Дом обреченных

Глава 16

Снова ночь была полна долгих бессонных часов, перемежавшихся неглубоким сном, скорее, забытье без сновидений и без отдыха. Я приветствовала рассвет со смешанным чувством возбуждения и страха, нетерпеливо ждала начала дня и все же не хотела вступать в него.

Колин больше всего занимал мои мысли. Это было как во сне: его руки, его поцелуй, его признание. В свинцово-сером рассветном освещении, глядя из высокого окна на голые деревья, я спрашивала себя: «Неужели все произошло на самом деле? Мы действительно целовались, и обнимались в этой темной башне, и шепотом обменивались сведениями об убийце, мести и фамильной алчности?» Хотя это произошло всего несколько часов назад, хотя мы задержались в башне еще надолго после того, как были сказаны все слова, казалось, прошли столетия.

Я надела свое лучшее утреннее платье, тщательно заплела волосы в идеальные косы, готовясь к важному дню. Сегодня я собиралась пойти в рощу и снова попытаться вспомнить события, свидетельницей которых была двадцать лет назад. Но на этот раз все будет по-другому, поскольку теперь я уверена, что там был убийца. И на этот раз имело даже большее значение то, что я вспомню, поскольку моя жизнь теперь была в опасности. С каждым днем я жила, все больше опасаясь за свою жизнь. Убийца приближался ко мне, надо было спасать себя.

Я вошла в столовую с большим волнением. Марта и Тео мирно сидели за завтраком, я заняла свое обычное место и взяла себе тостов и джема. Наш разговор был легким и полным банальностей — обсудили недомогание тети Анны, посетовали на запаздывающую весну, поговорили о том, ставить ли на место старый одноконный экипаж. Когда вошел Колин, мое сердце екнуло. Неужели я никогда не привыкну к нему, к его близости, к его внезапным появлениям? Я надеялась, что нет, поскольку это было чудесное чувство — способность внезапно вспыхивать. Он сел напротив меня, вежливо улыбнувшись, и налил себе немного чая.

Разговор, до этого несколько натянутый, коснулся проблем фабрик, реформы избирательной системы, слухов о том, что французский ученый Пастер развеял теорию «самопроизвольного зарождения».

— Мы живем в быстрые времена, кузина. Уже не такие медленные и спокойные, как ушедшие дни. Это эра газового освещения, паровых машин, воздухоплавания. — Колин резко взмахнул руками. — Никогда раньше человек не путешествовал так быстро или так далеко.

Внезапно его взлетевшая рука случайно задела мою чашку, и чай вылился.

— О, простите меня, Лейла, как я неловок.

Я смотрела, как он вытирал пролитый чай своей салфеткой.

— Вот, — застенчиво сказал он, передавая мне свой собственный чай — возьмите мой.

Понимая, что он сделал, я поблагодарила его взглядом и улыбкой и с признательностью взяла чай.

— Это век прогресса, и мы должны двигаться с ним, или выпасть на обочину, как обветшалые вещи. Вам придется обустроить, Тео, остальные фабрики. Надо будет купить новые станки, которые, как я слышал, увеличивают производительность на пятьдесят процентов.

Так и протекало время за завтраком: с подобострастным молчанием Марты, пренебрежением Теодора к словам Колина, с Колином, многоречивым и невежливым, как обычно. Я же молча сидела на краешке стула. Когда Тео и Марта наконец удалились, вздох облегчения вырвался из моей груди, наступила легкая расслабленность.

Теперь Колин обратил все свое внимание ко мне.

— Вы собираетесь сегодня в рощу, любовь моя?

— Да, и чем скорее, тем лучше. Но я хочу пойти одна. Спасибо за ваше предложение прошлой ночью, но лучше, если я буду одна. Вдобавок, мне надо кое-что обдумать. Есть так много вопросов, на которые необходимо ответить.

— Если вас долго не будет, я пойду за вами.

— Спасибо… — Я опустила взгляд в свою пустую чашку. Да, были вопросы, которые сильно нуждались в ответах. Кто написал то письмо, чтобы заманить меня сюда? Кто сжег мое письмо Эдварду? Кто украл драгоценности, в том числе и кольцо?

То самое кольцо.

Я подняла глаза на Колина и увидела в его глазах любовь и нежность. Однако прошлой ночью, как я вспомнила теперь, он казался взволнованным при упоминании о кольце.

— Что бы это могло означать, Колин, почему воспоминание о рубиновом кольце вспыхнуло у меня только в роще?

На этот раз я увидела перемену в Колине при упоминании о кольце. Но он попытался скрыть его.

— Не могу представить.

— Тео унаследовал его от сэра Джона, верно? Почему оно не перешло сначала к дяде Генри?

— На самом деле, — Колин откашлялся, вызвав впечатление, что пытается решить, что ему сказать. — Кольцо сначала было вручено моему отцу. Он получил его маленьким мальчиком, давным-давно, и носил его много лет. После его смерти сэр Джон взял кольцо и носил до самой смерти в башне, двумя годами позже. Затем его получил Тео, поскольку дядя Генри не имел ни склонности, ни желания носить его.

— Так почему же вы предполагаете, что оно было украдено?

Он не спеша намазывал масло на хлеб.

— Слуги, я полагаю.

Его манера была слишком ленивой и беззаботной, я не нажимала на него. Если Колин не желал говорить о кольце, значит, это могло и не быть таким важным.

— Я сейчас собираюсь выйти, Колин, и покончить с рощей. Если удастся что-то вспомнить, то расскажу вам этим вечером.

К моему великому удивлению, он резко поднялся и обошел вокруг стола, чтобы подойти ко мне. Его лицо было напряженным, натянутым.

— Обещайте мне, Лейла, что я буду первым, кто узнает, что вы вспомнили.

— Конечно…

— Я имею в виду, независимо от того, что вы откроете, вы должны сперва прийти ко мне. Не к доктору Янгу или к кому-то еще. Вы понимаете?

Блеск его глаз встревожил меня.

— Я обещаю, Колин.

Тогда его волнение улеглось и уступило место улыбке.

— Я беспокоюсь о вас, зайка. Как бы я хотел убедить вас уехать отсюда в Лондон и ждать меня там. Не мотайте головой; ваши манеры так же плохи, как и мои. Что ж, моя упрямая любовь, до встречи!

Казалось, что день — необычно холодный и серый, хотя небеса не были угрожающими, а ветер — свирепым. Когда я с трудом брела от дома в плаще и шляпке, то очень ясно чувствовала, что кто-то следит за мной. Лишь один раз я обернулась. Все окна были либо темными, либо закрыты ставнями, ни малейшего движения. Невозможно вообразить, кто же мог шпионить за мной. Тео и Марта, казалось, не обеспокоились тем, что мой чай был пролит, хотя это могла быть и превосходная игра, казалось, не беспокоило их и мое физическое состояние. Если один из них и медленно отравлял меня, то он был дьявольски умен. Мои нервы были натянуты как канаты, возможно, оттого, что я представляла взгляд, направленный на меня, и прогулка оказалась совсем неприятной. Страстно хотелось, чтобы все это скорее закончилось.

Глядя вниз, на рощу, я почувствовала, что сейчас мне должно что-то открыться. Теперь нельзя было поворачивать назад, только идти вниз; я была полна решимости войти в эту группку акаций. Они охраняли тайну, которая по праву принадлежала мне, и я собиралась бросить им вызов.

Я снова была удивленным ребенком, смотрящим за моими отцом и братом, которые ушли туда несколькими минутами ранее. Как зачарованная, уставилась я на деревья и почувствовала, как во мне медленно происходит метаморфоза. Подобно статуе, ожидающей живительного поцелуя, я как бы вросла в землю. Это случилось, начали всплывать воспоминания.

На крохотных ножках я шла по хрустящей земле, очень стараясь не порвать свою юбку. Мамочка будет сердиться, если я ее испорчу. Но папа и Том были там, а мне хотелось поиграть с ними. В рощу вошла взрослая женщина, но мое сознание было сознанием маленького ребенка. Мои глаза воспринимали все по-другому, видя гигантские деревья, словно они были входом в иной мир. Для меня, пятилетней, это была фантастическая страна, полная мифических образов и великих противоречий. Впереди раздался звук.

— Папа?

Осмелев, я двинулась вперед. Удаленное эхо звучало в моих ушах — смех маленькой девочки, крики птиц над головой. Это было другое царство, в которое я вошла теперь, — страна чудес пятилетнего ребенка.

Я вспоминала, я вспоминала…

Вдруг я остановилась. Там было трухлявое бревно. Гладкий валун. Покрытая мхом средневековая стена. И звуки. Звуки, не характерные для природы, звуки борьбы. На фоне дремучих деревьев и влажной земли я увидела, как движутся призрачные фигуры. Теперь они были более четкими. Внезапно мой мозг наполнился видениями: мой отец — высокий, красивый и яркий с агатово-черными волосами и острыми чертами Пембертонов, и маленький Томас. Отец показывал Томасу жабу — это была маленькая лекция о природе. И еще кто-то за ними.

Я замерла среди образов, которые могли привидеться лишь мне. Время не только застыло, но и начало двигаться назад, как запруженная река, идущая вспять. За кружащимися в водовороте водами я видела лица этих людей, слышала их голоса и другая персона. Драма должна была разыграться; она должна быть снова разыграна до кровавого конца, прежде чем я освобожусь от этого наваждения и позволю себе перенестись снова в далекое будущее — через двадцать лет.

Вдруг кто-то сделал внезапное движение, бросившись из кустов, и подлетел к моему маленькому брату. Нож блеснул в воздухе и сделал что-то странное с шеей Томаса. Я остолбенела. Мой отец обернулся, начал пронзительно кричать, но упал от удара ножом в грудь. Мои глаза вылезали из орбит. Что-то красное, знакомое рубиновое кольцо, упало на землю, где слилось с краснотой земли.

— Боже милосердный! — внезапно воскликнула я. Мои руки взлетели к лицу, и боль пронзила тело, боль воспоминаний и открытый страх. Я вспомнила все, каждую деталь, и ощутила тот же самый ужас, что и двадцать лет назад.

Только на этот раз я могла плакать.

— Колин, — всхлипывала я в ладони, — о, Колин, Колин!

А когда я разрыдалась, то не могла слышать приближающихся шагов, пока не стало слишком поздно. Удивительно крепкие и сильные руки держали меня за шею, смертоносная рука занесла надо мною нож.

— Ты проклята, как и остальные, — раздался в моем ухе грубый жаркий шепот. Я отшатнулась, но напрасно, и потеряла равновесие. — Ты должна умереть, чтобы остановить зло.

— Нет, пожалуйста, — пыталась я, но удивительно крепкая хватка заперла мое дыхание.

Нож взлетел, блеснув на фоне верхушек деревьев и серого неба, и резко полетел к моей груди. Последовал пронзительный крик. Когда нож должен был коснуться меня, я ничего не почувствовала, эта стальная хватка внезапно отпустила меня, и я вывернулась, увидев Колина в смертельной борьбе.

А потом пришли остальные. Все было позади.

Бабушка лежала на кровати, тяжело дыша. Ее лицо было болезненно-серым, зрачки расширены. Доктор Янг стоял над ней, он тоже был удивлен ее крепости.

Откуда-то из комнаты снова и снова доносился голос:

— Это невозможно. Я не верю в это.

Голос шел от скамеечки, на которой сидел Тео, опустив голову в ладони. Тетя Анна неподвижно сидела напротив него, с лицом как алебастровая маска. Марта стояла рядом с доктором Янгом. Ее лицо было полно детского удивления, она лишилась дара речи.

И еще Колин, Колин, который спас мою жизнь. Его рука крепко сжимала мою талию, поддерживая меня. Сейчас я нуждалась в нем больше, чем когда-либо.

Полумертвый голос доносился из тела моей бабушки.

— Прокляты… — шептала она, — вы все прокляты. Все кончено…

Доктор Янг слегка склонился над ней и мягко спросил.

— Что кончено, Абигайль?

Хотя ее тело было истощено, глаза бабушки все еще хранили жизнь и огонь.

— Дурная кровь Пембертонов. Это должно было закончиться гораздо раньше, но никто из них не решался на это. Опухоль — проклятие дьявола над нашей семьей, оно будет тяготеть над нами до тех пор, пока в живых останется любой из рода Пембертонов.

Колин, с искаженным от изумления лицом, наклонился к ней.

— Вы пытались пресечь род Пембертонов? Из-за болезни?

— Я должна была… Слишком многие страдали из-за этого.

— А дядя Генри? Вы убили его тоже?

— Я сделала это. Он был из жалких Пембертонов.

Колин продолжал:

— Сэр Джон знал, что вы убили Роберта и Томаса?

Ее маленькие черные глазки шарили по потолку, рот был открыт и ловил воздух.

— Я думаю… — пыталась выговорить она, — теперь я могу все рассказать. Да… сэр Джон знал. Генри, Томас, Роберт и… Ричард тоже.

Колин застыл.

— Мой отец? Что вы имеете в виду?

Ее глаза на мгновение вспыхнули и закрылись, ее дыхание стало глубже.

— Бабушка, что вы хотели сказать о Ричарде?

Она медленно открыла глаза.

— Несчастный случай с экипажем не был несчастным случаем. Он был подстроен.

— Боже!

— Колин, — умоляюще сказала она, ее костлявые руки ощупывали пространство. — Колин, послушай меня. Сядь рядом со мной и слушай.

Колин, внезапно побледневший, сел на край кровати, не сводя глаз с бабушки. Она говорила запинаясь, но внятно.

— Эта отвратительная болезнь, Колин, она принесла слишком много страданий. Я хотела положить конец всему этому. Я пыталась положить этому конец долгие годы. Ты не Пембертон, так что ты можешь носить это имя и унаследовать богатство. Поэтому я и уничтожила завещание Генри. Он собирался оставить все Тео, а я не могла этого потерпеть. Все должно было перейти к тебе. Колин… не Пембертон, но все же Пембертон. Ты стал бы новым родоначальником семейства.

— Но это нонсенс! — воскликнул он.

— И я безумна? Я убила троих сыновей, так что теперь ты можешь унаследовать богатство Пембертонов. Так что не будет в будущем страданий от опухоли. Я убила троих сыновей, так что будущие поколения не будут жить в страхе и безнадежности, которые сейчас переживают Марта и Тео. Взгляните на себя! Жалкие создания! Хотите ли вы такой жизни для ваших детей и внуков?

— Но опухоли нет, бабушка! — снова воскликнул Колин. — Это все ложь, мистификация!

— Нет, нет, — с силой сказала она, — сэр Джон пытался рассказывать мне ту же сказку. Он говорил, что его брат Майкл был помешанным, и разработал сложную схему, чтобы прибрать Херст к рукам. План был неимоверно сложным, предусматривающим, по словам Джона, какие-то поддельные печатные издания и создание семейного проклятия. Джон имел смелость сказать мне, что Майкл… — Абигайль жадно глотала воздух, — что Майкл, в своем безумии изобрел историю об опухоли, создал фальшивые свидетельства, чтобы поддержать ее, а потом пытался убить Джона и его мать. Если верить Джону, Майкл думал, что никто не станет подозревать его в убийстве, если он сможет убедить всех, что смерти последовали от наследственной болезни мозга. Однако Джон раскрыл этот план, или, по крайней мере, так он сказал мне, и обратил его против Майкла. Два человека были убиты — Майкл и его мать. Когда Джон увидел, что он наделал, он огласил историю об опухоли, чтобы отвести от себя вину. Ему поверили, а две жертвы считались скончавшимися от опухоли мозга. Все это рассказал мне ваш дед, в ночь перед своей смертью…

Бабушка остановилась, чтобы глотнуть еще воздуха, что-то стучало в ее груди, когда она делала вдох. Мы взирали на нее со смесью ужаса и изумления, пытаясь представить себе сумасшедшего Майкла и великий план, с помощью которого он собирался освободить себя от подозрения в убийстве. Хотя он имел обратное действие, убив его самого, а сэр Джон, также опасавшийся полиции, ухватился за эту историю с опухолью ради собственной безопасности.

— Я убила Роберта и Томаса в роще, потому что хотела положить конец роду, — продолжала она с большими усилиями. — Я должна была убить Роберта прежде, чем он станет отцом большего числа детей, и я должна была убить маленького Томаса, потому что он мог стать однажды отцом с еще более ядовитой кровью. И… я собиралась убить маленькую Лейлу, если бы ее мать… не сбежала… вместе с ней.

Всхлип раздался у меня в горле, но никто этого не услышал.

Она продолжала с усилием:

— Сэр Джон знал, что я совершила эти убийства, но он любил меня и хранил молчание. Однажды я заговорила о том, что надо убить… Ричарда… и, конечно, Генри и Тео, и это когда… — Она высунула сухой язык между потрескавшимися губами. Бабушка теперь была цвета березовой коры. — Джон рассказал мне свою безумную историю о Майкле, но я знала, что он ее исказил. Он сказал, что собирается бороться со мной… пойти в полицию… Я отравила его и сбросила с башни. Джон был дурак, он не верил в опухоль. Но вы видите… это опухоль… — Она внезапно начала кашлять, при этом молочная пена появилась в уголках ее рта.

Теперь Колин склонился ниже.

— Бабушка. — Он положил руку на ее плечо. — Нет никакой опухоли. Джон сказал вам правду. Майкл придумал ее.

Но она, казалось, не слышала.

— Тогда я выяснила, куда уехали Лейла и Дженни и что Лейла собирается замуж. Я не могла этого допустить. Она будет иметь детей, передавая дурную кровь. Так я выманила ее сюда этим письмом…

— Вы! — прошептала я.

Высохшая старуха, стоящая на пороге смерти, продолжала:

— А чтобы быть уверенной, что Лейла останется, приехав, я настаивала на том, чтобы она уезжала. Как хорошо знаю я человеческую натуру…

Я наклонила голову, борясь со слезами.

Абигайль вздохнула еще труднее, вокруг ее глаз и губ появились фиолетовые круги.

— Но эта Лейла… такая упрямая и упорная. Она пыталась отослать письмо жениху, в Лондон, но я во время его перехватила, сожгла его…

Я подняла голову и взглянула на Колина. Он, казалось, был далеко отсюда.

— А кольцо? — Я услышала свой голос. — Кольцо с рубином?

Голова бабушки перекатилась по подушке. Ее силы таяли. Битва в роще отняла последние ее силы.

— Кольцо? — едва прошептала она. — Оно принадлежало Ричарду. Кто-то мог не поверить, что Роберт убил Томаса, а потом — себя. Ричард не заметил пропажи кольца. Бросила его на землю, чтобы его нашли позже. — Ее больное лицо нахмурилось. — Но Колин… подобрал его. Плохая мысль, я думаю… Все поверили мне насчет Роберта и его бреда. Кольцо не понадобилось.

Пока бабушка бормотала, я снова взглянула на Колина — его глаза были полны грусти.

— Мой отец носил это кольцо, — пробормотал он так, что никто больше его не слышал. — Я нашел его в крови Томаса и думал, что мой отец совершил эти убийства. О, Лейла…

Моя рука нашла его плечо, и мне захотелось плакать.

— Вы защищали его, — прошептала я.

— Обреченные! — внезапно раздался пронзительный вопль Абигайль. Не тиран, когда-то имевший абсолютную власть над своим хозяйством, на постели лежала сморщенная умирающая старуха. — Я спасла будущие поколения от дурной крови Пембертонов. Я сделала доброе дело. — Вновь ее слабая седая голова заходила из стороны в сторону. — Теперь все они мертвы. И Лейла скоро умрет. И Марта… — Ее голос скрипел, как старая дверь. — Хотя нет необходимости отравлять Марту. Она уже никогда не выйдет замуж. Теперь уже нет. Она уже за пределами брачного возраста, слишком стара, чтобы найти мужчину. Ее можно не бояться. Марта может оставаться жить здесь, вместе с Колином и… и…

К моему великому удивлению, Марта вдруг взорвалась.

— Как вы посмели! — пронзительно закричала она, как будто это копилось в ней. — Как вы осмелились сломать мне жизнь таким образом! Я хотела выйти замуж, любить мужчину и иметь детей. Но вы, себялюбивая старуха, не позволили мне этого! Я была глупа! Я давно должна была бежать отсюда, когда была молодой и красивой!

— Но опухоль…

— Мне наплевать на опухоль! Если я умру от нее, значит, я умру от нее. Но до того я хочу жить, жить! Но вы, вы, ведьма, вы управляли мной до такой степени, вы принудили меня красть…

Марта осеклась, пока другое слово не вырвалось у нее. Она глянула на меня через кровать.

— Да, красть! — выпалила она мне в лицо. — Вы думаете, я наслаждалась, будучи здесь монахиней все эти годы, Лейла? Я тридцати двух лет отроду! Я незамужняя! Старая дева! А бабушка отказала бы мне в деньгах, если б я уехала отсюда. Что еще мне оставалось делать? Я одинокая женщина, без мужчины, который мог бы заступиться за меня. Без денег как далеко, по-вашему, я могла уйти? Поэтому я крала. Да, крала у моей собственной семьи!

С этими словами она схватила свою вечную ковровую сумку, лежавшую у ее ног, и вытряхнула ее на кровать. Высыпались пряжа и нитки, обнаружилось второе дно, которое скрывало бесчисленные сокровища, накопленные ею.

— Все здесь! — неистово кричала она. — Деньги, драгоценности! Достаточно, чтобы поселиться в Лондоне как независимой даме, где я могла бы…

— Марта! — закричала старуха из-под своего прикрытия. — Болезнь…

— Мне все равно, есть опухоль или нет, — вопила Марта, со слезами, стекавшими по ее щекам. — Вы думаете, я останусь узницей в этом доме по моей собственной воле? Я только выжидала время, бабушка! Я собиралась уйти!

— Но, Марта…

Моя кузина вылетела из комнаты, оставив жалкий тайник драгоценностей и денег, который должен был стать залогом ее счастливого будущего.

Я смотрела на Колина с явным изумлением. Он молчал, как и Тео, и доктор Янг. Все мы были слишком ошарашены, слишком потрясены, чтобы говорить. Откровения прошедшего часа брали с нас свою дань.

Значит, бабушка заманила меня сюда, чтобы убить. Это она положила книгу Уиллиса в мою спальню. Последние двадцать лет Пембертон Херст управлялся сумасшедшей женщиной.

— Это было для Пембертонов… — донесся до нас едва слышный голос из подушек. — Я сделала это, потому что любила Пембертон Херст, любила больше собственной жизни и не желала видеть его разрушенным. Но я должна была очистить его, сделать свободным от проклятия и потом передать Колину для сохранения и для увековечения этого имени. Я все это сделала для Колина…

Марта уехала жить в Лондон, где, с щедрой финансовой поддержки брата, она открыла дамский магазин шляп в одном из модных районов. Тео вернулся в Манчестер, имея четкие планы по расширению старых и постройке новых хлопковых фабрик. Тетя Анна, с той ночи, как умер ее муж, продолжала жить с нами в мирном уединении и, казалось, не осознавала ничего того, что случилось.

Доктор Янг стал нашим ближайшим и любимейшим другом и присутствовал при рождении нашего первого сына, которого мы назвали Робертом в честь моего отца.