Дом на могиле

Глава 5

Женщина, должно быть, непостоянное существо, решила я, оживленно шагая по тропинке, идущей через лес. Мне больше не было страшно, как там, в моей пустой спальне. Наверное, солнечный свет, пробивающийся сквозь ветки над моей головой, и шелест опавших листьев под ногами сделали свое дело. Ведь дорога была действительно прекрасной, и иногда я мельком видела за деревьями холодное, как сталь, море.

Время от времени яркий лист бабочкой слетал вниз. В лесу было тихо, если не считать завывания ветра. Деревья клонились в сторону материка, намекая, что сильные, непрерывные ветры в основном дуют с северо-востока, к заливу Фанди, между Новой Шотландией и берегом залива Мэн. Они охватывали Северную Атлантику, Гудзонов пролив, могущественный Гудзонов залив, где когда-то шотландские чиновники торговых постов правили, как главы семейных кланов у себя на родине. Я предположила, что ветры приходили с восточного берега зажатой льдами Гренландии, где эскимосы уже готовились к суровой, долгой и темной зиме.

Но сейчас, при ярком солнечном свете, пробивающемся сквозь осеннюю листву, создающую у меня под ногами яркий, красочный ковер, такие понятия, как зима или страхи, казались мне отдаленными и несущественными. Деревья защищали меня от ветра. Солнце сияло. Зеленое море сверкало перед глазами.

От ветра и быстрой ходьбы я раскраснелась и чувствовала себя отдохнувшей, здоровой, бесстрашной! Сейчас мне стало понятно, что неуловимый запах в моей комнате шел от халата и чулок, в которых я работала в музее. Какая глупость позволить чувствам возобладать над разумом! Даже шуму, который я слышала, можно найти простое объяснение. Мне следовало проверить все комнаты рядом, прежде чем бежать, как испуганная школьница! Наверняка в одной из них, неподалеку, работала Эдна или кто-нибудь еще из слуг!

Я обернулась и посмотрела на Уэруолд-Хаус, незыблемо возвышающийся на массивном, гранитном утесе. Мне, привыкшей к городским домам Западного побережья, он показался холодным и равнодушным.

Впереди, в листве, терялись темные стволы кленов и дубов. Белые же стволы берез сверкали на солнце и как бы притягивали его. Разноцветные листья на тропинке были мягкими, словно лепестки роз.

Эта прогулка мне была необходима, и я решила, что должна совершить ее хотя бы раз в неделю. Даже если рискую прослыть беглянкой вроде Рандолфа, который при первой же возможности удирает из дому в поисках более приятных удовольствий!

Впереди тропинка поворачивала к морю, и я поняла, что, вероятно, вышла к Тайной пещере. С момента выхода из дома я все время спускалась, и океан был теперь уже совсем близко. Дойдя до опушки леса, я остановилась и с любопытством огляделась. Мне сразу стало понятно, почему пещеру назвали Тайной. В нее вел узкий пролив, закрытый с обеих сторон высокими утесами. Вероятно, с моря вход в Тайную пещеру казался не более чем расселиной в утесе, простирающемся вдоль северного побережья Уэргилд-Айленда.

Однако сама пещера напоминала глубокую, безопасную гавань, защищенную со всех сторон высокими скалами. Я легко представила себе высокие мачты британского фрегата и британских моряков, гребущих к берегу, где на небольшом пляже их поджидали роялисты, не видимые ни с моря, ни из Уэруолд-Хаус.

Старый жилой дом, почти скрытый деревьями, находился не более чем в пятидесяти ярдах от меня. Крыша его давно исчезла, каменные стены в некоторых местах обвалились, окна и двери зияли, как беззубые рты.

В одной из бывших комнат рос молоденький клен, словно вздымаясь из темноты к свету. С ним к небу поднималась одна из стропилин бывшей крыши, один конец которой лежал на остатке стены, а другой застрял в раздвоенной ветке.

Любопытство несло меня к разрушенному дому. Как и в Уэруолде, его стены были построены из местного гранита, посеревшего от морского воздуха. Надворные постройки представляли собой не более чем груды камней, ограды и загоны для скота пропали, амбар был разрушен до основания. Дикая малина и густые заросли виноградника с мертвыми, давно высохшими ягодами достигали верха обрушившейся стены, почти скрывая ее из виду. Здесь тропинка раздваивалась: одна спускалась к маленькому пляжу с красновато-коричневым песком; другая осторожно огибала дом, словно не доверяла этим темным и мрачным развалинам.

Я заметила место, где эта тропинка начала круто подниматься к югу за дом. Высокие скалы на юго-востоке, наверное, и были Бикон-Крэг. Я остановилась и осмотрела дом. Казалось невероятным, что кто-то мог продолбить сюда тоннель из Уэруолда. Однако это место было хорошо скрыто, и, подвергнись дом осаде, такой тоннель мог спасти осажденных. Но он ведь, конечно, больше не существует? Вероятно, деревянные балки сгнили от постоянной влаги, а каменные стены обрушились, лишившись опоры.

Увидев каменные ступени, я, все еще находясь в радостном возбуждении от яркого мира солнечного света и веселой листвы, совершенно забыла о предостережениях Джона и Карен Уайганд. Лестница вела к проходу, когда-то бывшему коридором, разделявшим нижние комнаты дома. Крыши над ним уже не было, и в конце коридора я увидела огромную комнату, напомнившую мне столовую в Уэруолде. Солнце играло на сероватом мхе ее стен, а часть крыши из разбитой черепицы с одной стороны осталась почти нетронутой, лишь треснувшие пластинки посерели от времени. Я заметила камин из обожженного кирпича, повернутый лицом к пустому дверному проему. У стен валялись гниющие стропила и старые бревна, словно их принесло сюда волнами. Именно здесь рос молоденький клен, за который зацепилась стропилина. Я осторожно вошла. Профессор Уайганд говорил, что на Уэргилде нет диких животных, но ничего не сказал о змеях. Пробираясь через развалины, заросли папоротника и высокой травы, я начинала сожалеть об этом упущении.

Полы давно сгнили, и я шла по фундаменту. Уцелевший камни возвышался надо мной, напоминая огромную, вмурованную в гранитную стену печь, слишком высокую, чтобы я могла дотянуться до нее руками. Но можно оглядеть ее, подумала я, осторожно обойдя молоденький клен, в развилку ветвей которого попала стропилина, дамокловым мечом висящая у меня над головой.

Чтобы лучше видеть, я вскарабкалась на груду разбитого кирпича, держась левой рукой за серый ствол клена. Когда-то рядом с камином была панельная обшивка, но сейчас на ее месте виднелась лишь почерневшая каменная стена. Я двинулась дальше, подозрительно глядя на дубовую стропилину, висевшую прямо надо мной. Если выход из тоннеля где-то здесь, логично предположить, что он находится именно с этой стороны камина, повернутого в сторону Уэруолд-Хаус!

Я торопливо подтянулась выше, глядя на что-то напоминающее две параллельных стены с этой стороны камина, и сразу же поняла, что обнаружила ход, поскольку почва там спускалась вниз, исчезая под стеной дома.

Заглянув внутрь, я нахмурилась. Вопреки моим ожиданиям пространство между двумя параллельными стенами было совершенно чистым: никаких обломков дерева, никаких разбитых камней, никаких фрагментов разрушенного дома, окружавших меня со всех сторон.

Я осторожно рассмотрела найденный ход. Дождь туда не попадал, потому что его защищали остатки крыши вдоль этой стены, но пол был сырой, словно из-под земли сочилась вода. Как и в ходе за моей спальней, тут не было паутины, тянущейся от стены к стене, хотя она затягивала густой сетью камин, расположенный совсем близко. Я даже заметила в ее центре большого черного паука, наблюдавшего за попавшей в ловушку мухой. Глядя на него, я содрогнулась.

Пол хода показался мне засыпанным обломками кирпичей камина и кирпичной пылью. Он выглядел достаточно твердым, и, чтобы убедиться в этом, я даже пощупала его пальцами и поискала какие-нибудь следы. Но их не было.

Единственное, что я увидела, — это листок бука, блестящий вдалеке на свету, как золото...

Листок бука, похожий на золото? Я вдруг застыла. В музее имелось много таких листьев. Только они не просто напоминали золотые — они на самом деле были золотыми! Конечно, в лесу росли буки, и лист могло занести сюда ветром, но...

Я протянула к нему руку и чуть не выругалась, когда поняла, что не могу его достать. Попыталась залезть на стену, но гранит был слишком гладким, и туфли на кожаной подошве скользили по нему. Задыхаясь, я прекратила попытки. Если кто-то пользуется этим ходом, то, наверное, существует более легкий путь, чем тот, который нашла я. Все, чего мне удалось достигнуть, так это основательно испачкаться!

Ну и дура же я! У меня не было ни малейшего желания лезть в этот тоннель! В самом деле, я не вошла бы сюда добровольно даже за целый головной убор из золотых листьев! Единственное, чего мне хотелось, — так это найти что-нибудь, чтобы подтащить к себе лист. Для этого подошла бы маленькая веточка клена или другого деревца, растущего среди развалин.

Выпрямившись, я взглянула на клен и вскрикнула от внезапного ужаса. Стропилина, застрявшая в его ветках у меня над головой, опускалась! Я не слышала ни одного звука, но другой конец, лежавший на внешней стене, поднимался! Стропилина опускалась, все быстрее и быстрее соскальзывая ко мне, как гигантское копье!

Я побежала, поскользнулась и упала. Думаю, именно падение спасло меня, потому что, когда я в ужасе с трудом поднялась, огромная стропилина глубоко воткнулась в землю как раз на том месте, где всего мгновение назад я стояла на цыпочках, пытаясь достать этот золотистый буковый листок. Другой конец отделился от стены и упал, обдав меня душем из опавших листьев.

Испуганная, я опрометью бросилась прочь от этих ужасных развалин. Даже если бы среди этих скал меня ждали королевские сокровища, я все равно бежала бы сломя голову! Я снова упала, но вскочила, как испуганная кошка, чтобы бежать еще быстрее. Снова оказавшись на земле, инстинктивно повернула от разрушенного дома, на который мне и смотреть-то не хотелось, к скале. Тропинка поворачивала и извивалась, зажатая кустарником и мелкими деревьями. Она стала круче, и я замедлила шаг, несмотря на подгоняющий меня страх. Шатаясь, я перебралась через горный хребет и почувствовала усталость.

Тропинка по-прежнему поднималась, но не так круто, и поворачивала прямо к хаотическому нагромождению скал, которые я видела раньше.

Здесь, на этом хребте, под разлапистыми ветвями дуба кто-то соорудил грубую скамейку, и отсюда ясно просматривалась вся тропинка до самого разрушенного дома. За мной никто не гнался! Никто! А дальше тропинка уходила в такие густые заросли, что по ней было бы трудно пробраться даже маленькому зверьку, не говоря уж о человеке!

Задыхаясь, я села на скамейку. Здесь я была в безопасности. Если кто-то пойдет от дома или от скалы, я увижу его задолго до того, как он появится рядом. Восстанавливая дыхание, я с опаской рассматривала разрушенный дом внизу. С этой высоты виднелись лишь пустые комнаты без крыш. За ветками клена можно было видеть столовую и сломанную трубу камина, но ни входа в тоннель, ни стропилины, чуть не угробившей меня, видно не было.

Подумав об этом, я содрогнулась, и в животе у меня тревожно сжалось. Стропилина не могла опрокинуться сама, в этом я была уверена! Вспоминая об этом, я закрыла глаза. Тяжесть стропилины в основном давила на стену, и только фут-другой ее длины опирался на раздвоенную ветку. Что-то или кто-то поднял конец стропилины, лежавший на стене, направив противоположный, застрявший в ветках, на меня. Я снова открыла глаза и быстро зажала рот рукой.

В комнате, под деревцем, в сторону тоннеля двигалась вся в белом человеческая фигура. В пестрой мозаике солнечного света и теней от деревца она казалась призрачной и нереальной. Голову скрывал капюшон. Я не видела ни лица, ни рук. Фигура поднялась на стену, вошла в тоннель и исчезла.

Дом, освещенный слабым солнечным светом, одиноко и неподвижно стоял в полном безмолвии.

Я встала и нагнулась, чтобы отряхнуть грязь с юбки, и тут у себя под ногами снова заметила тусклый блеск золота. Опасливо оглядевшись, словно это могла быть какая-то ловушка, я нагнулась и осторожно подняла предмет. Он был квадратным, тяжелым, весь в грязи и опавших листьях.

Я соскребла грязь о край скамейки. Это оказался портсигар с инициалами, выгравированными на углу крышки. Осторожно очистив крышку прутиком, я принялась изучать инициалы. Буквы причудливой монограммы изящно извивались и переплетались.

Я?.. Нет, конечно, Л... Л.М!

Л.М.? Нахмурившись, я уставилась на монограмму. Л.М.? Ну разумеется, Ллойд Мередит! Тот бедняга, который пытался спасти профессора Уайганда от самоубийства ценой своей жизни. Как давно это было? Если профессор год пробыл в психиатрической лечебнице, то больше года назад. Портсигар, должно быть, потерялся, когда Ллойд Мередит в свой выходной день взбирался на Бикон-Крэге. С тех пор он лежал здесь, покрытый грязью и листьями. Вероятно, сильный дождь, прошедший в последнюю неделю, отмыл один уголок настолько, что блеск золота бросился мне в глаза.

Я нажала на замок. В него набилась грязь, и я смогла открыть его лишь с большим трудом. Однако, когда он открылся, блеск золота почти ослепил меня. Очевидно, портсигар был дорогим и почти водонепроницаемым. Впрочем, не совсем. Сигареты, лежавшие внутри, испортились, покрылись ржавыми пятнами и пахли плесенью. Две-три из них превратились в грязные комочки, покрытые зеленью.

Я вытряхнула их, и вместе с ними на землю упал кусочек картона. Это оказалась выцветшая карточка, похожая на те, которые профессор Уайганд наклеивал на музейные экспонаты. На ней было что-то написано незнакомым мне мелким, аккуратным почерком.

Это походило на полупустую мозаику. Плесень и влага безжалостно уничтожили целые слои картона. Текст выглядел примерно так:

«Ллойд, я должна с тобой увидеться. Джон!.. По-моему, он сошел с ума... Скоттом. Я в этом уверена... предательством... его отцу... истолковать то, что... и нежелательных... преследует. Быстро исполни план... Пока не поздно. Я воспользуюсь ходом... е. Мы не можем доверять... ни... катер наготове. Не подведи...»

Я с опаской оглянулась на разрушенный дом, сунула портсигар в карман юбки и помчалась по тропинке. Все это было непонятно, да и своих проблем мне теперь хватало. Меня снова охватил страх, и я зашагала быстрее. Дойдя до скал, снова задохнулась и начала раздумывать, не могла ли белая фигура, которую я мельком видела, вернуться другой тропинкой, которая, должно быть, ведет из Уэруолда прямо к Бикон-Крэг, чтобы перехватить меня.

Зря я тратила время, изучая портсигар и записку! Драгоценное время, потому что по потайному ходу расстояние от разрушенного дома до Уэргилд-Хаус гораздо короче, чем та дорога, по которой пришла я. Подумав о грозящей мне опасности, я забыла и про прекрасные виды, и про удовольствие, которое недавно так остро испытывала, и мечтала теперь только об одном — как бы поскорее вернуться в Уэруолд.

Но вдруг резко остановилась и быстро спряталась за острую скалу. Передо мной простирался плоский, заросший травой участок горного хребта Бикон-Крэг. Узкая гравийная, с глубокими колеями дорога кончалась как раз передо мной, и на траве у дороги стоял серовато-зеленоватый джип с брезентовым верхом. Но мое внимание привлек не он, а человек, сидевший рядом с ним. На нем были джинсы и выцветшая голубая рубашка, и он сидел на складном стульчике перед мольбертом, спокойно зарисовывая простирающийся перед ним пейзаж. Должно быть, это был тот художник, о котором упоминал Анжело. Как же его зовут? Мейнард?

Художник неторопливо накладывал на полотно мазки, зажав между зубами трубку, исторгавшую голубой дым. Я почувствовала, что он заметил мое стремительное вторжение, однако завершил работу, положил кисть и только тогда лениво повернул ко мне голову.

— Здравствуйте! — произнес он глубоким, приятным голосом.

Я, чуть дыша, поздоровалась. Мы пристально смотрели друг на друга — я с подозрением, он с неподдельным любопытством.

Это был красивый мужчина лет тридцати, смуглый, с густыми, рыжевато-каштановыми волосами и самыми яркими голубыми глазами, какие я когда-либо видела. Краска запачкала штанину его брюк, словно он небрежно вытер о нее пальцы или кисть. На нем были индейские мокасины, тоже измазанные зеленой и желтой краской. Из-под выцветшей хлопчатобумажной рубашки выглядывали сильная шея, широкие плечи и крепкое, спортивное тело.

Художник улыбнулся мне одним уголком довольно полных губ:

— Кто-то должен был отговорить вас подниматься на холм, юная леди! Особенно такой крутой, как Бикон-Крэг. Даже в вашем восхитительном возрасте люди теряют сознание, когда перенапрягают легкие и сердце. Вы сейчас дышите тяжело, неровно, как матрона викторианской эпохи. Вы же не к Олимпийским играм готовитесь, правда?

Я задыхалась:

— Разумеется... нет!

Он покачал головой:

— Вы не из деревни. Значит, вы новая помощница в Уэруолде, Дениз Стантон! Анжело рассказывал мне о вас. А теперь почему бы вам не сесть в джип и не отдохнуть? Полюбуйтесь видом. Я закончу набросок и отвезу вас домой. Вы доберетесь туда гораздо быстрее, чем бегом, и с гораздо меньшими потерями!

Он опять взял палитру, выбрал кисть, но его спокойная решительность настолько возмутила меня, что я выпалила:

— А вы, конечно, не стали бы взбегать на холм, если бы были одинокой девушкой и кто-то пытался вас убить!

Художник повернулся, пристально посмотрел на меня, и кисть застыла в его руке.

— Вы шутите?

Он с все большим интересом рассматривал меня, словно впервые заметил грязь на моей измявшейся одежде и мое состояние. Затем нахмурился:

— Убийство неприятное слово, мисс Стантон!

— Но гораздо более неприятное, когда кто-то пытается проткнуть вас стропилом! — пробормотала я. Вместе с облегчением от бега, стоившего мне невероятных усилий, я вдруг разгневалась на него. Мои колени ослабели, по лбу тек холодный пот. И тут неожиданно для себя я начала испуганно излагать ему все, что со мной случилось.

Он быстро встал и подошел ко мне:

— Вы лучше сядьте! Нет, не на табурет, в джип...

— Нет! Мне и здесь...

— Я вам помогу!..

Почему-то его голос прозвучал очень, очень отдаленно, а сам он начал расплываться. Потом я поняла, что он песет меня, и в панике попыталась вырваться, но почувствовала, как меня нежно кладут.

— Бедное дитя! — пробормотал приятный голос. — Вы должны мне поверить! — Что-то хлопнуло за моей спиной. — Выпейте это, мисс Стантон!

Холодная, но жгучая жидкость потекла по моему подбородку и попала под свитер. Он крепко прижимал к моим сжатым зубам холодную стеклянную бутылку. Я задохнулась, глотнула, и от резкого вкуса неразбавленного спиртного у меня перехватило дыхание. Но, начав приходить в себя, оттолкнула его руки, попыталась встать. Что бы это ни было, вкус показался мне мерзким и слишком крепким. Это ни бренди, ни виски. Я чувствовала запах напитка, и он мне совсем не нравился.

— Что это? — запротестовала я. — Нет! — И оттолкнула его руку.

Он с облегчением хихикнул:

— Вот так-то лучше! Вы снова сердитесь. У женщины это признак здоровья. По счастью, у меня всегда с собой надежное лекарство. Ну как, чувствуете себя получше?

— Чувствую себя... в шоке! — пробормотала я, пристально глядя на него. — Что это за пойло, которым вы пытались меня задушить?

— Ваши друзья вам расскажут, когда я привезу вас домой. — Теперь я более четко видела его лицо и даже разглядела в его почти фиолетовых глазах не только насмешку надо мной, но и тревогу. — Этот вкус очень долго остается во рту, и аромат можно различить безошибочно, — легкомысленно произнес он. — Это ром с Ямайки. Напиток рыбаков. Иногда здесь бывает холодно, а от этого пойла и эскимоса пробьет пот! А еще он ободряет. Дайте мыши ложечку, и она нападет на ближайшего кота! Жаль, что здесь... нет этого белого парня! Вы бы воспользовались стропилом как дубинкой и раздавили его...

— Тут не над чем шутить! — с негодованием перебила я его. Но почувствовала себя еще лучше. Жжение рома приятным теплом разливалось по моему телу. Интересно, сколько же он заставил меня выпить?

— Конечно, — произнес он уже серьезнее. — Я начинаю верить, что это была не шутка, мисс Стантон. При более близком знакомстве вы не кажетесь мне девушкой, которая легко паникует.

— Паникую? — возмутилась я. — Я никогда не паникую!

Почувствовав, что его рука по-прежнему обнимает меня, я резко отшатнулась. Он отодвинулся, и его загорелое лицо немного покраснело.

— Ладно, — сказал он, нахмурившись. — Давайте к делу. Вы вышли погулять и наткнулись на старый тоннель в развалинах, о которых все в Уайганд-Харбор думают, что они населены привидениями. Будь у вас хоть немного здравого смысла, вы бы никогда туда не вошли. Там вы увидели листок, который приняли за золотой, украденный из музея профессора. Верно?

— В самую точку, — подтвердила я. — Но я имею полное право ходить туда, куда хочу, как и все остальные на этом острове! — Мой тон был язвительным.

— Вы пытались дотянуться до него, но не смогли, — продолжил он. — Искали, чем бы его притянуть. И в это время увидели стропилину, которая начала падать на вас. Вы отошли и пустились бежать. Верно?

— Неверно! — сурово произнесла я. — Стропилина не падала. Как она могла падать? Я вам сказала, что она удерживалась раздвоенной веткой клена, наклоняясь от меня, а не ко мне. Она не могла упасть на меня, если бы кто-то не... что-то не подняло ее конец так, что она соскользнула с ветки! Говорю вам, кто-то поднял стропилину и толкнул на меня!

— Понятно. — Он опять нахмурился. — Что ж, может быть, вы и правы. На прошлой неделе я писал развалины как раз перед тем, как начался дождь. Помню, стропилина лежала на стене, одним концом попав в раздвоенную ветку. Я был в большой комнате в конце дома, недалеко от потайного хода.

— Верно, — согласилась я, с интересом глядя на него.

— Но, посмотрев наверх, разве вы видели, как кто-то поднял стропилину? Толкнул ее? Видели кого-то спрятавшегося за стеной?

— Это случилось так быстро, что пи в чем нельзя быть уверенной, — с вызовом произнесла я. — Может быть. Кажется, смутно я припоминаю какое-то движение. Что-то белое, как то, что я увидела со скамейки на вершине крутого холма.

— Кто-то в белой одежде?

— Не знаю, что на нем было. Одежда была белая и похожая на... ну, не знаю, что-то странное. Эта фигура вошла в тоннель и исчезла.

Он засмеялся:

— Может, она напоминала призрак?

— Не паясничайте!

Он выпрямился и посмотрел на меня, задумчиво потирая копчик носа.

— Как-нибудь, мисс Стантон, если у вас найдется свободное время, я бы хотел написать ваш портрет.

— Что? — я с отвращением посмотрела на него.

— Такой, какая вы сейчас, конечно. Сердитая и надменная, — пояснил он. — Хорошенькая и немного пьяненькая. Я хотел дать вам только ложечку рома, чтобы оживить вас, но вы припали к бутылке так, словно собрались ее осушить! Наверное, назову ваш портрет «Разгневанная леди». Как вам это название?

Я в ярости уставилась на него:

— Вы понимаете, что говорите? Будь вы мужчиной, вы бы уже давно пустились на поиски... того, кто на меня напал!

Художник кивнул с притворной серьезностью:

— Ждал, когда вы это скажете!

— Не волнуйтесь! Я доложу об этом в местную полицию. Они сообразят, что делать!

Он насмешливо усмехнулся:

— На Уэргилд-Айленде? Право, мисс Стантон! Ближайшая полиция находится в Тайсоне, в двадцати милях от Грэнит-Бей, на материке. Если вы разумная девушка, то забудете о том, что с вами произошло, и избавите себя от множества неудобств и неприятностей. Скорее всего, это был несчастный случай, если там действительно кто-то был. Вы здесь посторонняя. Вы прожили на Уэргилд-Айленде не более педели и, наверное, из-за дождя впервые вышли за пределы Уэруолд-Хаус. Будьте разумны. Ну, зачем кому-то вас убивать? Какой у него может быть мотив?

Я с удивлением посмотрела на него:

— Я видела золотой лист, помните? Вы имеете какое-нибудь представление, какую сумму коллекционер может заплатить за такой листок?

Художник пожал плечами:

— Коллекционеры — странный народ. Вы бы удивились, если бы узнали, сколько они иногда платят за мои картины. Или как часто отказываются от работ намного лучших. Но я понимаю, к чему вы клоните. — Он помолчал. — Ладно! Пойду посмотрю. А вам безопаснее остаться здесь, пока я не вернусь. Если вас что-то напугает, просто нажмите на клаксон и держите его.

— Вы не оставите меня здесь одну! — в ужасе вскричала я. — Я с вами!

Он покачал головой, словно я была недоступна его пониманию:

— Мгновение назад вы мчались со всех ног, словно за вами гнался сам Сатана! Хорошо, идемте. Обратно подниматься долго и тяжело, а у меня слишком много дел, чтобы я тратил светлое время, бегая взад-вперед по Бикон-Крэг!

— Ерунда, — возразила я. — Когда мы вернемся, освещение будет еще хорошим. У вас будет лучший теневой контраст. И вам не надо никуда меня везти. Я могу дойти до Уэруолд-Хаус пешком. Здесь с вами я буду в безопасности. С того места, где вы сидели, можно видеть всю тропинку.

— Ха! — отреагировал он. — Что вы понимаете в живописи?

— Она меня не впечатляет, если вы это имеете в виду, — заявила я, неуверенно вылезая из джипа. — Я видела слишком много художников и произведений искусства. И если уж на то пошло, слишком долго прожила среди картин и в измазанной красками одежде. Спотыкалась о наборы красок и ножки мольбертов. Я жила с этим много лет.

— С художником? — он резко поднял брови. — Это интересно.

— С отцом.

Он, казалось, был разочарован, но вдруг воскликнул:

— Погодите минутку! Анжело говорил, что вы приехали из Калифорнии. Ваш отец, случайно, не Роберт Стантон?

Я кивнула:

— Верно. Вы знали папу? — Нетерпеливо глядя на него, я вдруг почувствовала себя менее одинокой.

Мы вместе направились к тропинке.

— Я однажды с ним встречался, Дениз. Высокий, смуглый джентльмен. Это было в Нью-Йорке. Он открывал мою выставку. Погодите... это было... года два назад.

— Так вы Дин Мейнард? — Я удивленно посмотрела на него. — Я помню!

Почему-то мне казалось, что Дин Мейнард старше. Теперь я припоминала, как папа хвалил его работы. Он называл его художником с большим будущим.

— Да, — ответил он, изучая меня и широко улыбаясь. — Теперь я знаю, в кого вы такая хорошенькая!

— А папа говорил, что в маму, — невольно улыбнулась и я. — Она была блондинкой.

Его голубые глаза неожиданно смягчились, но он отвернулся.

— Я бы хотел сказать, что хорошо знал вашего отца, Дениз. Но не могу. Я хорошо знаю его работы, но не его самого. Мы встречались только один раз и поговорили совсем немного. Я сказал ему, что хочу писать пейзажи на побережье залива Мэн и холмах Вермонта. Он согласился, что это хорошая идея. Рассказал мне об Уэргилд-Айленде и предложил приехать сюда весной. Сказал, что это прекрасное место для пейзажей. Постойте, кажется, он говорил, что жил здесь в детстве? Да, именно. Говорил. Минутку... теперь припоминаю. Еще говорил, что связан с семьей Уайгандов родственными узами.

Я неуверенно посмотрела на него:

— Папа вам это рассказывал?

— Да. Его тетушка вышла замуж за одного из Уайгандов, не так ли? Мать профессора. Я видел ее портрет, написанный вашим отцом. Сейчас он находится в нью-йоркской коллекции. По-видимому, Уайганды не разбираются в искусстве; это была очень хорошая картина. Или, может быть, у них стало туго с деньгами. Раскапывание могил, должно быть, дело накладное. Полагаю, она стоила примерно десять тысяч долларов.

Я пожала плечами:

— Вы знаете об этом больше, чем я знала неделю назад. Когда мне предложили эту работу, я понятия не имела, что профессор мой родственник. Он рассказал мне об этом через день после того, как я приехала, но по какой-то причине просил не упоминать об этом.

Дин Мейнард кивнул.

Мы дошли до скамейки. Отсюда вниз бежала крутая тропинка. Тени вокруг стен разрушенного дома стали длиннее. Посмотрев на него, мы не заметили никакого движения.

Мейнард тихо спросил:

— Но почему? Я могу понять, что ваш отец не упоминал об Уайгандах. Они не в его духе. Я поступил бы точно так же. Но почему профессор Уайганд хочет держать ваши родственные отношения в секрете, если он пригласил вас сюда?

Поскольку ответить на этот вопрос я не могла, а он занимал меня гораздо больше, чем его, то нетерпеливо ответила:

— Полагаю, у него есть на это какая-то причина, которую он в один прекрасный день откроет. Не лучше ли нам поторопиться? Ваш свет померкнет.

— К черту свет! — отозвался Мейнард. — Сейчас меня гораздо больше интересуете вы. — Он зашагал быстрее, так что мне пришлось поторопиться, чтобы поспевать за ним. — Я ничего не скажу, — добавил он глубоким голосом и, как мне показалось, с некоторой тревогой. — Это не мое дело! Все равно... — И вдруг осекся, посмотрел на меня. — Вам известно, что профессор Уайганд был... болен? Что здесь погиб человек?

— Да, знаю. Анжело Раволи рассказал мне об этом, когда переправлял меня на «Лорелее».

— Анжело — кладезь информации, — скривился мой новый знакомый. — Она не вся правдива, потому что Анжело предубежден.

— Потому что его отец знал профессора в Италии и от него зависит благосостояние Анжело?

— Не только поэтому.

— Какая же другая причина?

Мейнард искоса посмотрел на меня:

— Сейчас я не хотел бы вам ее называть! И не лучше ли нам поостеречься, вдруг ваша фигура в белом поджидает нас со второй стропилиной?

Я содрогнулась:

— Не шутите с этим!

Какое-то время мы шли молча, и я поймала себя на том, что потеряла всякое желание снова входить в эти разрушенные стены. Я не была уверена, какое из зол меньшее — идти с ним или одной ждать его на скамейке? Но все-таки решила идти с ним, поскольку он медленно продвигался вперед.

В отличие от меня, этот мужчина, по крайней мере, не испуган; в его решительной фигуре, идущей вперед, было даже что-то стимулирующее. Когда мы дошли до разрушенного дома, он остановился и положил руку мне на плечо.

— Сначала разведаем снаружи, Дениз, — прошептал он. — Прежде чем зайти внутрь. Идет?

— Идет! — нервно прошептала я в ответ и неохотно побрела за ним, огибая внешние стены дома.

Мы пробирались по упавшим и гниющим стропилам и вокруг разбросанных гранитных блоков, которых вполне могло хватить на небольшую пирамиду, причем двигались в сторону, противоположную той, откуда я пришла к этому зловещему дому. Неожиданно Мейнард остановился и прислушался. Я затаила дыхание.

— Это внешняя стена хода, — прошептал он. — Не слышу, чтобы внутри кто-то двигался. А теперь послушайте меня. Если бы кто-то надумал толкать эту стропилину, ему пришлось бы дотянуться до верха стены. А ее высота здесь достигает десяти или двадцати футов. То же самое за углом. Начнем с того, что выясним, мог ли он дотянуться до такой высоты.

— Он или она?

Мейнард усмехнулся:

— Или оно.

Я с укором посмотрела на него. Он, безусловно, был привлекательным мужчиной.

Нам пришлось пробираться сквозь малиновые заросли, росшие вокруг почти обрушившейся каменной кладки. Следуя за ним, я порвала нейлоновый чулок, и он сразу же потерял вид. Добравшись до угла, мы остановились. Его рука лежала на моем плече.

— Здесь есть дерево, возвышающееся над стеной, — прошептал он. — Видите этот зазубренный камень? Кто-то мог залезть на него. Оставайтесь здесь, я посмотрю.

Я кивнула. Мое сердце снова учащенно забилось. Я наблюдала, как Мейнард прошел еще вперед. Он был крупным человеком, но ступал бесшумно. Дойдя до острых гранитных блоков, принялся их разглядывать. По-видимому, у дома отвалилась часть крыла, потому что блоки казались слишком большими — человек не мог бы сдвинуть их с места. Мейнард начал осторожно взбираться на груду. Добравшись до верха, обнаружил еще один камень, поменьше и более плоский, который, похоже, кто-то здесь положил. Я с любопытством подошла поближе.

Дин Мейнард медленно поднимался. Я заметила, что он стоит не на этом плоском камне, а на гранитных блоках, широко расставив ноги. Когда же выпрямился, его голова оказалась над стеной. Некоторое время он смотрел внутрь, словно колеблясь, затем поднял руки над головой и, подержав их так, снова посмотрел вниз, наконец, ухватился за край стены и ступил на камень.

Теперь он оказался гораздо выше и снова медленно поднял руки. Я потеряла терпение:

— Какого черта вы там делаете? Аллаху молитесь?

Дин быстро обернулся, и камень под его ногами шевельнулся. Он качнулся и начал быстро соскальзывать вниз. Я поспешила ему на помощь и обнаружила, что он сердито смотрит на меня, потирая бедро. Через порванные брюки я увидела поцарапанную смуглую кожу.

— Вы ранены? — встревожилась я.

Он пробурчал что-то нелестное:

— Смотрит, как я балансирую на камне, и неожиданно орет! Из всех дурных блондинок!.. Конечно, я не ранен! Просто люблю падать. Так, для развлечения!

— Простите!

— Я сломал ногу, а она извиняется! — пробормотал он, поднимаясь. — Вот что значит играть в благородство!

— Ничего вы не ранены, — засмеялась я. — Подумаешь, грациозно поскользнулись и сейчас этим пользуетесь! Во всяком случае, я тут ни при чем. Вы должны были балансировать на камне, пока не убедитесь, что он вас выдержит. А что вы делали, поднимая руки, как мусульманин?

— Проверял вашу историю, — буркнул он. — Смотрел, можно ли здесь встать и поднять стропилину, да так, чтобы она соскользнула через раздвоенную ветку и упала на вас. Вот что я делал! — Он печально посмотрел на свои разорванные брюки. — Вы умеете шить?

— Шить? — удивилась я. — Я изучала в колледже археологию, а не рукоделие.

— Да, мог бы и сам догадаться! — проворчал Мейнард, отряхивая брюки.

— Куплю вам новые, — пообещала я. — Тем более, что эти уже давно пора выкинуть! Они настолько задубели от краски, что могут стоять самостоятельно!

Он насупился:

— Мне эти брюки и такими нравятся!

Я тоже угрюмо посмотрела на него.

— Может быть, вы прекратите вести себя как капризный ребенок и расскажете, что там нашли? — осведомилась я.

Мейнард некоторое время молчал, потирая ногу, затем явно неохотно сообщил:

— Все могло быть именно так, как вы и говорили: Человек моего роста или выше мог, стоя на блоках, толкнуть стропилину достаточно высоко, чтобы она проскользнула сквозь раздвоенную ветку. А парень пониже мог подтащить этот проклятый качающийся камень на блоки, чтобы подняться повыше, и проделать то же самое. Выбирайте.

— Она... она не могла... упасть просто так, как вы подумали сначала? — с тревогой спросила я.

— Ни в коем случае! — мрачно отрезал он. — Конец стропилины прочно лежал на верхушке стены. Сама она могла упасть лишь в эту сторону, соскользнув со стены, а не через раздвоенную ветку. Хотите посмотреть?

— Нет, спасибо! — лениво отозвалась я. — Верю вам на слово.

— Тогда давайте заглянем в старинный ход, — предложил Дин. — Где, говорите, вы видели листок? — И он решительно, широкими шагами обогнул стену. Я спотыкаясь поспешила за ним, не желая оставаться одной в этом жутком месте.

Мейнард дошел почти до большой комнаты в конце дома, пока я поднималась по лестнице, задыхаясь и в спешке спотыкаясь о груды камней. Когда я поравнялась с ним, он стоял под кленом, глядя туда, где прогнивший острый конец стропилины вонзился в землю возле хода, а затем обломился и упал.

Нахмурившись, Дин разглядывал раздвоенную ветку, а я молча наблюдала за ним.

— Покажите мне, где вы стояли, когда это случилось, — гневно приказал он.

— Вот здесь. Могла заглянуть в ход. Я вам покажу...

Мне пришлось встать поперек стропилины, чтобы показать, где я стояла. Я держалась за край внутренней стены, и острие стропилины находилось на четыре фута справа от меня. Дин нагнулся, чтобы рассмотреть стропилину и яму глубиной в фут, которую она пробила в земле. Когда снова выпрямился, его голубые глаза сверкали яростью.

— Расскажите мне поточнее, что произошло.

Я снова все рассказала:

— Тогда я отступила и посмотрела вверх, думая, удастся ли мне дотянуться до ветки, чтобы воспользоваться ею, как палкой. И увидела, что стропилина падает. По-моему, я вскрикнула, отскочила сюда и здесь споткнулась. — Я показала на груду камней, о которую споткнулась, и четкий отпечаток моей руки на мягкой грязи, в которую упала.

Он покачал головой:

— Хорошо, что вы посмотрели вверх, Дениз. Вы же понимаете, что с вами могло случиться. — Потом нагнулся и поднял конец стропилины.

Дерево поразила влажная гниль, размягчив его настолько, что со временем внешний пласт отслоился, оставив крепкую конусообразную сердцевину не больше двух дюймов в диаметре на конце. Она имела форму тупого копья.

Я содрогнулась:

— Ой, не хочу об этом даже думать, Дин!

— Она могла вас проткнуть! — уточнил он. — Хотел бы я встретиться с этим парнем!..

Он прошел мимо меня и, нагнувшись, заглянул в ход.

— До листка я не смогла дотянуться, — сказала я, подходя к нему.

— Как до сыра в мышеловке, — откликнулся Мейнард. — Люди не убивают других людей без причины, Дениз, если они не сумасшедшие! У них должен быть какой-то мотив! Он мог знать, что вы увидели этот листок? Мог обнаружить, что потерял его здесь, и вернуться за ним? А тут обнаружить вас и догадаться, что вы ищете? Непонятно только, почему не подождал вас у входа? Или не вошел сюда вслед за вами? Здесь вы от него не убежали бы...

— Не говорите этого! — взмолилась я. — Не хочу вас слушать!

— Должно быть, это холодный и расчетливый парень, — продолжил Дин, будто меня и не слышал. — Если бы стропилина убила вас, это могло бы сойти за несчастный случай. Где лежал листок?

Я встала на цыпочки и, как и раньше, заглянула внутрь. Сейчас там стало темнее. На месте, где раньше сквозь листья клена пробивался пестрый солнечный свет, теперь ничего не было видно.

— Слишком темно, — констатировала я, однако показав пальцем, где видела листок. — Он лежал примерно здесь. Светило солнце, и я четко его рассмотрела. Протянула руку, вот так...

— Вы могли бы дотронуться до него? — уточнил он. — А если бы дотронулись, могли бы ошибиться?

— Я уже вам сказала... Я не могла до него дотянуться!

— Сейчас его, конечно, уже нет на месте, — заявил Дин. — Листок забрали. Вот почему этот парень не бросился за вами в погоню. Погодите... — Он пошарил в кармане, нашел зажигалку, зажег ее, опустил пониже и вдруг проворчал: — Вижу листок! Только один.

— Так я вам и говорила, что там был только один листок.

Мейнард поднял что-то желтое, выпрямился и отдал мне. Я положила листок на ладонь и принялась тупо его разглядывать.

— Идемте! — грубо распорядился Дин. — Нам еще долго взбираться на Бикон-Крэг! Я отвезу вас домой. Это всего лишь листок. И все же на вашем месте я не стал бы ходить сюда один. Что-то же помогло стропилине упасть! — Он решительно отправился к выходу.

Я задержалась, все еще рассматривая листок. Он был желтым, но не золотым. Просто осенний лист. Я положила его в карман юбки, и мои пальцы коснулись забытого портсигара.

Это был не тот листок, который я видела. Это был дубовый лист, а тот буковый, причем с бука, который рос далеко отсюда и очень давно. Но посадка головы Дина и его походка красноречиво говорили о том, что он начал сомневаться в правдивости моего рассказа.

Я плелась за ним, все больше распаляясь гневом. Из всех людей, которых мне доводилось встречать, Дин Мейнард был, безусловно, одним из наиболее неприятных!