Памела Робертс Драгоценный дар

1

— Марк? Эдди тебя приветствует.

— Эдди? О да, конечно, Эдди. Привет. Чем обязан?

— Да вот хотел предложить встретиться вечером, выпить, поговорить. Мы чуть ли не сто лет не виделись, Марки.

— Ты, Эд Бернштейн, деловой Бернштейн, хочешь сказать, что звонишь мне посреди рабочего дня, чтобы пригласить провести вечер в баре за кружкой пива и неторопливой дружеской беседой? — В голосе Марка послышалось плохо, вернее вовсе не скрытое недоверие, приправленное изрядной долей насмешки.

Эд не обиделся. По двум причинам. Во-первых, потому, что они с Марком дружили чуть ли не с пяти лет, когда его родители купили дом по соседству со Стэтсонами. А во-вторых, потому, что тот имел полное право сомневаться в искренности его намерений. Что говорить, в последние годы они встречались редко: либо на днях рождения, причем далеко не всех подряд, либо когда их сводили вместе профессиональные интересы.

— Ну ладно, Марки, черт проницательный, угадал. Хочу поговорить с тобой об одном деле. Посоветоваться. Узнать, что ты думаешь. Но и выпить, конечно, тоже, — ответил Эд. — Послушай, я знаю, что ты загружен по самые уши, но ведь и я вроде как не бездельничаю. И если хочу с тобой увидеться, то имею на то серьезные основания. Так что уж окажи любезность старому другу.

— Слушай, Эдди, что, если ты расскажешь все по телефону? — предложил его собеседник. — Поверь, я бы с удовольствием встретился, но у меня сейчас ни минуты свободной. Три серьезных дела одновременно, с полтора десятка второстепенных, и черт его знает, что еще подвернется до вечера. Честно, Эд, я…

— Эй, Марки, скажи, разве я когда-нибудь прежде просил тебя об одолжении? Просил?.. Молчишь? То-то. Так вот, сейчас я прошу. Впервые в жизни. Мне необходима твоя помощь.

На другом конце провода повисло молчание, но не враждебное, а задумчивое. И наконец раздался ответ:

— В девять пятнадцать в «Белой вороне» на углу Тридцать пятой и Оксфорд. Идет?

— Идет, — немедленно согласился Бернштейн. — Спасибо, Марки.

— Но сам понимаешь, если вдруг что-то непредвиденное…

— Если вдруг, то ничего не попишешь. Тогда буду думать, как…

— О'кей, до встречи, — не дослушав, перебил его Марк и повесил трубку, чтобы тут же снять ее снова.

День продолжался…


— Эд, дружище, здорово! — Огромный, похожий на медведя мужчина хлопнул по плечу небольшого Бернштейна с такой силой, что тот едва не свалился с высокого табурета. — Прости, задержался. Дела.

— Привет, Марки! — Эд поднялся, протянул другу руку, стиснув зубы, вытерпел мощное пожатие и сел обратно. — Что пить будешь?

— Да все равно, лишь бы крепкое.

— Два двойных бурбона сюда, — подняв палец, чтобы привлечь внимание бармена, бросил Эд.

— Один тройной, — поправил его друг.

Бернштейн окинул его сочувствующим взглядом.

— Паршивый день?

— Да когда они у нас не паршивые? — вздохнув, отозвался Марк. — Три убийства, из них два — дела семейные. Бр… — Он передернул плечами. — И как это только люди в наше время решаются семью заводить?

— Ну-ну, Марки, не надо так мрачно. Не все же заканчивают так, как твои «клиенты».

— Нет конечно, — усмехнулся тот. — Девяносто процентов остальных обеспечивают процветание твоим коллегам.

Оба расхохотались, несмотря на недавно закончившийся тяжелый для обоих день. Ибо Марк Стэтсон был детективом отдела убийств Сорок второго участка Чикаго, а его друг Эдвард Бернштейн — адвокатом.

Впрочем, последний быстро помрачнел. Похоже, момент для встречи и уж тем более для такой, как у него, просьбы был далеко не самым удачным.

— Ладно, Марки, кончай со своим юмором висельника. Давай лучше выпьем. Твое здоровье.

— И твое, Эдди, — отозвался Стэтсон и проглотил свою порцию обжигающего и расслабляющего эликсира. — Уф… хорошо. Как раз то, что надо. — Он сделал жест бармену, приказывая повторить, и спросил Бернштейна: — Так о чем ты хотел поговорить, дружище? Не тяни и не ходи вокруг да около, мне надо бы хоть часов пять-шесть поспать успеть.

Эд тоже потребовал наполнить бокал, потер обеими руками лицо, давая себе время еще раз обдумать, как все же сформулировать просьбу, в очередной раз понял бессмысленность любых попыток завуалировать ее во что-то более приглядное, а также и однозначность ответа, который последует на нее.

— Это по поводу дела Десмонд, — прямо заявил он, словно с разбегу кинулся в ледяную прорубь.

— Угу. Что именно? — рассеянно отозвался Стэтсон и поднес бурбон к губам.

— Я хотел попросить, чтобы ты лично перепроверил все свидетельства, — негромко, но решительно произнес адвокат. — У меня есть определенные сомнения по поводу…

Закончить ему не удалось, потому что в этот момент Марк проглотил свой напиток, поперхнулся им и мучительно закашлялся.

— Что?! — кое-как отдышавшись, чуть не заорал он. — Ты сказал Десмонд?! Ты имеешь в виду ту самую Десмонд?!

— Да, Марки, ту самую. И не кричи так. Всем вовсе не обязательно знать, о чем мы с тобой разговариваем, — попытался успокоить его Эд.

— Да чихать я хотел на всех, — раздраженно ответил Стэтсон, хотя тон все же немного понизил. — Повтори-ка еще раз, что ты сказал, Эдди. Наверное, я ослышался.

— Не дури, Марки, ты отлично знаешь, что не ослышался. Дело Десмонд попало ко мне три недели назад. И с тех пор меня не покидает дурное чувство.

— А оно и не должно тебя покидать, — сурово сообщил ему друг. — Не забывай, приятель, что ты получаешь деньги за то, что защищаешь убийцу. Так с какой, скажи на милость, стати ты должен хорошо себя чувствовать?

— Во-первых, я не получаю денег за защиту убийц. Ты прекрасно знаешь, что, пока суд присяжных не признал гражданина убийцей, он таковым не является. И мое дело — добиться для него справедливости. Не оправдания, заметь, а справедливости! Это большая разница. И я никогда не прошу и не добиваюсь оправдания, если знаю, что мой клиент виновен. Я борюсь лишь за то, чтобы приговор соответствовал тяжести содеянного.

— Да брось ты, Эдди, не начинай все снова. Мы с тобой обсуждали это миллион раз.

— Вот именно, дорогой мой. И не забывай, что любой — да-да, именно любой — может оказаться в подобной ситуации.

— Послушай, полиция прекрасно знает свое дело. Твоя малютка Десмонд убила своего мужа. Я убежден в этом. Абсолютно. И не собираюсь даже пальцем пошевельнуть, чтобы она вышла из этой передряги безнаказанной, да еще и с кучей его долларов. Ясно? — Стэтсон с силой ударил кулаком по стойке.

— Нет, Марки, не ясно. И позволь, как бы мне ни было неприятно, напомнить тебе о том, что ты мне кое-чем обязан.

— Помню.

— Так вот, я считаю, что пришло время расплатиться. И я прошу тебя всего-навсего взглянуть беспристрастно на материалы расследования. Беспристрастно!

Детектив нахмурился.

— Не думал я, Эдди, что ты захочешь меня впутать в такое грязное дело. Все же мы с тобой друзья. Давние. Помочь убийце избежать наказания… — Он вздохнул, покачал головой. — Не ожидал, парень, не ожидал…

— Ну все, довольно! — взорвался Эд. — Я не просил тебя ни о чем подобном. И тебе уже давно следовало бы знать меня лучше. У меня в отличие от многих моих коллег не только остро развито чувство профессиональной этики, но и, кроме того, элементарной человеческой порядочности. Я бы никогда не обратился к тебе, моему лучшему другу, и не попросил помощи, если бы не был твердо убежден в ее невиновности. Ты хоть в этом-то отдаешь себе отчет, а, мистер Крутой? Или полагаешь, что я уже давно превратился в продажного и беспринципного юриста, отвечающего твоим представлениям? И что вытянул тебя из той несчастной истории, куда ты влип по глупости и доверчивости, из-за своей продажности и беспринципности, а не потому, что верил в тебя, своего друга? Так, что ли, мистер Неподкупная Добродетель?..

— Да ладно, Эдди, брось, будет тебе, — прервал его Стэтсон. — Ты же знаешь, что я так не думаю. Знаешь ведь?

— Нет, не знаю! — горячо возразил Бернштейн. — Потому что ты подозреваешь меня в гнусности и нечестности. Потому что считаешь способным ради нескольких тысяч втянуть тебя в кучу дерьма. Да-да, именно так, мистер Правдолюбец.

— Довольно, Эдди, не устраивай сцен, на нас уже смотрят, — попытался угомонить разошедшегося друга Марк, но это было не так-то просто.

— Да плевать мне, что на нас смотрят! Это ты заботься о мнении окружающих. Это ведь ты готов предать старую дружбу и смешать меня с помоями, а не наоборот!

— Прости, Эдди, ну, прости, дорогой ты мой. — Марк положил свою огромную ручищу на узкое плечо адвоката и притянул к себе, едва не раздавив в медвежьем объятии. — Не прав был, признаю. Не думаю я так о тебе, сам же знаешь.

Бернштейн едва с табурета не свалился от неожиданности. Уж кто-кто, а Стэтсон в жизни никогда ни перед кем не извинялся. Видно, почувствовал-таки, как сильно обидел его.

Вроде бы за более чем десятилетнюю практику можно было бы привыкнуть к тому, что все за пределами профессионального круга относятся к нему и его занятию с нескрываемым презрением. Эду последнее время даже начало казаться, что он и привык, но не тут-то было. Скорее просто научился не слышать эти «лестные» отзывы. Но сегодняшнее обвинение. О, оно показалось совершенно нестерпимым, потому что исходило из уст старого друга.

— …И вчера день был черт знает каким, и позавчера… Да вся неделя, если подумать, — прорвался в его сознание голос Марка. — Не злись, Эдди, не злись, парень, если бы ты видел каждый день то, что вижу я, понял бы, почему я так разорался. Согласись сам, когда мы ночей не спим, чтобы побольше подонков убрать с улицы, а у твоих коллег только и забот, как бы они поскорее вернулись обратно, и это исключительно ради того, чтобы их банковский счет регулярно пополнялся…

Эд не стал дожидаться окончания тирады, которая в любой момент могла бы вернуться в прежнее русло, и перебил:

— Ну все, считай, замяли. Я не обижаюсь, а ты временно прекращаешь свои нападки и комментарии. Мир?

— Мир. — Детектив протянул огромную ручищу и узкая, почти изящная ладонь адвоката буквально потонула в ней, но тем не менее рукопожатие, которым они обменялись, было искренним и дружеским. — Итак, о чем это ты говорил? Да, о дурном чувстве по поводу дела Десмонд. И что же тебя смущает? Я лично с ним не знакомился, только по газетам следил, но все как будто указывает на твою клиентку. — Он пожал плечами. — Почему же ты сомневаешься?

— Ты это очень правильно заметил, Марки, «как будто». Все действительно указывает на ее виновность настолько, что у меня еще до первой встречи с ней появились сомнения. Знаешь, когда все очень уж хорошо сходится в одной и той же точке… — Адвокат покачал головой, прищелкнул языком. — Очень подозрительно, на мой взгляд, очень. Я не хочу что-то тебе говорить, навязывать свое мнение. Если сможешь выделить время и лично познакомиться с делом, сделай это. Прошу тебя. И не ради меня, а во имя справедливости. Скажу тебе только одно: не забывай, что в начале следующего года выборы. И наш «уважаемый» окружной прокурор Брэндон жаждет стать мэром. Больше всего на свете. А дело Десмонд может помочь ему как никакое другое. Подумай об этом, Марки.

Огромный детектив задумчиво потер рукой шею, устало вздохнул и ответил:

— Хорошо, Эдди, понял я тебя и твои сомнения. Не обещаю, что займусь этим завтра же, но в ближайшие дни загляну к ребятам в Восьмой участок. Надеюсь, они не будут возражать, хотя… я бы лично на их месте возражал. Ну да ладно, посмотрим. Когда процесс?

— Тридцатого ноября начинается. Времени осталось совсем мало. И мне хотелось бы представлять, на каком я свете.

— А что твоя клиентка говорит? Впрочем, что за чушь я спрашиваю. Естественно, она не убивала.

— Нет, Марки. Все много хуже. Она не знает.

— Не знает? Что за бред? Прикидывается, что память потеряла? Эту туфту она может обвинению впаривать, но уж никак не защите. Иначе на что ей рассчитывать? Если ты не будешь располагать достоверными сведениями, что там произошло на самом деле, ей конец. Однозначно. Наш дорогой Брэндон, насколько я его знаю, наверняка имеет пару-тройку козырей в рукаве, которые вытащит только на процессе. Ты будешь спорить до хрипоты, но он… Если хочешь знать мое мнение, он тебя переиграет. Раз уж у него столько поставлено на карту, то… Впрочем, чего я тебе объясняю, ты знаешь это лучше меня.

— Ты прав, Марки, знаю, — вздохнул Эд. — Все складывается как нельзя хуже для моей клиентки, поэтому-то я и обратился к тебе. Если ты не поможешь, она в лучшем случае проведет остаток дней своих в тюрьме.

— Ну что ж, полагаю, она того вполне заслуживает. Если все начнут убивать супругов вместо того, чтобы обратиться за разводом, род человеческий скоро прекратится. И мы с тобой, дорогой, останемся без работы. Так что показательный процесс не помешает.

— Помешает, если он будет только показательным, — возразил адвокат. — Наказание должно быть заслуженным, Марк, заслуженным.

— Да не читай ты мне мораль. Почему ты считаешь, что она не убивала?

— Я же сказал: улики очень убедительны. Чересчур даже. И их больше, чем необходимо. Намного больше, чтобы считать их достоверными. Так наследить мог только круглый идиот. А миссис Десмонд далеко не глупа. Она несчастная женщина, глубоко несчастная, но совсем не дура. И если бы пошла на преступление, то не оставила бы столько следов, притом таких очевидных. — Адвокат помолчал, потом продолжил: — Поверь, Марки, меня в этом деле интересует не гонорар, вернее не только гонорар. Я хочу добиться справедливости для этой женщины. И я уверен, что она этого не делала. Понимаешь? Мне скоро тридцать пять, я разбираюсь в людях…

— Именно, в людях, — перебил его горячую речь более циничный по натуре друг. — Женщина — существо намного более сложное и коварное, чем мужчина. Если уж она хочет, чтобы ей верили, то даже такого профессионала, как ты, проведет. Только мы, парни, насмотревшиеся всякого на нашей паскудной работе, можем быть объективными.

— Как же, объективными, — горько усмехнулся Бернштейн. — Ты ведь и дела-то не знаешь толком, а уже приговор ей вынес. Это разве объективность? Или беспристрастность?

— Ладно, давай оставим этот глупый и бессмысленный спор, Эдди. Я же согласился помочь.

— На черта мне такая помощь? Да и помощь ли это вообще? Если ты заранее подходишь к делу, известному тебе только с подачи газет или телевидения, с предубеждением, то какого же результата мне тогда ждать?

— Я же сразу сказал, Эдди, что, по моему глубокому убеждению, убийце место в тюрьме. И я не собираюсь дать ей шанс вывернуться.

— Да пошел ты! — возмущенно рявкнул Бернштейн. — Какого только дьявола я потратил целый час, уговаривая тебя? Ты просто твердолобый, упертый коп, ничего больше. Дальше носа своего не видишь. Марки, Марки, ты же мне ровесник, а весь мир представляется тебе сборищем подонков. Как же ты дальше-то жить будешь, черт тебя подери? И что с тобой будет в пятьдесят? Неудивительно, что Леонор не выдержала и…

Этого его друг уже снести не мог. Он изо всех сил стукнул кулаком по стойке так, что стаканы зазвенели.

— Ну вот что, дорогой мой, или ты немедленно заткнешься и прекратишь мораль мне читать, или я пошел. И плевать на то, должен я тебе или не должен. Выбирай!

Но Эд и так уже понял, что совершил большую ошибку, упомянув его бывшую жену. Поэтому не обиделся на грубые слова, а постарался успокоить взбешенного Марка.

— Прости. Ну, прости меня, прости, пожалуйста, дружище. Я не должен был так говорить, сам понимаю. Черт его разберет, что меня за язык потянуло. Не обижайся, Марки, я не хотел тебя оскорбить. Ты веришь мне, веришь ведь? Ну, скажи, веришь?

Тот тяжело вздохнул.

— Успокойся, верю, что не хотел. И верю, что ты прав. Я стал циником и делаюсь только хуже и хуже с годами. И то, что про Леонор сказал, истинная правда. Я даже перестал винить ее. Ведь кто, кроме святой, сможет жить с угрюмым, недоверчивым и вечно раздраженным копом?

Бернштейн готов был язык себе откусить, если бы это помогло вернуть причинившие боль слова обратно, но, увы… Поэтому он неловко обнял друга за широченные плечи и тихо сказал:

— У каждого человека в жизни есть своя половина. Трудность только в том, чтобы найти ее и узнать… отличить от всех остальных… Удается это далеко не каждому.

— Не каждому, — эхом отозвался Марк. — Но ты-то вот и нашел, и узнал, и отличил. И теперь тебе есть к кому возвращаться после целого дня дерьма…

Эд грустно усмехнулся.

— Хотелось бы и мне верить в это, Марки.

Тот непонимающе взглянул на него.

— Но как же Бетти?

— А что Бетти? Бетти современная женщина, ее больше карьера интересует, чем семья. Ты же видишь, уже одиннадцатый час, а я с тобой в баре сижу вместо того… Думаешь, почему?

— Я полагал, потому что ты хотел поговорить со мной. Разве нет?

— Да. Да, конечно, но… еще и потому, что Бет не ждет меня дома. А возвращаться в пустую квартиру… — Он не закончил фразу, покачал головой, опрокинул в рот очередную порцию спиртного и поморщился. — Какая гадость. Пожалуй, на сегодня довольно, а то завтра работать не смогу.

Марку внезапно стало жаль Эда Бернштейна — этого преуспевающего юриста, имеющего хороший дом в одном из самых престижных пригородов, новенький «мерседес» и годовой доход, выраженный шестизначным числом, — как бы смешно ни звучало подобное утверждение. Ему и в голову не приходило, что у того могут быть какие-то неприятности, тем более на семейном фронте. Он был знаком с женой друга и всегда считал, что тому небывало повезло. Элизабет Бернштейн, красавица блондинка с совершенно фантастической фигурой и недюжинным мужским умом, работала заместителем главного редактора одной из центральных газет и, по мнению всех знакомых, должна была в скором времени занять его место.

— В чем дело, Эдди? У тебя проблемы? — как можно мягче поинтересовался он. Если бы другу захотелось поделиться с ним своими горестями, сейчас было не самое худшее время. — Могу я чем-то помочь?

— Ха! — с горечью отозвался тот. — Если бы только это было возможно… Нет, Марки, дорогой мой, тут никто не поможет. Моя семья рушится, а я сам ничего не могу поделать, только стою и смотрю…

— Что случилось, дружище?

— Только то, что и должно было. После того как мы узнали, что не можем иметь детей, все какое-то время шло как будто по-прежнему. Бетти поначалу делала вид, что не испытывает большого разочарования, а может, так оно тогда и было. Но вскоре она стала все позже возвращаться домой, а в те редкие дни, когда приходила пораньше, приносила с собой кучу материалов и сидела с ними допоздна. В общем, с головой окунулась в работу. Наша сексуальная жизнь постепенно сошла на нет. А потом… потом… ну, сам можешь догадаться, что происходит, когда молодая и красивая женщина не находит удовлетворения в объятиях мужа.

— Ты уверен? Эдди, Бетти не такая. Ты, наверное, придаешь слишком большое значение тому, что она задерживается допоздна. Но ведь ее работа…

— Не надо говорить мне о ее работе, Марки. И не пытайся утешать меня. Потому что я уверен в том, что она мне изменяет. На сто процентов. По правде говоря, она сама мне призналась…

Они помолчали.

— Черт, Эдди, я даже не знаю, что сказать тебе, — неуверенно выговорил Марк. — Может… может, все не так. Что, если она просто хотела возбудить в тебе ревность? — Он пожал плечами, не представляя, что добавить, как помочь другу.

— Не говори ничего. Нет смысла. Она беременна.

— Беременна? Это же заме…

— Да, беременна. Но не от меня. Так что какие уж тут сомнения, все предельно ясно.

— Черт, — повторил Стэтсон, — я не понимаю, Эдди…

— Чего ж тут не понять, Марки? По-моему…

— Я не понимаю, зачем она сказала тебе. И почему ты так уверен, что ребенок не твой?

— Уверен, потому что детей у нас не было из-за меня. По моей вине. Мы обращались к специалистам, и они вынесли единодушный приговор. Вот так-то, приятель… Ну а почему сказала, так это ясно. Во-первых, потому что Бет человек честный и ни за что не скрыла бы от меня столь важный факт. А во-вторых, нам теперь необходимо решить, как жить дальше. От ребенка она не собирается отказываться, так что решение, собственно, за мной.

— А как же ее карьера? Разве ребенок не помешает?

— Господи, Марки, что за чушь ты несешь? Она зарабатывает не меньше, чем я. И в состоянии самостоятельно обеспечить его всем самым лучшим…

Они проговорили еще больше часа. Начав делиться своими горестями, Эд не мог остановиться, пока не выложил другу все, что наболело на душе за последние два года. Марк же сочувственно слушал и кивал, понимая, что никакие слова от него не требуются. Расстались они, уставшие и морально опустошенные, уже после полуночи, договорившись созвониться через два дня.

Загрузка...