Дублёрша

Квартирный вопрос

Ох уж это несоответствие «вида сзади» и «вида спереди»! Если бы я могла общаться с миром, повернувшись к нему спиной! Иногда это несоответствие доводило до смешного. Помнится, я тогда только еще начинала гулять с Тишкой. Мы шли поздним вечером с какого-то увеселения. Кажется, с катка возле новогодней елки. Сзади нас догнала компания малолетних гопников. Ловко оттеснили в сторонку Тишку. Он и в те времена не был особо прытким ухажёром. Главный гопник забежал вперед, хотел сказать что-то из своего донжуанского репертуара, но увидев мое личико, только поперхнулся соплями:

– Ой, мама! За что ж тебя так?

Так Тишка и остался моим единственным и бессменным кавалером. И теперь мне предстояло еще и объясняться с ним по поводу свалившейся на мою голову безработицы, отсутствия перспектив и нежелания жить с его родителями.

Точнее говоря, жить со мной не желали его родители. Тишкина маманя – увешанная поддельными цацками гусыня – полагала, что ее сынуля достоин лучшей участи, а меня стоит потерпеть лишь в качестве снаряда для тренировки интимных навыков «ребенка».

Но в том, что касается «лучшей участи», Тишкин темперамент, и без того вялый, от общения со мной не расцветал. А посему появлением на матримониальных горизонтах чего-нибудь более термоядерного в плане обольстительности, чем моя скромная персона, и не пахло. В связи с чем у перспективной свекрови все с большей силой вызревала идея о том, что заняться подысканием «лучшей участи» ей следует заняться самой. И исподволь готовила к этой участи Тишку.

Наивный же парниша искренне верил, что под каждым кустом сидит по Шарон Стоун без трусов в супер-пупер мини-юбке, и только и ждет, когда маман подгонит это чудо сексапильности к нему в постель. И на меня все чаще поглядывал как на гусеницу, случайно свалившуюся с ветвей древа жизни на рукав его лапсердака. Так что мне стоило больших трудов уговорить его снять квартирку-однушку и зажить вдвоем.

И он пришел с работы усталый, измотанный, с портфелем-чемоданом документов, которые он приносит каждый вечер, чтобы «посидеть с ними ночью – срочная работа», но которые из своего чемодана ни разу на моей памяти не вынимал. Механически ест сваренные мною макароны; слипшиеся от пота пряди волос падают на размеренно движущиеся в такт жевательному процессу серые щеки со следами угревой сыпи.

– Тишь, меня сегодня окончательно с работы выпроводили, – он поднимает обведенные темными кругами глаза, и в них стоит глубокий омут вселенской обреченности.

– Правда? И что теперь?

– Ничего! Надо работу искать. Твои родители могут помочь? – сразу после универа Тишкины родаки сумели затолкнуть дитятю в «Методический центр развития образовательных программ» – малоприметный термитник на задворках горадминистрации. Жуткое место – двухэтажное строение, разбитое на двенадцатиметровые клетушки-кабинеты, в которых в советские времена (тогда это учреждение называлось как-то по другому, но функции выполняло те же) ставили по два стола. Но работа здесь – подальше от школоты и необходимости зарабатывать варикоз у классной доски – считалась престижной, и в двухтысячные в кабинеты стали втаскивать по третьему столу, в десятые – по четвертому и пятому. Бедному Тишке, чтобы протолкнуться к своему тронному месту, приходилось проявлять таланты эквилибриста. В этих клетушках каждый сантиметр, на который сдвинут соседский стол, становился и поводом, и причиной для скупой мужской истерики с вполне обоснованными подозрениями по поводу того, что его не уважают, его выживают, и другие лезут по его голове на должности завотделов и ведущих специалистов.

Но увольняться из термитника Тишка не хотел ни в какую. Хотя и платили ему гроши, и перспектив с его дохляцким темпераментом и отсутствием практической сметки по подсиживанию ближнего своего у него не было никаких.

– Нет, ты что! Знаешь ведь, как сейчас строго! – это по поводу помощи от его родителей. – Если какой непотизм засекут, то сразу! —Тишка ускоряет поедание макарон, демонстрируя, что хотя бы в этом он – «мужик что надо». Добирает куском хлеба остатки соуса, говорит: «Уф-ф-ф!» – и откидывается на спинку кресла.

– Слушай, кис, а я ведь один эту квартиру не потяну. У нас тоже сейчас утряски с усушками. И в плане зарплат, и в плане премий. Что думаешь? Может, на время, пока вопрос решается, по родителям разбежимся? – «по родителям разбежимся»! Прямой текст: «Я – к своим, ты дуй к своим!»

И проблема не в том, что Тишка меня разлюбил – при его придавленным мамашей либидо говорить о любви даже в наш букетно-пирожный период было бы опрометчиво. Просто нашли друг друга два несчастья: девушка с комплектом прелестей героини фейхтвангеровского романа и мальчик, которому «надыбить» другую телку просто не хватает тестостерона.

А теперь несостоявшейся семье юных гуманитариев предстоит окончательно распасться. Потому что даже если «вопрос решится», еще раз Тишку из-под маминого крыла не вытащить. Да и не хочется. Его элементарно и откровенно жалко – так ему хотелось все эти месяцы, проведенные в нашей однушке, домой, к маме. Чтобы она будила его по утрам нежным причмокиванием:

– Кролик, вставай! Пора ням-нямушки и на работку! – а вечером приносила в «кабинет» (диван перед телевизором) стакан подогретого морковного сока, ждала, когда он выпьет, а потом проводила «психотерапию»: рассказывала, какой он умный, какой способный и перспективный, и единственное, что мешает ему двигаться вперед – отсутствие стимулов.

Под «отсутствием стимулов» Тишкина маман понимает меня; а если говорить более конкретно – мои щечки. Вот если бы я была длинноногой белобрысой стервой с лицом, как у манекена в бутике женского белья, – проще говоря, дочерью ее подруги Аллы Степановны – вот тогда бы у Тишки появились могучие стимулы еще более заваливать свой рабочий стол никчемными бумажками, отвоевывать сантиметры проходов между столами в кабинете-двенадцатиметровке и даже влезть в кресло начальника отдела.

А при моих щечках – увы! Нет!

О, эти проклятые ланиты! Как они меня достали вместе со всеми соединительными тканями и треугольными мышцами, подпирающими уголки губ! И что там говорил голубоглазый пожиратель борща из уличной столовки? «Сорок минут под наркозом, и никаких проблем!» Неужели все так просто?

Отработать расходы на анестезию и амортизацию скальпеля эскортницей при помешанном на Одри Хепберн буратинке? А что? Это намного страшнее, чем каждый день по пять раз выходить к доске перед тремя десятками балбесов и балбесих? И ведь справляюсь! Точнее говоря, справлялась!

В конце концов, не будет же он насиловать женщину своей мечты? А поводить за нос богатого дядьку с причудами – да это никакой девчонке не слабо!

Интересно, этот тип женат? Сколько ему хотя бы лет? Какая я дура! Изображала из себя невесть что перед этим голубоглазым сводником, а про такие вещи даже не сообразила спросить!

– Давай обождем разбегаться! – в конце концов, я привыкла к Тишке. Он добрый, спокойный и в повседневной жизни почти незаметный. Милый домашний хомячок, терпеливо переносящий страдания сожительства с бывшей однокурсницей. И не исключено, что когда-нибудь он созреет для того, чтобы завести ребенка. Если его не пугать перспективой стирки обкаканных пеленок и держать подальше от заботливой мамаши.

В конце концов, каждая женщина имеет право на свой дом, на семью, на то, чтобы стать матерью. И я тоже! А если ради этого придется чуточку запятнать свое реноме, то кто первым бросит камень?

– У меня есть вариант. Уж на квартиру-то деньги найдутся!

– В репетиторы подашься? – с вымученной улыбкой выдавливает из себя Тишка. Он так хотел сбежать к мамочке прямо сегодня!

– Типа того!

– Давай! Может, что и получится!

Интересно, что будет, если он узнает, что я в леди-эскорт подалась?