Дребезг Звёзд

Глава первая. Девушка с волосами цвета яда

Каждый когда-нибудь да и задумывался, глядя на проезжающие мимо поезда: а взять бы так – и запрыгнуть в самый последний вагон. Рвануть куда глаза глядят, скитаться по незнакомым городам, ночевать – на вокзалах или вписках, завести тучу новых знакомых, повидать нечто такое, что никому и не снилось.

О путешествиях распинаться – на это каждый горазд. И, всё также распинаясь о том, как это хорошо, каждый с тоской проводит мчащийся вдаль состав, мечтая оказаться там, на его сиденьях, провожая родной город.

Сон был нефором. Он любил поезда и развлекался тем, что вечерами стоял на мосту Южного Вокзала. Садился на перекладину, свесив ноги, и провожал составы один за другим, самые разные маршруты: на Киев и на Москву, на Одессу и на Луганск.

Ему нравились люди на перроне, их искренние улыбки, объятья, поцелуи, печальные взгляды, тяжёлые вздохи. Ни один ЗАГС и ни одна церковь не знала столько искренних поцелуев, сколько знал вокзал. Здесь свершаются судьбы, здесь вершится игра. Сну здесь было уютно, он наблюдал за прохожими, придумывая им роли, разыгрывая спектакли.

Вот и сейчас, над городом сгустились сумерки предстоящей ночи, а он встречал закат и провожал поезда. Сидя на перекладине моста, в жёлтом плаще и простеньких бежевых кедах, он улыбался. Ему было хорошо, и он не хотел возвращаться домой.

Дома всё как всегда. Много музыки, проводов и дыма. Странно. Дом – это место, куда бы хотел вернуться. Там, где должно быть уютно. Где тебя ждут и тебе рады, но Сон жил один. Вечерами играл на фортепиано или гитаре, самозабвенно отдаваясь музыке. Иногда скучал, и чтобы развеять скуку, ходил по гостиной и декламировал стихи, либо свои, либо чужие. Но чаще – чужие. Свои никогда не любил – ведь поэт из него никакой. Но читать стихи ему нравилось. Если кончался запас стихов, то он начинал петь песни.

А когда желал расслабиться, вспоминал о кальяне. Приятное, ни с чем несравнимое чувство, когда вдыхаешь в себя яблочно-сладкий дым и, уподобляясь демону, извергаешь его. Лежишь на полу, устланным пледом, подперев голову подушкой, и наслаждаешься… Нет. Упиваешься своей демонической, дьявольской натурой. Есть ли в людях что-то от Бога – неизвестно. Но то, что в них определенно нечто от Сатаны, – сомнений не вызывает.

Он был молод и красив, но красота его не такая, как прочих. Это особая красота, красота образа. Прежде всего образа, личности. Когда красиво лишь тело, а оболочка пуста, ты смотришь на человека, как на куклу и действуешь подобающе. Совсем другое дело, когда ты видишь в человеке личность, к такому хочется тянуться, с таким хочется остаться.

Он хотел написать книгу, и он её писал своей жизнью. Ведь жизнь каждого человека – это отдельный роман, который он пишет своими поступками, насыщает своими размышлениями, обогащает познаниями.

В последнее время Сон всё чаще сидел на балконе своей квартиры и смотрел на мутную вывеску магазина «Реал», что по соседству. Символично это: смотришь на свой маленький мир, где тебе светло, тепло и уютно. Поворачиваешь голову в сторону мутного, мокрого и сырого реала. И понимаешь: ты его просрал. Да-да, именно ты, твоим нежеланием делать его красивее ты сделал его уродливее.

Таким был дом Сна, или, как он в шутку иногда говорил, «Дом Солнца», но никогда себя этим самым Солнцем не считал.

Многим такая жизнь покажется интересной, а для него она была обыденной. Когда подобная обстановка царит каждый божий день, это надоедает. От того-то он всё чаще сбегал из своей квартиры к мосту наблюдать за вокзалом – и всё реже хотел возвращаться домой.

«А что если… Нет, – Сон отверг эту мысль».

Стук колёс, шум движущегося состава, объявление прибытия следующего поезда.

Рука потянулась к походной сумке, извлекла оттуда кошелёк: двадцатка. Да хоть полцарства – билет нынче недорого стоит.

«А если по студенческому… А если…»

Сон тряхнул головой, чтобы отогнать навязчивые мысли. Нельзя. Его слишком много связывало с домом, чтобы вот так просто взять и исчезнуть. Ведь дома хорошо и уютно. Дома весело. А с другой стороны – будет потом, что вспомнить.

Мобильный и Библия на месте, а больше для путешествия ничего и не надо.

Бешеный стук сердца, безумные навязчивые идеи. Междугородние поезда – это слишком долго, нужно электричкой – это как-то забавнее, что ли. Можно и без билетов: выкинут на первой попавшейся станции, а то и сам соскочит. Но – у каждого путешествия должен быть свой пункт назначения.

Так думал парень, спеша вдоль моста.

Идя параллельно трамвайной линии, смотря на вокзал, где то приходили, то уходили всё новые и новые поезда.

Платформы заполнены людьми. Вечером их обычно ещё больше, чем днём. Кто-то возвращается домой с работы, кто-то – из командировки, а кто-то – в отпуск едет или по различным делам.

Мысли сумбурны, действия неконтролируемы. Сон в последнее время всё чаще думал, что хочет исчезнуть. В шутку, конечно, попыхивая кальянным дымом да потягивая стакан «Байкала», но всё больше подумывал о том, что это было бы сладко вот так просто взять – и уйти из жизни. По-детски наивно. Эгоистично. Но приятно.

Он устал. Он любил свою жизнь, любил свой дом, но он устал, и хотел отдохнуть. Провалиться в сладкий-сладкий сон. Отдаться падению. Принять эту маленькую смерть в себя.

Даже имя себе он выбрал такое: Сон как «Мечта», как сладкая дрёма, и Сон как «Son», что звучит, как «Солнце», что значит «Сын». Сын своей мечты, своей далёкой звезды, своего личного солнца.

Пересекли мост. Прошли мимо цветастого, пестрящего своими огнями Макдональдса – церкви нового мира с его богом Фаст-Фудом – идём по улице.

Уже виднеется величественное здание вокзала. Огромный замок с подземными переходами, приёмной Зала Ожидания и, конечно же, тронным залом – его холлом. По левую руку вечерняя, пестрящая жёлтыми солнцами ламп улица. Шаг замедлился.

«А куда я в сущности рвусь, – спросил себя Сон. – Мне-то ведь и спешить некуда. Решили, что исчезнем – значит исчезнем».

Наслаждаться красотами привокзальной площади – романтика для хипстеров. Она уныла, полна дешёвых декораций, сияет и шумит фонтанами. Это забавно, но не более. Потому и Сон в отношении этой площади ничего не чувствовал, а просто прошёл мимо – к главному входу в холл.

Грандиозные своды, витражи на стенах, шум толпы – это всё забавно и то, что бросается в глаза, когда входишь в здание вокзала.

Люди – это огромные молекулы. Они созданы для броуновского движения. И они подчинены ему. И именно здесь, в сердце вокзала, это заметно как нельзя лучше. Кто-то спешит к табло посмотреть свой поезд, некто – в зал ожидания. Дамочка с огромным багажом, например, спотыкаясь, несётся по направлению к клозету. Пожилой человек – сидит у стойки закусочной и попивает кофе. Ему хорошо. Он знает, когда прибудет его рейс, и ему нечего бояться. Милый такой старик. Длинные прямые седые волосы, чёрные очки, строгая, ровная улыбка. Клетчатая зелёная рубашка, синие джинсы.

Сон подошёл к стойке. Хотел заказать себе чай, но вовремя вспомнил, что в кармане – почти ни гроша. Это его немного опечалило.

– Угостить?

Старик улыбнулся ему.

Сон удивленно склонил голову на бок.

– Что любишь? Чай? Или кофе?

– Чай.

Собеседник повернулся к кассиру:

– Чай, пожалуйста.

– Зелёный? Чёрный?

– Зелёный, – ответил Сон.

Старик расплатился, чай подали.

Сон мотнул головой, улыбаясь этой фантазии и отошёл от стойки. Почему-то решил, что лучше не заговаривать с этим стариком – не к добру такие знакомства в начале пути. А может – и к добру. Но не сейчас.

«Рано, – сказал себе парень, – рано тебе пускаться в отрыв».

Он бросил последний взгляд в сторону возможного знакомого – тот всё так же сидел, улыбался и пил кофе. На этом их так и не начавшийся разговор закончился.

Сон вышел на перрон, сливаясь с толпой.

Странное чувство – слияние с толпой. Будто ты механизм какой-то огромной машины или капля в океане сознаний, и в то же время чувствуешь себя безумно одиноким, никому не нужным созданием. Которое можно раздавить, сокрыть, унизить – и ведь никто не заметит и не вспомнит о тебе. Люди говорят, что они боятся одиночества. Но стоить их поместить в толпу, как сердца их съёживаются, а тела – дрожат. Подчиняясь неведомым импульсам, они начинают плыть по общему течению, теряя свою индивидуальность, становясь единой массой. В толпе все едины в своём одиночестве.

Но с течением времени толпа на перроне редела. Поезд прибыл давно, и люди уже успели покинуть его, встретиться со своими друзьями, знакомыми и спешили покинуть вокзал. Тем временем накатывалась новая партия. Погрузятся – и уедут. И так – тысячи, каждый день.

Сон остановился у статуи отца Фёдора. Улыбнулся в ответ на вечную безмолвную улыбку этого доблестного попа в фуражке и с котелком в руке.

– Эх, падре-падре, – вздохнул парень, садясь в ногах у статуи и снимая походную сумку, – исповедуй душеньку мою бренную.

Он не боялся говорить всё это вслух. Всё равно никто не услышит. Всем всё равно, так что можешь просить что угодно у кого угодно. А лучше всего – говорить правду. Мир до того привык лгать, что правде просто не поверят – и это только на руку. Легче жить, когда не верят твоей правде, чем довольствоваться своей же ложью.

– А если и исповедаю?

Сон поднял голову. Сверху вниз на него смотрела девушка, семнадцати-двадцати лет на вид.

Юный, уже распустившийся цветок. Тёмные ядовито-зелёные волосы, немного восточные черты лица, беззаботная улыбка. В зелёном вязаном свитере и джинсах, с рюкзаком через плечо.

Не дожидаясь ответа, она села рядом на плитку, достала из кармана пачку «Captain Black» и простенькую зажигалку. Щёлкнула. Затянулась.

– «Что легче сказать: прощаются тебе грехи твои, или сказать: встань и ходи? Но чтобы вы знали, что Сын Человеческий имеет власть на земле прощать грехи, – сказал Он расслабленному: тебе говорю: встань, возьми постель твою и иди в дом твой. И он тотчас встал перед ними, взял, на чём лежал, и пошел в дом свой, славя Бога».

Сон удивлённо посмотрел на девушку. Та сделала ещё одну затяжку – и снова одарила парня безмятежной улыбкой. От неё исходило странное, неестественное тепло. Трудно объяснить словами. Таких людей – не бывает, просто не бывает. Но если она была ещё одним плодом фантазии Сна, то, по крайней мере, он был тёплым и приятным. К тому же где в наше время найти девушку, которая сначала закурит, а потом с ходу выдаст тебе цитату из Евангелия от Луки?

– Ты ведь чтобы идти сюда прибыл, верно?

– Типа того. Откуда знаешь?

Она снова улыбнулась, и смешно склонила голову на бок. Подмигнула.

– Я на север хочу. А ты?

Сон задумался. Ему как-то приходила мысль о конечной точке путешествия (которое, к слову, ещё даже не началось), но он не дал ей толком развиться.

Он щёлкнул языком, прикидывая ответ.

– Слыхал я об одном урочище… – осторожно начал он. – Потерянный рай. Близ заброшенного посёлка Новый мир.

Глаза девушки расширились от удивления. Было видно, что она заинтригована. Ну, или желала, чтоб Сон так думал.

– Класс! А где это?

– Да вроде Рязанская область. Россия матушка.

Сон посмотрел на девушку. Усмехнулся. Та – искренне улыбнулась в ответ.

– Вот так оно всё и начинается, – весело произнесла она.

– Падре! Падре!

Сон тяжело вздохнул и обернулся на крик. К ним бежал запыхавшийся Майор (Сон в шутку прозвал этого парня Майором за его габариты и страсть к войне), и всем своим видом он выражал волнение. Он раздражал Сна, хотя и являлся его товарищем. И сейчас был крайне лишним.

– Извольте меня извинить, что прерываю вас…

«Падре» закрыл лицо рукой и испустил тяжкий вздох. Если Майор начал распинаться – это надолго.

– Короче, герр Майор, короче.

– Я жутко понимаю, что я тут лишний, – продолжал тот, как ни в чем ни бывало, – но вы мне нужны, мой дорогой и сердешный друг. Я искал вас дома, но там всё пусто. После я вспомнил, что вечерами вы обитаете здесь, и я нашёл вас. А потому позвольте пройти со мной. Дело моё неотложное и важное, и отказ неприемлем.

С этими словами Майор протянул руку сидящему и сгорающему от стыда Сну.

Незнакомка смотрела на парней и улыбалась. Она не скрывала, что ей смешно от их вида, смешно и забавно.

– Вижу, тебя хочет твой друг, – сказала она сквозь смех и совсем вогнала парня в краску.

Сон оскалил зубы в улыбке и поднялся.

– Что же нужно моему «сердешному другу»?

Майор недоверчиво покосился на сидящую рядом девушку.

– Отойдём, мон ами?

Тот посмотрел умоляющими глазами на новую знакомую. Она улыбнулась ему в ответ и кивнула. Мол, иди, не бойся.

Сон последовал за спешащим бог весть куда Майором. Прошли к турникетам, вышли за территорию вокзала.

– Слушай, может объяснишь, что происходит?

– Позже, – важно отвечал тот, не сбавляя шаг, – позже, мой друг! Нас ждут великие дела!

В мыслях парень был готов убить своего друга за его способность появляться именно тогда, когда его не ждут, и так бесцеремонно всё ломать. У каждого красивого героя должен быть классический друг-идиот – как ни крути, а это правда, которая неоднократно подтверждалась жизнью.

Парни подошли к ближайшему киоску. Майор заказал бутылку пива для себя и банку «Пепси» для Сна – тот принципиально не пил. Подошли к лавочке. Майор стал по стойке «смирно», поднял открытую бутылку повыше и начал толкать торжественную речь о том, что вот уже как пять лет он знаком со Сном и как хорошо это повлияло на его жизнь.

Парень не слушал своего товарища. Всеми мыслями своими он был там, на перроне, подле статуи печального попа и, конечно же, ему сейчас было совершенно не до празднования юбилея относительно бесполезной дружбы. Он нервничал, дергался, всё никак не мог спокойно усесться. Вяло отвечал на расспросы о своей нынешней жизни, выслушивал семейные драмы и благодарности за то, что свёл Майора с его нынешней девушкой. Они уже три года вместе, кушают борщ, живут на съёмной квартире, рады и счастливы. Сон кивал, качал головой, отбивался шаблонными ответами типа «круто», «молодец», «уважаю» и так далее, а сам всё думал: когда же от него отстанут. Набраться решительности и послать его прямым текстом Сон не мог, не успел сориентироваться. Всё слишком сумбурно, слишком внезапно, слишком не к месту.

Наконец, до Майора дошло, что он совсем лишний. Дошло это до него потому, что Сон не сделал почти ни глотка из купленной ему банки – а ведь это же подарок! А все равно не пьёт. В конце концов герр Майор хлопнул своего товарища по плечу и искренне поблагодарил за встречу, извинился, что не вовремя появился и пообещал встретиться снова на днях. А после – весёлый и довольный от встречи с другом ушёл домой.

Сон стремглав ринулся на вокзал. Он всем сердцем молился, чтобы таинственная незнакомка дождалась его. Видел, как она сидит в ногах у отца Федора, смотрит своим загадочным взглядом на заходящее солнце и нежно улыбается. Представлял, как алые лучи играют с её тёмно-зелёными волосами. Мысленно вкушал аромат этого блаженного яда внезапных встреч.

Однако он ни капли не удивился, когда обнаружил одиноко стоящего святого отца, что держал в руках котелок и беспокойно смотрел в закат. Рядом с цитатой из письма отца Федора его жене лежал тетрадный листок.

Парень медленно поднял записку, боясь её читать. Это всё напоминало ему какую-то игру. И он понимал: если он прочтёт послание – он согласится в неё играть. Всё происходящее вокруг выглядело как-то нереально. Будто какой-то фарс.

Но всё же он решился.

На ровном листе в клеточку было выведено аккуратными большими зелёными буквами:

«Увидимся в Новом Мире:3»

Позади раздался гудок отправляющейся электрички. Не ведая, что творит, Сон ринулся за движущимся составом. Ему казалось, что именно там, именно в каком-то из его вагонов сидит та самая незнакомка. Сидит и смотрит на одинокого, отчаявшегося юношу, который бежит за ней, гонится за своей судьбой, рвётся к ней.

И всё бы хорошо, если бы не подвернувшийся под ноги одинокий камень, который словно ждал, чтобы на него наткнулись.

Сон лежал на холодной, словно чертоги девятого круга, плитке и раздосадованно смотрел вслед удаляющейся электричке. Ему виделась смеющаяся фигура незнакомки. Зелёный свитер, синие джинсы. Немного восточные черты лица. Тёмные волосы цвета яда. И нежный, немного низкий, но приятный голос. Он старался вобрать в себя всё, что запомнил о ней. Ах да, ещё она курит «Captain Black» и цитирует Библию, что весьма нетипично для девушек её возраста. Чёрт. Если подумать, она сама нетипична для девушек своего возраста.

Сон поднялся, отряхнулся. И тут его как молнией прошибло – кое-чего не хватает.

Сердце судорожно забилось. По лицу потекли струйки пота. Руки судорожно шарят карманы. Стоп. В карманах ничего не было, и ничего не должно было быть – ведь все деньги и прочее… Мать тысячи младых! Сумка! Её не было! Обчистила – как пить дать. Ни тебе денег, ни тебе Библии. И проездные там… Чтоб их к глубинным! Домой теперь пешком придётся идти.

Стоп. Домой? А как же романтика случая и все такое?

«К чёрту романтику! – осадил себя Сон и со всей силы пнул бедный камешек, о который некогда споткнулся. К этому путешествию надо подготовиться».

«Соберёмся – и завтра же выступаем. Надерём задницу поганой воровке. И вернём мою Библию!»

Гудок очередного поезда. Нависающий, давящий вечер. Тяжелый воздух сдавливал грудь. Поднявшийся ветер хлестал лицо.

Вокзал – царство одиноких. Сюда приходят прощаться. Составы, подобно ладье Харона, увозят людей по рельсам в Лету. И когда они вернутся – одному Тёмному Фараону известно.

Сон бежал вдогонку за почти исчезнувшей электричкой. Он гнался за ней до последнего. Полы плаща путались под ногами. Сердце вырывалось из грудной клетки. Ему было плевать. Он хотел, хотел, чтоб та девчонка его услышала. Чтобы запомнила, чтобы не забыла. На какой-то миг, сидя с ней рядом, он поверил в то, что она нужна ему.

Наконец, он остановился.

Пустая, заполненная толпой, платформа. Все снуют туда-сюда. Встречают близких, близких и провожают. Смеются, плачут, обнимают, целуют. У каждого человека своя история, своя печаль. Свои страхи и переживания. Хочешь ощутить себя одиноким – заройся поглубже в толпу.

– Эй! – воскликнул парень, обращаясь в сами небеса. – Если ты меня слышишь – увидимся в Новом Мире!

И никто не услышал его призыва. Даже не обернулись. Но Сон чувствовал. Верил в то, что она – она его слышит.

Он по привычке запустил руку во внутренний карман плаща – к телефону. Проверить время. И даже не сильно расстроился тому, что он пропал. Напротив, там были все контактные данные: страничка «Вконтакте», «мыло», блог…

«Если захочет – обязательно свяжется, – с улыбкой подумал он».

Печально, конечно, что мобила пропала – но зато она сможет выйти с ним на связь, если что. Или – он с ней. Позвонив. А теперь – домой, нельзя терять ни минуты.

Масса людей ввалилась в здание вокзала – и проплыла дальше, к выходу на привокзальную площадь. Густая биомасса, которая скоро развалится на отдельные маленькие-маленькие молекулы, что продолжат своё броуновское движение. Кто-то с кем-то вступит в реакцию. Кто-то кого-то оттолкнёт. А кто-то притянет. Кто-то останется сидеть у фонтана, а некто – найдёт себе единомышленников, и им будет хорошо. Кто-то исчезнет, кто-то появится. Это сладкое чувство уникального единства во всеобщем одиночестве. И уникального одиночества во всеобщем единстве. Всё единое единственно.

Глава вторая. Пьяная колыбельная

Электричка мчалась на всех парах. Сквозь врата затхлого города, по пути к свободе. Девушка в зелёном свитере надавила на раздвигающиеся двери и ввалилась в вагон. Немного пошатываясь, упала на ближайшее сиденье у окна. Облокотившись на подоконник, она провожала закат. Небеса наливались багрянцем, давили раскалённым металлом свинцовых облаков. Едко-алый цвет болезненно-желтушного солнца резал глаза. Создавалось впечатление, что кто-то неудачно готовил яичницу. Или что солнце сейчас стошнит. Прекрасный закат. Он прекрасен своей редкостью, и в то же время таких закатов на её памяти была масса.

По крайней мере она сбежала отуда. Более того, у неё теперь есть деньги и телефон, которые можно всучить кому-нибудь, чтоб выручить ещё денег.

Точно! У неё же есть телефон. Которым, однако, нежелательно светить. Мало ли – парнишка ещё и в ментуру стукнет, совсем нехорошо будет. А ещё у неё есть его проездные и Библия.

Она достала из позаимствованной походной сумки мобильник парня, повертела его в руке. Милая штука, сенсорный. Маленький, удобный. Пальцы нащупали кнопку включения. Экран засветился: телефон просто стоял на блоке.

Ага, потянуть за колечко – и клавиатура разблокирована.

Девушка знала это, так как раньше уже сталкивалась с подобными телефонами. Сейчас её интересовали СМСки. Надо отписаться Филину, чтоб ждал её прибытия. А ещё – великий соблазн заглянуть в электронный блокнот. Раз уж держишь в руках отрывок чьей-то жизни, то почему бы не заглянуть? Это уж всяко увлекательнее, чем Библия – там только об инцесте, войне, евреях и магии. Она честно прочла её как-то под метом в надежде узнать что-то новое о мире вокруг и проникнуться религией, но, увы, закрыв последнюю страницу Писания, никаких новых мыслей так и не обнаружила. А цитат нахваталась.

Так. Раздел «сообщения» – «Написать новое».

«Скоро буду у тебя, мой седовласый брат. Жди.

Полина Т».

Сообщение отправлено.

В этот раз она назвалась Полиной. Выбрала это имя себе. Естественно, получателя тоже звали не Филином.

А загадочное Т. – это от Туйоновой. Девушка любила всё зелёное, особенно – абсент. А Полина – это от полыни. Она привыкла зваться в тон своей одежде. Ей это нравилось. Настоящее имя – его она скрывала. Раскроется только любимому. Это как невинность, только священнее. Если тело у всех на виду, то имя – это ключ к твоей душе. Тот, кто владеет твоим настоящим именем, владеет и тобой. Назвать по имени – подчинить. К тому же, когда постоянно кочуешь из города в город, светиться – не самая лучшая идея. А так, когда никто тебя не знает – это и удобнее, и практичнее. Сам можешь явиться тогда, когда это нужно и к тому, к кому нужно. И сейчас Полине был нужен Филин. Зачем? Да хотя бы просто пообщаться и настрелять деньжат в переходе. У Филина есть флейта и гитара. А ещё у неё есть дом, постель и душ. И эти вещи Полине были сейчас просто необходимы.

Телефон завибрировал. Пришёл ответ:

«Хорошо. Жду».

Расслабившись, Полина откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза. Ехать минут тридцать-сорок. Порядка десятка станций. А чтоб скоротать время, можно почитать блокнот. Да, копаться в чужих записях неприлично – но вдруг этот парень что-то из себя представляет? Будем иметь ввиду, что где-то в Харькове живёт такое милое создание, которое заигрывает с первой подсевшей к нему девушкой, что швыряется цитатами из Библии и говорит загадками.

В блокноте куча одному автору понятных заметок. Различные точки, запятые, номера знакомых («Как будто в телефоне нет записной книжки!» – мысленно удивилась), и ещё много всякого прочего. Но среди всеобщего хлама так же были и прозаические отрывки. Его стихи, зарисовки, рассказы.

«Ещё одна творческая душа, – вздохнула девушка».

Сегодня творит каждый, кому не лень. Быть писателем и поэтом – это модно. Потому что легко и привлекает общественность. Вообще, Полина и сама иногда подумывала, а не присоединиться ли ей ко всей этой высокодуховной когорте. Было дело, даже пробовала марать бумагу, но дальше несерьёзных почеркушек и дневников дело не шло. О чём она могла рассказать кроме вписок, попоек и перетраха? Даже не так: кому это будет интересно читать? Её круг – они и так живут всем вышеперечисленным и все и так всё знают. А широкая публика – она сторонится таких вещей, им интересны иные материи, проще, обыденнее. Современного читателя цепляет или мистика и высокий дух, или бульварное чтиво, понятное и привычное их жизни.

Однако, сложно отрицать горечь, которую испытывала Полина, видя, как другие не стесняются делится своими мыслями и вымышленными мирами с публикой. Был ли Сон из таких? Сложно сказать: в целом его писанина, судя по общему тону, была скорее для себя и едва ли вытягивала уровень чего-то большего, нежели обрывки и записи дневника. Обычный мусор в голове подростка, ничего нового или выдающегося.

Но одна запись зацепила девушку. Скорость чтения позволяла ей быстро пробегать глазами по сравнительно большим блокам текста, а вот эта заметка была относительно маленькой. Но именно на ней она остановилась и перечитала ещё раз, медленно, вбирая в себя каждое слово:

«Забавно. Это мой телефон, но и блокнот. Напоминает блокнот Чанга из «Они». Никогда не думал, что у нас будут такие же технологии, как в 2030-м году.

Девочка моя. Ты не представляешь, как нужна мне. Давай я тебя выдумаю, буду писать тебе. А ты мне ответишь. Будешь моим кошмаром. Я не первый с такой мыслью, но и не последний. Знаешь, милая фройлен, с тобою мне однозначно будет весело и хорошо. Я выдумаю тебя, а ты мне станешь музой. Музой, порождённой кошмаром. И ты меня сведёшь с ума. И будет мне тогда хорошо. Ведь безумцам всегда легко. Ты поможешь мне сойти с ума и поверить в тебя, а я – сделаю тебя полноценной личностью. Мы с тобою всегда будем вместе. Я не знаю, как имя тебе, но назову тебя Полиной. Почему именно так? Я люблю это имя, оно пробуждает во мне тёплые воспоминания. Полина. Ты согласна? Тогда – давай поиграем».

Вот она – сила имени. Стоит человеку узреть в повествовании своё имя, пускай и не настоящее – и он тут же воспринимает это всё на свой счёт. Полина невольно усмехнулась.

Она понимала, что это адресовано явно не ей, но – чёрт возьми – кому же ещё? Он будто надеялся на то, что его телефон однажды украдёт такая вот девушка, прочтёт записки, адресованные ей – и сама явится к нему. К такому выводу она пришла, прошерстив остальные записи – владелец блокнота был самым настоящим романтиком, к тому же ещё и недобитым. Словом, интересный малый. Вот только бедный он, одинокий. И таких много. Если каждого жалеть – жалелка сломается.

О, вот и станция.

Полина усмехнулась, поймав себя на мысли, что ведь и правда, всю дорогу провела за чтением заметок своего случайного знакомого, даже успела сложить какой-никакой образный портрет. Графоман безбожный.

Встали, поправили рюкзак, прихватили сумку – и вперёд.

По времени уже шёл девятый час, и на платформе было темно. Но высокого роста тёмноволосую фигуру Полина не заметить не могла. Она бросилась к ней навстречу и крепко-крепко обняла.

– Ну здравствуй, – улыбнулся Филин.

Её лицо излучало приятную тьму. Высокая, рыжеволосая, в строгом костюме и с галстуком – и в то же время весёлая и светлая Филин всегда была рада видеть своего друга. Старые подруги снова обнялись и поцеловались.

– Люблю тебя, – в шутку проворковала Полина, легонько прикусив мочку уха.

– Люблю тебя, – игриво ответила та, немного сжав грудь девушки.

Их губы жадно сомкнулись в долгом, тёрпком поцелуе – а после обе посмотрели друг на друга и счастливо выдохнули. Стояли вот так, лицом к лицу. Любуясь, изучая, как будто видятся впервые, а до этого – только в Сети общались и наконец встретились.

Полина уже чертовски давно не видела Филина. Месяца три, может, четыре. Да, срок на самом деле маленький. Но когда ведёшь столь насыщенную жизнь, что каждый день подобен году, это и правда много. Радовало то, что Филин ни капельки не поменялся с их последней встречи. Всё такая же строгая и ровная с одной стороны – и весёлая оторва с другой. В ней ощущалась эта столь редкая искра бесноватости, что так заводила Полину. Она смотрела на это милое, немного детское веснушчатое лицо. Утопала в её неземных глазах. Томное фиолетовое море – казалось, оно поглощает тебя. Пускай вокруг уже нависла ночь, но девушка прекрасно помнила эти глаза. Большие фиолетовые глаза. И пепельно-белые волосы. Которые, впрочем, Филин постоянно красит, потому что седина старит.

Рядом с ней Полина чувствовала себя по-настоящему живой.

– Как ты?

Филин поправила очки в роговой оправе.

– Да потихоньку. Ты-то где пропадал?

Девушка усмехнулась.

– За чаем расскажу. Пошли?

Филин взял подругу за руку.

– Пошли.

Ночной городок с маленькими улочками, вокзалом в одну платформу и два пути да парой ларьков. Тихий, мирный и уютный. В таких городках все друг друга знают, все друг другу рады. И единственная проблема таких городков – людям подобно Филину, родившимся здесь, очень сложно найти единомышленников.

Это с виду кажется, когда с себе подобными собираемся, что нас много. На деле – таких чертовски мало, и до тех пор, пока мы разрознены, жизни нам не будет. Когда все морочат голову поиском работы, общением с противоположным полом и тусовками в клубах – это как-то уныло. Даже скучно. Но, к сожалению, менталитет жителей пригородов был именно таков. А Филин с детства любила книги и небо.

«Мы – книжные дети, — говорила она о своем окружении. – В детстве мы читали, а теперь пишем. Кто с помощью ноутбука, а кто – своей жизнью. Мы выросли на балладах о средневековых рыцарях, на одах клячам и божественных комедиях. И мыслим соответственно. Это помогает нам, но и делает нас слабее. Сталкиваясь со „взрослым“ миром мы должны либо принять его, либо оттолкнуть. Я оттолкнула».

Несмотря на то, что этому дивному созданию было уже двадцать два года, она до сих пор даже и не думала о замужестве. Её это не интересовало. Сама она работала окулистом в местной поликлинике, а вечерами любила устраивать квартирники у себя же дома. Друзья в основном из Харькова и из близлежащих селений на отшибе. Родители её – сами люди творческие и никогда не были против подобных мероприятий. Лишь бы в их мастерские молодежь не лезла, а так – пусть хоть металл жгут, хоть стихи читают.

У Филина был частный дом с летней беседкой в саду, где зачастую и происходили посиделки.

Правда сегодняшний вечер был исключением.

Полина любовалась чистым ночным небом. Шла по улице, задрав голову, смотря на звёзды.

Ей нравились звёзды.

Когда она была маленькой, она верила, что каждая звезда – это человеческие глаза. Ты смотришь на них – и они смотрят на тебя. Если посмотреть на звезду, думая о каком-то человеке, то и он, смотря на другую звезду, обязательно подумает о тебе.

Филин шла рядом, пританцовывая.

Она была счастлива столь внезапному визиту своей подруги. Искренне рада. Эта чертовка – никогда не знаешь, где и когда она появится. Что скажет тебе. Что сделает. А потом – снова исчезнет шут знает куда. И явится после, но уже с новым именем, новой внешностью.

В последнюю их встречу Полину звали Гердой, и она была в синей, ледяного оттенка рубашке. Раньше её длинные прямые волосы были цвета неба. Сейчас – приятного зелёного яда. Не назови она её в смске «седовласым братом» – Филин бы в жизни не поверила, что это она, ведь только Полина так её называла. Только ей она доверила свою тайну о седых волосах. Да, из-за них она чувствовала себя старухой, хотя и была ещё совсем молода.

– Как тебя сюда занесло?

– Да в Харькове была. Решила к тебе заехать.

– Я могу сохранить твой номер?

Полина рассмеялась, вспомнив Короля в Жёлтом – так она про себя теперь называла того юношу.

– Можешь. Придёт к тебе дивный король, наречёт жрицей, спасибо скажет. Я у него телефон одолжила.

Филин тяжело вздохнула.

– Опять ты за старое.

– Да ладно тебе!

Девушка, смеясь, хлопнула подругу по плечу.

– Не кисни. Всё хорошо.

Филин изобразила улыбку.

Они уже миновали дом детского творчества. Там всегда горит свет и играет музыка независимо от времени суток. Утром – группы для детей. Вечером – для подростков, а вечер там кончается часам к одиннадцати. Филин тоже там когда-то училась.

– У тебя всё так же весело?

– Ага. Но сегодня ничего не планировала. Как знала, что ты приедешь. Здорово, что тусовку и встречу не смешиваем.

– Это хорошо, – согласилась, отведя взгляд.

Полина испытывала смешанные чувства.

С одной стороны ей было уютно и приятно в этом городе.

С другой – Филин. Она не знала, как относиться к ней.

Этот человек был ей очень симпатичен. В какой-то мере она даже хотела её и своего желания никогда не скрывала. Но она понимала, что не имеет права привязываться к ней. Филину нужен кто-то постоянный, кто сможет всегда быть рядом. Каким бы чудным это создание ни было – она пташка не лётная. Максимум куда она когда-нибудь перелетит (если вообще перелетит) – это Харьков, и то не факт. А Полина не могла так. Она жила движением. Постоянство в непостоянстве – это правило, которому она всегда следовала и будет следовать. А прогуливаясь вот так с Филином по её родному городу, под яркими звёздами и – Полина украдкой взглянула на небо – под багряным рубином луны, она смотрела в глаза подруги и ясно видела: влюблена.

Ну вот, знакомые огромные ворота. За ними – широкий двор с клумбами, где цветут чёрные розы и тюльпаны. По стене двухэтажного дома тянется виноградная лоза. Этот виноград так хорошо вкушать, сидя на подоконнике жарким летним днём.

Но они свернули за дом в садик с фонтаном и той самой беседкой.

Филин отворила дверь. Девушки прошли в помещение, разулись. Хозяйка зажгла на столе керосиновую лампу и упала на пружинистый диван. Полина скинула рюкзак на кресло у стола и развалилась рядом с подругой, облегчённо вздохнув и положив голову ей на колени. Нежно коснулась кончиками пальцев мягкой кожи её щёк, ласково погладила, притянула к себе.

Филин укрыла её своими волосами и потянулась к ней с намерением поцеловать. Девушка отстранила её, с улыбкой покачав головой, уложила рядом с собой.

– Всё так же?..

Подруга, потупив взгляд, кивнула: да. Она всё так же влюблена в Полину и признаёт это.

– Я сегодня в Харькове парня одного встретила: милый такой. В жёлтом плаще ходит, Библию читает. Стихи и прозу пишет. Недобитый романтик. Правда, обо всём этом я уже из его телефона узнала, но это детали…

Филин остановила её, приложив два пальца к её губам. Снова к ней потянулась – но Полина решила быть непреклонной: нет. Она снова отстранилась.

– Пойми ты, это – не вариант. Ты не сможешь жить, как я. А я – как ты. Я завяну здесь. А ты – умрёшь у меня на руках.

– И ты предлагаешь мне теперь блядствовать, да?

К глазам девушки подступили слёзы. Её голос дрожал. Она крепко-крепко прижалась к подруге.

– Исчезай, сколько хочешь. Появляйся, когда хочешь. Я всегда, слышишь, всегда буду ждать тебя!

Девушка с рыжими спутанными волосами в мятой рубашке рыдала на груди, казалось, каменной, холодной незнакомки в зелёном свитере и синих джинсах. Лицо Полины оставалось неизменным.

Вот вам и весёлый бесшабашный Филин. Стоит человеку влюбиться – и он становится безвольным рабом. Полине было искренне жаль тех людей, которые именно этот рыдающий комочек называют любовью.

Она нежно, успокаивающе гладила свою подругу. А та от того ещё больше рыдала. Когда возлюбленный дарит тепло лишь ради того, чтоб ты успокоился, это ещё хуже, чем если б он осадил тебя пощёчиной: лживая надежда убивает.

Наконец Филин более-менее пришла в себя и подняла заплаканные глаза.

– Зачем ты приехала?

– Потому что мне у тебя хорошо. Я много где бывала, но места, где мне было действительно спокойно и приятно могу пересчитать по пальцам.

Филин встала, подошла к шкафчику в противоположном углу. Достала виски. Взяла из холодильника несколько кубиков льда, по три кубика на два стакана. Подала выпивку.

Полина погрузилась в столь любимое ей кресло-качалку, благодарно кивнула. Стаканы со звоном сошлись. Филин уселась в кресле напротив, сделала глоток, смотря на Полину и не мигая. Та, подобно зеркалу, повторяла движения подруги. Они пили в молчании.

– Я оставлю тебе телефон Короля в Жёлтом.

Сказав это, девушка запустила руку в карман джинсов и извлекла оттуда мобильный. Протянула через стол к подруге. Та усмехнулась, взяла аппарат.

– Спасибо. Спишемся. Это он так назвался?

– Нет. Он просто в жёлтом плаще ходит. Длинном таком, до самой земли. Тебе понравится, я уверена.

Полина игриво подмигнула. Филин покачала головой. В беседке повисла неловкая тишина.

Спустя какое-то время хозяйка дома взяла гитару. Коснулась струн, провела по ним ладонью. Быстро настроила свою пассию как подобает. Она всегда называла гитару в шутку своей пассией – единственной, кто ей отдаётся в любое время дня и года.

Потом она просто перебирала струны, подбирая мотив. А подобрав – запела.

– Налей ещё вина, – низким, тёрпким голосом, – мой венценосный брат.

Смотри, восходит полная луна!

Гостья улыбнулась. А репертуар у нас всё не меняется. То Сурганова, то Арефьева, то «Мельница». Хоть бы что-то из своего сыграла – так нет же, одни барды, одни барды.

– В бокале плещет влага хмельного серебра.

Один глоток – и нам пора

Умчаться в вихре по Дороге Сна!

О да, это была одна из её любимых песен. Она всегда исполняла её самозабвенно, полностью отдаваясь игре, сливаясь с музыкой, обращаясь в звук. До слёз в глазах, до рычания в голосе. Она видела в этой песне себя, себя и Полину. Девушка плеснула ещё виски. Оно будет уж точно покрепче вина. И пригубила, слушая подругу.

– По дороге сна пришпорь коня!

Здесь трава сверкнула сталью,

Кровью алый цвет на конце клинка!

Филин выгибала спину, дрожала, подобно натянутым струнам, высекая ноты, отдаваясь пению. В глазах стояли слёзы. В горле чувствовался комок, но он лишь добавлял эмоций, делал голос немного злым, наполнял его отчаяньем.

– Это для тебя и для меня —

Два клинка для тех, что стали

Призраками ветра на века!

Пальцы скользили по струнам, подбирая нужные аккорды. Её взгляд рассеян и в то же время устремлён на возлюбленную. Эта песня посвящалась ей и сегодняшней ночи.

– Так выпьем же ещё! Есть время до утра!

А впереди дорога так длинна…

Ты – мой бессмертный брат. А я тебе – сестра,

И ветер свеж, и ночь темна,

И нами выбран путь – Дорога Сна!

Голос вдребезги разбивался о стены беседки, пронзая всё помещение собой. Никогда раньше она не вкладывала в песню столько силы, столько чувств и эмоций. Если нельзя отдаться любимому человеку, нужно отдаться любимому делу. Только так и не иначе.

А Полина все хлестала хозяйский виски. Щеки наливались румянцем. Взгляд гулял по колышущейся груди, изгибу спины, внимал терпкому, сильному голосу, впивался в полные страсти глаза. Внизу живота приятно заныло. В девушке пробуждался голод. Голод, который ощущаешь, когда уже сыт.

– По дороге сна тихий звон подков,

Лёг плащом туман на плечи,

Стал короной иней на челе…

Остриём дождя, тенью облаков

Стали мы с тобою легче,

Чем перо у сокола в крыле!

Ровно чеканила слоги. Слова её резко слетали с уст, вонзаясь, подобно кинжалам, в самое сердце избранницы. Филин была пьяна от своей игры. И плевать, что песня чужая. Если она передаёт твои эмоции – то пусть.

«Ведь искусство – оно не твоё, не моё, – много раз думала, – оно общее достояние. Всё, что творишь ты, служит всем и каждому. И что плохого в том, чтобы признаваться в любви, исполняя чужую песню? Сколько раньше серенад было исполнено ради дам сердца! Придёт день – и изъяснять свои чувства будут уже моими стихами».

Филин была всецело отдана своей страсти. И ночь полна, и сердце налилось свинцом. И в горле тяжёлый комок. И слёзы на глазах. И песня на устах.

– Так выпьем же ещё, – уже спокойно, но с вызовом продолжала она, – мой молодой король!

Лихая доля нам отведена…

Не счастье, не любовь! Не жалость и не боль!

Одна луна! Метель одна! И вьётся впереди Дорога Сна!

Ей уже решительно на всё плевать: она влюблена, и она дала клятву ей, хоть прекрасно осознаёт: не нужна. Так пусть же, пусть эта любовь останется вечной в её душе. Что будет потом – одному чёрту известно. Сейчас она с ней, и это – главное. И она должна быть сильной ради неё. Ради возлюбленной. Таков наш век, что парни стали подобны девушкам, а девушки должны заменить роль парней. И Полина была истинным Рыцарем. Человеком с большой буквы. А Филин – она чувствовала себя её… Его сестрой. И понимала: всё, что она может сделать – согреть своего брата. Но никогда не суждено им быть вместе.

Боль. Тоска. Безысходность.

– По дороге сна, мимо мира людей!

Что нам до Адама и Евы!

Что нам до того, как живет Земля!

Полина слушала подругу, затаив дыхание.

«Боже, – шептала она про себя, – боже… Как она волшебна!».

Такой уровень игры – этого она не ожидала. Видно было, что человек времени зря не терял. Тогда, четыре месяца, назад она и пары аккордов-то связать не могла, не говоря уже о том, чтоб исполнять подобные вещи.

А виски тем временем брал своё. Возбуждение росло. К чёрту контроль: она заслужила свою награду. Глаза загорелись похотливым огоньком. Ещё, ещё виски!

– Только никогда, мой брат чародей,

Ты не найдёшь себе королеву,

А я не найду себе короля…

«Эх, чертовка, верно подметила! – печально вздохнула Полина» Где ж найти такого безумца, который её вытерпит? Да ладно она – Филину бы найти. Но это всё потом, потом.

К чёрту лишние мысли. К чёрту. Эта ночь не для чужих глаз.

Полина вальяжно сидела в кресле-качалке, потягивая виски, качая ногой в такт музыке. Её волосы цвета яда царственно ниспадали ей на плечи, она любовалась собой, своими миниатюрными, как у китайской принцессы, ножками. Сколько людей целовало эти изящные ступни! Сколько лобзаний они знавали! Ах, чёрт подери, нашлась королева!

Глаза – красные от усталости, тоски. Она наблюдала за Филином.

Та – уверенно сжимала гитару в объятиях, также запрокинув ногу на ногу, для удобства. То припадала к ней, то, выгнув спину, отстранялась.

Это похоже на соитие. Страстное, дикое, прекрасное. Её глаза полны слёз и страсти. Её щёки горели, а волосы спутались и пламенными прядями падали на лицо.

Она вся пылала. Они как две противоположности, которые, однако, способны дополнить друг друга. Ярое пламя и едкий яд. Кому-то они могли показаться двумя прекрасными юношами. Или принцем, что исполняет серенаду даме своего сердца. Но принцы в наш век перевелись, и лавры их заняли принцессы.

– И чтоб забыть, что кровь моя здесь холоднее льда,

Прошу тебя, налей ещё вина…

Девушка во все глаза любовалась своей подругой. Плеснула виски и ей, подчиняясь духу стихов. Скользнула ладонью себе меж ног. Там тепло, приятно.

– Смотри, на дне мерцает прощальная звезда…

Я осушу бокал до дна —

И с лёгким сердцем по Дороге Сна!

Полина залпом прикончила последний стакан: больше она терпеть не могла.

Это их ночь. Их Дорога Сна, что развеется поутру. Но это будет когда-то потом. Потом, не сейчас. Филин счастлива в своём горе. Она пьяна, хоть толком и не пила. Пьяна от влюбленности, от детской, наивной влюбленности, что овладела ею. Что до Полины – то ей всё равно. Она здесь, чтобы согреть и утешить. А виски – пусть и не абсент, но тоже хорошо. Тогда, когда она была здесь в прошлый раз, она любила виски. Откуда ж хозяйке знать о её новой страсти. Главное – она помнит другую страсть. Хорошо помнит.

И лишь холодные звёзды – свидетели их любви. Холодные звёзды. Они, подобно людям, всюду. Окружают собою весь мир. Наблюдают. Всегда рядом – и в то же время далеко от тебя. Ты среди них, и в то же время ты безумно одинок. Ведь и ты – такая же звезда. И ты дрожишь от своего собственного холода, рассыпаясь по небу слезами тумана. Ты – звезда. И ты всегда один. Потому ты вынужден сиять, сиять как можно ярче. И каждый сияет по-своему, но сияет. Пока не погаснет.

Глава третья. Брат и сестра

Квартира встретила Сна телефонным звонком. Он ещё не успел отпереть входную дверь, а чертов трофейный довоенный аппарат уже требовал к себе внимания.

– Какой еретик… – недовольно проворчал Сон, обессилено прислонившись к стенке прихожей.

Телефон визжал. Парень нехотя взял трубку.

– Братец, ты мне нужен.

Голос на том конце линии был взволнован. Как всегда. Если она звонит, то либо от тоски, либо от скуки, либо когда вляпалась в передряги и хочет поделиться своими приключениями.

– Я всем нужен, – со вздохом парировал Сон. – Валяй уже, чего там.

– Сатанисты с крыш прыгают. К дождю это.

Парень закатил глаза. Опять она со своей мистикой. Это, конечно, забавно, но иногда переходит всякие границы. Нет, Сон никогда не воспринимал всё это всерьёз, но для неё происходящее имело действительно огромное значение. Конечно: из семьи потомственных охотников на ведьм. Раньше, лет семь назад, это было актуально. Тогда даже был какой-никакой культ. Но они имели под собой вполне реальную подоплёку, хоть и называли себя вампирами. Сейчас – сейчас же всё в прошлом, и если кто и правда остался, то где-то во мраке заброшек, зализывают раны и вспоминают былое под пьяные бредни. И сам Сон знал о них лишь потому, что город полнится легендами. Некоторые появляются и тут же исчезают. Иные перекладывают из уст в уста от родителей детям, как назидание. Эта была из подобных. Потому, когда сестра начинала говорить о подобном, он чаще делал вид, что заинтересован, чем интересовался на самом деле. Чтоб не обижалась. Но когда речь шла о чём-то, что могло навредить ей – здесь Сон не то, чтобы бесился, но, мягко говоря, не одобрял.

– Лётный сезон у них, вот и прыгают.

– Сон, люди умирают.

– Лета, они всегда умирали. Они смертны, знаешь ли. Иногда внезапно.

– Сон, я серьёзно.

– И я. Кто упал?

– Пока – никто. Но собираются.

Парень испустил тяжелый вздох и сел на табуретку, что стояла аккурат у тумбочки с телефоном, как раз для подобных бесед.

Сестра любила преподносить сюрпризы. Особенно в последнее время. И не удивительно. Она скучала. Ей не хватало тепла и уюта. Мужского тепла и уюта. И она этого не отрицала. Потому ударилась в мистику, которая её никогда не предавала. В такие моменты Сну хотелось её крепко-крепко обнять, заткнуть чем-нибудь рот и отшлёпать, как маленького ребенка. Да, он не совсем верил в то, чем она занималась. Но она подвергала себя риску – и это его беспокоило. Всё-таки в какой-то мере он ощущал за неё ответственность. Пускай Лета была и названной – но всё равно сестрой. Иногда младшей, иногда старшей. Но она была близка ему. И сейчас ей было необходимо выговориться своему брату.

– Кто же этот герой?

– Еретик.

– Понятно, что не православный. Это уж по моей части.

– Один мой знакомый. Дивная личность. Не хочу его терять.

– И что ты мне предлагаешь?

– Поговорить с ним. Ты его не знаешь, но вы поладите. В противном случае мир лишится еще одного еретика.

– Он сатанист?

– Да. И почему ты не отвечаешь на телефон?

– Его украли. Приезжай, сестра. Поговорим.

После – он повесил трубку и обессилено вздохнул. Закрыл глаза. Досчитал до десяти. Успокоился. И тяжкой поступью побрел в гостиную, не забыв, однако, разуться и снять плащ.

Рухнул на диван, оживил ноутбук, выведя его из спящего режима легким движением мышки. Посмотрел на время: девятый час. Ничего, с неё станется приехать и в такое время. С «Алексеевки» сюда добираться где-то минут сорок. А до тех пор можно отдохнуть. И обдумать произошедшее на вокзале. Обдумаем за кальяном, решил Сон. Заодно и расслабимся.

Ему нравился его кальян. Зелёная колба превращала воду в абсент. Открываешь кран – самая обычная вода. Наполняешь сосуд – абсент. Цвет творит чудеса. Яблочный табак завораживает своим запахом. Терпкий, приторно сладкий – так и хочется взять щепотку и съесть. Но нельзя. Один товарищ как-то попробовал. Его чуть наизнанку не вывернуло.

Наполняем чашечку табаком, разрыхляем его. Накрываем фольгой. Нежно, со всей любовью. Для себя ведь делаем, не для кого-то там. Уголь самый обычный, а-ля «колесо». Эстеты предпочитают древесный, но Сон их не понимал: его долго разжигать, и он какой-то… Неправильный и маленький, что ли. А колёсико – чиркнул зажигалкой, и готово. Уже можно использовать.

Собственно, аппарат готов.

Он благоговейно вынес этот чудо-прибор на балкон – в свою кальянную. Надвинул на глаза шляпу, закинул ногу за ногу и принялся раскуривать. Сначала дым не шёл вообще. Вдохнули на полную грудь. Тяжело выдохнули. Ещё один вдох. Ещё один выдох.

Сон наблюдал за тем, как раскаляется дно угля с каждым новым вдохом. Завораживающее зрелище. Раскалённое колёсико угля напоминало колечко Всевластия: такое же красное и красивое. Так и ждёшь, когда же появятся заветные буковки древнего и всеми забытого языка. Ну, точно – иврит. Вообще, тенгвар даже звучит по-еврейски, отдаленно его напоминал. Во всяком случае стиль письма похожий. Хотя это было сугубо личное мнение.

О. Наконец повалил дым.

Сон курил и обдумывал произошедшее. Скоро приедет Лета. Будем решать её проблемы. Да и так ли это тебя сейчас волнует, парень? Ведь настоящие твои мысли заняты совсем не тем. Ты должен, слышишь, должен исчезнуть отсюда. Из этого города. Она – она тебя ждет. Там, в Новом Мире. Будет ждать.

Да, незнакомка с волосами цвета яда не выходила из головы Сна. Она напомнила ему о Ней.

Старшая сестра. Человек, с которым он периодически созванивался по скайпу. Справлялся о её самочувствии. Иногда навещал, словом, не терял из виду. Н Сестра жила в Москве, и ей до него, объективно говоря, дела не было. А тут появилась Она. Эта странная незнакомка. Ведь он даже не знает её имя. Но у неё есть его телефон. Причём, чёрт подери, в прямом смысле слова!

И – неудивительно – он даже не хотел заявлять о пропаже мобильного. Другой бы уже давно трубил тревогу, окрестив странную девчонку воровкой и бродягой. Другой. Но не Сон. И не люди из его окружения. Плюс что-то подсказывало ему, что у незнакомки станет любопытства заглянуть в телефонный блокнот и покопаться в его записях. Получше узнать его. А, может, это опять всего лишь фантазии недобитого романтика, и она просто вырубила мобилу, выкинула симку и думает, кому бы толкнуть весьма недешёвый аппарат. Всякое может быть, и последнее наиболее вероятно. Но, чёрт подери, иногда, временами, хочется верить в чудо. Чудеса редки и в то же время они повсюду. Просто нужно научиться замечать их.

Ещё одна затяжка. Глубокая. Задержали дым в себе. Белое облако нависло приятным, немного пьянящим туманом. Сознание тронуто лёгким головокружением. Можно закрыть глаза и на какой-то миг отдаться этому сладкому падению в никуда. Приятно. Будто твоя душа отделяется от тела, растворяется. Сливается со всеобщим бесформенным. Ты уже не принадлежишь себе. Никогда себе не принадлежал. Твоё тело распадается на отдельные запчасти. По деталям. По кусочкам.

Сон открыл глаза – и его слегка замутило. Как после глубокой дрёмы, из которой не хотел выходить.

Чёрт возьми. Он хотел, он хотел, чтобы эта незнакомка прочитала его заметки: он вспомнил о той маленькой записочке, адресованной в никуда. Написанной от чувства полной безысходности. От ощущения, что никому не нужен. Что всеми забыт. Немая мольба о скорейшем безумии. Он хотел, чтобы Полина прочла его письмо. Раз уж он нарек музу из кошмара Полиной, то назовёт так и девушку, случайно получившую эту записку. Даже если она не станет её читать, всё равно она его Полина.

Что делать? Ответ очевиден. Заходим на сайт своего оператора и шлём смску на свой номер. Если захочет – ответит. Найдёт способ ответить. А если нет, так и нет. По крайней мере мы попытались, успокоил себя Сон. Предупредили, что последуем за ней. А в своем намерении он не сомневался.

Ещё одна сильная затяжка. Погрузились в мимолетную дремоту. На мгновение покинули этот бренный мир с его бедами, проблемами и невзгодами. С его радостями, весельем и светом. Всем сердцем стремясь за его пределы.

Снова открываем глаза. Пробуждаемся.

Домофон гудит. Неужели приехала, удивился Сон про себя.

– Не думал, что отважишься, – прошептал он и улыбнулся.

Легко спорхнули со стула, бодренько, но слегка пошатываясь покинули балкон, быстрым шагом пересекли гостиную – и в холл. Сняли трубку.

– Свои.

Знакомый… Синий голос. Да. У каждого звука есть свой цвет, считал Сон. И цвет Леты – именно синий. Подобно морю, приятный, волнующий. Иногда немного резкий. Низковат, но может быть и высоким: она все-таки музыкант.

Он прислонился к дверному косяку. Замер в ожидании. Отпер входную дверь.

Через несколько минут она открылась – и в квартиру ввалилось запыхавшееся тело. Вернее, сначала в объятья брата, а потом уже в квартиру.

Он прижал к себе тело сестры. Чувствовал биение её взволнованного сердца. Тяжёлое, запыхавшееся дыхание. Утопал в её рыжих волосах. Снова пьянел от их кисло-сладкого запаха.

Подарив брату достаточно тепла, Лета отстранилась и пристально смерила его взглядом.

– Как ты, красавец-мужчина?

– Да проходи ты, проходи, – уклончиво отвечал Сон, жестом показывая на гостиную. Протягивая руку. Сестра проследовала за старым другом.

– Чай ставить? Или ты ненадолго?

– Ненадолго, – кивнула Лета, – но и от чая не откажусь.

– Понял.

Сон снял чай с подставки, что лежала на полу у стенки. Удалился в ванную за водой для кипятка.

Лета устало развалилась на диване. Ей стоило немалых усилий сюда приехать. Родители не разделяли её чувств по отношению к брату: родственники либо родные, либо это все несерьёзно, и она едет к левому парню потрахаться. Так это выглядит со стороны. А брат, сын, отец, друг – это так, детские игры. Сути не меняет. После очередной лекции на тему, она могла от родителей на стенку лезть. Благо, это единственное, чем они бесили. В остальном они всё ещё прекрасны. Но в такие моменты могли порядком подпортить нервы.

Она потянулась к подушке, обитой красным бархатом. Обняла её. Сжалась в комочек. Уткнулась в неё своим остреньким носом.

По телефону брат звучал уставшим и взволнованным. Да, он у неё такой всегда, но – чёрт, – нутром чуяла, сегодня что-то особое случилось. Недоброе. И она не на шутку переволновалась. По дороге ещё тела какие-то пристали. Мол, куда идёшь подруга, что одна гуляешь. Она их проигнорировала. В иной ситуации могла бы и ответить, но сейчас – спешила. И ей было не до неприятностей. И вот, она в квартире близкого ей человека. В окружении ноутбука, чайника, стола, микроволновки, фортепиано и книжного шкафа.

О, брат вернулся. Поставил чайник. Прилёг к сестре, ласково обнял её. Она уткнулась в его грудь. Хотела согреться. Искала у него тепла. Он молча погладил её. Запустил ладонь в её волосы, перебирал их. Легонько почёсывал затылок.

– Почему на мобильный не отвечаешь?

– Украли его, – спокойно ответил Сон.

– Кто посмел?

– Девушка одна, – мечтательно прошептал брат.

– Бабник хренов. Доведут они тебя, братец. Доведут однажды.

– Я её обнял. Она засмеялась – а после в электричку проезжающую юркнула, и поминай, как звали!

Лета повернулась к нему лицом. Взволновано посмотрела в глаза.

– Ты-то сам в порядке? Не под кайфом?

– Нет. Я же не употребляю, ты знаешь.

Лета тяжело вздохнула.

– Знаешь… Я уже ничему не удивлюсь. Твоя скука тебя когда-нибудь убьёт. Займись наконец чем-нибудь. Что тебя по-настоящему развеселит. Вдохнёт в тебя жизнь.

– Что там с сатанистами?

– Не увиливай.

Лета щёлкнула Сна по носу. Зло клацнула зубами.

– Укушу! – пригрозила.

Вздохнув, Сон пересказал ей события минувшего вечера.

Лета ничего не ответила. Просто крепче обняла брата, поцеловала его лоб.

По-сестрински тепло.

– Ты действительно решил исчезнуть?

Сон кивнул.

– И это не может подождать?

– Сама понимаешь: подождёт до завтра. До послезавтра. До после-после завтра. А там и вовсе забудется. Верно ведь говорят: всё, что не сделано сразу, не сделано никогда. Что там с твоим сатанистом?

Лета потупила взгляд.

– Сама разберусь. Я всё понимаю, братец. Лишь бы тебе было весело. Ты хотя бы знаешь, куда идти?

– Да. Я изучал карты этого маршрута. Примерно знаю, как туда добираться.

Лета одарила его нежной улыбкой и ласковым, тёплым взглядом. Поглаживала его голову, будто опекая его. Защищая.

– Это будет нелёгкий путь, братец.

– Знаю, сестра. Знаю.

Сказав это, он прижался к ней. А она – к нему. И так они лежали. Под монотонное жужжание кулера, что охлаждал ноутбук. Под шум тишины. Лежали в обнимку. Даря друг другу своё тепло. Согревая друг друга. В тишине и покое. Давно забытые, презираемые миром отношения. Детская, ни к чему не ведущая игра. Люди должны трахаться, чтоб продолжать свой род. И продолжать свой род, чтобы трахаться. И они понимали это – но, тем не менее, им это было не нужно. Не здесь. Не сейчас. Любовь брата и сестры – она иная. Она священна. Непорочна. И нечего его осквернять чьими-то больными фантазиями. Если кому не понять – пускай пройдёт мимо и не зевает. Сочувствующий поймёт. Шут посмеётся.

Им было всё равно.

А потом Лета ушла, так и не выпив чай.

– Позвони мне на домашний, как домой доберёшься.

– Обязательно. Люблю тебя.

– Люблю тебя.

Она спорхнула на лестничную клетку и скоро скрылась из виду.

В квартире всё ещё пахло её пьянящим ароматом. Приятный запах тепла и заботы.

Туда, куда направляется Сон, этого всего не будет.

Он стоял, прислонившись к дверному косяку, и думал. Обо всём и ни о чём. Просто отдался потоку сознания. Он любил так делать, когда не знал, что предпринять. Рой мыслей бился вихрем в его черепной коробке и, подобно игровым костям, сам выкидывал необходимые ему в данный момент осколки сознания. С которыми и работали.

Так. Первым делом отписаться на телефон. И сестре в Сети. Спасибо ей огромное.

Снова вернулись в гостиную. Налили себе чаю.

Так, ищем где бы отправить чёртову смску. «Гугл», как говорится, в помощь.

Вообще, если так подумать, что бы мы делали без этого обилия информации? Вот так легко связаться с человеком на другой стороне земшара. Просто кликом мыши и сочетанием кнопок на клавиатуре. То ли дело в девятнадцатом – и ранее – веке. Тогда в этом плане жизнь была значительно труднее. Но и интереснее. Сон любил девятнадцатый век, хотя и не знал о нём ни шиша. И при этом считал, что сам он родом из тех времен. И поступал, как ему казалось, соответственно: предавался декадансу, размышлял о бренности бытия. Воспевал саморазрушение и искал всё больше поводов разочароваться в мире. И, несмотря на всё это, он был способен творить. И очень любил говорить о своём творчестве. Но лучше, всё же, о нем умолчать.

Сайт вроде нашли. Так… Где тут… Вот. «Отправить на Киевстар». Так. «Номер абонента»…

Свой номер он помнил, и это хорошо. Полезно.

Так… Само сообщение.

«Увидимся в Новом Мире. Я приду. Жди. Если есть желание – выходи на связь…»

Как бы подписаться, чтоб она наверняка поняла? Узнала.

Так. Давай думать.

Сон снова прокрутил события прошедшего вечера. Он был в жёлтом плаще. Он – декадент. Если она читала его заметки, она должна была понять это. Как бы так назваться… О, точно!

«Увидимся в Новом Мире. Я приду. Жди. Если есть желание – выходи на связь.

Король в Жёлтом».

«Отправить»…

Всё. Сообщение послано. И пути назад не будет.

Всё это Сон выполнил на одном дыхании, даже не задумываясь над своими действиями. Как в полудрёме, не контролируя себя. Как будто кто-то руководил его телом, а он – сидел рядом и наблюдал.

Он включил музыку погромче. Уже шёл двенадцатый час ночи, и на фортепиано не поиграешь – соседи просили не насиловать их уши после одиннадцати. Однако против музыки ничего не имели.

Его настроение было лирическим. Хотел послушать что-то соответствующее. Например – «Гражданскую оборону». Тексты этих ребят – это нечто запредельное. Тяжёлое, давящее. Грязное, отталкивающее – но этим и манящее. Шизофазия хлещет через край, строй неровен, сбивчивый. Пугающий, вгоняющий в дичайшую депрессию. И именно этим наиболее жизнеутверждающий. Прекрасная, чёрная красота. Мало кто сейчас сможет так сыграть, как то делали они. И их незабвенный лидер Егор Летов. Сон очень любил их тексты. А в народе об этой группе ходила шутка: «Вам скучно и одиноко? Жизнь потеряла смысл? Послушайте „Гражданскую Оборону“ – и вам станет ещё хуже!».

Он валялся на диване и наслаждался сочащейся через край депрессией.

…«Прыг – секунда!

Скок – столетие!»…

…«Словно иней сердобольный смех

Снова валится на… На… На…

Русское поле экспериментов!»…

…«А я ищу таких, как я:

Сумасшедших и смешных,

Сумасшедших и больных»…

…«Пластмассовый мир победил»…

…«Ходит дурачок по лесу»…

Сон проваливался в дремоту под бессвязную какофонию тяжёлой массы сплетений слов и звуков. Ему хотелось спать. Ведь помимо вечера был еще и день. А до дня – утро. А до утра – бессонная ночь. Ещё одна бессонная ночь, влекущая за собой недосып. А перед ней – ещё один скучный, подобный один на другие день. Ему надоело скучать. Ему надоело прозябать жизнь бесцельно, предаваясь упадку, гния в собственном соку. Тешась своим бессилием что-либо менять. А ведь Лета в него верила. А кроме Леты было ещё много людей, которым он нужен. Которых он не имел права подвести. Которые смотрели на него – и видели святого отца, что исповедует их, выслушает грехи, наставит на путь истинный, поможет. Все от него чего-то хотят. Видят в нём силы. Видят в нем Личность.

А он валялся на диване и предавался гниению внутри себя. Разве так должны жить настоящие личности? Нет!

– К чёрту всё, – шептал он. – К чёрту всё. Завтра отправляюсь в путь. Искать свой Потерянный рай. Свой Новый Мир. Свою Полину.

Сон закрыл глаза – и провалился в бездну. В такую приятную. Тёплую в своём холоде. Где ему было хорошо.

Люди любят говорить о страданиях, когда самим страдать не от чего. Ищут себе приключений на пятую точку, чтобы развеять напускную скуку. Любят говорить о своём одиночестве, отчётливо понимая, что на самом деле не одиноки. Просто в такие моменты им кажется, что они особенные. Чего-то стоят. Что они нужны. И чтобы лишний раз утвердиться в том, твердят об обратном.

Странные создания – люди. Холодные, как далекие звёзды. И такие же горячие.

Главное – не дать звезде остыть. Она может взорваться, и тогда её не станет. А если звезда умрёт, тогда умрёт и ось планет вокруг неё. Ведь каждая звезда – это по-своему уникальное солнце. Которое греет свой маленький мир. Этот мир – он напрямую зависит от своего солнца. А солнце может и без него. Только вот если у солнца исчезнет его мир, тогда и само оно потухнет. Станет бесполезным камнем. Потерянной душой на просторах бескрайней холодной вселенной. Солнце должно помнить о своём мире, ибо нужно оно лишь ему.

Глава четвёртая. Моргенштерн

Просыпаться в объятьях любимого человека – одно из самых прекрасных чувств, которые человек вообще способен испытывать. Люди созданы для любви, потому что так повелел Господь. Если человек не любит – он перестаёт быть человеком. А ведь любовь – это не только плотское удовлетворение, но и желание сделать человека лучше, помочь ему, придать сил, уверенности. Воодушевить. Помочь ему стать тем, кем он мечтает.

И прежде всего любовь – это крепкая и взаимная дружба.

Полина любить могла, но не хотела. Потому что все её попытки полюбить человека кончались влюбленностью в неё. А любить влюбленного человека невозможно. Раб не хочет меняться. Он доволен тем, что у него есть и счастлив своим хозяином. Раб не способен стать выше, пока не захочет прозреть. А до тех пор, пока он не избавится от влюблённости, не перестанет видеть в человеке своего хозяина – он не станет равным ему. Не сможет стать собой. Мерзкое чувство – спать с рабом.

Филин что-то мурлыкала в полудрёме. Она так мило спала. Свернулась в комочек, окутанный волнами рыжих волос, поджав под себя свои сильные, стройные ножки. Не будь она влюблена – цены бы ей не было. И телом своим и натурой она всецело устраивала Полину. Если бы не чертова влюблённость, которая всё портила. Но виски сделало своё дело.

«Да кого ты обманываешь, – усмехнулась про себя девушка, – не в бухле истина. Истина – она в говне: всегда всплывает».

Полина осторожно перелезла через подругу, оделась, а дальше – потянулась за оставшимся виски и развалилась в кресле. Она хлестала спиртное с горла, глуша похмелье. Ей было мерзко от себя такой. Декаденство. А декадентов она ненавидела. Влюблённость ведёт к декаденству, потому что чаще всего несчастна. Она себя чувствовала молодой дьяволицей, которой от себя и мерзко и мило.

«Да какая дьяволица, – мысленно расхохоталась Полина, – тупая пизда. Просто говоришь красиво. Красиво говоришь и трахаешься. Скатилась на самое дно. Вот скитаешься ты, а что от того толку? Оставляешь за собой только слёзы и сперму. Когда-то училась на хирурга – бросила дело на половине первого курса. Поссорилась с родителями – и вот уже третий год ничего не делаешь, кроме как шатаешься по разным впискам. Ах, да, ещё и Библию читаешь. Но казаться набожным в наши дни – это модно. Модно верить во что-то, что спасет твою задницу в самый скверный момент.

Как это всё началось? Да какая разница, как началось! Главное – к чему привело. А привело к тому, что человек три года простаивает без дела. Не развивается.

Опьянение – хреновая штука. Когда трезв – твоё сознание травит тебя твоими иллюзорными видениями окружающей действительности. Под действием алкоголя защитные механизмы слабеют, и ты вынужден сталкиваться с настоящим, мать его, миром. С тем миром, от которого стремишься убежать. Взрослая, да? Самостоятельная! Красивая! Умная! Талантливая! Тьфу ты… Противно!»

Полина презрительно сплюнула.

Она шаталась по беседке, держа пустую бутылку за горлышко, и искала, обо что её разбить. Филин зевнула и потянулась, медленно открыла глаза и поймала исполненный злости взгляд. Девушка непонимающе посмотрела на подругу. А в следующий миг Полина набросилась на неё. Её достала эта рыжая влюбленная тварь, которая согласилась отдать свою судьбу в руки тупой пизды. Влюблённые дуры должны умереть.

Филин испуганно вжалась в стенку беседки, вцепилась в запястья подруги. Она не кричала и не билась в истерике. Просто смотрела на неё глазами, исполненными жалости. В её взгляде читалась безмерная жалость к пустоте, что испытывал стоящий перед ней человек. Безмерная жалость и просто-напросто стремление помочь.

Полина разжала кулак, и бутылка глухо упала на диван.

– Ты даже разозлиться по-человечески не способна!

Филин потупила взгляд и, что было сил, отвесила девушке пощечину. И ещё одну. И ещё. Её ладони сжались в кулаки. Она схватила Полину за грудки, прижала к стенке и принялась без устали молотить её. Красивое смазливое личико украшено смачными вмятинами. Из разбитого носика хлещет тёплая юшка. Разъярённая женщина не скупилась на удары. Она яростно толкнула подругу на пол и начала избивать ногами, нанося увечья по печени и почкам. А после – зло припала к ней, схватила за скулы – и жадно впилась в её уста. И выплеснула из себя всю накопившуюся боль, тоску и ярость ударом кулака вниз живота.

Полина взвыла в дичайшей агонии. Она не ожидала такого от своей подруги. Всё случилось настолько внезапно, что она даже не успела сориентироваться. Это она, она тряпка, а не Филин – потому что Филин всё ещё способна двигаться вперёд в отличии от неё самой.

Всё её тело ныло. Ей давно не было так больно. Всё-таки физическая боль хуже душевной, потому что имеет особые последствия.

Филин рыдала над скрючившейся, вжавшейся в пол фигурой. Она обнимала эту дрожащую девушку, прижимала её к себе, осыпала её раскрасневшееся от крови лицо поцелуями, слизывала её слёзы. Она не хотела, не хотела всего случившегося – сама не знала, что нашло на неё – просто что-то внутри будто лопнуло. Это как резинка тянется-тянется, тянется-тянется – хлоп – и рвётся. Вот так и здесь произошло. Ей было больно от того, что она натворила с её бедным усталым солнцем.

Полина тяжело дышала. Она крепко-накрепко закрыла веки, стремясь удержать поток хлынувших слёз. После – слабо подняла дрожащую руку, отстраняя от себя лицо Филина. Перегнулась через её объятья к полу – и её смачно стошнило. Потом посмотрела на рыдающую подругу и повела головой. В следующее мгновение она уже валялась в своих соках, силясь встать.

К черту всё. Здесь её ненавидят. Она никому не нужна в этом мире. И сама виновата – дура! Типичная дура, которая выдумала о себе невесть что, поверила во что-то – и в итоге осталась ни с чем.

– Дур-ра, – повторила Полина вслух, смеясь над собой, идя, пошатываясь, к выходу. – - Самонадеянная напыщенная дура.

Она говорила по слогам и слонялась по беседке, пританцовывая на каждом шагу.

Зелёные спутанные волосы и свитер были окрашены кислотным цветом собственной рвоты. От неё жутко воняло, и внешне она сейчас походила на последнюю шлюху из подворотни, которой в сущности и являлась. Только очень изощрённой шлюхой.

Филин сидела на полу и рыдала.

Полина перекинула рюкзак через плечо. Бросила взгляд на стол с мыслью забрать мобильный, чтобы таки его продать. Взяла аппарат и включила дисплей посмотреть время.

– О, – усмехнулась она, – СМСка пришла.

«Увидимся в Новом Мире. Я приду. Жди. Если есть желание – выходи на связь.

Король в Жёлтом».

Она прочла текст с особо циничной интонацией. Старалась опустить отправителя как только могла.

– Пошел ты на-а-а-ахуй, – протянула она, выключила телефон и бросила его к себе в рюкзак. После – окинула презрительным взглядом плачущую Филина. Мерзко. Мерзко решительно от всего. Ненависть лютая и абсолютная. Ненависть ко всему. К смердящему миру, к рыдающим влюблённым, к тупой себе. Она бы могла что-то изменить, не будь ей всё равно. А теперь ей было плевать. Ха! Подумаешь – девчонка с кулаками накинулась.

– Что, герой, да? – с вызовом обратилась она.

Филин схватилась руками за голову в ожидании ответного удара.

– Дождалась удобного момента – и набросилась, да? Трахнула, избила – типа изнасилование, да? Да? Оденься, деточка.

Она игриво щелкнула её по носу и направилась к выходу из беседки.

– Да пошла ты… – бессильно взвыла Филин ей вслед. – Я всё равно люблю тебя! Слышишь! Люблю!

– Прощай, раб, – вздохнула Полина и, пошатываясь, покинула беседку.

Так же пошатываясь она пересекла ещё вчера родной двор. Вышла на улицу не так давно любимого городишки. Ей было противно от всего, а в особенности – от себя. Хотелось чем-то вмазаться, да с собой ничего. Была возможность разжиться – тогда отказалась, а сейчас – было бы очень кстати. Ехать она – всё равно вряд ли куда-то в таком состоянии поедет. Нужно хотя бы поваляться где-нибудь, прийти в себя. А ещё её люди могут увидеть. Не то, чтобы её особо волновало общественное мнение – просто могли пристать с расспросами, что было бы очень, очень не кстати.

А ещё жутко ныло между ног. Сучка очень крепко ударила её. Присесть бы где-нибудь… О… Автобусная остановка. Посидеть. Отдохнуть.

Полина обессилено рухнула на лавочку и согнулась пополам. Чёрт… Как же больно…

– Сама виновата, – прошипела девушка сквозь зубы, – дура старая… Даже двигаться толком не можешь, не то, чтобы куда-то там ехать… Чёрт… Как больно…

В памяти всплыла вчерашняя ночь. Королева! Волосы цвета яда! Красота декаданса! Высокодуховность! Ха! Это всё фигня, ничего не стоящая фигня, пока сама ты – дура, которая ничего из себя не представляет и упивается своей офигенностью. И все люди, которые тебя любят – они любят лишь то, что у тебя между ног и некую загадочную оболочку. Когда ты последний раз с кем-то по-человечески говорила? О чём-то действительно серьезном, интересном и поучительном? И, чёрт подери, чего стоит личность, которая ломается после первого же крепкого мордобоя? Да ещё и будучи избита влюблённой тряпкой. Что же ты из себя представляешь, если такое никчёмное существо смогло сломить тебя? Личность ли ты после этого? И была ли личностью? Нет! Ты – дура, дурой была и дурой осталась!

– Девушка, вы в порядке?

Полина подняла взгляд на взволнованного парня, пришедшего на утренний автобус. Не известно, что его испугало больше: её глаза или же сам внешний вид, но юноша отшатнулся от неё, как от прокажённой и, извиняясь, ушёл куда подальше. Наверное, это круто – подойти к человеку с ног до головы вымазанному в блевотине и спросить, в порядке ли он. Да, охуенно! Просто восхитительно, блин. Зашибись просто!

«Соберись наконец, – сказала она себе. – Здесь тебе торчать больше смысла нет. Значит – валим туда, где тебе всё ещё рады. И стараемся не испортить отношение к себе, тем более так по идиотски».

К Филину она не вернётся хотя бы из-за уязвлённой гордости – обе дуры сами виноваты. Любовь! Чувства! Ха! Дружба – и только дружба спасёт этот мир…

Она сидела на лавочке, согнувшись в три погибели, и пыталась вспомнить хотя бы одного человека, который относился бы к ней, как к другу. И все подобные люди казались ей унылыми, ничего не представляющими из себя личностями. А всё потому, что сколь ни были люди вокруг неё унылы, и сколь она их ни ненавидела, – себя она ненавидела ещё больше. Потому что эти люди – они, чёрт возьми, чего-то в жизни добились! Что-то из себя представляли! А что она? Она решила играть роль этакого загадочного солнца, которое то появляется, то исчезает. Ветряная, воздушная, чарующая, загадочная она стала колесить по стране и собирать вокруг себя разных людей. Копить их образы в своей памяти. Для чего? Когда-то ей это казалось интересным. А на самом деле она просто хотела трахаться, и поняла это уже после первой встречи с интересным мужчиной, который курил план, божественно играл на гитаре и читал неземные стихи. Она отдалась ему. И ей это понравилась. Она – просто зарвавшаяся девчонка, которая слишком рано решила, что стала взрослой. Если люди – это книги, то её повесть бесконечно уныла. До тех пор, пока она не станет сильной личностью, она не станет никому по-настоящему интересной.

«Я буду ждать тебя в Новом Мире»…

Она вспомнила того парня. Ещё один такой же, как все. Но он не безнадёжен. Есть в нём что-то… Искра, которая уже едва потухла, но всё ещё пылает. До чего докатились-то! Идём плакаться в жилетку первого встречного парня, увиденного лишь раз на вокзале. Дыра, дыра и болото – эта ваша полная приключений и романтики путешествий жизнь.

Она достала из рюкзака телефон. Включила его – и он затребовал пин-код. Интуитивно вбиваем четыре единицы. А ведь прокатило! Загрузился рабочий стол, появилась связь. Звонить… Надо позвонить… Но как… Или написать.

Руки дрожат, в голове мутно, всё болит, невозможно сосредоточиться.

Так… СМСки и звонки не прокатят… Интернет. Чёрт. Интернет, где ты?

Она судорожно бегала глазами по маленькому экранчику, ища значок Интернета. Наконец нашла. Самое банальное, что пришло в голову – войти Вконтакт от его же имени и оставить сообщение на его стене.

«Чёрт… Как здесь Сеть-то врубается…»

– Девушка, вас в больницу проводить?

Полина подняла глаза. Над ней нависла очень взволнованная старушка, которая сочувственно охала и ахала. Девушка подавила желание нагрубить и выдавила из себя добрую улыбку, что скорее напоминала оскал.

– Нет, спасибо. Я в порядке.

Старушка недоверчиво покачала головой.

– Точно?

Полина, всё также улыбаясь, кивнула.

– Точно-точно. Будьте спокойны, бабушка. Я абсолютно в порядке.

– Ох, тёмная-тёмная молодь, – бормотала старушка, удаляясь своим путём.

– От козы слышу! – бросила в след.

Девушка продолжила изучать телефон. Так, вроде нашла. «Настройки» – «Беспроводные сети». Ага. Вот тут, «Мобильный интернет». Вроде включили.

Теперь заходим Вконтакт. Отлично, открывается его страница. Имя – Просто Сон.

«Очень содержательное имя, – мысленно усмехнулась Полина. – Чёртов позёр! И к кому я еду. Сама себе удивляюсь. Так. Оставляем запись на стене. Как проснётся – прочитает. Та-а-ак… Что бы сказать… Пускай будет так. Чёрт. Тупая сенсорная клавиатура. Тупые липкие пальцы. Чёрт, чёрт, как же неудобно-то…»

Наконец целеустремлённость Полины возымела верх. Текст записки в итоге был таков:

«Муза из кошмара наконец пришла. Возможно, это забавно. Она гуляет на вокзале. Новый Мир манит».

«Отправить».

«Прекрасно, – усмехнулась Полина, – как проснётся – прочтёт. А теперь надо бы вытереться и прийти в себя. Жизнь продолжается!»

Она достала из рюкзака бутылку воды и полотенце. Полотенце – самая необходимая вещь любого путешественника. Им можно отмахиваться от мух, вытираться, высасывать из него питательную влагу и ещё тысячи способов различного использования. Сейчас девушка хотела умыться. Смочили полотенце водой, прижали к лицу, вытираемся. Умываемся, умываемся. Чтоб смыть к чертям с себя всю грязь. Чтоб чувствовать себя обновлённой. Иной. Живой, чёрт возьми, живой!

Полина более-менее освежилась и пришла в себя. Тяжело поднялась. Поправила рюкзак – и пошла по направлению к вокзалу. Жизнь продолжается. Сколь прискорбным ни было бы твоё положение, пока ты сидишь и киснешь – лучше от того никому не станет.

Люди – странные существа. Хотят что-то из себя представлять, не желая, однако, чего-то добиваться. Да и не люди в целом, а слишком рано повзрослевшие подростки. Дети, которые ощутили себя достаточно взрослыми, чтобы стараться что-то доказать, однако всё ещё слишком маленькие, чтобы полноценно противостоять пока ещё чужому для них миру. Некоторые дети хотят просто быть как взрослые. А некоторые – оставаясь детьми – стремятся расти. И редко первые любят последних. А дети должны любить и тянуться друг к другу. Ведь за ними будущее. Если молодые звёзды перестанут сиять раньше времени, вокруг них не сформируется галактик. Вселенная будет стареть, планеты застынут в ледяном безмолвии, и настанет долгая-долгая и тёмная зима. Только молодые, ещё яркие звёзды способны согреть этот вечно стремящийся замёрзнуть мир.

Глава пятая. Столкновение

Если вам кто-то скажет, что утро добрым быть не может – не верьте. Оно может быть и добрым и бодрым, независимо от того, что творилось ночью.

Сон проснулся, потянулся и легко соскочил с дивана. Общеукрепляющая, утром ободряющая, если жив пока ещё, – гимнастика – это, как известно, наше всё. Вообще парень всё чаще наблюдал такой парадокс: чем тяжелее был день, тем легче тебе следующим утром. Почти всегда.

Голова ясная, как никогда, на душе – легко и просто, хочется жить и радоваться жизни, ведь пока ты жив – всё хорошо. А вот со смертью может наступить ряд проблем. Умирать – это гиблое дело, если тебе ещё есть чем заняться. Что бы там ни происходило с тобой вчера, просто помни: сегодня может быть ещё хуже. Или лучше.

Он стоял на кухне и готовил завтрак, пританцовывая и напевая разные песни. Всё подряд, что шло в голову, от Высоцкого и Митяева до Шевчука и БГ, от «Bauhaus» и «Nirvana» до Дэвида Боуи и «The Doors». Ему было хорошо. Музыка – это отдых для души, Её слушают для создания определенного настроения, реже – в качестве пищи для размышления, а зачастую – и просто для того, чтобы дать своей душе отдохнуть и расслабиться. Ведь и вчера он слушал Летова, чтобы насытить себя так необходимой тогда безысходностью.

Жарилась картошка. Вы думаете, это так просто – вкусно пожарить картошку? Даже это, казалось бы, самое примитивное блюдо на самом деле целое искусство. Вот, например, масло должно быть чуть выше уровня дна сковородки. Так, чтобы ломтики картофеля не прилипали к металлу, но и не плавали в нём. Ломтики следует нарезать маленькие, но не шибко толстые и не совсем крохотные, чтобы они лучше прожарились. Также следует не забывать перемешивать картошку, чтобы пища жарилась равномерно, со всех сторон. Ещё желательно посолить: две-три щепотки будет достаточно. А если в наличии ещё и специи – тогда и вовсе прекрасно. Пряности ценились всегда и везде во все времена. Но самое главное в процессе готовки – это делать всё с любовью, оставить всё негативное за порогом кухни, потому что еда – это то, без чего не сможет прожить ни один человек.

Хороший завтрак – залог удачного дня, и Сон любил готовить.

«Любой повар, – думал он пока стоял за сковородкой и в очередной раз перемешивал шипящую картошку, – гораздо больший творец, чем все поэты, художники и музыканты вместе взятые. Потому что искусство высокого духа – оно может быть понятно далеко не всем людям. А повар – он на то и повар, чтобы насытить своим творением человеческое нутро. Его искусством способен насладиться всяк и каждый, и никто никогда не уйдёт обиженным. Хорошо готовить – это тоже искусство, и если человек смеет называть себя творцом, то в первую очередь он просто обязан уметь сотворить вкусный и питательный завтрак».

Сон признавал, что был никудышным поваром, но он старался. Да, частенько картошка подгорала, или – напротив – недожаривалась. Но с каждым разом процесс занимал всё меньше и меньше времени, а еда становилась лучше. «Умение приходит с опытом, – утешал он себя, если что-то не получалось. – Умение приходит с опытом».

Пока картошка прожаривалась, появилось немного времени вылезти в Сеть: проверить, что там да как. Ноутбук стабильно не выключался, так что Сон был постоянно онлайн, даже если сам в этот момент находился вне дома.

Лучшая форма невидимости в Сети – это постоянное в ней присутствие: никогда не знаешь, действительно ли человек сидит у монитора, или же куда-то отлучился и вернётся нескоро, потому Сон был в сети всегда, чтоб его лишний раз не беспокоили.

Подсели к ноутбуку. Подождали, пока бедная машинка придёт в себя – вечно она перегревается и тормозит. Водим мышкой по экрану в ожидании чуда. Чудо свершаться не спешит: рабочий стол всё также статичен и показывает нам обои с размазанными по всему экрану различными цветами, создавая тем самым некий психоделический узор. Где мышкой ни кликни – ноль эмоций.

О, наконец-то всё снова работает.

Сон усмехнулся и ласково погладил монитор, приговаривая, какой хороший, миленький и добрый его старичок-ноутбук. Каждая вещь обладает душой. Это не правда, но Сон верил в это, а потому со всеми вещами в своём доме вел постоянные диалоги, делился с ними радостями и печалями. А компьютер порою и вовсе заменял ему брата. А что делать, когда живому хочется ласкаться, обниматься и общаться, а вокруг – ни души.

Мышь потянулась к иконке «Лисёнка» (так Сон называл браузер «Mozilla Firefox»), развернула его на весь экран. Открываем вкладку «Вконтакте», проверяем почту. Никто ничего не написал, всё те же двадцать непрочтённых писем – ссылки на разные книги, которые лень искать по всей истории переписки и легче оставить как непрочитанные, чтобы в любой момент открыть их, скопировав в адресную строку.

Просмотрев почту, по привычке любуемся собственной «стеной». Там как всегда ничего, кроме своих собственных записей. Чужое не храним чисто из принципа. Только своё и только родное. По-другому – никак. Такой вот акт проявления гордости.

Естественно, от его взора не ускользнула и новая запись, оставленная им же. Сначала он быстро пробежал по ней взглядом, листая ниже. Потом смысл слов до него начал доходить. Вернулся в верх «стены» и прочёл еще раз. Запись гласила:

«Муза из кошмара наконец пришла. Возможно, это забавно. Она гуляет на вокзале. Новый Мир манит».

Сон этого не писал. Он перечитал запись снова. И ещё раз. Потом он принюхался и понял, что засиделся.

Полученное сообщение он обдумывал на кухне, спасая ещё живую картошку. Чёрт возьми, засиделись маленько – она опять подгорела, и это немного печально. Зато тут есть и плюс: если подгорела, значит прожарилась. Можно выключать газ и наслаждаться завтраком.

Кушаем мы, стоя у сковородки с вилкой в руках. Так не приходится мыть тарелки. Порежем хлебушка, возьмем из холодильника помидор – и готово, можно приступать.

Пока Сон наминал за обе щеки только что приготовленную картошку, он раздумывал над полученным сообщением.

«Несомненно, это от неё, – думал он. – Иначе – кого ещё назвать-то „музой из кошмара“? И если она себя так назвала, она таки читала его записи. Нет, – покачал головой парень, – такого просто не бывает. Так случается только в сказках и выдуманных историях. Но чтоб в жизни – никогда. Хотя, учитывая сам образ той незнакомки… Сам образ Полины (если уж она назвалась кошмарной музой, то она в какой-то мере является и ею) – она могла бы и вернуться. А если и действительно решила вернуться – то зачем?».

Сон сомневался, что она действительно такая милая и наивная, какой хочет казаться. Ведь вещи его она, как бы то ни было, прихватила с собой. А добрые и милые люди просто так вещей не крадут. Значит, эта девушка что-то темнила. А если она что-то темнила, значит мы пока ещё не знаем, чего от неё ожидать.

Так думал Сон, пока жадно впивался зубами в сочный томат. Он посыпал его солью для остроты ощущений. И впился снова, представляя, как проделывает то же самое с человеком. Человеческое мясо, должно быть, внешне напоминает сладкие фрукты.

«Ты его отщипываешь от общей биомассы, солишь – и отправляешь в пасть, где всё тщательно пережёвываешь и наслаждаешься приятным вкусом родства твоего племени. Поедать себе подобных – это забавно, потому что общество привыкло есть наиболее доступное мясо. В эпоху социальных сетей и повальной социализации самым доступным мясом стали люди. Все друг друга поедают: кто мозгами, кто – поведением своим, кто – какими-то требованиями. А некоторые пытаются утихомирить свой голод, что приходит к нам лишь в сытом состоянии. А понимая, что его так легко не удовлетворить, стремятся к этому, используя для своих услад всё больше и больше новых человеческих ресурсов. Люди созданы, чтобы поедать друг друга, потому что без взаимного поглощения жить в наше время невозможно. Взаимопонимание часто ведёт к взаимному угнетению. Или ты подавишь волю человека, или он подавит твою. А потом съест. И, что характерно, вам обоим будет хорошо: вы либо тот, кто приготовит главное блюдо, либо тот, кто насладится им».

Являлась ли Полина здесь хищником? Или её подавали к столу – вот что сейчас беспокоило Сна больше всего. Вряд ли человек, подобный ей, просто так захочет навестить совершенно случайного знакомого так скоро после отъезда. Парень нутром чуял, что что-то не так. И, к счастью ли, к сожалению – единственный способ узнать, всё ли хорошо – это пойти девушке навстречу. Хотя он даже и не знает, что от неё ожидать.

Завтрак был плотным и вкусным – «Себя не похвалишь, никто не похвалит, – усмехнулся Сон. – А теперь можно и на встречу идти. Когда прибудет девушка – не известно».

Причесались, накинули плащ – и вперёд, навстречу неизвестности. Нет. Навстречу Новому Миру.

***

Голова всё ещё гудела, как и ожидалось с крепкого похмелья. Малейший шум отдавался гулким эхом. Было больно, но уже легче, чем с утра.

Полина сидела у окна и дремала. Наконец блаженные минуты покоя. Что бы там ни было, она любила поезда. Эти стальные змеи, что копошились в своих металлических траншеях – они всегда манили её. Эти чудища ползают из одного конца страны в другой, несут в своём чреве живой шевелящийся груз. Полине нравились поезда. В их утробах она чувствовала себя уютно. Когда ты вот уже три года кочуешь с места на место, учишься не привязываться ко всем впискам, в которых ночуешь. Новые квартиры, новые лица – это всё, конечно, интересно и познавательно, но не твоё. Их жизнь – это их жизнь, а жизнь Полины – это жизнь Полины: иногда они пересекаются, иногда расходятся. А иногда получается, как с Филином, и это печально. Хотя тут она сама молодец – не буянь она с утра пораньше, ничего бы и не случилось. А теперь вот сорвалась чёрт знает куда чёрт знает к кому.

Если человек хорошо пишет, он скорее всего сволочь. Сволочи обязаны говорить красиво, иначе потеряют харизму. А большая часть молодых начинающих писателей – это либо замкнутые в своём мире романтики, либо сволочи и словоблуды, что гонятся за лёгкой наживой. Общество-то неприхотливое, съест почти всё, что задевает насущные темы. Немного протеста правящей власти, конфликт одиночки и масс, потребительское болото, чуть грусти – и недофилософия на тему катящегося под откос мира. Вечные проблемы, которые всегда на слуху и по существу никого уже давно не волнуют. Сейчас каждый второй мнит себя Мастером, а Маргариты висят на столбах. Полина повидала много таких на своём пути, и ещё один подобный её мало чем удивил. Да, откровенно говоря, единственное, что её в нём зацепило – это та самая записка, адресованная им в пустоту, потому что он случайно угадал её это имя. Во всяком случае Король в Жёлтом не создавал впечатления человека, способного обидеть. Он был скорее замкнутым романтиком, чем сволочью. К тому же такой доверчивый – что одно умиление просто.

Из его же записок она узнала, что он живёт один. В блокноте было нечто вроде дневника, который он вёл, но которому едва ли можно было верить. Но есть надежда на вписку.

Электричка дёрнулась, остановилась. Приехали.

Полина стояла на платформе и улыбалась.

«Снова Харьков, – думала она, – снова я здесь».

Она искала глазами Короля в Жёлтом, хотя и сомневалась в его появлении.

Быстрыми шагами она спустилась в переход – лучше всего дождаться его у памятника отцу Фёдору. Нам нужно на первую платформу, это совсем в двух шагах.

Девушка шла по коридору, погружённая в свои мысли в предвкушении возможной скорой встречи.

– Сана?

Полина дернулась, как от удара, повела головой: показалось.

– Сана, ты?

Сердце учащённо забилось: нет! Нет, так не бывает. Просто не может быть. Но этот голос – о нет, она его не забыла.

Девушка остановилась, крепко сжала кулаки и улыбнулась – пускай подойдёт.

Ещё миг – и ей не хватило всего лишь доли секунды, чтобы достичь желаемого: парень крепко сжимал её кулак в нескольких сантиметрах от своего лица – и улыбался.

– Ну, здравствуй, Леший.

– А ты ещё медленнее, чем раньше.

– Не напоминай…

Кожаная куртка с нашивками «The Cure» и «Pink Floyd», рваные джинсы по моде семидесятых, гитара в фиолетовом чехле через плечо, густая грива волос чернее самой чёрной ночи и янтарные глаза. Нет, это просто не могло быть правдой! Так – так не бывает! Но Леший смотрел на неё и улыбался. Было подошёл ближе, уже раскинул руки, окинув подругу оценивающим взглядом с ног до головы. Хмыкнул, цокнул языком.

Полина прыснула, опустила взгляд.

А в следующее мгновение они крепко обнялись.

– Год, целый грёбаный год, – шептала Полина, уткнувшись в родную грудь.

– Как ты, солнце?

Она подняла полные волнения и радости глаза. Он как обычно смотрел на нее сверху вниз со всё такой же доброй улыбкой.

– Я-то в порядке, а папочка – муди-и-и-ила!

Она игриво склонила голову на бок, показала язык и засмеялась. Леший поднял и закружил Полину. Его глаза светились счастьем, и счастье то было взаимным. Со стороны они казались счастливой влюблённой парой лихих бродяг. Со стороны.

Они взялись за руки, как в старые добрые времена, и вместе последовали к выходу из вокзала. Они шли в молчании, любуясь друг другом. Нет таких слов, чтобы полноценно описать всю ту бурю эмоций, что происходила в душе девушки.

Год! Чёрт возьми, целый год – и ни слуху, ни духу от чертяки этакого! Её всю колотило, дыхание сбивалось, а сердце – оно и вовсе сейчас разорвётся. Но это не было ни любовью, ни влюблённостью – просто дикая, безумная радость от встречи с Другом. С того самого июля, с тех дней в посёлке под Судаком – чёрт подери, с того самого лета – и ни единой весточки. Просто исчез почти сразу по приезду в Одессу, тем же вечером, сказав только, что нужно срочно навестить приятеля. И – привет, поминай как звали. Сначала она ждала его, писала, пыталась его найти. Первое время он вяло отвечал на сообщения, потом – и вовсе не читал. Перестал отвечать на звонки – сменил номер. Летели дни, месяцы – и ничего не слышно. И вот, спустя такую бездну времени, он снова вернулся. Все эти эмоции, множество самых разнообразных образов подобно кадрам из старого фильма пронеслись в сознании Полины за те минуты, что они вместе шли, держась за руки и улыбаясь.

На выходе из здания вокзала их встретили чуть ли не бурными овациями. Леший был желанным гостем всегда и везде.

Их окружали самые разные знакомые и не очень лица. Всюду смех, радость, счастье и улыбки – много улыбок. Так всегда бывает, когда люди сияют. Одни сияют, а другие – греются на солнышке. Ведь сияющие люди – это люди-солнца. От них исходит приятное необъяснимое тепло.

– Здарова, подруга!

Рита стояла, прислонившись к колонне, курила и усмехалась.

Полина по-дружески хлопнула её по плечу.

– Здарова, Гошка! Как сама?

Девушка сделал затяжку и хмыкнула, отшвырнула окурок.

– Да ничё так, что вернулась? Он? – Она кивнула в сторону Лешего. – Мой совет, подруга, – продолжала Рита, – не твоего он полёта. Сама за ним ухлёстывать пробовала – и ничего.

Она презрительно сплюнула.

Полину подобное поведение возмутило. Если не знаешь человека – не суди о нём. Но девушка продолжила всё также любезно улыбаться, смотря в глаза приятельнице.

– А что ж пришла?

– Да мимо проходила. Не грузись ты так.

С этими словами Рита усмехнулась и направилась к метро. Полина проводила её сочувствующим взглядом. Посмотрела на Лешего – тот был нарасхват. Он уже распивал пиво с ребятами, о чём-то болтал с ними. Все они по нему соскучились, по всем им соскучился и он. Многие люди были ей знакомы, но, похоже, они её не заметили – и не мудрено, когда такой человек приехал!

Девушка присела у колонны и закурила. Её взгляд гулял по площади – и наткнулся на знакомую фигуру в жёлтом плаще. Парень всё-таки пришёл!

Сон окинул отсутствующим взглядом сборище каких-то неформалов, усмехнулся им, пожал плечами и пошёл дальше. Он направлялся к зданию вокзала, и ему было хорошо. Он шёл навстречу своей музе, а всё остальное подождёт. Не иди он к ней, он, быть может, и присоединился к ребятам – он ощущал исходящее от них тепло. Каково же было его удивление, когда у колонны у главного входа он увидел её.

Полина сидела на корточках и докуривала сигарету.

– Привет тебе, Король.

Она улыбнулась и протянула руку.

Он пожал её и улыбнулся в ответ.

– И тебе привет, Полина.

Она смотрела на него с искренней, тёплой улыбкой. Её спутанные зеленые волосы густыми прядями спадали ей на лицо, зелёный свитер был ещё более кислотного оттенка, чем в прошлый раз. И джинсы тоже как-то… высветлились. А ещё от неё несло странным, особым запахом: одновременно каким-то противным, даже отталкивающим – но, в то же время, он был и особо привлекательный. Трудно описать. Нужно ощутить. И как она изящно поправляла пряди – нет, она была прекрасна!

Полину раздражали её липкие, измоченные известно чем волосы. Несмотря на всю радость встречи со старым другом, несмотря на прибытие в Харьков, последствия утра всё ещё сказывались. И ей хотелось в душ. От неё несло запахом собственной рвоты и перегаром – ей было негде ни почистить зубы, ни толком привести себя в порядок. В частности поэтому она не спешила присоединиться к остальной компании.

Она смотрела на Короля оценивающим взглядом, её умиляла его наивность.

«Он и правда верит, что я приехала к нему, – думала она. – Ну что же, держи карман шире!»

– Я тут вещи твои на хранения взяла… Не в обиде?

– Да нет, всё окей. Как добралась?

– Потом расскажу. Пошли к ним, а? – она кивнула в сторону народа.

Леший отделился от общего сборища и направился к ним.

Сердце Сна заколотилось. Он не знал, что ожидать от этого типа: выглядел он дружелюбно, но, чёрт подери, как-то всё внезапно.

– Леший.

Он протянул ему руку. Парень крепко пожал её.

– Сон.

– Да расслабься ты! – новый знакомец хлопнул его по плечу и приобнял. – Как сам?

– Да неплохо так. Друга вот пришёл встретить, – он кивнул в сторону Полины.

Леший понимающе кивнул и подмигнул девушке. Та вздохнула и едва заметно покачала головой.

– О как. Ну что же, друзья моих друзей – — и мои друзья. Будем знакомы?

– Будем, – вяло улыбнулся Сон. Не нравился ему этот тип. Несмотря на внешне доброжелательный вид – чёрт его знает, что можно ожидать от него. В любом случае, цель была достигнута: Полина вернулась. А вот к нему ли – это уже другой вопрос. Но самое главное – она здесь. Сейчас. Рядом с ним. И они в окружении разных людей, с которыми ему ещё предстоит познакомиться.

Полина смотрела на парней и улыбалась.

«Будет забавно, если эти двое найдут общий язык. Хорошо когда старые и новые друзья не хотят порвать друг друга. А Сон (идиотское имя, нечего сказать) – он хотя и наивный и простой, но – такой милашка. Мерзко даже как-то. Но его можно использовать на первое время, и это хорошо».

Каждая звезда одинока. Она греет свою маленькую солнечную систему. У каждой звезды есть свой мир, который от неё зависит и который она оберегает своим присутствием. Но когда мы смотрим на небо – мы видим только звёзды, а их мир для нас далёк. Звёзды слагаются в созвездия. Созвездия – в галактики. А из галактик соткана вселенная. Одни звёзды сияют, затмевая собой другие. Иные же – наоборот, делают небо ярче, открывают нам иные, ранее незаметные звёзды. Звёзды должны сиять. Но – не должны гореть в одиночестве. Чем больше звёзд сияет, тем светлее небо, тем оно прекрасней. Своим пламенем они делают небеса красивее, а миры – богаче.

Звёздный свет – это жизнь.

Глава шестая. Эхо звёзд

Главное в путешествии – это добраться до нужного места без особых приключений. Потому что лишние приключения – это, конечно, увлекательно, но иногда бывают весьма опасными. Да, потом есть, что вспомнить, но некоторые воспоминания бывают настолько тяжкими, что лучше бы их и вовсе не было. Поэтому бывалый путешественник всегда выбирает наиболее безопасный путь, который зачастую является едва ли не самым длинным. Хуже – когда у путешественника нет конечной цели, и он просто скитается по миру от одного места к другому, что-то вечно ищет, чего-то хочет, а чего – сам не знает.

Раньше Полина просто хотела гулять, и гуляла, где вздумается. Захочет – поедет в деревню Попасная, что недалеко от Луганска. Захочет – смотается в Алчевск. Потом вдруг сорвётся ни с того ни с сего во Львов. А оттуда, несмотря на относительно неблизкий путь, в Межгорье.

Просто бесцельно скиталась от одного населённого пункта к другому, чтобы набрать побольше знакомых, узнать получше страну. А началось всё с того, что она насмотрелась фильмов о хиппи и решила стать такой же. Естественно, почти ничего толкового из всей этой затеи не получилось. Зато – да, масса историй, о которых можно рассказать под гитару у костра. Если, конечно, играть умеешь.

Веселее стало с появлением Лешего. Когда она однажды наткнулась на него в одном из переходов в Одессе, услышала его игру – тотчас решила: она будет с ним. Да, к тому времени ей уже повстречалось много патлатых тел в коже и с гитарой, но что-то этакое было в том парне. Какая-то странная, приятная аура. К нему хотелось тянуться, погреться у его огня. Что-то особенное было в его игре, манере выражаться, в поведении. То, как он обнимал свою «единственную женщину» (так говорил о гитаре), как касался пальцами струн, высекал из них звуки – и голос, его неповторимый, чуть хриплый низкий – он завораживал. Создавалось такое впечатление, будто Леший вкладывал в пение всю свою ненависть, злость и ярость, что испытывал к миру. Всем своим видом он излучал тёмную, отталкивающую, но в то же время и завораживающую, манящую атмосферу. Ты идёшь к нему подобно мотыльку, что летит на пламя – знаешь, что обожжёшься, но всё равно идёшь. И таких мотыльков вокруг него порхало сотнями. Во многих городах находился как минимум с десяток личностей, которые с ним знакомы, любят его игру, восхищаются его персоной – и он их всех в равной степени презирает.

А Полине удалось завоевать его. Удалось, несмотря на сотни ей подобных поклонниц, вырвать своё место под солнцем. В тот же вечер она пригласила его выпить, согласилась пойти к нему на вписку. Он дал ей метамфетамин, она с ходу прочла Библию и запомнила всё до последней строчки. А пока она читала Библию, он писал новую песню. А после – они обнялись и уснули, да и проспали так до самого вечера. Как он потом говорил ей, Леший остался с Полиной лишь потому, что она не стремилась отдаться ему в первую же встречу.

Весь последующий год она встречалась с ним. Именно встречалась – разъезжали по разным местам, связывались, встречались в заранее оговоренных пунктах. А то и вовсе совершенно спонтанно в один и тот же город одновременно приедут. Словом, всякое бывало. Их дружба заменила им любовь. Да и не нуждались в любви две столь сильные личности: вполне хватало того, что они могут увидеться, переспать, посмеяться над насущными проблемами и отдохнуть в объятиях друг друга.

В одну из таких встреч, лёжа на траве в тени огромного дерева у пруда, Леший заметил:

– Люди смотрят на звёзды и сплетают их в созвездия. А меня всегда пугало именно то, что звёзды вместе лишь внешне. Ведь на самом деле каждая звезда глубоко одинока. От того-то они и сияют так ярко, чтобы их заметили. Но встреть одна звезда другую – они либо уничтожат друг друга, либо одна затмит собой другую. И ни то ни другое ничего хорошего не сулит.

Он лежал на траве и смотрел на небо. Тёмная грива обрамляла его голову подобно ореолу, а лёгкая полуулыбка на лице как обычно отдавала печалью. Обнажённое худощавое тело исполосовано шрамами. На запястьях и стопах были ярко выраженные стигматы. Он лежал, закинув ногу за ногу и раскинув руки, чуть склонив голову на бок. Лежал, смотрел на небо и улыбался. Сана (так тогда звали Полину) – лежала подле него, свернувшись клубочком. Её волосы цвета заката укрывали её нежный стройный стан, скрывали красоты нагого тела. Она лежала, поджав под себя ноги и положив маленькие ладони под щёки. Лежала и смотрела на парня влюблённым взглядом. Лежала, смотрела на Лешего и улыбалась. Он ненавидел весь мир и любил её. Она плевала на весь мир и любила его. И они были лучшими друзьями.

– Тебя ведь не Саной зовут, – глядя на небо.

– С чего взял? – мягко, с улыбкой.

Леший хмыкнул.

– Не подходит это тебе. Я бы так тебя не назвал.

Девушка усмехнулась, приникла ближе.

– А как бы назвал?

– Как узнаю, так назову.

А потом Леший исчез. А ведь она даже никогда не спрашивала его, откуда он родом. Да и Лешему не называла родного города. Весь последний год для неё мало отличался от предыдущих. Только вот лучшего друга рядом не было. Что в нём её больше всего привлекало? Человек не сидел на месте. Он всегда развивался, как музыкант. Он ненавидел весь мир, и ненависть свою выплёскивал в своём творчестве. Людям нравятся страдания, так пускай же их от них стошнит. А Сана – Сана просто наслаждалась путешествиями. Время от времени навещала Филина и других знакомых. Заводила новые знакомства. А потом, когда исчез Леший, решила пробивать себе путь на север. На самый-самый север. Зачем? Просто, чтобы была какая-нибудь цель. Ведь людям нужно придумывать себе разные цели.

И кто бы мог подумать, что после всего, что было, она встретит старого друга снова? Вот тут, в Харькове, отчаявшись, сменив ещё несколько имён, и разуверившись в себе. Она стояла и смотрела на две фигуры: грозного, пьянящего своим шармом Лешего и пока ещё робкого, неуверенного Сна. Такие противоположные, милые натуры. Они могут подружиться, могут поссориться. Забавно-то всё как получилось: приехала к одному, встретила другого.

Сон густо вспотел и покраснел. Он нервничал и чувствовал себя не в своей тарелке. Не в его планах было встречать подобную толпу народа, да ещё и такого человека. Да и встречу с Полиной он представлял совершенно по-другому. Словом, он был разочарован, смущён и напуган. Он смотрел в глаза Лешему, и видел в них отрешённость и ненависть, завуалированную доброжелательностью и добросердечностью. А Леший смотрел на него сверхностно и странно, хищно улыбался.

Леший потрепал шевелюру Сна.

– Пойдём выпьем? Я угощаю!

Не дожидаясь ответа, он обнял своих товарищей и потащил их в направлении кафе бара. Остальные люди разбрелись по привокзальной площади кто куда. Было условно решено погулять до возвращения Лешего.

Сердце Сна билось так, что, казалось, вот-вот вырвется наружу. С каждым мигом он паниковал всё больше и больше. Абсолютно спокойная улыбка на лице Полины, странная улыбка Лешего – нет, всё это не внушало ему доверия. Но всё же он решился хоть как-то завязать разговор.

– Давно в Харькове?

– Да сегодня приехал. А сам местный?

– Нет… То есть да… Тьфу ты… Ага…

Речь парня сбивалась. Он заикался, жутко волновался. И, естественно, это всё не ускользнуло от собеседников. Леший и Полина переглядывались, обменивались разного рода улыбками. Их диалог проходил в молчании.

– Сам живёшь, с предками?

– Сам…

Собеседник присвистнул.

– А далече?

– Да на ХГ, пять минут на метро.

– Круто, одобряю.

Леший одарил парня приятной улыбкой, от которого у Сна пробежали мурашки по коже.

Тем временем они вошли в кофейную. Заказали два лимонада и «Ванильный Таллинн». Леший хотел чего-то относительно лёгкого и странного, Полина отказывалась пить что-либо алкогольное кроме абсента, а Сон ничего спиртного принципиально не пил.

Разместились в уголке.

Леший развалился на диване, Полина устроилась рядом, а Сон занял кресло напротив них. На фоне играл неожиданный для подобного заведения «Пикник». «Настоящие дни». Расслабляющая атмосфера накалялась завораживающим голосом старины Эдмунда, подзадоривала Сна на какие-то совсем уж странные и из ряда вон выходящие действия. Мысленно он подпевал играющей песне, старался отвлечься от происходящего. Он был как на иголках и старался успокоиться, как мог. Мысленно цеплялся за мелькающие в песне образы, абстрагировался от реального мира. Снова и снова размышлял над текстом. Леший обнимал Полину, что-то говорил ей.

Он не слушал их. Ему было не то, что бы совсем всё равно – скорее он старался от них убежать. Таким образом вся троица провела первые минуты в относительном молчании. Когда песня кончилась, Сон ухватился за другую, неизвестную ему. Играла совершенно другая группа, совершенно другой текст, но он цеплялся и за это. Сделать всё, чтобы оттянуть миг возвращения в реальный мир как можно дальше.

Всё происходило, как в каком-то видении. Мутные, расплывчатые силуэты новых знакомых напротив. Три стакана с напитками. Рука потянулась к лимонаду. Осторожный глоток. И ещё. Те двое давно уже своё пьют. Ах, да, он кое-что забыл…

Сон вяло, принуждённо, но всё же тепло улыбнулся и поднял свой полупустой стакан.

– За встречу!

Полина молча улыбнулась. Леший подхватил тост.

– За встречу! Лучше поздно, чем никогда.

Все троё чокнулись и обменялись доброжелательными взглядами.

– Не напрягайся, парень.

– Да я и не особо…

Полина отставила свой стакан лимонада, встала с дивана и пересела Сну на колени, от чего тот смутился окончательно.

– Ты пришёл сюда, чтобы идти. Не забывай.

Она снова одарила его той самой улыбкой, как тогда на перроне – и поцеловала его.

От неожиданности Сон перелил свой лимонад себе же на плащ.

«Нет, не то, чтобы, но… С другими-то по-другому было. Не так. Не то, совсем, всё не то. Не настолько. Не…».

Полина рассмеялась. Но рассмеялась тепло, по-дружески. Леший же просто сидел и наблюдал, сложив пальцы пирамидкой, облокотившись на стол. А Сон моргал и терялся в догадках, как ему реагировать на всё это. Лучшее, на что он решился – это отставить уже опустевший стакан и робко приобнять сидящую на коленях девушку. И выдавить из себя улыбку. Получилось довольно по-идиотски, но к тому моменту ему было уже всё равно. Он решил дать волю чувствам и поддаваться первым импульсам, которые подбрасывает сознание. Захотелось обнять – обнял. Захотелось прижаться – прижался. Тем более, что и девушка не возражала.

– Поехали с нами? – ни с того ни с сего предложил Леший.

– А куда?

– Сквот один на «Пушкинской». Я у Ома вписался. Художник-кришнаит, может слышал.

Сон отрицательно покачал головой.

– Не знаем таких.

– Узнаешь.

Допив коктейль, парень сладко потянулся и развалился на диване. Ему было хорошо, и он хотел отдохнуть. Полина устроилась поудобнее на коленях у нового знакомого. Сон уже и не скрывал своего наслаждения от столь внезапной близости с данной дамой. Она очаровала его, но он не знал, что с ней теперь делать. Обнять – уже обнял. Да и прижаться-то прижался. Можно сказать, зарылся в неё. А она укрыла парня своими ядовито-зелеными волосами, припала к его лбу нежным, ласковым, почти материнским поцелуем. Сон зажмурился. Открыл глаза. Нет, она сидела у него на коленях, но припадать к нему не спешила. Снова показалось, облегчённо вздохнул парень. Она просто хотела поиграть, но ничего более.

– А сам чем увлекаешься?

– Да всего понемногу… Пишу я.

– Какое совпадение! – Леший рассмеялся.

– Я, вот, тоже пишу. Только музыку. Вообще, все мы пишем, только каждый по-разному. Увлекаешься-то чем? Не своим же творчеством ведь?

Сон краснел на глазах. В горле вставал комок. Ему было неприятно здесь находиться. Он чувствовал сильное давление извне, видел издёвки в свой адрес.

Полине же парень казался более чем милым. Такой маленький и неопытный, да ещё и так легко смущался. Он милый, но слабохарактерный, но хочет казаться сильным. Надо было предупредить Лешего, чтобы он был с ним помягче – ведь и зла-то ему не желает, а просто общается в привычной своей иронически-стёбной манере. И сейчас девушка чувствовала, как дрожали руки парнишки, как он съёжился и как ему неловко в сложившейся ситуации. Чтобы хоть как-то его подбодрить, она нежно коснулась ладонью его щеки, погладила. И снова, и снова. Нежно, ласково и спокойно, успокаивающе. Кинула укоризненный взгляд в сторону старого друга. Тот пожал плечами.

– Что читаешь?

Сон принялся быстро перечислять всех авторов, которые приходили на ум.

– Стендаля, Бальзака, Уэлша, Стокера, Ремарка, Цвейта, Лондона…

– Круто! А я вообще ничего не читаю кроме всяких ньютонов, максвеллов да эйнштейнов вот. Ну там иногда Менделеева или Менгеле ещё могу. Скукотища, словом! Совсем не ровня тебе!

Леший печально склонил голову и поднял руки, мол, капитулирую.

– А на гитаре играть умеешь?

– Немного…

– А я аще не умею. «Музыкалку» бросил ещё на первом полугодии обучения, нот почти не знаю, лажаю на трёх струнах и называю это блюзом. Такие дела.

Сон усмехнулся. Ему вдруг стало интересно услышать игру этого человека: так ли он говорит, как есть, или просто стебётся. Да просто стебётся, скорее всего. По нему видно же.

– А ещё у меня концерт сегодня. Люди зачем-то позвали. Им почему-то нравится. Приходи, если есть желание. Буду лабать на заброшке с дешёвым бухлом и дешёвыми бабами – то что нужно нашей публике.

Леший снова потянулся и сладко зевнул.

– Заходи, коли будет желание.

Парень извлёк из внутреннего кармана куртки пачку сигарет. Полина стрельнула одну себе. Без огня, просто будто бы пыхнула горячим дымом в лицо Сну. Тот поморщился, хоть никто не курил.