Дом на Уотч-Хилл

Глава 19

Я привыкла думать, что никогда не лгала себе. Возможно, в первые двадцать четыре года моей жизни так и было, потому что мне недоставало соответствующих эмоций, чтобы страдать от необходимости их избегать. Думаю, самообман порождается глубинными, тревожащими эмоциями, встреча с которыми для нас невыносима, поэтому мы рассказываем себе изменённую версию правды, чтобы отражение в зеркале наших сердец было более пристойным.

Я едва не убила свою лучшую подругу. Если бы я таила по отношению к ней хоть крупицу настоящей злобы, она была бы мертва.

Возможно, я убила мужчину в амбаре. Этот факт ещё не установлен. Я дважды искала знания в книге, ведущей повествование от двух лиц, и у меня не хватало умения отличить правду от лжи. Возможно, оба рассказчика имели скрытые мотивы. Мне как женщине, которая всю свою жизнь была ведома одним-единственным мотивом — сохранить жизнь моей матери или, по крайней мере, облегчить страдания — тревожно было обнаружить, что другие люди преследовали множество, на мой взгляд, эгоистичных целей, направленных исключительно на получение выгоды для себя. Даже у Эсте были эгоистичные цели: подчиняться наказам наших матерей, будучи моей лучшей подругой; любить меня, зная, что меня контролировали и мне лгали, и она тоже мне лгала или в самом мягком свете под давлением скрывала критически важную информацию. Как кто-то может жить с таким внутренним конфликтом?

А моя мать… лишь Бог знает, какие мотивы были у неё.

Чтобы выжить в этом странном новом мире с сильными эмоциями и смертоносной силой, я должна была начать мыслить, как все остальные, или я ни за что не увижу приближения следующей опасности. Или, что ещё хуже, сама стану опасностью. Стало быть, пришло время мыслить эгоистично и думать о самозащите.

Джоанна Грей вырастила меня непростительно наивной.

По каким-то причинам она готова была расстаться с собственной жизнью, чтобы я такой и оставалась.

У меня не было сомнений в том, что она любила меня. Это означает, что она искренне полагала, будто это единственный возможный вариант, который у неё имелся.

Что вызывало лишь один чёртов вопрос: чем таким я могла стать, если данная перспектива так её ужасала?

***

После того, как Эсте уехала, с большим количеством объятий и отнюдь не малым количеством слёз (она была права, исцелить её поверхностную, но весьма большую рану оказалось намного проще, чем учинить такое разрушение), я пошла во двор, чтобы наблюдать, впитывать и наказывать себя за свою беспечность, осознавая, что вопреки любви к моей лучшей подруге я теперь испытывала не менее глубинную настороженность в её адрес. Я не была уверена, что смогу скоро простить её за то, что много лет назад она не рассказала мне правду. Мне нужно было упорядочить слишком много эмоций, и в моём распоряжении имелись лишь несоразмерные для такой задачи инструменты.

Под угасающим светом луны я собрала пепельные останки животных в большую плетёную корзину, используя сачок для бассейна, чтобы выудить поджарившихся летучих мышей и сов (ни одна из них не была стигийским филином!) из некогда сверкающей воды, благодаря небеса за то, что я не натыкалась на скелеты телохранителей. Сила, которую я призвала, пришла такой стремительной и ожесточённой волной, что я понятия не имела, откуда она взялась.

Затем я какое-то время сидела на покрытых сажей камнях брусчатки, пока рассвет медленно начинал золотить обсидиановый горизонт за гаражом. Я надеялась, что будучи ночным существом и всё такое, Девлин может выйти, но возможно, он как тёплый вампир уже ушёл куда-то под землю. При условии, что тёплые вампиры, как и холодные, также избегали солнца и проводили дневные часы в подземных склепах. Если бы он появился, я бы засыпала его вопросами.

Боже, я жила в мире ведьм и вампиров, разрушенных кухонь и дворов, разумных книг и тел в амбарах, покушений на убийство и успешных убийств!

Какое-то время я прикладывала усилия — пока наблюдала, как солнце медленно распускает свои лучи в неизменно расширяющемся диапазоне золота, сменяющегося бледно-розовым, а затем голубым — убедить себя, что я сошла с ума, сломлена смертью матери, и ничего из этого не происходит. И что воистину, безумие будет предпочтительнее моей нынешней реальности.

Я взглянула на корзину скелетных останков рядом с собой и вздохнула.

Реально, всё слишком реально.

Внезапно корзину схватили с земли, и голос рядом со мной резко произнёс:

— Немедленно возвращайтесь в особняк и приведите себя в порядок, мисс Грей. Этот вопрос будет решён.

Я повернулась и уставилась на мистера Бальфура.

— Что вы здесь делаете?

— Каждая ве… — он оборвал себя с приглушённым ругательством, затем продолжил: — Каждая персона определённой масти в Дивинити почувствовала, что вы сделали, в тот же момент, когда вы это сделали. Я направился на холм в то же мгновение, как мисс Хантер поехала в аэропорт с Эвандером. О вашей… неумышленной промашке позаботятся. Вам не стоит беспокоиться об этом. Но я должен настоять, чтобы вы оставались внутри особняка и ничего не делали — и я говорю серьёзно, вообще ничего — до 00:01 вторника, когда вы прочтёте письмо Джунипер. Как по-вашему, быть может, вам удастся скоротать следующие сорок часов в безобидной манере?

— Это вы мне сказали пригласить сюда Эсте, — ответила я грубо.

— Однако я не говорил вам идти в клуб, и я также не говорил вам по необъяснимым причинам развязывать с ней войну или вымещать это на поместье в такой чрезвычайно заметной манере. А теперь идите в свою комнату!

Я моргнула, ошеломлённая.

— Вы только что сказали мне «идти в мою комнату»? — мне ни разу в жизни не говорили «идти в мою комнату». У меня не было отца, и я никогда не давала маме повода говорить так.

— Я совершенно точно это сказал. Оказавшись там, вы сделаете себе маникюр, педикюр, примерите наряды, почитаете книжку, примете ванну с пеной, побалуете себя всеми занятиями, которыми занимаются благовоспитанные, кроткие женщины, когда они желают расслабиться. Вы будете заниматься бесполезными, обыденными, безобидными вещами. Вы не будете исследовать дом. Вы не будете искать ответы. Вы не будете испытывать любые ваши… способности. Вы вообще ни по какой причине не будете покидать особняк. Вы сделаете себя маленькой — очень, очень маленькой — и неподвижной. Вы меня поняли?

— Я должна присягнуть, — пробормотала я. — Так я опасна.

Он открыл рот и закрыл обратно.

— Дайте угадаю, — едко выплюнула я. — Условия наследования. Я разрушаю кухню, этот некогда очаровательный сад, я убиваю каждое существо в его пределах, и тем не менее, вы всё равно придерживаетесь своих чёртовых условий.

— Не забудьте про газон перед домом, — выплюнул он в ответ. — Джунипер говорила, что с вами проблем не оберёшься. Я понятия не имел, какой прозорливой она окажется.

Я разинула рот.

— Его я тоже обуглила? Что насчёт Полночного Сада?

— Недосягаем даже для вас, — пробормотал он. — Таким образом, вы не пересекли непересекаемых черт, и я не потеряю вас как наследницу Кэмерон.

— Что, если я потеряю себя до вторника? — воскликнула я.

— Вот именно поэтому вы немедленно пойдёте в свою комнату и ничего не будете делать.

— Почему я не могу присягнуть сейчас? Почему нельзя начать моё обучение? Я знаю, что я ведьма. Весь чёртов город знает, если верить вам.

Ощетинившись, он резко произнёс:

— Если бы я хоть немного понимал, о чём вы говорите в этом своём гипотетическом мире, в котором только персоны «определённой масти» и определённо не «весь чёртов город» знает вещи, я бы сказал вам, что между первым пробуждением и церемонией принесения присяги должно пройти минимум семь дней, иначе присяга провалится, и факел Кэмерон не зажжётся.

— Такое когда-либо происходило? — спросила я, испытав укол нервозности.

Его взгляд помрачнел.

— В этом вашем гипотетическом мире я ещё не появился на свет, но да, однажды.

— Что случилось?

— От каждого, кого вы спросите, вы услышите разную версию историю, и никого из тех, кто действительно присутствовал, уже нет в живых. Единственное, в чём согласны все — это то, что в корне лежало некое вмешательство серого дома. Якобы они оспорили присягу.

— Зачем?

— Вот тут истории кардинально разнятся. Я ни разу не слышал версии, в которую поверил бы.

— А какие версии вы слышали?

— Пересказ ничем не подтверждённых сплетен — это спекулятивная клевета, — натянуто сказал он. — Я поведал вам об этом лишь для того, чтобы подчеркнуть факт: в идеале между этими событиями проходит две недели, чтобы добиться благоприятных результатов, но вообще требуется минимум семь дней и ночей проживания в поместье Кэмерон. Пробовать что-либо ранее будет бессмысленно, тщетно, совершенно неэффективно — вам нужно ещё больше описаний, или вы уловили смысл? Всё это гипотетически, разумеется.

— Что ж, гипотетически, — отрезала я ледяным тоном, — я думаю, этот ваш план испещрён вопиющими изъянами, непредвиденными, колоссальными дырами и негипотетическим, катаклизмическим потенциалом. Я могла убить свою лучшую подругу! Вы это понимаете? В этой корзине мог лежать её скелет!

— Едва ли он бы туда поместился, — бесстрастно заметил мистер Бальфур.

Я наградила его взглядом, который, как я подозревала (если бы он был приправлен полной мощью моей неустойчивой и ужасающей силы) вполне мог бы убить, и осознала, что мне придётся быстро научиться контролировать свои мельчайшие выражения.

— Это просто вопрос физики, — раздражённо пояснил он. — Дурацкий, бесчувственный комментарий, и просто первая мысль, пришедшая мне в голову. И да, это стало бы гораздо более крупной проблемой. Но всё равно не непреодолимой. Гипотетически.

— Я говорю вам, что чуть не убила свою лучшую подругу, а вы можете лишь сказать, что это не было бы «непреодолимой проблемой»?

— Вы понятия не имеете, что стоит на кону. Вы думаете, такое наследие, сотни миллионов долларов, миллиарды во всемирных инвестициях, полная мощь… гм… города… вечно стоящего за вами, даётся без трудностей, без определённой платы?

— Плата в том, что я должна быть злой? — прорычала я.

Он напрягся с прямой как кол спиной.

— Кэмероны — светлый дом, — прогрохотал он. — И всегда были им. Гордые и верные, с восхваляемой историей, тянущейся на столетия в прославленное прошлое. Вы, гипотетически, происходите от самой могущественной светлой родословной в этой стране, которая входит в дюжину самых могущественных светлых домов мира, среди всех систем верований и практик.

— Гипотетически, — прорычала я. — Определение: в воображаемой или подразумеваемой манере, которая необязательно является правдивой или действительной.

Мама с младых лет научила ценить важность словаря, работать с ним, использовать его, чтобы стать лучше. Другие, говорила она, могут смотреть свысока на нашу бедность, но им не удастся презирать нашу нехватку красноречия. Фраза, хорошо произнесённая в удачно выбранный момент, может заткнуть даже самых резких критиков. Здесь я лишь стремилась подчеркнуть, что мистер Бальфур, вместе со всеми остальными, вполне возможно, врал мне. И что слово «гипотетически» в моём понимании было чрезвычайно опасным словом.

Его ноздри раздувались.

— Фактически, Кэмероны — это светлый дом, среди самых светлейших в мире. И я вполне уверен, что ваша подруга, которую вы чуть не убили, должна была сказать вам об этом. Здесь не терпят зло. Не под моим присмотром.

— Вы в этом уверены.

— Совершенно.

— Пригласите меня, — приказала я.

— С вашего дозволения, — рявкнул он.

— Опустите все свои щиты, — потребовала я.

Он сделался неподвижным как камень.

— Этого я не могу и не стану сделать. Если вы неспособны прочесть моё сердце с такими щитами, которые я считаю необходимым оставить, то вы не та и не то, чем я вас считаю. Гипотетически. Есть части моей жизни, которые вам никогда не будет дозволено рассматривать. Они никак с вами не связаны. В душе человека есть святилище приватности, на которое Джунипер никогда не посягала.

Я никогда не думала, что могу так сильно презирать слово «гипотетически». Я хотела свирепо разодрать его. Вот что сделала бы озлобленная Зо. Я никогда не буду такой женщиной. Я ровно встретилась с ним взглядом и погрузилась нежно, с чрезвычайной заботой, устремляясь к его сердцу, а не к его разуму.

Сердце его было сильным и истинным. Он любил свою жену безгранично и глубоко. Он любил свою дочь просто запредельно. Часть его сердца никогда больше не будет цельной с тех пор, как он потерял Эрин в пожаре. Было что-то… что-то ещё, что он тоже потерял, нечто забаррикадированное за непроницаемыми стенами.

Он заботился обо мне. Очень сильно, что я обнаружила с удивлением. Он боялся за меня, беспокоился за меня, хотел лишь лучшего для меня и от меня. Это самое близкое подобие отцовских эмоций, что я когда-либо чувствовала, и это едва не сокрушило меня.

— Но я всё испортила! — воскликнула я. — Как вы можете чувствовать такое ко мне? — будто я сияла, обладала великой ценностью, однажды сделаю много хорошего, и что я была безупречной кандидаткой, чтобы возглавить этот город и ковен.

— Гипотетически, — тихо сказал он с нотками усталого смирения, — у нас было мало вариантов. Сорок часов и семь минут. Это всё время, что вам нужно посидеть спокойно и тихо выживать, не навредив себе или кому-то ещё. Потом вы сможете открыть письмо Джунипер, а я смогу ответить на ваши вопросы. Мы присягнём вас, хотя я бы предпочёл подождать две недели и потратить это время на ваше обучение. Факел Кэмерон вновь вспыхнет ярко. Вы всегда будете в безопасности. Мы не допустим, чтобы вы были потеряны. Мы встанем за вами, соберёмся вокруг вас до тех пор, пока вы живы, будем делать всё, что в наших силах, чтобы вы прожили долгую и счастливую жизнь.

Его лицо смягчилось.

— Это наша вина, что всё приходится делать так. Мы не нашли вас своевременно. Вы не несёте на себе вины за случившееся. Отпустите это. Тьма, которой мы становимся — если мы становимся ей, если мы разрешаем себе стать ею — выходит наружу, потому что мы теряем веру в себя. Верить в худшее в себе легче, чем сталкиваться с тяготами битвы, необходимой, чтобы восстановить утраченную веру. Не ступайте на этот опасный, эмоциональный путь, мисс Грей. Все мы не лишены изъянов. Никого из нас не пощадили. Зацикленность на наших недостатках противоречит самой цели нашего существования и подрывает её. Если глядя внутрь себя, вы видите лишь плохое, вы лишаете себя возможности приносить хорошее в мир. Мисс Бин — это яркий, изувеченный пример такого и почти безнадёжный случай. Следите. За. Своими. Эмоциями. Отбросьте вину, которая вам не принадлежит. Сидите на месте смирно. Вы почти дотерпели. А теперь, — твёрдо отчитал он меня, — уходите. Примите душ. Вы пахнете ужасно. Когда вы увидите этот двор в следующий раз, он будет в точности таким, каким был.

Я уставилась на него.

— Это возможно?

— В Дивинити, при верных обстоятельствах, с силой Кована, возможно всё, что угодно, — далее он быстро добавил: — Гипотетически, конечно же.

— Я думала, это называется «ковен».

— Гипотетически, ковен — это тринадцать ведьм. А Кован — это тринадцать семей Высококровных ведьм, в общей сложности 169. Это будет первый раз, когда Кован объединится за вашей спиной. Последнего раза никогда не будет. Конечно же, всё это…

— Знаю, — раздражённо пробормотала я. — Гипотетически.

Ни один из нас в этот момент не имел представления о том, как скоро его последнее утверждение подвергнется проверке.

***

В одной из множества коробок со всякой всячиной лежал набор для маникюра и педикюра с дюжиной оттенков изящного пастельного лака. Я усмехнулась, когда увидела его. Какой смысл делать маникюр на руках, которые каждый день трудились без устали, или педикюр на ногах, которые вечно обуты в удобную и практичную обувь?

Больше не усмехаясь, я выудила коробку, приняла душ, воспользовалась скрабом, побрила ноги, подольше подержала кондиционер на волосах, высушила их, затем села красить ногти на руках.

Получилось ужасно.

Как, чёрт возьми, женщинам с одной доминантной рукой удавалось это делать?

Мне потребовалось четыре попытки — накрасить и снять лак, накрасить и снять лак — но наконец-то обе мои руки и обе мои ноги щеголяли одинаковым жемчужно переливающимся светлым лаком, нанесённым относительно хорошо, ну или хотя бы больше не образующим корку на моей кутикуле.

Окей, я убила три часа. Ай да я. Теперь у меня оставалось тридцать семь часов и семь минут, на протяжении которых надо занимать себя такими обыденными мелочами, чтобы я не могла испытать даже проблеска сильных эмоций.

Слишком поздно. Сильная эмоция бурлила и кипела в моём животе, подогреваемая бесконечными вопросами. Кто я? От чего или от кого моя мать бежала на протяжении всех наших жизней? Кто мой отец, и как он вписывался во всю картину? Была ли я вообще Кэмерон? (На этом моменте я чуть не вскочила с кровати, чтобы отправиться обыскивать особняк сверху донизу в поисках генетического анализа, однако этот дом вмещал в себя множество взрывных томов, и с этой мыслью я с изрядным опасением покосилась на книги на полках, молясь, чтобы ни одна из них не слетела, чтобы сказать мне ещё что-то расстраивающее). Почему моя лучшая подруга никогда не рассказывала мне правду?

Шумно вздохнув, я вскочила с кровати, схватила свою суму и поискала там баночку, которую дала мне соседка во Франкфорте, Индиана, когда я сгорбилась на улице, рыдая. Миссис Хоторн, измученная мать четырёх детей, чей муж недавно оставил её — и чьи дети занимались всеми существующими видами спорта, что заставляло её постоянно то подвозить их туда, то забирать домой — обняла меня одной рукой, пока я плакала. Она вложила в мои дрожащие руки маленькую баночку, пока мы склонились друг к другу. Сказала, что иногда просто невозможно постоянно чувствовать все чувства, и это не слабость.

Я настороженно покосилась на баночку.

Ни разу в жизни я не использовала меняющие настроение препараты. Надо признаться, были времена, когда я смотрела на бесконечные флаконы с мамиными таблетками — многие от боли, многие обещали сонливость — и гадала, может, мне удастся нормально проспать всю ночь, если я приму одну из них, но я никогда не соглашалась приглушать свои органы чувств на случай, если она проснётся ночью и будет нуждаться во мне.

Теперь я прочла этикетку, поискала в интернете, чтобы определить, что именно делал препарат, затем вытряхнула две маленькие круглые жёлтые таблетки и выпила их с глотком воды.

ГАМК-модулятор — само собой, это успокоит драконицу внутри.

(ГАМК — гамма-аминомасляная кислота, важнейший тормозной нейромедиатор центральной нервной системы; при нарушении синтеза ГАМК в организме возникают нарушения процессов защитного торможения нервных клеток и рост тревоги, — прим).

Я свернулась калачиком на боку, накрылась одеялом с головой. Оставалось тридцать шесть часов, пятьдесят две минуты.

В итоге я погрузилась в блаженный сон.

И видела сны.

Этот сон не походил на любые другие, что я видела.

Намного более яркий и осязаемый по сравнению даже с теми, что я видела с тех пор, как вошла в поместье Кэмерон.

Я находилась в тёмном месте, столь чёрном и непроницаемом, что поначалу я подумала, будто мне снится, как я ослепла.

Но в итоге, напрягая глаза, чтобы различить что-нибудь, что угодно где-то вдалеке, я заметила бледное оранжевое свечение. Тусклые, тенистые, укрытые плащами и капюшонами фигуры стояли кругом возле статуи чего-то, что я не могла описать; можно лишь сказать, что это было гигантским, возвышалось над ними, и очертания его по неизвестным причинам затронули струну атавистического ужаса в моём сердце.

Фигуры напевали быстрым и ритмичным стаккато, снова и снова, но я не могла различить слова.

Я поразилась, осознав, что я согнулась на четвереньках в темноте, словно пряталась от кого-то или чего-то. Действительно, у меня было ощущение, что здесь я на запретной территории, и если меня поймают на вторжении, с меня стребуют ужасную цену.

Всё было таким осязаемым и реальным: грубый и холодный каменный пол под моими голыми коленями и ладонями, едкость горьких трав, пропитывающих дымом воздух, огромный котёл, источавший медный запах и бурливший над слабым синим пламенем. Меня охватила торопливая потребность узнать больше, будто я должна находиться здесь по какой-то причине, быть может, препарат вывел меня за пределы моего разума в эфир (в таком случае, возможно, я больше никогда не посмею принять какой-либо препарат), так что я начала потихоньку продвигаться вперёд, красться с беззвучной неприметностью, в итоге опустившись на живот, чтобы подползти ближе. Наконец, слова стали ясными:

Свести её с ума, заставить страдать

Благую удачу до дурной истерзать

Посеять страх, принудить наследницу к борьбе

Искупать её свет во блаженной тьме

Да будет так, как мы просим

Сами наши души мы тебе превозносим

«Наследница», — сказали они, и не оставалось сомнений в том, кто это. Я ахнула. Ничего не могла с собой поделать.

Напевы мгновенно прекратились, и тенистые фигуры как одна резко повернулись в мою сторону, хотя как они могли услышать мой тихий вздох сквозь свои напевы — это вне моего понимания.

«Проснись, проснись, проснись, Зодекаймира! — беззвучно визжала я. — Отступай, отступай, беги!»

Я хотела знать, кто они. Мне нужно было увидеть лица моих врагов.

Затем они двинулись невозможным образом, вместе как одна, словно призраки в плащах, смахнутые ветром. Даже статуя, казалось, перекатывалась рябью и волнообразно колебалась, будто поворачивалась посмотреть, и я знала, что не посмею задерживаться. Внезапно я ощутила дополнительные присутствия и резко повернулась, обнаружив густой серый туман, подступавший ко мне сзади, и внутри этого странно ужасающего, ледяного тумана проступали тенистые очертания лиц в капюшонах.

Тьма передо мной, серость позади!

Я подумала о горении мамы, о том, как ужасно она была убита, об агонии её страданий, и использовала это как кол в сердце, чтобы заставить себя проснуться.

Когда я резко села в кровати, хватая воздух ртом, прижимая руку к сердцу и дрожа с головы до пят, комната была такой тёмной, что в первые кошмарные секунды я боялась, что не сбежала. Но постепенно, пока мои глаза привыкали, я смогла различить очертания мебели, которые сказали мне, что я действительно вернулась в свою комнату.

Я тут же взглянула на французские двери, за которыми мерцали гирлянды и синие бутылочки, побрякивающие друг о друга на джутовых бечёвках, свисавших с веток деревьев, которых не было там этим утром. Я осознала, что спала так долго и крепко, что наступила ночь, и я смогу открыть письмо Джунипер примерно… я проверила время на телефоне… через двадцать пять часов.

Видимо, Кован сделал то, что обещал мистер Бальфур. Стёр разрушение, что я учинила, будто его никогда и не было.

Моей первой мыслью должно было быть: «Кто мои враги и как мне продолжить безопасно коротать те часы, что мне остались?»

Вместо этого мои мысли были о ночных часах и, конечно же, о Девлине.

***

На часах было 23:32, когда я помедлила, держа руку на дверной ручке моей комнаты, всецело намереваясь нарушить приказы мистера Бальфура и покинуть свою комнату (ну то есть, как минимум мне нужно есть, а это означало, что кухня явно в пределах разрешённого, так почему гараж должен быть под запретом?) и украдкой последний раз взглянула в зеркало.

В тот самый момент я не врала себе. Я знала, что мне надо. Секс, а именно двадцать четыре часа и двадцать восемь минут секса, и поскольку ехать в Новый Орлеан, чтобы увидеть мужчину (ведьмака! — и я отчаянно желала знать, из какого дома), которого я поистине жаждала увидеть, будет считаться куда более серьёзным нарушением правил, чем вылазка в гараж, которую я считала лишь небольшим отступлением от недвусмысленных приказов, придётся довольствоваться Девлином. С последствиями нарушения одного из своих незыблемых правил я разберусь, когда присягну. Девлин присутствовал только по ночам. Само собой, я сумею избегать его в будущем.

Я была уверена, что если таким образом займу себя до 00:01 вторника, то смогу не причинить вреда себе и не стать источником вреда для чего-либо вокруг.

И если Девлину весь завтрашний день нужно было оставаться где-то в темноте, тем лучше. Я останусь с ним. Спрячусь с мужчиной, которого я своим глубоким зрением оценила как постоянного и истинного. Серьёзно, мне больше некуда было деваться, и я слишком хорошо себя знала.

Здесь, в одиночестве, уныло бродя между кухней и спальней, я в итоге поддамся одной из своих бесчисленных тревог и страхов, пойду осматривать особняк или искать книги, с которыми я не смела консультироваться при таких обстоятельствах… и я не могла отбросить ощущение, что сон, который я испытала в таких осязаемых деталях, был чем-то большим, чем просто сон. Что где-то там тёмный ковен проклинал меня, призывая то, что они там призывали для сеяния хаоса, чтобы подорвать меня. Не дать мне стать наследницей Кэмерон. И я могла лишь сделать вывод, что тот серый туман — это «бездна», в которую Эсте предупреждала меня не смотреть. Мне совершенно точно, чёрт возьми, показалось, что бездна смотрела на меня, по крайней мере, в моих снах.

Неделю назад? Абсурдные мысли.

Сегодня? Всё слишком пугающе правдоподобно.

Пусть Кован восстановил урон, который я нанесла, я ещё не дала клятву им, и, что более важно, по моим подозрениям, они также не давали клятву мне. Мистер Бальфур отдал приказ, так что они подчинились. Я подозревала, что было бы сложно объяснить множеству Бледнокровных в Дивинити, как непосредственное окружение сгорело за одну ночь, но только по периметру и не затронуло дом. Мудрее было восстановить всё, пока странность не была замечена.

Я подумывала почитать записную книжку, которую составили для меня Эсте и Далия, но и её посчитала опасной. Я могла найти в их руководстве нечто расстраивающее (помимо постоянного напоминания о том, что написавшие его женщины врали мне десятилетиями), и более того, кто мог дать гарантию, что один из бестелесных рассказчиков в доме не завладеет его страницами?

Я ничему не доверяла. Ни написанным словам, ни произнесённым.

Что же мне оставалось?

Невербальный язык тела, танец старый как само время, существовавший ещё до любого языка. Учитывая те колоссальные сложности, которые мужчины и женщины испытывали при общении друг с другом, подумала я, забавляясь, возможно, так и должно было оставаться. Молчание, не считая охов и стонов.

Я жаждала обрушить колоссальность своих нестабильных эмоций на тело мужчины. Вылить всё это из меня, утопить его в этом. Отвлечь себя, забыться, утратить всякое ощущение времени и места в эротизме взрывной мужской похоти. Встать сильнее, яснее, сдержаннее, ибо я выпустила это.

Возможно, раз я ведьма, моя страсть заставит траву расти роскошнее, побудит цветы распуститься, подумала я со слабой улыбкой. Мне сложно было поверить, что то, как я чувствовала себя в момент занятия сексом, могло внести в мир что-либо, кроме хорошего, если это вообще как-то проявлялось. Само собой, как и в случае с людьми, для ведьм секс был просто сексом, верно?

Тяжело вздохнув, я заверила своё отражение, что я выглядела симпатичной и желанной, и что Девлин будет в восторге, увидев меня; затем повернула ручку двери, переступила порог и тут же грохнулась лицом вниз.

Застонав, я перекатилась и посмотрела, обо что споткнулась.

О Боже.

Я долго смотрела на предмет. Мне не нужно было проверять обратный адрес, чтобы знать, что это такое.

И всё же приносить это сюда было, по моей оценке, невероятно рискованным поступком со стороны мистера Бальфура. Если только он не открыл его и не закрыл обратно, стащив всё, что могло заставить меня испытать сильные эмоции.

Моя рука лишь слегка дрожала, когда я потянулась к бланку с логотипом «Бальфур и Бэрд», лежащему поверх картонной почтовой коробки.

«Вопреки тому, что вы думаете, я его не открывал. Я ваш адвокат и защитник, а не угнетатель. Я верю, что вы сделаете абсолютно всё возможное, чтобы сдержать свои эмоции. Если почувствуете, что не справляетесь с задачей, напишите мне или позвоните. Я тотчас же приеду и безопасно проведу вас через процесс».

В следующих строках я почти слышала его тяжёлый сердечный вздох.

«Юная Зо, ты так сильно напоминаешь нам с Леннокс наших детей. Эрин тоже была… во многом проблемной. Некоторые рождаются с чем-то большим. Наша дочь пришла в мир со многим в изобилии, и всё же её свет намного превосходил её мятежные пути, и твой тоже превосходит. Верь в себя. Никогда не теряй этой веры. Её невозможно у тебя отнять. Её можно лишь отдать. Воры, пытающиеся её украсть, это знают. Они рассчитывают на то, что ты не будешь этого знать».

Я подтянула посылку к себе и долго сидела, баюкая в руках коробку, вмещавшую в себя содержимое огнеупорного сейфа моей матери. Что бы она ни решила защитить от потенциальной катастрофы, либо чтобы спрятать от меня, либо чтобы оставить это мне, я найду это внутри.

Наконец-то ответы?

Прижимая коробку к груди, я рывком поднялась на ноги, поспешила обратно в свою комнату, закрыла и заперла дверь за собой.

Сексу с Девлином придётся подождать. И в зависимости от того, что я найду внутри, возможно, он окажется ещё более необходимым, чтобы сохранить мою хватку на сдержанности.

Глава 20

Моя возлюбленная дочь,

Где есть любовь, там нет закона.

Нет необходимости в законах, и нет такого закона, который ты бы не нарушила.

С момента, когда я взяла тебя на руки, я знала, что нет ничего, чего я бы не сделала ради тебя. Не существовало цены, которую я бы не заплатила, чтобы смотреть, как ты вырастаешь сильной, любящей, стойкой женщиной, которой ты стала. Я знала, что испущу свой последний вздох, чтобы удостовериться, что ты будешь жить, иметь детей и познаешь счастье. И никогда, никогда не выпьешь яду, который я вкусила в слишком юном возрасте.

Я совершила бесчисленное множество ошибок. Мы все ошибаемся, как бы сильно мы ни старались. Каждый раз, когда я выдирала твои корни и тащила тебя в очередной город, ещё одна частица моего сердца разбивалась. Я жаждала дать тебе жизнь, о которой ты мечтала, и всё же, чтобы дать тебе хоть какую-то жизнь, мне приходилось делать именно то, что я делала, и выбора не оставалось.

Я молюсь, что вопреки моим ошибкам, вопреки моей неспособности ясно предвидеть будущие пути, я добилась успеха, и ты не падёшь жертвой ужаса и проклятья, которое именуется твоим «правом от рождения».

Если ты читаешь это письмо, я умерла до того, как тебе исполнилось двадцать пять.

Я закрыла глаза, сумев интерпретировать это лишь с одним смыслом: если бы мне исполнилось двадцать пять, и я навсегда осталась Бледнокровной, она бы уничтожила письмо, добившись своей цели. Вздохнув, я подняла веки и продолжила читать.

Поскольку надежда ещё есть, я могу немного рассказать тебе. Чем меньше ты знаешь, тем тебе безопаснее. Но ты должна знать некоторые вещи, которые Эсте поведает и поможет тебе с ними. Я доверилась ей, чтобы она и Далия могли прийти на помощь, если трагедия унесёт меня в молодом возрасте. Далия имеет копию этого письма (запечатанную, и лучше бы ей оставаться запечатанной до сих пор, чёрт подери — эта пронырливая, осуждающая ведьма!) на случай, если содержимое сейфа не сможет безопасно попасть в твои руки. Мы с Далией, может, и терпеть не можем друг друга, но она поступит правильно в отношении тебя. Я безжалостно использовала на ней глубокое зрение, чтобы убедиться, что могу ей доверять (это не только невыносимо больно, но и может принести долговечный урон, если делается неподобающим образом или агрессивно) — одна из многих вещей, за которые она меня никогда не простила.

Я стремилась избавить тебя от войны, в которой ты никогда не можешь одержать победу. Теперь я надеюсь удержать тебя скрытой от этой войны до дня, когда ты наконец-то будешь в полной безопасности. Настанет день, когда случатся определённые вещи, которых я давно ждала. Кое-кто найдёт тебя и принесёт письмо от меня, которое расскажет тебе всё, не утаивая ничего.

У тебя есть причина и право злиться на решения, которые я приняла. Но прошу, пойми, моя дорогая Зо, что у меня было мало вариантов, и иногда — я молюсь, чтобы ты никогда не выучила этот урок — хороших вариантов просто нет. Можно выбирать лишь среди меньших зол. Ты добровольно платишь цену за любовь.

Один из моих даров — предвидение. К сожалению, эти видения смещаются и меняются с ходом времени. Я вижу слишком много возможных путей, чтобы уверенно предсказать исход. Есть лишь несколько драгоценных элементов, в которых я уверена, и самое важное — в тех немногих вариантах будущего, где ты преуспеваешь, я скрыла от тебя практически всё.

Я на мгновение помедлила, прокручивая эту реплику в голове. «Немногие варианты будущего»? Значит, в большинстве из них я терплю провал? Это чертовски сильно тревожило.

— Ну спасибо за успокаивающие слова, мам, — пробормотала я.

Мне ненавистно держать тебя в неведении.

— Я ненавижу тебя за это, — раздражённо сообщила я странице.

Но мне многое ненавистно в тех решениях, которые я вынуждена была принимать. И всё же я бы принимала их снова и снова, чтобы обеспечить твою безопасность.

Зо, моя возлюбленная дочь, ты заставляла меня невыразимо гордиться. Ты всё, что когда-либо имело для меня значение. Я никогда не понимала любви до момента, когда взяла тебя на руки. Я думала, что понимаю. Я любила твоего отца. Обожала этого мужчину, сохранила бы его с собой навеки. Он не тот, от кого мы бежали. Он умер давным-давно. Я позволила тебе верить, что он был нашим злодеем, потому что тебе нужен был злодей, и он был самым безопасным вариантом. И всё же колоссальная любовь, которую я испытывала к твоему отцу, была лишь искрой в сравнении с пожаром, который бушует в моём сердце в отношении тебя, моя дорогая, великолепная дочь.

Ты есть и всегда будешь всем моим миром.

С вечной любовью, мама

П.С.: Я знаю тебя. Не только бледную, подавленную версию, но и истинную тебя. Я носила тебя в своём теле. Я узнала тебя ещё до твоего рождения. Если бы ты знала о сейфе, ты бы много лет назад вскрыла его. Получив лишь унцию информацию, один намёк на подсказку, ты бы открыла охоту, ты бы отправилась на войну. И пусть ты вмещаешь в себе намеренно, генетически умноженную силу, это война, в которой ты не можешь победить.

После разговора с Эсте, я сердечно прошу тебя, не завершай финальную стадию пробуждения. Забеременей. Прячься, пока ребёнок не родится. Покончи с этим, сейчас и навсегда.

— Бл*дь, я не могу в это поверить! — слова вырвались из меня. Во мне взрывались эмоции, пробегавшие всю шкалу от агонии до неверия и ярости.

Первое: горе — колоссальное, ибо я держала письмо, написанное рукой моей матери. Она прикасалась к этой бумаге. Она держала её, сложила и аккуратно спрятала для меня. У неё всегда был прекрасный почерк, наклонный, каждая буква любовно прописана, заглавные буквы крупные и грациозно переходящие в маленькие, более деликатные изгибы и линии. Я не могла перестать водить пальцами по страницам, будто через них я могла проникнуть сквозь завесу между жизнью и смертью, схватить её руку и ещё раз ощутить, как её пальцы переплетаются с моими.

«Мамочка, мамочка», — плакало моё сердце. Насколько абсолютно вечно мы являемся ребёнком, для которого наши матери — это «мамочка»; она была лейкопластырем для любых ран, телесных, сердечных и душевных; она та, что алхимией превращает слёзы в смех посредством поцелуев, объятий и заверений, что «всё будет хорошо» и что и «это тоже пройдёт»; она та, что сметает кошмары в пыль, за окно и вдаль с помощью метлы из древних, освящённых временем стишков и песен о добре, побеждающем зло и заверяющем нас, что рай действительно существует.

Второе: неверие — она не сказала мне ни черта из того, что мне могло бы пригодиться. Она намеренно сделала выбор не давать мне ответа, если только не произойдут загадочные события, после которых прибудет второе письмо.

Ну, не считая того, что мой отец не был злодеем, и что она чрезвычайно любила его. Весьма значимый факт. Я могла перестать презирать своего отца и начать гадать, кем он был. То, что он давно умер — это та тьма, что так быстро проступала в её глазах в тех редких случаях, когда я упоминала его? Он умер не от естественных причин, а был убит, как моя мать? Его отняли у неё?

Что это за война, в которой я, по её мнению, не могла победить?

Может, я, субъект злосчастных обстоятельств, не поддающихся никакому просчёту, противореча законам физики, оказалась именно в том месте, куда она не хотела меня пускать?

Дивинити было именно тем местом, откуда она бежала? Или она бежала от чего-то намного более тёмного?

Может, я даже сейчас стояла на поле битвы, с которого она давно сбежала?

Я сделалась совершенно неподвижной, и каждый дюйм моей кожи покалывало холодком.

Если так, я всё равно не была готова уехать.

Третье: ярость… О Господи, как хорошо моя мать меня знала!

Я бы вломилась в сейф.

Я бы открыла охоту.

Я бы отправилась на войну.

Если это поле битвы, я не отступлю ни на один бл*дский дюйм. Эта будущая королева будет чёртовой королевой.

«Я сердечно прошу тебя, не завершай финальную стадию пробуждения».

— Слишком поздно, мам, — прошептала я. Меня каким-то образом силой провели через все стадии. Меня безжалостно и ожесточённо пробудили.

«И пусть ты вмещаешь в себе намеренно, генетически умноженную силу…»

Умноженную как, зачем и кем? Меня выводили скрещиванием ради какой-то гнусной цели?

Кто был моим врагом?

Я не знаю, сколько раз я прочла письмо; знаю лишь то, что в итоге я успокоилась, делая это, держа его, прижимая к сердцу — те страницы, к которым прикасалась моя мать — после чего наконец отложила письмо в сторону и снова посмотрела в коробку.

Не считая того короткого проживания на одном месте, когда мы завели мою любимую корову, был ещё один момент, когда я чувствовала, что мы богаты. Мы арендовали дом, который предыдущий жилец освободил очень быстро и многое оставил после себя (тот, что в Западной Вирджинии, с призраком, которого, по словам мамы, не существовало). Арендодатель сказал нам оставить себе всё, что мы захотим, и мы были благодарны за каждую вещь.

Там было покрывало из роскошного красного бархата, и мама сказала, что мы используем его, чтобы сшить для меня очаровательное платье.

Вместо этого я сшила для неё кофточку, пока она была на работе. Она так красиво выглядела в красном, и покрывало имело идеальный оттенок, чтобы подчёркивать её цвет кожи и густые каштановые волосы. (Думаю, я убедила себя, что она будет такой красивой в этой кофточке, что перед ней не устоит ни один мужчина, и я получу отца). Мама ещё в юном возрасте научила меня шить; мы целую вечность сами делали свою одежду из того, что подвернётся под руку. Я раскроила одну из её самых старых блузок, чтобы использовать в качестве выкройки, умыкнула нитки и иголку из магазина «Все по 1 доллару», нашла пуговицы на одной из множества рубашек, оставленных в шкафу предыдущим жильцом. Я вшила в воротник сзади ярлычок с её именем: Джоанна Грей, и с обеих сторон маленькие вышитые сердечки. Мне потребовалось на это больше месяца, но когда я закончилась, вещь получилась искуснее всего, чем мы когда-либо владели. Я сшила её со всей любовью в моём сердце. Мама изумительно выглядела в ней, носила часто и с огромной гордостью.

Теперь я подняла её из коробки и поднесла к носу.

Ах, вот он, под нотками дыма, запах моей матери! Накрыв тканью лицо, я сделала глубокий вдох, почувствовала невидимые руки, скользнувшие вокруг меня, такие же успокаивающие, как одно из её объятий.

Под рубашкой нашлись разные сокровища, которые исчезали за годы к моему большому огорчению — они были спрятаны, прибережены для меня, будто она всегда знала, что такой день наступит. Мягкая игрушечная кошка, которую я назвала Глинда. Мягкое поношенное одеяло, которым я накрывалась в детстве. Магниты из всех штатов, в которых мы жили, скопление записок, которые мы оставляли друг другу. Некоторая моя детская одежда и, наконец, одна из тех старых коробок от сигар в самом низу. Я взяла её дрожащими руками и аккуратно подняла крышку.

Фотографии!

У меня есть фотографии!

Вцепившись в её кофточку, я медленно начала перебирать их, плача и одновременно смеясь: мы вдвоём стоим на коленях посреди клубничных полей (мой рот весь измазан красным, потому что я всегда ела больше, чем бросала в корзины) в Иллинойсе, тем летом, когда мне было семь. Я свернулась калачиком с коровой Дейзи и сплю на солнышке. Мама смеётся, перемешивая сливки в древней синей ручной маслобойке, которую мы купили на блошином рынке за четвертак. Я растянулась на одеяле в редкий летний денёк, когда она взяла отгул, чтобы побыть со мной, плавать на автомобильных покрышках в ленивом широком ручье. Снимок маминых глаз крупным планом; интересно, кто сделал эту фотографию, ибо мамин взгляд был наполнен такой любовью и светом. Мне казалось, что я могу часами смотреть в её глазах, купаться в любви, которая всегда сияла янтарным светом, вне зависимости от того, как сильно она болела; вне зависимости от того, какими тяжёлыми становились наши жизни.

Следующее фото заставило меня помедлить. И не просто помедлить. Я застыла.

Снимок, должно быть, сделала мама, ибо мужчина на нём смотрел в камеру с такой глубинной, неизменной любовью, с таким абсолютным обожанием, что я задохнулась и задержала дыхание, гадая, каково это ощущается, когда на тебя так смотрят. Так, словно мужчина расправился бы с драконами ради меня.

Он был красивым! Темноволосый, зеленоглазый и высокий, с широкими плечами и сногсшибательной улыбкой.

Я перевернула фото. И меня не поджидало разочарование, которого я ожидала от женщины, которая до сих пор говорила мне так мало.

«Твой отец, моя дорогая Зо».

Ни имени. Ни даты. Но наконец-то у меня есть фотография моего отца. Я знала, как он выглядел.

Я впервые в жизни могла представить родителей.

У меня были родители, которые любили друг друга.

У меня.

Были.

Корни.

Не зависящие от Уотч-хилла. Не зависящие от любых связей с Кэмеронами. Не думаю, что я до того момента осознавала, какой дрейфующей чувствовала себя, не зная ничего о мужчине, который помог породить меня на свет. Словно мама и я одни зародились от какого-то ужасного катаклизма, и никаким мужчинам нельзя доверять.

Но некоторым из них можно. Выражение на лице моего отца предельно ясно давало это понять. Словно он с готовностью умер бы за неё.

О Боже, может, так и было? Что же случилось давным-давно и вынудило мою мать бежать? Она в действительности происходила от тёмной родословной, влюбилась в светлого ведьмака, и её семья сделала с ним что-то ужасное?

Мой отец. Она любила его. Холодная, тёмная часть моего сердца начала согреваться от этой мысли.

Не считая толстого слоя смятой коричневой бумаги для упаковки, на дне больше ничего не было. Я отложила всё в сторону и сидела, стискивая мамину кофточку, снова и снова просматривая фотографии и тихо плача.

***

Оставалось двадцать два часа и девять минут, и незадолго до двух часов ночи, вытерев слёзы и подправив макияж, я снова оказалась у двери, уверяя себя, что просто пойду на кухню за едой.

Я вошла в помещение, которое мне не терпелось увидеть восстановленным, ибо кухня особняка бесконечно восхищала меня, но я обнаружила, что Кован не потрудился восстановить интерьер, и хотя холодильник до сих пор аккуратно крепился к стене, пол прямо перед ним отсутствовал, не давая даже самого узенького выступа, чтобы я могла совершить сумасбродную попытку (а я испытывала опасный уровень сумасбродства), и ледяной сквозняк, рвавшийся из зазубренной расщелины, где когда-то стоял кухонный остров, заставил меня остановиться. Медленно, чувствуя себя странно заворожённой этой бездной, я подвинулась к краю и посмотрела вниз. Будь поблизости камушек, я бы спихнула его, чтобы оценить глубину, ибо расщелина уходила в абсолютную тьму и казалась бездонной. Я испытала внезапное, пугающее чувство, что я непредумышленно совершила нечто ужасное, например… скажем… открыла портал в ад.

Несмотря на поздний час, я написала мистеру Бальфуру.

«Кухня?»

«Вы же не должны были покидать свою комнату».

«Я не имею права есть?»

«Не представляю, как у вас получилось бы, учитывая, что большая часть пола отсутствует. Я велел Ковану восстановить лишь экстерьер. Я помогу вам восстановить интерьер. Я временно запретил горничным обслуживать эту часть дома. Никто не войдёт в северо-восточное крыло. Никого не приглашайте».

Пауза, затем:

«Я забыл про еду».

«Очевидно. Расщелина опасна?»

«Я бы не советовал в неё прыгать».

Я буквально слышала, как сухо он это произносит.

«Это не входит в мои намерения».

«Вернитесь в свою комнату. Я организую доставку еды к задней двери. Напишу вам, когда она будет на месте».

Как всегда осторожен, не дозволяет никому входить в тщательно охраняемый особняк. Когда я не ответила сразу же, он написал: «Вы в порядке?»

«В настоящий момент не чувствую себя ядерной бомбой». Я была уверена, что он также слышит сухую насмешку в моём тоне.

Моё заверение содержало в себе немало лжи. Вопреки обладанию сокровищами, которые можно было стискивать, фотографиями меня и мамы, и моего отца тоже, я всё равно была радиоактивной, как ходячая часовая бомба.

«Коробка?»

«Спасибо, что принесли её».

«Но вы в порядке после просмотра содержимого?»

«Да».

«Возвращайтесь в свою комнату. Еда скоро будет доставлена. Откройте заднюю дверь, возьмите её и возвращайтесь в свою комнату. Вам осталось менее двадцати четырёх часов. Утром я организую, чтобы доставили кофе и завтрак. Напишите мне, если что-то понадобится. Не беспокойтесь о том, что разбудите меня. Спать я не буду».

Я сунула телефон в карман, и мой мозг приказал ногам идти к моей комнате.

Порыв в моём сердце развернул их к задней двери.

Глава 21

Я вышла в знойную, пахнущую жасмином ночь, ожидая, что с обеих сторон ко мне присоединится пара телохранителей, и отдавая себе отчёт, что если сегодня смена Джесси и Берка, то я наверняка получу ещё одно предложение от сероглазого телохранителя/ведьмака, который глубоко интриговал меня… хотя Девлин, тёплый вампир-ведьмак, завораживал меня сильнее. Я обнаружила, что во вновь восстановленном саду никого не было, кроме меня.

Первой оформившейся у меня в голове мыслью был полнейший восторг от красоты, что была так безукоризненно восстановлена, пока я занимала себя в комнате. Освещённый факелами на солнечных батареях, нитями гирлянд и бледно-голубым свечением бассейна, внутренний двор снова являл собой впечатляющее буйство роскошной южной листвы. Не осталось ни следа обугленных останков или пепла. Моя сила принесла ужасающее разрушение, но очевидно, сила, которой я была наделена, также способна порождать изумительную жизнь (даже голубые бутылочки, покачивающиеся на джутовых шнурах, вернулись!), и я жаждала узнать больше об этом аспекте своего наследия. Что я почувствую, когда выращу дерево? А цветок? Бог мой, как это возможно? И всё же вот я здесь, смотрю на свидетельство того, что возможно и это, и даже больше! Я задавалась вопросом, откуда Кован почерпнул энергию, чтобы сотворить столько новой жизни, и как она была восполнена. Мне нужно столько всего узнать!

Моя вторая мысль была гораздо темнее, и я застыла, осознав, что сегодня утром, на рассвете, когда я собирала останки скелетов, внутренний двор тоже пустовал. Я слишком обезумела от горя, чтобы это заметить. Хотя мистер Бальфур настаивал, что перед домом и за ним всегда будет по паре телохранителей, и что я никогда не выйду без сопровождения за стены особняка.

Он явно заметил бы их отсутствие этим утром, когда выдёргивал у меня из рук корзину с костями и прахом, хоть никак это и не прокомментировал. Я могла бы убедить себя, что он отправил их прочь, прежде чем подойти ко мне, но почему они не прикрывали меня, когда я собирала останки? И почему сейчас их здесь нет?

Я поняла, что задерживаю дыхание, и медленно выдохнула.

Человеческих останков не было. В этом я уверена. Я не убила Джесси, своего бескорыстного защитника, и его товарища Бёрка. Или кого-то ещё. Как и не было оснований полагать, что гримуар сказал мне правду насчёт того мужчины в амбаре. Я не могла поверить, что Джеймс Бальфур солгал бы мне о причине смерти Финнегана Харлоу, заявив, что это было хроническое заболевание, если на самом деле это не так. Только не после того, как я так глубоко заглянула в его сердце.

Но может, ему солгал патологоанатом?

Я потянулась за телефоном, чтобы написать мистеру Бальфуру и спросить, где охранники, а затем поняла, что если сделаю это, он узнает, что я на улице. Я внутренне на секунду запнулась, размышляя, что нарушая правила, чтобы не навлечь на себя проблемы, я вдруг могла ненароком положить начало именно тому, чего стремилась избежать.

Как раз когда я почти заставила себя повернуть обратно к двери и пойти в свою комнату, из темноты раздался голос — из места, где, я могла поклясться, никого не было; из заполненного лишь ночью алькова под глицинией, свисавшей с крыши гаража.

— Бальфур отозвал охранников и попросил меня присматривать за тобой с заката до рассвета, девочка, — произнёс голос Девлина.

— Мне трудно в это поверить, — ответила я пустому алькову. — Ясно, что ни он, ни Леннокс не питают к тебе особой любви. Почему, кстати?

Во тьме прокатилась рябь, словно сама ночь собиралась, сшивала сначала слабые очертания, а потом полностью воплощённое тело мужчины с тёмной красотой и обнажённой татуированной кожей, одетого лишь в джинсы. Он был нечеловечески привлекательным — сила природы, сдержанная, грациозная, и всё же наталкивающая на мысли о шторме.

— По той же причине, по которой он выбрал меня присматривать за тобой, — Девлин двинулся вперёд, выйдя на слабое освещение двора, которое кистью художника прошлось по сильным, точёным чертам его лица, окрашивая серебром и тьмой, подчёркивая и скрывая элементы идеальной симметрии. — Потому что я старше и намного могущественнее. Бальфур не заботится обо всём, что могущественнее его. Однако он определённо воспользуется моей помощью, когда ему это удобно.

— Он заботится обо мне, — я это чувствовала. — А я могущественнее его, — по крайней мере, предположительно.

Он склонил голову набок, но не дал ответа.

Я смотрела на него через двор.

— Насколько старше?

— Возраст, даты, истинные имена, места рождения — всё это может быть использовано во вред, если попадёт не в те руки.

— Сотни лет?

Он слабо улыбнулся.

— Я признаю это, девушка.

Я прищурилась.

— Столетия. Ты говоришь мне, что живёшь несколько столетий, — это не был вопрос. Это был сарказм. Люди не жили веками.

— Ты видела меня той ночью. Не сомневаюсь, что твоя подруга Эсте посвятила тебя в детали.

— Где ты родился? — потребовала я.

Он ответил с лёгкой насмешкой:

— Возраст, даты, истинные имена, места рождения…

— Ты можешь хотя бы сказать мне, в какой стране ты родился, — раздражённо сказала я. Ответы — я отчаянно жаждала твёрдых ответов везде, где их можно найти.

На мгновение он умолк, затем:

— В той, что ты бы назвала Ирландией.

— Я бы назвала Ирландией, — сухо повторила я.

— Она была известна под множеством имён: Эйре, Гиберния, Огигия, совсем как Шотландия когда-то была Каледонией или Альбой. Точное название места содержит информацию.

— В смысле, это могло выдать век или даже тысячелетие? — сказала я, хрюкнув.

— Да, девушка.

— Я отказываюсь верить, что смотрю через двор на мужчину, которому может быть несколько сотен или, что ещё более немыслимо, тысяч лет.

Он пожал плечами.

— Верь во что хочешь. Твой выбор. С другой стороны, всё твой выбор, — он окинул меня взглядом такой откровенной чувственности, что это почти был мой Взгляд. — Например, момент, когда ты решила разделить мою постель.

Теперь он говорил слишком похоже на Эсте и гримуар. Почему все вечно твердили мне, что всё — мой выбор, когда возникало такое чувство, будто ничто в моей жизни до сего момента не было моим выбором.

— «Если», а не «момент, когда», — раздосадованно поправила я, вопреки тому факту, что пришла именно за этим.

Его улыбка померкла. Глаза прищурились, блеснув, и он двинулся ко мне, выплёвывая слова быстрым стаккато:

— Ты считаешь меня таким дураком, что думаешь, будто я не знаю, зачем ты вышла наружу, Зо-д'кай? Ты хочешь честности? Дай мне честность. Ты пришла, потому что внутри тебя шторм, ты боишься, что не сможешь его сдержать, и страшишься своего потенциала к разрушению. Ты пришла, потому что (вопреки колоссальности силы, которой ты обладаешь) ты чувствуешь себя беспомощной, потерянной, боящейся себя, сомневающейся в том, кто ты и кем можешь однажды стать. Ты пришла, потому что твоё сердце разбито смертью твоей матери, твой разум потрескался от травм и открытий. Ты пришла, потому что тебе больше некуда идти, сирота Зо. Ты пришла, свирепая девушка, чтобы сбросить свирепость своих эмоций на тело какого-то везучего ублюдка, и этот везучий ублюдок — я. Я прочёл это в твоих глазах в тот же момент, когда ты вышла за дверь. Я принимаю, не прося ничего в ответ, и буду оберегать тебя столько, сколько потребуется.

К этому моменту своей стремительной и огненной речи он сократил всё расстояние между нами. Он стоял на расстоянии вздоха от моего тела, и я чувствовала, как он источает присутствие, свою энергию, колоссальность исходящей от него страсти. Это ощущалось так же, как стоять посреди полноценной грозы, когда дождь ещё не начался, воздух наэлектризован и трещит, и вот-вот случится нечто взрывное.

— Ты пришла, — продолжал он низким, интенсивным голосом, — потому что ты ещё не трахалась с тех пор, как полностью пробудилась как ведьма, и я уверяю тебя, это превзойдёт твои самые дикие мечты.

Я задрожала. Скоро я узнаю, что всегда буду дрожать, когда Девлин говорит слово «трахаться», и я знала, что мы вот-вот к этому и перейдём. «Мы думаем, что хотим мужчину, который видит нас», — подумала я, теперь распалившись так же сильно, как когда Келлан столь ясно увидел меня насквозь.

— Мне есть куда идти, — натянуто проинформировала я. Келлан никогда не покидал мой разум надолго. Этот мужчина вывернул меня наизнанку, отвечал мне во всём око за око, зуб за зуб, оставлял желать от него намного большего. — Есть другой мужчина, которого я хотела бы увидеть. Но для встречи с ним потребуется покинуть поместье. Я сегодня готова нарушить некоторые правила, но не все.

«Мда, сучка во мне явно выходит наружу, когда мужчина видит меня слишком отчётливо», — подумала я, в равной мере забавляясь и стыдясь этого.

Девлин выгнул бровь и мягко сказал:

— Женщина, мне плевать, почему ты трахаешь меня, до тех пор, пока ты трахаешь меня. Валяй, заставь меня чувствовать запасным вариантом, вторым кандидатом. Это лишь заставит меня трудиться усерднее, чтобы доказать твою неправоту. Мне нравится выигрывать. И я хорош в этом, — в его глазах сверкал вызов, пока он смотрел на меня сверху вниз. — Ты никогда не увидишь меня при свете дня. Приди и раздели мою тёмную эротическую ночь. Используй меня как пожелаешь, для всего, чего ты желаешь, Зо-д'кай, — он протянул руку.

— Я думала, ты не срёшь там, где ешь, — бесстрастно сказала я.

— Возможно, ты исключение из всех правил, — парировал он так же бесстрастно, со вспышкой раздражения во взгляде.

Неизбежен, признала я. Секс с Девлином Блэкстоуном был неизбежен с момента, как я встретила его. Даже до того, как я узнала, что он тёплый вампир и могущественный ведьмак.

— Ты сказал, что научишь меня ставить барьеры. Чему ещё ты научишь меня о ремесле Кайлех?

— Всему, что ты пожелаешь узнать и что не подвергает кого-либо из нас опасности. Тебе нужно лишь спросить.

Ровно встретив его взгляд, я сказала:

— Пригласи меня.

— Думаю, это моя реплика, девушка.

— Это относится и к тёплым вампирам тоже? — я была заворожена. — Не только к холодным? Если бы я не была в мощно охраняемом особняке, ты бы всё равно не смог войти без приглашения?

— Всё есть выбор, особенно те аспекты, что происходят от древних сил и обрядов. Я приглашаю тебя.

Я намеревалась силой протолкнуться в этот огненный взгляд жжёного янтаря, но в итоге растаяла в то же мгновение, когда скользнула в чистый жар, похоть и желание, которое он испытывал ко мне. Раздевать меня медленно, пробовать каждый дюйм моего тела на вкус языком, поцелуями. Так много эротических образов атаковало меня, что мои колени смягчились, будто говоря: «Да, да, опустись, здесь на землю, прямо сейчас, ляг на ароматную почву с этим мужчиной, отпусти, отпусти, стань чем-то иным, диким и свободным».

Сжав ноги, я ощупывала глубже. О да, определённо очень, очень старая душа, которая наводила на мысли о кругах заколдованных камней и кострах, рунах, высеченных рукой на камне, зельях, смешиваемых среди встреч в секретных подземельях; об округлых холмах с прорезями, на которые свет луны попадал ровно в зимнее солнцестояние; о свирепых барабанах и оргиастических плясках в канун священной ночи; и, как я чувствовала ранее, стопроцентная преданность тому, на что он подписался, непоколебимая стрела, направленная на цель, свирепо оберегающая, свирепо верная.

— Достаточно? — спросил он, его медные глаза мерцали, а губы изгибались в улыбке.

Более чем достаточно.

Я приняла предложенную им руку и звучно ахнула, когда его пальцы переплелись с моими.

— Ты понятия не имеешь, каков секс при полном пробуждении. Для меня честь быть мужчиной, который станет для тебя твоим настоящим первым разом.

Окей, серьёзно таю. «Честь» быть тем самым.

Я понятия не имела, чего ждать в постели с ним, но чувствовала, что это может переопределить всё и изменить жизнь.

Я была полностью пробуждённой ведьмой, могущественной женщиной, которая овладеет своей силой, которая научится делать деревья и цветы, и порождать новые вещи, а не вредить им, и я вот-вот впервые займусь любовью с полным осознанием того, кем я была. О Боже, я действительно назвала это «занятием любовью»? Я никогда не использовала эти слова. Это всегда было просто сексом, и это совершенно точно будет так и в этот раз.

Девлин был разрядкой, отвлечением внимания, событием, которое никогда не повторится, и с моей точки зрения откровенной необходимостью в данный момент, чтобы пережить следующие двадцать-с-чем-то часов, не подвергая опасности себя или кого-то ещё.

Какую сладкую ложь мы твердим себе.

Какую убедительную.

В ту ночь и во многие последующие чёртов вампир пробрался так глубоко в меня, что вскользь задел саму мою душу.

Если бы позднее, в постели, он спросил: «Могу я выпить твоей крови?», я могла бы просто ответить: «Из какого бедра?».

Но он не спросил, потому что Девлин никогда ничего не просил. Он давал и давал, а потом давал ещё больше.

Такой соблазн.

И особняк, и мужчина.

Гараж изнутри оказался совсем не таким, каким я его себе представляла, за исключением первого этажа, который был почти в точности таким, как я воображала — ряды парковочных мест, на которых стояли роскошные машины.

Под первым этажом, после спуска по потайной лестнице (каждая ступень была покрыта странными символами, и я подозревала, что ориентироваться здесь было бы не так просто, если бы меня не нёс на руках вампир) располагался дом Девлина. Он жил на территории поместья, в роскошных подземных апартаментах. Они тоже, как я узнаю, когда возникнет отчаянная необходимость, имели потайные соединяющие двери и скрытые комнаты.

На два этажа ниже первого находилась его спальня. Он бросил меня на кровать, затем накинулся на меня как тёмный сирокко, но без пыли, только жар и первобытная перегрузка.

Это был дикий, самый примитивный и необузданный секс, что у меня когда-либо был, каждое ощущение изысканно обострилось, в месте, которое ощущалось спрятанным, удалённым и свободным. Безо всяких ограничений, мы спалили его кровать — буквально. Не знаю, я это была или он, но каким-то образом, в какой-то момент простыни реально полыхали, и нам пришлось оторваться друг от друга, пока Девлин бормотал что-то, что погасило огонь.

— Это был не я, — прорычал он.

— Ну, я совершенно точно не знаю, как я это сделала, если это сделала я, — прорычала я в ответ, изнывая из-за необходимости прерываться. — Просто продолжай тушить, если это случится снова.

— Прекрати воплощать метафору и трахай меня, женщина.

Я правда подумала, что мы сжигаем простыни.

— Ты слишком много думаешь, — раздражённо сказал он.

— А ты слишком много говоришь, — рявкнула я в ответ, а потом мы оба смеялись, а потом мы оказались на полу, и он снова был во мне, и я уже не смеялась.

И не думала. Просто вываливала, выпускала всё, изливала всю свою муку и смятение, свой страх, свою боль и горе на его тело, со злостью, с ожесточённостью, с раздражённой яростью, пока мы перебирались из комнаты в комнату, с кровати на кресло, на стол, на диван, затем наконец-то со всей нежностью в моей душе, потому что я жаждала почувствовать немного нежности в этом странном, новом, брутальном и пугающем мире, в котором я, осиротевшая Зо Грей, чувствовала себя такой чертовски одинокой и потерянной, лишённая матери, лишённая лучшей подруги, дрейфующая без малейшего представления, кто или что я на самом деле такое.

Именно когда я сделалась нежной, Девлин резко вдохнул и откинулся на диван, глядя на меня непроницаемым взглядом.

— Не ожидал этого, — грубо сказал он.

— Не двигайся. Дай мне делать всё, что я хочу. Ничего не делай. Я хочу контроля.

— Как пожелаешь, Зо-д'кай.

Боже, каждый раз, когда он произносил моё имя в такой манере, у меня возникало чувство, что я никогда прежде не слышала правильного произнесения.

Я была нежной с мамой. Будучи такой нежной женщиной, она пробуждала во мне нежность. Я никогда не бывала нежной с мужчиной, которого брала в свою постель.

На сей раз я в каждое прикосновение выливала изумление и благоговение, признательность, честность. Просто Зо. Никаких игр. Я всегда в прошлом обещала своим Взглядом никаких игр, но всё равно для меня это была только игра. Секс на одну ночь, конечное событие. Я сотрясала их мир, брала желаемое, получала необходимое. Вся моя нежность расходовалась дома.

Но сейчас, с Девлином, я отбросила всякое притворство. Я прикасалась к нему лишь собой.

Позднее я буду поражаться этому и решу, что раз мамы не стало, я больше никому не могла показать эту часть себя. Мне не с кем было быть нежной. А нежность — это сила. Это не жалость, как утверждают некоторые, и не слабость, как говорят другие, и она определённо не жалеет и не ослабляет того, кто её получает. Напротив, такая близость восстанавливает те части, что отпали, были отняты у нас или отданы в беспечные, непродуманные моменты; немного нежности способно собрать и заново сшить разбросанные кусочки души.

Вот тогда-то Девлин и добрался до моей души.

Когда я, наконец, остановилась, он ответил добротой.

Уложил меня обратно на диван и прикасался ко мне в такой же манере. С бесконечной нежностью, словно я была сделана из деликатного фарфора, прослеживал каждый дюйм моей кожи, закончив на моём лице, мягко как крылья бабочки прикасался к моему носу, глазам, бровям, щекам и губам, будто запоминал каждую линию и изгиб, смаковал их и запечатлевал в глубинах своей сущности.

Чёрт. Чёрт. Чёрт.

Впервые в жизни я гадала, может, я откусила больше, чем смогу прожевать.

Мысли о том, чтобы остаться. О втором разе. О… заботе о мужчине в моей постели расцвели в моём…

Ох, да провались оно всё в ад! В моём сердце. Легчайшее, нежнейшее прикосновение оказалось тем, что пробралось внутрь меня.

Трахаться легко.

Но заниматься любовью?

Всего-то величайший риск из всех.

***

Намного позже я лежала, положив голову на его грудь, слушала размеренное и сильное биение его сердца, легонько водя пальцами по одной из архаичных с виду татуировок на его руке.

— Это что-то означает? — спросила я.

— Это девиз данной ветви семейного древа Кэмеронов, на гэльском. Ты обнаружишь его во многих местах на территории поместья.

Девлин Блэкстоун носил на коже семейный девиз Кэмеронов. Интересно, почему.

— Что тут говорится?

— «Где есть любовь, там нет закона». Некоторые утверждают, что раньше это звучало как «где есть клан, там нет закона».

Я резко вдохнула. Слова моей матери. Жутковатое совпадение или что-то намного большее? Я действительно Кэмерон?

— Джунипер давала тебе свою кровь? — слова слетели с моего языка прежде, чем я осознала, что думаю об этом. Зачем он здесь? Почему он так предан Кэмеронам? Почему он не нравился мистеру Бальфуру? Неужели всё действительно так просто и сводилось к тому, что мистер Бальфур ненавидел силу Девлина, превосходящую его собственную? Почему-то это не укладывалось у меня в голове.

Он взглянул на меня.

— Изредка. Нечасто. А что?

— Я пытаюсь понять, как ты вписываешься в здешние места.

— Ох, это просто, девушка, — сказал он со смешком. — Мы все получаем выгоду от племени, клана. Вместе безопаснее, есть чувство принадлежности, и в ведьмовском сообществе это ещё актуальнее, а Кэмероны — один из самых именитых, если не самый именитый светлый дом в мире. Ему легко принести клятву. Легко остаться. Вот увидишь. Пошли, — внезапно сказал он. — Я хочу, чтобы ты кое-что увидела. Я часто хожу посмотреть, и время почти подошло.

— Ты имеешь в виду выйти из гаража? — я была разочарована. Я не только не испытывала желания прекращать заниматься сексом с Девлином, но и почему-то создавалось ощущение, что «снаружи» было небезопасным и не самым мудрым вариантом. Как и сказал мистер Бальфур, мне нужно оставаться маленькой и неподвижной, и пусть я точно такой не была, я находилась в очень уединённом удалённом местечке, и мне казалось чрезвычайно важным оставаться здесь.

Он слабо улыбнулся.

— Мы быстро вернёмся. Рассвет почти наступил, и ты скоротаешь день со мной, пока не придёт время открыть письмо Джунипер. Затем Бальфур начнёт учить тебя и готовить к церемонии принесения клятвы.

Пока он говорил, в его глазах промелькнула тень, и я сказала:

— Что-то не так?

— Вовсе нет. Просто не фанат Бальфура, — немногословно ответил он.

— Почему? — настаивала я.

— Мы с ним несколько раз бодались. У него свои порядки. У меня свои, — затем мы уже одевались, и он тащил меня обратно вверх по лестнице и за дверь, через одни ворота, затем вторые, в Полночный Сад.

Здесь яркая серповидная луна едва пробивалась сквозь густые кроны, и всё же густо устеленная почва в саду сверкала своим сияющим серебристым светом, совсем как искрящаяся почва леса из моего сна про гончих, прятавшихся в опавшей жёлтой листве.

— Ведьмы глубинно связаны с природой. Мы все имеем родство с различными элементами и животными. Ты тоже найдёшь своих.

— Для Джунипер это была сова?

— Да, среди прочего. У неё было родство со многими животными. Мой — самец оленя. На территории поместья есть один величественный, у него столько рогов, что и не сосчитать. Иногда мне кажется, что у его рогов около 34 или 35 окончаний, в другие разы я готов поклясться, что их больше сорока. Это превосходное, царственное животное, и количество десятилетий, что я наблюдал за ним, просто невозможное, учитывая продолжительность жизни оленей. Каждую ночь незадолго до рассвета он встречает в саду самку, и они уходят вместе, — он взглянул на меня. — Мне интересно, придёт ли он, когда ты здесь. Он никогда не появляется, если со мной есть кто-то ещё.

— Ты приводил других посмотреть на него?

Ту ведьму, чью кровь он пил в «Госсамере»? Для него это была просто очередная ночь? Я презирала укол… да уж, это слово даже называть не буду… пронзивший моё эго. Я не чувствовала это слово. Вообще никогда. Потому что я не занималась любовью и не возвращалась за вторым разом.

И всё же опаляющая, преследующая интимность, что была между нами на диване…

Я начинала жалеть о том, что была нежна. Я жалела, что открыла эту дверь. Я гадала, жалеет ли он тоже об этом.

— Я несколько раз приводил Джунипер; он бы ей понравился. Но он не приходил. Олень имеет множество значений в кельтской мифологии. Есть легенды о том, что они появляются в судьбоносные времена или выбирают определённые имения, чтобы… охранять и защищать. Их воспринимают как символ фертильности леса, перерождения природы, цикла сезонов. И конечно же, мужской силы.

— Теперь я понимаю твоё родство с этим животным, — мужской силы Девлину определённо хватало. Мы истратили несколько презервативов, и я подумывала попросить его надеть два разом, настолько энергично мы этим занимались. — Как олень и олениха попадают в сад со стенами?

— Ещё одна его загадка.

Когда мы прошли дальше, в это приглушённое, зелёное место, он взял мою руку в свою, переплетая наши пальцы. Я никогда прежде не держалась за руки с мужчиной. Я делала всё остальное, на что только способна женщина, но такой простой интимности никогда не было. Это казалось мне… почти пугающим, но вместе с тем успокаивало, тихо опьяняло. Чувствовать такую небрежную, но вместе с тем свободную связь. Не про секс, а про симпатию друг к другу. Я задрожала.

— Холодно, девушка? — мгновенно спросил Девлин.

— Вовсе нет.

Он помедлил и взглянул на меня.

— Скажи мне, что ты чувствуешь в этом месте.

— Словно оно заколдованное. Словно здесь в почве есть сила, которой нет за пределами этих стен.

— Да. Земля в саду была импортирована из Шотландии. Давным-давно первые Кэмероны организовали доставку камней из церквей, вместе с целой лодкой, нагруженной шотландской почвой.

— Мне кажется необычным строить церкви в городе ведьм.

— Мы практикуем свои порядки; горожане практикуют свои. Путь Кайлех не исключающий по своей природе. Приветствуются все, кто ищет свет в любой манере.

— Зачем Кэмероны уехали, если они так любили свой дом?

— Кайлех никогда не будут такими, как те, что нас преследуют, процветают от исключительности и используют её, чтобы терзать других. Бесчисленное множество мужчин, женщин и детей подвергались пыткам, осуждению и были убиты, — его взгляд сделался горьким. — Так много славных людей — прорицателей, целителей, даже сердечных ведьм, готовых умереть за своих вассалов — брутально убиты. Деревня сначала обожала их, заботилась о них, как ведьмы заботились о жителях, даже не произнося таких слов, как Кайлех, демоническое отродье или карга. А потом что-то случалось, — выплюнул он. — Зима продлилась слишком долго. Их посевы погибли. Молоко скисло. У кого-то умер ребёнок. И внезапно целительница, жившая в одиночестве или отличавшаяся по любому признаку, за который можно уцепиться, оказывалась виновной в их проблемах. И процветание могло быть восстановлено лишь уничтожением их, а зачастую всей их родословной или круга друзей в деревне.

— Отсюда и «вместе безопаснее», — пробормотала я. — Отсюда и создание места вроде Дивинити.

— Да, вдали от воспоминаний о тех, кто потерян. Место, где нет ничего, лишь возможности. Тихо, кажется, он идёт, — его голос понизился до шёпота, и он казался чрезвычайно удивлённым.

Девлин увёл меня за дерево, и мы стояли неподвижно, несколько укрывшись за огромными раскидистыми ветвями дуба Сильван, как раз в тот момент, когда рядом мягко ухнула сова. Я подняла взгляд вверх, в ветви, и увидела, что прямо на меня смотрит пара круглых глаз цвета киновари.

— Руфус, — прошептала я, будучи в восторге видеть его живым, примостившимся на развилке ветви могучего древнего дуба.

Затем самый огромный олень из всех, что я видела, с густой косматой шерстью на груди и бесчисленным количеством разветвлений в рогах, вышел из-за дерева в луч лунного света.

Грациозная, не менее царственная самка-олениха присоединилась к нему с другой стороны дерева.

Они соприкоснулись носами, затем олень повернулся и посмотрел прямо на Девлина, буквально на мгновение задержавшись на мне. Девлин кивнул ему, затем олень и олениха вместе скрылись за деревом и растворились в ночи.

— Зачем ты приходишь? — спросила я приглушённым голосом, когда они ушли. Приглушённым, потому что момент казался каким-то магическим, их встреча вызывала благоговение.

— Я не знаю, — ответил он как будто с лёгким раздражением.

Я слабо улыбнулась. Неужели Девлин Блэкстоун, под всеми этими татуировками и вампирской кожей, вопреки бесчисленным векам, что он прожил, и войнам, что он наверняка видел и, возможно, даже участвовал в них, до сих пор оставался романтиком в сердце?

— Он привлекает меня. Однажды, давным-давно, он бегал со мной. Лишь однажды. Возможно, я прихожу в надежде, что это повторится.

— Бегал с тобой?

— Я могу принимать другие формы.

— Расскажи мне, — потребовала я.

Он резко взглянул на небо.

— Бежим со мной сейчас. Приближается рассвет.

Развернувшись, мы побежали. Я понятия не имела, что может случиться с Девлином, если его коснётся свет дня, и не имела желания выяснять. Я чувствовала… желание защитить его. Ни разу я не испытывала такого ни к кому, кроме мамы.

Чёрт бы его побрал, но этот мужчина пробрался под мою кожу.

Глава 22 Алисдейр

Этой ночью она видела нас вместе.

Меня разъяряет то, что мне недостаёт языка, чтобы произнести слова, которые она может понять.

Я бы сказал ей бежать с величайшей спешкой и никогда не оборачиваться назад! Не позволять себе даже праздных раздумий об этом проклятом месте.

Молодая ведьма уже тонет, тонет, и я не в силах бросить ей канат, чтобы спасти из зыбучих песков, которые её затягивают.

Тьма вокруг неё со всех сторон.

Свет тоже, но свет всегда страдает от одного недостатка — того, что тьма не борется по-честному.

Есть правила, которых светлая ведьма не нарушит. Были нарушены правила, за что светлая ведьма будет наказана, причем сурово, о чём ей вскоре предстоит узнать.

Нет правил, которые блюла бы тёмная ведьма.

Иногда надо запачкать свои руки, ведьма… не позволять, чтобы их пачкали за тебя, пока ты слишком отвлечена на отвлекающие факторы, которые они организовали.

Во имя Дагды, я прямо здесь!

Я должен каким-то образом найти способ общаться.

Захватить страницы гримуара на долгое время оказалось мне не под силу. Его многие стремятся контролировать. Воздух в старой хижине, которая давным-давно должна быть снесена, переполнен вмешательствами гуще, чем паутиной!

Ах, как невинно всё начиналось, и как быстро стало каким угодно, только не невинным…

Ребёнку было двенадцать в ночь, когда Смерть пришёл снова.

Её папу принесли домой с войны, рана от боевого топора глубоко рассекала его грудь, слишком ужасная, чтобы кто-либо сумел её исцелить. Её мама взглянула один раз и пошла за деревенским священником, пока мужчины, которые принесли его, вернулись к своим семьям, ибо получили менее серьёзные раны.

На сей раз, когда пришёл Смерть, голос одинокой, плачущей юной девочки звенел силой и властью, ибо она однажды уже победила его, и её требования были теми же самыми.

Смерть потребовал: «Ты уверена, что желаешь этого?»

«Да, — прокричала девочка. — Оставь его в покое! Верни его мне!»

«У этого есть цена», — сказал Смерть.

«Меня это не волнует!» — закричала она.

Его взгляд значительно похолодел, и Смерть ответил: «Однажды будет волновать».

Затем великий Араун растворился в тенях, возвращаясь в Потусторонний Мир, далеко не поверженный. Ибо когда Араун приходил, кто-то уходил. Ни разу Лорд Смерти не возвращался в своё королевство, Аннун, без души.

Когда её мама вернулась со священником, то нашла своего мужа сидящим за столом, едящим хлеб и мясо в озадаченном и настороженном молчании.

Почти бессвязно лепеча, её мама заверила священника, что, должно быть, в темноте перепутала мужа с одним из других раненых мужчин и поспешила выпроводить духовную особу из их хижины.

Но она знала, что это её муж лежал на пороге Смерти, с губительной раной, рассекающей его грудину.

И она знала, как много других людей тоже видели это.

Настороженным и напуганным взглядом она посмотрела на девочку, припоминая тот день, когда она сама свалилась с крыши. Она была уверена, что почувствовала, как что-то сильное и крепкое в её шее сделалось мягким и сломанным. Она не разрешала себе слишком задумываться об этом. Чудеса, благословения — всё это слишком возвышенные вопросы, чтобы кто-то вроде неё задумывался о таком.

Девчушка, непокорно выпятив подбородок, с долей того, что вскоре станет колоссальным высокомерием, выкрикнула: «Я отослала Смерть, совсем как для тебя! И прекрати говорить мне, что я воображаю вещи. Посмотри на папу — он исцелён. Я это сделала!»

Фермеры переглянулись, затем её папа кивнул. Повернувшись к девочке, он сказал: «Ты больше никогда не произнесёшь ни слова об этом. Никому!»

Приказав её матери схватить только абсолютно необходимые вещи, он быстро пошёл взять золото, ибо их точно на рассвете сожгут как ведьм, обвинив в якшании с бесами ада и повелении демонами, если они останутся в хижине до того момента, как придут сельчане.

Пока они крались сквозь лес под серебристой луной, они наткнулись на фермера-соседа, славного мужчину и друга, который сначала был поражён, а потом разъярился и ужаснулся, увидев её папу ходящим и живым, двигающимся так, будто ему и не причиняли вреда. Ибо их великий лэрд, О'Киф, умер той ночью, смертельная рана от боевого топора внезапно появилась в его груди, хотя в сражении ему не было причинено такой травмы. На глазах десятков свидетелей О'Киф начал хлестать сердечной кровью, грузно упал на пол и умер, пока ледяной ветер лихорадочно трепал гобелены на стенах. Такие дела явно были творением дьявольских рук!

Отцу пришлось использовать свой меч против мужчины, чтобы даровать им возможность сбежать. Невинная кровь фермера просачивалась глубоко в землю, пока они бежали, и кровь, пролитая в такой манере, оставляет осадок в почве. Некоторые места запятнаны навеки, и есть ведьмы, которые намеренно ищут их и используют, чтобы умножить свою силу для злобных целей.

Можно было бы подумать, что той ночью девочка научилась чему-то, и это правда.

Но научилась она неправильному.

Она научилась молчанию, она научилась скрытному, она научилась искать одиноких, незнакомых в деревнях, которые вскоре сделались бесчисленными, пока Смерть приходил снова, и снова, а её маленькой семье приходилось бежать, снова и снова.

Глава 23

Я оставалась с Девлином весь следующий день до наступления темноты и вернулась в особняк с достаточным запасом времени, чтобы принять душ и одеться к приходу мистера Бальфура в 23:45.

Мне удалось никому и ничему не навредить, благополучно приведя себя к порогу столь важного дедлайна.

Нам, женщинам, с трудом удаётся скрывать поистине ошеломляющую ночь от зорких взглядов. Она меняет то, как мы двигаемся, ходим, держимся, особенно когда это больше, чем секс, когда имеет место более глубокая, истинная связь — то, чего я никогда в жизни не позволяла себе, но это произошло независимо от моих намерений.

Девлин был открытым, он очаровывал, обезоруживал меня своей откровенной честностью и шутками в неожиданные моменты. Должна признать, я была заворожена тем, как долго он жил и кем он являлся. Став тёплым вампиром, он открыл дверь для множества новых, необыкновенных сил, которыми ни одна обычная ведьма, даже Высококровная вроде меня, никогда не будет обладать. Например, способность менять форму как оборотень — тема, которую он отказался обсуждать подробнее.

Хотя я старалась стереть со своего лица чувственно удовлетворённое, неожиданно романтичное сияние последних двадцати с чем-то часов, большинство из которых прошли в постели Девлина, должно быть, я потерпела провал, потому что стоило мне войти в южную гостиную, как мистер Бальфур осмотрел меня сверху вниз и снова вверх, а затем молча встретился со мной взглядом без намёка на улыбку или теплоту.

Молчание его было многозначительным и красноречивым.

«Вы пошли к нему, — говорили его глаза с явным разочарованием. — Вы решили опереться не на меня, положиться не на меня, мужчину, который ничего не хочет от вас взамен, кроме того, чтобы вы заняли своё законное место».

Для женщины, не знавшей отца, взгляд отеческого разочарования в его голубых глазах был сокрушающим.

— Он тоже ничего у меня не просил! — запротестовала я.

— Пока что, — строго произнёс мистер Бальфур. — В этом городе нет ни одной ведьмы, которая рано или поздно не попросит от вас чего-либо.

— Почему он вам так не нравится? — рассерженно вскричала я. Я обожала мистера Бальфура, могла почувствовать его силу и истинные стремления, как и с Девлином.

— Почему этому мужчине недостаточно одной смертной жизни и силы, с которой он был рождён? Мне наплевать на всех тёплых вампиров. Это идёт вразрез с природой того, во что я верю.

Я открыла рот, чтобы резко возразить в защиту Девлина, затем закрыла обратно. Я понимала, что имеет в виду мистер Бальфур, я сама задавалась тем же вопросом и спросила у Девлина. Я не имела права принижать чьи-то убеждения о жизни и смерти, их веру, их взгляды на надлежащий порядок вещей, каким они его видели. Хотя ради мамы я бы определённо обдурила смерть любым возможным способом. Если бы я знала, что моя кровь содержит такую силу, я бы кормила ею маму каждый день, даже если бы пришлось тайком подмешивать в еду.

— Он сказал, что дело не в силе, — ответила я мистеру Бальфуру. — Ему нравится быть живым, наблюдать за тем, как течёт время. Он знает, что однажды умрёт. Просто пока он не готов.

— Вы спрашивали его?

— Об этом и о многом другом.

— Вы давали ему свою кровь?

— Нет. И он об этом не просил, — резко ответила я.

— Ах, моя дорогая мисс Грей, он попросит. Вы принесли письмо?

Я осторожно достала его из коробки из-под всякой всячины, которую я опустошила и со всех сторон обложила письмо упаковочной бумагой, боясь, что печать может каким-то образом повредиться, и я лишусь права на наследство Кэмерон.

После семи дней и ночей в этом особняке, несмотря на множество ужасающих, необъяснимых и тревожных вещей, случившихся в моей жизни, у меня ещё никогда не было более сильного чувства, что я дома.

Именно здесь я должна быть. Здесь, в Дивинити, как часть клана Кэмерон, чьим девизом было «где есть любовь (или клан), там нет закона». Вот вам и пример страсти. Такая верность и чувство общности чрезвычайно мне импонировали.

И да, будет страшно. Я буду совершать ошибки. Мне придётся опираться на людей вроде мистера Бальфура, чтобы они обучили меня, показали, как исправить те ошибки, что я уже совершила.

За очень короткое время я начала обожать это место. Оно казалось… правильным. Я была губкой, жадно впитывающей всё возможное о том, кем я была и могла стать. Я ещё не увидела большей части города и с нетерпением ждала возможности побывать в нём. Познать божественную обширность дома, что создал клан Кэмерон, чтобы уберечь своих ведьм и местных жителей от бед. Заботиться о нём, охранять его, питать, посвятить ему свою жизнь.

Взгляд мистера Бальфура смягчился.

— Да, — мягко сказал он. — Вот поэтому Джунипер выбрала вас.

— Вы только что без приглашения использовали на мне глубокое зрение? — требовательно спросила я, задохнувшись в ужасе. Я ничего не почувствовала. А после краткого инструктажа, который сегодня поздно вечером провёл для меня Девлин, я точно знала, как это ощущается. Алтея Бин правда пыталась сделать это со мной в «Тенях». А затем окрысилась на меня за то, что я сделала это с ней. Вот наглость!

Он слабо улыбнулся.

— Нет. Это сияет у вас в глазах так же, как у Джунипер. Вы полюбили нас, как она и предполагала. Вы понимаете нас, ценность нашего образа жизни, и вы готовы, желаете и более чем способны стать не просто частью этого, но быть хранительницей и защитницей Дивинити, — он выдержал тяжёлую паузу, затем нехотя добавил: — И если Девлин сыграл какую-то роль в укреплении ваших чувств, я прощаю вас за то, что вы разочаровали меня, отправившись к нему.

— Я прощаю вас за ваше разочарование, — едко произнесла я.

Он рассмеялся, глаза его плясали.

— Именно так Джунипер и отреагировала бы в схожих обстоятельствах.

Приняв протянутый мною конверт, он внимательно осмотрел печать и вернул его мне.

— Вы знаете, о чём там говорится?

Он покачал головой.

— Только вам решать, рассказывать ли мне о содержимом письма, — но глаза его выражали явную надежду на то, что я это сделаю. Он медленно поднялся и сказал: — Я верю, что вы не вскроете его до 00:01, и оставляю вас с ним. Напишите или позвоните, если вам что-нибудь от меня понадобится.

С этими словами он направился к двери и вышел в ночь.

Я взглянула на телефон: осталось шесть минут.

Внезапно мне показалось очень важным прочесть письмо в подходящем месте, но я представления не имела, где оно, это подходящее место, и у меня оставалось лишь шесть минут, чтобы его найти.

Если бы кухня в настоящий момент не вмещала то, что ощущалось как ледяной портал в ад, я бы пошла туда. Она для меня всегда была и будет (когда её восстановят) счастливым сердцем дома. Единственным другим сердцем, которое могло прийти мне на ум, была первоначальная хижина и, о чёрт, ни за что. Не только потому, что я сомневалась, что крыло позволит мне добраться туда за эти шесть минут, но и потому, что я начала чувствовать — это не драгоценность, которую нужно вытащить на поверхность, а тёмное сердце дома.

Моя спальня тоже не казалась подходящей, как и апартаменты Джунипер, или её кабинет, или… О!

Оранжерея, на которую я едва взглянула. Окружённая буйной листвой, стихийная, спокойная, восстанавливающая, символ родственности Кайлех с природой. Это идеальное место (надеюсь), чтобы наконец-то узнать правду о том, кто я такая.

Развернувшись, я бодро прошагала через дом в кухню, старательно не глядя на пропасть, за создание которой я презирала себя, смотреть на которую мне было ненавистно, затем вырвалась через заднюю дверь, поспешила к оранжерее и вошла внутрь.

Руфус поприветствовал меня мягким уханьем со своего насеста на хлебном дереве.

— Ой, прости, я всё забываю тебя выпускать! — воскликнула я, придерживая дверь приоткрытой.

Он не попытался покинуть оранжерею; напротив, лишь уютнее устроился в листве, и я рассмеялась от внезапной причудливой мысли, будто он заметил, что я сжимаю в руке, и решил остаться, вместо со мной наконец-то узнать больше о том, кто я поистине такая.

Затем эта мысль уже не показалась такой причудливой, когда я пошла по мягко освещённым джунглям тропических деревьев и цветов, наконец, найдя водопад с его маленьким бассейном, окружённым замшелыми камнями, а Руфус полетел следом и примостился на ветке надо мной, когда я села на булыжник в этом очаровательном уголке.

Не лучшее освещение, но его хватало для чтения. Я проверила время на телефоне: ровно 00:01!

Слегка дрожащими руками я перевернула конверт и сломала восковую печать.

Внутри лежали два листа толстой веленевой бумаги. Развернув их и разгладив на коленях, неосознанно задержав дыхание, я начала читать.

Мои дражайшие душеньки, Зо и Джоанна!

Я никогда не испытывала такой радости, какую почувствовала в день, когда было подтверждено, что вы обе действительно исходите от линии Кэмерон, и наша Королевская родословная продолжается.

Добро пожаловать домой, дражайшие!

Моё дыхание шумно вырвалось из меня, и я прикрыла глаза, смаргивая горячее жжение слёз. Моя мать никогда не услышит тёплого приветствия Джунипер.

Мистер Бальфур говорил мне, что Джунипер погрузилась в кому и скончалась через шесть дней после смерти моей матери. И всё же это письмо приветствовало нас обеих, а значит, было написано до смерти мамы.

Тогда почему надпись на конверте обращалась лишь ко мне?

Потянувшись к телефону, я написала быстрое сообщение мистеру Бальфуру: «Джунипер погрузилась в кому до смерти моей матери?»

Он ответил: «Да. Она написала эти письма на случай, если не выживет. Её сердце было бы разбито новостями о кончине вашей матери. Она написала письмо и для Джоанны тоже, но приказала мне не давать его никому, кроме неё. Оно хранится у меня в безопасном месте».

Мне едва не пришлось прикусить собственный кулак, чтобы сдержать крик. Если бы только Джунипер нашла нас раньше! Если бы только она никому не говорила, что нашла наследников, потому что я уверена, что именно её обнаружение нашего существования отправило поджигателя в Индиану и спровоцировало такое большое собрание ведьм в мой первый вечер в луизианском Криолло. Кто-то так сильно не хотел видеть нас здесь, что предпринял меры по предотвращению нашего прибытия. Но меня не оказалось дома с моей матерью, так что вторая попытка покушения на мою жизнь действительно была предпринята в амбаре. И это наверняка продолжится. Вполне возможно, что я ускользнула от ещё одного покушения в ресторане отеля Монтелеон, не приведя в свою постель не того ведьмака.

«Могу я увидеть и мамино письмо тоже?»

На сей раз последовала пауза, затем: «Мне придётся некоторое время обдумать этот вопрос, — написал он, явно разрываясь между верностью прошлой и нынешней наследнице. — Её инструкции были недвусмысленными. Всё хорошо?»

«Да. Я просто опешила, что она упомянула нас обеих. Я прочла лишь первые несколько строк».

«Хорошо. Я здесь».

Я вернула взгляд к толстой веленевой бумаге и очаровательному, хотя и немного подрагивающему почерку Джунипер — некоторые буквы были аккуратными и хорошо прописанными, другие же корявыми.

Я искала очень долго и едва не утратила надежду. Но ваша ДНК совпала, что наполнило меня восторгом вплоть до мозга моих усталых костей. Генетическое доказательство неоспоримо: я, моя дорогая — и моя рука дрожит от столь сильных эмоций, пока я пишу это, что ты должна простить мой почерк, который когда-то был таким красивым — твоя двоюродная прабабка!

Я задрожала. У меня есть корни, истинные корни Кэмерон!

Ты происходишь от моего брата Маркуса, который пропал на войне. Отыскав тебя и твою мать, я вновь нашла частицу моего обожаемого брата. Признаюсь, когда пришли эти новости, я большую часть дня проплакала, ибо я старая женщина, тоскующая по давно минувшим дням, и мне наконец-то удалось в некотором роде вернуть Маркуса домой, спустя столько времени.

Я никогда не узнаю его историю и то, почему мой брат не смог вернуться с войны. Я подозреваю травму, повлёкшую за собой амнезию, ибо даже табун диких лошадей не смог бы удержать его вдали от любимого дома. Не иметь ни фактов, ни тела, которое можно было бы захоронить и чтить, было жесточайшей пыткой. Я не знаю, как ты и твоя мать очутились в Индиане. Я столь многого не знаю, хотя хотелось бы знать, быть частью этого, но любое расстройство и печаль, которые я могла чувствовать, затмеваются счастьем от знания, что мой брат продолжает жить в вас двоих, что родословная Кэмеронов продолжается, и что моя семья возвращается домой, чтобы занять полагающееся им по праву место в Дивинити.

В последние десятилетия особняк был таким одиноким! Я давным-давно перенесла свои покои в южное крыло. Жить в крыле, где выросли мои братья и я, затем делить его с моей дочерью, пока она тоже не скончалась, стало для меня невыносимым. Я нуждалась в связи, в людях поблизости.

Возможно, ты примешь решение отремонтировать его. Мне не хватало духу. Прошу тебя, восстанови его. Сделай его великолепным и вновь наполни особняк Кэмерон жизнью!

Из комнаты, что когда-то была моими покоями, открывается потрясающий вид на Дивинити. Надеюсь, ты и Джоанна одарите эти коридоры любовью и смехом, что однажды наполняли их. Я молюсь, что вы заново отстроите нашу родословную, сильную и истинную.

Ты должна преуспеть там, где я потерпела провал, Зо.

Я едва не позволила нашей родословной сойти на нет.

Я едва не оставила наш клан без защиты, и за это я себя никогда не прощу. Как и с любой королевской родословной, всегда должен быть наследник и запасной наследник, желательно даже несколько.

Я вспомнила, как горничная рассказывала мне, что Джунипер потеряла вторую дочь и после этого не могла иметь детей. Каким тяжёлым грузом, должно быть, это легло на её сердце! Неудивительно, что она посвятила так много времени и ресурсов поискам наследника.

Я молю тебя, наполни этот дом детьми, внуками и правнуками и проследи, чтобы никто больше не совершил такую колоссальную и опасную ошибку, как я. Мы, женщины Кэмерон, редко обзаводимся мужьями. Не думай, что ты обязана выйти замуж. Но приступай к делу, ибо восстановление нашей родословной теперь является твоим самым большим обязательством перед Кованом, ковеном и кланом.

Здесь я сделала паузу, задумавшись о том, как сильно противоречили друг другу желания моей матери и желания Джунипер. Мама начала уговаривать меня родить ребёнка примерно с моего восемнадцатилетия, пока моя сила не была пробуждена, чтобы вся эта магия навеки угасла в нашей родословной.

Джунипер торопила меня срочно рожать детей, когда моя сила полностью пробуждена, чтобы защитить нашу родословную. Это такие в корне отличные позиции, что увязать их меж собой было невозможно. С одной стороны убийство магии, с другой её защита. С чего такие дихотомические подходы?

Вздохнув, я продолжила читать.

Пока нашу родословную продолжает всего одна персона, Дивинити продолжает находиться в опасности. Прости меня за такую прямолинейность — время не ждёт — но чем больше наследников, тем безопаснее. Поскольку во второй половине моей жизни никто не смел пытаться устранить меня (видит Господь, они пытались, когда я была молода!), Джеймс не до конца понимает опасность, в которой ты пребываешь.

Ты молода, не подвергалась проверке, и многие представители других домов посчитают тебя одной-единственной простенькой угрозой, которую нужно устранить. Джоанна уже миновала детородный возраст и больна. Её не посчитают опасной. Я оставила своё наследие тебе, а не Джоанне, из-за её болезни. Дивинити нужна сильная, молодая наследница.

Теперь ты провела в поместье семь дней и ночей. Достаточно долго, чтобы узнать, насколько драгоценен наш дом, наш город, наши люди, наш клан, наш уклад жизни и наше право жить свободными от преследования за нашу веру.

Мне очень жаль, что я не нашла вас раньше, чтобы Джоанна получила лучшее решение. Но я надеюсь, что успела найти вас вовремя, и вы двое проведёте здесь бесценные годы вместе.

Моя рука устаёт от письма.

Моё тело ноет от жизни, а моё сердце устало смотреть, как многие уходят наперёд меня. Столетие жизни — это и благословение, и проклятье.

Джеймс клянется, что я продержалась так долго на чистом упорном желании не оставлять Дивинити без защиты. Он прав. Он обычно оказывается прав. Джеймс — славный, надёжный мужчина с золотым сердцем. Ты можешь положиться на него, он поможет тебе устроиться здесь. Девлин — ещё один надёжный мужчина. Ты можешь рассчитывать на него и безоговорочно доверять ему, как и я.

— Ага, вот вам, Джеймс Бальфур, — пробормотала я. — Она упоминает вас обоих рядом, в одинаковом контексте.

Я гадала, может, холодность между мистером Бальфуром и Девлином беспокоила Джунипер точно так же, как меня. Затем я задалась вопросом, может, перед ней они не смели этого показывать. Может, это только передо мной, раз я молодая и новенькая. Как бы то ни было, я вскоре намеревалась пресечь это поведение на корню.

Теперь, когда я нашла наследницу Дивинити, я наконец-то могу дышать легче, ускользать, сдаваться там, где я когда-то продолжала бороться с извечным швейцаром, который выключил свет и терпеливо держит моё пальто, прося меня уйти. Боюсь, я недолго останусь в этом мире, и меня не будет здесь ко времени, когда вы прибудете.

Если так, прошу проявить ко мне доброту и принести мои любимые розы на мою могилу. Навещай меня время от времени и рассказывай о своей жизни. Послушай эту глупую старушку, воображающую себе, будто духам может быть дозволено остаться! Но если так, мой дух будет слушать и наблюдать за тобой.

Я так много хотела рассказать тебе о твоей семье и твоём прадеде. О нашем богатом наследии и о твоей колоссальной силе. О тех, на кого можно рассчитывать; о тех, от кого можно ожидать сложностей; о тех, кого нужно держать на бдительном расстоянии, а кого приближать к себе; но я поручила эти задания другим, мне ещё предстоит написать письмо Джоанны, и я так устала от усилий, что должна завершить это письмо.

Я знала Маркуса как саму себя; его сердце было сильным и верным. Ты его прямой потомок.

Я вправе сказать это. Моё сердце переполняется гордостью, сияет счастьем от знания, что ты скоро приедешь, и возможно, мне не удастся сказать это тебе лично.

Я уже люблю тебя, юная Зо.

Ты часть моего брата, часть меня, исходишь из долгой родословной светлых Кайлех, которые несут бесконечное добро в мир. У тебя есть корни и наследие, которыми можно бесконечно гордиться.

Ты кровная Кэмерон, до самого мозга костей.

Добро пожаловать домой! Я могу лишь молиться, что доживу до встречи с тобой.

Если нет, правь мудро, люби хорошо и как можно сильнее, и вновь наполни эти коридоры жизнью, моя дражайшая, милая правнучатая племянница.

С вечной любовью,

Джунипер

Дочитывая, я уже плакала. У меня сложилось впечатление о Джунипер и по её очаровательному дому, и по тому, как все говорили о ней, но только теперь я почувствовала, что по-настоящему узнала её. Что мы каким-то образом связались через её письмо, будто она потянулась сквозь время и пространство, чтобы столь глубинно затронуть меня. Это оставило меня изнывать от разочарования из-за того, что мы так и не встретились.

Джунипер была моей двоюродной прабабушкой!

Я кровная Кэмерон!

Жгучий вопрос моей личности наконец-то был снят с моих плеч.

Мне место здесь. Я наследница. Пусть одно лишь завещание давало мне легальное право на наследие Джунипер, это письмо, столь красноречиво написанное её рукой, подтверждало, что она проводила генетический анализ. Ни законный суд, ни несогласные жители Дивинити не могли мне помещать унаследовать её наследие.

«Многие представители других домов посчитают тебя одной-единственной простенькой угрозой, которую нужно устранить…»

Ох, как точно она это предвидела!

При этой мысли я нахмурилась, гадая, зачем она рисковала и говорила кому-то о нашем существовании до нашего прибытия. Затем я осознала, что она несомненно считала необходимым объявить наследницу, ибо она не была уверена, что доживёт до нашего прибытия.

Я могла лишь вообразить, каким свирепым было бы сопротивление, если бы наследница не была объявлена до её смерти. Она ясно озвучила свой выбор, и всё же в отдельных уголках города до сих пор существовало сопротивление.

Я улыбнулась, ощущая себя так, будто с моих плеч сняли колоссальный вес, заменив его более лёгким, хотя не менее сложным и ошеломляющим — если учитывать моё место главы ковена и Кована, необходимость служить Дивинити так же хорошо, как это делала моя двоюродная прабабка.

Моим прадедом был Маркус Кэмерон, брат Джунипер! Я была светлой ведьмой, а не тёмной — ещё один острый вопрос, который я могла вычеркнуть из своего очень длинного списка. Мой отец любил мою мать, у меня имелись корни, крепкие и настоящие.

Моя улыбка быстро померкла, когда эти мысли вызвали ещё один чрезвычайно тревожащий вопрос.

Если не от моего отца и не от Дивинити, тогда от чего вообще моя мать бежала всю свою жизнь?

Что за война, в которой я, по её мнению, не могла победить?

Я вздохнула.

Ещё одно письмо.

Чуть больше информации.

В итоге я всё равно осталась с острыми вопросами.

Аккуратно свернув письмо и положив обратно в конверт, я поднялась с булыжника, и Руфус мягко ухнул надо мной. Я посмотрела в глаза цвета киновари, которые удерживали мой взгляд намного дольше, чем это когда-либо делала птица или зверь. Я гадала, сработает ли глубокое зрение на филине. Если так, то что почувствует Руфус? Совы вообще думали?

Удерживая этот огненный алый взгляд, я простёрла свои ведьмовские чувства, чтобы узнать…

Ой!

— Срань Господня! — взорвалась я. Что только что произошло? Ощущение было такое, словно я врезалась в прочную стену, утыканную шипами, да на такой скорости, что меня аж отбросило назад.

Прищурив глаза до щёлочек, Руфус ухнул будто укоризненно, взлетел с ветки и поднялся на макушку самого высокого дерева в оранжерее.

— Видимо, нет, — пробормотала я, отложив это на потом, чтобы спросить у Девлина. Животные противились нашему вторжению? Так со всеми, или филины просто были особенно раздражительными?

Я почувствовала внезапную свирепую потребность заявить миру, что я наконец-то узнала, кто я такая. И всё же у меня не было никого своего, чтобы рассказать об этом.

Это не совсем правда, рассудила я. Есть Эсте.

Было время, когда мне было бы абсолютно легко достать телефон, позвонить ей и радостно поболтать об этом.

Но теперь это давалось уже не так рефлекторно.

Тем не менее, она была всем, что осталось от моей прежней жизни, и я не могла вынести мысли о том, что мы никогда больше не будем подругами. Я сильно надеялась, что со временем мы сумеем вернуться к тем отношениям, которые я ценила и которым доверяла.

Я была не совсем готова звонить ей, так что вместо этого послала сообщение.

«Я ПРАВДА наследница Кэмеронов! Маркус Кэмерон, брат Джунипер, был моим прадедом! Я наконец-то знаю, кто я!» Следом целый ряд счастливых смайликов и фужеров шампанского.

Просто печатание этих слов наполнило меня таким удовольствием.

Появились три точки. Затем исчезли. Затем появились и исчезли ещё несколько раз.

Затем:

«Ты нашла генетический анализ, подтверждающий это?»

Что ж, это было немного… морозно, подумала я, ощетинившись. «Нет, Джунипер сказала мне. Она оставила мне письмо».

«То есть, у тебя по-прежнему нет доказательств».

Окей, это был откровенно ледяной тон. На протяжении долгого, ошарашенного момента я смотрела на экран своего телефона. Почему Эсте не могла порадоваться за меня? Я всегда радовалась её успехам, не завидовала ни одному из них.

«Что ты хочешь сказать?» — парировала я.

«Ровно то, что я сказала. У тебя нет никаких доказательств. У тебя есть то же, что и было раньше: чьи-то слова. Почему она не дала тебе копию генетического анализа?»

«Ты даже не можешь за меня порадоваться, да? Её письмо — более чем достаточное доказательство даже с точки зрения закона!»

Три точки снова появлялись и исчезали несколько раз. Наконец:

«Детка, я хочу порадоваться за тебя».

«Так ПОСТАРАЙСЯ ПОЛУЧШЕ!» — я добавила сердитых смайликов.

Переключив телефон в беззвучный режим, я сунула его в задний карман и вышла из оранжереи, гадая, что же случилось с нашим намерением быть сёстрами навеки и всегда прикрывать друг другу спины.

Глава 24

Прерывисто вздохнув, я посмотрела на своё отражение в тройных зеркалах в полный рост, установленных в гардеробе моей спальни.

Церемония принесения клятвы, на которую Девлин будет меня сопровождать, состоится менее чем через час, в «Тенях», на окраине города.

Этим утром я поделилась письмом Джунипер с мистером Бальфуром и ещё никогда не видела его таким счастливым, бурлящим от восторга, и он спросил, можно ли ему сделать копию, чтобы поделиться с Кованом. «Написано её рукой!» — восклицал он.

Я не была дурой. Очевидно, среди ведьмовских семей Дивинити медленно, но верно тлела оппозиция, и письмо Джунипер было именно тем, что ему нужно, чтобы погасить это пламя.

«Мы проведём церемонию принесения клятвы сегодня вечером», — сказал он, просияв.

«Я думала, что лучше подождать и обучить меня».

Он молча удерживал мой взгляд. За такое короткое время я научилась читать этого мужчину.

«Это потому, что есть сопротивление, а не потому, что я нуждаюсь в обучении», — сухо сказала я.

«Это именно то, в чём мы нуждались. Теперь никто не будет протестовать. Слово Джунипер непреклонно, не подлежит оспариванию. Как только Кован увидит её письмо, не останется ни унции умалчивания. Теперь сходите за бумагами и подпишите их. Вы до сих пор не приняли наследство официально».

Я совершенно забыла об этом.

Во второй раз за два дня мои руки дрожали от глубинных эмоций, пока я с гордостью подписывала документы во всех необходимых местах: Зодекаймира Грей-Кэмерон.

— Я Зо Кэмерон, — пробормотала я своему отражению в зеркале. — Вот-вот присягну свою жизнь на заботу и поддержание нашего клана.

Завершение церемонии клятвы не решит всех проблем — далеко нет. У меня имелось бесчисленное множество вопросов, нуждавшихся в ответах. Кто убил мою мать и пытался убить меня? От чего мама и я бежали всю нашу жизнь? Кем был мой отец, и что с ним случилось? Но с письмом Джунипер те вопросы, что глодали меня глубоко внутри, заставляли сомневаться в себе, бояться того, кто я и что, и подрывали мою уверенность, наконец-то были решены.

Джунипер права. Покушения на мою жизнь продолжатся. Ранние годы моего правления не будут простыми, но я и не думала, что её ранние годы были лёгкими. Она сказала, что во второй половине её жизни «никто не осмеливался пытаться», но в младые годы она сталкивалась с теми же угрозами — неспокойно покоится та голова, что носит корону.

Моё официальное обучение начнётся завтра, по словам мистера Бальфура (этим утром он попросил меня называть его Джеймсом, хотя сам отказался называть меня как-либо, кроме мисс Кэмерон, подчёркивая значимость этого для Кована), и первым делом будет восстановление кухни.

У меня было такое чувство, что я прожила год за последнюю неделю, пять лет за три с половиной недели, прошедшие со смерти мамы. Я чувствовала себя как будто намного… старше в хорошем смысле слова и, надеюсь, мудрее.

Как быстро изменилась моя жизнь!

Я превратилась из нищенки в королеву; из незаметной в центр всеобщего внимания; из жертвы, я поклялась, в охотницу (ибо с ресурсами наследия Джунипер я выслежу своих врагов и поквитаюсь с ними, и я найду ответственных за смерть моей матери); из женщины, неспособной на глубокие чувства и боящейся позволить себе чувствовать что-либо, в женщину, которая как будто, вроде как, может быть… влюблялась… ну, «влюблялась» в Девлина настолько, насколько я позволяла себе в этом отношении; и наконец, из женщины непробуждённой и стреноженной ложью, частично ослеплённой шорами, в ведьму, полностью обретшую силу.

— Бог мой, — прошептала я. Если бы мама видела меня сейчас! У меня появилась позиция и сила, дом и клан, защищённость, стабильность — я знаю, что всех этих вещей она хотела для меня. Я могла продолжать своё образование, и я сделаю это, ранним утром или поздним вечером, когда остальные мои обязанности будут выполнены. Жизнь не будет простой, она никогда такой не бывала, но она определённо стала намного лучше жизни, которую знали мама и я.

Я продолжу исследовать и вынюхивать секреты особняка, раскрывать личности моих загадочных рассказчиков гримуара, попробую вместе с Девлином разгадать загадку царственного оленя и его леди, загадочно встречающихся в Полночном Саду при каждом рассвете.

Я постепенно узнаю этот город и вплотную познакомлюсь с его обитателями, пойму, чего страшилась Алтея Бин и почему, кем был тот теневой ковен, который стремился меня прогнать, каким семьям Кована можно доверять, а какие надо держать на расстоянии.

Я узнаю всё возможное о силе в моей крови, использую её, чтобы проявить себя как достойная преемница моей двоюродной прабабушки, Джунипер Кэмерон.

И я также, подумала я, изгибая губы в улыбке, наполню этот особняк жизнью.

— Быстро, — заверила я своё отражение. Я больше не терзалась сомнениями из-за мысли привести детей в мой мир, хотя мне надо быть осторожной, предпринимать мудрые, оберегающие меры для них, пока не стану достаточно грозной, чтобы никто не осмелился бросить мне вызов.

Отсутствие мужа меня не беспокоило.

По крайней мере, сейчас. Возможно, со временем это изменится. В моей жизни изменилось очень многое.

Возможно, задумчиво рассуждала я, пора перестать пользоваться презервативами и просто позволить случиться тому, что суждено. Правда в том, что я была бы не прочь родить ребёнка от любого из тех мужчин, что я приводила в свою постель на протяжении последних лет. Я всегда выбирала хорошо.

Пригладив ладонями свои длинные каштановые волосы, я в последний раз оценила себя. «Наденьте костюм, официальный, властный и светлый», — сказал мистер Бальфур. Кремовый костюм от Шанель подойдёт идеально.

Я последовала его совету и едва узнавала женщину с янтарными глазами, смотревшую на меня из зеркала — одетая в великолепный костюм цвета слоновой кости, с бриллиантовым ожерельем и такими же серьгами. Никто не посмеет смотреть сверху вниз на такую женщину и её помятую, побитую машину, посмеиваться над её экономной одеждой из супермаркета.

Я услышала, как за пределами гардеробной, где я стояла и оценивала себя, за открытыми дверьми балкона Девлин позвал меня по имени.

Моя кровь кипела нервным волнением, я вышла из спальни, поспешила вниз по лестнице и сделала то, что хотела сделать с момента первой встречи с Девлином Блэкстоуном.

Пригласила его внутрь.

***

Кован состоял из ста шестидесяти девяти ведьм.

В «Тенях» присутствовало вдвое больше — охрана для принесения клятвы наследницы Кэмерон.

Мистер Бальфур ничего не оставлял на волю случая.

Воздух вибрировал силой, трещал от энергии, шипел магией, и я затаила дыхание, выскользнув из мерседеса и взяв Девлина за руку.

Часть меня хотела замереть, закрыть глаза, открыть свои чувства и нежиться в колоссальности окружавшей меня силы, как выразилась Эсте (и эта мысль опечалила меня; я бы никогда не поверила, что событие такой значимости произойдёт в моей жизни без присутствия моей лучшей подруги).

Другая часть почувствовала на мне взгляды, оценивающие, измеряющие, и я знала, что вопреки всем мерам для защиты наследников, одно-два гнилых яблока всё же попали в эту бочку. Я быстро двинулась к двери, пока рука Девлина лежала на моих плечах, и непроницаемые стены телохранителей всю дорогу окружали меня с обеих сторон.

— Любому, кто пожелает навредить тебе, придётся пробиться через меня, девушка, — сказал он мне на ухо. — Не бывать этому.

Я задрожала от его тона. То же самое я улавливала от Джесси: Девлин был мягко держащейся властью и угрозой. Подле меня был древний тёплый вампир-ведьмак, который мог обращаться бог весть во что, и это вызывало глубинное чувство защищённости. Я гадала, не поэтому ли Джунипер разрешила ему жить под гаражом за поместьем. С её силой она не нуждалась в телохранителях, но ей определённо спокойнее спалось по ночам от знания, что на здешней территории обитает столь мощный союзник. Бальфур был при ней днём, Девлин снаружи по ночам. Я тоже буду наслаждаться комфортом их присутствия.

Первый этаж пустовал, если не считать Леннокс и Джеймса, которые поспешили приветствовать меня.

— Сногсшибательно! — воскликнула Леннокс, улыбаясь. — Вы выглядите божественно в этом костюме, как я и думала.

Обменявшись любезностями (только со мной, не с Девлином; мне придётся поговорить с мистером Бальфуром об этом), Джеймс отвёл меня в сторонку, смахнул воображаемую соринку с лацкана моего костюма, и его глаза светились гордостью.

— Вы готовы? — тихо спросил он.

— Да, — я никогда в жизни не испытывала такой готовности к чему-либо.

— Сама церемония проста. Есть стоячий камень, привезённый Кэмеронами из Шотландии, и этим вечером его подняли из-под сцены. Я объявлю вас новой наследницей Кэмеронов перед Кованом и порежу вашу ладонь, которую вы потом прижмёте к камню. Когда вы завершите клятвы, факел в канделябре над сценой зажжётся. Сомневаюсь, что вы заметили это в тот вечер, когда танцевали с ними, но это единственный канделябр, в котором факел не горел. Это факел Кэмеронов, и он погас в момент, когда Джунипер скончалась. Церемония занимает считанные минуты. Мисс Кэмерон, вы понимаете, что на всю жизнь связываете себя обязательствами защищать клан Кэмерон, Кован и всех обитателей Дивинити?

Я ощутила внезапный холодок на затылке. Момент казался таким… таким… колоссальным и значимым, что ощущался почти… зловещим.

«У тебя по-прежнему нет доказательств. У тебя есть лишь чьи-то слова», — сказала Эсте.

«У тебя есть лишь чьи-то слова, у тебя есть лишь чьи-то слова», — снова и снова эхом повторялось в моём сознании.

Что, если она была права, беспокоясь за меня?

Возможно ли, что мне врали, ну, обо всём?

«Всё — выбор», — твердили мне все, включая книги. Даже Девлин.

Связывал ли выбор тебя обязательствами даже в том случае, если ты выбирала что-то, сама того не осознавая? Ну то есть, полная ясность должна быть частью свободы воли и выбора в кармическом смысле слова, не так ли?

Что, если в данный конкретный момент мне врали все, кроме женщины, которая врала мне всю жизнь?

В этом заключалась моя дилемма.

Я напряжённо изучала мистера Бальфура и осознала, что отчасти причиной моих опасений было то, что я своими нормальными, неведьмовскими чувствами улавливала его опасение.

— Что вас беспокоит?

— Это первая и, я молюсь, единственная церемония принесения клятвы, за которой я буду надзирать, — ответил мистер Бальфур. — Такое бывает раз в жизни, и это целиком и полностью моя ответственность. Если что-то пойдёт не так, ответственность возложат на меня.

— Как что-то может пойти не так?

— Понятия не имею, — тяжело произнёс он, — и у меня слишком богатое воображение. Я не смогу дышать спокойно, пока факел не загорится.

«Я тоже», — мрачно подумала я.

В чём заключался мой страх?

Ну… что, если Кэмероны на самом деле дом тёмных ведьм? А я, тупенькая, наивная Зо, которой легко солгать, пропустила бесчисленные тревожные сигналы, не смогла разобраться, пока не присягну им саму свою душу?

Тогда зачем, возразила я самой себе, ковен в моём сне, напоминавшем некий осознанный транс, просил некое ужасающее существо искупать мой свет в блаженной тьме?

«Ну блин, — саркастично подумала я, — может, потому что им нужно было обратить меня во тьму, чтобы возглавить их тёмный Кован. Врубись уже в тему, Зо».

— Боюсь, у вас не менее богатое воображение, — сухо сказал мистер Бальфур. — У вас всё на лице написано. Что ваша подруга Эсте рассказывала вам о нас, о линии Кэмеронов?

— Только хорошее, — призналась я.

— Мы можем отложить церемонию, пока вы не почувствуете себя увереннее, — мягко предложил он.

И всё же вновь я уловила ощущение… вещей… которых он страшился. Насчёт сегодняшнего вечера.

— Вы чего-то мне недоговариваете?

— Я многого вам не говорил. Пока что. Время ещё не пришло. Но не волнуйтесь, я не допущу, чтобы вам был нанесён какой-либо вред, мисс Кэмерон. Уверяю вам, что все мои поступки совершались для того, чтобы уберечь вас. Защитить вас. Удостовериться, что вы займёте полагающееся вам по праву место лидера одного из самых светлых, самых истинных, самых почётных Кованов в мире.

Его слова отдавались звоном, который моё нутро определяло как правду.

Если меня можно так легко обмануть, что ж… как я могла жить, если это правда? В какой-то момент мне придётся совершить прыжок веры. Довериться себе, своему сердцу, своим инстинктам. Или провести всю жизнь, боясь вновь поверить чему-либо или кому-либо, и всё потому, что моя мать и лучшая подруга так долго врали мне, что заставили меня бояться верить себе и своей способности оценивать характер людей и ситуации.

Я всё же доверяла своим инстинктам.

Я не позволю маме и Эсте и их страхам отнять у меня это. Я испытывала нервозность, не более, да и кто бы не нервничал на моём месте? Расправив плечи, я с твёрдой уверенностью сказала:

— Я готова это сделать. Идёмте.

Просияв, мистер Бальфур предложил мне опереться на его локоть и сопроводил меня вверх по лестнице.

Глава 25 Алисдейр

Я как всегда подслушиваю, невидимый и незамеченный, и я отчаянно остро осознаю, что сегодня происходит, и что паутина лжи простирается даже глубже, чем ледяная расщелина, расколовшая кухонный пол.

Так много мотивов, так много игроков, и все они ведут борьбу за что? Ещё больше силы и власти? Зачем? Сила и власть — это не то, из чего складывается достойная жизнь. Её можно обрести, лишь поддавшись Воле Пути, грандиозным замыслам вселенной, в которых мы лишь крохотные, близорукие, эгоистичные участники.

Берегись, юная Кайлех! Беги! Сеть вокруг тебя стремительно смыкается.

И всё же впервые с момента твоего прибытия я испытываю проблеск надежды.

Я больше не уверен, что именно мой враг тебя устранит.

Глава 26

Когда мы поднялись по лестнице и ступили на второй этаж «Теней», я ахнула. Включённая цветовая гамма, которая, как я потом узнаю, использовалась только для церемонии принесения клятвы, заставляла тёмное, просторное помещение казаться возвышенным, ярким кафедральным собором из обсидиана и янтаря, купающимся в тёплом медово-золотом свете, отражающемся от бесчисленных зеркальных поверхностей и сверкающих резных граней.

В отличие от ночи, когда я танцевала здесь под Ведьмин Рил, когда клуб ощущался коварным и сексуальным, был охвачен клубами тумана и озарялся алым пламенем, сегодня здесь всё было ярким и каким-то образом ощущалось священным. Я бы никогда не поверила, что такое тёмное помещение может быть столь ослепительным, тёплым и гостеприимным, но хитрое расположение отражающих поверхностей в сочетании с гениальной системой освещения давало широкое разнообразие эффектов.

Ещё один из штрихов Джунипер.

Девлин говорил мне, что она никогда не уставала, никогда не переставала участвовать, жить, работать, заботиться, если не считать краткого периода перед её смертью, когда её тело наконец стало слишком хрупким, чтобы одна лишь её неукротимая воля уговорила это тело на активность.

Я не могла вообразить себе мысль о том, чтобы прожить целое столетие на одном месте, так долго быть частью чего-то вроде Дивинити. Умирать непросто, когда человек любил свой дом, свой мир столь глубинно и полно. Как тяжело оставить всё это позади, целое столетие укоренённой жизни!

Центр танцпола был заставлен рядами складных стульев, с проходом посередине, ведущим к сцене, на которую водрузили огромный стоячий камень.

Подняв взгляд, я заметила единственный не горящий канделябр в комнате — факел Кэмеронов, погасший с последним вздохом Джунипер.

Моя работа — зажечь его сегодня, и я поклялась, что сделаю это.

Сто шестьдесят девять членов Кована поднялись со своих стульев и повернулись, чтобы понаблюдать за мной, когда мы входили в комнату.

Пока мистер Бальфур вёл меня по проходу, это странно напоминало свадебное торжество, и наверное, так и было, ибо я на всю жизнь связывала себя узами с Дивинити. Я смотрела из стороны в сторону, подмечала лица, осознавала, что Кован и эти семьи были теми самыми, что пришли познакомиться со мной в ту первую ночь в клубе: Элдерсы и Алловеи, Сомервилли и МакГилливреи, Резерфорды и и Мэтисоны, Напьеры и МакЛелланы, Галловеи, Кинкейды, Логаны, и Александры, и Бальфуры.

Когда Девлин и Леннокс отошли, чтобы занять места в переднем ряду, я прищурилась, гадая, зачем тогда здесь присутствует Алтея Бин. Возможно, она вышла замуж за члена одной из этих семей и оставила свою фамилию. Я была не особенно рада видеть её здесь и обнаружить, что она всё же часть «внутреннего круга».

Затем мы оказались у сцены, и мистер Бальфур повёл меня по ступеням на неё, а Кован вернулся на свои места.

Направляясь к гигантскому обелиску, я с удивлением обнаружила, что дрожу. Глядя на такое количество лиц, с ожиданием смотревших на меня, я едва не лишилась чувств; момент ощущался таким… важным, колоссальным и слегка… ужасающим.

В это мгновение в моём разуме схлестнулись бесчисленные страхи.

Что, если я ошибалась?

Что, если я никого не могла прочесть?

Что, если я была слишком тупой для жизни и в действительности не жаждала этого мира?

Что, если я была какой-то… странной жертвой, необходимой для этого Кована, чтобы…

Зо из будущего сказала бы вам то же, что часто говорила моя мать: «Самые крупные решения своих жизней мы принимаем наиболее сломленными частями себя, дорогая моя. Мы ничего не можем с этим поделать, даже когда пытаемся. Эти сломленные части — наши нуждающиеся малыши, плачущие, просящие ухода, любви и исцеления, и мы идём на большие меры, чтобы успокоить их плач. Проблема в том, что малыши не видят опасности. Они знают лишь потребности».

Во мне было много сломленных частей.

И это наследие, этот город, этот момент успокаивали каждую из них.

Мама также говорила (и грубость этой фразы из уст столь неизменно красноречивой женщины сводила меня с ума): «Либо сри, либо слезай с горшка, Зо».

Иными словами: Определяйся. Так или иначе. Прекращай колебаться. Я едва не хрюкнула, вспомнив об этом. Я так злилась на неё каждый раз, когда она это говорила.

Напрягая ноги, чтобы унять дрожь, я повернулась к мистеру Бальфуру, который положил ладонь на моё плечо и подвёл меня справа к возвышающемуся камню.

Он тихо сказал мне:

— Как и кресты часовни Дивинити, Клятвенный Камень Кэмеронов был вытесан из скалы Бен-Невис и доставлен из Лохабера. Он покрыт гравировкой в виде множества тех же символов, что вы найдёте в особняке и вокруг него, а также по городу. После того, как я пущу кровь из вашей ладони, вы положите руку на данную серию символов, — он показал на камень, где были высечены те же символы, что я видела татуированными на руке Девлина; они были слегка запятнаны коричневыми следами крови от рук предыдущих Кэмеронов. — Это девиз клана Кэмеронов на гэльском, который гласит: «где есть клан, там нет закона». Бывали тёмные времена, когда этот девиз трактовался как призыв к беспечности, к любым поступкам, необходимым для того, чтобы защитить и оборонять дом Кэмеронов. В действительности смысл гораздо более глубокий, мудрый и древний. Где есть истинный клан, там нет потребности в законе. Истинный клан стремится достичь лучшего, пробудить всё самое хорошее друг в друге, отчего закон и наказание становятся ненужными.

Его голос понизился.

— Надо признать, до сих пор есть те, кто придерживается иной трактовки, но они здесь в меньшинстве. Некоторые также оспаривают слово «клан» и утверждают, что оно на самом деле означает «любовь». Как бы то ни было, смысл один и тот же. Вы Кэмерон, и как глава Кована, вы будете стремиться достичь лучшего и и пробудить всё самое хорошее в Дивинити.

— Пригласите меня, — прошептала я.

— С вашего дозволения, — прошептал он в ответ.

Мы встретились взглядами и не отрывались.

Это всё, что я могла сделать; всё, чему могла доверять — мои самые глубинные ведьмовские чувства. И за этими нежными, но свирепыми и чрезвычайно умными голубыми глазами, сердце этого мужчины было безгранично верно не только клану Кэмерон и Дивинити, но и мне. Эта верность полыхала в нём, такая тёплая, добрая и чрезвычайно заботливая, что будь мы где-то в другом месте, я могла бы разрыдаться. Ни один мужчина ни разу не испытывал ко мне такого. Его чувства были глубинными, отеческими, оберегающими, нежность, сплетённая с чем-то могущественным — как мирный медведь, который сделается свирепым хищником, чтобы защитить своего детёныша.

Если в этот момент я неверно читала сердце Джеймса Бальфура, то я слепа и не имела вообще никакой надежды сориентироваться в жизни.

Потому что я читала его сердце своим сердцем.

И если я не могла доверять своему сердцу, то мне конец.

Он улыбнулся.

— С вами всё будет хорошо. Готовы?

Я кивнула.

Повернувшись, чтобы обратиться к Ковану, он звучно произнёс:

— Как единственный живой потомок Джунипер Кэмерон и правнучка Маркуса Кэмерона…

— Где генетический анализ? — потребовала женщина, вставая.

Я с удивлением обнаружила, что это была не Алтея, а некто, кому меня ещё не представили.

— Сядь! — прогрохотал мистер Бальфур. — И завещание Джунипер, и её письмо — которое все вы увидели сегодня…

— Копию, — рявкнула женщина. — Копиями можно манипулировать. И мы не видели её завещания.

Сидевший рядом с ней мужчина встал.

— Я согласен с Меган. Где генетический анализ? Мы не видели истинных доказательств, что эта женщина является какой-либо родственницей Джунипер Кэмерон.

— Вы увидите доказательства, когда зажжётся факел, — холодно сказал мистер Бальфур.

Значит, сухо заметила я, всё сопротивление не угасло, как на это надеялся мистер Бальфур.

Встала Алтея Бин.

— Она неприемлема! — выплюнула она. — И в отличие от твоей неспособности показать нам хоть крупицу доказательств, я озвучу холодные, твёрдые, неоспоримые факты.

Её глаза напряжённо сощурились, сосредоточившись на чём-то позади меня, на задней части приподнятой платформы, на которой мы стояли. Я дёрнулась, когда что-то зажужжало, и позади меня опустился белый экран, почти заполнивший сцену.

Затем как будто из ниоткуда полился яркий свет, озаривший огромный экран, на котором тенями отражались силуэты меня и мистера Бальфура.

Я переводила взгляд между экраном и Алтеей, пытаясь сообразить, для чего она применяет свою магию. Её губы поджались в натянутой, мстительной улыбке, когда она достала несколько толстых листов бумаги из папки, которую держала в руках. Подняв один из листов, она триумфально сообщила всем собравшимся:

— Я не только сделала копии для каждого из вас, но и располагаю цифровыми оригиналами, — нахмурившись от усилий («Явно не могущественная ведьма, хоть и принадлежит к внутреннему кругу», — ехидно подумала я), она сосредоточилась на том, что держала, и внезапно все вокруг ахнули.

Я повернулась, увидев экран с ужасающим образом, и осознала, что она держала фотографии и использовала свою силу, чтобы перенести изображение на экран, показывая его всему Ковану.

Два трупа — почерневшие, сморщенные, но всё же поддающиеся опознанию — лежали на обугленной, испепелённой земле заднего двора поместья Кэмерон.

Жуткие мумии, сморщившиеся в чёрных брюках и футболках, казавшихся огромными — одежда не была затронута той силой, что обрушилась на них. Саму жизнь изъяли, украли у них, а одежду оставили.

Я ахнула, и моя рука взлетела к горлу. Я перевела на мистера Бальфура взгляд, полный обвинения.

— Вы сказали Девлину, что отозвали телохранителей!

На его челюсти подёргивался мускул, но он ничего не сказал.

Резко развернувшись, я поискала взгляд Девлина. Он тоже стоял, сжимая кулаки, опущенные вдоль боков, и принял такую позу, будто собирался броситься на сцену и использовать своё тело как щит для меня.

— Да, именно так он утверждал, — прорычал он.

— Но это же Джесси и Бёрк! — вскричала я.

Появилось другое изображение — ещё два обугленных трупа на переднем дворе. Два других охранника, чьи имена я так и не узнала, сморщившиеся до похожих трупов под безупречно нетронутой одеждой.

Третье изображение, и на его осмысление потребовалось чуть больше времени, поскольку это был отчёт патологоанатома. Мне действительно соврали насчёт причины смерти мужчины в амбаре; его сердце в буквальном смысле взорвалось, будто его сжал кулак из стальных шипов.

Затем на экране появились все три изображения, бок о бок.

— Она убила, — прорычала Алтея, — не раз, а целых пять раз, не принеся клятвы! Ты это знаешь, Джеймс. И ты покрывал её. Но мы не допустим, чтобы это сошло ей с рук. Даже если бы она была родной дочерью Джунипер, теперь это уже не имело бы значения! Ты знаешь цену за то, что сделала она! Я выдвигаю официальное требование, чтобы цена была взыскана прямо здесь, прямо сейчас, этим вечером. Твою цену мы взыщем позже, — ядовито добавила она.

Я переводила взгляд между Алтеей, Девлином, мистером Бальфуром и обратно, испытывая всё большую лихорадочность и страх. Я действительно убила этих пятерых мужчин? Я убила доброго Джесси, Бёрка и всех остальных?

— У тебя нет доказательств, что она действительно убила этих мужчин, — выплюнул мистер Бальфур. — И у меня есть весомые основания полагать, что это сделал кое-кто другой. Кое-кто, кто ждал, наблюдал и воспользовался возможностью обставить всё так, будто это она совершила данное преступление. С таким же успехом их могла убить ты, Алтея. Хотя учитывая то, какая разбавленная у тебя кровь, тебе бы потребовалась помощь ковена — я уверен, что ты в прошлом тайком заручалась ею ради своих целей. Я знаю, что многие предпочли бы видеть наш город без защиты, готовым для переворота. И таких много не только за пределами Дивинити, но и в самом городе. Кого же лучше подставить, если не законную наследницу? А теперь сядь и заткнись! Церемония продолжится, и ты подчинишься…

Затем все встали, взорвавшись разъярёнными криками и воплями. Это было настолько оглушительно, что сложно было различить отдельные реплики, но я могла разобрать достаточно, чтобы понять — пусть некоторые соглашались с Алтеей, другие пылко вставали на сторону мистера Бальфура.

Господи, какие политические интриги! Я могла представить оба варианта. Но само собой, если я убила, разве я не поняла бы этого? Разве это не… не знаю, разве это не породило бы во мне некое иное ощущение? Я чувствовала себя ровно той же женщиной, которой была всегда — честная, желающая творить добро, быть светлой, заботиться об этом городе.

Я с мольбой уставилась на мистера Бальфура.

— Скажите мне правду. Я убила этих мужчин?

— МОЛЧАТЬ! — взревел мистер Бальфур, и все застыли.

В буквальном смысле.

— Вы только что заморозили всё помещение? — спросила я, ахнув.

— Меня нет, — сухо сообщил Девлин. — Я могущественнее его.

Мистер Бальфур бросил на меня резкий взгляд.

— Иногда необходимо затыкать этих дураков в подобной манере. Джунипер держала меня при себе все эти годы не только из-за моей юридической осведомлённости.

Сила шипела и трещала в воздухе, когда он громогласно обратился к Ковану:

— Вы меня выслушаете. Я прочёл сердце Зо Кэмерон с помощью глубокого зрения. Она истинна. Я считаю её наследницей Кэмеронов, и я считаю её правомочным лидером этого Кована. Позвольте нам посмотреть, согласится ли факел. Позвольте нам посмотреть, зажжётся ли он для неё. Вы обязаны как минимум…

Он умолк, поперхнувшись и издав булькающий звук, и электризующее ощущение выпускаемой магии в воздухе усилилось в разы.

Я в панике взглянула на членов Кована, всматриваясь в одно лицо за другим, пытаясь решать, кто его атакует. Многие пристально смотрели на него в упор. Десятки человек. Они все работали в унисон? Может, его заклинание и лишило их голоса, но едва ли отняло силы.

— Светлая ведьма, не давшая клятву и отнявшая жизнь, умирает, — прокричала Алтея во внезапной тишине, что, видимо, означало, что заклинание мистера Бальфура обнулилось в момент, когда он замолчал. — Я требую правосудия. Я требую, чтобы эта убивающая, гнусная женщина получила наказание, полагающееся за её действия. Ты знаешь наши законы! Она должна быть убита, здесь и сейчас!

Вместе с её словами на полу прямо перед сценой появилось крепкое вертикальное бревно с массивными верёвками для связывания, окружённое горами грубо нарубленных поленьев.

Костёр. Для сожжения.

Кто, чёрт возьми, сотворил это магией? Овощной ковен Алтеи или сам Кован? Древний омерзительный метод казни ведьм вызвал в моём сердце укол атавистического страха, чего и добивался тот, кто воздвиг этот костёр.

Серьёзно? Они сожгут меня заживо как ведьм в стародавние времена? Я умру так же, как умерла моя мать? Кован убьёт меня на основании таких хлипких улик, безо всякого расследования?

Я бы посчитала такое невероятным, но осматривая помещение, я с нарастающим ужасом осознавала, что у почти половины ведьм в комнате были схожие выражения лиц.

Предвкушающие, кровожадные, без слов соглашающиеся с требованиями Алтеи.

«Некоторые из самых гнусных охот на ведьм и казней в истории проводились самими ведьмами», — говорила Эсте.

Испытывая глубинную дрожь, я полностью, леденяще осознала, насколько же опасной стала почва под моими ногами. Я стояла на льду, который был более хрупким, чем невесомый иней на оконном стекле.

Никто из них толком не знал меня.

Не считая Джеймса и Девлина, я практически ни с кем не говорила, не считая приветствия в ту ночь в «Тенях». Для этого собрания ведьм я была никем. Чужачкой, пустым местом. И тут имелось колоссально богатое, невероятно могущественное наследие, которое мог схватить любой, кому хватит могущества.

Как просто будет избавиться от меня, бедной, осиротевшей Зо Грей, о которой мало кто заботился, и уж точно не было никого настолько магически одарённого, чтобы пойти против такого зловещего противника, как город Дивинити.

Как легко будет Ковану с такой властью убить меня и скрыть все следы улик.

— Если она настоящая Кэмерон, то она ещё опаснее, чем… — Алтея поперхнулась и засипела, лихорадочно хватаясь за горло.

Подверглась нападению. Но кто это делал? Я продолжала осматривать помещение, пытаясь понять, кто творит эту тёмную магию.

— Зо не убивала этих мужчин! — взревел Девлин. — Я тоже познал сердце этой женщины. Она неспособна на такую свирепость. Напро…

Срань Господня! И Девлин тоже? Кто это делает?

Каким-то образом (и я бы никогда не подумала, что Фасолеголовая способна на такую силу) Алтея пересилила то, что с ней делали, и вновь обрела дар речи:

— Убейте её! — заорала она, оскалившись в свирепой, кровожадной гримасе. — Я настаиваю, чтобы её сожгли заживо! Она отняла жизнь и…

Алтею снова заткнули, но на сей раз в помещении раздался громкий, ужасающий хруст. В одну секунду мисс Бин орала, требуя моей смерти, в следующую её голова закатилась под неестественным углом, вяло упала к плечу, глаза широко раскрылись и вытаращились.

Она замертво повалилась на пол тщательно отутюженной кучкой.

Я в ужасе уставилась на неё. Таков путь Кайлех? Кто это сделал? Все в помещении были для меня подозреваемыми. Я резко переводила взгляд от мистера Бальфура к Девлину, затем к остальному Ко…

О, чёрт, чёрт, чёрт, чёрт, чёрт.

В дальнем конце помещения от пола поднимались густые завитки плотного серого тумана. Или они были там уже какое-то время, но никто из нас не замечал, ибо мы были слишком заняты пререканиями меж собой?

Серый всегда казался мне таким пассивным цветом, слишком кротким, чтобы вообще быть цветом.

Уставившись на этот туман, я впервые постигла истинный серый цвет. Он был свинцовым, жёстким как алмаз, острым как лезвие ножа, агрессивным цветом, который точно знал, что он такое: бритвенно острая расщелина между чёрным и белым, в которой можно потеряться навеки, дрейфуя во всепоглощающем тумане.

Я с приоткрытым ртом наблюдала, как густой мрак всё поднимается и поднимается, завитки превращаются в хлещущие щупальца, которые с голодом простирались до самого кафедрального потолка, тянулись и тянулись, пока не слились в сплошную стену тёмной, извивающейся серости. В этой стене сформировалось множество скользящих силуэтов, которые маячили на границе моей способности дать им определение, словно они были сотворены из существ, которые люди знали на глубинном, атавистическом уровне, но не видели тысячи лет; существ, которых мы в часы отчаяния, в тяжёлые времена молились больше никогда не видеть.

Из этого мутного пара ледяное множество голосов прогремело:

— Она принадлежит нам. Теперь она вне вашей досягаемости.

Все члены Кована отпрянули подальше от тумана так быстро, как только получилось; они облепили периметр комнаты, пока эта интенсивная, подавляющая угольная масса сочилась в направлении сцены.

Один лишь Девлин не поддался, вскочил на сцену и взял меня за руку.

— Вы её не заберёте! — проревел он. Его пальцы, переплетённые с моими, переливались странной рябью, будто сами его кости изменялись, трансформировались. В его горле зародилось низкое рычание, словно он противился этому, затем его пальцы снова стали плотными.

Серые миазмы всё равно подбирались ближе, ближе, и вскоре я уже не могла разглядеть за ними Кован. Сплошная стена застилала всё передо мной, вплотную прилегая к сцене, глядя на Девлина, мистера Бальфура и меня, безликая, безглазая, но всё же я каким-то образом чувствовала вес бесчисленного множества осуждающих взглядов.

Взяв меня за другую руку, мистер Бальфур прорычал:

— Она не убивала тех мужчин, и вы не можете заявлять на неё права.

— Вы так говорите. Мы считаем иначе, — бесстрастно ответили голоса.

— Вы знаете политику нашего сообщества! — сказал мистер Бальфур. — Вы знаете, что многие готовы её подставить…

— МОЛЧАТЬ! — туман заговорил голосом, не похожим на всё, что я когда-либо слышала, содержащим ещё большее множество голосов, накладывающихся друг на друга в решительном, непреклонном приказе. Ему невозможно было противиться, он крал слова с наших губ, заглушал любые возможные ответы.

Я пыталась. Я раз за разом открывала рот, пыталась формулировать слова, но ни одно не приходило.

Внезапно я пришла в ярость. И мистеру Бальфуру, и Девлину хотя бы представилась возможность выступить в мою защиту.

А мне такой возможности почему не дали?

Хрень собачья.

Я Кэмерон! Я ни секунды не верила в обратное. И будучи Кэмерон, я являлась самой могущественной ведьмой в этом помещении.

Прищурив глаза, я потянулась вглубь к Зо, к настоящей, истинной, полностью пробуждённой Зо Кэмерон. Я получу свой шанс заговорить с этим… этим… пятном непреклонного ужаса, который меня не заберёт. Ни сегодня, ни когда-либо ещё.

Я достаточную часть своей жизни провела в серости. Каким бы смелым ни был её оттенок, хватит с меня этого. Я была яркой, красочной Зо Кэмерон, и именно ей я намеревалась оставаться.

Нежно, осторожно я потянулась к силе, пробегаясь по границам города, открывая себя каждой травинке, каждому дереву, каждому цветку, бутону и стеблю. Я молила их добровольно пожертвовать буквально атом своей жизненной силы, тем самым собирая миллиарды атомов энергии, но не забирая слишком много ни у единого живого существа, и всё же получая более чем достаточно, чтобы сломать заклинание серого дома.

Затем я рявкнула:

— Я не принадлежу никому, кроме самой себя! Я не…

Я резко умолкла, на сей раз от шока, когда в возвышающейся тёмной стене проступила тщательно покрытая плащом и капюшоном фигура и рванулась вперёд, появляясь из её глубин, чтобы массивно опуститься на сцену.

«Кто-то из серого дома пришёл поговорить?» — поразилась я, лишившись дара речи.

Высокий и могущественно сложенный — это единственное впечатление, которое я могла составить по объёмным тёмно-серым складкам одеяния. Это был мужчина, хотя я не могла точно сказать, откуда это знаю; возможно, этот силуэт источал определённое присутствие. Складки его капюшона спадали вокруг лица, зияли, но всё же там, где должно быть лицо, находилось лишь размытое смазанное пятно безликой серости.

Мистер Бальфур сдвинулся и встал передо мной как щит.

— Вам придётся иметь дело со мной, чтобы…

Словно какой-то тщательно сосредоточенный невидимый ураган ударил по нему и только по нему, мистера Бальфура внезапно сорвало со сцены, подкинуло почти до потолка и швырнуло через всё помещение, где он с громким хрустом врезался в стену и безвольной кучкой рухнул на пол с большой высоты.

Я в ужасе смотрела, повелевая ему шевельнуть хоть пальцем и дать мне знать, что он жив.

Никогда прежде мистер Бальфур не выглядел таким хрупким, таким полностью соответствующим своему возрасту, с хрупкими костями, которые служили ему всю жизнь, продлившуюся три четверти века. Я лихорадочно взглянула на Леннокс, которая стояла, сжав руки в кулаки и раскрыв рот в беззвучном крике, пока по её лицу катились слёзы.

Я резко повернулась обратно к нему.

— Джеймс! — закричала я.

Он лежал неподвижно, и пол вокруг его головы постепенно заливался кровью.

Я рванулась вперёд, горе и ярость кипели в моих венах. Только не мистер Бальфур. Кто угодно, только не он. Этот мужчина и моя мать были единственными защитниками, которых я когда-либо знала. Я не допущу, чтобы они оба отдали свои жизни за меня!

— Ты сукин сын! — зарычала я. — Ублюдок ты этакий, ты восстановишь его! Если Джеймс Бальфур мёртв, ты вернёшь его к жизни. Как Королевская наследница дома Кэмерон, я требую этого!

— МОЛЧАТЬ! — снова прогрохотал серый туман тем множеством голосов, и на сей раз звук был ещё более раскатистым, ещё сильнее приправленным силой.

Мои ладони взлетели к шее, я лихорадочно пыталась заговорить, но потерпела провал.

— Я не Смерть, ведьма; ты не можешь мне приказывать. Мы все принадлежим к одному из домов, — ледяным тоном произнёс силуэт, и он действительно оказался мужским. — А ты, Зо Грей, наша.

— Ты! — зарычал Девлин на мужчину в капюшоне.

Его ответ, похоже, показался силуэту забавным. Его ответ был окрашен сардоническим юмором:

— Тебе и мне суждено вечно быть по разные стороны, Блэкстоун.

Выдернув руку из моей ладони, Девлин рванулся вперёд, затем резко остановился, будто врезался в невидимую стену.

— Ты же знаешь, — сказал силуэт в плаще, расхохотавшись. Что-то в его смехе и в его голосе не давало покоя. — Возможно, мы произошли от одного и того же древнего колодца, но на этом сходство заканчивается.

— Если ты заберёшь её, я буду гнаться за тобой до самого края света, МакКелтар, — прорычал Девлин.

— Удачи тебе с этим, — глумился серый силуэт. — Ты пытался в прошлом и потерпел провал. Ты всегда будешь терпеть провал. Она моя.

— Нет, — ровно произнёс Девлин, — она не твоя. Прошлой ночью она делила постель со мной.

Напрягшись, силуэт с мягкой угрозой произнёс:

— Но этого никогда не повторится.

Этот голос. Где я слышала этот голос?

Туман взорвался, затмевая возможность видеть что-либо и кого-либо.

Я чувствовала, как он давит на меня, густой, удушающий и гнетущий, и я снова обратилась за силой, но меня каким-то образом… блокировали. Я ни черта не могла почерпнуть! Более того, с ужасом осознала я, я вообще не могла себя почувствовать. Неудивительно, что серого дома страшились сильнее всего. Неудивительно, что все собравшиеся отпрянули.

Здесь и сейчас я беззвучно поклялась, что если Джеймс Бальфур мёртв, то я выйду на охоту и выслежу абсолютно каждую ведьму, принадлежащую к этому отвратительному дому, даже если для этого мне потребуется тысяча вечностей.

Что серый дом сделал со мной?

Как это было сделано?

Я беспомощно потерялась в тумане. Если во мне была хоть унция истинной ведьмы, то меня каким-то образом совершенно отрезали от неё.

Я смутно осознавала, что меня поднимают сильные руки и увлекают в своего рода воронку; испытала леденящий, кусающий ветер и давление, будто меня в какой-то немыслимой манере переносили на немыслимое расстояние. Где-то вдалеке я слышала рёв Девлина, но он быстро угасал.

Затем я ничего не слышала.

Ничего не видела.

Серое сменилось чёрным.

Чёрное сменилось слепотой.

Молчанием столь абсолютным, что от него веяло забвением.

Мир прекратил существовать. Я была нигде, я была ничем.

Сознанием, осознающим лишь собственное сознание, без тела. Бесплотным, дрейфующим, слепым разумом.

Затем туман начал подниматься, чрезвычайно медленно отступать, и ко мне постепенно вернулось зрение.

Меня держали на руках.

Высокий мужчина в сером плаще, которого Девлин назвал МакКелтаром.

Я посмотрела под серый капюшон, на размытое пятно, где должно быть лицо, и пока я смотрела, пятно начало обретать черты, и внезапно я в точности поняла, где прежде слышала этот смех, этот голос.

Разинув рот, я сумела произнести одно-единственное, полное неверия слово.

— Келлан?

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ…

На момент завершения перевода (декабрь 2024) ещё нет новостей о дате выхода второй книги в серии. Подписывайтесь на нас, чтобы не пропустить ее выход!

ВК: https://vk.com/vmrosland

Телеграм: https://t.me/rosland_translations