Два мужа для ведьмы

Теперь я – Милена де Суарже, для всех знакомых – мать полуторогодовалого Мишеля. Вдова барона Экберта де Суарже. Изнеженная блондинка, не знающая иных забот, как только гулять по саду, развлекаться рисованием, читать книги да играть на флейте. Но на самом деле все не совсем так. Два дня в неделю я вынуждена возвращаться в одно зловещее местечко, к которому приковала меня судьба – в избушку ведьмы; там я занимаюсь магическим ремеслом – общаюсь с потусторонними силами, изготавливаю амулеты, словно обычная аптекарша, торгую волшебными снадобьями, приготовленными мною, а еще каждое полнолуние летаю на шабаш.

А ведь от рождения я была обычной девушкой, но как уж получилось, что перед замужеством стала ведьмой.

Часть 1. Бабочки на свадебном платье ведьмы

А начиналось все вроде бы обычно…

Я давно уже вступила в пору юности, но это был мой самый первый выход в свет. Лиловое платье со шлейфом, расшитое золотом, небольшая диадема с лилиями, украшенная крохотными рубинами, атласные туфельки, пышная прическа со взбитых кудрей. У меня пока что даже не было подружек, ведь все свои дни я проводила дома, в огромном поместье моих родителей, которые, казалось, готовили меня в невесты наследному принцу – обучая разным искусствам, пению, танцам и музицированию.

Но вот – их надежды не сбылись. Отец скоропостижно умер. А маменька, боясь остаться в одиночестве, слишком быстро нашла себе жениха, меня же вывела в свет и отдала тому, кто первым предложил ей стать моим супругом.

Барон Экберт де Суарже. Тогда еще немыслимо богатый холостяк и к тому же отшельник, поговаривали, что он водится с нечистым и даже посвящен в какие-то тайные знания, очень странный человек. Одетый во все черное, сливающееся с прямыми смолянистыми волосами цвета воронова крыла, просто пронизывая меня таинственным взглядом из-под нахмуренных бровей, мужчина пригласил меня на танец, и когда я, невинная овечка, по наговору маменьки, ответила ему согласием, покружив по залу, подвел обратно.

– Графиня, я прошу руки вашей дочери, – даже не взглянув в мою сторону, низким баритоном пробасил он.

– Но Милена еще слишком молодая… к тому же, это ее первый бал… и возможно, нужно спросить ее согласия?

– Десять мешочков золота завтра же, и Синий дворец возле озера – будет записан на ваше имя, графиня, – таковой была его цена.

– Ах… ну да, конечно же, я очень рада, – щеки моей матери запылали, словно розы. – Так мы завтра ждем вас у себя! Когда изволите приехать?

– Утром.

Сухой поцелуй руки, легкий кивок головой.

– Но маменька, – возмутилась я, когда этот человек-скала удалился на расстояние, что не мог слышать моих слов. – Зачем вы так? Он же старый! Я не хочу замуж.

– Доченька, – обмахиваясь веером, маменька села прямо, а руки ее дрожали. – Это блестящая партия! Подумай только – тебе не нужно будет годами ездить на все эти балы, которые, по своей сути есть не что иное, как обычные смотрины. Да тебе же все станут завидовать, что вот так – первый танец, и уже есть жених.

– Я хочу ездить на балы…

– И будешь! Но только под руку с законным мужем, а не как эти вот, – и она показала в сторону стайки девиц, со скучающим видом подпирающих стену. – Каждая из них с радостью оказалась бы на твоем месте, вот только местечко уже занято.

– Но он даже не посмотрел на меня, – я защищала свою свободу, как могла.

– Это успеется, – маменька победоносно вскинула подбородок вверх и повела по залу глазами. – Зато как бы возрадовался твой папа, будь он тут…

Потом глаза моей маменьки увлажнились, ей стало дурно – как всегда в моменты, когда она вспоминала о папе, и я бросилась ей на помощь.

– Ну не надо плакать, – попросила я, присев у ее ног. – Все будет хорошо, ведь у тебя есть я.

– Что толку? – всхлипывала мама. – Ты вот скоро выйдешь замуж, а я останусь одна в холодном и пустынном доме.

– Тогда… хочешь, я останусь жить тут, с тобой?

– Нет, ты что!!! – мама вскрикнула так громко, что ближайшие дамы и кавалеры с удивлением посмотрели в нашу сторону. – Для меня счастье моего ребенка превыше всего. Милена, поднимись, мы сейчас же едем домой, нам необходимо приготовиться к встрече с бароном.

– Но… – краем глаза я вдруг увидела, как в нашу сторону, просто пожирая меня глазами, бросилось сразу же три молодых красавца. «Наверное, они тоже хотят пригласить меня на танец?» – подумала я, где-то в глубине души надеясь, что это все-таки произойдет.

Но не тут-то было. Высокомерно и пренебрежительно смерив их своим строгим взглядом, маменька крепко взяла меня за руку, давая понять, что все намерения напрасны.

– Позвольте, графи… – все-таки осмелился заговорить один из парней – высокий голубоглазый блондин, склонив голову в полупоклоне и приложив к своей груди тонкую изящную ладонь.

Но маменька резко перебила его на полуслове.

– Нет, не позволяю! – воскликнула она. – Извините… молодые люди, но мы уже уезжаем!

Вот так и закончился мой первый бал, я только и успела, что протанцевать один-единственный танец. А потом карета привезла нас во дворец, и вся прислуга тут же была поднята на ноги. Горничные снимали и вытряхивали шторы, пучками перьев обмахивали гобелены, вытирали пыль из мебели. На птичнике кричали куры, заново топились печи, повсюду разносился запах горелого масла и теста, а в гардеробной летала вся одежда.

И утром, лишь только взошло солнце, мы с мамой уже сидели на террасе, словно сказочные принцессы, одетые во все самое лучшее, с красивыми прическами. В ушах и на шее у меня поблескивали бриллианты, а щеки были неестественно бледны от толстого слоя белил. Все вокруг благоухало от свежесрезанных цветов, и в начищенном до блеска паркете отражалась люстра, горящая множеством свечей, хоть на улице уже вовсю сияло солнце.

И барон Экберт де Суарже не заставил себя ждать.

Едва горничная подала чай, как на широкой подъездной дорожке послышался топот коней, и к крыльцу подкатила его карета, запряженная тройкой лошадей.

– Господи, поправь этот локон, – всполошилась маменька, в сотый раз вылизывая меня так, что я больше напоминала фарфоровую куклу, нежели живую девушку. – И отчего ты так бледна? Необходимо было бы больше подрумяниться.

– Да все хорошо, просто… я устала, – жаловалась я, потому что действительно этой ночью не смогла сомкнуть глаз от всего этого шума и бедлама.

– Ничего, жених уедет, поспишь.

– Хоть бы быстрей…

– Да что ты такое говоришь! Милена, улыбнись, что ты сидишь, как истукан! И ладони положи так, чтобы был виден маникюр и кольца. Ага, и кружевные манжеты подтяни до середины ладони, так намного красивей.

Я гордо выпрямила спину, когда дверь на террасу открылась, и на пороге перед нами предстал барон Экберт. В ту пору этому взрослому и вполне состоявшемуся мужчине исполнилось тридцать восемь лет. Но он еще ни разу не женился. Злые языки поговаривали, что барон имел постыдные наклонности, как будто бы зловещий аристократ посещал некоторые заведения, в которых вместо дам особенные услуги оказывались мужчинами. Иные же сплетничали о его физическом изъяне.

– Это все неправда, – когда, после бала, дома я намекнула маменьке, что, дескать, Экберт де Суарже немного не мужчина, и вряд ли я познаю с ним то самое женское счастье, о котором мечтают все девушки моего возраста, она с громким хохотом отбросила мои сомнения.

– Ох, Милена, все это чушь, – вытаскивая из волос шпильки, так что ее прекрасные золотистые волосы волнами рассыпались по плечам, убеждала меня маменька. – Можешь мне поверить, я то знаю, что говорю. Это судьба? Ведь надо же – буквально только вчера я узнала такую пикантную новость о бароне, как будто бы он спит со своими крестьянками перед тем, как выдать их замуж.

– Как это? – удивилась я, потому что это было неслыханно и мерзко.

– А что такого? Так многие делают, – ничуть не смутилась маменька. – Барон Экберт де Суарже холост, но вполне здоров, а мужчины имеют кой-какие потребности, так не к проституткам же ему ходить, право!

– А что те девушки-крестьянки?.. – переспросила я.

– Так вот, у барона есть деревенька, жители которой живут, словно в масле катаются. Они совершенно избавлены от обязанностей тяжело работать и платить налоги. Все мужчины там только тем и занимаются, что мастерят что-то из дерева, железа и золота, да еще рыбачат, а женщины – ткут, вышивают, ухаживают за цветами, в общем, наслаждаются жизнью. Вот какими привилегиями пользуются те счастливцы и счастливицы, да еще что – барон создал школы для их детей, а для взрослых – театры. И что у них за жизнь – сущий рай. Ни забот, ни принуждений, наказания также все отменены.

– Это что, какая-то забава? – спросила я. – Странно…

– У богатых свои причуды, вот ведь хочется барону развлекаться. Но – налоги они все-таки платят.

– И чем же? – спросила я.

– Конечно же, красивыми вещами, которые создают, а еще – девственницами.

– Уточни…

– Каждая невеста, готовящаяся пойти к венцу, вынуждена прежде недельку-другую покувыркаться в кровати со своим хозяином.

– И что, мужчины не противятся этому? – удивилась я.

– А кто же будет против? Если барин потом одаривает счастливицу дорогими украшениями да шелками!

– И за этого извращенца ты хочешь выдать меня замуж?

– А что такого? Главное, что он очень красив, не импотент и не мужеложец, а в остальном…Доченька, ты станешь самой богатой женщиной королевства. И если у тебя хватит смекалки, вполне можешь изменить некоторые правила и заставить всех тех крестьян работать. К тому же… барон Экберт… как бы не совсем молод, думаю, ему уже и самому в тягость все те невесты. А когда еще у него появится законная жена…

– Мама, я не хочу выходить замуж за этого зловещего барона!

– Он богат, имеет влияние в обществе, а потом… Я не хотела тебе говорить, но покойный папенька оставил нас без гроша, да еще и с огромными долгами.

– Ах…

– И пока кредиторы не начали стучаться в наши двери, а земли и все имущество не разобрали те, кому мы должны… Доченька, если ты сейчас же не выйдешь замуж за барона Экберта де Суарже, – вскричала маменька, заламывая руки, – то завтра мы вместе с тобой можем оказаться в одной из его деревень в качестве обычных крестьянок!

– О боже…

– Я не хотела тебя пугать, но раз уж так вышло. Да я просто счастлива; наверное, бог услышал мои молитвы и грехи наши не настолько велики, что все случилось именно так. Ты удачно выйдешь замуж, я же возвращу долги, и все будет хорошо.

– А как же любовь?..

– Это все предрассудки. И неопытная юность могла бы сыграть с тобой злую шутку, и если бы не предусмотрительность твоего папеньки, который раньше времени не позволил тебе выйти в свет или читать все эти ужасные обманчивые романы… Все вышло слишком хорошо, дитя мое, и ты будешь благословенна за то, что спасла свою семью от унижения бедностью и не пропала сама!

И вот я поправила то последнее, что, по мнению маменьки, могло бы испортить весь мой облик. Упрятав выбившийся локон под ободок диадемы и подтянув пониже восхитительны кружевные манжеты, я, подражая своей родительнице, приподняла подбородок и выпрямила спину; на подкрашенные персиковым бальзамом губы натянула скромную, но, тем не менее, вполне очаровательную улыбку.

– Ах, барон! – нарочито восторженно воскликнула маменька, когда мужчина, едва переступив порог, наполнил комнату благоуханьем живых роз. Их вносили слуги, поочередно ставя пять корзин прямо у наших ног. – Да что ж это такое? Вы что, уничтожили все розы в королевстве?

– Чтобы выразить мое восхищение вами, – поклонился мужчина, – мало цветов всего мира, не то что каких-то жалких стебельков из моего сада.

– Что за расцветки! А какие крупные головки, еще и в росе! – маменька подскочила со своего места и, словно это к ней пришли сваты, бросилась обнюхивать корзины, томно вздыхая и строя барону глазки.

Я невольно залюбовалась ее стройной фигуркой, фарфоровой кожей лица, нежным изгибом плеч. Да она и сама, если бы только захотела, могла бы соблазнить господина Экберта де Суарже и выйти за него замуж, зачем ему я? Ведь маменька была опытной женщиной, ей только недавно исполнилось тридцать семь лет (почти его ровесница), и она также могла бы родить ему наследников.

Вот только я знала, что планы у маменьки иные – мелкий помещик Серж Ковальский. Красивый юноша двадцати восьми лет, сын нашего соседа и лучшего друга семьи, буквально выросший у нас во дворце. И я всегда думала, что именно он станет моей судьбой. Папенька не раз намекал на то, как было бы здорово, чтобы я и Серж в будущем объединили свои судьбы.

Да, Ковальские не были богаты, они вели скромную жизнь разорившихся дворян, и то, что маменька так ласково относилась к парню, я всегда принимала за жалость, потому что знала – она не позволит мне выйти замуж за бедняка. Даже папа в последние годы изменил свое мнение, теперь-то я понимала почему. Бедный мой папа… Я не знаю, что произошло, что он вынужден был истратить все наши сбережения, вот только результат получился такой, что именно я должна буду расплачиваться за все его долги, а мама – наконец-то сможет устроить личную жизнь по своему собственному вкусу.

То, что ее и Сержа связывает любовь, я поняла недавно. Как раз была годовщина после смерти папы, и в нашем дворце собралось много народу. Я, как обычно, везде сопровождала маму, мило улыбалась гостям и принимала соболезнования. Как вдруг мама куда-то удалилась, и я пошла ее искать. Обойдя все комнаты, решила выйти в сад. Был месяц август, пышно цвели георгины, ночные скромницы-маттиолы распространяли повсюду свой сладкий пьянящий запах. И вдруг на одной из лужаек, в беседке, надежно спрятанной за кустами цветущих пеларгоний, в бледных отблесках луны я увидела целующуюся пару. Все еще не подозревая, кто же там может быть, я тихонечко подкралась, чтобы полюбопытствовать. То, что увидела и услышала, потрясло меня до глубины души.

– Мари, моя любимая, желанная, прекрасная Мари… – стонал Серж, стоя перед моей матерью на коленях. Своими дрожащими руками он приподнимал пышные юбки ее платья и, немного оттянув в сторону кружевные панталоны, покрывал отсвечивающие белизной ноги страстными поцелуями.

– Ах, Серж, мой милый мальчик, полно тебе меня мучить, я же сказала, еще не время… Да и, не знаю, наступить ли тот час, когда мы бы смогли соединиться душой и телом.

– Отдайся мне, Мари, – стонал юноша, интонация его голоса отчего-то разволновала меня настолько сильно, что я затрепетала. – А то я умру.

– Нет, нельзя, – моя мать запустила тонкие белые пальцы в его кудри и ворошила ими, как бы лаская, но на самом деле сдерживала от слишком смелых действий.

– Ну почему? Ты же вдова, Мари, а я уже достаточно взрослый и самостоятельный, чтобы обеспечивать нас обоих. После смерти графа миновал год, и все приличия будут соблюдены, если ты… если мы…

– Но общество… ты не понимаешь. К тому же мне нужно сначала устроить судьбу Милены, и уж потом…

– Так поспеши! Разве в королевстве нет женихов, готовых взять ее в жены?

– Вот в том-то и дело.. Моя дочь еще дитя, и я не хочу действовать силой, принуждая ее к браку. К тому же, по условиям моего покойного мужа, я могу вывести дочь в свет, лишь когда ей исполнится полных девятнадцать лет, а пока…

– А пока отдайся мне, – стонал Серж. – Я не вынесу этой пытки и сойду с ума, но чего тебе стоит позволить мне обласкать твое тело, разве и тебе не хочется того же?

– Но это грех, мой мальчик… – позволяя юноше все выше задирать свои юбки и все глубже запускать руки под панталоны, мама, по всей видимости, лукавила, играя в какие-то свои женские игры.

– Грех отказываться от любви, – бросив низ и расстегивая мелкие перламутровые пуговицы лифа, пробурчал Серж. – Ведь ты набожна, Мари, и знаешь, что бог – это любовь, так не отвергай же меня!

– Но как я могу… Мне повсюду мерещатся глаза моего мужа…

– Я сотру этот призрак, этот ненужный фантом из твоих глаз, ведь место мертвецов – могила, а ты так молода и красива, что должна жить, наслаждаться жизнью.

– Ах… – простонала мать, так как ее грудь полностью оголилась, и Серж, взяв обе белые прелести в ладони, начал их страстно целовать. – Ах, что же ты творишь со мной, мой милый мальчик… ах…

Парень же действовал все смелее и напористей. В один момент он высвободил всю верхнюю часть тела полностью, расшнуровав также на маменьке корсет, а потом, взяв ее за талию, нежно склонил на бархатный диванчик. Последнее, что я увидела, были женские колени, бесстыже расставленные в стороны, а сверху над ними уже налегал Серж.

Понимая, что я невольно стала свидетелем чужой тайны и мне никак нельзя здесь больше находиться, я на цыпочках отошла в сторону, а потом, когда уже не боялась быть услышанной, рванула по дорожке к дому.

– Итак, графиня, – садясь в деревянное кресло, сидение которого было украшено плотной подушкой из вышитой золотом парчи, барон Экберт широко развел колени, а его миндалевидные глаза необычного темно-сливового цвета неожиданно сверкнули. – Так вы согласны выдать за меня Милену?

– А где мешочки… – заливаясь румянцем стыда, все-таки осмелилась спросить маменька, ведь главной наживкой для нее было все-таки золото, и если бы не острая потребность в деньгах, то, я думаю, она все-таки повременила бы со свадьбой.

– Они в карете, – сухо ответил мужчина. – Приказать слугам, пусть принесут их сюда?

– Конечно… – голос матери сорвался на полушепот.

– Эй, вы там, внесите сюда сундук! – немного повернув голову в сторону, позвал барон.

И через минуту посреди террасы стоял огромный, кованый железом ящик.

– Думаю, вы не сомневаетесь, что там внутри, – ухмыльнулся даритель, а потом бросил мимолетный взгляд в мою сторону. – А что мадмуазель Милена? Надеюсь, она хорошо воспитана?

– Ну а как же! – искрясь радостью, маменька не сводила своего восторженного взгляда с сундука, в котором было ее спасение и надежда на счастливую жизнь. Десять мешочков золота! Цена, за которую меня продали зловещему барону Экберту де Суарже.

– Тогда, свадьба должна состояться в следующее воскресенье, это мое условие, – сказал мужчина.

– И отчего же так быстро? – маменька наконец-то смогла оторваться от сундука и ее глаза запорхали по корзинам с цветами, потом, сощурясь, она стрельнула взглядом в сторону моего жениха. – Нужно ведь приготовиться и все такое…

– Я уже давно не мальчик, – пренебрежительным тоном ответил ей барон. – И у меня сложились кое-какие привычки, убеждения. Решения я принимаю быстро и не приемлю промедления хоть в чем-нибудь. Поэтому, увидев Милену и поняв, что именно эту девушку я хочу видеть своей невестой, решил на ней жениться.

– А если все-таки предположить, что ваше решение слишком уж скоропостижно, и потом вы передумаете? – маменька жеманно повела плечами.

– Вот тот сундук с золотом – он уже ваш. Так что еще нужно? Какое доказательство?

– Ах, простите… – и маменька кокетливо поправила свой воротник, расшитый россыпью жемчужин.

Я с удивлением заметила, что она открыто флиртует.

«Как странно, – думала я, – что никто из них не обмолвился со мной хоть словом. И зачем я вообще тут сижу?»

И словно услышав мои мысли, маменька вдруг всполошилась.

– Так что, Милена, ты согласна выйти замуж за этого достопочтенного господина, барона Экберта де Суарже?

Я все-таки решила выдержать паузу. Демонстративно поднявшись со своего места, я неспешно подошла к одной из корзин с розами, вытащила оттуда душистый цветок и, поднеся его к лицу, сказала:

– Согласна.

И все. Больше ни слова. Но матери и барону, казалось, этого было вполне достаточно.

– Значит, решено, – и мужчина тоже встал со своего места. – Все расходы по организации свадьбы я, разумеется, беру на себя. Я понимаю, графиня Мари, что вы вдова. Примите это как данность – мне так хочется.

– Но почему же вы встали? А завтрак? Сейчас слуги накроют на стол, и мы вместе поедим.

– Спасибо, в этом нет никакой необходимости, я давно сыт, – сухо бросил барон. – К тому же мне пора уезжать, дел по горло.

– Да ну как же!.. – подскочив с места, маменька зацепилась платьем за корзину, и та опрокинулась, несколько цветов упали к ее ногам. Безжалостно через них переступив, она бросилась в сторону дверей, чтобы позвать прислугу.

Но барон, слегка кивнув головой, обошел ее и, громко стуча сапогами, исчез в темноте коридора.

Подойдя к перилам, я наблюдала, как одетый во все черное мужчина садился в свою богатую карету. Его руки все еще были затянуты в инкрустированные драгоценными камнями перчатки, а на большом пальце отсвечивал огромный обсидиан – камень колдунов и магов, который, как я слышала, особенным образом заряжают при свете луны, чтобы потом использовать его силу по назначению – заглядывать в будущее, снимать порчу и сглаз, защищаться от черного колдовства.

– Да что ж это такое, Милена? – беспомощно заламывая руки, страдала маменька. – Всю ночь не спали, готовились – и так?

– Может, оно и к лучшему, – вздохнула я. – Хоть поедим спокойно, а то меня, знаешь ли, отчего-то пугает этот стремительный взгляд. Кстати, мама, ты заметила, какие необычные у барона зрачки? И как он одет…

– Очень красивые глаза. А его плащ… Эта накидка из дорогой ткани, что чернее ночи, к тому же подшита лиловым шелком – так красиво…

– Но я никогда прежде не видела настолько глубокого взгляда. Он словно какой-то колдун.

– Совсем не удивительно, – пыхнула маменька. – А где же еще ты видела мужчин? Да барон Экберт просто-таки красавец! Высокий, статный, уверенный в себе, таинственный, харизматичный. И какая страстность таиться в его движениях, а какой шлейф умопомрачительных ароматов он за собой оставил…

Хоть я и устала за предыдущую ночь ужасно, но спать мне как-то не хотелось. Позавтракав поистине царскими блюдами, мы с маменькой почти до вечера обговаривали предстоящую свадьбу. Она учила меня, как нужно вести себя с мужем, о чем я должна заботиться прежде всего, чего ни в коем случае нельзя было допускать.

– Самое главное, быть покорной, – расслабив корсет после сытной еды, маменька упала на кушетку и, запрокинув свои изящные ножки на ее спинку, говорила, казалось, сама с собой. – Понимать, какое у мужа настроение, не лезть на рожон. Если тебя что-то не устраивает – не истерить, не плакать, а сделать вид, что ты больна, опечалена. И потом, главное все же родить ребенка. Если ты подаришь барону наследника, многие твои грехи и изъяны как бы спишутся сами собой.

– Какие грехи? Какие изъяны? – удивилась я. Потому что до сих пор была набожной, послушной и непривередливой ни в чем.

– Да мало ли, доченька… Когда ты станешь женщиной и твое тело расцветет, как эти бутоны роз… Все может случиться, свет такой коварный, и тебе никуда не деться от общества всех этих дам и господ, помышляющих только об одном, как бы довести кого-нибудь до греха и, воспользовавшись слабостью, потом же и оклеветать беднягу.

– Но я ведь буду замужем, – я отрицательно покачала головой, – мой муж – опытный взрослый мужчина, и я думаю, он сможет защитить меня от всех этих нападок.

– Ну да, конечно же, – томно вздыхала мать. – Только ведь всякое бывает, а ты так невинна, так нежна и бесхитростна. И, знаешь, я даже рада, что у тебя будет настолько зрелый муж, он будет для тебя скорее как отец.

– Как отец?

– Ты вдвое моложе барона, и он станет оберегать тебя, словно нежное сокровище…

Все-таки события минувшего дня вымотали меня основательно. И как только солнце скрылось за горизонтом, приняв ванну, я легла в постель. Я думала, что тут же усну, и сон освежит мою голову, придаст сил и укрепит рассудок. Вот только тревожные мысли вихрями кружились вокруг меня, и я все думала о том, как же покину родительский дом, и не будет ли мне в тягость мое замужество. Все-таки барон Экберт де Суарже странный человек, действительно намного меня старше, и не будет ли он обижать меня, потом?

С такими мыслями я и уснула.

Проснулась от чувства, что кто-то смотрит на меня в упор. К тому же этот удушающий запах. «И что это так умопомрачительно пахнет? – подумала я. – Неужели кто-то разлил духи? Что-то они мне напоминают…»

И не успела я додумать свою мысль, как вдруг напротив окна увидела странный силуэт, как будто бы кто-то, распахнув ставни и отодвинув в сторону занавески, прокрадывается в мою спальню. Я вся оцепенела, дыхание мне перехватило, а взгляд испуганно застыл.

Меж тем незнакомец тихонько спрыгнул с подоконника и, крадучись, пошел в мою сторону. Я хотела крикнуть, но губы меня не слушались. И только когда мужчина низко согнулся над кроватью, я увидела этот знакомый блеск в его глазах. Поняв, кто это сюда пришел, я смогла выдавить вопрос:

– Барон де Суарже? Что вы тут делаете в столь поздний час?

– Дорогая Милена, – садясь на кровать, мужчина дотронулся рукой до одеяла, нежно его погладил.– Дело в том, что я плохо сплю по ночам.

– И что? – постепенно приходя в себя, я недоуменно захлопала длинными ресницами.

– А то, что я хотел еще раз убедиться в том, что сделал правильный выбор.

– Но… как вы сюда попали? Зачем?

– Мне нужно посмотреть на тебя вблизи, а вдруг все не так, как показалось на первый взгляд. Знаешь ли, у меня есть маленькая особенность – ночью я вижу лучше, нежели днем, и поэтому…

А потом, взявшись за край одеяла, он резким движением отбросил его в сторону. Я сразу же вся съежилась и, поджав под себя ноги, стыдливо прикрыла руками что смогла. На мне была длинная до пят ситцевая ночная рубашка, снежно-белая, вся в рюшах, застегивающаяся под самым горлом, с длинными рукавами, закрывающими мне даже кончики пальцев. Вот только ночью я все время ворочалась, поэтому подол не прикрывал больше моих ног, а свободные рукава закатались выше локтей. Слава богу, хоть ворот надежно прикрывал грудь.

– Да что ж такое, – с досадой прошипел барон, его, наверное, совсем не привлекал мой ночной наряд. – Что это, ты – юная девица, а спишь укутанная, словно столетняя бабка?

– Но мне так теплее, – сказала я. – К тому же, если одеяло сползет, все будет благопристойно.

– Благопристойно? – хохотнул мужчина. – Вот это уже перебор! И что – вместо трепетной и страстной прелестницы, я могу заполучить себе в жены кислую ханжу? Ану-ка проверим…

Следующие его действия меня шокировали. Навалившись на кровать, барон резко схватился за длинный подол моей рубашки и, не успела я глазом моргнуть, как осталась полностью голой, так как он немыслимо ловко стащил ее из моего тела через голову, чуть не вывернув мне руки.

– Мамочки… – прошептала я, страшась позора. – Зачем вы так? Это неприлично.

– Милочка, через неделю ты станешь моей женой, – гоготнул мужчина, а в его сливовых глазах замерцали зловещие огоньки, – и я не хочу получить неприятный сюрприз в виде какой-нибудь калеки или холодной жабы. Ляг на спину, расслабься.

– Ну это уж нет, – всполошилась я и, схватив край простыни, на которой лежала, хотела было замотаться в нее. Вот только барон меня опередил, вырвав ткань из рук, он схватил мои запястья и крепко прижал к постели.

– А теперь раздвинь пошире ноги! – рявкнул он. – Ну же!

Страшась, что кто-то может нас услышать, я покорилась его приказу.

– Вот так-то лучше, – сказал барон. – Лежи и не вздумай шевелиться, а не то сюда прибегут слуги, и у тебя возникнут серьезные проблемы.

– Так нельзя… – мои глаза увлажнились, а губы вовсю дрожали от безысходности.

– Я ничего не сделаю тебе плохого, обещаю, – сказал мужчина, отпуская мои руки. – Если ты будешь меня слушаться, Милена. Я просто проведу кое-какой осмотр, и если все нормально, тихонечко уйду. Но если твоя мама, мадам Мари, меня обманула и твое тело имеет существенные изъяны… тогда я завтра, как ни в чем ни бывало, расторгну помолвку, и все. И да – золото тоже останется вам, я не привык отбирать свои подарки.

Зажмурив глаза и замерев в таком постыдном положении, я позволила барону облапить себя. Сначала он исследовал мою грудь. Положив на нее теплые ладони, легонько сжал, и когда я тихонько всхлипнула, почувствовав надвигающуюся на меня волну постыдного возбуждения, довольно хохотнул.

– Ага, значит, живая, – прошептал мужчина, опуская руки вниз живота и дотрагиваясь пальцами до нежных складочек кожи.

Мне было невыносимо стыдно, все тело трепетало, но я побоялась сопротивляться, чтобы и вправду не прибежали слуги, а потом они подумают невесть что, и распространят обо мне неприличные слухи по всей округе. А тогда… если еще и барон Экберт – вот сейчас – передумает брать меня в жены?

Вот уверенные мужские пальцы раздвинули нежные складочки, и я ощутила его горячее дыхание внутри сокровенного. Я не понимала, что он делает, поэтому немного приподняла голову и посмотрела туда. И вдруг увидела, что мужчина, наклоняясь совсем близко, высунул изо рта свой длинный язык, отчего-то раздвоенный на конце, словно у змеи, и погрузил его между моих половых губ. Я не поняла, что он им там сделал, к чему дотронулся, но внезапно непроизвольный сильный рывок подбросил мое тело вверх, заставив изогнуться в талии. И я тихо застонала. Мне вдруг захотелось еще раз испытать подобное, это ощущение вспышки и сладкой боли, расползающейся от сокровенного по животу и выше… Но барон отстранился. Коснувшись горячей и крепкой рукой моего нежного лица, проведя по губам, прикушенным от сдерживаемых стонов, он прошептал:

– Ты хорошая девочка, Милена. Цветущая и живая.

Я же не могла ему хоть что-то ответить, только взволнованно дышала, а еще крепко сжимала бедра, потому что странное ощущение, появившееся после касания мужского языка, никуда не делось.

– Вот тебе, возьми! – и мужчина протянул ко мне широко расставленную ладонь. На ней стояла маленькая коробочка.

– Что это?.. – дрожащим голосом спросила я, а по щеке моей непроизвольно потекла слеза.

– Возьми и открой, – не ответил на мой вопрос мужчина.

И что мне было делать? Приподнявшись на локтях, я как могла, прикрылась хотя бы своими длинными волосами, и осторожно, двумя пальцами взяла предмет. Легонько щелкнула застежка, коробочка открылась, и внутри нее я увидела кольцо. Крохотный синий сапфир едва мерцал в свете луны, а вокруг него тускло поблескивали брильянты.

– Это мне? – спросила я.

– Ну да, – и мужчина, отобрав у меня кольцо обратно, надел его мне на палец. – Вот теперь помолка может считаться состоявшейся, – сказал он.

– А что раньше?

– Я все-таки не был до конца уверен. Теперь же можешь хвастать, говоря всем, что ты – законная невеста барона Экберта де Суарже. А теперь прощай…

С удивлением я наблюдала, как огромный мужской силуэт растворяется в окне. Широко разведя полы все того же черного плаща, он взмахнул ими – и словно взлетел, как птица. Да, я могла и ошибиться, возможно, мужчина просто спрыгнул из подоконника, а плащ своеобразно развеялся. Но было что-то таинственно загадочное в этом движении-полете.

Внезапно я ощутила свою наготу, прохладу ночного воздуха, и кожа моя покрылась мелкими пупырышками. Найдя свою сорочку, я быстро ее одела на себя, сильно сожалея о том, что именно в эту ночь (по причине жаркой удушливости воздуха) не облачилась также и в панталоны, а потом укуталась в одеяло. Но все равно меня знобило. Странное и постыдное чувство бушевало в моей груди, мне хотелось, чтобы мужчина снова возвратился и продолжил свой осмотр, чтобы он сделал со мной что-то подобное – как делал Серж с маменькой, чтобы он навалился на меня…

«Но что за мысли? – я постаралась прийти в себя и вспомнить о добродетели, которой учила меня гувернантка. – Это что же, барон только что совратил меня? Хотя… Вот же, на моем пальце золотое кольцо, а значит, наши отношения законны, и в его власти делать со мною все, что ему заблагорассудится. Ан нет! Ведь мужчина и женщина могут считаться одним целым разве только после свадьбы, после того, как священник прочитает над ними венчающие молитвы. И я ведь еще как бы девушка, не принадлежащая ему… Или это был только сон? Нет, где бы я взяла кольцо?»

А потом, вспомнив, что моя спальня находится на втором этаже, я встала и побрела к окну. К моему удивлению, ставни были закрыты, а в таком случае, как же барон Экберт попал в мою комнату, что – разве он просочился сквозь стекло?

И лишь только я легла в кровать, мое тело снова наполнилось томлением, мне нестерпимо захотелось погладить свою грудь… Поэтому, отбросив всякий стыд, я сделала то, чего мне хотелось больше всего – запустив руку между бедер, я накрыла ладонью нежные складочки, погрузив средний палец во влажные глубины, немного пошевелив им там, и сразу же стало немного легче. Так, с рукой, лежащей между ног, я и уснула. И снились мне ужасно постыдные сны, в которых барон Экберт де Суарже задирал на мне юбки и, словно Серж, тогда, в беседке, в годовщину по смерти папеньки, ласкал меня ТАМ, дотрагиваясь раздвоенным языком до особенного места, возрождающего всю мою женскую сущность и пробуждающего все тело. Это он, а не средний палец, копошился во вязкой влажности моего цветка, пробираясь все глубже вовнутрь, слово шмель, решивший оплодотворить его. И я тихонько постанывала, сжимая бедра и ягодицы, после чего чувствовала яркие вспышки света, просыпалась. Потом, разметавшись по кровати и закусывая до крови губы, старалась прийти в себя и успокоить разгорячённое тело, чтобы, наконец, хоть немного прийти в себя, забыться.

Утро я встретила с тяжелой головой. Обычно я вставала рано, но теперь не могла и не хотела ни открывать глаз, ни шевелиться. Веки мои щемило, словно туда насыпали песок, руки и ноги были тяжелыми, а в голове шумело.

– Эй, соня, что это ты до сих пор валяешься в постели? – маменька все-таки решила войти ко мне в спальню, обычно это я ее будила.

– Да что-то плохо спала, – сказала я, поплотнее кутаясь в одеяло.

– Я понимаю, – открывая окно, она с наслаждением вдохнула чистый воздух, напоенный ароматами утреннего сада. Я же залюбовалась ее нежной красотой.

«Не удивительно, что Серж в нее влюбился, – подумала я, стараясь вдыхать глубже, чтобы поскорей проснуться. – И теперь, когда у нее есть золото барона, они смогут пожениться. Ну и пускай… пускай моя мамочка будет счастлива, она этого заслуживает».

– А знаешь, к нам сегодня придет с визитом Серж, – поворачиваясь от окна, маменька произнесла эту новость будничным голосом.

– И отчего же? Что ему нужно?

– Напросился на чай, вчера мы с ним виделись в саду, я читала книгу, а мальчик проходил мимо.

– Никакой он уже не мальчик, – ухмыльнулась я. – Вполне взрослый парень, даже мужчина.

– Ты так считаешь? – лицо маменьки вдруг красиво зарумянилось. И мне тут же захотелось пощекотать ей нервы. Не знаю, что на меня нашло, ведь обычно я вела себя серьезно и правильно.

– Я вот не понимаю, отчего это Ковальский до сих пор не женится, – украдкой наблюдая за реакцией мамы, сказала я. – Он такой красивый, даже слишком. И вот если бы не этот ужасный барон Экберт… Вот если бы милашка-Серж предложил мне выйти за него замуж, то я бы с радостью.

– Милена!!! – хватаясь за грудь, маменька даже пошатнулась. – Тебе что, и вправду нравится наш сосед? Ты, возможно, имела на него какие-то романтические планы? Говори…

– Да не так чтобы, ну все же…

– Ах, но он же беден, как церковная мышь, – я понимала, что зря начала этот разговор, потому что маменьке, по всей видимости, становилось дурно, грудь ее начала сильно вздыматься, словно ей не хватало воздуха, а лицо внезапно побледнело. Но я уже не могла остановиться.

– Ну и что? – сказала я, нарочито закатив глаза. – А разве бедных нельзя любить? К тому же юноша молод, и вся жизнь впереди, возможно когда-то Серж разбогатеет, а если и нет, то все равно.

– Но ты ведь его не любишь? – и, подойдя к кушетке, маменька просто-таки свалилась на нее, ухватившись за лоб руками.

– Да нет же, успокойся, – улыбнулась я. – Я не совсем это имела ввиду. Просто… разве не странно, что парень до сих пор холост? А мог бы уже иметь жену, детей, он словно барон Экберт де Суарже, право! И что эти мужчины себе думают? А вдруг и он ведет тайную распутную жизнь? Посещает публичные дома, или забавляется по-тихому с какой-то хорошенькой служанкой?

– Милена! Я не понимаю, что с тобой произошло? – обмахиваясь вышитым платочком, маменька постепенно приходила в себя. – Что за подозрения? Где твоя девичья стыдливость? И вообще… а что это у тебя за кольцо на пальце? – спросила она, наконец-то увидев мой перстень, – что-то я раньше его не замечала…

– Подарок моего жениха, – дерзко вскинув подбородок, я выставила вперед руку и пошевелила пальчиками, демонстрируя поблескивающие в лучах утреннего солнца камешки. – У меня же вчера была помолвка.

– Но… я что-то не припоминаю, чтобы барон Экберт де Суарже дарил тебе этот перстень…

– Ты была слишком увлечена мыслями о мешочках с золотом, – ехидно бросила я, все больше удивляясь перемене своих нравов. Могла бы я раньше позволить себе столь фривольные фразы? Так откровенно обманывать маменьку, подленько шутить? Но – так уж получалось, что мой новый статус невесты барона Экберта де Суарже изменил и мой характер тоже.

– Не нужно меня в этом упрекать,– вздохнула маменька. – Я ведь не только ради себя стараюсь. Разве тебе было бы хорошо выслушивать мои бесконечные жалобы, видеть, как я постепенно состариваюсь и превращаюсь в злобную каргу, только от того лишь, что вынуждена терпеть постыдную нужду? Девочка моя, ничто так не убивает, как потребность считать каждую копейку и экономить. Да и – тебе и самой было бы неловко, став баронессой де Суарже, иметь мать-нищенку. И потом… после моей смерти все это и так достанется тебе, я же не заберу все золото с собой в могилу?

– Да что с тобой? – видя, как губы у маменьки трясутся, а на глаза наплывают слезы, я постаралась ее утешить. – Все нормально, а кольцо барон надел мне на палец, когда ты нюхала цветы.

– И все же… странно, что я не заметила этого волшебного момента, обычно мужчины делают этот жест пафосно, демонстративно. Знаешь, дочь, а это редкое качество – такая скромность.

– Ага, – вспоминая ночное посещение моей спальни, ухмыльнулась я. – Мой будущий муж слишком непритязателен и доверчив.

– Я думаю, он слишком влюблен, – глаза маменьки высохли, а на губах заиграла мечтательная улыбка.

– Я тоже так думаю, – сказала я, блаженно потягиваясь в кровати и бросая украдчивые взгляды в сторону открытого окна, за которым простирался парк, потом густой старый лес, глухая чащоба которого так часто манила меня посетить ее. Но я боялась. Теперь же, казалось, могла запросто побежать туда хоть босиком – вот к чему привела помолвка и мой новый статус невесты.

И вдруг мне захотелось сделать что-то такое, чего я не позволяла себе раньше. Спрыгнув на ковер и ухватившись пальцами за длинные края ночнушки, я затанцевала, словно снова была на балу, и неслышимая музыка играла только для меня. Я закрыла глаза, а незримые кавалеры, выстроившись в ряд, по очереди подавали мне руки, я же привлекала их к себе, сдавливая в объятиях и выгибаясь немного назад. Двигаясь по призрачному залу (по кругу против часовой стрелки, как и подобало вальсировать), я меняла кавалеров, словно перчатки, отбрасывая надоевших резким движением ноги.

– Что с тобой, Милена? – ужаснулась маменька, глядя на мнимую оргию. – Уж не сглазили ли тебя?

– Нет, напротив! – резвилась я, представляя полонез и сразу же переходя на котильон, которым обычно заканчивались королевские балы. Выстроив кавалеров в ряд, я приподняла свои «пышные юбки» и задрыгала ногами, подпрыгивая как можно выше, безудержно при этом хохоча.

– Господи… Нужно будет позвать священника, – стонала маменька, обмахиваясь платком. – Что здесь происходит? И прилично ли молодой девушке так себя вести?

– И как же?

– Настолько дерзко!

– Но я ведь уже невеста, а через неделю стану баронессой Миленой де Суарже! – отвешивая нижайший поклон в сторону «царствующих особ» (конечно же, тоже призрачных и сидящих, вместо трона, на моей кровати, прямо на подушках) все смеялась я. – Все хорошо, просто мне захотелось потанцевать!

– Вот, выпей холодной воды и успокойся, а не то…

Выхватив из маменькиных дрожащих пальцев стакан, я залпом осушила его до дна, а потом, послав ей воздушный поцелуй, бросилась вприпрыжку к зеркальной двери, отделяющей мою спальню от ванной.

Маменька же, стеная, удалилась ждать меня внизу.

Наспех помывшись, я позвала служанку. Мне просто необходима была ее помощь, чтобы одеть на себя сначала тонкую муслиновую сорочку с коротким рукавом и низким вырезом, отделанную лентами, кружевом и вышивкой. Потом девушка должна была напялить на меня корсет, чтобы, затянув его потуже сзади, и закрепить на бедрах панье. Но я отказалась от слишком тугой шнуровки и неудобной, нелепой конструкции, в основание которой был встроен китовый ус – надутые и смешно торчащие в стороны платья давно вышли из моды, но маменька все так же старалась придавать своей фигуре эту нелепую форму, заставляя и меня следовать ей.

– Подай вот тот легкий, – указала я служанке на мягкий бежевый топ, удобно облегающий мне талию и немного приподнимающий грудь.

Затем подошла очередь одеть на себя длинные шелковые чулки на подвязках. Один раз надев их, затем я дарила чулки служанкам, так как после стирки они теряли форму. Но мне всегда было невдомек: зачем такие изыски, если этого роскошного предмета гардероба все равно никому, кроме меня, не будет видно из-под множества длинных юбок, которые обязательно нужно было одеть поверх корсета. Панталоны одевать было не обязательно, но все-таки я решила облачиться в эту диковинную новинку, напоминающую мужские брюки. Только вот портниха, у которой мы заказывали белье и одежду, была просто волшебницей и ухитрилась придавать им форму юбки, делая длинные шелковые штанины, свободные и легкие. Так что когда я набросила сверху бледно-лиловое платье, оно красиво легло по формам, выгодно оттенив мою бледность.

– Вот, я готова, – выйдя в приемный покой, я степенно поклонилась маменьке, стараясь своим поведением и кротким выражением лица успокоить ее нервы.

– Обворожительно! – восхитилась маменька. – Вот это другое дело! Просто одно загляденье смотреть на тебя, а то… Думаю, к этому наряду следовало бы прицепить шатлен, а к нему – флакончик каких-нибудь духов, чтобы ты могла использовать их время от времени. Вот например, те, в темно-синем стекле, источающие аромат дамасской розы, хорошо бы подошли к твоему перстню, как думаешь?

– Думаю, и того, что на мне, вполне достаточно, чтобы произвести выгодное впечатление на нашего соседа. Но даже мне не сравниться с твоим нарядом, – похвалила я маменьку, разряженную в багровые шелка и все-таки одевшую на себя панье, так что в своем великолепной платье она еле помещалась на диване.

– Ты ничего не смыслишь в моде, – понимая намек, смутилась маменька, осторожно поднимаясь. – Я так чувствую себя более уверенной. И потом, куда бы я пристроила этот чудесный стомак, стоивший папеньке кучу денег, это ведь память о нем…

Маменька побледнела, из ее глаз вот-вот должны были пролиться слезы. Я даже сделала шаг навстречу: хотела броситься к ней, чтобы обнять и успокоить. Но моя помощь не понадобилась, потому что в этот момент в дверь постучались, и в комнату вошел наш сосед Серж Ковальский.

– Доброе утро, дорогая графиня, – галантно склонив голову, он подошел к маменьке и вручил ей крохотный букетик фиалок.

– Ах, Серж, мальчик мой, как же мило, – беря одной рукой цветы, а вторую протягивая для поцелуя, она снова зарумянилась, словно девочка. – Право, где же ты раздобыл такую красоту?

– Растут у нас в оранжерее, – легонько касаясь губами самих кончиков пальцев, парень украдкой бросил взгляд и в мою сторону тоже.

– Ты сам выращиваешь цветы? – нарочито громко воскликнула маменька.

– Ну да…

– Какая прелесть!

– Здравствуй, Милена, – и Серж, подойдя ко мне, взял мою руку в свои, легонько чмокнул. – Как твои дела?

– Да вот как-то так, – вздохнула я.

– Ах, Серж, ты же еще ничего не знаешь! – порхая по комнате, словно бабочка, маменька быстро поставила цветы в стакан с водой и плюхнулась на диван, утопая в волнах своих юбок. – Моя девочка, моя Милена, только вчера помолвлена! Она выходит замуж!

– И за кого? Когда? – удивление Сержа было слишком искренним, я бы даже подумала, что его это известие немного огорчило, если бы не знала их с маменькой тайну.

– За самого Экберта де Суарже! И представь себе – уже через неделю.

– А отчего так быстро?

– Таковы были требования барона.

– И что? Ты и вправду выходишь замуж? – руки Сержа нервно забарабанили по шифоньеру, возле которого он стоял.

– Ну да, а что мне было делать? Вот, кольцо уже на пальце, видишь? – и я протянула руку, ярко сверкнули камешки.

– Господи! Да ведь это же сапфир и бриллианты! – восторженно воскликнула маменька.– И какие чистые! Видно, что у моего зятя отменный вкус.

Бросив мимолетный взгляд в сторону Сержа, я заметила, как внезапно омрачилось его лицо.

«Наверное, парню неловко из-за того, что он-то не сможет подарить своей избраннице подобное украшение, – подумала я. – И отчего это маменька так старается расхваливать подарок? Могла бы и подумать».

Словно поняв свою оплошность, она взяла в руки колокольчик и громко позвонила. В комнату тут же вошла горничная, неся перед собой поднос с чайным сервизом.

– Пойдёмте же пить чай, – виновато хлопая ресницами, сказала мама.– Самое время для чаепития, как ты думаешь, Серж?

– Думаю, что да.

А за столом я заметила, что с моей маменькой происходит что-то не то. Не стесняясь меня, она не отрывала восторженный взгляд от юноши, говорила всякие глупости и все время улыбалась. Я ее не узнавала.

– Ну что же, Милена, ты займись своими делами, а мы с Сержем немного прогуляемся по саду, – после того, как чай был выпит, сказала маменька, а потом, резво подскочила со стула, словно и не была важной дамой, а девочкой лет эдак десяти.

– Хорошо, погуляйте, – вздохнула я, так как мне и правду нужно было подумать, собраться с мыслями, отдохнуть.

– Тогда я мигом переоденусь во что-нибудь более удобное, – маменька все-таки оценила громоздкость конструкции и через несколько минут возвратилась без этих своих смешных «распорок».

Когда мама и Серж вышли во двор, мне вдруг стало скучно. Я возвратилась в свою комнату, взяла корзинку с вышивкой и снова вышла на террасу. Стол уже был убран, вместо сервиза на скатерти стояли цветы – те, что принес сосед. Охапки роз, подаренные бароном, мама приказала расставить в гостиной, и там теперь висел удушающий аромат. Утром было особенно хорошо на террасе, поэтому я расположилась тут. Вынула ткань, натянутую на пяльцы, положила перед собой рисунок, взяла в руки иглу (в нее уже была заправлена зеленая нить) и принялась вышивать нежные листики по краю будущей салфетки. Мне нравилось такое занятие, оно позволяло расслабиться и не замечать течение времени, и даже мысли успокаивались, в основном думалось о чем-то приятном.

Но в этот раз все пошло не так, я два раза уколола палец, потом нитка неудачно запуталась, и мне никак не удавалось развязать те несколько узлов, так что пришлось взять ножницы и попросту ее отрезать. Дальше я поняла, что нитки нужного цвета закончились, и если взять иной оттенок, то выйдет не совсем то, что я хотела. Я просто не находила себе места от раздражения, мне быстро наскучило вышивать, и я решила тоже пойти и прогуляться.

Набросив на плечи кофточку, я устремилась в сторону тенистой аллеи. Я решила не идти к яблоням и сливам, потому что могла бы застать там маменьку и Сержа, а мне этого совершенно не хотелось. Поэтому вместо сада я направилась к высоким зарослям деревьев. Окруженный невысокой изгородью, наш парк заканчивался у входа в чащобу королевского леса. И часто я любила подходить и туда тоже, но только к самому краю.

Вот я подошла к невысокой узорчатой калитке, отгораживающей наш ухоженный парк от леса и, немного подумав, прошла сквозь нее. Спустившись с невысокой горки, я хотела подойти к пруду. Как-то, проходя мимо кухни, я мельком услышала разговор служанки с поварихой, они говорили о том, что у старой дуплистой ивы кто-то из крестьян соорудил удобное сидение-кладку, конец которой уходит далеко в воду. Мне захотелось посидеть на этом мостике и поболтать ногами в теплых волнах. Но, подойдя поближе, я услышала характерные звуки, как будто бы кто-то стонал, но не от боли, а от наслаждения. Я сначала даже и не поняла, что это мама и Серж, но потом, увидев багровую ткань, мелькнувшую между желто-зеленых ветвей, решила обойти это местечко стороной.

«Но почему они не в своей беседке? – с досадой подумала я, стараясь идти очень осторожно, так как мне не хотелось, чтобы мама и Серж знали, что я посвящена в тайну их связи. – Вот ведь рискуют нарваться на кого-то, а потом по округе пойдут нехорошие слухи».

Возвращаться домой мне не хотелось. И, свернув на какую-то, ответвляющуюся в сторону, тропинку, я медленно побрела прочь от того места, где уединились незадачливые любовники.

Солнышко все выше поднималось в небо, вокруг зеленела листва, все благоухало и цвело, приятная полутень освежала мое разгоряченное ходьбой тело, и я, задумавшись, шла и шла, удивляясь тому, какими же огромными могу быть деревья. Ведь раньше я так далеко не погружалась в лес, в основном гуляла по саду, или бродила по парку. А тут вдруг мне захотелось окунуться в дикую природу. Внезапно до моего слуха донеслось журчание воды, и, вспомнив, что мне так и не довелось освежить свои уставшие ноги возле ивы, я бросилась бежать по еле видимой тропинке на этот звук. Миновав старую осину, я добежала до поваленной сосны, потом, раздвигая кусты, пролезла через заросли бузины, обогнула старый ветвистый дуб, а источник все не показывался, хотя звук становился четче.

– Да где же ты, холодный ручей? – словно дурачась, позвала я, и тут же, споткнувшись о какую-то ветку, полетела куда-то вниз, чуть не свернув себе шею.

А вышло так, что я не заметила небольшой склон, скрытый от меня зарослями густой травы. И когда наконец-то смогла остановиться, ухватившись рукой за молодое деревце, вскрикнула от перепуга – передо мной стояли три мужика. Это были сущие оборванцы, бродяги, разбойники. Одетые в какое-то тряпье, с всклокоченными бородами и грязными рожами, они таращились на меня и ехидно ухмылялись.

– Оп-па, какая птичка залетела в наши владения! – воскликнул один из них. – Вот это удача так удача, да, Генри?

– Ага, – гоготнул огромный толстяк, у него за поясом я увидела кривую саблю и пистолет. – А я-то думаю, что это мне всю ночь сняться всякие пирушки, а оно вот что!

– Так что же мы стоим? – пропищал ужасный уродец с черной повязкой на глазу, – тащите ее в избушку, порезвимся!

– А тебе, одноглазый Пипино, одно на уме, – гоготнул Генри. – А что если дама не захочет с нами пойти, может быть, мы не в ее вкусе, а, ваше сиятельство?

– Да кто же ее будет спрашивать? – тот, что заговорил первым, был одет в холщовую рубашку, напоминающую невод для ловли рыбы, столько на ней было дыр. – Как тебя зовут, красавица?

– Я… Милена… – поднимаясь с земли, я быстро отряхнула юбку и, оглянувшись по сторонам, уже решала, в какую сторону лучше бежать.

Но холщовый преградил мне путь. Широко расставив руки, он медленно посунул на меня. Я не стала ждать, пока окажусь в его объятиях, поэтому увидев небольшой просвет слева и решив, что именно в той стороне находится наша усадьба, со всех ног бросилась туда. Вот только я не рассчитала своих сил, да и разбойников было много. Они запросто меня окружили; громила Генри, схватив меня в охапку, перебросил себе через плечо и, не обращая внимания на отчаянные крики и удары кулаками по его спине, быстро пошел вперед. Те двое поспешили за ним.

Очень скоро мы оказались у старой замшелой избушки, вросшей в землю по самые окна. Забежав вперед, одноглазый Пипино открыл дверь, и Генри занес меня туда. Дверь со скрипом закрылась – и я оказалась в полутьме. На удивление, внутри место это было не слишком ужасным. Белые стены, огромная разрисованная печь, под ногами пестрые дорожки, широкая кровать в углу, полка с посудой, длинный стол. Повсюду по стенам висели связки сушеной травы, каких-то ягод, грибов, пучки перьев, на полках стояли бутыли со снадобьями, а еще в углу возле печки притаился огненно-рыжий кот.

– Ну что, Марлена, садись вон там, – сбросив меня из плеч, Генри встал у порога, те двое расположились рядом.

– И что, мы так вот и уйдем? – пропищал Пипино.

– Мы выполнили просьбу старухи, скоро получим расчет – и все дела, – ответил ему Генри.

– А порезвиться? – недовольно заныл холщовый. – Что с ней станется, если мы чуток… по разочку ее приласкаем, а, Генри, ты как?

– Девку портить нельзя, – рявкнул главарь, и его рука уверенно легла на пояс, холщовый и одноглазый стразу же скисли.

– Но хоть подрочить-то можно? – пропищал Пипино. – Что с ней станется?

– Ну ладно, давайте.

Я совершенно не понимала, что происходит – какая старуха, какой уговор? И даже имя мое эти ублюдки исказили: подумать только – Марлена! Но главное, что убивать меня они не будут, и насиловать, наверно, тоже.

Меж тем, выстроившись в ряд, разбойники вдруг разом приспустили штаны и, достав каждый свой отросток, начали мять их в руках, глядя на меня в упор и лыбясь. Мне вдруг стало так мерзко и противно, что я зажмурилась.

– Смотреть сюда! – рявкнул главарь. – А не то…

– А, может быть, ну ее, эту каргу,– пропищал Пипино. – Насадим девку, как следует, по очереди, а то она и глядеть в нашу сторону не хочет.

– Эй ты, подними юбку, – Генри, как я поняла, мое поведение совсем не нравилось.

– Отпустите меня, пожалуйста, – взмолилась я. – Если вы выкрали меня ради выкупа, так я вам тоже заплачу, у меня есть деньги.

– Зачем нам твои деньги? – захихикал холщовый, а его мерзкий отросток уже вовсю топорщился, целясь в меня своей уродливой розовой головкой. – Ты никогда нам не дашь того, что обещала ведьма!

– Какая ведьма? – прошептала я, меня уже вовсю мутило, и я боялась, чтобы не потерять сознание. «Ну и прогулку же я себе устроила, – корила я сама себя. – И зачем мне было идти в этот лес? Теперь прощай и замужество, и вообще, возможно, меня скоро убьют или сделают рабыней».

– А ты помалкивай, – член Пипино тоже стоял как надо, хоть и маленький, но это не мешало его владельцу закатывать глаза от похоти. – Выставь-ка лучше сиськи!

– Эй, тебе помочь? – угрожающе прошипел Генри. – Давай, оголяй дойки!

– Ну не надо… – простонала я.

– Так значит, тебе помочь? – и, сделав шаг в мою сторону, громила схватился руками за ворот платья, сильно рванул вниз. Ничем не удерживаемая, моя грудь полностью оголилась.

– Убери оттуда грабли, – пуская слюну и вовсю орудуя руками, завизжал Пипино, когда я хотела прикрыться ладонями.

– Ага, убери, а то хуже будет! – ревел холщовый, а из его желтоватого отростка уже вовсю хлестала сперма.

В глазах у меня потемнело, к горлу подкатывал клубок, но вместе с тем странное возбуждение – от вида трех мастурбирующих мужчин – сделало свое дело, и я ощутила странную пульсацию в том самом месте, которое проверял своим языком барон. Предательское возбуждение накрыло меня с головой. С одной стороны мне было противно смотреть на этих трех мужланов – грязных оборванцев, никчемных отбросов общества, забавляющихся раздрачиванием своих членов у меня на глазах, но с другой стороны – против природы не попрешь, и в моем теле пробудились звериные инстинкты молодой и здоровой самки.

– Ааааааа!!! – наконец-то заорал главарь, и из его огромного мужского естества пульсирующими плевками на пол полетела сперма.

За ним сразу же кончил и Пипино.

– Ух ты, – зачерпнув кружкой воды (деревянное ведро стояло на лавке у порога), Генри утолил жажду. – Ну все, до вечера, – сказал он. – И если карга не отдаст нам обещанное сокровище, ты расплатишься по полной.

– За что я расплачусь? И кто эта карга? – осиплым от страха и возбуждения голосом спросила я.

– Посиди здесь до вечера, Марлена, а там видно будет, – захихикал холщевый. – Только могу пообещать, что мы еще придем.

И вот дверь за оборванцами закрылась. Не имея сил стоять, я тут-таки осела на пол.

Посидев несколько минут, я подумала, что все-таки нужно попытаться как-то отсюда выбраться. Но дверь была слишком крепкой, к тому же надежно заперта на засов снаружи, и как бы я ни старалась, выбить мне ее самой не удастся. Я попробовала открыть окно, только оно было настолько крохотным, что если бы даже и удалось выбить стекло, все равно я бы в него не влезла. Подойдя к печи, я также заглянула в дымоход, но и там было слишком узко. Оставалось ждать.

Помыкавшись по дому, я ощутила жуткую усталость, поэтому подошла к кровати и упала сверху, закрыв глаза. В голове моей творилось черти-что, я вспоминала свой первый бал, сватовство барона, его ночное проникновение ко мне в комнату, утренний чай с Сержом, мое беспечное решение пойти прогуляться.

«Ну и в западню же я попала, – думала я, сильно сжимая виски, так как мне казалось, что голова моя вот-вот развалится от всех этих мыслей. – И что же теперь делать? А вдруг маменька спохватится, меня начнут искать… Хотя, я как-то не припомню, чтобы кто-то говорил об этой вот избушке. Я что, настолько далеко зашла в лес? И что это за старая женщина, о которой все время говорили разбойники? Зачем я ей понадобилась? Видно, что разбойники ее боятся, раз до сих пор не изнасиловали меня».

Внезапно ко мне на постель заскочил кот, он начал мурчать и тереться о ноги, это меня немного успокоило, я постепенно расслабилась. Но потом память быстро возвратила меня в действительность.

– Да что же я тут лежу! – воскликнула я и, отбросив от себя животное, бросилась к окну, с новой силой начала колотить в него кулаками, кричать и звать на помощь. Я вознамерилась его разбить. Ухватив в руки скалку, с силой лупанула ею по стеклу, но оно было настолько крепким, что даже не треснуло. Хаотично бегая по дому, я искала какой-то твердый и острый предмет.

«Начну долбить стену возле окна, пробью дыру и все-таки спасусь, – решила я. – До вечера еще есть время и, возможно, я успею удрать из этого проклятого места».

Но, как только, взяв в руки рогачи, я треснула ими по глиняной стене, дверь вдруг отворилась, и в комнату вошла древняя старуха, согбенная вдвое, так что носом она чуть не упиралась в землю. Из-под ярко-красного платка старой женщины торчали длинные седые космы, а в костлявых руках она держала крючковатую палицу.

– Здравствуй девица, – необычно сильным голосом поздоровалась бабка. – Чего буянишь? Хочешь избу мне развалять?

– Здравствуйте, – опешив, я осторожно поставила рогачи назад и, отойдя к стене, замерла, еле дыша от страха. – А вы кто?

– Я – ведьма Варвара, живу я здесь.

– Да? Ну, тогда я, наверное, пойду, – собравшись с силами, я так и ринулась к приоткрытым дверям. Но не тут-то было. Протяжно заскрипев, они захлопнулись сами собой, прямо перед моим носом; заскрежетал засов.

– И никуда ты не пойдешь, – мерзко захихикав, бабуля села на лавку у стола. – Ты мне нужна, красавица, а как тебя, кстати, зовут?

– Я Милена… – испуганно таращась то на бабулю, то на дверь, прошептала я.– Отпустите меня, бабушка, пожалуйста. Может быть, вы не знаете, но тут у вас недавно хозяйничали разбойники.

– Разбойники, говоришь? – взмахнув рукой, бабуля громко свистнула; тут же, оторвавшись лапками от потолочной балки, к ней подлетела летучая мышь и села на плечо. Мурлыча, к хозяйке так же подбежал и кот. – А я знаю, сама их позвала, – то гладя кота, то целуя мышь, говорила бабка. – Дело в том, что мне давно пора уж на тот свет, а я вот никак не могла найти себе преемницу. Поэтому и дала задание ушлым бродягам, подыскать мне какую-то девицу, пообещала им золото, мноооого золота. И вот – попалась ты. Так что не обессудь, Милена, но никуда ты теперь от меня не денешься. Я должна уйти в мира иные – а ты займешь мое место ведьмы.

– Ведьмы?…– испугалась я. – Но я не хочу…

– Я тоже когда-то не хотела, – снимая с головы платок, бабка тряхнула седыми волосами, и они тут же пушистым облаком рассыпались по ее плечам. – Видишь, какие косы? И у тебя будут точно такие же, не успеешь оглянуться, эх…

– Не хочу… – прошептала я, потому что зрелище было то еще: старая высохшая карга с длинными седыми волосами почти до пяток.

– А никуда не денешься… разве что сама сможешь передать свой дар кому-то, но это будет позже, сейчас же…

– Нет! Я не согласна! – воскликнула я. – Лучше умру, но ведьмой я не стану.

И вдруг на улице послышались голоса уже знакомых мне разбойников.

– Хочешь смерти? Ну что же… – сощурясь, бабуля посмотрела за окно. – Лихие разбойнички! Вона они, уже идут. И если ты не хочешь перенимать мой дар, ну что ж, я исчезаю, а ты останешься наедине со злобными бродягами, расплатишься, думаю, сполна. А жалко, такая красивая была девица… и во что они тебе превратят потом…

– Нет!!! Ну пожалуйста, спасите меня, – взмолилась я.

– А отчего спасать? – хихикнула бабка. Она быстро собрала волосы, одела обратно свой платок, взяла в руки клюку, и я поняла, что сейчас еще секунда – и она сделает что-то свое волшебное, превратится в паука или вихрь и унесется прочь. Со мной же разбойники, по всей видимости, церемониться уже не будут. Как я понимала, бабка платить им не собиралась.

– Ага, ты все правильно поняла, – оскалилась ведьма. – Я ничего им не дам, так как ничего и не должна. Я сейчас улечу сквозь трубу, а ты… Ох, девица, и несладко же тебе придется. Если живой останешься, это будет чудом – одна на трое озверелых мужиков…

– Хорошо, я согласна, – хватая ведьму за широкий рукав, когда она уже начала что-то шептать у печи, взмолилась я, – только спасите меня.

– Ну и ладненько, – потерла руки бабка. – Сейчас я сделаю так, что разбойнички от удивления просто упадут, ведь домик превратится в старый пень, и вместо клада и девицы они получат кукиш! А-ха-ха!!!

От страха я вся тряслась, меня больше ничего не удивляло, в мыслях было одно – поскорей отсюда убраться, и чем мне потом расплачиваться – все равно, только бы не попасть в руки этих уродов.

Я выглянула в окно и резко отпрянула – оттуда на меня таращилась ужасная рожа Пипино.

– Эй, Варвара, карга старая, где наши сокровища, где золото и самоцветы?!– орал позади него холщовый. А Генри, по всей видимости, уже вовсю выламывал дверь, так что даже стены ходили ходуном.

Я ошалело оглянулась назад, и увидела, что бабка отбросила в сторону деревянную ляду в полу, и за ней открылся широкий и темный лаз.

– Полезай туда, – скомандовала ведьма.

– Но я боюсь… – подойдя к краю, я замерла в страхе, так как внизу была сплошная темень, тянуло сыростью.

– Держись за вон ту веревку, не бойся, – и как только я ухватилась за ее край, карга с силой толкнула меня в спину.

А дальше, обдирая о стены локти, и ударяясь то плечом, то коленями, я все-таки приземлилась на твердую поверхность. Следом за мной сюда прыгнула старуха, за плечами ее топорщился огромный мешок.

– Ага, вот тута теперь мой дом, – щербато улыбнулась она.. А потом, щелкнув пальцами, материализовала какой-то свет. – Пошли.

Спотыкаясь и таращась по сторонам, я шла за ведьмой по длинному коридору подземелья, удивляясь, как это у нее получалось освещать пространство, ведь в протянутой вперед руке по сути ничего и не было. Потолок здесь был слишком низкий, и мне все время приходилось пригибаться, чтобы к концу пути вся голова не была засыпана землей. То тут, то там из стен торчали корни, в одном месте даже сочилась влага, и я, вступив в небольшую лужицу, забрызгала себе подол платья. Наконец, миновав последний поворот, мы вышли в какое-то помещение, его стены были выложены из серого камня, красиво отсвечивающего, словно его покрывал иней.

– Ну вот мы и пришли, – указав мне на крепкую деревянную лестницу, ведущую куда-то вверх, сказала старуха. – Поднимайся.

Сама же ухнула мешком о землю, сквозь него в разные стороны сразу же заструились тонкие серебристые полоски света.

Взявшись руками за поручни, я быстро полезла к дощатой перегородке, наверное, за ней и был выход на поверхность. Легонько толкнув, я и вправду оказалась в ярко освещенной комнате. От непривычки зажмурившись, я уперлась руками в края и вылезла наверх. И о чудо – опять оказалась все в той же самой избушке, из которой только недавно сбежала!

– Что ты там замешкалась? – окликнула меня снизу старуха, – дай руку, помоги.

Нагнувшись над лазом, я вытащила ведьму в ее же жилище.

– Но как это? – проведя рукой по знакомой мне прежде обстановке, спросила я. – Мы что, возвратились обратно?

– Да, это мой дом, – хихикнула старуха. – Вот только теперь он находится в совершенно ином месте, там, где ему и положено быть. А на старом месте остался пень…

– Ага, я помню, – срывающимся от волнения голосом сказала я. – Но мне нужно домой, маменька будет беспокоиться. Куда вы меня привели?

– Ты пообещала, – напомнила мне старуха. – Сейчас я все тебе объясню, мы совершим обряд, и ты будешь свободна пойти туда, куда только захочешь.

– Правда? Вы меня не обманываете? – от волнения на моих глазах показались слезы, а губы задрожали.

– Ведьмы всегда держат свое слово, запомни это. В ином случае…

– Но бабушка, милая, я не хочу становиться ведьмой.

– Уже слишком поздно! – рыкнула старуха.– Или ты хочешь, чтобы я вернула тебя назад, к гнилому пню и рассвирепевшим разбойникам?

– Нет… – прошептала я.

– И учти, если что-то теперь пойдет не так, то сгинем мы обе, ты и я. Одно неверное движение, неточно слово – и мы превратимся в ослизлую грибницу, навсегда окажемся под землей, и лишь изредка сможем пробиться наверх плодовыми телами. Грибы будут собирать в лукошко, чтобы сварить из наших частей суп или высушить. А все остальное время мы будем гнить под землей, тонкими нитями расползаясь во все стороны.

– О нет… – от этих слов я задрожала, словно осиновый лист. Мне и вправду не хотелось становиться ведьмой, ведь в таком случае я навсегда утрачивала свою невинность, чистоту и становилась по ту сторону добра. Но и исчезать под землей, превращаясь в какой-то лишайник, тоже не желала. Поэтому из двух зол выбрала меньшее.

И пока я думала, ведьма подошла к печке, быстро разложила дрова и зажгла огонь.

– Тащи сюда ведро! – показала она крючковатым пальцем на деревянную кадушку, из которой совсем еще недавно пил воду разбойник.

Взявшись руками за дужку, я с силой оторвала ведро от лавки. Не привыкшая поднимать такие тяжести, я чуть не упала, перегнувшись пополам, но все-таки понесла воду к печи. Там уже вовсю хозяйничала ведьма. Вылив воду и ухватив рогачи, она засунула небольшой чугунок в задымленное отверстие плиты. Словно завороженная, я смотрела как Варвара, пришептывая и сплевывая, бросает туда какие-то сухие травы и семена. Потом протяжно замяукал кот, он будто бы материализовывался из воздуха, постепенно превращаясь из бледного пятна в ярко-рыжее животное.

– Эйфелль, подойди сюда, кыс-кыс-кыс, – позвала его хозяйка, присаживаясь возле вовсю пылающих челюстей, внутри которых кипело варево. – Смотри, вот твоя будущая госпожа, скоро ты будешь принадлежать ей.

– Мяууууу!!! – истошно завопил кот, запрыгивая на руки ведьмы.

Я тоже не была в восторге от такого хозяйства. Зачем мне кот?

– А, еще Лучик, – и ведьма свистнула. Вдруг прямо над моей головой хрустнула балка, на которой удерживался низкий потолок, и оттуда вниз полетел какой-то комок. Ударившись оземь, он жалобно запищал, забарахтался, так что от жалости я присела и, ухватив в ладони, подняла оттуда крохотного серенького зверька, он сразу же притих, мигая черными глазенками-бусинами.

– А зачем мне нетопырь? – спросила я, совершенно не брезгуя малышом. – Разве он может жить в неволе?

С детства я имела странность – любовь к мышам, жабам и ящерицам. Запросто могла брать их в руки, рассматривать, говорить с ними. Летучие ушаны вообще казались мне чем-то загадочным. Наблюдая, как они со свистом рассекают по ночному небу, я всегда хотела рассмотреть этих зверьков вблизи. И вот же – получилось.

– Эйфелль и Лучик будут твоими фамильярами, – пробубнела Варвара. Теперь в ее руках оказался костяной гребень, которым она принялась расчесывать свои длинные космы, бросая оторванные волоски в огонь, тот сразу и с треском пожирал их.

– Фамильярами?.. А что это? – озадаченно спросила я, пальцем лаская Лучика по брюшку. Он лежал, не шевелясь, свернувшись в маленький комочек.

– Вообще-то, они духи, твои помощники – в магии и по хозяйственным делам тоже, – закончив расчесывать волосы, ведьма принялась заплетать их в косу. – Ты не смотри на этих тварей, как на кота и мышь, фамильяры обладают разумом, как у человека. Так им удобней везде проникать, чтобы шпионить – для тебя же. А также Эйфелль и Лучик станут твоими лучшими друзьями.

– Но… а как же я смогу с ними общаться? – удивилась я, разглядывая мышонка, которому, по всей видимости, понравилась.

– Сможешь, – четко отчеканила ведьма. – А вот без них тебе не выжить. Ведь та сила, которую ты получишь, очень огромная, и найдутся охотники, желающие ее у тебя отобрать. Вот тут-то тебе и прислужатся эти, как ты думаешь, зверюшки.

– Как?..

– Когда ты примешь посвящение, именно в них отобразится частичка твоего духа – затем чтобы не выгорела твоя душа. Фамильяры позволят тебе исцелиться от любой болезни, а также защитят в случай опасности.

Меж тем в печи что-то зашипело, из чугунка повалил пар. Снова ухватив в руки рогачи, ведьма вытащила варево. Потом выволокла из-под печурки широкие деревянные ночвы и вылила в них кипяток. Сбросив с себя юбку, длинную рубашку и оставшись, в чем мать родила, Варвара громко хлопнула в ладоши – в руках ее тут же оказались ножницы. Клацнув ими за затылком, ведьма отчекрыжила свою длинную косу и резко бросила в огонь. Раздался громкий взрыв – и в избушку бухнуло россыпью искр.

Непроизвольно я сжала ладошку, в которой лежал мышонок, и он закопошился, запищал. Разжав пальцы, я выпустила нетопыря – и он упорхнул под потолок, снова уцепившись лапками за балку, закачался там, словно маятник.

Ведьма же (на обнаженное тело которой я побоялась даже взглянуть), по характерным звукам плещущейся воды, по-видимому, окунулась в ночвы.

– А ты, молодка, испеки-ка хлебца, – донеслось до меня ее старушечье кряхтение.

– Какого еще хлебца? – спросила я с удивлением, так как от роду не знала, как готовились все те блюда, которыми нас кормила прислуга. – Я не понимаю…

– А во-на на столе миска с тестом, вылепи колобок, положи его на лопату и всунь в печку, только и всего.

– Какой колобок?.. – не успела я спросить, как рыжий кот подбежал ко мне и, призывно замяукав, повел за собой. Увлекаемая им, я и вправду увидела глиняную миску, в которой зрело тесто. Так, не вынимая его из посуды, я и понесла тесто к печке, поставила все это на лопату и, взявшись за ручку и кряхтя от непосильной тяжести, попробовала попасть в пылающее огнем отверстие печи. Слава богу, у меня это получилось с первого раза.

В печи сразу же зашипело, громко треснула миска, и ведьма, сидящая невдалеке в своих ночёвках, недовольно заворчала:

– И зачем только испортила посуду? Вот ведь недотепа! Угораздило же разбойников встретить именно тебя. Уж лучше бы они привели мне нормальную крестьянскую девушку, а лучше – взрослую женщину. И хлопот было бы поменьше.

– Так, может быть… я уйду? – с надеждой взглянув в ту сторону, где принимала своеобразную ванну ведьма, спросила я.

– Уж нет!

От удивления я даже отступила на полшага назад, так как вместо старой карги, погруженная в воду, в ночевках сидела девочка – почти ребенок, голенькая и беззащитная. Ее беленькие короткие кудряшки красиво обрамляли румяное личико.

– Что зыришь? – старушечьим голосом спросила девочка, и я аж задохнулась от страха, так этот голос не подходил к тому, что я сейчас видела.

– Да как-то странно… – проблеяла я.

– А ты не таращись, возьми вон на полке книгу и положи ее на стол!

Я покорно последовала к единственному в комнате подвесному шкафчику и действительно увидела там толстый фолиант. Взяв его в руки, отнесла к столу и положила на скатерть. В это же время в воздухе поплыл умопомрачительный аромат свежей выпечки, и я сглотнула слюну, вспомнив, что давно ничего не ела.

– И что? – спросила я, страшась смотреть на ведьму, кто его знает, какая еще метаморфоза могла с ней приключиться за то время, пока…

– Читай! – послышался булькающий голос.

И все-таки я не удержалась, повернув голову, в ночвах узрела нечто, все еще издали напоминающее человека, но то, что уже им не было.

– Ггггде читать, – застучала зубами я, дрожащими пальцами переворачивая страницу.

И тут мне на помощь пришел мышонок. Отцепившись от балки, пронзительно попискивая, он ринулся вниз. Упав на книгу, неуклюже заскребся по ней лапками, указывая мне, куда засунуть пальцы; перевернув страницу, я увидела, как на прежде совершенно чистом листе начинают проявляться письмена. Сначала они были бледными, словно рассыпанный песок, потом немного потемнели, обрели свой чернильный цвет, и я прочла первую строчку – пока что только мысленно: «Уми кари топи раскли сом-сом уи».

– Да тут же какая-то тарабарщина, – дрожа всем телом, сказала я, не глядя в ту сторону, где совершалась стремительная метаморфоза.

– Ничего, – голос был сильно булькающий и даже дребезжащий. – Потом все поймешь. А пока прочти вслух то, что там написано.

И я, сама не понимая, что творю, надрывая голосовые связки, вслух прокричала все то, что увидела на желтоватом листе пергамента.

Мир вокруг начал колыхаться, словно сделался текучим, заплескалась вода, замяукал кот, нетопырь запрыгал, отчаянно хлопая по столу кожаными перепонками крылышек, аромат хлеба стал нестерпимо сильным.

– Когда все кончится, – голос ведьмы был слабым, и я еле-еле смогла различать слова, – возьмешь ведро и отнесешь его к речке, выплеснешь все то, что находится внутри, в воду, ополоснешь… А потом возвращайся назад, покушаешь хлеб, покормишь фамильяров, а книга сообщит тебе, что делать дальше…

Пространство еще больше задрожало, не имея сил устоять на ногах, я свалилась на пол, стараясь не смотреть в тут сторону, где находилась ведьма. Прижавшись всем телом к более-менее твердой поверхности, я приготовилась к ужасной смерти, думая, что могу сгореть заживо – так как печка, по всей видимости, от такого движения лопнет, и огонь распространится по комнате, а тогда…

И вдруг все утихло, остановилось. Все-таки некоторое время полежав еще на полу, я осмелилась убрать от лица руки и огляделась. Комната была в порядке, ничто не поломалось, не упало, не пролилось. Кот сидел возле печи, усердно вылизывая шубу и бросая на меня украдчивые взгляды, мышонок лазил по столу, шурша страницами книги, в печи потрескивала расколотая миска и допекался хлеб, вместо же ночевок стоял небольшой деревянный ушат.

Встав из пола и отряхнув платье, я подошла к ведру и с опаской заглянула. Внутри была прозрачная вода, а на донышке плавала крохотная рыбка – с серебряной чешуей и длинным алым хвостом.

– Хух, – с облегчением выдохнула я и, ухватившись двумя руками за веревку, протянутую между ручек, потянула емкость на себя, решив как можно скорее покончить со всем этим.

Вот только не тут-то было! Как только я сделала два шага к двери, неся в руках ведро и расплескивая воду, ко мне подбежал кот.

– «Покорми ее прежде хлебом, поешь сама и угости нас», – возникшая у меня в голове мысль прозвучала чужим голосом и слишком четко. От неожиданности я грохнула ведром оземь и встала, как вкопанная, вытаращив глаза и хватая ртом воздух.

– «А не сошла ли я с ума?» – подумалось мне (уже моим голосом). И сразу же чужой голос мне ответил:

– «Это же я, Эйфелль».

– Это ты, да? – произнесла я вслух. И кот, встав на задние лапы и передними ухватившись за мою юбку, призывно и громко заурчал.

Тяжело и обреченно вздохнув, я возвратилась к печи. Взяв лопату, достала оттуда хлеб – он был красиво зарумянен, потемневшая корочка блестела, а аромат распространился такой, что я, не мешкая больше ни минуты, положив колобок на стол, отломила от него кусочек. Нежную кожу сразу же обожгло огнем.

– Шшшш… – прошипела я, дуя на свои пальцы, но во рту уже было полно слюны. Поэтому, изловчившись и постоянно дуя на хлеб, я отломила от него приличную краюху и принялась ею смаковать. Вкусней пищи я еще не пробовала. Вдоволь насытившись, я вытащила от остывшей уже буханки мякиш и положила его на пол – коту, потом покрошила краюху для мышонка. Для рыбки же насобирала несколько крошек и, подойдя к ведру, бросила их в воду. Потом снова ухватилась за веревку и, перегибаясь от тяжести на одну сторону, потащила ведро к двери.

В этот раз она открылась слишком просто – и, оказавшись на улице, я зажмурилась от яркого солнца, разливающегося повсюду.

Немного привыкнув к свету, я огляделась по сторонам – здесь повсюду были скалы. Никогда прежде я не была в этом странном месте. Постояв несколько минут, я с мольбой оглянулась назад, словно спрашивая своих фамильяров – что же мне делать дальше. И тут же услышала ответ:

– «Иди по дорожке, вперед, и она приведет тебя к пруду».

– «Спасибо», – мысленно ответила я.

И действительно, посмотрев себе под ноги, я заметила узенькую тропинку, убегающую куда-то в сторону скал. Вздохнув, я покрепче ухватилась за веревку, и, в который раз упрекая саму себя за то, что неосмотрительно забрела в старый лес и ввязалась во все это, кряхтя от тяжести, потащилась по ней, неся в руках ведро.

Обогнув гору, некоторое время я брела по зеленой лужайке, утопающей в цветах, но потом снова вынуждена была нырнуть под темень нависающих прямо над головой камней. Наконец-то впереди послышался плеск воды. Минуя жиденькие кустики, я вышла на широкую равнину, которая, сколько охватит глаз, была залита водой.

– И где же я нахожусь? – недоуменно хлопая глазами и напрягая память, я никак не могла вспомнить подобное местечко. Но потом, поразмыслив, что я все-таки как бы вообще стала колдуньей, и, пережив все то, что пережила, не должна больше ничему удивляться, поставила ушат возле самой кромки воды, а потом перевернула его. Вместе с содержимым рыбка булькнула в речку и, замерев на минуту, уплыла на волю. Я же, ополоснув ведро, а потом и умыв лицо и руки, вынуждена была возвращаться обратно в «свою» избушку, гадая, как же мне теперь жить и что со всем эти делать.

Дорога назад не заняла слишком много времени, да и иных дорог здесь не было. По пути я набрела на живой родник. Зачерпнув в ладошки кристально-чистой воды, с наслаждением напилась.

Войдя в дом, поставила ведро возле печки, и устало свалилась на кровать.

Не знаю, как долго я спала, но когда проснулась – за окном была сплошная темень.

– О нет!!!! – завопила я, вмиг вспомнив все произошедшее со мною, как приснившийся кошмар, но постепенно понимая – что это все-таки реальность и нужно что-то делать.

«А как же маменька? А барон Экберт де Суарже? А свадьба?.. – запустив пальцы в разметавшиеся по подушке волосы, думала я. – Они что же, меня не ищут?! Хотя… А где же им меня искать? В лесу, что ли? А даже если и в лесу – то что они там найдут? Ведьма же говорила, что на месте дома остался только замшелый пень… И если даже они встретят там разбойников, то…»

И тут в моей голове зазвучал знакомый уже голос:

– «Хочешь домой?»

– «Да, хочу», – мысленно ответила я.

– «Тогда тебе нужно спуститься в лаз, пройти по подземелью, и ты возвратишься на то самое место, откуда прибыла».

– «Точно? Да? Спасибо!» – порадовалась я, немедленно вскакивая с постели и подбегая к деревянной крышке в полу. Схватившись за ручку, я уже готова была ее поднять. Как тут новые мысли просочились мне в голову:

– «Хорошо, сейчас иди. Но – каждую среду и пятницу ты вынуждена будешь возвращаться сюда обратно, чтобы похозяйничать, – угадывала я голос Эйфелля. – А еще – покормить нас с Лучиком, испечь хлеб, заварить зелье, отдавать его путникам, клиентам, плести волшебные амулеты…»

– «А из чего их плести? И как?» – возвращаясь обратно и таращась на кота, я все-таки удивлялась, что именно с ним веду этот мысленный разговор.

– «Об этом ты прочитаешь в Магической книге, Лучик подскажет тебе, какую открыть страницу».

– «А если я не вернусь?» – спросила я.

– «Ты не сможешь, – ответил голос. – Ах да, совсем забыл! Каждое полнолуние ты вынуждена будешь летать на шабаш, чтобы там пировать со своими новыми подругами».

– «Что?! Куда летать?»

– «На шабаш, сборище ведьм», – ответил фамильяр.

– «А как я узнаю нужное мне место? И вообще… на чем лететь? Как?»

– «Вон, возле печи стоит метла, – урчал кот. – В печи – зола, которой ты воспользуешься. Произнесешь над ней заклинание из книги, сядешь на метлу, а она сама умчит тебя туда, куда нужно, поняла?»

– «Ага», – и я согласно закивала головой, прикидывая в уме, какой сегодня день. И если мне не изменяла память, а время все также текло по распорядку, к которому я привыкла, то получалось – что вечер вторника.

– «И что, мне завтра снова возвращаться в ведьмину избушку?» – мысленно спросила я у кота.

– «Нет, придешь в пятницу».

Отряхнув юбки, я по-быстрому заплела до невозможного всклокоченные волосы в косу, и снова взялась за ручку, чтобы приподнять деревянную крышку и нырнуть в лаз.

– «Постой, – остановил меня голос. – Одень специальный амулет, а не то тебе не сдобровать».

– «Какой амулет?» – оглядываясь назад, спросила я.

– «Тот, что лежит в книге. Иди и возьми его, одень себе на шею и прочитай заклятие».

Раздосадовано выдохнув, я отпустила ручку и выполнила все, как сообщил мне голос. В этот раз я не нуждалась в помощи Лучика, так как сама легко определила местонахождение амулета – по отверстию между пухлыми страницами. Открыв книгу посередине, я взяла в руки длинную цепочку, с конца которой свешивался кулон в виде золотого круга, внутри которого размещался серебряный знак в виде птичьей лапки. И тут же страница вспыхнула искорками света, которые, угасая, стали проявляться словами.

– Мем шом усу-паре-ом, – еле шевеля губами, но все-таки вслух прочитала я все ту же непонятную мне тарабарщину. А потом произошло что-то невероятное. Буквы вдруг запрыгали, меняясь местами, и сложились во вполне понятные слова.

– «Одену на себя амулет, – продолжила я чтение вслух, – стану невидимой врагам, умножу свою силу. Сниму из себя – превращусь в немощь и бессилие». О нет…

– «Одень амулет и читай дальше, – скомандовал голос. – Можешь молча».

Ощущая приятное тепло, льющееся от амулета, я осторожно надела его себе на шею. Неизвестный доселе трепет пробежал по всем моим членам, наполняя их силой, и я вздрогнула. Поворачивая взгляд к книге и, бегая глазами по ее странице, читала дальше: «Если забросишь амулет на спину – станешь невидимой. Снимешь из себя – тут же утратишь магическую силу и станешь обычным человеком. Делать такое можно только в том случае, если захочешь избавиться от дара ведьмы и найдешь способ передать его другой».

Дочитав до точки, я громко захлопнула толстый фолиант и даже чихнула от поднявшегося оттуда облачка пыли.

– Теперь все? Можно идти? – спросила я у кота. Тот согласно замотал головой. Теперь он лежал на кровати, растянувшись во всю длину. Ушастый мышонок висел под потолком, закутавшись в кожаные перепонки крыльев, словно в плащ, и превратившись в кожаный мешочек. – Тогда до пятницы!

И вот, наконец-то я смогла покинуть это место.

Спустившись по деревянной лестнице вниз, я удивленно огляделась вокруг – странный голубоватый свет лился от меня, освещая все пространство.

«Ах, это же от амулета!» – поняла я его источник. Пробираясь наугад, я снова шла по знакомому мне прежде коридору.

Дойдя до его конца, подобрала изрядно истрепавшиеся юбки, полезла наверх – и очутилась все в том же лесу. Упираясь руками в полуистлевшие края огромного пня, я выбралась на поверхность, упав коленями в мокрую от росы траву. По всей видимости, здесь снова было утро, и я слишком долго пропадала в избушке ведьмы.

Схватившись дрожащими пальцами за свой ведьмовской амулет, я опрометью бросилась бежать туда, куда подсказывало мне сердце. Ведь теперь я не могла сбиться с пути, ошибиться и пойти не в ту сторону – со мною был дар и магическая сила, направляющая меня и оберегающая каждый мой шаг.

Добежав до калитки, ведущей в парк, я остановилась.

«Боже, и на кого же я теперь похожа? – подумала я, оглядывая свои юбки, превратившиеся в подобие тряпок, которыми наша прислуга драила полы. Вместо моей, прежде всегда такой аккуратной, прически во все стороны торчали выбившиеся из кое-как заплетенной мною косы нечёсаные кудри. Взглянув на руки, я ужаснулась тому, во что превратились мои пальцы – грязные и сухие, они заканчивались не красивыми, отполированными до блеска ноготками, а – какими-то отросшими когтями с черной каемкой грязи. Шелковые чулки были изорваны в клочья…