Дом яростных крыльев

«Это значит, что их земли не будут затоплены».

— А ядовитый мох? Что станет с ним? Он может отравить змеев? Поля? Колодцы?

«Соль нейтрализует яд. Как только поток впадет в море, мох, который принесет течением, станет не более ядовитым, чем листики мяты».

Мой гнев сходит на нет, точно приливная волна.

— Значит того отравившегося ребёнка можно было спасти с помощью соли?

Грудь Морргота тяжело вздымается под его иссиня-чёрными перьями.

«Да».

Я замолкаю, а земля под нами всё продолжает неистовствовать, точно беспокойный ребёнок. И только когда тряска, создаваемая копытами Ропота, успокаивается, а водный поток превращается в быстрое течение, я перекидываю ногу через спину коня и спрыгиваю.

Не то, чтобы за мной кто-то наблюдал, но моё приземление не выглядит элегантным. Хотя, конечно, могло быть и хуже. Я могла бы неудачно шлепнуться и истечь кровью на камнях.

Я прижимаю руку к седлу, чтобы успокоиться, как вдруг мои бёдра сводит судорогой, которая так и норовит опрокинуть моё тело. Я жду, пока боль пройдёт, но она лишь немного уменьшается. Я чувствую, что пока мне придётся пожить с ней.

Я нерешительно убираю руку с Ропота и достаю флягу. Допив остатки воды, я направляюсь к источнику. Ну, по крайней мере, от подлых действий Морргота есть хоть какая-то польза.

Он преграждает мне путь.

«Тебе нельзя пить эту воду. До тех пор, пока я не найду способ убрать мох с камней».

— Точно. Здесь нет соли.

Я отворачиваюсь от запретного источника, и все мои внутренности сжимаются. Сглотнув слюну, я спрашиваю:

— Это ты вырастил этот мох, чтобы не дать злоумышленникам сюда попасть?

Он фыркает.

«И отравить свой народ?»

Его народ? Антони упоминал, что жители гор приручали воронов, но судя по словам Морргота, всё было с точностью до наоборот.

— Как я понимаю, травить людей, которые тебя почитают, и их ручных птиц — не очень умно.

«Ручных птиц?» — огрызается он у меня в голове.

— Прошу прощения. Мне не следовало называть их ручными.

Заметка для самой себя: относиться к его воронам, как к людям.

Начав жевать губу, я осматриваю гладкий потолок высотой в три этажа.

— Кто-то посадил этот мох, или он вырос сам по себе?

«Его посадил Коста Регио в надежде, что он убьёт полукровок. Но единственное, чего ему удалось добиться, это отравить жителей Ракокки».

Я в ужасе перевожу взгляд обратно на Морргота.

«Тысячи людей погибли, прежде чем нам удалось возвести дамбу и выбить из этого злодея секрет противоядия. И всё же… и всё же это оказалась одна из самых хитрых его уловок», — добавляет он, понизив голос. «Так началась Магнабеллум».

Мои ресницы взмывают вверх, коснувшись бровей.

— Ты… ты застал её?

Почему я всё ещё удивляюсь чему-то, что касается Морргота? И всё же…

«Да. Застал».

Я снова проигрываю его слова у себя в голове. Интересно, это правда, или он сочинил эту слезливую историю?

— Магнабеллум это война между Шаббе и Люсом.

«Нет. Это была война между воронами и фейри. Жители Шаббе были нашими союзниками».

— Но в книгах по истории написано совсем не это.

«Потому что книги по истории пишутся победителями, Фэллон», — его хриплый голос вибрирует у меня в голове. «Заявление Косты разгневало людей, которые до этого были верны воронам. Твой отец предложил избавиться от вероломного фейри, но я отказался, потому что у Косты была поддержка Неббы и Глэйса. И я боялся, что они прибудут к нашим берегам, чтобы поддержать бунт, который он начал».

Он замолкает, но это не спокойная, а напряженная тишина.

«Если бы я послушался Кахола, когда тот сказал мне, что Коста узнал о нашем проклятии и о том, как на нас влияет обсидиан, Люс всё ещё был бы нашим».

— Как он узнал о вашем проклятии?

«От Мириам, своей любовницы из Шаббе. Ту, которую он потом принёс в жертву, чтобы создать магическую защиту вокруг этого королевства».

У великого короля фейри, который ненавидел Шаббе, был роман с их жительницей?

Вот так, одним взмахом своего когтя, Морргот уничтожил всё, что я знала о зарождении Люса.

Птичье королевство… Какое безумие.

Когда слухи о моём разрастающемся птичнике достигнут Марко или моего деда… я содрогаюсь, представив, как Юстус взбирается по другому склону горы, чтобы встретить меня стальным лезвием своего меча, украшенного драгоценными камнями.

— Мой дед меня убьёт, — размышляю я вслух.

«Мёртвые едва ли способны на убийство».

Кровь отливает от верхней половины моего тела.

— Мой дед… он… ты… ты убил его?

Так вот куда летал Морргот посреди ночи! Я не могу понять, испытываю ли я облегчение или ужас.

«Пока нет, но будь уверена, Фэллон, что с каждым, кто желает тебе зла, я разберусь соответствующим образом».

Я моргаю, уставившись на ворона, который машет своими тёмными крыльями с лёгкостью бабочки, насытившейся нектаром. Я уже достаточно хорошо изучила Морргота, чтобы понять, что его спокойствие — всего лишь иллюзия, и что под «разберусь» он имеет в виду «убью».

— Я, наверное, должна быть благодарна тебе за то, что ты служишь моим мечом и щитом, но я бы предпочла, чтобы ты не совершал импульсивных убийств, тем более из-за меня. Потому что, когда мы расстанемся, эти смерти отразятся на мне.

Данте никогда не простит предательницу, и он слишком благоразумный, чтобы прощать убийцу.

— Одно дело, когда на моих руках только перья, Морргот, другое дело — кровь.

Ворон перестает махать крыльями, но остаётся в воздухе и начинает парить, как те облака, что окружают горы. Повисшая тишина кажется ещё напряжённее недавнего шума.

«Жара должна скоро стать удушающей, а ручей, который я тебе обещал, всё ещё далеко. Нам надо идти».

— И ты даже не устроишь мне экскурсию по городу?

«Чтобы ты потом убежала к своему драгоценному принцу со всеми нашими секретами? Нет уж. К тому же, у тебя нет крыльев».

— У меня есть две рабочие ноги.

Почти рабочие.

«Единственный способ попасть в мой город — это по воздуху».

Он уже начал удаляться, гонимый ветерком, который принёс с собой запах тропиков — теплого песка, мокрых листьев и сладких фруктов.

— Тогда как туда попадали твои почитатели?

Я осматриваю потолок в поисках люка, после чего слежу за его тёмными очертаниями на фоне золотого, голубого и ярко-зелёного цветов.

Я думала, что виды на востоке самые захватывающие, но виды на западе поверх облаков… это не похоже ни на один пейзаж, который я когда-либо видела. Изумрудные листья здесь гораздо большего размера. На фоне полукруглых песчаных холмиков, таких бледных, что они напоминают рассыпанный сахар, виднеются аквамариновые хлопья, а яркие оттенки — пурпурный, мандариново-оранжевый и солнечно-желтый — борются за то, чтобы затмить друг друга.

Тареспагия блестит в ярком солнечном свете и колышется в чуть тёплом воздухе.

Бархатная морда толкает меня в плечо, выдернув меня из моих мыслей. Я глажу нос Ропота, и конь льнёт к моей руке.

Я вздыхаю.

— Это прекрасно, не так ли?

Конь раздувает ноздри. Я решаю, что он согласен со мной.

«Со дня на день, Фэллон».

— Я рада, что ты не такой же угрюмый, как он. Не думаю, что я смогла бы справиться с двумя ворчливыми компаньонами.

Проведя рукой от его морды к холке, я вставляю ногу в стремя и приподнимаюсь. Все мои кости трещат, точно корпус лодки в бушующем море, и с моих губ срывается глубокий стон.

Я рада, что мы направляемся в сторону ручья, но чего бы я только не отдала за то, чтобы поспать на перине.

— Эй, Морргот, ты вроде говорил, что солнце уже печёт.

Ропот припускает рысью, отчего у меня начинают звенеть нижние конечности.

— Не могли бы мы остановиться где-нибудь в тени и вздремнуть? А ещё лучше в каком-нибудь трактире, где сдают комнаты.

«Мы отдохнём».

— В трактире?

Я мысленно прошу его ответить мне «да», но заставить Морргота сказать или сделать что-либо — это всё равно, что заставить эльфа вернуть украденный медяк.

Но поскольку я отчаянный оптимист, я решаю, что его молчание означает — «очень вероятно». И затем, пока моё тело качается из стороны в сторону, точно густой тропический лес, я начинаю мечтать о таверне, и готова поклясться, что уже чувствую запах кипящего масла, на котором жарятся яйца, и вкус сладких булочек, которые подрумяниваются в печи где-то неподалеку.

Пожалуйста, пусть это будет не плод моего изголодавшегося воображения.

Несмотря на то, что запах выпечки и яиц сохраняется, я понимаю, что всё это только в моём воображении. Мы проезжаем сквозь пышные рощи, окутанные туманом, и не встречаем ни души в течение многих километров. В отличие от восточных земель, завеса облаков не смягчает жару, из-за которой я чувствую себя так, словно мои рот и нос зажаты влажной тряпкой.

Поскольку я пропитана потом и туманом, моё солнечное настроение начинает сереть.

— Ты сказал, что утром мы доберёмся до ручья, утро давно прошло.

«Я сказал, что мы доберёмся до Тареспагии».

— А что насчёт ручья?

«Отдыхай, Фэллон. Мы почти на месте».

— Отдыхай? Где?

«Там, где сидишь».

Так я прощаюсь с мечтами о тавернах и кроватях. И хотя он всё также приносит мне ягоды, они едва ли утоляют голод, но я не жалуюсь. У меня не осталось на это энергии, и вскоре я начинаю дремать. А когда просыпаюсь…

Может быть, я всё ещё сплю?

ГЛАВА 51

Громкий плеск воды.

Я чувствую влагу на носу.

И солнечный свет, божественный, яркий солнечный свет.

Морргот привёл меня на место.

Не то, чтобы я в нём сомневалась, но… Нет, я очень сильно в этом сомневалась.

Он был таким мрачным с тех пор, как мы оставили небесный город, и я решила, что он попытается украсть немного моего счастья, чтобы уравнять наши позиции на игровом поле.

Ручей, который он обещал — гораздо больше, чем ручей. Это оазис с водопадом. Здесь нет бледного песка, омываемого кристально-чистой водой, и всё же никогда за всю свою жизнь я не видела более идиллического места. Округлые валуны затенены более высокими валунами, а гигантские пальмы окружают мелкий пруд, который сверкает в лучах яркого солнца.

Не дожидаясь, пока Ропот остановится, я спешиваюсь. Я просто спрыгиваю из седла и, шатаясь, иду в сторону оазиса, где падаю на колени, точно это алтарь, а я — глубоко верующий человек. Я набираю в ладони воды и брызгаю ею на лицо, после чего начинаю пить до тех пор, пока не перестаю слышать, как вода падает в мой пустой желудок. Пока сильный голод не отступает, а голова не проясняется.

Напившись, я встаю, сбрасываю на землю сумку и сапоги, после чего захожу в пруд, полностью одетая, и сажусь на корточки, чтобы погрузиться в него всем телом. Не разгибая коленей, я расстегиваю рубашку, после чего стягиваю её через голову и начинаю тереть ткань между своими больными ладонями. Положив её сушиться на горячий камень, я развязываю крепкий узел на своём корсете. Когда он ослабевает, моя грудная клетка раскрывается, точно зонтик, а кости занимают всё то пространство, которое у них украли.

Я беспокоюсь о том, что не смогу вернуть их на место. Но ведь я надела на себя этот капкан для груди лишь для того, чтобы сойти за мужчину во время недолгой поездки по Раксу. Пока мы не доедем до цивилизации, у меня нет нужды обманывать кого бы то ни было.

Морргот наблюдает за мной с самой высокой скалы, где он стоит на страже, точно караульный.

Я вся излучаю блаженство, выражающееся в форме улыбки, которая затем трансформируется в удовлетворённый вздох, когда корсет плюхается в пруд.

— Я сейчас такая счастливая, что могла бы тебя расцеловать.

Морргот отворачивает голову, как будто это настолько нелепо, что он даже не может на меня смотреть.

Его отвращение только подогревает моё желание поглумиться над ним ещё больше. Особенно учитывая тот факт, что мне больше не с кем поговорить.

— У тебя когда-нибудь была подружка?

Его взгляд возвращается ко мне.

«У меня было много подруг».

— Это из-за твоего статуса, или под твоим грубоватым фасадом скрывается подлинное очарование?

Он так долго молчит, что я, похоже, сбила его с толку, либо задела за живое.

«Зачем королю очарование?»

Я не знаю, смеяться мне или хмуриться. Неужели он это серьёзно?

— Думаю, ты прав, хотя мне тебя и жаль.

«Почему тебе меня жаль?»

Я пристально смотрю на него некоторое время, после чего выуживаю из воды корсет и укладываю его сушиться рядом с рубашкой. Затем снимаю носки и стягиваю штаны вместе с нижним бельём.

— Из-за того, каких друзей приносит тебе власть. Они не всегда честны или преданны тебе.

Использовав камни как стиральную доску, я раскладываю штаны и нижнее бельё, после чего снова приседаю и тру свою кожу и волосы, пока не соскребаю с себя весь пот, грязь и засохшую кровь без остатка.

Отжав волосы, я запрокидываю голову и смотрю на Морргота, который как всегда не сводит с меня глаз. Я уже начинаю думать, что он боится, что я сбегу, оставив его искать остальных трёх воронов.

Кстати о пропавших воронах…

— Обсидиан можно разбить?

«Почему ты спрашиваешь?»

— Из-за миски, которую сделал Марко из одного из твоих воронов. Мне просто интересно, как я могу его освободить. Я думала, что могу её уронить, когда меня приведут в трофейную комнату. Ну, после того, как арестуют и посадят в темницу.

Я наклоняю голову.

— Перед тем как Данте спасёт меня и сделает своей королевой.

Морргот пристально смотрит на Ропота, который радостно жуёт лист пальмы.

— Как именно ты собираешься свергнуть Марко?

«Как можно лишить власти короля, Фэллон?»

Я резко выпрямляю шею.

— Ты собираешься его убить?

«Мне следует это сделать за то, как он поступил со мной и моими людьми, но Прийя попросила меня доставить этого мужчину к её берегам, чтобы она могла разобраться с ним так, как считает нужным».

— Прийя?

Капельки воды стекают по моим рукам, между грудей, бегут по впавшему животу. Когда он издаёт низкое и короткое урчание, я кладу на него ладонь и осматриваю деревья в поисках какой-нибудь еды.

«Королева Шаббе».

— Ты дружишь с… Ты её знаешь?

Я немного поражена и отчасти озадачена.

— Я слышала, что она расчленяет мужчин, начиная с их самых интимных частей тела.

Я представляю, что будет, если Марко окажется в её власти, но эта мысль настолько ужасная, что я отгоняю её прочь.

— Я слышала, что песок в Шаббе — розового цвета из-за пролитой крови.

«Это впечатляюще».

— Что именно? Её пыточные методы или способность забирать жизни без зазрения совести?

«Ни то, ни другое. Меня впечатляет то, как фейри сделали из жителей Шаббе настоящих монстров из кошмаров».

— Ты хочешь сказать, что всё это слухи?

«Не всё. Жители Шаббе безжалостные и ужасно могущественные, но они также умные и справедливые».

— Если они такие умные, тогда зачем позволять миру верить в то, что они монстры?

«А какой у них есть выбор? Они уже пять веков заперты на своём острове, а те немногие смелые, или глупые, души, что осмеливаются проникнуть к ним сквозь магическую защиту, застревают там вместе с ними».

— Я слышала, что из них делают рабов.

«Это неправда».

— Откуда тебе знать? — огрызаюсь я.

«Почему ты так раздражена?»

Я с силой прижимаю руки к животу, который неистовствует, но на этот раз не из-за отсутствия еды.

— Потому что ты пытаешься доказать, что всю свою жизнь я глотала ложь.

«В этом нет твоей вины, Фэллон. Ты этого не знала».

Его ответ охлаждает чувство разочарования, кипящее во мне, пока до меня не доходит, что я внимаю его словам точно так же, как урокам своих учителей и слухам, распространяемым в «Кубышке» за бокалом фейского вина.

— Как мне понять, что ты мне не врёшь?

«Думаю, никак. Тебе придётся посетить Шаббе, чтобы составить своё собственное мнение».

Я фыркаю.

— А ты хорош. Очень хорош. Но дело в том, Морргот, что я не глупенькая девушка, каковой ты меня считаешь. Я не согласна на билет в один конец в твою чудесную и справедливую страну.

Я приподнимаю подбородок повыше.

— И если ты попытаешься меня туда затащить, я найду всех твоих оставшихся воронов и брошу их в Филиасерпенс, где они будут гнить целую вечность.

Золотые глаза Морргота вспыхивают.

«Когда ты сделаешь меня цельным, я буду обязан тебе жизнью, Behach Éan. Тебе не надо будет меня бояться».

Опять это прозвище… Если он называет меня разными словами, тогда мне надо потребовать, чтобы он раскрыл их значение, чтобы я могла тоже придумать для него какое-нибудь прозвище.

— Что означает «бейокин»?

«Ты имеешь что-то против кокосов?»

— Это значит кокос?

У меня в голове раздаётся отчётливое фырканье, когда ворон улетает в сторону пальмы и хватается за какой-то предмет. В воздухе раздаётся свист, и что-то падает рядом с валуном с громким треском. Молочно-белая жидкость выплёскивается из растрескавшейся скорлупы и попадает на серый камень, а две половинки кокоса начинают опасно раскачиваться.

Оправившись от шока, я плыву в сторону камня, по которому стекает сок, вылавливаю одну из волосатых коричневых половинок и подношу её к губам. Нектар обволакивает моё горло и язык, и хотя я стараюсь не упустить ни капли, я пью с такой неистовой жаждой, что кокосовое молоко течёт по моему подбородку, ключицам и начинает капать между грудями.

Ещё один кокос разбивается о камень, а затем ещё один.

Морргот устроил для меня настоящий пир. Вероятно для того, чтобы заткнуть меня, но я слишком изголодалась, чтобы меня это заботило.

Я впиваюсь ногтями в кремовато-белую плоть кокоса, но у меня не получается её достать, потому что мои ногти слишком затупились. Тогда я решаю использовать зубы, но почти ломаю один из них о скорлупу. Я уже собираюсь попросить Морргота найти для меня что-нибудь острое, чем я могла бы достать мякоть, но замечаю, что он сидит прямо напротив меня с белым куском в клюве.

Я ожидаю, что он его проглотит, но вместо этого он вытягивает шею и предлагает его мне. Я беру его у него и медленно произношу:

— Спасибо.

Когда я начинаю жевать, он говорит:

«Cúoco. Так мы называем кокосы на языке воронов».

Я сглатываю, а затем пытаюсь повторить это слово:

— Куоко.

Он отрывает ещё кусок, который я осторожно беру из его клюва, стараясь не поцарапаться об острое как бритва железо.

— А те вкусные розовые ягоды, которые ты мне приносил?

«Beinnfrhal».

— Бенфрол.

«Это значит — горная ягода».

— А «бейокин»? Что это значит? «Зануда»?

Его клюв не может расплыться в улыбке, но я чувствую, что он улыбается, когда отвечает: «Как ты догадалась?»

Я картинно надуваюсь. Я уверена, что это что-то нехорошее, но я сомневаюсь в том, что угадала.

— Какая же ты задница.

Смешок, который раздаётся между моими висками, заставляет мои глаза округлиться.

— Ты только что… рассмеялся, Морргот?

«Разве такая очаровательная задница, как я, может смеяться? Тебе, должно быть, послышалось».

Я смотрю на него в течение целой минуты. Он не только совершенно точно рассмеялся, но теперь ещё и дразнит меня. Я опускаю руку в пруд и быстрым движением, похожим на взмах крыла колибри, загребаю воды и окатываю Морргота.

С огромным удовольствием я наблюдаю за тем, как вода стекает по его перьям и попадает в металлический клюв, потому что я, Фэллон Росси, ничем не примечательный полурослик, смогла застать смертоносную волшебную птицу врасплох.

— Перестал злорадничать?

Он расправляет крылья и трясёт ими, пока они не становятся такими же сухими, как та траншея перед тем, как он её затопил.

«Злорадничать? Это какое-то новое слово, которое ты добавила в свой словарный запас в моё отсутствие?»

— Нет. Но его следует добавить.

Я ложусь на воду и начинаю покачиваться, точно морская звезда.

— Это по-настоящему классное слово. Фибусу оно понравится. И Сибилле тоже, хотя она мне за него, наверняка, выскажет.

Боже, как же я скучаю по этим двоим. Я закрываю глаза и представляю их лица, и теперь они как будто со мной.

— Вернёмся к слову «бейокин». Что это значит?

Должна признать, моё мышление слегка однобоко.

Когда спустя целую минуту я не получаю ответа, я приоткрываю веко. Морргот больше не сидит на камне. Я быстро осматриваю оазис, но так и не обнаруживаю, куда он улетел.

Он пропал. Или прячется.

Несмотря на то, что Морргот не похож на того, кто стал бы прятаться, я решаю, что он полетел по своим вороньим делам. Может быть, решил поохотиться на бедных лесных грызунов. А вот Ропот всё ещё здесь. При виде коня я странным образом успокаиваюсь, решив, что Морргот не мог просто взять и оставить меня в дебрях Монтелюса одну.

Я вылезаю из воды и ложусь на камень.

Это место по-настоящему божественно.

Если небесное царство существует, то я надеюсь, что оно именно такое — группа уединенных оазисов с вкусной водой, ярким небом и тёплыми камнями.

Хотя… пустят ли меня теперь в место, предназначенное для хороших фейри, или за мою помощь воронам меня отправят прямиком в Преисподнюю?

Решив, что нет никакого смысла беспокоиться о своей судьбе в данный момент, я закрываю глаза и разрешаю себе заснуть.

ГЛАВА 52

Я просыпаюсь из-за непрекращающегося жужжания. И хотя я никогда не желала зла ни одному живому существу, я немного злюсь на насекомое, которое решило выдернуть меня из моей дрёмы. Когда мир вокруг становится чётким, я с огромным удивлением обнаруживаю, что накрыта пальмовыми листьями.

Может быть, по Монтелюсу пронёсся ураган, пока я спала? Я приподнимаюсь на локтях, листья бесшумно соскальзывают с моего тёплого отдохнувшего тела и падают в прозрачный водоём. Если это был ураган, то почему листья сосредоточены только в одном месте? Нет, кто-то их сюда положил. И хотя человек, который закрывает тебя от солнца, не должен вызывать у тебя страх, мой пульс учащается, когда я осматриваю свой уединенный оазис. Единственные живые существа, которых я вижу, кроме полчищ жужжащих насекомых, это мой конь и мой ворон.

То есть, он не мой ворон.

Он ворон, которому я случайно начала помогать.

Ворон, чьи глаза сейчас закрыты. Интересно, это он накрыл меня пальмовыми листьями? Пока я размышляю об этом, меня затягивает в другой мир, где совсем темно, не считая редких звёзд и костра вдалеке.

Я стою на холме, в паре шагов от женщины, одетой в красный шёлк и мужчины, полностью облачённого в чёрное. Они не видят меня, так как слишком заняты тем, что наблюдают за людьми, собравшимися у костра, поэтому я открыто их рассматриваю.

Волнистые локоны женщины доходят до её узкой талии и развеваются на ветру, который я не чувствую. Этот же ветер вздымает плащ мужчины и его чёрные волосы, которые завиваются вокруг его округлых ушей.

— Отец хочет, чтобы мы поженились, — женщина поворачивается и мне открывается её профиль.

Прямой нос, бледные глаза, кожа — такая же тёмная, как и её волосы, и губы — такие полные, что они напоминают шёлковые подушки на лодке Птолемея Тимеуса.

— Я осведомлён об этом.

Мужчина бросает взгляд на женщину, и я замечаю, что его глаза обведены чёрным. Он напоминает мне моего отца. Но я решаю, что мужчина, на которого я смотрю, это очередной почитатель воронов.

— Тебе не о чем беспокоиться. Мы с тобой не поженимся, Лор.

Лор. Я делаю глубокий вдох. Этот тот самый мужчина, которому принадлежит крылатая пятерка. Хозяин воронов. Что само по себе довольно странно, учитывая, что Морргот считает себя королём. Может быть, этот человек — бунтарь и повелитель почитателей воронов, а Морргот правит животными представителями племени?

— Какая ты жестокая.

Меня поражает то, что голос Лора очень похож на голос Морргота, но ведь и люди, которые проводят много времени вместе, начинают разговаривать и вести себя одинаково.

Женщина смеётся, у неё лёгкий и красивый смех.

— Оставь своё притворство тем, кто тебя не знает.

Лор улыбается, его губы слегка приподнимаются в улыбке, которую я могла бы пропустить, если бы не заметила, как заблестели его зубы.

— Киан — моя наречённая пара.

— Я слышал. Он не перестаёт болтать об этом с тех пор, как ты проникла в его голову.

Они оба поворачиваются к костру.

— Твой отец уже слышал об этом?

— Мой отец не услышал бы, даже если бы я прокричала ему об этом прямо в ухо. Он хочет, чтобы мы с тобой поженились. Брак — это часть игры за власть, а не любовный союз.

Помолчав некоторое время, она добавляет:

— Он хочет твоё королевство, Лор. На твоём месте, я бы ему не доверяла.

— Ты лучше других знаешь, Бронвен, что я никому не доверяю.

Я крепко сжимаю губы.

— Но мне-то ты доверяешь?

Неужели эта женщина и та слепая провидица, которая предсказала моё будущее, один и тот же человек?

— Ты пока не дала мне повода не доверять тебе.

Я подхожу ближе, пытаясь разглядеть черты её лица. Женщина, стоящая на вершине холма, великолепна. Её кожа гладкая, точно расплавленный шоколад, а глаза, хоть и бледные, но в них присутствует цвет. Я не могу понять, какого они цвета с того места, где я стою, но точно могу сказать, что они не молочно-белые.

— Что с тобой произошло? — шепчу я.

Она не поворачивается, в отличие от Лора. Он смотрит сверху вниз на меня, его глаза так сильно подведены чёрным, что яркие радужки напоминают монеты.

— Фэллон?

Я застываю.

Он знает моё имя. Лор знает моё имя!

— Бронвен! — кричу я, чтобы обратить на себя внимание женщины и заставить её рассказать мне, почему она притворялась слепой и изувеченной старухой.

Она поворачивается, но не ко мне. Она поворачивается в сторону долины и костра, который отбрасывает искры в ночной воздух. А затем она исчезает, так же как и Лор. А за ними холм и тени.

Я сижу на валуне и моргаю, широко раскрыв глаза и уставившись на Морргота.

— Что это, чёрт возьми, было?

Морргот уставился на меня в ответ, он уже не спит. Очевидно, что это именно он послал мне видение о Бронвен и Лоре.

— Что случилось с лицом Бронвен?

Морргот всё смотрит и смотрит на меня, и я уже было собираюсь прочистить пальцами уши на случай, если туда попала вода, и я пропустила его ответ, но Морргот никогда не говорит вслух, так что это было бы бесполезно.

— Она была такой красивой. Что с ней случилось? И кто такой Киан? Помимо того, что он её нареченная пара. Подожди, пара это значит муж?

Тишина.

— Почему ты смотришь на меня так, словно я выжила из ума? Разве ты не…

Я осматриваюсь, а затем сгребаю несколько листьев и прижимаю их к своей голой груди, неожиданно почувствовав себя неловко.

— Разве не ты послал мне это видение?

Раздаётся хруст ветки, и моё сердце заходится. Но затем я замечаю Ропота, разгуливающего вокруг, и мой пульс замедляется.

«Нам надо идти».

Пока я спала, небо окрасилось в более глубокие цвета и потемнело. Его пересекают бархатисто-оранжевые и золотые полосы, напоминающие жидкое золото. Именно такими цветами сиял потрескивающий костёр в видении с Бронвен и Лором.

Вздохнув, я собираю одежду и натягиваю её на себя. Несмотря на то, что она не стала лучше пахнуть, теперь она выглядит ярче. Как же я скучаю по запаху мыла и по тому, как оно скользит по моей коже. Когда я доберусь до Тареспагии, мне, вероятно, удастся принять полноценную ванную.

Я запихиваю корсет в сумку, особенно не заботясь о том, что он может выпасть из неё, и снова спрашиваю:

— Так что произошло с Бронвен? И с Кианом?

«Это её история, Фэллон».

Я разочарованно ворчу.

— Но ведь её же здесь нет.

Морргот облетает меня кругом.

Я сдуваю прядь волос, прилипшую к щеке.

— Она знает обо мне всё; было бы справедливо, если бы я узнала что-нибудь о ней.

Тишина.

— Я не сяду на Ропота, пока ты…

«Киан брат Кахола».

Я так поражена тому, что он мне уступил, что моему сознанию требуется целая минута, чтобы всё это переварить.

— Это значит, что она моя?.. О, Боги, Бронвен моя тётя? — кричу я так громко, что две птицы малинового цвета испуганно слетают с дерева.

Я немного удивлена тому, что они вообще оказались здесь, неподалеку от этого огромного и страшного ворона, кружащего вокруг. Я предполагаю, что Морргот не имеет привычки нападать на своих собратьев.

«Я кое-что тебе рассказал. Так что, садись, пожалуйста, на коня».

Я не двигаюсь, потому что не могу. Я всё ещё пытаюсь осмыслить, что у меня есть родственница, о которой я никогда не слышала. И хотя женщины утверждают, что могут делать несколько дел одновременно, эта способность определённо прошла мимо меня, так же как и магические умения фейри. Похоже, когда я тянула генетический жребий, мне досталась короткая палочка. Может быть, отношения моего отца с воронами обнулили всё то хорошее, что мне предназначалось?

Ропот роет копытами дёрн и пыхтит.

— Бегу-бегу.

Я надеваю сапоги, вешаю сумку через плечо, после чего хватаю поводья и с лёгкостью поднимаюсь на коня. Ропот, должно быть, почувствовал, что у меня появилось новое умение, потому что он начинает двигаться ещё до того, как я усаживаюсь в седле.

«Мы доберёмся до Сельвати до восхода солнца, проведём там день, после чего отправимся в Тареспагию».

Сельвати это то же самое, что Ракокки, но на другой стороне Монтелюса, и население здесь в четыре раза больше, беднее и грязнее. Я слышала, что большинство здешних людей живут в нищете и грабят наиболее доверчивых жителей Тареспагии.

— Где мы там остановимся?

Я молюсь о том, чтобы он не сказал — под куском ржавого металла.

«В доме у друга».

Меня подмывает спросить, на самом ли деле у него есть друзья, но я заменяю это более милым вопросом.

— Со стенами, крышей и кроватью?

Я почти добавляю к этому списку ванную, но не хочу показаться требовательной или изнеженной. Что по-настоящему странно, потому что мне вообще-то всё равно, что подумает обо мне Морргот.

«Со стенами, крышей и кроватью».

Я набираю полные лёгкие вечернего воздуха, тяжесть, сдавившая мою грудь, уменьшается.

— Тогда я в предвкушении того, чтобы открыть для себя Сельвати.

«Не дай своему предвкушению исчезнуть вместе с твоей решительностью. Регио душили там людей в течение долгих веков, и те озлобились».

Тяжесть в груди возвращается в десятикратном размере, словно я опять надела корсет, обмотав его дважды вокруг своей груди, а затем затянула шнуровку.

— Тогда почему мы собираемся провести с ними целый день?

«Потому что, если мы хотим остаться незамеченными, то проще всего передвигаться по темноте, а не при свете дня».

— Данте и его армия всё ещё преследуют нас?

«Нет. Они нас обогнали».

— Обогнали? Каким образом?

«Они сели на корабль сегодня утром и пристанут к Тареспагии до наступления ночи».

— Откуда ты всё это знаешь?

«Я подслушал, как несколько эльфов обсуждали это, пока ты спала».

Я бледнею, потому что под «подслушал» он, должно быть, имеет в виду…

— Они всё ещё живы?

Морргот огибает дерево с коричневым стволом и раскидистыми ветвями, которые усеяны упругими зелёными листьями размером не больше детской ладони.

— Ты их убил?

«У меня не было выбора», — говорит он, наконец.

— У каждого есть выбор!

«Ты бы предпочла, чтобы я отпустил их с информацией о твоём месте нахождения и о том, с кем ты водишься? Ты знаешь, что тогда сделал бы Марко? Он бы отправил за тобой всю свою армию, и не для того, чтобы тебя схватить, а чтобы убить».

— Данте не позволил бы ему убить меня. А что касается эльфов, ты мог бы… — я вскидываю руки в воздух. — Ну, я не знаю, привязать их к дереву, пока мы не освободим остальных воронов».

«Данте здесь бессилен. А насчёт «привязать их к дереву» — дикие коты, которые рыскают на этой стороне горы, съели бы их ещё до наступления сумерек».

Кровь, которая начала приливать к моему лицу, снова его покидает.

— Дикие коты?

«Сельватинцы».

Желчь подступает к моему горлу, когда я осматриваюсь кругом в поиске кровожадных животных и людей.

— Сельватинцы каннибалы? — шепчу я, боясь, что мой голос привлечёт их внимание к свежей еде, которая направляется в их сторону.

«Не все».

Его ответ совсем меня не убеждает.

— Я достаточно поспала для того, чтобы продержаться ещё неделю. Так что не будем медлить. Мне только надо достать плащ с капюшоном и…

«Тебе не о чем беспокоиться, Фэллон».

— Ты только что сказал мне, что сельватинцы едят людей. Я не хочу, чтобы меня сожрали! Не знаю насчёт тебя, но мои конечности не умеют реген…

Взволнованно заржав, Ропот пятится, затем отрывает передние ноги от земли так, что моё тело съезжает далеко назад, как и большинство моих органов, которые ударяются о позвоночник. Сжав седло бёдрами, я вцепляюсь в гриву жеребца.

Когда копыта Ропота опускаются на землю, я замечаю женщину, которая с головы до ног покрыта коричневыми татуировками.

Она улыбается мне, обнажив почерневшие зубы.

— Это она.

ГЛАВА 53

Подобно часовому маятнику, женщина качается на лиане, обмотанной вокруг её руки и лодыжки. Её длинные дреды раскачиваются в такт её ловкому мускулистому телу. Нагрудник из многослойных цепочек, прикрепленный к её шее и талии, дрожит на разукрашенном торсе.

— Она?

Я осматриваю густую листву в поисках Морргота, но всё, что я вижу, это несколько десятков женщин и детей, сидящих на ветках, которые покрыты цепями и татуировками с ног до головы так же, как и женщина с чёрными зубами прямо передо мной.

— Девушка, которая разговаривает с животными, — продолжает женщина.

Ропот нервничает, переступая с одного копыта на другое.

— О тебе судачет всё королевство, — добавляет какой-то долговязый парень.

Рёбра торчат на его разрисованной груди сильнее, чем пластины на корсетах моих платьев.

Я сглатываю.

— Не стоит верить каждой сплетне, что вы слышите.

— Значит, вон там ты разговаривала с человеком? — спрашивает ещё один любитель покачаться на лиане.

Судя по заострённым носу и подбородку, а также утонченным скулам — это женщина, только вот её обнажённая грудь выглядит совершенно мужской.

— Э. Нет. Со своим конём.

Мои руки так сильно вспотели, что кожаные поводья промокли.

— Но вообще-то он мне не отвечает.

Я пожимаю плечами.

— У одиноких людей свои причуды. В общем, мне надо… э-э-э… идти.

Несколько человек начинают гоготать, и я вдруг осознаю с возрастающим волнением, что у всех у них чёрные зубы, а из-за плеч торчат перья. Я надеюсь, что перья прикреплены к их дредам, но моя надежда быстро разбивается, когда одна из женщин извлекает длинную стрелу, которую она вставляет в лук и чей кончик цвета слоновой кости невероятно острый.

— Морргот, — бормочу я себе под нос.

— Ни к чему эти проклятья, девочка. Мы не собираемся тебя убивать.

Всего лишь съесть меня по кусочкам…

— Нам не заплатят, если ты умрешь.

— Заплатят?

Моё сердце, которое долбилось о позвоночник с того момента, как та женщина упала с дерева, точно кокос, замирает.

— За твою голову назначено вознаграждение.

На этот раз мне отвечает мужчина с нежным лицом.

— Кто… — я сглатываю, чтобы мой голос перестал звучать визгливо и повторяю. — Кто назначил вознаграждение за мою голову?

— Сам король.

Эм… мерда. Где же, чёрт побери, мой преданный ворон-телохранитель? Неужели он решил отлететь подальше, так как решил, что я накинусь на него, если он убьёт всех этих людей?

То есть, я абсолютно точно на него разозлюсь, но разве пленённый напарник лучше злого напарника? Я мысленно прошу его посеять немного хаоса, разрубить пару лиан и веток, чтобы Ропот мог отсюда ускакать.

— Слезай с коня или мы его подстрелим, — говорит женщина.

Моё сердце опускается, а затем взмывает так высоко, что мне приходится сжать свои стучащие зубы, чтобы оно не выпало наружу.

— Морргот!

«Спроси их, сколько золота пообещал за тебя король».

Он это серьёзно?

— Вы планируете потребовать за меня выкуп? — бормочу я себе под нос.

Женщина, обхватившая лиану, приподнимает одну бровь, из-за чего чернильные завитки, украшающие её лоб, сморщиваются.

— Ты тупая? Ты разве не слышала, что мы тебе до этого сказали?

«Нет, Фэллон. Я планирую им заплатить, чтобы мы могли поехать дальше».

— Я сомневаюсь, что у меня с собой достаточно средств, чтобы соревноваться с вознаграждением короля, — бормочу я.

— Что она сказала? — спрашивает кто-то.

— Я просто болтаю со своим конём.

Я наклоняюсь и похлопываю по шее Ропота, которая покрыта потом.

— Сколько за меня просят?

— Сто золотых.

У-уф. Цена за мою голову потрясает меня, особенно учитывая то, что полуросликам ежедневно напоминают об их никчёмности.

«Предложи им тысячу».

Я говорю сквозь сжатые зубы:

— У меня нет…

«У меня они есть».

Я хмурюсь, потому что не помню, чтобы к его когтям был привязан кошелёк.

— Где?

— Слезай с лошадки, девочка.

Женщина бесшумно приземляется на землю.

Ропот пятится, а потом начинает вращаться на одном месте, потому что мы окружены.

«Предложи им мою цену!»

— Я заплачу столько же, сколько предлагает король, если вы позволите мне проехать.

В джунглях становится тихо, как будто листья и насекомые тоже затаили дыхание.

— У тебя есть сто золотых монет? — спрашивает женщина.

— Да.

Я смотрю наверх и мысленно прошу Морргота устроить дождь из монет, но с неба не падает ни одной.

Человек с точеным лицом издает щелкающие звуки, произнося слова на языке, который я не понимаю.

— Лириал думает, что ты блефуешь.

Я решаю, что Морргот молчит, потому что собирает монеты.

— Не блефую.

— Тогда сто — за тебя, и ещё пятьдесят — за лошадь.

— Что? — мои пальцы скользят по поводьям. — Это…

«Соглашайся. Скажи им, что ты согласна».

Я не могу решить, чему я больше рада: тому, что он переживает или тому, что он остался, а не улетел собирать деньги из своих сундуков.

— Я согласна на вашу сделку. А теперь…

Снова раздаются щёлкающие звуки. Женщина с лианой говорит:

— Мы поговорили между собой и решили, что ты слишком легко согласилась.

— Потому что у меня есть срочные дела.

Собирание воронов.

— А вообще, знаете, я решила, что предложу вам сто двадцать пять золотых. Либо вы соглашаетесь, либо до свидания.

«Что ты делаешь, Фэллон?»

— Тогда никакой сделки.

Лириал встаёт рядом с женщиной с лианой и хватает поводья Ропота. Не слишком сильно, чтобы выдернуть их из моих рук, но достаточно сильно для того, чтобы мой скакун перестал беспокойно перемещаться из стороны в сторону.

— Но мне с моими братьями и сёстрами интересно, почему шлюха с круглыми ушами такая богатая?

— Шлюха?

— Мы слышали, где ты работаешь, девочка.

Губы женщины с лианой кривятся от отвращения.

Я раздраженно фыркаю.

— Я работаю в таверне, а не в борделе. Почему все думают, что «Кубышка» это публичный дом? Название «Кубышка» не обозначает женщину с пышными формами. Таверна названа так потому, что большинство посетителей очень любят выпить.

«Фэллон», — рычит Морргот.

Я игнорирую его ворчание. Хотела бы я на него посмотреть, если бы его небесный город назвали грязным гнездом, заполненным распутными птицами, которые занимаются там своими развратными делишками, или как там они спариваются? Я всё ещё не в курсе.

Завитки на лице Лириал принимают прежние очертания.

— И как так получилось, что девушка, которая работает в таверне, — мне нравится, что он использовал именно это слово, — стала такой богатой?

— Состоятельные друзья.

— Состоятельные?

Чернильный завиток на его брови сдвигается.

Несмотря на то, что я уже очень хочу уехать отсюда, я разъясняю дикарям значение этого слова.

— Состоятельные значит богатые.

— Насколько богатые?

— Богатые-пребогатые.

«Фэллон», — рык Морргота выдирает меня из этого совершенно нелепого разговора. «Просто скажи им, что ты принесёшь им сто пятьдесят золотых монет, и поехали дальше».

Сто пятьдесят золотых… Я представляю всё, что смогла бы купить на сто пятьдесят монет, все те вещи, что могли бы сделать жизнь бабушки и мамы более комфортной, и то, как я смогла бы помочь Амарисам. Перевезти «Кубышку» в Тарекуори. Заменить все надписи, написанные облупившейся чёрной краской, на серебряные. Может быть, они смогли бы назвать её «Графином» или «Серебряной чашей».

— Раз уж твои друзья такие богатые, мы хотим двести, — Лириал склоняет голову набок. — И мы хотим их немедленно.

Его голос звучит насмешливо, словно он не верит, что я могу их достать.

«Не могла бы ты избавиться от них, Фэллон, пожалуйста? Соглашайся и поехали дальше».

Согласиться на двести? Тот факт, что он готов расстаться с такой большой суммой, заставляет меня пожалеть о том, что я не выторговала для себя оплату за поиск воронов, или, как минимум, компенсацию на случай, если мне станет слишком сложно и придётся откланяться.

— Ладно, но ни цента больше! — кричу я, потому что галдёж вокруг меня усилился до головокружительных размеров.

Языки так часто щёлкают, что создаётся ощущение, будто каждое дерево на этой стороне Монтелюса кишит цыплятами.

Лириал кивает головой. Сзади меня раздаётся свист, а затем из-за моей спины появляются чьи-то руки и хватаются за поводья, заблокировав меня.

— Не двигайся, — говорит тощий парень, и от его зловонного дыхания у меня начинают слезиться глаза.

Я надеюсь, что они используют часть золота Морргота на то, чтобы что-то сделать со своими гнилыми зубами.

— Что это ты дела…

Он срезает с меня сумку ножом, после чего приставляет его к моему горлу. Сумка приземляется к босым ногам Лириала. Мужчина приседает и начинает копаться в ней, после чего достает мою флягу, заполненную водой, и корсет. Он отбрасывает их в сторону и переворачивает сумку. К его разочарованию, как бы сильно он её не тряс, оттуда ничего не выпадает.

— Никаких монет. Проверьте седло!

Двое других начинают возиться вокруг меня и проходятся руками по седлу, включая мои ноги. Меня подмывает их пнуть, но это может плохо для меня закончиться, учитывая, что в мою шею врезается ржавое лезвие, а моя шея у меня одна.

Когда с помощью щелчков языка, они сообщают, что в седло Ропота не вшито никаких монет, Лириал поднимает голову, и из его дредов начинают выглядывать уши.

Весьма заострённые уши.

Такие же заострённые, как и другие части его лица.

Такие же заострённые, как у одного чистокровного капитана, который и устроил всю эту катавасию с моей поимкой.

— Вы чистокровный фейри.

Я осматриваю тех, кого могу разглядеть.

— Вы все чистокровные фейри!

Их волосы такие длинные, что мне надо было понять это раньше, но меня смутили их почерневшие зубы и место обитания.

Если только они действительно не живут в поместьях Тареспагии и не наряжаются в бродяг с ужасными зубами, чтобы пугать путников и отбирать у них кошельки.

— Вы фейри и вы гораздо выше полуросликов в люсинской пирамиде благосостояния. Почему тогда вы болтаетесь в джунглях с такими как я? Разве к чистокровным фейри не относятся как к полубогам в этой части королевства?

— Где деньги, девочка? — спрашивает Лириал.

«Они явно не типичные чистокровные фейри, Фэллон».

Явно? Из-за всплеска адреналина у меня начинает дёргаться глаз, и мне уже кажется, что тёмные тени вокруг меня напоминают очертание птицы.

«Как я понял, им запрети… К твоему горлу приставлен чёртов нож?»

Едва разомкнув губы, я выдавливаю:

— По ощущениям, так и есть.

Значит, Морргота не было поблизости, когда парень прыгнул на седло…

Мне хочется потребовать у него, чтобы он больше не оставлял меня одну, но эта мысль тут же испаряется, когда металлическое лезвие надрезает кожу, и по моей шее начинает стекать капля крови, словно упавшая жемчужина.

Морргот произносит вереницу непонятных для меня слов. Каждое из них звучит ещё хуже, чем прозвище, которым он меня нарёк.

Раздается звон, за которым следует низкое «уф-ф-ф» прямо за моей спиной. Парень, который без приглашения запрыгнул на моё седло, обмякает, точно переваренная лапша, и заваливается вбок. Я слегка сдвигаю бёдра, и он падает с Ропота вместе с толстым кошельком с деньгами.

Раздается шипение, и я вижу, как начинают выпрямляться спины фейри, которые переводят взгляд с кошелька, который попал в их соплеменника, на пурпурное небо, проглядывающее сквозь листву.

— Меткое попадание, — ворчу я.

— Как ты… Как?.. — глаза Лириала широко распахиваются вместе с его чёрным ртом.

— Магия, — говорю я прежде, чем задаться вопросом: почему он и его люди — чистокровные фейри — не использовали на мне свой магический арсенал? Но я решаю, что мне не стоит его подкалывать, если хочу оставить всё как есть.

Я то сжимаю, то разжимаю поводья.

— Мы заключили сделку. А теперь с дороги.

Ни он, ни женщина не двигаются.

— Разве мой голос не достиг ваших широких ушей?

— Мы услышали тебя, девочка, — голос женщины звучит так же неожиданно, как и появление кошелька, который уже вывернул один из её людей. — Нам надо пересчитать.

Если они продолжат в том же духе, я задержусь здесь до рассвета.

— Там всё на месте.

— Мы. Пересчитаем.

Я сдуваю прядь волос с лица.

Спустя полчаса счетовод поднимает голову и говорит что-то, из-за чего уголки губ Лириала приподнимаются вверх. Неужели Морргот их обсчитал? У меня нет волшебных математических способностей, так что я не могу в мгновение ока пересчитать это золото, но могу точно сказать, что монет очень много.

Больше, чем я когда-либо видела в одном месте за раз.

— Что? — огрызаюсь я.

Несмотря на то, что Лириал всё ещё держит поводья Ропота, тот начинает переминаться с ноги на ногу.

— Пошли нам ещё один мешок с небес, и мы тебя отпустим.

ГЛАВА 54

«Ты же слышала, как эта остроухая свинья только что попросила тебя послать ей кое-что с неба, Behach Éan?»

— Я знаю, что ты считаешь меня наполовину фейри и наполовину сумасшедшей, — бормочу я с таким апломбом, на который вообще может быть способен человек, окружённый неразумным лесным народом. — Но я тебя уверяю, мой слух в полном порядке.

Сейчас мне уже неважно, что эти фейри из джунглей могу решить, что я разговариваю сама с собой.

«Зачем огрызаться? Я просто хотел удостовериться, что мы с тобой понимаем друг друга».

И прежде, чем я успеваю спросить, что вообще он хотел мне этим сказать, мимо лица Лириала проносится дым и отрубает руку мужчины по локоть. Идеальным разрезом. Никакая ткань или кость не соединяют больше его конечность, которая теперь болтается на поводьях Ропота, вместе с локтем.

Мой желудок сжимается, в то время как Ропот резко подаётся вперёд, обретя свободу.

Последнее, что я вижу, это как закатываются глаза Лириала на его прекрасном лице и то, как его компаньонка хватает его и кричит.

Стрелы летят в нас. И поскольку Ропот, похоже, знает, куда он направляется, я сосредотачиваюсь на крылатых стрелах и стараюсь уворачиваться от них, пригибаясь и наклоняясь в разные стороны.

И хотя мои реакции достаточно быстрые, Морргот оказывается ещё быстрее. Его бесформенная чёрная форма словно увеличивается в объёмах, когда он перемещается влево и вправо, вверх и вниз, отбиваясь от града стрел. Я почти расслабляюсь и даже поворачиваюсь назад, как вдруг замечаю белую вспышку, и стрела проносится мимо моего щита из дыма.

Я наклоняю голову, прижимаюсь ухом к плечу, и стрела со свистом пролетает мимо моего виска.

«Фэллон!»

Морргот материализуется и смотрит на меня в таком шоке, словно мимо него никогда раньше ничего не пролетало.

Я рада, что не дала себе совсем расслабиться, иначе из моего лба сейчас торчала бы стрела. Я поступила мудро. Как учила бабушка.

— Я в порядке, Морргот.

Стрела врезается в ближайший ствол, выдергивая его из транса. Он ничего не говорит, продолжая защищать меня от последних оставшихся стрел. И только когда Ропот покрывается потом, и мы отрываемся от плохих фейри на целый километр, он снова превращается в ворона.

«Стрела… В тебя попали?»

— Нет.

Но он всё равно облетает меня кругом, чтобы удостовериться.

Мне хочется спросить его, почему ему недостаточно моего слова, но у Морргота огромные проблемы с доверием, и он, кажется, действительно переживает, поэтому я разрешаю ему покружить надо мной.

— Твоё золото!

«Что моё золото?»

— Нам надо вернуться за ним!

«Зачем?»

— Потому что, во-первых, его было много, а во-вторых, те хулиганы без сомнения потратят его на ужасные вещи.

«Оно удержит их подальше от тебя. Важно только это. К тому же там, где я его достал, золота ещё много».

— Где ты его достал?

И нет, я не планирую ничего у него красть, хотя это и не значит, что если он предложит мне монетку или даже три, то я откажусь. Я слишком много пережила.

«В своём — как ты там его назвала? — гнезде с распутными птицами».

Я застываю, потому что не помню, чтобы произносила это вслух, но, похоже, так оно и было. Я меняю тему.

— Не могу поверить, что ты отрубил Лириалу руку.

Морргот отвечает не сразу: «Ему повезло, что его голова всё ещё при нём».

Я сглатываю кислый комок, подступающий к горлу. Когти и клюв Морргота сделаны из железа.

— Она ведь не вырастет обратно?

Стук моего сердца совпадает с быстрым стуком копыт Ропота.

«Ты должна признать, что я очень хорошо себя вел. Я не тронул остальных. Будь моя воля, я не дал бы тебе болтать с этой шайкой, и у них не осталось бы конечностей, чтобы метать в тебя стрелы».

Я решаю проигнорировать его последний комментарий и сосредоточиться на том, от которого мой обед из кокоса не пытается сбежать из желудка.

— Болтать? Ты серьёзно считаешь, что именно этим я и занималась?

«Ну, ты обсуждала статусы фейри в люсинском обществе».

— Чтобы дать тебе время вытащить меня из этой гнилой ситуации! Которая, кстати, произошла по твоей вине.

«Не припомню, чтобы я назначал вознаграждение за твою голову».

Я снова запрокидываю голову и долго смотрю на полог из ветвей, освещенных звёздами.

— Я говорила не о вознагр…

Ропот перепрыгивает через поваленное дерево, что эффективно затыкает мне рот. Его темп снова становится бешеным. Либо он почувствовал ещё каких-то злых фейри, либо Морргот сказал ему мчать быстрее, чтобы я больше не могла с ним препираться.

Оставшуюся часть ночи я крепко держусь за Ропота, который мчится по головокружительной неровной местности, и восхищаюсь сумеречными пейзажами. Я знаю, что это не обзорная экскурсия, но уже достаточно успокоилась, чтобы восхититься окружающим меня великолепием.

Вдруг я слышу, как у меня над головой ломается ветка и раздаётся хриплое шипение.

Морргот резко опускается.

— Что это было?

Я получаю ответ секунду спустя, когда замечаю два широко посаженных светящихся глаза, которые смотрят на меня с огромной головы, покрытой пёстрой шерстью.

— Это… леопард? — мой шепот звучит так же напряжённо, каким выглядит сейчас тело хищника.

Я замечаю, что леопард почти такого же роста, что и Ропот, и пытаюсь сглотнуть.

Морргот испускает пронзительный крик, который заставляет мою слюну тут же опуститься вниз. Я захожусь кашлем, в то время как леопард расправляет плечи, после чего наклоняется вбок, разворачивается и исчезает в кустах.

— Не знала, что ты способен издавать такие звуки.

В процессе выплёвывания лёгкого, мой голос сделался тише и грубее.

«Мне нравится проникать в мысли других существ».

— Проникать в мысли? Все вороны обладают этой способностью?

«Нет. Только я».

— Каким образом ты можешь проникать в мысли животных и людей без их согласия?

«Это история для другого раза».

— Зачем откладывать? У нас впереди долгий путь, разве не так? Можем продолжить болтать. Так время пройдёт быстрее.

«А ещё все желающие смогут узнать о твоём местонахождении».

Я закрываю рот и осматриваю окрестности и деревья. Только голоса ночных существ нарушают тишину, которой как будто стало больше, как и влажности, потому что мы подходим всё ближе к океану.

Когда адреналин иссякает, каждая болезненная часть моего тела даёт о себе знать. Сильнее всего болит грудь. Я подношу к ней руку, и от одного только вида ладони, лежащей поверх моих заострившихся сосков, я издаю стон.

Морргот резко опускается.

«Что? Что такое?»

— Ты в курсе, что у женщин есть часть тела, которая называется «грудь»?

Золотые кольца вокруг его зрачков становятся не толще обручальных колец, которые носят родители Сибиллы. Он пристально смотрит на моё лицо. Не ниже. Он либо не знаком с женской анатомией, либо у него очень хорошие манеры.

«И что насчет твоих… грудей?»

Он, должно быть, вдохнул насекомое или песчинку, потому что его голос звучит неожиданно хрипло.

Стоп. Он же говорит у меня в голове, точнее проникает в мысли — или как там он называет свою способность? Его слова воспроизводятся не голосовыми связками, ведь так? Может быть, ему просто неловко обсуждать женские части тела?

Я прижимаю грудь рукой, чтобы та не подпрыгивала. Теперь, когда я заметила, как она горит, я не могу сосредоточиться ни на чем другом.

— Те бандиты забрали мою сумку. Корсет был внутри неё.

Я хотела избавиться от него, но теперь, когда это случилось… Я вздыхаю и уже слышу, как суеверная Джиана напоминает мне о том, чтобы я не загадывала желания, если не хочу, чтобы они сбывались.

Неожиданно мне в голову приходит идея. Она не самая лучшая, но она может принести мне облегчение.

Когда я отпускаю поводья и расстегиваю рубашку, Морргот начинает опускаться, словно он забыл, как использовать крылья. Едва не врезавшись в навостренные уши Ропота, он превращается в дым, а потом взмывает вверх. Когда ему больше ничего не угрожает, он снова материализуется.

«Что ты делаешь?» — его голос звучит раздраженно, словно в той ошибке, которую он допустил во время полета, виновата я.

Я приподнимаю помятый подол рубашки и завязываю его узлом.

— Пытаюсь уменьшить трение.

Это решение не идеально, но оно помогает.

— Готово, — бормочу я и снова берусь за поводья.

«И что теперь?»

Синьор Ворчун, похоже, стал ещё более угрюмым. Это была длинная ночь, и она наконец-то заканчивается. И хотя вокруг нас мало что поменялось, всё-таки в джунглях стало тихо, чернота отступает, сереет, воскрешая контрасты, которые сгладила ночь.

— Не думаю, что смогу сойти за парня без корсета.

Взгляд Морргота падает на мой голый живот и останавливается на завязанной в узел рубашке. Он не может морщить нос, и всё-таки его отношение к моему внешнему виду ясно как день.

— Расслабься. Когда мы доедем до города, я развяжу рубашку.

Я срываю лепесток свисающей орхидеи жжено-оранжевого цвета, который напоминает мне о маминых волосах.

— Как думаешь, все уже знают о награде за мою голову?

«Думаю, что раз о ней прослышало горное племя, то да».

— Тогда нам надо поднажать. И сразу отправляться в поместье моей семьи.

«Нет. Не при свете дня, и не раньше, чем ты отдохнёшь».

Я поднимаю на него глаза.

— Если даже не принимать во внимание вознаграждение, ты веришь в то, что твой знакомый сельватинец не возьмёт меня в заложницы и не доставит к королю?

«Да».

— Почему?

«Поэтому что этот человек знает, что моё возвращение принесёт ему больше, чем сто золотых монет».

А. Ну, конечно. Бронвен, должно быть, пообещала ему ведро монет, если тот поможет будущей королеве избавить Люс от его настоящего правителя.

— А этот человек знает, — я указываю в его сторону, — о тебе?

«Знает».

— И многие о тебе знают?

«Обо мне? Да. О моём возвращении — нет. И нам надо, чтобы всё так и оставалось, либо цена за твою голову значительно возрастет».

Он бросает на меня многозначительный взгляд.

Он на полном серьёзе думает, что я собираюсь пройтись по улицам Сельвати и объявить, что планирую пробудить парочку смертоносных воронов из спячки? Когда он вернулся сюда пару десятилетий назад, он начал войну! Даже если люсинцы не любят своего монарха, они без сомнения предпочитают мир кровопролитию.

«Андреа Регио был готов провести с нами переговоры. Мы согласились разделить королевство, но тут вмешался его сын».

Я хмурюсь.

— Тогда почему вороны убили Андреа? Потому что он передумал?

«Мы не убивали сына Косты».

— Тогда кто это сделал?

«Андреа убил человек, который был его плотью и кровью. Его собственный сын».

ГЛАВА 55

Слова Морргота огорошили меня, погрузив в полнейшую тишину.

«Обвинив нас в убийстве своего отца, Марко собрал всех жителей Ракокки в пещере. Он сказал им, что это нужно для защиты от бунтарей из Монтелюса и их птиц с железными когтями, но на самом деле, он собирался выманить меня и моих людей. Он выдвинул нам ультиматум: перемирие, либо он обрушит стены пещеры».

Моему озадаченному мозгу требуется минута, чтобы понять всё, о чём говорит Морргот. Я и раньше не любила нашего монарха, но теперь… всё, что я к нему чувствую, это полнейшее отвращение.

Убив своего собственного отца, Марко также почти принёс в жертву тысячи невинных людей?

— Я так понимаю, что ты выбрал перемирие, поскольку в итоге тебя превратили в металлические статуи.

Его горящие глаза находят мои, скользят по моему лицу, словно пытаются понять, на чьей я стороне, прежде чем раскрыть мне ещё больше деталей о Приманиви.

«Так и есть, но он всё равно приказал своим земляным фейри устроить землетрясение».

Он замолкает и смотрит на горизонт, который быстро заполняется цветом.

«Я приказал своему народу оказать помощь людям, но они не поняли наших намерений и атаковали нас шипами из обсидиана, которыми снабдил их Марко».

Он сглатывает.

«Я недооценил то, как сильно Регио промыли людям мозги во время нашего отсутствия, которое длилось пятьсот лет. Бронвен пыталась меня предупредить».

Наступает ещё одна долгая пауза, а затем всё его тело содрогается, и его чернильно-чёрные перья взъерошиваются.

«В тот день мы сделались предвестниками смерти, а Марко — настоящим спасителем. Он собрал всех моих людей, которые стали заложниками нашего проклятия и двух моих воронов. Одного из них он отдал Юстусу и приказал избавиться от него, а другого собственноручно проткнул. Он предупредил меня, что будет убивать по человеку каждый час до тех пор, пока я не сдам всех своих воронов. Я не думал, что он так поступит, но число погибших начало расти».

Мою кожу покрывают мурашки, и не только мой голый живот.

«Он оставлял трупы в Ракокки, чтобы я мог их обнаружить. Он делал так, что казалось, будто трупы растерзаны животными, а не такими же точно людьми. Ненависть к моему виду возросла до такой степени, что группы людей начали подниматься в горы, чтобы попытаться изловить жестокого короля. Ворона в том овраге поразил человек».

Часть меня хочет погладить крыло Морргота, потому что воспоминания о той битве определенно даются ему очень тяжело, но другая моя часть говорит: это всего лишь его версия. Могу ли я представить Марко, убивающего своего отца? Если честно, я никогда не видела, как они общались, поэтому — нет. Могу ли я представить, как он использует людей, а потом избавляется от них? Да.

Но я также видела, каким бездушным образом Морргот может убивать. Он далеко не невинный.

— А что насчёт двух оставшихся воронов?

«У меня не было иного выбора, кроме как сдать их».

Странно, что он использовал именно это местоимение, учитывая, что Лор сдал сам себя. Если только Лора не схватили в той пещере и не превратили в металлическую статую.

«Я мог либо обречь на смерть всех людей в королевстве, либо проклясть свой собственный народ на следующие несколько лет».

— Что значит проклясть свой народ?

«Магия моего народа связана с моей. Моё падение равносильно их падению. Я состоял из пяти воронов, что должно было избавить их от такой судьбы, и, тем не менее… я подводил их уже дважды».

— Может быть, в следующий раз тебе следует попросить своего птичьего бога превратить тебя в сто воронов?

Он смотрит на меня искоса в течение долгого времени.

— Конечно же, твоему следующему собирателю воронов придётся потрудиться, но это значительно повысит твои шансы избежать проклятия. Представляешь, каким ты будешь маленьким, если тебя разделят на сотню воронов? Я ни разу не пробовала проткнуть осу зубочисткой, но думаю, что это довольно проблематично.

Он фыркает, а я улыбаюсь, но очень быстро мои мысли переносятся обратно к битве Приманиви, и улыбка исчезает с моих губ.

Я похлопываю Ропота по потной шее.

— Значит ли это, что теперь, когда ты вернулся, часть твоего народа тоже пробудилась?

«Они смогут вырваться из плена обсидиана только после того, как будут освобождены все пять моих воронов».

— Они окаменели? Разве они не сделались железными, как ты?

«Нет. Только я становлюсь железным».

Я щурюсь, взглянув на светлеющее искрящееся море. Подумать только, там, на дне, лежит корабль с каменными статуями людей и птиц. Когда я замечаю на горизонте белые холмики, мне в голову приходит одна идея.

Я резко перевожу взгляд на Морргота.

— Могут ли змеи касаться обсидиана или он действует на них так же, как и на ваш вид?

«Он на них не действует, а что?»

Слава Богу, ведь я выкинула те шипы в канал. Я испускаю такой глубокий вздох, что он мог бы перевернуть корабль.

— Ты же знаешь, что я вроде как могу общаться с животными? В общем, я дружу с одним змеем.

Он смотрит на меня настороженно.

— Может быть, я могла бы научить его, как удалить шипы из твоих людей и воронов? Или подтянуть корабль поближе к берегу? Или сделать ещё что-то. Он огромный и очень сильный.

Я начинаю пожевывать губу, размышляя над своим планом. Для начала, мне надо будет привести Минимуса к южному берегу Люса, где затонул корабль. Это добавит несколько дней к моей миссии, но если это сработает…

«Антони и его команда подтащат корабль к берегу, чтобы ты смогла освободить моего последнего ворона».

Мои глаза округляются, а рот раскрывается так, что я втягиваю им слишком много воздуха.

— Все лодки, что заходят в те воды, тонут! Ты обрёк их на смерть.

«Он не умрёт».

— Почему? Потому что Бронвен предвидела, что с ними всё будет в порядке?

«Да».

— Что если она ошиблась?

«Она никогда не ошибается».

— Откуда у неё эти способности? Ни один фейри из тех, что я знаю, не может предсказывать будущее.

«Она заключила сделку с колдуньей из Шаббе. Вместо способности видеть настоящее, она получила способность видеть будущее».

Кровь застывает у меня в жилах при мысли о том, какой силой могут обладать жители Шаббе.

— И что она отдала за это колдунье?

«Свои глаза».

— Нет, я это понимаю. Я имела в виду… деньги, драгоценности, своего первенца?

«Свои глаза. Теперь жители Шаббе могут видеть всё, что видит она. Она стала их глазами».

О… О!

— Они за нами шпионят?

«Они наши союзники. Всё, чего они хотят, это помочь нам восстать и вернуть то, что нам принадлежит, чтобы мы помогли им разрушить магическую защиту».

Мне так странно думать о том, что Люс будет разделён между двумя монархами.

— Значит, она, и правда может видеть будущее?

«Правда».

Я выпрямляюсь в седле, словно корона уже украшает мою голову. Интересно, когда и как Данте сделает мне предложение? Я представляю шикарную церемонию с музыкой и цветами, но решаю, что предпочла бы что-нибудь попроще.

Я надеюсь, что он попросит у бабушки моей руки перед тем, как встанет на колено с невероятно красивым кольцом. Мне бы хотелось иметь что-нибудь красивое. Что-нибудь, что не принадлежало когда-то кому-то ещё. Что-нибудь, сделанное специально для меня.

Святой котел, я такая старомодная.

В течение целого часа я представляю идеальное предложение руки и сердца у себя в голове, достойное того, чтобы украсить страницы книги. Я перевожу взгляд на небо, чтобы убедиться, что Морргот всё ещё где-то поблизости. Мне приходится несколько раз осмотреть рассветное небо, чтобы заметить его.

Он парит высоко, устремив взгляд на горизонт, его огромные крылья разрезают тяжёлый горячий воздух. Я не могу прочитать его мысли, но мне кажется, что он тоже размышляет о своём будущем. Когда он реализует свои политические амбиции, точнее Лора, найдёт ли он себе подружку? Или пять подружек, для каждого из своих воронов?

Он насмешливо смотрит на меня.

Похоже, сердце, которое бьётся исключительно ради мести, не станет биться не для чего другого, пока он не вернёт всех своих воронов. И я имею в виду не тех воронов, что составляют его тело.

Моя спина содрогается, точно кто-то провёл ногтями по меловой доске, и я морщусь. О, как же рассердится директриса Элис, когда голубое небо почернеет от птиц. Боги, моё правление начнётся с того, что меня будут ненавидеть все фейри.

Но пока некоторые из них — Фибус, Сибилла, мама, бабушка и Данте — любят меня, всё будет в порядке.

Плоские крыши появляются вдалеке, заставив мои мысли замолчать. И хотя я наслышана о том, что Сельвати — это такой же бедный город, что и Ракокки, в рассветных лучах он напоминает магический город из маминых книг.

«Никому не говори о том обмене, что совершила Бронвен, даже своему драгоценному принцу, иначе её казнят».

Я уже готова ответить ему, что я не стукачка, как вдруг он добавляет:

«Ты должна понять, Фэллон Росси, что я ни перед чем не остановлюсь, чтобы её защитить… ни перед чем».

Я крепко сжимаю губы. Его угроза звучит громко и ясно, особенно, когда он называет меня моим фейским именем.

— Если ты меня не предашь, то и я тебя не предам.

Я пришпориваю Ропота, заставив его поскакать галопом. Я хочу убраться подальше от Морргота, хотя знаю, что пока моя задача будет не выполнена, я не смогу от него избавиться.

«Каким образом я могу тебя предать?»

Я чувствую, как его тело парит надо мной, но не свожу глаз с раскинувшегося впереди города.

— Твоя жадность может заставить тебя избавиться не от одного, а от двух Регио.

Горячий ветер подхватывает мои слова и швыряет их прямо в него.

ГЛАВА 56

«Твоя рубашка».

Я и Морргот не разговаривали после нашей ссоры, если конечно пара острых словечек, которыми мы обменялись, могут считаться ссорой.

— Попроси вежливо, и, может быть, я её развяжу.

Я думала, что мы пришли к пониманию, он и я, но единственное, куда мы пришли, это в очередной тупик.

Он не доверяет мне; я не доверяю ему.

Какая чудесная команда.

Мне кажется, что он выругался, но в отличие от люсинского языка, который звучит мелодично, даже если на нём кричат, каждое слово на языке воронов звучит резко и сердито.

— И не кричи так. У меня уже мозг болит.

Мои слова заставляют его прекратить бормотание.

Я жду, что он попросит меня развязать рубашку.

Всё жду и жду.

Неужели эта птица такая гордая?

«Если ты не развяжешь эту чёртову рубашку, я покалечу каждого сельватинца, который хотя бы взглянет на тебя. Ты действительно этого хочешь?»

Я развязываю узел, и рубашка опускается вниз, прикрыв мой живот.

— Это было невежливо.

«Я не вежливый человек».

Ты даже не человек.

«Дом Сьювэла — через четыре улицы отсюда. Ропот знает, где остановиться. Опусти голову и старайся держаться в тени».

Сельвати это множество разнообразных деревянных домов с крышами, сделанными из соломы или брезента, либо того и другого. Возможно, когда-то этот город был нереально красивым, чем-то вроде причудливой рыбацкой деревушки, но сейчас в его цветах преобладает оттенок тусклой охры, а самые красивые дома хороши только тем, что у них есть входные двери, целые окна и толстые соломенные крыши.

Несмотря на то, что сейчас только рассвело, Сельвати уже переполнен людьми и лошадьми, поэтому я без труда смешиваюсь с толпой. Я чувствую, как в мою сторону обращаются взгляды одного или нескольких человек, но в целом жители слишком заняты тем, что спешат на работу или в школу, или куда там они направляются, поэтому они не замечают вспотевшую и пыльную девушку на вспотевшем и пыльном коне.

Или мне только так кажется.

За мной увязывается какой-то человек.

— Какая у тебя красивая лошадь.

Ропот действительно выделяется ростом и походкой. На этой песчаной улице нет больше таких же широких и высоких коней, как мой жеребец. Было бы иронично, если бы меня остановили не из-за моей внешности, а из-за моего коня.

Я глажу шею Ропота, чтобы мои беспокойные пальцы могли коснуться чего-нибудь твёрдого.

— Я согласна.

— Ты девушка?

Человек переводит взгляд с Ропота на меня.

— Нет.

Его взгляд перемещается на мою грудь, я не двигаюсь. Как грубо.

«Ты разве не поняла, что тебе надо держаться в тени, Фэллон?»

— Но у тебя сиськи, — говорит наблюдательный парень.

— Я упитанный. У каждого свои недостатки, — отвечаю я невозмутимо.

Лицо молодого человека озадаченно морщится. Он как будто не может понять, действительно ли я парень с внушительным размером груди, или девушка, которая его дурачит.

Как и большинство здешних людей, он худой. И так же, как и все, он лысый, и у него такие же уши, как у меня, только выдаются ещё сильнее, потому что вокруг них не растут волосы.

— Ты не мальчик, — говорит он, наконец, но его голос звучит не очень уверенно.

«Стоит ли мне вмешаться, или ты сама сможешь избавиться от своего поклонника?»

— Ему понравился Ропот, — бормочу я.

Лоб парня морщится.

— Что?

— Я опаздываю.

Я сжимаю Ропота коленями, чтобы заставить его побежать рысцой, и даже не утруждаю себя тем, чтобы пожелать парню хорошего дня.

Раздражительность ворона передаётся мне. Надеюсь, она скоро пройдёт.

Моим бёдрам больно каждый раз, когда они касаются седла, да и мои соски горят, но чем дольше я изучаю своё окружение, тем меньше мне становится себя жаль. Большинство этих людей напоминают мешки с костями, у них запавшие щёки и глаза, а сами они измучены суровыми условиями жизни. Но, по крайней мере, в том молодом человеке чувствовалась какая-то искра.

Искра надежды и молодости.

Своим первым королевским указом я постараюсь разжечь эту искру и помогу ей переброситься на каждое человеческое лицо. Я буду народной королевой — их глазами, ушами и сердцами.

Ропот останавливается у двери, которая, как мне кажется, была когда-то бирюзовой. Теперь же она выцветшего серого цвета с зеленовато-голубыми пятнами, которые едва заметны на потускневшем дверном полотне.

«Мы на месте».

Я осматриваю крышу в поисках ворона, но его пернатого тела нигде не видно.

Спешившись, я осматриваю вдоль и поперёк песчаную улицу в поисках дыма, но ничего не замечаю. Когда Морргот не хочет, чтобы его видели, он становится до ужаса незаметным. Но хотя бы мне больше не надо беспокоиться о том, что меня поймают вместе с вороном.

Я закидываю поводья на шею Ропота, как вдруг открывается входная дверь, и оттуда выходит улыбающийся человек с кривыми зубами и загорелой неровной кожей, напоминающей ржаной хлеб. Выражение его лица заставляет меня отвлечься от его грубой кожи.

Я даже не осознавала, как сильно соскучилась по искренним улыбкам, пока не взглянула на это дружелюбное и открытое лицо. Я быстро оборачиваюсь, чтобы убедиться в том, что его улыбка направлена на меня, после чего улыбаюсь ему в ответ.

Впервые за эти несколько дней я начинаю дышать свободнее, и говорю:

— Вы, должно быть, Сьювэл.

Он кивает головой на угол дома, в сторону небольшой аллеи, которая разделяет его стену и стену соседнего дома. Я завожу Ропота в узкий переулок, где пахнет сыростью — мочой, водорослями и гравием. Если Ракокки и зимой, и летом окутывает прохладная влага, то здесь воздух горячий и сырой.

Ропота ожидает ведро с водой, а также охапка сена. Мой конь — да, Ропот кажется мне моим — отчаянно пытается дотянуться до них, и Сьювэл своими ловкими и такими же загорелыми, как и остальное тело, руками снимает узду с головы Ропота.

Меня переполняет чувство вины, когда я понимаю, что мне ни разу не пришло в голову снять с него металлические удила или седло в оазисе.

Сьювэл обматывает поводья вокруг низкорослого дерева, которое выглядит иссохшим, так же как это место и его жители. Затем он снимает с Ропота седло, под которым скрывались несколько слоёв вспененного пота и липкого песка. Все это он проделывает в тишине. Он достает ещё одно ведро из чего-то, напоминающего колодец, судя по конструкции из веревок и блоков, и выливает его содержимое на Ропота, который отряхивается и начинает радостно ржать, погрузив голову в ведро с сеном.

Сьювэл отходит назад и смотрит на него.

— До чего же прекрасное создание.

Я согласно киваю.

— Думаю, вы тоже хотели бы помыться.

Я облизываю пересохшие губы и бросаю взгляд в сторону колодца.

Сьювэл смеется.

— Расслабьтесь, синьорина. Я не собирался окатить вас водой.

Если уж быть предельно честной, я не уверена, что так уж сильно возражаю. Но я не произношу этого вслух, так как боюсь, что он может передумать и вместо долгой ванной, я получу быстрый душ.

Он заводит меня в заднюю дверь своего дома. И как только она закрывается, я говорю:

— Мы забыли привязать Ропота.

— Этот конь никуда не денется.

Его голос звучит так уверено, словно Морргот рассказал ему о том, что он умеет мысленно контролировать это животное.

В отличие от человека на лошади, у Сьювэла нет акцента. Или, по крайней мере, он не такой сильный. Его «р» не такая раскатистая, и он не так сильно растягивает звук «с», как я. Но я ходила в школу в Тарекуори, так что меня учили говорить так, как говорят благородные фейри.

— Спасибо, что согласились приютить меня на ночь, — говорю я и осматриваю его дом, который гораздо просторнее моего.

Здесь нет ни цветов, ни ракушек, ни множества плетёных корзин, висящих на стенах, или домотканых занавесок. Его жилище похоже на дом одинокого мужчины, но я могу ошибаться. Он может жить здесь с женщиной, у которой нет ни времени, ни желания украшать дом.

— Это честь для меня.

Он использует слово «честь», как будто я кто-то очень значимый. Должно быть, он очень уважает Морргота.

Сьювэл наливает стакан воды из кувшина и передает его мне.

— У меня есть печенье. Оно немного сухое, но питательное. Не желаете?

— Очень желаю.

Как и Ропот, я жадно выпиваю воду, а затем поглощаю три печеньки и ещё один стакан воды.

Мужчина всё ещё улыбается мне, как вдруг меня накрывает чувством вины. Что если я съела его запас еды на день?

Мужчина низко кланяется, и этот жест заставляет меня свести брови вместе. Я уже собираюсь сказать ему, что я ещё не королева, как вдруг по стропилам начинает стелиться дым, который в итоге принимает форму птицы.

— Сир, как давно я вас не видел.

Морргот должно быть сказал ему, чтобы он выпрямился, потому что Сьювэл перестает кланяться.

— Да. Оба готовы. Идём.

Он заводит меня в единственную дверь, в комнату, которая выглядит чуть меньше моей. И она кажется ещё меньше из-за медной ванной, располагающейся рядом с кроватью.

Деревянные жалюзи закрывают окно, не давая солнцу проникать внутрь, но, несмотря на это, здесь стоит удушающая жара. Похоже, что в полдень солнце поджаривает эти дома до хрустящей корочки. Морргот садится на деревянную раму кровати.

— Вам что-нибудь нужно, сир?

— Наверное, ванную для птиц и миску семечек? — любезно предлагаю я.

Улыбка исчезает с лица Сьювэла.

— Что?

«Не насмехайся над этим человеком. Он хороший».

Мои щёки начинают гореть.

— Я насмехалась над тобой, а не над ним.

Я поворачиваюсь к Сьювэлу и указываю жестом в сторону ворона.

— В данный момент Морргот и я не очень-то ладим.

Румянец сходит с лица Сьювэла, и его лицо бледнеет, сделавшись такого же пепельного цвета, что и стены.

Морргот должно быть уверил его, что я шучу, потому что цвет медленно возвращается его лицу.

— Это была очень долгая неделя, — говорю я в качестве извинения

— Тогда я оставляю вас отдыхать. У вас ещё много дел.

Он переступает порог и начинает закрывать дверь.

О, да, не напоминай. Улыбнувшись усталой улыбкой, я говорю:

— Спасибо ещё раз за гостеприимство.

— Не стоит благодарностей. Друг Лора — мой друг.

— Я не…

Дверь щёлкает.

— … друг Лора, — заканчиваю я, но он уже ушел.

Я поворачиваюсь к Моррготу, который всё ещё здесь.

— Зачем ты сказал ему, что я друг твоего хозяина?

«Он сам это предположил».

Я испускаю раздражённый вздох, но ванная уже зовёт меня, и спустя несколько секунд я оказываюсь нагишом и уже захожу в воду. Она холодная, но всё равно божественная. Я закрываю глаза и сгибаю ноги, чтобы поместить в ванную как можно большую часть своего тела.

«Здесь есть мыло».

Не открывая глаз, я ворчу:

— Ты всё ещё здесь?

«Я пообещал тебя охранять, забыла?»

Я открываю глаза и пристально смотрю на ворона.

— Ты также пообещал меня убить.

«Это было не обещание, Фэллон; это было предупреждение».

— Это одно и то же.

Я шарю руками по бортикам ванной в поисках мыла, которое оказывается таким тонким, что почти тает в моих ладонях, превратившись в розовую маслянистую массу, которая пахнет как пустынная роза. Я встаю, чтобы не дать этой драгоценной массе упасть в воду и начинаю намыливать голову, пока она не перестает быть жирной и покрытой песком. Затем я мою подмышки и между ногами. Я стараюсь не касаться сосков, которые из бледно-розовых сделались пугающе малиновыми.

Я опускаю своё тело обратно в ванную и неторопливо ополаскиваюсь.

«Фэллон. Кровать».

— Хм-м-м.

«Фэллон».

Мои веки приподнимаются. Лучи света, проникающие внутрь по краям окна, сделались ярче, белее.

«Не засни в ванной».

— Почему нет?

«Ты можешь утонуть».

— В таком количестве воды?

Я провожу ладонями по пенной лужице, лопнув несколько пузырьков.

— Я, конечно, люблю бросать вызов обстоятельствам, но…

«Пожалуйста».

Одно единственное слово заставляет меня вылезти из ванной и поползти в кровать. Я издаю стон, когда простыни целуют мою кожу, а щека касается подушки.

— Я разбита, Морргот. Ты меня сломал.

Я как будто слышу, как он вздыхает, но этот звук вполне мог сорваться с моих собственных губ.

«Отдыхай, Behach Éan».

— Ты так и не сказал мне, что это значит, — бормочу я в подушку.

Если он мне и отвечает, то я уже слишком далеко, чтобы услышать его ответ.

ГЛАВА 57

Я просыпаюсь от самого божественного ощущения в мире — нежные руки разминают больные мышцы моей спины. Я решаю, что умерла и отправилась в загробный мир. Либо я всё ещё сплю, и это сон. Либо Сьювэл находится сейчас в моей комнате.

Последняя мысль заставляет меня резко проснуться. Я поворачиваюсь, но у меня за спиной только темнота. Я снова позволяю своим векам закрыться и испускаю стон, пожелав, чтобы этот фантастический сон вернулся.

И, как по волшебству, те пальцы снова появляются, проходятся вдоль моего тела, после чего впиваются в скованные сухожилия и разминают их, пока те не размягчаются точно какао-масло.

«Прости, что был с тобой так суров, Behach Éan».

Мне не только делает массаж воображаемый доктор, но я также получаю извинение от своего крылатого компаньона.

Это самый лучший сон.

Я погружаюсь ещё глубже в соломенный матрац.

Опускаюсь на призрачные пальцы, разминающие мою больную кожу, и окунаюсь в прохладную дымку, обволакивающую мою шею.

— Я тебе не враг, Морргот, — бормочу я, после чего покидаю реальный мир со всей его ложью и обидами, чтобы попасть в тот сон, где существует только стремление к блаженству и удовольствию.

Руки проходятся вниз по моей спине и начинают медленно описывать небольшие дуги вдоль позвоночника. Я вытягиваюсь и ложусь на живот, чтобы предоставить моему воображаемому массажисту ещё больше доступа, хотя ему, наверное, это без надобности. Ведь он соткан из воздуха и света звёзд — или чего-то настолько же божественного. Я не сомневаюсь в том, что эти неземные пальцы могут проникнуть сквозь мои рёбра и начать ласкать сердце.

Пальцы останавливаются на моей талии, словно мой воображаемый помощник не решается двигаться дальше.

В обычной жизни я ценю хорошие манеры, но Боги… эти воображаемые руки получили от меня карт-бланш делать с моим телом всё, что им заблагорассудится.

— Не останавливайся, — умоляю я.

Я почти уверена, что говорю сейчас, как проститутка, и что каждый из моих стонов проникает сквозь стены дома этого доброго хозяина, но мне, похоже, всё равно.

Ладони, которые так и не начали спускаться вниз, наконец, минуют мою талию и опускаются всё ниже, и ниже, и ниже. Одним лёгким движением они достигают моих лодыжек, надавливают на подошвы ног, после чего снова проходятся по пяткам, впадинам на икрах, бёдрам и попе.

— О, Боги, — говорю я сквозь стон.

Этот сон ещё лучше, чем тот, в котором вода в канале превратилась в земляничное желе.

Кончики пальцев легко скользят вдоль моего тела, нежно… нежно.

К чёрту последнее сравнение.

Этот сон превзошёл мой сон о королевстве, сделанном из мороженого.

И хотя я не хочу, чтобы он заканчивался, я снова погружаюсь в водоворот кромешной тьмы.

Когда я просыпаюсь, первое, что я вижу, это Морргота, сидящего на балке над закрытой дверью. И хотя его золотые глаза прикрыты веками, а крылья сложены, он выглядит так, словно приготовился напасть.

В кои-то веки я могу его рассмотреть. Его перья цвета полуночного неба источают врождённую, порой невыносимую, гордость даже во сне. Я думаю, всё дело в том, как он себя держит. Или, возможно, это что-то более глубокое, некая мрачная сила, которая клубится вокруг него, как дым, и которой сияет его блестящий клюв и острые, как бритва, когти.

Я помню, как точно они разрезали плоть.

Мою.

Эльфов.

Лириала.

Он опасный, грозный. Он сила, с которой надо считаться. Сила, которую надо бояться.

«Сир».

Я знаю, что он считает себя королём среди себе подобных, но когда взрослый мужчина использовал такой высокий титул, обращаясь к птице, это было так странно. Его крылья дёргаются, и мне кажется, что мой взгляд его разбудил, но затем его взъерошенные перья разглаживаются и становятся ещё более гладкими, чем волосы мамы после моих утренних манипуляций.

Подумать только, мама спала с одним из его последователей. С мужчиной, которому Морргот, кажется, доверяет и которым восхищается. Один из немногих, кому он доверяет. Интересно, что может заставить его начать доверять мне? Ведь, по правде говоря, я не хочу, чтобы этот крылатый король стал моим врагом.

И не потому что я его боюсь — хотя его острые как бритвы когти и клюв довольно сильно пугают, и не потому что он может проникать мне в голову (вот здесь мне надо расставить чёткие границы), а потому что он внимательный, заботливый и очень остроумный. Именно такие качества я ценю в своих друзьях. Ему надо поработать над чувством юмора и манерами, но в целом я хочу, чтобы эта птица, которая не считает мои закруглённые уши недостатком, а мои фиолетовые глаза — пятном на моей фейской природе, — была на моей стороне.

«Ты нужна ему, Фэллон, — напоминаю я себе. — Его истинная природа покажется во всей красе, как только ты достигнешь своей цели».

Боги, иногда я поистине не люблю своё сознание. Оно такое суровое и реалистичное.

Я моргаю, чтобы избавиться от этих мыслей, но избавляюсь не только от них. Мне удаётся избавиться от своей тёмной комнаты.

Теперь я стою в широкой и высокой комнате величиной с весь мой дом. И хотя окна здесь маленькие, в них проникает свет, который скользит по деревянным балкам и каменным стенам, которые не прямые и не гладкие, какими их предпочитает делать мой народ. Это странная и суровая комната, с массивной кроватью, установленной на широкой каменной площадке, покрытой тёмными шкурами, на которой также стоит книжный шкаф, сделанный из переплетенных ветвей, которые держатся на серых каменных плитах.

Лёгкое движение в воздухе заставляет меня перевести взгляд с толстых кожаных переплетов на огромный силуэт мужчины, который стоит у одного из окон. Руки сцеплены за его спиной, чёрные волосы блестят, как крылья Морргота. Широкие плечи мужчины расправлены и они кажутся ещё шире из-за того, как резко сужается его талия, переходящая в узкие бёдра.

Я пытаюсь разглядеть его уши. Они должны быть закругленными, так как его волосы доходят ему до плеч, но его иссиня-чёрные локоны закрывают от меня его уши. Любопытство заставляет меня податься вперёд — на босых ногах. И тут я понимаю, что я голая… это странно.

Я предполагаю, что это очередной сон, потому что это и не воспоминание, и не реальность. Я бы запомнила, если бы заснула голой в спальне у какого-нибудь незнакомца.

На мгновение я начинаю переживать о том, что это сцена из моего будущего, но в моём будущем меня ждут моногамные отношения с Данте на Исолакуори, и хотя мужчина стоит ко мне спиной, я точно знаю, что это не Данте.

Плечи Данте ýже. У него крепкие бицепсы, но они не такие большие, и его волосы — цвета красного дерева, а не цвета глубокой ночи. Не говоря уже о том, что у принца тёмно-загорелая кожа, а у этого мужчины кожа такая бледная, словно он нечасто появляется на солнце.

Ободрённая уверенностью в том, что это ещё один плод моего удивительного воображения, я подхожу ближе. Пальцы моих босых ног касаются холодного камня, и к моему величайшему удивлению, я обнаруживаю, что он не разделён на фрагменты. Весь пол представляет собой одну каменную плиту. Я нахожу это занятным. Настолько, что забываю, что плыву навстречу незнакомцу, и вспоминаю об этом только тогда, когда его ботинки попадают в поле моего зрения, их носки направлены в мою сторону.

Я запрокидываю голову и резко вдыхаю, когда узнаю лицо, которое смотрит на меня сверху вниз. Это мужчина, которого Бронвен называла Лором в видении Морргота. Должно быть, это очередное видение.

Я наклоняю голову и жду, когда хозяин воронов заговорит, потому что я сомневаюсь, что Морргот послал мне это видение без какой-либо причины.

Но хозяин воронов молчит.

Он просто смотрит.

Поэтому я смотрю на него в ответ.

Это довольно нечестно, что он одет, а я стою тут в чём мать родила.

Не то, чтобы я хотела видеть, как он разденется.

Чтобы прервать неловкую тишину, я говорю:

— У вас такой же цвет глаз, как у вашего ворона. То есть, воронов. Если только вы не воспринимаете их как единое целое.

Я не комментирую его макияж, или татуировку на острой скуле. Я решаю, что они демонстрируют верность его птицам. Подводка вокруг его глаз напоминает крылья, а перо, ну… оно напоминает перо.

— Фэллон.

Я замечаю, что его подбородок такой же твердый, как и окружающие нас стены.

— Фэллон Báeinach.

— Росси. Но, наверное, я также Бэннок. Вы ведь Лор? — я протягиваю руку. — Должна признать, немного странно знакомиться с вами в таком виде, — я киваю на своё обнаженное тело, — но мне всё равно очень приятно.

— Почему ты здесь?

Лор не двигается и не пожимает мою руку. Он только смотрит на неё, и на его твёрдой челюсти дёргается мускул.

— Меня послала сюда ваша птица. Думаю, он хотел нас представить друг другу. Хотя не знаю, зачем он перенёс меня сюда голой. Должно быть, это имеет какое-то символическое значение.

Его взгляд поднимается, а затем опускается вдоль моего тела.

— Символическое?

Я чувствую, как моё тело начинает краснеть.

— Ну, знаете…

— Не уверен.

Я захватываю губу зубами, а затем отпускаю её.

— Это значит, что я не причиню вам вреда, так как у меня нет с собой оружия.

Я киваю на свою протянутую руку.

— Мои пальцы не сделаны из обсидиана, Лор.

Он смотрит мне прямо в глаза, его зрачки расширяются на фоне его радужек цвета закатного солнца.

Решив, что вороны, должно быть, не имеют привычки пожимать друг другу руки, я опускаю ладонь и провожу ей вниз по бедру. Моя кожа липкая, хотя всё моё тело горит. И оно начинает гореть ещё больше под пристальным взглядом глаз Лора, подведённых чёрным. Я бы не удивилась, если бы его радужки были сделаны из настоящего пламени. Мне надо спросить об этом Морргота, когда он перенесёт меня снова в реальность.

Но поскольку он пока этого не сделал, я заполняю тишину пустой болтовней.

— Какой у вас здесь милый грот. Очень, — я указываю жестом на декор и пытаюсь подобрать слово, которое бы его описало, — по-воронячи.

— По-воронячи?

Уголок его губ приподнимается, что кажется мне приятной переменой после всех этих нервных подёргиваний.

Я пожимаю плечами.

— А-ля натюрель. Сурово. Никакой искусственности, как у фейри. По-мужски.

Уголок его губ приподнимается ещё выше.

— Тебе он не нравится.

— Не нравится — слишком сильное слово. Стала бы я здесь жить? Вероятно, нет, но ведь это неважно, так как это ваш дом, и хотя мы даже можем подружиться, когда я вас воскрешу, вам, вероятно, не захочется проводить со мной время в ваших покоях.

Меня подмывает схватить шкуру с его кровати и накинуть на плечи, но я предполагаю, что мои пальцы просто пройдут сквозь неё.

— На что это вы там смотрели?

Я приближаюсь к окну, выглядываю наружу, и… у меня перехватывает дыхание из-за потрясающего вида. Кристально-голубое небо, перламутровый песок и пенные волны, бегущие по океану, который сверкает, точно ковёр из огранённых сапфиров, растянувшийся до острова, розовеющего в лучах заката.

— Это Шаббе?

— Да.

А это значит…

— Мы в Небесном королевстве!

Я снова перевожу взгляд на Лора.

— Не могу поверить, что Морргот разрешил мне попасть внутрь этих стен. Он так настойчиво не впускал меня туда.

Лор молчит и пристально смотрит, но не на пейзаж, а на меня. Наверное, если бы голый незнакомец гарцевал по моей спальне, я бы тоже на него смотрела. Хотя я, конечно, не гарцую, в прямом смысле.

Теперь, когда его лицо полностью освещено, я замечаю его ресницы на фоне чёрного макияжа. Они до неприличия длинные и густые, точно изогнутые перья. У него длинный и острый нос, он не похож на клюв, просто прямой. Готова поспорить, что он бы впился мне в кожу, если бы Лор прошёлся им по моей щеке.

Но… зачем ему, чёрт побери, это делать?

Моё лицо так сильно вспыхивает, что мне хочется прижать его к каменной стене, которая, я уверена, окажется прохладной, но ему это точно покажется странным.

Я поворачиваюсь обратно к окну, скрещиваю руки и сосредотачиваюсь на пейзаже под нами.

— Эм… так о чём бы вы хотели поговорить?

— Это ты мне скажи.

Я снова смотрю на него. Он больше не улыбается, но выражение его лица уже не такое напряжённое, каким оно было в самом начале, когда я только здесь оказалась.

Не считая его скул.

И подбородка.

И носа.

Почему я так зациклена на его носе? Он не так сильно отличается от других носов. Он, вероятно, чуть сильнее выделяется благодаря макияжу, точно остров посреди океана.

— Откуда мне знать?

Струйки дыма начинают подниматься от его волос, словно он собирается исчезнуть.

— Но ведь это ты проникла в моё сознание, Behach Éan. Опять.

ГЛАВА 58

Я моргаю, но когда снова поднимаю веки, Лор исчезает, а на его месте появляется низкий потолок дома Сьювэла и мой преданный спутник — ворон.

Я делаю вдох. Ещё один. И жду, когда молекулы кислорода избавят меня от шока, сотрясающего моё тело. Но затем я снова проигрываю в голове слова Лора, что сводит на нет благотворное влияние чистого воздуха.

«Но ведь это ты проникла в моё сознание, Behach Éan».

Теперь я могу проникать в чужие головы? Головы абсолютно незнакомых мне людей?

Это не имеет никакого смысла.

Я — полукровка, совсем не обладающая магическими способностями. На меня не действует железо, соль и обсидиан, но это едва ли можно назвать магией.

Я так резко сажусь, что простынь собирается у меня на талии.

— Представляешь!

Я подтягиваю простынь наверх и запихиваю её себе подмышки. Чёрт бы побрал мои больные соски.

«Что?»

— Думаю, твоя способность передалась мне, потому что я только что проникла в чужое сознание. И ты никогда не догадаешься, в чьё!

Лицо Лора с его странным макияжем и пронзительным взглядом возникает у меня перед глазами.

— О, Боги, наверное, это просыпается моя воронья сущность!

И если моя воронья сущность проснётся, может быть, за ней последует и моя фейская сущность?

Я смотрю на ванную и пытаюсь сдвинуть воду.

Она даже не идёт рябью. Я щурюсь и пробую снова.

Опять ничего.

«Мы не можем передавать друг другу наши способности, Фэллон».

— Но я видела твоего хозяина. Я говорила с ним. И я тебя уверяю, он тоже меня видел.

Воспоминание о его разгорячённом взгляде заставляет мои щёки потеплеть.

— Он разговаривал со мной.

Мой голос теряет силу вместе с уверенностью.

— Он даже назвал меня тем прозвищем, которое ты… — я перестаю изливать ему свои мысли.

Единственная причина, по которой Лор использовал то же самое прозвище, что и Морргот, заключается в том, что я сама вложила это слово в его уста.

Наша встреча была плодом воображения, следствием моего переутомления.

— Это был просто сон, — бормочу я, мой пульс начинает выравниваться, а затем ещё немного замедляется.

Я готова поклясться, что он почти останавливается.

Не то, чтобы я хотела, чтобы это оказалось правдой, но я бы хотела обладать магией.

Морргот, должно быть, решил, что я словно змей без логова. Ох, и зачем мне только понадобилось делиться с ним всем этим?

Держась за простыню, плотно обернутую вокруг моего торса, я прижимаю кулаки к глазам и начинаю их тереть, словно пытаюсь стереть своё разочарование. Когда я опускаю руки, Морргот всё ещё смотрит на меня.

— Нам пора?

Тишина растягивается. Всё сильнее и сильнее.

И, наконец, его слова у меня в голове нарушают её.

«Да».

Почему он не ответил сразу? Может быть, он обеспокоен тем, что моё психическое состояние может повлиять на оставшуюся часть нашего путешествия? Если уж на то пошло, то разочарование в сочетании с отдыхом наводняет мои вены какой-то бешеной энергией.

— Как глубоко мне придётся копать?

Я надеюсь, что он скажет «глубоко». Мои только что отдохнувшие мышцы вибрируют в такт моему пульсу. Мне нужен выход всей этой энергии, и перспектива начать откапывать что-нибудь из песка — кажется мне идеальным решением.

Звуки ночного Сельвати проникают сквозь тонкие стены, воодушевляя меня ещё больше. Я сдвигаю ноги на край кровати. Я уже готова скинуть простыню и взять свою одежду, которую сняла перед принятием ванны, но она больше не украшает плетёный стул, стоящий в углу.

— Эм-м. Ты случайно не знаешь, что стало с моими вещами?

«Сьювэл их постирал».

О.

— Это очень мило с его стороны. Стоит ли мне, — я указываю на дверь, — забрать их у него?

«Нет. Он уже идёт».

Я проверяю, чтобы все части моего тела были прикрыты. Может быть, я и разгуливаю голой в своих снах и в присутствии птиц, но вообще-то я не имею такой привычки. Я запускаю руку в волосы, которые стали гораздо объёмнее, пока я спала. То есть, очень. Я встаю, подхожу к ванной и наклоняюсь над ней, чтобы разглядеть своё отражение. И хотя здесь практически нет света, на зеркальной поверхности воды мне удается рассмотреть волнистые локоны на своей макушке.

Я зачерпываю воды и смачиваю ей весь свой хаос, чтобы пригладить его, после чего расчесываю всю массу волос пальцами. Пока я их распутываю, мои мысли переносятся к ловким пальцам, которые перемещались по моей коже и к хозяину воронов, которого мне удалось представить в мельчайших подробностях, хотя до этого я видела его лишь однажды, да и то мельком. Мой разум — очень странное место.

Резкий стук заставляет меня вынуть пальцы из волос.

— Входите.

— Хорошо спалось? — спрашивает Сьювэл, улыбаясь.

Может быть, он так меня дразнит, потому что слышал мои стоны или то, как я разговаривала с Моррготом о проникновении в чужое сознание? Но чем больше я смотрю на его лицо, тем больше мне кажется, что его улыбка — искренняя.

— Да. Спасибо, что одолжили мне кровать.

Я смотрю на кусок ткани, который висит на его руке. Она жёлтая и бархатистая. Если он не постирал мою одежду вместе с пыльцой, то ткань, свисающая с его руки — точно мне не принадлежит.

— Надеюсь, это подойдёт, — он приподнимает одежду.

Она разматывается, и я вижу бархатное платье медового цвета с большим и чёрным цветочным принтом. Его юбка — длинная и пышная, и кажется ещё пышнее из-за узкого топа-бюстье.

— Это, эм…

Я пристально смотрю на Морргота в надежде, что он вмешается. Но когда Сьювэл всё продолжает демонстрировать мне платье с жизнерадостной улыбкой, я решаю, что ворон хочет, чтобы я сама с этим разобралась.

— Платье.

— Так и есть, — улыбка Сьювэла становится ещё шире.

— Разве это подходящий наряд для… сегодняшнего вечера?

Я не говорю о своих планах вслух, так как не знаю, всё ли можно рассказывать Сьювэлу.

— Шесть серебряных монет, столько стоит это платье. За все сорок четыре года своей жизни я никогда не покупал такую дорогую вещь.

Сорок четыре? Я думала, что ему за шестьдесят. Время так быстро старит лица людей.

Покусывая губу, я осмеливаюсь сказать:

— У меня нет с собой шести серебряных монет.

— О, всё в порядке. Его величество заплатил перед тем, как отправить меня на рынок в Клиффсайде.

Мои глаза, должно быть, округляются, потому что улыбка Сьювэла исчезает, и он начинает переминаться с ноги на ногу. Бархатное платье шуршит каждый раз, когда он покачивается из стороны в сторону.

— Вам не нравится мой выбор? Я плохо разбираюсь в женской одежде, но продавец уверил меня, что оно идеально подходит для сегодняшнего вечера.

— Нет, оно чудесное. Правда. Наверное, я ожидала увидеть штаны.

— Вы не можете явиться на пир в штанах.

— Пир? — я переключаю внимание на Морргота. — Ты отправляешь меня на праздник?

«Да».

— Я думала… я думала, что должна буду…

Я жестами показываю, как я копаю, но в процессе почти роняю простыню.

— Я не хочу оспаривать твоё решение, но тебе не кажется, что девушка в вечернем платье с лопатой будет выглядеть подозрительно? В штанах меня хотя бы могут принять за парня.

«Копать будет Сьювэл».

— А. Ладно…

Я рада, что у нас есть дополнительная пара рук, но всё равно хмурюсь.

«А ты, Фэллон, будешь отвлекать Марко и своего принца».

Я давлюсь слюной.

— Ты решил меня им сдать?

«Я никому тебя не сдаю».

— Если они увидят меня, Морргот, они меня заберут.

Я перевожу взгляд на Сьювэла. Если он не знает про награду, то я точно не собираюсь проверять, насколько сильно он предан Моррготу, и рассказывать ему о той сумме, что может изменить его жизнь так, что ему больше не придётся рисковать ею ради ворона.

— Меня ищут, — просто говорю я.

«Потому что они предполагают, что ты сбежала. А ты скажешь им, что приехала в Тареспагию за советом своей прабабушки и не знала, что твоё отсутствие вызвало такой переполох».

Я облизываю губы и уже чувствую на них соль, которую наверняка подсыпет мне король, чтобы удостовериться в том, что я говорю правду.

— А что насчёт ущелья?

«Что насчёт ущелья?»

— Оно заполнилось водой и задержало целый полк.

«Они тебя не подозревают. Без обид, Behach Éan, но умение устроить водяной шквал не входит в сферу твоих возможностей».

Я скрещиваю руки и вздергиваю подбородок. Я обижена.

— Я сильная.

Я готова поклясться, что Морргот усмехается.

«Твой дед самолично пытался устранить его и не смог».

О. Узел, в который сплелись мои руки, расслабляется, но подбородок остаётся высоко поднятым.

— Ну. Хорошо, — выдавливаю из себя я.

Сьювэл кладёт платье на кровать.

— Мне нужно помочь вам одеться?

Вдруг его голова резко отклоняется назад и его вечная улыбка постепенно исчезает.

— Прошу прощения. Я только хотел помочь.

Я пристально смотрю на ворона, который, должно быть, отругал его. Одному Богу известно, за что, так как я не какой-то кусок обсидиана и не могу причинять вред людям, если они меня касаются.

— Я бы совсем не отказалась от помощи. Если только ты не планируешь зашнуровать меня с помощью своих когтей и клюва, Морргот.

Сьювэл кланяется и пятится назад.

— Я пока оседлаю Ропота.

Когда дверь закрывается, я хмурюсь ещё сильнее.

— Ты определенно нечасто носишь платья, иначе ты бы знал, как их сложно надевать.

Чем они вычурнее, тем больше у них петелек, лент и крошечных крючочков, созданных для крошечных пальчиков. С другой стороны, женщины, которые носят эти модные платья, имеют целый штат эльфов и полукровок, которые их одевают и которые никогда никуда не спешат.

«У Сьювэла нет женщины. И если ты не хочешь стать его женщиной, я советую тебе попытаться одеться самостоятельно. Если окажется, что ты не сможешь зашнуровать своё собственное платье, я тебе помогу».

— Обычно отношения начинаются, когда кто-то помогает тебе раздеться, а не одеться, — бормочу я себе под нос. — Но я не ожидаю, что какая-то птица в курсе того, как выглядят ухаживания среди людей.

Я кладу простынь обратно на кровать, беру платье и надеваю его через голову. Шёлковая подкладка ощущается как прохладный лосьон на моей чистой коже.

— Он случайно не принёс мне нижнее белье?

«Я принесу тебе постиранное».

Морргот превращается в тень, которая проходит сквозь дверную раму. Классный фокус! Интересно, все ли вороны умеют менять консистенцию своего тела, или это очередное умение, которым обладает только король их вида?

Когда он снова появляется, умудрившись открыть дверь когтями, у него в клюве зажато моё нижнее бельё. Он роняет его на кровать, словно гнилое мясо, после чего прижимается телом к двери и закрывает её с громким щелчком.

Я просовываю в бельё сначала одну ногу, затем вторую. Ткань сухая и мягкая, и хотя порошок как будто сделал её жестче, я рада, что оно чистое. Когда бельё оказывается на месте, я начинаю затягивать шнурки, которые призваны держать жёсткий топ-бюстье.

Мои плечи начинают болеть от всего этого скручивания и затягивания, но я довольно неплохо справляюсь. Могла ли я затянуть его ещё крепче? Да. Имеет ли это какое-либо значение? До тех пор пока корсет пребывает в вертикальном положении — нет.

«Ещё крепче. Я вижу твою грудь».

Я провожу ладонями по дорогой ткани и поднимаю взгляд на ворона.

— Почему ты вообще смотришь на мою грудь?

Морргот слетает со своего насеста и исчезает за моим плечом. Несколько секунд спустя, холодный порыв ветра прижимается к моей спине. Это ощущение кажется мне смутно знакомым. Это ощущение создают его перья или его дым?

Я разворачиваю голову. Чёрные клубы дыма окрасили бархатный лиф и закручиваются вокруг толстого чёрного кружева.

Что-то с силой тянет за шнурки, воздух вырывается из моих лёгких, грудь расплющивается, а мои больные соски врезаются в ткань. Что-то снова тянет за шнурки и снова лишает меня воздуха. Ворон работает тихо, прилежно и демонстрирует такое проворство, которое я никак не могла ожидать ни от его птичьего обличья, ни от дыма.

«Готово».

Прохладный дым его тела скользит по моим ключицам, и я готова поклясться, что чувствую, словно по моей коже проходятся пальцы, нежные, но сильные, изящные, но твёрдые.

Я содрогаюсь, а потом делаюсь совершенно неподвижной, потому что руки, которые разминали моё тело в моих снах, кажутся удивительно похожими на эти. Моя плоть вспыхивает, после чего меня охватывает внезапное замешательство.

Неужели это он делал мне массаж? Этот вопрос вертится на кончике моего языка, но так и не срывается с него. Это слишком абсурдно и совершенно нелепо.

«Я, может быть, и затянул твой корсет, но не до такой степени, чтобы ты не могла дышать».

Его дым обвивает мочку моего уха, заставив меня снова содрогнуться.

— Что?

«Ты перестала дышать».

Я и раньше чувствовала смущение, но не до такой степени. Я отворачиваюсь от бархатной прохлады, исходящей от тела Морргота. Замешательство переполняет мои вены. Он снова принимает обличье птицы, и я тут же отвожу взгляд, пока он не успел разгадать мой безумный ход мыслей.

«О чем задумалась, Behach Éan?»

О миллионе вещей, и большинство из них связаны с вороном и моим сном. Несмотря на то, что я не очень хочу идти на бал, я неожиданно рада тому, что окажусь среди себе подобных.

— Данте приедет на пир?

«Корабль принцессы Глэйса пришвартовался в бухте около часа назад. На нём был твой принц».

Мои глаза округляются.

— Он приехал вместе с ней?

«А чему ты так удивляешься? Люс полон слухов об их связи».

Мне кажется, что мои рёбра раскололись на части и проткнули мне сердце.

— А ещё ходят слухи, что я умею общаться со змеями, — огрызаюсь я и иду к двери. — Но мы оба знаем, что это полная туфта.

«Разве?»

Я останавливаюсь в дверях и пристально смотрю на Морргота.

— Единственное животное, с которым я могу разговаривать, это ты.

Его зрачки сужаются.

Каким бы мелочным он ни был, но сейчас он ударил меня по самому больному, так что я решаю, что будет справедливо ответить ему тем же. Ведь больше всего на свете это существо ненавидит, когда его низводят до его первобытной сущности.

Я прохожу через дом Сьювэла в сторону заднего двора, где меня ожидает Ропот, как вдруг Морргот говорит:

«Ты забыла, что ты дочь Кахола, Фэллон, а он был точно таким же вороном, что и я».

Когда я разворачиваюсь, моя грудь вздымается, а платье развевается вокруг моих ног.

— И что? Он мог перевоплощаться в болтливую чёрную птицу с железными когтями и клювом?

Морргот взлетает над моей головой, приподняв мелкие пряди волос, обрамляющие моё лицо, которое теперь повернуто к небу. Я ожидаю, что он мне ответит, ведь он любит озвучивать свои мысли. Но он ничего не говорит, пролетает мимо меня и исчезает в темноте.

Его молчание задевает меня.

Но ведь люди не могут превращаться в животных… так ведь?

ГЛАВА 59

Я чувствую присутствие Морргота, хотя и не видела его с тех пор, как мы покинули дом Сьювэла. Этот добрый мужчина ехал рядом со мной в течение последнего часа, но мы мало разговаривали, потому что улицы заполнены сплетниками.

По крайней мере, так он мне сказал.

Большинство людей выглядят слишком занятыми и измождёнными, чтобы подслушивать, хотя практически все они глазеют на нас, когда мы проезжаем мимо. И это заставляет меня чуть крепче сжимать поводья Ропота.

Интересно, что они думают обо мне в этом бархатном платье?..

Хвала Котлу, что мой спутник — один из них. Перешептывания раздаются за нашими спинами, но в них больше любопытства, чем зависти.

Женщины поднимают глаза от белья, которое они берут из кучи одежды и из которого выжимают коричневую речную воду. Пенистый поток струится в сторону купающихся мужчин, которые смывают грязь со своих лиц, перемазывая их ещё большим количеством грязи, параллельно отмахиваясь от летающих мух и брызгающихся детей.

Ребятишки — это единственные яркие пятна в Сельвати. Все остальные его жители мрачные и настороженные. Красный мяч выкатывается на дорогу перед Ропотом, и тот резко подаётся назад.

— Простите, мисс.

Тонкий, как спичка, мальчик хватает мяч, после чего кидает его детям, одетым в лохмотья.

У некоторых из них раздуты животы; а их ноги похожи на зубочистки.

Я не заходила слишком далеко в Ракокки, чтобы сделать вывод о том, насколько их положение лучше или хуже, а, может быть, оно точно такое же, но вездесущая нищета заставляет мои внутренности сжаться. Как может Марко позволять этим людям жить в такой грязи и бедности? Даже если он не планирует распределять свои богатства поровну, ему бы ничего не стоило отправить сюда фейри, которые могли бы очищать воду или выращивать урожаи.

Я сжимаю зубы, чтобы подавить гнев и не дать ему вырваться наружу, и уже готова броситься в сторону Тареспагии, чтобы положить конец царствованию Марко без помощи Морргота.

Это ужасное зрелище убеждает меня в правильности моего недавнего решения. Я совсем не чувствую себя виноватой из-за планов Короля воронов выбросить этого монарха на берега Шаббе. Я не против того, чтобы с ним плохо обращались и морили голодом. Он это заслужил.

Мы продвигаемся всё дальше и дальше по изогнутым песчаным улицам, и воздух становится тяжёлым от запаха костра, эля и жаркого. Дым клубится из всех щелей, которые только может найти: из пустого оконного проёма или дыры в крыше. Он наполняет освещенную факелами темноту запахом вареного риса и кипящего животного жира.

Собаки, такие же тощие, как и дети, играющие в мяч у реки, засовывают морды в полуразвалившиеся дома. Одна из них даже убегает с цыпленком, чем наживает себе чертыхающегося преследователя с метлой в руках.

Большинство домов в Сельвати не защищены от природных стихий. Их жители либо не могут позволить себе стены, либо погода остаётся теплой в течение всего года, что позволяет людям не отгораживаться от неё.