Лет пять назад, мечтая об этом моменте, я представляла наш первый поцелуй нежным и невинным. Тогда я и сама была такой.
Но сейчас в этом поцелуе не было ни капли нежности. Его язык раскрыл мои, не особо сопротивляющиеся губы, и ворвался в них словно ураган.
Я попыталась оторвать его руки от своего тела, но вместо этого лишь вцепилась в них мертвой хваткой и прижалась к нему еще сильнее. Легкие наполнились запахом кожи и мяты и все благоразумные мысли улетучились, как будто мой мозг понял, что за телом ему не угнаться и решил не принимать участия в происходящем безумии.
Нет, Глеб не сменил гнев на милость. Он все так же меня ненавидел, и если четыре года назад он вымещал зло на моей душе, сейчас пришел черед моего тела. Хотя еще вопрос кого он сейчас ненавидит больше – меня или себя за то как он реагирует на меня.
Его руки жадно ощупывали все мои изгибы, как будто он боялся, что я вот-вот опомнюсь и найду в себе силы оттолкнуть его от себя. Пальцы скользнули по моему животу, забираясь под шелковый топ. А я сделала то, о чем так давно мечтала – запустила руки в его густые волосы, одновременно притягивая его к себе за шею. Мне мало, мне надо ощутить его еще ближе. Я буквально захлебываюсь этим поцелуем, но останавливаться не планирую. Даже в таком затуманенном состоянии я понимаю, что то что между нами сейчас происходит – это разовая акция и больше никогда не повторится, поэтому я хочу чтобы каждая клеточка моего тела запомнила все происходящее.
Не знаю сколько по времени продолжалось это безумие, но в какой-то момент моя куртка оказалась на полу и он высвободил мою грудь из топа. Его руки, кажется, одновременно везде и нигде. Как только они касаются нового участка моего тела, оно тут же раскаляется и тает от прикосновения, но стоит его горячим ладоням переместиться ниже или выше, кожа в том месте покрывается мурашками требуя его внимания опять. Это сродни пытки, хотя ничего другого от Урицкого ждать и не стоило. Одна радость, судя по всему, он на мои прикосновения реагирует точно так же.
Где-то в недрах сознания у меня мелькает коварная мысль развернуться и уйти, оставить его дико возбужденного и невероятно злого, но я понимаю, что собственное тело меня не послушается если я прикажу ему остановиться.
Поэтому окончательно прощаюсь со своим здравым смыслом и тянусь к пуговице его кожаных штанов.
Я слышу гортанный стон, когда он понимает мои намерения. Он что, действительно думал, что мы оставим все на уровне PG-13? Хотя скорее всего, он как и я не думал ни о чем. Как бы то ни было, останавливать меня он не спешит, только лишь замирает на секунду, глядя на меня широко раскрытыми глазами и я замечаю, что его зрачки увеличились до неимоверных размеров, чернота сменила привычную холодную синеву. И понимая, что это я на него так влияю, я сама возбуждаюсь еще больше.
Мои штаны оказываются в куче скомканной одежды на полу и он легонько подталкивает меня к байку. Я кладу руки на все еще горячий хром, а Глеб в этот момент избавляется от очередной детали моего гардероба, опуская нежное кружево к щиколоткам. Из одежды на мне осталась лишь полоска топа в районе талии, но я ничуть не смущаюсь своей наготы, а наоборот, выгибаю спину и чуть расставляю ноги.
Я слышу звук разрывающейся фольги и радуюсь тому, что Урицкий, в отличии от меня, голову потерял не окончательно и вспомнил об этой важной детали.
Это моя последняя осознанная мысль, потому что буквально через мгновение я уже не способна думать ни о чем, кроме Глеба и того что он со мной делает.
Моей главной ошибкой было посмотреть в его глаза, надо было просто молча одеться и сделать вид, что произошедшее имеет для меня такое же значение, как и для него, а именно – никакое. Но я зачем-то поймала его взгляд и увидела в нем не только сожаление (ему я как раз-таки не удивилась, сама понимала что мы совершили ужасную ошибку). Но было в его взгляде что-то кроме сожаления… презрение, которое он никогда особо не скрывал, вновь вернулось на смену страсти. Такое впечатление, что он не может дождаться добраться до душа и смыть с себя всю грязь.
– Одевайся, – он не глядя бросает мне одежду, – Так и быть, будем считать, что тебе удалось меня уговорить: твои проделки на треке останутся между нами. Как и все остальное, разумеется. Но если я еще раз увижу тебя здесь, пеняй на себя, по заднице тебя будет шлепать уже твой отец, а не я.
Я заглядываю ему в глаза, силясь увидеть там хоть какие-то эмоции. Но все что я вижу – это все то же ледяное презрение, пронизывающее меня холодом до самых костей.
Сколько раз я себе обещала, что этот мужчина больше никогда не заставит меня плакать, и вот я стою перед ним, пропитанная насквозь его запахом, на грани слез. Для него это просто игра, очередной способ меня унизить и растоптать остатки моей гордости.
Чтобы хоть как-то стереть презрительную ухмылку с его физиономии, я вытащила из кармана телефон и начала быстро водить пальцем по экрану.
– Дорогой брат, – произношу я, подняв на секунду глаза на Глеба. – Довожу до твоего сведения, что только что твой лучший друг, а также соучредитель вашего клуба «все ненавидят Полину», поимел меня прямо у твоего мотоцикла. В его защиту могу сказать, что он защищал честь вышеуказанного транспортного средства, коим я воспользовалась (прошу заметить не в первый раз) без спроса. В своё оправдание могу сказать, что довольно сложно попросить разрешения у того, с кем не общаешься уже четыре года. Без уважения, твоя сестра!
Одно мгновение, и Урицкий оказывается рядом со мной, вырывая из рук телефон. Испуг сменяется недоумением, когда он понимает, что мой мобильный даже не разблокирован.
– Расслабься, Урицкий, – теперь моя очередь усмехаться, – у меня нет его номера, так что при всем желании я бы не смогла написать Максиму. Но на будущее… шантажировать меня – очень плохая идея.