился, что дошёл до насилия из-за моих слов? Да ты больной! Ты просто грёбаный насильник и психопат! — на повышенных тонах отвечаю ему.

— Да! Да! Я такой! И это ты сделала меня таким! Ты! Ты… — его голос ломается, и Томас дёргает головой. — Ты.

Его лицо искорёжено мукой. Между бровями залегли глубокие складки, и он проводит по волосам рукой. Тянет их и рычит.

— Ты… ты это сделала со мной. Ты, — его хриплый и низкий тембр слетает с побелевших губ Томаса. — Ты. Ты ведь ни на секунду не задумалась над тем, как тщательно и долго я разрабатывал и строил свою репутацию холодного, безразличного и жестокого ублюдка, который легко убивает. Ты же даже на секунду не задумалась о том, что каждое твоё слово и поступок подставляют меня. Ты постоянно так делаешь. Ты болтаешь без умолку о том, о чём не должна. Ты говоришь, что думаешь, а порой стоит подумать, прежде чем сказать что-либо. Я просил тебя… боже мой, Флорина, я же просил тебя молчать, быть послушной и тихой. А ты даже этого не смогла сделать. И это ты вынудила меня переступить черту. Это ты сотворила из меня насильника и чудовище. Ты.

— Я? — задыхаюсь от его наглости. — Я? Нет, Томас, это ты родился таким изначально. Ты создан таким. Тебя приучили быть таким. И я не обязана думать о твоих нежных чувствах. О моих ты не подумал. Ты, чёрт возьми, изнасиловал меня перед всеми из-за каких-то слов! Ты притащил сюда невинных людей, которых отдал для развлечения своего чёртового клана! Мы так не договаривались! Я хотела тебе верить! Хотела, но ты не даёшь мне ни единого шанса! Ты то заботливый и влюблённый, а в следующую секунду насильник и жестокий тиран! И нет, я тебя никогда не прощу! Что бы ты теперь ни сделал, не получишь моего прощения! Нет!

— А мне оно не нужно, — качает головой Томас. Его плечи опускаются, и он горько приподнимает уголок губ. — Мне не нужно твоё прощение, потому что оно больше ничего не стоит. Ничего, как и ты.

— Вот опять. Ты унижаешь меня. Ты вынуждаешь меня защищаться! Ты вынуждаешь меня…

— Я просил всего лишь о нескольких часах послушания. Несколько часов. Всего сколько? Четыре часа против восьми для нас двоих. Какие-то четыре часа тишины. Твоего молчания. Но нет, тебе надо было открыть рот. Тебе надо было снова подставить меня. Тебе надо было вновь и вновь заставлять меня доказывать свою власть и силу. Ты же не подумала о том, что нас слышат. Ты не подумала, что Радимил или Соломон, которые жаждут убить тебя и меня, как и весь твой клан, всё слышат. Нет, ты не подумала о том, что мне нужно поддерживать свой авторитет жестокого ублюдка, чтобы никто… никто не догадался о том, что у меня есть свои слабости. А если кто-то решит, что сильнее меня и может противостоять мне, то он будет шантажировать меня жизнями Радимила или Соломона, но не твоей. Так я бы защитил тебя. Их жизни мне безразличны, но все считают иначе. И ты разрушаешь так тщательно выстроенные мной схемы. Но нет… нет… ты не подумала. Ты опять подумала только о себе. Ты подумала только о своих обидах. Ты подумала о своих прошлых пробелах, недополученных от родителей чувствах, но не о последствиях. Ты подумала исключительно о своей заднице, а не о моей. А я чаще думаю о твоей, чем о своей. Всего четыре часа… четыре часа, и этого ты не смогла сделать.

Я сглатываю от его слов, пронизанных разочарованием, и они вызывают внутри меня чувство вины, но сразу же прерываю наплыв этого горького привкуса. Напоминаю себе, что Томас вновь играет мной. Он играет. Томас поступил ужасно и жестоко. Он изнасиловал меня. Не стоит забывать об этом.

— Ты даже сейчас ничего не замечаешь. Не анализируешь, а просто говоришь то, что тебе хочется. Ты не задумываешься о том, как твои слова скажутся на других и на мне. Не задумываешься о том, что именно твои слова дают миллион шансов тебя убить, заставить делать то, что хотят другие, и манипулировать тобой. И ты постоянно это делаешь. Ты не знала меня и легко всё рассказала про себя, свою семью, открыла мне двери и показала потайные ходы в замок. Ты говоришь гадости мне в лицо, ожидая, что я буду улыбаться тебе? Нет. Я долгие годы создавал себе репутацию среди них и не могу за минуту, женившись на тебе, размякнуть. Это будет для них возможностью уничтожить меня через тебя и наоборот. Да, я не отрицаю, что наши споры полны оскорблений, но ты не должна была переходить грань. Ты перешла её. Ты перешла её, Флорина, и подставила меня. Ты меня подставила, — он сыплет в меня обвинениями.

Я поджимаю губы и кривлюсь.

— Не вешай всю вину на меня. Ты притащил сюда людей. Это ты выбрал, ты, а не я. Ты изнасиловал меня. И это тоже твоё решение, не моё. Ты мог поступить иначе. Ты мог…

— Не мог! — орёт он. — Не мог! Эти люди не просто так появились здесь! Да, я их притащил, но ты подумала, зачем я это сделал? Подумала? Ты серьёзно считаешь меня настолько идиотом или таким мелочным, какой являешься ты? Нет. Я не такой. Я просчитываю каждый чёртов шаг, и эти люди заядлые наркоманы. Все они. И мы их напичкали сыворотками со снотворным для вампиров. Мы их забили до отвала наркотиками, чтобы у нас с тобой была возможность нормально провести эту ночь вместе. Чтобы мы могли поговорить. Другого способа, как отключить всех вампиров одновременно, я не нашёл. Только через людей и их кровь. Только через разврат. Только через насилие, которое они любят. Которое они знают, что позволено с моего разрешения. Только так, потому что они боятся меня из-за того, что я в любой момент могу жестоко наказать, извести и уничтожить. Они боятся меня и слушаются. Потому что благодаря тому, что я делаю и как общаюсь с тобой и остальными, а также как убиваю, они считают, что у меня нет слабостей. Мне безразлично всё, кроме власти. В их глазах я ледяной внутри. Но ты… ты… всё разрушаешь. Ты подставляешь меня. Специально унижаешь меня перед ними, вынуждая наказывать тебя, как бы я наказал любого. И если бы я не сделал этого и не наказал тебя прилюдно, они бы узнали о моих слабостях. А тебе мало… тебе всегда было мало. Всего мало. Ты добиваешь и дожимаешь. Ты настолько слепа и глуха к происходящему, что совершаешь ошибку за ошибкой. А я за тобой подтираю! Я!

— Никто не просил тебя подтирать за мной! И я не знала о твоём плане! Ты мог мне рассказать о нём! Ты мог предупредить меня! У нас было время в церкви! Ты мог дать мне хотя бы немного информации, чтобы я вела себя так, как ты хочешь! Ты мог рассказать мне, но ты не сделал этого!

— Потому что ты дерьмовая актриса, Флорина! Они же вампиры, чёрт возьми! Они бы узнали, что ты в курсе происходящего, и тогда у них появились бы подозрения насчёт моей верности им! Ты не смогла бы так искренне показать ужас, непонимание и панику! Ты бы не смогла выразить своё возмущение через взгляд так, как сделала это, и они поверили в моё безразличие к тебе и твоим чувствам!

— И поэтому ты не можешь обвинять меня в том, что я не догадалась о твоих планах! Я не умею читать твоих мыслей, Томас! Не умею, поэтому не вешай на меня всю вину за то, что ты сделал! Убирайся! Нам не о чем больше разговаривать! Убирайся и строй свои козни подальше от меня! Ты мерзкое и низкое существо, Томас! Мне плевать на то, как ты обращаешься с ними, это твоё право! Но сегодня ты дал им разрешение вытирать об меня ноги, опустил меня и показал, что я как королева и как вампир просто ничто. Пустота, с которой никто не будет считаться!

— Боже, — Томас запускает пальцы в волосы и смеётся. — Боже, да с тобой бесполезно разговаривать. Просто бесполезно. Ты отупела. Ты опять ничего не хочешь слышать. Ты думать не хочешь. И я просил тебя открыть мне разум, но ты не доверяешь мне. Ты отказала мне раз, два, три… я уже сбился со счёта. Я даю тебе столько возможностей увидеть, что выбрал свою сторону, но нет, ты просто изначально вынесла мне вердикт. Ты выжгла на мне слово «предатель» и веришь этому, ищешь доказательства и потом радуешься, когда якобы выигрываешь сама у себя в своей же лжи, потому что для тебя это удобно. Я больше не вижу смысла обсуждать с тобой что-либо. Ты зациклена исключительно на себе. Тебя никто не волнует, ты видишь только себя и свою боль. Ты страдаешь так показательно, отчего зачастую становится смешно. Ты стала уже нарицательным именем драмы, Флорина. Мы живём дальше, а ты всё никак не можешь встать и начать рационально думать. О-о-о, нет, тебе же так удобно быть вечной чёртовой жертвой обстоятельств. Ты просто избалованная, маленькая сучка. Я закончил здесь. Всё. С меня хватит.

Взмахнув руками, Томас собирается уйти, но он задел меня. Я до сих пор не отошла от того, что он сделал, и теперь это тоже сойдёт ему с рук? Как бы не так.

Хватаю его за волосы и швыряю через всю комнату. Томас долетает до стены, но не ударяется, а просто отталкивается от неё и выпрямляется.

— Лучше не прикасайся ко мне, Флорина. Я едва держусь. Дай мне остыть. Не трогай меня, — рычит он.

— Не трогать? Как ты не тронул меня в зале? Как ты не изнасиловал меня? Думаешь, что я так легко отпущу тебя? Нет. Ты притащил сюда свою задницу, чтобы обвинить меня во всех грехах, но у тебя это не получилось, Томас. Я не поддамся тому, что ты пытаешься сделать. Ты хочешь, чтобы я страдала снова, чувствовала себя виноватой во всём и оправдывала тебя. Нет. Такого больше не произойдёт. Я тебе не доверяю. Ты ни черта не сделал для того, чтобы я доверяла тебе, — яростно выпаливаю.

— Ничего? — со смешком переспрашивает он, и я киваю.

— Ничего. Ты ничего не сделал, кроме как, убил Рома и остальных. Шантажировал меня. Даже использовал бедную Жозефину. Ты ничего не сделал.

— Ничего. Надо же, ничего, — выдыхает он и качает головой. — Ничего. Ничего, видимо, означает и то, что я помог Стану уйти. Это тоже ничего?

— Я не верю в то, что Стан жив и ушёл. Я больше поверю в то, что ты его убил.

— Тебе не надоело вешать на меня все грехи человечества, а? Я для тебя стал козлом отпущения, но с меня хватит. Это с меня хватит. Ты хоть на секунду задумывалась, как сложно жить под постоянным пристальным наблюдением и отслеживанием любого изданного тобой звука, шага, поступка, слова, иметь возможность пробираться в темницы и возвращать тебя, Стана и остальных к жизни, кормить вас и тайно заботиться о вас? Нет. Конечно, нет. Ты же считаешь, что это раз плюнуть. А это не так. Ты хоть представляешь, как мне сложно? Мне? Я один против них. Я ищу варианты, чтобы балансировать на тонкой грани между всеми вокруг. Я приходил к тебе и поил тебя своей кровью, чтобы ты набралась сил и очнулась. Я проникал в темницу Стана и помогал ему приходить в себя. Я разговаривал с Рома и вытаскивал правду, стал проводником между вами. Я разрабатывал планы, как вас всех вытащить. Это был я. И при этом я должен был показывать, насколько вы все мне безразличны.

— А тебе ничего не нужно было показывать, это правда. Ты делал всё только для себя. Ты добился того, чего хотел. Ты планировал это изначально, поэтому не выставляй себя героем, Томас. Тебе не идёт. Ты забрал у меня всю мою семью, унизил меня и вынудил быть той, кто я есть. Так что не рассказывай мне снова сказки, я не поддамся. Это ты эгоистичный ублюдок. Ты мстишь мне за смерть своей семьи. Ты такой же, как и остальные Догары. Ты начал всё это. Только ты. И да, я думаю о себе, потому что никто обо мне больше не думает. Я защищаю себя и имею на это право, — нахожусь я.

Не собираюсь верить ему снова. Нет. Не поддамся.

— Никто не думает о тебе? А тот факт, что я не вколол тебе сыворотку, ни о чём тебе не говорит? Или тот факт, что я постоянно избегаю острых углов в твоём наказании за слова, которые ты постоянно говоришь мне, унижаешь и оскорбляешь меня, а я маневрирую между требованиями наказать тебя и обещаниями всё урегулировать? Ты думаешь, что тебе сложно? Тебе сложно? Да ты ни черта не знаешь, что такое на самом деле сложно.

— Да пошёл ты. Я…

— Опять «я». Снова у тебя «я». Ты ни разу не подумала обо мне. Ты хочешь и требуешь, чтобы я защищал тебя, что постоянно и делаю, но ни разу не подумала обо мне и о том, как отразятся на мне твои слова, поступки и истерики. Ты подставила меня сегодня. Ты должна была молчать до утра под действием сыворотки, а ты подставила меня. Ты посеяла подозрения на мой счёт в головах Радимила и Соломона. А эти ублюдки только и ждут любой возможности, чтобы уничтожить меня. Это тебе сложно? Да ни черта тебе не сложно. Ты ни о ком не думаешь, кроме себя. А я вот думаю о тебе. Я постоянно думаю о тебе, а ты только и делаешь, что вставляешь мне палки в колёса. Саботируешь. Нарушаешь весь ход событий. Лезешь. Говоришь свои гадкие слова. Господи, всё. Я ухожу. Иначе я просто придушу тебя, — дёрнув головой, Томас направляется мимо меня, но я упрямо тяну свою руку. Мои пальцы едва касаются ткани его рубашки, и это словно становится для него точкой невозврата.

— Не прикасайся ко мне! — орёт он, сверкая яростью в глазах. — Не трогай меня! Больше не трогай меня! Каждое грёбаное прикосновение ко мне, даёт мне надежду, а потом ты ловко забираешь её, выставляя меня ублюдком! Да, я ублюдок, ты довольна? Я жалкий, ты довольна? Я насильник, ты довольна? Всё, я признался, но не трогай больше меня! Не трогай!

Его тело трясёт так очевидно, что я замираю в ужасе.

— Ты ни разу не подумала обо мне! Ни разу! Никогда обо мне никто не думал! Я всегда был средством достижения цели! Постоянно! Никто не задумывался о моих чувствах! А я живой! У меня есть чувства, но нет, все почему-то решили, что я со всем справлюсь и всё вынесу, сожру любое дерьмо, которым вы меня напичкаете! Хватит! Мне тоже больно! Мне больно, потому что я всю свою жизнь один! У меня никого нет рядом! Никого! Никогда не было! Все только пользовались мной, как и ты! Ты тоже пользовалась мной, когда тебе было удобно! Так легко раздеться и предложить себя, заставить меня переспать с тобой, а я что, робот? У меня нет чувств? Ко мне нельзя относиться нормально, как к живому существу, а не как к мясу, на которое вы все пускаете слюнки? Да мне это всё к чёрту не сдалось! Мне это никогда не было нужно! Я влез в это дерьмо, потому что хотел отомстить Русо, а не тебе! Только ему, а он сдох! Я спрятался и никого же не трогал! Так почему вы отыскали меня и решили, что будет весело манипулировать мной, словно так можно и будто это нормально?! Думаешь, тебе больно? Ты ни хрена не знаешь о боли! — Томас с силой бьёт себя в грудь, ломая свои же рёбра, что его даже шатает.

Я вздрагиваю от той силы, с которой он причинил себе боль. Он с ума сошёл?

— Ты не знаешь… ничего не знаешь о боли. Меня втянули в это против моей воли. Да, я мог отказаться, но подумал, что должен нести ответственность за то, что сотворил мой отец. Должен, а потом это всё стало таким безумным и сложным. Я оказался в эпицентре тайфуна и закрывал тебя собой. Собой… я же закрывал. Я защищал тебя, хотя не планировал. Ты хоть знаешь, как это сложно взвешивать каждый звук, даже своё сердцебиение, чтобы никто не догадался, как я люблю тебя? Да и за что я люблю тебя, а? Я не знаю! Не знаю, это чёртово проклятье, потому что ты эгоистичная и избалованная девчонка! А я из кожи вон лез, чтобы спасти твоего Стана, ведь я обещал тебе! Я обещал! И я сдержал своё обещание! А что сделала ты? Ты всё разрушила! Ты и меня разрушаешь постоянно! Меня! — Томас делает шаг ко мне, а потом словно тушуется и отходит, мотая головой.

— Обо мне никто не подумал. И никогда не думал. Ни Русо, который обманывал меня, убеждая в том, что я ему дорог. Ни ты. И вы так похожи. Ты и Русо. Так похожи. Я доверял вам обоим. Я думал, что между нами была связь, особая связь… я же любил его, как отца. Мой отец пользовался мной открыто, Русо же умело управлял мной, как и ты. Вы оба уверяли меня, что я хорош для вас, и имею право на жизнь среди вас, что я ничем не отличаюсь от других, и меня могут полюбить. Но всё было ложью. Это был просто способ, чтобы воспользоваться мной, ведь я не заслужил человеческого отношения. И это я должен говорить о том, что Монтеану разрушили меня и подорвали моё доверие. Но я же надеялся… такой идиот. Такой идиот. Я надеялся, что дал тебе так много, чтобы ты могла вспомнить мои слова, меня… Чтобы ты поверила мне и… была рядом, когда мне плохо. Я был рядом. Я старался быть рядом с тобой каждую свободную минуту и думал, что ты другая. А я был один. Всегда один. Всегда защищаюсь от боли. Всегда кого-то спасаю. Всегда кому-то помогаю. А я? Неужели, я не заслужил хотя бы небольшой помощи от тебя? Не заслужил хотя бы капли доверия, ведь всё это я делаю… ищу варианты… чтобы спасти тебя. Зачем мне это надо? Думаешь, что я бы не смог стать королём без тебя? Да я бы справился с любым нападением. Я заставил всех думать, что ты нам необходима настолько, что без тебя им даже дышать нельзя. Я вложил в их головы то, что мне было нужно, а ты… никогда обо мне не думала. И знаешь, — Томас поворачивает ко мне голову, и я замечаю, как из его глаза выкатывается слеза и капает вниз.

— Ты была права. Права, когда сказала, что я ищу любовь. Я так хочу любви. Я был лишён её всю свою жизнь. Потому что в первую очередь все видят во мне лишь способ обрести власть и силу, а в последнюю просто мужчину. Никому нет дела до моих чувств. И когда я встретил тебя, то внутри меня всё озарилось надеждой, что ты другая, и у нас всё получится. Но я снова ошибся в Монтеану. Я снова обманул себя. Четыре часа… всего четыре часа, а ты даже их не смогла подарить мне, чтобы я мог спокойно отправить тебя наверх и проследить за тем, как они отключатся, и я приду сюда. Сюда, в нашу спальню, чтобы быть с тобой, любить тебя, увидеть улыбку на твоём лице и поцеловать её. Я же любил… я же любил, — его голос садится до шёпота, а глаза угасают.

Я не могу шелохнуться. Кажется, что я только сейчас что-то начинаю осознавать. Я никогда не видела, чтобы вампир был настолько искренним в своей слабости.

— Я же любил тебя, понимаешь? Просто любил и ничего не просил взамен. Любил. Да, я поступал плохо, но порой это необходимо, чтобы защитить тех, кого любишь. Надо врать. Надо быть жестоким. Почему-то в этом мире жестокость и холодность ценятся намного выше, чем искренность и доброта. Почему-то все, люди и вампиры, выбирают подчинение, а не жизнь в мире. Я любил… любил. И я думал, что ты не похожа на Русо, как я не похож на своего отца. Я другой. Я прошёл через многое и никого не трогал. Я пережил достаточно боли, чтобы знать, что не хотел бы такого для тебя. Я надеялся… я говорил, что выбрал сторону и был собой. А это оказалось лишним, потому что я, кажется, только сейчас увидел, что тебе плевать. Ты никогда не доверяла мне. Ты не хотела мне доверять, и что бы я ни сделал, каким бы ни был, сколько бы усилий ни приложил, я никогда не буду тем, кому ты начнёшь доверять. А я один, понимаешь? Один. Всегда один. Один. Я разрабатываю планы. Я маневрирую между Соломоном и Радимилом, ищу миллион вариантов, чтобы вытащить тебя и дать тебе власть, а ты… ты… плюёшь мне в лицо. Ты же могла не делать мне так больно… так больно. Ты знаешь меня, поэтому тебе легко сделать мне больно. Что и доказывает, что ты безразлична ко мне. Господи, да ты же идеальная королева. Такая, какую хотел бы видеть Русо. Ты это он, и это больно. Больно смотреть в твои глаза и видеть его. Снова слышать его голос и осознавать, что я снова попал в ту же ловушку. Это больно. И да, я раненый. Сломленный. Одинокий. Брошенный. Нелюбимый, — Томас прикрывает глаза, и по его щекам текут слёзы. Его севший от эмоций голос скручивает с силой моё сердце.

— Я больше не могу. Я так устал каждую минуту быть начеку. Не спать днями, ждать возможности пойти и спасти тебя, напоить своей кровью, прикоснуться к тебе. И снова быть плохим. Думаешь, это легко? Нет. Нелегко. Это сложно. Я под постоянным вниманием. За мной все следят. И я обязан быть жестоким. Таким, каким меня учил быть Русо. Удивительно, насколько вы все прогнили, и я вместе с вами. Я просто устал, — он открывает глаза, и в них ничего нет, даже искры хотя бы злости. В них просто пустота, словно он сдался.

— Томас, — шепчу я, смаргивая слёзы.

— Нет, — он слабо качает головой и натягивает странную, болезненно-сумасшедшую улыбку. — Нет. Не надо. Не надо ничего больше говорить. Ты могла сказать это раньше, но не сейчас. Мне безразлично, что будет дальше. Безразлично, поэтому я и сказал всё. Я больше не собираюсь бороться, у меня нет сил и причин. Я думал, что ты меня любишь. Хотя бы немного. Чуть-чуть. Я думал, что у нас есть связь, но, видимо, обманывал себя, да? Ты тоже использовала меня, как вещь, чтобы поиграть со мной. Я живой, Флорина. Я тоже живой, но нравлюсь всем, когда мёртвый. Не смей… нет, не трогай меня и не говори со мной. Хватит. Я устал. Я так сильно устал. И я даю тебе шанс уйти. Они не очнутся до утра, поэтому собери свои вещи и уходи. Создай армию и нападай. Я не буду защищаться.

Он проходит мимо меня, но я всё же касаюсь ладонью его спины.

— Нет! Пожалуйста, нет! — выкрикивает он. — Нет! Ты обжигаешь меня своими прикосновениями! Нет! Мне уже достаточно чувства вины за всё, что я сделал! Я ненавижу себя, ты это хочешь услышать? Я ненавижу себя! А я просто хотел жить! Нормально жить, но из-за тебя я здесь! Я вижу твоё будущее и ненавижу себя за то, что я такой урод! Нет! Не трогай меня! Не смотри на меня! Не жалей меня! Нет! Я выживу! Снова выживу! Я встану или упаду, тебя это больше не касается! Нет! Я не просил о многом, всего четыре часа… четыре, мать их, часа твоего послушания! Четыре! Ты разрушила меня! Ты добила меня! А я спасал тебя, защищал… я ошибся, поэтому не трогай меня! Тронешь, и я развалюсь на части, но не могу позволить случиться этому сейчас. Я должен… должен хотя бы ещё немного пожить, чтобы окончательно сдаться. Теперь я должен жить ради себя. Потому что ради себя я никогда и ничего не делал. Не трогай меня. Дай мне немного подышать жизнью. Я хочу пожить хотя бы ещё пару суток. Не трогай…

Шатнувшись в сторону, Томас выходит за дверь, прикрывая её так тихо, что это даже едва можно заметить.

А мои ноги меня не держат. Я оседаю на пол и закрываю рот руками.

Боже мой. Не думала, что увижу, как ломается мужчина, но я увидела. И это оказалось самым страшным в моей жизни. Это кошмарно. Пустые глаза. Серая кожа. Мёртвый холод.

Я задыхаюсь, пока в моей голове укладываются слова Томаса. Задыхаюсь, ведь получается, что я в этой истории злодей, а не он. Это я. И я словно чувствую эту смертельную агонию внутри за Томаса. Она скучивает так жёстко всё, что кажется, это нормально, так и было. Но нет. Это лишь начало адского самоуничтожения, которому Томас решил себя подвергнуть из-за меня.

«Я же любил тебя, понимаешь? Просто любил и ничего не просил взамен. Любил».

Глава 26

Мой друг, когда-нибудь ты желал, чтобы мир внезапно поглотило цунами или что-нибудь ещё? Я именно так себя чувствую. Безжизненной. Разбитой. Виноватой. Сломленной. Раненной. Уничтоженной. Развалившейся на части. Придавленной к земле. Безразличной. И я могу придумать ещё много эпитетов моего состояния. Но… ты же понимаешь, правда, что я… я не специально боялась доверять Томасу? Ты же осознаёшь, что даже сейчас, когда у меня безумно болит душа за него, всё рвётся найти его, извиниться, я… я боюсь ещё сильнее и не могу позволить своим чувствам руководить мной? Да, может быть, я не права сейчас. Может быть, я совершаю огромную ошибку. Может быть, я виновата во всём. Может быть, я злодей в этой истории. Может быть… ну, а кто знает наверняка? Я просто уже больше не могу страдать. Я тоже устала.

Поднимаю голову от языков пламени, когда дверь тихо открывается.

— Доброе утро, Ваше Величество, — сухо произносит Сав, не глядя на меня. — Его Величество король Томас ожидает вас у входа с вещами. Машина уже готова.

Томас решил вот так выбросить меня, раз я не ушла сама. И я могла ведь. Я была внизу. Я вошла в зал, заполненный полудохлыми вампирами, которых легко можно было убить прямо там. Они все были под кайфом, да ещё и приняли лошадиную дозу снотворного. А люди… люди были наркоманами. Когда я присмотрелась к ним получше, то увидела последствия долгого употребления различных наркотиков. Томас не врал. Я даже пнула Соломона, а затем дала под зад Радимилу. Никто не шелохнулся. Никто.

Час назад или около того я услышала, как Томас и Сав переносят вампиров по комнатам, подчищают за собой, но ко мне никто не вошёл. Если честно, то я была рада тому, что Томас в порядке и вроде как чувствует себя нормально. Но в то же время я ощущала сильнейшую боль вкупе и с пустотой, словно всё внутри меня встало на паузу, и я перестала что-либо чувствовать.

И вот теперь от меня избавляются. Собираю сумку с вещами и спускаюсь вниз. Я никого не встретила по пути. В замке воняет рвотой, спиртным, спермой и кровью. Омерзительная вонь.

— Ваше Величество.

Я удивлённо приподнимаю брови, когда передо мной шатаясь и издавая ужасный смрад, стоит Радимил. Он выглядит, словно его пожевала какая-то задница и выплюнула прямо к моим ногам. Он даже стоять нормально не может, постоянно шатается и горбится. Я уже молчу о его едва приоткрытых глазах, это просто щёлочки, которые норовят захлопнуться.

— Смотрю, ты хорошо повеселился, — цокаю я.

— Его Величество король Томас был щедр, — я угадываю значение слов Радимила, потому что он говорит невнятно.

— Я слышала. Всю ночь гудели. Где Томас? — сухо спрашиваю его.

— В машине… ждёт… хорошего свадебного… — а дальше Радимил жуёт слова.

Сав подходит к нему и забрасывает его руку себе на плечо.

— Пошли, я уложу тебя спать. Вы столько выпили, уму непостижимо. Я удивляюсь, как вы ещё до сих пор все живы, — недовольно фыркает Сав и уводит Радимила.

Бросаю взгляд на открытую дверь, замечая чёрный джип, ожидающий меня. Мне ничего не остаётся, как подойти к нему. Шофёр, видимо, нанятый Томасом, причём ещё и человек, с улыбкой забирает у меня сумку и кладёт её в багажник, а я сажусь на заднее сиденье. Моя боль усиливается, когда я вдыхаю аромат горечи и пустоты, исходящие от Томаса. Он не смотрит на меня, отвернулся в другую сторону.

— Доброе утро, — вежливо произношу, надеясь, что Томас поговорит со мной, но он молчит.

— Мы можем ехать. По маршруту, который я указал в заказе, — сухо отдаёт он приказ шофёру.

Мужчина включает радио, и салон погружается в танцевальные хиты.

Это будет долгая и ужасная поездка.

Не могу тебе описать, мой друг, насколько паршиво я чувствую себя через шесть часов дороги, когда поняла, куда меня ссылают. Я сдалась, думаю, ты и так это уже понял. Я сдалась, ведь без опоры под ногами, которая хотя бы немного показывала мне путь, невозможно устоять. Тишина между нами с Томасом стала звенящей через два часа пути и где-то в начале полёта. Он ушёл от меня в другой конец самолёта, закрыл глаза и сделал вид, что меня не существует. Конечно, я была там и отметила, что как только мы вошли в самолёт, то Томас словно сбросил маску спокойствия, вежливости и ответа «всё в порядке». Во время полёта было очевидно, что он не в порядке и выглядит таким же помятым, как и я. В общем, я не трогала его и просто смотрела вперёд. Затем мы сели на вертолёт, и тогда тоже стало не лучше. Мы как будто были на разных вертолётах, в разных вселенных и с разными людьми. Томас, конечно, делал вид, что у него снова всё окей, но он специально отодвигался подальше от меня, отворачивался, не подавал мне руку, шёл немного впереди меня и говорил со мной через посторонних людей: «Мы готовы лететь. Нам лететь пару часов, верно?». В общем, всё стало ещё хуже. И обязательно, чтобы размазать меня окончательно, пошёл дождь, а прогноз погоды сулил грозы и гром вместе с проливным дождём ещё на протяжении восьми часов. Из-за этого мы не смогли подлететь ближе к месту назначения, поэтому нам пришлось идти пешком под проливным дождём. И самое странное во всём этом, что каждый из нас мог использовать свою скорость вампира, но никто этого не сделал. Ни я, ни Томас. Мы так и тащили свой багаж в гору под дождём.

Да, в общем, хуже уже не куда и не подходит под описание происходящего.

— Их Величества! — звонкий и радостный голос Жозефины встречает нас мокрых на пороге дома. Я улыбаюсь искренней и счастливой улыбкой, когда вижу старушку, охающую от нашего вида.

— Боже мой, ну что же вы так неосторожно. Как так можно? Вы задержались. Мы ожидали вас чуть раньше. Но ничего. Сейчас принесу полотенца, — Жозефина убегает, а мне странно находиться в этом доме. Он ведь уже не мой. Я думала, что Томас его уничтожил и разворовал. Он был здесь без меня, забрал книги. Да и я очень озадачена добродушной реакцией Жозефины на его появление. Он как-никак похитил её, пытал, напугал и грозился убить. А она так спокойна.

— Вот так. Вот так. Мои детки, — Жозефина накидывает на голову каждого из нас полотенце и улыбается. — Я так счастлива за вас. Поздравляю. Вы самая красивая пара вампиров на моей памяти. Вы так подходите друг другу.

О боже. Теперь становится ещё хуже. Куда уж хуже, правда?

— Томас, мой хороший, ну что за вид? Почему ты такой хмурый? Погода, да? — Жозефина хмурится, разглядывая Томаса.

— Всё в порядке. Мне нужно ехать. Флорина останется здесь. Присмотри за ней, — Томас коротко улыбается Жозефине и передаёт обратно полотенце.

— Это что за новость? Разве у вас не свадебное путешествие? Да и там такой ливень! Ты даже не сможешь уехать далеко отсюда. Что случилось? Вам снова угрожает опасность? — Жозефина бледнеет, бросая то на меня, то на Томаса напуганный взгляд.

— Нет, всё в порядке. Мне нужно ехать, у меня дела. Флорина останется здесь с тобой и остальными. Я усилил защиту периметра, поэтому не беспокойся, сюда никто не войдёт.

— Хм, я в курсе, и не боюсь. Ох, я плохо сыграла, да? Я была ужасна? — Жозефина прикладывает ладони к щекам. — Я говорила, что я не такая хорошая актриса, как остальные. Я же просто люблю мыльные оперы, и всё.

— Нет, ты была прекрасна, Жозефина, — Томас мягко уверяет старушку, и она расцветает.

— Правда? Ты видела меня, Флорина? Видела? — спрашивая, она с энтузиазмом сверкает глазами, и её глубокие морщины видны отчётливее.

— Эм… да, ты хорошо сыграла. Я поверила тебе, — прочистив горло, признаюсь ей.

— Так враг повержен уже, или мы до сих пор прячемся? — она понижает голос, и я впервые за всё время слышу настоящий и звонкий смех Томаса.

— Ты явно пересмотрела мыльных опер, Жозефина. Мы не прячемся. Мы просто осмотрительны, вот и всё

— Ох, ну хорошо, а то я снова могу сыграть, как и остальные. Нам так понравилось. Это же событие века для нас, — улыбается Жозефина.

А я поверить не могу. Хотя, может быть, хватит уже удивляться? Я облажалась. Томас явно не делал того, что я видела, и всё было не так, как мне казалось. Ладно, я признаю, хорошо?

— Ты что, стёр ей память? — выпаливаю я, переводя прищуренный взгляд на Томаса. Да какого чёрта я творю? Зачем?

Взгляд Томаса сразу же становится колючим, и он поджимает губы.

— Флорина, что за вопрос? Нет, конечно, Томас не стирал мне память, он попросил меня помочь тебе. Это был вопрос жизни и смерти. Я была настолько хороша? — Господи, Жозефина чуть ли не визжит от гордости за саму себя.

— Ты была очень хороша, и я поверила. Томас шантажировал твоей жизнью, чтобы жениться на мне.

Да что со мной не так-то? Почему я говорю всё это? Почему я не могу просто заткнуться?

Повисает настолько удушливая тишина, что я готова сама заорать. Я, правда, говорю всё подряд? Всё, что вздумается?

— Хм, я пойду. Был рад видеть тебя, Жозефина. И я ещё жду, когда ты пришлёшь мне список обязательных к просмотру фильмов про бандитов, — голос Томаса заметно дрожит, отчего я чувствую себя ужасно.

— Томас, нет, не уходи. Там же ужасная погода. Подожди хотя бы до утра. Не надо. А ты, Флорина, следи за языком. Ты же не треплешь об этом направо и налево, верно? Ты же нас сдашь! — возмущаясь, Жозефина смотрит на меня и грозит мне пальцем.

— Так ты была в курсе, что это шоу для меня? — удивляюсь я.

Убейте меня уже.

— Конечно. Томас всё объяснил нам. Он сказал, что от этого зависит твоя жизнь…

— До встречи, Жозефина, — обрывает её Томас и направляется к двери. В этот же момент холл освещает ярчайшая молния, а за ней гром сотрясает нас. Он такой громкий.

— Мда, вряд ли в такую погоду хотя бы один вертолёт прилетит за тобой. Да и машины ты не дождёшься. В тебя ударит молния, и ты умрёшь, а вы даже не завели ни одного ребёнка. Сначала заведите ребёнка, чтобы моей семье было за кем присматривать, а потом совершайте глупости. Томас, даже не думай уходить. Я тебя отлуплю.

Я поджимаю губы, подавляя хохот. Отлупит? Томаса? Я бы на это посмотрела.

— А ты, — Жозефина переводит злой взгляд на меня. — Твой муж, твой единственный и любимый мужчина убегает от тебя, а с вашей свадьбы ещё и суток не прошло. Ваш брак начался ужасно, но ссоры бывают. Они всегда бывают, как и недомолвки. Главное, найти в себе смелость и обсудить всё. И вы это сделаете, но позже. Сначала оба поднялись наверх, я приготовила вам одну комнату на двоих, а я пока разогрею ужин, и вы поедите. Вы меня услышали?

— Да, Жозефина.

— Да.

— Вот и молодцы. Чтобы забеременеть, нужно хорошо есть, Флорина. Какие красивые дети у вас будут, я жду не дождусь, чтобы понянчить их, — Жозефина прикладывает руки к груди и мечтательно вздыхает. Господи.

Хватаю свою сумку и направляюсь к лестнице, как и Томас. Мы расходимся в разные стороны, и идём по коридору. Я стараюсь не смотреть на свою аллею смерти. Дохожу до своей спальни, как и Томас. Мы снова встречаемся, как и рассказывал отец в моих воспоминаниях. Только вот он был обманщиком и изменщиком. Поэтому дом любви стал для меня абсурдом.

— Хм, это моя спальня, — напоминаю я.

— Наша, — рявкает Томас и первым входит в мою чёртову спальню. Это просто нечестно. Здесь ещё куча комнат, но нет, он выбрал мою.

Когда я оказываюсь в спальне, то замираю, глядя на лепестки белых и розовых роз, разбросанных по полу и кровати. Со столбиков кровати свисают прекрасные цветочные композиции, да и сама спальня из тёмной превратилась в белую. Вся мебель тоже стала белой, а мои чёрные шторы превратились в белоснежный тюль и розоватые шторы.

— Что за чертовщина здесь случилась? — возмущённо и шокировано шепчу я. — Здесь, что, Снежная королева кончила?

Томас оборачивается ко мне и осуждающе выгибает бровь.