Дорога соли

Глава 29

Мариата шла всю ночь. Ей помогал месяц, милостиво освещавший дорогу, хотя порой она спотыкалась, а однажды даже упала и, несмотря на толстую ткань платья, ободрала колени об острые камни. Женщина шагала будто во сне, и в голове ее осталась одна-единственная мысль: идти и идти, только вперед. Вообще-то она старалась совсем ни о чем не думать, и всякий раз, когда к ней в душу закрадывалось сомнение, отталкивала его прочь и продолжала двигаться, прислушиваясь только к телесным ощущениям.

При этом нельзя было сказать, что Мариата не понимала, где находится и куда идет. Звезды над ее головой не оставались на месте, и внутренний голос постоянно напоминал ей о том, чтобы она обращала внимание на расположение хвоста созвездия Скорпиона. Мариата бессознательно вносила поправки в свой курс, наблюдая, как жало небесного насекомого постепенно склонялось к юго-востоку.

Шагая, она повторяла про себя народные песни, которые помнила еще с детства. Их пели ей бабушка и тетки. Она слышала эти слова, сидя у костра, когда возвращались караваны из дальних странствий или воины из набегов. Из глубин ее памяти всплывали отрывки полузабытых, почти бессмысленных куплетов.

Камни под ногами были ужасно острыми и очень мешали идти. Зачем она надела эти сандалии, привезенные еще с Адага, а не купила прочных ботинок из красной кожи, которые так любят носить женщины из племени аит-хаббаш, с рантовой подошвой, закрывающие лодыжки и при шнуровке плотно прилегающие к голени? Для столь трудного похода, когда земля под ногами хрустит и скрежещет, как тлеющие угли, и чуть ли не на каждом шагу приходится спотыкаться, лучше обуви не придумаешь. В гору идти тяжело, под гору — галька и камешки разъезжаются под ногами, подошвы скользят.

Нет, эта песня не пойдет. Мариата старалась не думать про верблюдов. При мысли об этом она вспоминала, как солдаты избивали Атизи, и ей становилось страшно. Кто знает, что с ним было дальше? Солдаты избили его до бесчувствия и забрали с собой? Или прикончили и бросили тело? Перед ее глазами снова встала жуткая картина. На обочине лежит мертвая Муши. Другой верблюд, навьюченный тюками, вскидывает копыта и исчезает во мраке. Вместе с этим пришла и мысль о том, как же глупо все получилось. Теперь она одна на дороге, и у нее ничего нет, даже глотка воды, чтобы подкрепить уходящие силы. Эта мысль все настойчивей стучала в ее голове. Мариата пыталась отогнать ее песнями, но она все равно вклинивалась во время пауз.

«Ты умрешь, — шептал ей вкрадчивый голосок, вползая в промежутки между словами. — Ты умрешь, и никто не узнает, где твоя могила».

Мариата стиснула зубы.

«Замолчи! — приказала она. — Мы еще только вышли. Надо пройти очень длинный путь. Если в самую первую ночь ты пугаешь меня смертью, то что от меня останется на третью, на пятую, на двадцатую? Кого ты тогда станешь пугать?»

Проходили часы, медленно вращался черный небосвод, а она все шла, впрочем, уже не шагала, а устало тащилась по бесконечной плоской равнине, усеянной камешками, от которых сбивались подошвы ее сандалий, подворачивались ступни и мучительно болели икры. Скорпион подобрался к самому краю Вселенной и куда-то пропал. Одна за другой звезды стали терять свою чистоту и прозрачность, а месяц больше не царил на небосклоне. Когда появилось солнце, его встретил мир, который был сер и безрадостен. Перед Мариатой распростерлась бесцветная и тусклая земля, суровая и неприветливая. Предметы, которые до сих пор казались ей бесформенными, теперь обрели отчетливый облик, серый и скучный на фоне бесконечной, усеянной камнями, такой же мрачной и плоской возвышенности. Когда солнце поднялось выше, она окрасилась неживым серовато-коричневым оттенком. Эта местность, должно быть, называлась Хамада-Гир, обширная, бесплодная, простирающаяся на сотни миль равнина, зажатая между бескрайними эргами,[74] морями песков, раскинувшимися перед Мариатой к востоку и западу. Куда ни бросишь взгляд, вокруг земля, такая же сухая, как недельный хлеб. Ни намека на оазисы, о которых говорили караванщики, ни единого зеленого пятнышка.

Мариата закрыла глаза и постаралась вспомнить, что слышала от торговцев в караван-сарае, просеивая в голове сведения, которыми запаслась как раз на такой случай. Слова вскипали в голове маленькими фонтанчиками, напоминая роднички, внезапно прорывающие поверхность пустыни, в которую превратился ее разум.

«Каменистая пустыня — это верная смерть. Если не найдешь скважину с водой, ты погибла. Игли, Маззер и Тамтерт, что на западе Алжира, — подходящие места для верблюдов. Солнце должно подниматься у тебя слева. Найди гору с двумя вершинами и иди между ними. Говорят, без пищи и воды человек может прожить неделю, но только если будет прохладная погода и тебе улыбнется Всевышний».

Другой голос, далекий, женский, напоминал ей: «В Хамада-Гир высохшие русла рек бегут с северо-запада на юго-восток. Иди вдоль них, и придешь в долину, богатую оазисами».

Мариата открыла глаза, повернула лицо к солнцу и продолжила путь.

Прошло несколько часов, и ничего существенного в окружающем пейзаже не изменилось. Несмотря на то что она продолжала решительно, хотя и с трудом, вышагивать вперед, горизонт так и не приблизился, оставался таким же пустым, как и на рассвете. Сухие русла, по которым шла Мариата, были просто пыльными канавами в земле, неровной и крошащейся под ногами. Их дно усеивали груды камней, отполированных речными водами, которые текли здесь когда-то и очень давно исчезли, оставив после себя только сухие валуны. Даже эти мертвые русла после пары миль тяжелой ходьбы стали исчезать. Один раз она вышла на территорию, покрытую какими-то колючими зелеными стеблями, и ускорила шаг по направлению к ним, но земля, вскормившая эту растительность, оказалась такой же сухой и пыльной, как и все остальное в этой мрачной и дикой местности. Попытавшись сорвать хоть один листик, Мариата лишь порезала пальцы. Она пошла дальше, стараясь не думать о том, что попала в беду. Спина ее болела, живот с каждым шагом казался все тяжелей.

«Я не ела и не пила всего только полдня, — говорила она себе. — Я обязательно останусь жива. Ведь я дочь пустыни. Без пищи и воды человек может прожить неделю», — повторяла Мариата снова и снова.

Ее разум услужливо старался не замечать страшных оговорок и подсовывал ей поразительные истории, слышанные у костров. В них говорилось о подвигах тех людей, которые выжили благодаря своей стойкости, несмотря на то что все их верблюды пали или были украдены и у путников не осталось ничего. Она всей душой верила, что будет так же тверда и решительна, как и эти мужчины, не утратит сил и выносливости, пусть даже носит ребенка.

«Беременная львица — самое опасное животное», — гласила охотничья поговорка.

Но потом Мариата вспомнила, как однажды кто-то сказал, мол, это потому, что самка скорее бросится на врага и погибнет, чем станет спасать себя и своего нерожденного детеныша. Тогда все сразу рассмеялись и стали подшучивать над беременной женой Али, которую звали Хенну. Она в последнее время злилась на мужа и даже треснула его туфлей по голове, когда он ночью вошел к ней в шатер. Мариата приуныла, решила отдохнуть в тени огромного валуна и немного подремала, но сон ее был прерывист и беспокоен. Вскоре она поднялась и, несмотря на то что дневное солнце жгло как огонь, снова продолжила путь.

Вдруг ее взгляд привлекло нечто непонятное. Вдали что-то мелькнуло, в тусклой палитре серо-бурого пейзажа возникло новое пятно. Мариата увидела верблюда и застыла на месте как громом пораженная. Не веря собственным глазам, она смотрела на него, и ей казалось, что жара выделывает с ней фокусы, всему виной игра раскалившегося воздуха, света и тени. Но нет, сомневаться не приходилось. Вот настоящий верблюд, и движется так же неторопливо, опустив голову, словно ищет, что бы такого здесь пощипать. Когда он приблизился, она разобрала и другие подробности: красно-синие полосы яркой попоны, черные бурдюки, белые мешки с рисом и мукой, вязанки соломы. Да это тот самый вьючный верблюд, принадлежавший Атизи, сыну Байе. Потрясенная Мариата едва сдержала крик. Столько пройти по бесплодной каменистой равнине и посреди нее наткнуться на того самого верблюда, который от тебя удрал еще вчера, — это настоящее чудо!

Она прижала амулет к губам и прошептала:

— Благодарю тебя.

При этом женщина и сама не вполне понимала, к кому обращалась. То ли к Тин-Хинан, то ли к духам пустыни. Может быть, она, сама того не подозревая, все это время шла по следу животного, или невидимые силы толкали их обоих в одном и том же направлении, но теперь это уже не важно. Она дочь пустыни, которая спасла ее.

Откуда только силы взялись! Мариата поддернула платье и прибавила шагу, стараясь держаться так, чтобы верблюд ее не заметил. До него оставалось уже около ста ярдов, как вдруг она увидела рядом с верблюдом еще одну фигуру. Мужчина… Нет, скорее мальчик. Несмотря на жару, озноб пробежал по ее спине.

Мариата решительно зашагала вдогонку и крикнула:

— Эй ты!

Мальчишка совсем тоненький, на худом лице сияют огромные глаза. Увидев ее, он так и застыл, потрясенно вытаращив на нее белки глаз, сверкающих на физиономии, столь же темной, как и окружающие скалы.

— Это мой верблюд!

Мальчишка вскарабкался на шею верблюда так же шустро, как крыса на скалу, устроился между мешков с провизией и погнал животное прочь.

— Нет!

Мариата побежала было вслед, но с ее животом особо не разгонишься. Острые камешки больно впивались в подошвы, ноги подворачивались на обломках покрупней.

— Стой!

Но верблюд, быстро перебирая длинными ногами и качая из стороны в сторону головой, уносился с такой скоростью, будто за ним гнались африты.

Мариата кричала, пока не охрипла, но все без толку. Скоро верблюд с мальчишкой превратились в маленькое пятнышко, хотя пыль, поднятая бегом животного, все еще висела в воздухе, отмечая его путь. Расстроенная Мариата глубоко вздохнула. Неуклюжая и неповоротливая слониха, вот она кто! Упустила!.. Теперь они уже совсем далеко. Злясь на себя не меньше, чем на маленького воришку, Мариата пошла по следу. Где-нибудь они обязательно остановятся рано или поздно. Мальчишка, похоже, харатин или сын иклана, отлынивающий от своих обязанностей. Если селение не очень далеко, то она проявит великодушие и не станет требовать возмещения за кражу и за то, что ей пришлось шагать пешком одну-две мили. В конце концов, можно будет позволить себе проявить щедрость. Ведь ее наверняка встретят с гостеприимством, угостят чаем и вкусной едой. Когда здешние жители узнают, чей это верблюд, услышат о благородстве ее родословной, они, скорее всего, зарежут козу или даже овцу, чтобы оказать ей честь. У Мариаты поднялось настроение, она шагала широко, с высоко поднятой головой. Всякий раз, когда горизонт перечеркивал горный отрог, она карабкалась на него, ожидая, что на другой стороне ее ждет стоянка или селение, оазис со свежей водой, улыбающиеся женщины и почтительные мужчины с закрытыми лицами. Может быть, они направляются на юг и дойдут до Хоггара. Тогда Мариата могла бы двигаться вместе с ними.

С такими вот приятными мыслями, роящимися в голове, она и шла. Летели часы, но ни мальчишки, ни верблюда не было и в помине, только следы на земле в виде сдвинутых в сторону камней и кое-где на песке раздвоенные следы животного. Местность больше не выглядела враждебной. Женщина даже научилась видеть суровую красоту в этом пейзаже, усыпанном рытвинами, камнями и скалами, любоваться переменами, происходящими перед ее глазами. Под лучами солнца, клонящегося к горизонту, серая или бурая земля вдруг окрашивалась позолотой, как шкура газели, потом становилась пурпурно-алой, напоминая кровь. Солнце уже висело над самым горизонтом, от скал по земле протянулись длинные тени. Мариата совершенно измучилась и обессилела, но завершила очередной подъем, увидела внизу три шатра, сшитые из черных шкур, и чуть не закричала от радости. Женщина побежала вниз по склону, отдавшись земному притяжению, только перебирая ногами, и не сразу поняла, что кроме этих трех шатров больше здесь ничего не было.

«Где же все остальные члены племени?» — удивленно подумала она.

Сощурив глаза в быстро наступающих сумерках, Мариата не увидела и стада, необходимого для пропитания кочевников. Рядом с шатрами бродили несколько коз и один-единственный верблюд. Может быть, эти люди — разбойники или изгои? Не найдя ответа, она замедлила шаг.

Вдруг раздался дружный собачий лай. Псов было не меньше полудюжины. Эти бродячие шавки исхудали так, что ребра торчали. Годы беспорядочного скрещивания и дурного питания не способствовали улучшению их нрава, и к гостеприимству по отношению к пришельцам они приучены не были. Мариата испугалась и отступила. У нее в племени были охотничьи собаки, откормленные, красивые животные, которые не отходили от ног хозяина, а вот люди кель-теггарт едва сводили концы с концами и не могли позволить себе кормить стаю одичавших собачонок.

Собаки тем временем приближались, угрожающе опустив морды к земле. Мариата не могла сдвинуться с места. Вдруг она наклонилась, схватила камень и швырнула в ближайшую шавку. Тот попал ей прямо в шею, и животное с визгом упало на спину. Мариата набрала еще несколько камней, бросила и угодила в середину стаи. Собаки заплясали на месте, не решаясь двигаться дальше. Яростный лай усилился, но твари больше не приближались.

Наконец из одного шатра вышел человек, высокий и худой. Кожа его была черна как ночь.

«Иклан», — с облегчением подумала Мариата.

— Отгони собак! — повелительно крикнула она.

Там, где есть рабы, найдутся и хозяева.

Но этот мужчина смотрел на нее подозрительно. Он прикрикнул на собак, и те побежали к нему, на бегу оглядываясь, словно опасаясь очередного меткого камня. Собачий лай заставил выйти на воздух и остальных обитателей шатров. Нет, хозяев здесь что-то не видно. Лишь какой-то сброд. Лица у всех открыты. Понятно, это баггара, странствующие нищие, грязные оборванцы, изгнанные из нормального общества и кочующие по пустыне. Видно было, что они влачат жалкое существование. Мариата узнала среди них и мальчонку, угнавшего вьючного верблюда. Человек, который призвал собак к порядку, нырнул в шатер. Через несколько секунд вместе с ним оттуда появился еще один мужчина, за ним женщина, на руках которой был грудной ребенок. Все они стали всматриваться туда, где на фоне скалы виднелся силуэт незваной гостьи. На мгновение взгляды женщины с ребенком и Мариаты встретились. Грудь беглянки вдруг пронзило сочувствие, настолько осязаемое, словно между нею и этой вот матерью протянулась тугая струна, по которой, словно бусинка, скользнула к ней душа туарегской принцессы.

Вдруг женщина пронзительно завизжала:

— Это злой дух, который забрал моего мальчика!

Она выскочила из-за ограждения, лицо ее было искажено яростью и болью. Мариата увидела, что руки и ноги ребенка безвольно повисли и раскачиваются в такт движениям женщины. Вдруг, сама испугавшись этой мысли, она поняла, что ребенок мертв. Его мать приняла ее, в хрупкие сумерки неожиданно явившуюся из пустыни, за джинна. Ведь как раз в это время и выходит из своих обиталищ воинство Кель-Асуфа.

Мужчины догнали и остановили убитую горем мать, которая не успела приблизиться к Мариате. Один из них взял у нее тело ребенка и зашагал обратно к шатрам. Она, словно не в силах расстаться с ним, спотыкаясь и вытянув руки, побрела следом. Второй мужчина стоял неподвижно, не отрывая глаз от Мариаты.

— Я не джинн! — крикнула она, но слова в пересохшем горле прозвучали каким-то странным, сверхъестественным, скрежещущим шепотом.

Услышав ее голос, мужчина сразу схватился за свои амулеты.

Она сглотнула, сухим языком облизала губы и попробовала еще раз.

— Я не джинн, — повторила Мариата, направляясь к нему. — Я женщина из плоти и крови, мой народ — кель-тайток. Не бойтесь. Прошлой ночью от меня убежал верблюд. Я шла за ним целый день. Вон тот мальчик взял его. Наверное, он подумал, что этот верблюд потерялся или его хозяин погиб. Может быть, мальчик взял животное себе, чтобы позаботиться о нем. Я этого не знаю, но пришла, чтобы забрать своего верблюда и вьюки, которые на нем. Буду благодарна, если вы дадите мне немного воды и предоставите кров на одну ночь. Потом я заберу верблюда и отправлюсь своей дорогой.

Ничего не сказав в ответ, человек присел на корточки.

«Странно», — подумала Мариата, и тут он встал и бросил в нее камень.

Не причинив ей вреда, тот пролетел мимо ее плеча и со стуком ударился в скалу за спиной. Второй камень скользнул по руке. Боли она не почувствовала, но ее охватила ярость.

— Как вы смеете?! — возмущенно закричала Мариата. — Что я вам такого сделала?

— Верблюд теперь наш. Уходи, — заявил человек, взвешивая на руке еще один камень.

— Да вы просто воры!

— Убирайся, или мы убьем тебя.

— Разве у вас нет чести? Вы что, не чтите законов пустыни?

— В этой пустыне один закон — закон смерти.

— Духи пустыни проклянут вас, если вы прогоните меня! — Мариата взметнула над головой амулет. — Я призову на вас порчу, и вы все умрете.

Человек все смотрел на нее мутными глазами.

— Мы и так умираем. Уходи.

Третий камень запутался в складках ее платья. Мужчина наклонился, чтоб собрать их побольше. Собаки яростно лаяли, от злости подпрыгивая на негнущихся лапах. Мариата повернулась и пошла прочь.

Несколько долгих часов она лежала, укрывшись меж валунов, и думала, что же теперь делать. Ей не давала покоя мысль о том, что верблюд совсем рядом и все равно недостижим. Нельзя оставлять животное у этих проходимцев баггара — но как его уведешь? Она размышляла об этом всю ночь, в груди у нее все клокотало от гнева, в голове возникали десятки способов, и все глупые. Прохладной ночью она могла бы отправиться дальше, искать свое счастье, но мысль о том, что совсем близко, в каких-нибудь нескольких сотнях ярдов, находятся тюки с припасами и бурдюки с водой, не отпускала ее. Что-то в душе подсказывало Мариате, что если сейчас она упустит эту возможность вернуть верблюда, то погибнет, и поделом. Народ покрывала ценит в человеке хитрость, находчивость и сообразительность столь же высоко, как и его честь. Проявить малодушие и позволить этим подлым бродягам взять над собой верх будет признанием поражения, а это позор. Разве мать-прародительница пошла бы на подобное унижение? Трудно в это поверить. Что на ее месте сделали бы высокочтимые предки?

— Тин-Хинан! — тихо сказала она в темноте. — Помоги мне своей мудростью и силой, подскажи, что делать.

Мариата прижала амулет ко лбу, ощущая холод металла.

Она не знала, сколько прошло времени, но вдруг до ее слуха донесся какой-то негромкий звук. Он шел откуда-то слева, где громоздились скалы. Женщина испуганно затаила дыхание. Неужели выследили, решили осуществить свою угрозу и убить ее? Она потихоньку полезла в свою кожаную сумку с бахромой, вынула нож и стала ждать.

Звук был тихий, едва слышный, словно кто-то терся о скалы. Там что-то постукивало, скреблось. Шум подбирался, доносился все ближе. Стиснув зубы, Мариата приготовилась. Она не сдастся, не пролив крови врага. Им ее так просто не взять.

Когда перед ней появился заяц, она испуганно вздрогнула и ошалело уставилась на него. Заяц застыл на месте от удивления, растопырив уши и напрягши все мышцы, готовый в любой момент броситься наутек. Не сознавая, что делает, Мариата мгновенно протянула руку и схватила его. Заяц стал отчаянно брыкаться сильными задними лапами. Под мягкой шерсткой он был такой теплый, энергичный и полный сил, что она пожалела его и хотела было отпустить, но древний инстинкт взял свое. Несколько секунд — и заяц лежал без движения, а по рукам Мариаты текла его черная кровь.

Животное оказалось крупное, мясистое. Разглядывая зверька в тусклом свете месяца, восхищенная его красотой, Мариата не могла сдержать слез. Какая шелковистая, прохладная шкурка, длинные лапы, огромные уши. Потом она взяла себя в руки, успокоилась и сделала все, что должна была.

Во многих милях от стоянки кочевников Мариата сидела на спине верблюда и смотрела, как поднимается солнце. Несмотря на утреннюю прохладу, животное вспотело, впрочем, она тоже. Но в душе у нее все пело, усталость как рукой сняло. Мариата поставила на карту все и вышла победительницей. Она вздрагивала, вспоминая, как собаки вырывали друг у друга куски расчлененного зайца. Она бросала их как можно дальше и выше. Челюсти псов вгрызались в хрупкие кости. Между ними разгорелась яростная свалка, когда она швырнула им заячью голову, последний и самый вкусный кусок. Люди, разбуженные собачьим лаем, повыскакивали из шатров и стали лупить их палками, чтоб те замолчали. Пользуясь суматохой, Мариата проскользнула в загончик и с удивлением увидела, что верблюд стреножен кое-как. Тюки с припасами, а также и седло с потником валялись рядом. Недоставало только куля с мукой и сухарями. Но мешок с рисом был на месте, хотя немного его содержимого просыпалось на песок и крохотные белые зернышки тускло поблескивали перламутром в свете месяца. Поразительная удача. Мариата заткнула дырку в мешке с рисом пучком соломы, проверила, полны ли бурдюки с водой, и повесила их себе за спину.

Верблюд смотрел на нее мрачно, а когда она подошла ближе, закинул голову вверх и закатил глаза.

«Я прошел долгий путь, — говорили эти глаза. — Не вздумай заставлять меня идти дальше».

Мариата знала, что верблюды — упрямые твари, но была уверена в том, что твердая рука и решительность побеждают их упрямство. Она вспомнила, как в оазис нагрянули солдаты. Рахма тогда завязала морды верблюдам, на которых они пересекли Тамесну. Мариата подошла к животине вплотную, сорвала с себя платок и замотала ей морду, пока та не успела воспользоваться шансом и зареветь от страха. Застигнутое врасплох животное так изумилось, что Мариата сумела быстро перекинуть ему через спину мешки, а потом вскарабкалась сама. Верблюд повернул голову и окинул ее горестным взглядом, но Мариата только мрачно зыркнула на него и усилием воли заставила подняться на ноги. Животное с места рвануло вперед неуклюжим галопом.

Теперь она громко смеялась, похлопывала его по животу и приговаривала:

— Не забывай, ты рожден с туарегами! Из тебя получится прекрасный искатель приключений. Ведь ты взял от отца и матери все самое лучшее! Никакой оборванец баггара тебя не надует и не обведет вокруг пальца. С доброй волей духов и собственными природными силами ты всегда выйдешь победителем!

Она властно похлопала верблюда по голове. Тот заворчал, опустился на колени и позволил ей сойти. В розовых лучах заката Мариата размотала платок и тщательно стреножила животное, чтобы оно не смогло снова удрать. Они устроили привал в тени широких и густых ветвей одинокой акации и как следует подкрепились. Оба имели на это право.